Запретный район Маршалл Майкл
Кроме того, с кем мы, черт побери, вообще имеем дело?! Любая банда, способная не только похитить видного и важного Деятеля, но и тайно протащить его в запретный Район и незаметно держать его там, это группа очень серьезных и суперуспешных ребят. Если они обнаружат, что я иду по их следу, полиция Стабильного будет самой незначительной из встающих передо мной проблем, а рядом не будет ни Джи, ни Снедда, чтобы мне помочь.
И как же мне справиться со всеми этими трудностями? И вообще, зачем я взялся за эту работу? Зачем мне все еще нужна эта страховочная сеть, если все уже идет наперекосяк? Может, сейчас самое время сказать «до свидания»?
Тут раздался негромкий гудящий звук, я поднял взгляд и увидел, что стены теряют цвета и становятся одинаково черными. Видимо, я испортил детектор настроения в этом вагоне.
Ну и черт с ним, решил я. В любом случае надо дождаться завтрашнего дня. А пока что я намерен сделать небольшой перерыв. Я все же намерен отыскать своего пропавшего кота.
Я доехал на монорельсе до противоположного конца Цветного, а потом сошел на пересадочном портале. Мне нужно было проехать сквозь еще один Район, чтобы попасть туда, куда я направлялся, а это означало, что нужно купить новый билет. Дежурный у ворот обозрел и изучил меня, проверил, не скрипучие ли на мне ботинки, потом кивнул. Я прошел к билетной кассе и ткнул пальцем в карту, указывая место, куда мне нужно попасть. Кассир за окошком кивнул и показал мне три пальца. Я передал ему три кредита, держась совершенно спокойно, насколько это было возможно, и он выдал мне билет. После чего я на цыпочках влез на платформу и стал ждать.
Следующий за Цветным – Район Звук, он так называется, потому что там не разрешены никакие звуки. Когда подошел поезд монорельса, он замедлил ход и встал к платформе едва слышно, буквально шепотом, двери открылись беззвучно. Я вошел в вагон и осторожно уселся на мягкую подушку сиденья. Эта поездка много времени не займет – Район Звук, по счастью, не слишком большой. У меня от него всегда мурашки по спине бегают.
Вагон был пуст. У Звуковиков имеется в распоряжении один час каждый вечер, когда им разрешается удалиться в какую-нибудь маленькую комнатку и орать там во всю глотку, и я как раз попал туда точно посредине этого часа. Я, несомненно, все равно не имел права производить какие-либо звуки, поскольку во всех вагонах во всех углах понатыкано полно микрофонов. А если произведешь какой-то шум, тут же где-то сработает неслышный сигнал тревоги, сюда тут же явятся эти гады и молча выбросят тебя из поезда, и тебе придется молча тащиться пешком по молчаливым улицам, что даже еще хуже.
Так что я молча сидел и думал, стараясь успокоиться и привести свое настроение в норму, а также припомнить как можно больше из того, что Снедд рассказывал мне о Стабильном.
А этого было немного. Район стал запретным с самого начала своего существования. Когда началась реорганизация Города, население Стабильного просто воздвигло вокруг своей территории стену, закрылось со стороны неба, обрубило все связи с внешним миром и притворилось, что такового не существует вовсе. Первое поколение, конечно, еще помнило, что он есть, но им было запрещено сообщать об этом своим детям. Да они были просто счастливы ничего такого им не сообщать: первое поколение оставалось взаперти в Стабильном, потому что им так нравилось.
Все они теперь уже давно умерли, а шестое и седьмое поколения не имели понятия о существовании внешнего мира. Насколько им было известно, вся планета, за исключением территории, на которой они проживали, была уничтожена в ядерной войне. Они могли подойти к стенам и посмотреть в окна – и точно! – за их стенами лежала лишь голая выжженная красная равнина, усыпанная радиоактивным песком. Окна на самом деле были видеоэкранами, которыми управляли чиновники, чьей обязанностью было поддерживать все в том же самом состоянии.
И самое последнее, чего эти чиновники захотели бы, это то, чтобы кто-то проник к ним снаружи: это взорвет все и вся и выбросит на свалку истории продолжавшийся сотни лет столь желанный обман. Желанный, поэтому я и не упоминаю здесь ни о каких репрессивных мерах. Стабильников держат в неведении вовсе не против их воли. Просто это все, что они знают, и все, что они хотели бы знать.
В вагон моно зашла парочка и попыталась завязать со мною разговор, но, поскольку жестикулировал я не слишком бодро, беседа вылилась в короткую и неуклюжую попытку социального общения. Они перед этим, видимо, вволю наорались и теперь выглядели возбужденными, с красными от прилива крови физиономиями, явно стремились поскорее попасть домой и яростно, страстно и молча заняться любовью. Через некоторое время они отстали от меня и вообще вышли, оставив меня предаваться своим молчаливым размышлениям, хотя, уходя, все продолжали указывать на мою рубашку, показывая мне большие пальцы и широко улыбаясь.
При выходе из портала я на секунду застыл в неподвижности, надуваясь и собираясь с духом, напрягая и расслабляя все мышцы, готовые противостоять любым непоняткам и странностям. Звук – странный, таинственный и непонятный Район, но там, куда я сейчас направлялся, было намного страньше и непонятнее. А направлялся я в Район Кот.
Много лет назад некий эксцентричный тип, завладевший контролем над никем не используемым Районом, решил оставить его кошкам. Место представляло собой полную развалину и бардак, территорию, сплошь заваленную мусором, всякими отходами и обломками. Он заставил выехать оттуда немногих еще живших там людей, построил стену вокруг него и после этого умер, оставив завещание с неотменяемым распоряжением, что там впредь не будет жить никто, кроме котов и кошек.
Ха-ха, решили все остальные, ну и идиот! Мы на пару лет оставим все как есть, а потом снова въедем сюда. Район Кот, ну надо же! Ха-ха!
Но тут в Район начали прибывать кошки. Со всего Города – сперва поодиночке, потом стаями – они все прибывали и прибывали. Кошки, у которых не было хозяев или были жестокие хозяева, кошки, за которыми не ухаживали должным образом, кошки, которым просто хотелось перемен, все эти кошки прибывали сотнями, потом тысячами, потом сотнями тысяч, и все селились в этом Районе.
Интересно, подумали все.
Через некоторое время несколько людей решили посетить этот Район и обнаружили там две вещи. Первая: если ты не любишь кошек, тебя туда не пустят. Они тебя просто туда не пустят. Вторая: там происходит нечто очень странное. Мусор и развалины исчезли. Дома вымыты и вычищены. Трава в парках подстрижена. Весь Район абсолютно и безукоризненно чист.
Интересно, подумали все, уже начиная немного нервничать.
Освещение улиц действует. Водоснабжение и канализация действуют. Люди, которые посещают этот Район, чтобы навестить своих кошек, ночуют в комнатах таких чистых, словно горничная только что вышла оттуда. В каждом квартале на углу имеется свой небольшой магазин, и в этом магазине продаются продукты питания, и они всегда свежие. За прилавком сидит кошка и наблюдает за тобой. Ты входишь, выбираешь то, что тебе нужно, и уходишь.
Никто не знает, как они это делают. В Районе не проживают люди, абсолютно ни единого человека. Уж я-то знаю, я сам видел. Там просто чертовски много кошек. Некоторые живут там круглый год, другие – всего по нескольку месяцев. Они гоняются за чем-то, катаются и валяются на солнышке, спят на разнообразных поверхностях и под ними, и вообще – фантастически прекрасно проводят время. Освещение работает, водоснабжение и канализация действуют, территория безукоризненно чиста.
Я спустился по ступеням из портала станции монорельсовой дороги и направился к главным воротам. Это огромное железное сооружение, оно открывается само при вашем приближении, а потом бесшумно закрывается за вами. По другую его сторону начинается Путь – широкая, мощенная булыжником улица, которая ведет в самое сердце Района. Путь по всей его длине освещают уличные фонари, старомодные, типа газовых, отбрасывающие на мостовую круги желтого света.
Район Кот – совершенно спокойное, мирное место, особенно по ночам, а я никуда не торопился и медленно брел по улице между высокими старыми зданиями. Вокруг царило полное спокойствие, везде было тихо, все вокруг было очень похоже на оживший фотоснимок из давно прошедших времен. Некоторое время улица была пустынна, потом я увидел в отдалении кота светлого окраса, небрежной походкой направляющегося в мою сторону. Мы сходились все ближе и ближе, и когда нас уже разделяло всего несколько ярдов[3], кот сел, потом повалился на землю и подставил брюхо, чтобы я его почесал.
– Привет, Спэнгл, – сказал я, присаживаясь рядом, чтобы как следует его почесать и пощекотать. – Как ты узнал, что я приеду? И вообще, откуда вы, ребята, всегда все узнаете?
На следующее утро ровно в 7:00 я уже сидел в вагоне моно, напившийся кофе. Я был усталый, но бдительно-напряженный, ко всему готовый. У меня с собой был ствол, в запасе имелось несколько профессиональных трюков, но ничего более.
Мы вернулись в мою квартиру около полуночи, и Спэнгл неплохо поразвлекся, суя нос под опрокинутые и перевернутые предметы мебели и прочие обломки, пока я разбирался с поступившими сообщениями. По большей части они были от моих связников и контактов, которым я звонил утром, и все они сообщали, что ничего не слыхали. Было там также фото большей части чьего-то мозга, пересланное факсом Джи и Снеддом, явно нажравшимися до полного затмения мозгов. Потом с помощью огромного количества кофе я прошелся по записям о Стабильном, которые у меня имелись, стараясь не столько запомнить их содержание, сколько ассимилировать, сделать их частью меня самого. В постель я лег около трех часов ночи.
К половине десятого я добрался до дальнего конца Красного и с облегчением покинул вагон. Пока я ехал по Красному, рядом имело место шесть фатальных исходов, а проститутки вовсю трудились, принимая самые разнообразные позы, очень далекие от естественных. Один из сутенеров без каких-либо видимых причин начал грубо приставать ко мне, явно напрашиваясь на драку, но я показал ему пистолет, на котором стояла марка Джи. Этот маневр принес должный результат, более того – сутенер предложил мне бесплатно попользоваться его подопечной. От чего я, естественно, отказался, должен вам это сообщить совершенно откровенно.
Дальний портал и выход со станции моно в Красном всегда безлюден: следующий Район, Ройл, совершенно необитаем, так что выходить там не имеет смысла. Я быстренько прошелся по своим памятным заметкам, желая удостовериться, что ничего не забыл, а потом полез через забаррикадированные ворота.
Когда я заглянул через их верх на противоположную сторону, то увидел, что солнце светит ярко и что день будет довольно приятный. Не то чтобы Стабильники когда-нибудь об этом узнают, конечно; все, что они когда-либо смогут увидеть, – это вечно продолжающий вертеться и закручиваться поток фальшивой радиоактивной пыли. Я перебрался на металлический балкон и уставился через весь Район Ройл на стену, которую мне предстояло преодолеть.
Стена вокруг Стабильного очень-очень высокая. Между нею и мной располагается целая сеть металлических пешеходных дорожек, проходов и мостиков, которые соединяют между собой отдельные скопления металлических зданий. Вся поверхность этого узкого Района заполнена водой, и сейчас она, вялотекущая, лениво, ползуче шевелилась и волновалась под легким ветерком. Давным-давно, много лет назад Район Ройл пользовался у местных жителей большой популярностью, он был своего рода городом-на-воде и даже считался настоящим сокровищем. К сожалению, некоторые другие Районы – Красный, Стабильный и Фнапх – начали тогда спускать свои нечистоты в эту воду через трубы, проложенные сквозь окружающие их стены, и очень скоро территория стала непригодной для проживания, и все отсюда выехали. Так что мне следовало быть особенно осторожным и в течение следующего часа серьезно опасаться лишь одного – как бы не упасть в эту воду.
Так же как в округе Хю, заброшенные и покинутые дома в Ройле – это пустые скорлупы, так что ступал я очень осторожно, избегая производить шум, стараясь не нарваться на что-нибудь, что может лязгнуть или загреметь, и эхо от этого разнесется по всему городу. В Ройле, если ступишь слишком тяжело, начинается жуткая вибрация, которая тут же разносится по всему Району, все более и более резонируя и усиливаясь по пути, так что когда она вернется сюда, то может швырнуть вас в воздух футов на сорок. Пока я пробирался по ржавым проходам и переходам, направляясь к Главной Площади, я все время смотрел на белую стену вдали, подогревая и накачивая себя и изо всех сил стараясь думать, как думают Стабильники.
Когда я достиг Площади, которая была самым большим открытым местом в Районе, я уже умственно вымотался и начал подумывать, что мне легче всего будет сойти за своего, если я притворюсь Фнапхетом. Они там, в Районе Фнапх, верят, что у каждого человека есть душа, имеющая форму фрисби, и все люди проводят свою жизнь в попытках зашвырнуть ее как можно выше, стараясь попасть на небеса, в рай. Я остановился и закурил сигарету.
Это, должно быть, был настоящий подвиг инженеров в свое время – я имею в виду Ройл. Площадь, ширина которой достигает четверти мили, сделана полностью из одного цельного листа стали. Я однажды побывал здесь несколько лет назад, – просто поглядеть, что это такое. Она с того времени не слишком изменилась, сохранившись лучше, чем мосты и пешеходные переходы.
Что я люблю делать, попав в пустой Район, так это наполовину прикрыть глаза и попытаться вообразить, каким он был, когда еще жил полной жизнью. Вот и теперь я сел и попытался представить себе, как вхожу сюда, когда по этой Площади каждый день проходят тысячи людей, когда культурные и богатые собираются в кучки и направляются в металлический оперный театр в одном ее конце, а металлические кафе и магазины по обе ее стороны кишат народом, в них бурлит болтливая жизнь, как это было в те времена, когда Район представлял собой целую и аккуратную структуру из сверкающего металла, гордо вознесшуюся над чистой водой. Должно быть, все здесь тогда сияло пышностью и великолепием, а теперь это просто довольно странная и крайне неприветливая свалка железного лома, зависшая над канализационным отстойником.
Так я и сидел там, на теплом, нагретом металле, пока два из моих органов чувств внезапно не выдали мне одновременно предупредительные сообщения. Моя рука зафиксировала самую слабую вибрацию из всех возможных, а мои глаза различили мгновенное движение в дальнем конце Площади. Ничего больше я разглядеть не успел, мешали блестящие на солнце стальные поверхности, но сообщение было вполне понятным: кто-то еще явился сюда нынче утром и теперь осматривает тутошние достопримечательности. Я встал и снова пристально уставился в том направлении, прикрыв глаза от солнца, но так и не сумел ничего разглядеть. Это мог оказаться какой-нибудь бродяга из Красного – они иной раз используют Ройл в качестве убежища, те, кто чем-то насолил кому-нибудь вроде Джи. Это было наиболее вероятное объяснение. И у меня не должно было появиться никаких причин для этой странной тревоги, словно кто-то защемил мне какое-нибудь нервное окончание. Вероятно, это просто бродяга. В любом случае мне пора двигаться дальше.
За последующие пятнадцать минут я оказался примерно в двух сотнях ярдов от массивной высоченной стены, которая держала в заключении полмиллиона обитателей Стабильного, и занялся выбором дальнейшего пути через нагромождение взаимопересекающихся мостов и переходов. Двигался я теперь очень аккуратно, направляясь в сторону территории, о которой Снедд рассказывал мне около восьми лет назад. Через несколько минут я высмотрел отчетливо выделяющееся здание, о котором он мне говорил, и двинулся к нему, несколько раз подвергнув себя значительному риску на трясущихся переходах, но в конечном итоге добрался до него в целости и сохранности.
Спутать это здание с чем-то другим было невозможно – Снедд его подробно описал. Выглядело оно так, как будто архитектор, находящийся на грани безумия, по своему полному кретинизму решил воздвигнуть из сияющей полированной стали самое тревожно-волнующее здание всех времен и народов, вызывающее чувства, близкие к панике, и умудрился весьма успешно справиться с поставленной задачей, даже превзошел свои самые безумные мечтания. Из его стен под самыми немыслимыми и пугающими углами выступали разнообразные башенки и прочие экструзии, все разные. Либо этот архитектор потерял свой угломер еще до того, как приступил к работе, либо он намеренно его сломал и потом неверно починил и неправильно собрал снова.
За углом на улицу из стены выступал весьма странный балкон. Сперва покачав его и проверив на прочность, я собрался с силами, осторожно подтянулся и влез на него, чтобы оттуда рассмотреть основание стены над тем местом, где она уходила в воду. Она была еще в пятидесяти ярдах от меня, и эта зона была довольно труднопроходима, вся заваленная многими поколениями проржавевших, скрученных стальных балок и прутьев, так что у меня ушло немало времени, прежде чем удалось высмотреть то, что мне было нужно.
Но все же я это высмотрел: небольшую дыру примерно в трех футах выше уровня воды. Используя ее как ориентир, я спрыгнул с балкона и двинулся дальше по стальным пешеходным дорожкам и переходам, что вели в нужном направлении, то есть к стене.
Одна из причин, в силу которых Джи и Снедд образуют такую пугающую парочку, заключается в том, что они не в точности одинаковые. В основе своей они прежде всего чрезвычайно опасные психопаты, это никакому сомнению не подлежит, однако тут имеются некоторые различия, оттенки, которые делают их дополняющими друг друга. Джи предпочитает прямой, лобовой подход ко всему, тогда как Снедд обычно размышляет несколько дольше и иногда находит способ обойти возникшее препятствие. Джи просто уничтожает то, что появляется у него на пути, а вот Снедд вполне может сперва попросить это препятствие освободить проход. У Снедда также имеется редкая способность Выяснять Обстоятельства, что, откровенно говоря, производит неизгладимое впечатление даже на меня, а я ведь всю жизнь только этим и занимаюсь. Тот факт, что он еще жив после восьми лет ежегодно истекающих сроков отпущенной ему жизни, сам по себе достаточное тому доказательство: насколько мне известно, никому еще никогда не удавалось обмануть смертный приговор, приводимый в исполнение с использованием экспирации ДНК. В результате наличия у него одного такого Выясненного Обстоятельства Снедд и ухитрился однажды забраться в Стабильный, и я здорово полагаюсь на то, что это обстоятельство еще не утратило силу.
Выяснил он тогда вот что: уровень воды в Ройле несколько упал. Не слишком сильно, там по-прежнему глубина в несколько сотен футов, но достаточно, чтобы обнажилась очень старая канализационная труба, выходящая из Стабильного наружу – она была там установлена более двух столетий назад. Потом ее заменили целой системой выбросов, которые сейчас расположены ниже нынешнего уровня воды, но эту трубу никто так и не перекрыл и не забил. Полиция Стабильного пользовалась ею, чтобы иметь доступ за стену для ремонтных работ и обслуживания, а в прежние времена – чтобы выбрасывать из Района тех, кто туда влез, после того как им в организм уже установили биологическую мину замедленного действия. Трубу охраняло подразделение из трех человек, вооруженных пулеметами, но в представлении Снедда это было то же самое, как если бы перед ним расстелили красную ковровую дорожку и зажгли над нею неоновую надпись «Добро пожаловать!». В ту ночь восемь лет назад он пролез в эту трубу, ликвидировал охранников и очертя голову бросился внутрь этого Района, ища развлечений и новых впечатлений, но, к несчастью, не учел то обстоятельство, что в одиннадцать вечера там все закрывается и замирает.
Когда я подошел к стене поближе, отверстие трубы стало выглядеть более широким, но все равно забраться в него будет сущей пыткой. В двадцати ярдах от него я встал на край металлического перехода, потом сел, а потом съехал под него. Внешнюю стену Стабильного не возьмешь ничем, разве что ядерной бомбой. Подобных попыток никогда не бывало, а Снедд заполучил большую часть информации об этом Районе от единственного выжившего из группы, которая была последней пробравшейся на ту сторону стены. Теперь же стена была совершенно непроходима, так что я не думаю, что полиция Стабильного станет попусту терять время, чтобы держать под постоянным присмотром все окружающие переходы и пешеходные дорожки. Но никогда ведь не знаешь, что тебя может ожидать, так что я пробрался до самого конца этого перехода, цепляясь за перекладины снизу и перемещаясь на руках.
За несколько ярдов до стены переход закончился – остальная его часть уже много лет назад была разрушена властями Стабильного. На поверхности истерзанной ветрами каменной стены едва можно было разглядеть очертания когда-то существовавших в этом месте больших ворот. Они были тщательно и плотно заделаны, и от этого зрелища у меня возникло ощущение суеверного страха, как будто я намеревался вломиться в огромный мавзолей, в гробницу, вход в которую замурован, а внутри остались еще живые люди.
Следующий этап моего путешествия, понял я, слегка раскачиваясь под металлической дорожкой, будет в некотором роде вызовом моим способностям и возможностям. Следующий этап потребует от меня немалой смелости и бесстрашия. Оттолкнуться мне здесь не от чего, а надо так раскачаться, чтобы суметь пролететь вперед и преодолеть по воздуху над водой почти два ярда, имея после этого еще достаточно инерции, чтобы успеть уцепиться за что-нибудь на противоположной стороне, на самой стене. Я напрягал и расслаблял мышцы, подтягивался повыше, рассматривая и изучая зону под трубой и пытаясь высмотреть хоть что-то, за что можно будет ухватиться, не покончив при этом с собой.
Ничего такого я высмотреть не мог. Под отверстием трубы виднелся здоровенный лист ржавого металла, остатки какого-то крепления или упора или какой-то иной конструкционной штуки. Верх листа отслаивался клочьями ржавчины и превратился в опасный на вид острый зубчатый край. Если я попытаюсь ухватиться за него, то попросту останусь без пальцев, а потом свалюсь в воду, выбраться из которой не будет никакой надежды. Сама труба была около ярда в диаметре. Я оценил свои шансы точно влететь прямо в это отверстие, согнувшись и сложившись вдвое, как когда-то проделал этот безумец Снедд, но моя оценка оказалась даже ниже нуля.
Вздор, решил я. Руки уже начинали болеть от напряжения. Вздор!
Я мог бы провисеть здесь целый день или пока держат руки, если бы вдруг не получил весьма солидный импульс, побуждение к действию. Перед моим животом внезапно возник поток воздуха, и долю секунды спустя я услыхал мягкий звук «фипп», звук выстрела энергетической винтовки. Пока я дико озирался по сторонам, звук повторился.
Какой-то ублюдок стреляет по мне!
Жутко озабоченный подобным развитием событий, я начал раскачиваться взад-вперед, изо всех сил, одновременно вывернув шею и глядя назад, пытаясь определить, откуда стреляют. И ничего не увидел, однако воющий звук пули, рикошетом отлетевшей от верха металлической дорожки тридцать секунд спустя, уничтожил даже минимальные шансы на то, что это случайность.
Кто-то действительно стрелял по мне. Действительно стрелял. И ничего с этим не поделаешь. Да дайте ж мне передохнуть! – подумал я. У меня же и без того забот полон рот!
Полиция Стабильного, должно быть, поставила там кого-то, чтоб охранять дыру с внешней стороны. Вот кого я видел на Площади! Я перестал крутить шеей и спрятал голову за одну из рук, раскачиваясь теперь взад-вперед во всю мочь. Очередной раз, когда я качнулся назад, еще одна энергетическая пуля прорезала воздух там, где секунду назад располагался мой живот, и я решил наконец убраться к черту из этого гнусного положения.
Еще один выстрел, пуля просвистела позади меня, как раз когда я качнулся вперед, и я понял, что пора с этим кончать: пули ложились все ближе и ближе. Я откачнулся назад, напряг кисти и руки, а когда достиг крайней верхней точки, поднажал изо всех сил, дотерпел до момента, когда начал с ускорением лететь вперед, и отцепился.
Я был почти на грани того, чтобы все угробить к чертовой бабушке. Мне так хотелось бросить тело вперед как можно более мощным усилием, что мои ноги устремились вперед, далеко опережая остальное тело, так что на какой-то ужасный момент все выглядело так, словно я скорее всего кончу тем, что врежусь в стену спиной и разобью о нее череп. Я резко опустил ноги вниз, а руки вытянул вперед, добившись того, что на мгновение завис в воздухе в полураспрямленном состоянии. И как раз вовремя: в следующую секунду я врезался в стену чуть сбоку от трубы. И начал падать вниз, скребя руками по поверхности стены, и правая ухитрилась зацепиться за край трубы. Я тут же бросил туда и левую, пальцы скользнули вниз по поверхности древней кладки, но я удержался.
Новая пуля врезалась в камень в футе от моей головы. Бог ты мой, подумалось мне, а почему бы им ко всему прочему еще и не завязать мне глаза и не поджечь на мне одежду? Отчаянным, но осторожным броском, так, чтобы не сверзиться вниз, я подтянулся выше, к отверстию трубы. Правая рука смогла довольно далеко просунуться внутрь и с трудом ухватиться за какой-то желобок или канавку, когда новая пуля с треском ударилась в стену – еще ближе.
Чтоб тебя! – подумал я и подтянулся вверх. Перевалился через обрез трубы, влез в нее одним на удивление гибким движением, и как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как здоровенный кусок камня вылетел из стены как раз в том месте, где секунду назад дышали мои легкие. Я пробежал на четвереньках пару ярдов в глубь этого тоннеля, пока не оказался в безопасности, потом тяжело сел. Грудь тяжело вздымалась. Все обернулось гораздо хуже, чем можно было ожидать, ситуация из похабной стала травматически похабной. Звуков выстрелов больше слышно не было, но этот охранник, что торчал снаружи, несомненно, сообщит по радио тем, кто сидит внутри, что имеет место несанкционированное проникновение через трубу.
Я, конечно, малый крутой, если судить по обычным стандартам, но я же не Снедд! Если они обнаружили меня и знают о моей попытке к ним забраться, то три пулеметчика, вооруженные тремя пулеметами, уже ждут меня, и мне с ними не справиться. К несчастью, ничего другого мне не оставалось. Назад мне ходу не было, потому что внешний страж по-прежнему торчит на своем месте, нацелив винтовку на выход из трубы. Даже если я проделаю это очень быстро, все равно у него будет полная возможность снять меня, едва я упаду в воду, а мне вовсе не хотелось погибать, будучи изрешеченным пулями, да еще и в озере из настоявшегося дерьма. Мне такая смерть представляется недостойной.
Не было смысла и торопиться лезть дальше по тоннелю и стрелять в пулеметчиков из пистолета: плотная огневая завеса из энергетических пулеметов разнесет меня на половинки, четвертушки и осьмушки еще до того, как я до них доберусь. Впереди, ярдах в пяти от меня, труба немного изгибалась, и это, видимо, было для меня единственной потенциальной надеждой. Если я стану ждать и они в конце концов сами полезут в трубу и доберутся до меня, тогда у меня будет маленький, минимальный, бесконечно малый, но все же шанс, что мне удастся первым достать хоть одного из них или, может, даже больше. Мое положение будет, конечно же, по-прежнему жутко скверным, но, по крайней мере, я еще не превращусь в труп. Вскоре после этого, возможно, все же превращусь в него, но когда у вас имеется в распоряжении всего несколько минут, каждая из них представляется ужасно драгоценной, так что стоит побороться даже за каждую пару секунд. Я пролез вперед, замер и стал ждать, держа пистолет наготове.
Повинуясь внезапному импульсу, я нащупал в кармане куртки свой видифон и набрал номер собственной квартиры. Велел холодильнику обеспечить, чтобы Спэнгл вовремя получал кормежку, и предупредить магазин, когда у него будет кончаться кошачий корм. Полагаю, он учуял, что я по уши увяз в заботах и неприятностях, потому что отказался от обычной болтовни и пожелал мне удачи. Впереди в трубе не было слышно ни звука, так что я быстренько набрал номер офиса Зенды, и на экране появилось личико Ройн.
– Ох, привет, Старк! Эй, да ты в каком-то туннеле сидишь!
– Ага. Зенда на месте?
– Господи, да нету ее, Старк! У нее в следующие семьдесят два часа сплошные встречи и совещания подряд. Что-нибудь ей передать?
Я секунду думал. Но ничего не придумал, ничего особо существенного.
– Просто скажи, что я звонил. Нет, скажи вот что: скажи, что я помню водопад.
– Непременно передам. Что ты помнишь водопад. Так и передам.
– Спасибо, Ройн.
Я услышал впереди какой-то звук, дал отбой и прижался к стене изо всех сил. Любой выстрел может оказаться критическим, решающим, так что я весь сжался, напряг руку и сам напрягся, насколько было возможно, ожидая – я отлично это понимал – неминуемой смерти.
После всего, что я проделал, всего, что я видел, длинного пути, который я преодолел, мне теперь предстояло умереть от пуль в древней канализационной трубе при выполнении не слишком важной работы. И тут я обнаружил, что мне вовсе не все равно, что меня это здорово беспокоит. И это было странно. Всего несколько лет назад мне было бы наплевать. Что-то во мне изменилось, и совсем недавно. Что-то произошло в моем организме, что-то сдвинулось и расслабилось. И теперь я чувствую себя гораздо хуже, но беспокоюсь гораздо больше. Что-то со мной происходит, а я и не знаю, что именно. И теперь, судя по всему, никогда не узнаю.
Звук повторился, и у меня невольно чуть дрогнула рука. Звук был едва слышный, но, думаю, я понял, что это такое. Я чуть приоткрыл рот, чтобы звук проникал через него и доходил до евстахиевых труб, а не только до ушей, и напряг все нервные окончания, чтобы лучше слышать. Звук раздался снова, и у меня отвалилась нижняя челюсть, сама по себе, без всякого моего участия.
Это был смех! Этим звуком точно был смех!
У меня большой опыт общения с разными мачо. За последние девять лет я успел поработать на, вместе и против огромного количества самых разнообразных солдат, полицейских, сумасшедших, боевиков и гангстеров и встречался с широчайшим спектром разных парней типа «если оно движется, застрели его» и «если оно не движется, стреляй, пока оно не задвигается». Когда подобная личность выходит на охоту, когда у него намечена жертва и она уже у него на мушке, и он уже готов разнести ее в мелкие кровавые дребезги, некоторые из них начинают смеяться. Некоторые смеются нервозно, в последнюю секунду осознав, что вот-вот сделают нечто чудовищное. Некоторые смеются от всей души, отчаянно гордясь своей силой и ловкостью, а некоторые смеются тоненьким смехом полностью и безнадежно сбрендивших, психически больных людей, смеются, когда сидящий у них внутри гнусный дьявол высовывается наружу, чтобы полюбоваться своей работой.
Однако никто из них никогда не смеялся таким смехом, который сейчас эхом отдавался от стен тоннеля и который я отлично слышал – утробным, похотливым, свидетельствующим об отличном чувстве юмора. Это был весьма неприятный смех, но настоящий, реальный.
Такое заключение напрашивалось само собой, но было столь неожиданным, что у меня ушло немало времени на то, чтобы изучить его со всех сторон. Человек, собирающийся кого-то убить, так не смеется. Однако, по крайней мере, один из охранников именно так и смеялся. Стало быть, они не собираются забираться сюда и нападать на меня. Они не знают, что я здесь.
Вам это может показаться слабым аргументом, но он как раз из той категории, что позволяла мне все эти годы оставаться в живых, и я научился доверять подобным аргументам. Вот и сейчас я понял, что у меня все еще есть шансы на успех, по крайней мере, на краткий успех. Тот парень, что в меня стрелял, вовсе не страж, не охранник. Не мог он быть охранником, потому что в ином случае он связался бы со своими коллегами, и те не стали бы вот так смеяться. И кто же он в таком случае?
Вероятно, он – член той банды, что выкрала Элкленда. У всех остальных нет никаких причин убивать вторгнувшегося сюда человека. Эти умненькие уроды поставили там, за стеной, сторожа, так, на всякий случай.
Это, конечно, было и хорошо, и плохо. Это означало, что я на правильном пути, и это было хорошо. Но это также означало, что эта банда гораздо более сплоченная и на все готовая, чем я раньше думал, а это было совсем не хорошо. Но, кроме того, поскольку это означало, что я совсем не обязательно погибну в следующие пару минут, я пришел к заключению, что по зрелом рассуждении это следует считать хорошей новостью, абсолютно прекрасной новостью, новостью из самого факаного первого ряда самых замечательных новостей.
Мне с трудом удалось уговорить себя не устраивать тут немедленно шумный праздник на всю округу, пришлось удовлетвориться тем, что я просто пересмотрел сложившееся положение. Оно, как я осознал, было таково, что все у меня вроде как развивалось полностью по плану. Оно, конечно, не было таким уж прекрасным, но вполне сойдет. Банда – это, конечно, проблема, с которой мне еще придется иметь дело в любом случае, когда настанет время. А что мне нужно делать прямо сейчас, так это просто продолжать действовать так, как я и намеревался. Я понимал, что мой план вторжения в этот Район был не слишком хорош, но сейчас чувствовал такое облегчение, что все казалось возможным, вот я и начал тихонько пробираться дальше по трубе. Я осторожно прополз через первый ее изгиб и увидел, что впереди имеется по крайней мере еще один. В конце расширяющегося тоннеля завиднелся неясный свет, и оттуда снова донесся смех. Я достиг последнего изгиба и проструился через него, словно хорошо смазанная тень или нечто столь же бесшумное.
Примерно в двадцати ярдах впереди стоял стол, громоздкий и угловатый, темного дерева. За ним сидел охранник, спиной ко мне, а еще один лениво развалился на стуле по другую его сторону.
Охранников было всего двое. И, что самое главное, они не обращали никакого внимания на выход из тоннеля, а пили что-то из пластиковых стаканов и обменивались неправдоподобными историями о своих необыкновенных сексуальных подвигах.
Да, это не элитное подразделение, не первоклассные солдаты, накачанные и всегда готовые к действию. Это просто парочка копов, подыхающих от скуки и вполне довольных своей долей, попивают себе кофеек и с радостным видом травят друг другу разные выдумки, причем оба отлично знают, что никто им не поверит. Лежавшие на столе стволы оказались вовсе не пулеметами, а всего лишь парочкой старомодных револьверов. Возможно, Снедд был последним чужаком, пытавшимся произвести вторжение, и за прошедшие с тех пор восемь лет служба безопасности несколько расслабилась.
Чего мне нельзя было делать, так это рисковать выдать себя каким-то звуком, тем более стрельбой, которая эхом разнесется по всему тоннелю. Но у меня на уме было совсем другое. Я пробирался вперед, дюйм за дюймом, пока не оказался примерно в десяти ярдах от них. Там я остановился и замер. В тоннеле становилось слишком светло, так что я не осмеливался продвигаться дальше. Я порылся в карманах, отыскивая заранее подготовленное устройство, напрягся и затем рванул вперед изо всех сил, прямо как спринтер.
Я был уже всего в паре ярдов от них, когда они меня наконец заметили, но этого мне было вполне достаточно. К тому моменту, когда они начали подниматься со своих стульев, я уже взлетел в воздух, одним прыжком достиг стола, вскочил на него, так рассчитав место приземления, что одной ногой тут же сбросил с него оба револьвера. Потом развернулся и мощным пинком отшвырнул лампу прямо в стену. Она разбилась, и тоннель погрузился во тьму. Я спрыгнул со стола и, отбежав на несколько ярдов, метнул свое устройство назад, в общем, в их сторону. Оно ударилось о стол и сдетонировало с едва слышным хлопком. И оба охранника тут же принялись чихать, кашлять и отплевываться.
После чего я рванул вперед, будто за мной черти гнались. И некоторое время бесшумно несся по тоннелю, прислушивался к звукам возможной погони, но они скоро пропали, остались далеко позади. Правда, время от времени доносились звуки хриплого кашля, но больше ничего не было.
Устройство, которое я в них кинул, – это ОРЗ-бомба. Когда она взрывается, любой, кто оказался в радиусе двух ярдов от нее, тут же валится с реально катастрофическим приступом ОРЗ. Истекающий соплями нос, головная боль, грудной кашель, ноющие мышцы – все прелести. Ни в малейшей степени не смертельно, но все, чего вам при этом хочется, – это тут же рвануть домой, залечь в постель, потеплее закутаться и смотреть старые фильмы, наливаясь галлонами горячего чая с лимоном и медом. И уж, конечно, у вас не возникает абсолютно никакого желания гоняться по погруженному во мрак тоннелю за каким-то безумцем и, вполне возможно, получить при этом пулю. Такое вам просто в башку не придет.
Я, конечно, понимал, что они тащатся за мной где-то там, далеко позади, исполняют свой долг, жалобно стеная при этом, жалуясь друг другу на боли в спине, но в том, чтобы меня поймать, они уже явно не преуспеют. Они уже выбыли из игры.
Через несколько сотен ярдов тоннель вывел меня в слабо освещенную комнату, я промчался сквозь нее, на бегу заметив в углу дверь лифта. Понятно. Именно таким путем сюда и попадали охранники. Но, поскольку лифт наверняка выходит в полицейский участок, для меня он бесполезен. Далее, за этой комнатой, тоннель вернулся к прежним своим размерам, и я прибавил ходу, понимая, что времени у меня совсем немного.
Еще через четверть мили я достиг перекрестка. Следуя путем, которым шел Снедд, я бросился в левый тоннель. Постепенный подъем пола сменился ровной поверхностью, и я понял, что нахожусь всего в нескольких ярдах под поверхностью, под улицей. Я пропустил первую встретившуюся мне лестницу, потом и вторую, но когда добрался до третьей, прыгнул на нее и тихонько полез вверх. Надо мной было закрытое крышкой отверстие люка, и я приостановился на мельчайшую долю секунды, уже забыв про Центр, про Красный, про Звук и про Натши, а думая только о Стабильном, Стабильном, Стабильном.
Мир очень мал, думал я, и мне это нравится. Мне очень повезло, я доволен и рад, что оказался здесь, потому что по ту сторону стен – сплошная, смертельно опасная пустыня. Я это точно знаю, потому что видел это, слышал об этом, учил про это в школе. Мы пытались расширить свою территорию, пытались идти дальше, чем должны были, и видите, что в итоге получилось? Все кончилось полной катастрофой. Нет, я и впрямь очень счастлив и доволен, что живу здесь. Ой, смотрите-ка, уже одиннадцать! Наверное, уже пора спать.
После этого я приподнял крышку люка, сдвинул ее в сторону и высунул голову наружу, на улицу.
Глава 05
– И последнее, еще раз все главные новости. Уровень инфляции снизился до 4,5 процента и держится на этом уровне уже третий месяц подряд.
– Колетт Уильямс, золотая медалистка Олимпиады Стабильного, в четвертый раз побила рекорд на стометровке брассом.
– Ученые из Института Принципиальных Исследований пришли к единодушному выводу, что уровень внешнего заражения, вероятно, нужно будет пересмотреть еще раз в сторону повышения. Как теперь представляется, уровень радиации вне стен Стабильного будет еще по крайней мере двести лет оставаться смертельно опасным.
– Погода: завтра ожидается ясный день, возможен небольшой дождь между 9 и 10 часами 5 минутами утра.
– А вот вам и наш подарок: завершаем программу рассказом о Джералде, говорящем утенке. Спокойной ночи!
Полчаса спустя я сидел, небрежно развалясь, в кафе в миле от тоннеля, пил вполне приличный кофе, расслаблялся, покуривая сигарету, и читал местную газету. Ученые Стабильного провели еще несколько анализов и были теперь грустно уверены, что пройдет еще не менее трехсот лет, прежде чем можно будет безопасно выходить за стену. Статья об этом была на шестой полосе. Добрые вести о прогрессе экономики располагались на первой, спортивные новости на второй и третьей, а большую половину четвертой занимали сообщения об утенке, который умеет разговаривать. Рано или поздно мне, конечно, придется взяться за работу, но пока что я полагал, что вполне заслужил чашечку кофе. Сейчас было, в конце концов, только двенадцать дня, а я не пил кофе с того момента, как вышел из своей квартиры. Я проник в Стабильный, я был жив, и все шло в точности по плану.
Ладно, следует честно признать, что в тоннеле мне вроде как здорово повезло. Трое парней с пулеметами – это было бы несколько слишком. А план, если это вас интересует, предусматривал использование ОРЗ-бомбы, чтоб при ее взрыве погас свет, после чего следовало бежать и прыгать.
Это было, следует признать, критически опасное предприятие – мгновенно нанести удар и тут же удрать, – но я же прорвался, не так ли? Что тут еще можно сказать? Мне здорово повезло, мне улыбнулась удача – неужто вы станете мне завидовать? Ну, вот и заткнитесь.
На боковой улочке, на которую я выбрался из тоннеля, оказалось только трое людей – старик с собакой и молодая домохозяйка, толкающая перед собой коляску с младенцем. Сперва они выразили легкое удивление, увидев меня, но у меня на такой случай был готовый план.
– Ну, – сказал я, отряхивая руки, – об этом вы можете больше не беспокоиться!
Они, конечно, не имели понятия, о чем я говорю, но это прозвучало очень уверенно и ободряюще, так что они тут же забыли обо всем этом и пошли дальше по своим делам. А я уверенно направился по улице, высоко держа голову, спокойный и довольный, уверенный, что все вокруг в полном порядке, а вся радиоактивная зона находится за стеной. Я свернул за угол, вышел на оживленную торговую улицу и замедлил шаг, явно убивая время, разглядывая витрины и врастая в окружающий антураж. Я сказал «явно», потому что хотя и предпринимал все усилия, чтобы казаться одним из многих, массами бесцельно слоняющихся по улицам в этот субботний день, на самом деле я просто желал свалить куда-нибудь подальше от стены.
Стабильный, решил я, совсем неплохое место. Потолок над этим Районом был довольно высок, так что здесь имелось достаточно атмосферы, чтобы заволакивать, затуманивать, закрывать почти до полной невидимости тот факт, что этот потолок вообще существует. Широкие улицы были по обе стороны обсажены деревьями, и то тут, то там попадались небольшие парки. Никто здесь не пользовался портативными телефонами, никто не пытался продемонстрировать свое превосходство над другими во владении теорией направленной мотивации персонала, здесь не пользовались услугами проституток и никто не пытался незаметно избавиться от трупа. Они просто праздно расхаживали вокруг по травке или выгуливали собак.
Товары в витринах магазинов были все старомодные, но великолепного дизайна – весь этот Район вообще смотрелся как оживший музей, как замкнутая капсула с навеки замершим временем. В Городе есть более старые места и округи, но нет ни единого, где жизнь замерла и где все живут точно так, как прежде. Там можно увидеть какие-то фрагменты былого, но не все былое, и от этого у вас может даже возникнуть некое ностальгическое чувство. По забитым народом улицам медленно проползали потешные пятиколесные машины, а телефонные будки были явно сконструированы так, чтобы тебе не было видно, с кем ты разговариваешь.
А я и не представлял, насколько странная тут на самом деле жизнь, в этом Стабильном. Они знали только то, что они знали. Насколько это их касалось, так и должно было быть. У них по-прежнему имелись районы – с маленькой буквы! – и маленькие домики с подъездными дорожками к ним и садиками перед ними; у них по-прежнему в ходу были телевизоры с плоским, непространственным изображением; они по-прежнему жили семьями, все вместе, и даже знали, где живут их дедушки и бабушки. Эти люди ничего не знали о других планетах, они ничего не знали о звездах. Они знали только о своей работе, о своих друзьях, о своей жизни.
Жизнь их вовсе не была безмятежной, как доказывала ссора двоих из-за места на парковке, но, судя по тому, что ни один из них не полез за пистолетом, все было куда лучше, чем могло бы. Улицы не были искусственно вычищены, как в Цветном, или по колено завалены всякой дрянью от обычного мусора до трупов, как в Красном, – это были просто обычные улицы. Здесь не существовало никаких альтернатив, никаких диаметрально противоположных, дико различающихся образов жизни. Все было таким, каким было, и это был для них единственно возможный вид и способ жизни. Это был их родной дом.
Никто не обращал на меня особого внимания, никто не удосужился посмотреть на меня еще раз, чего следовало ожидать, но и вселяло дополнительную уверенность в себе. Полиция явно не собиралась, да и не могла объявлять во всеуслышание, что разыскивает некоего незваного гостя извне, но может вытащить мою физиономию на телеэкраны и страницы газет, обвинив меня в каком-нибудь чудовищном преступлении, что, несомненно, вызовет гнев Стабильников.
Но чтобы проделать такое, им придется сперва выяснить, кто я такой. Единственные люди вовне Стабильного, кому известно, что я могу находиться здесь, – это люди в Центре, а также Джи и Снедд. Власти Стабильного наверняка не имеют понятия о существовании двоих последних, а что до первых, то они, даже если их спросят, и под пыткой будут отрицать сам факт моего существования. Охранники в тоннеле не разглядели толком ничего, разве только то, что я мужчина, возможно одетый в костюм. Единственные, кто, возможно, мог бы навести их на мой след и поднять тревогу, – это гангстеры, спрятавшиеся в Стабильном, те, кто удерживает у себя Элкленда. Но они здесь тоже незваные гости и ограничены в выборе средств, даже если узнают, кто я и откуда. В общем и целом положение выглядело довольно приемлемо.
Пока что.
Приняв добавку от улыбающейся официантки, я прошелся по своим пока что находящимся в эмбриональном состоянии планам на следующий этап действий. Ясное дело, первая, приоритетная задача – определить, где они держат Элкленда. Потом придется заняться выслеживанием этой банды и решать, каким, черт побери, образом выдернуть его куда-нибудь подальше от них, чтобы при этом мы оба остались целы и невредимы. После этого нужно будет как-то найти способ выбраться из этого Района, опять-таки целыми и невредимыми.
Бог ты мой!
Я решил вначале сконцентрировать все внимание на первой проблеме, потому что до тех пор, пока я ее не решу, я не могу приниматься за остальные, даже более трудные и внушающие серьезные опасения.
Вот так я всегда и работаю, понятно? При той работе, которой я занимаюсь, невозможно, да и бессмысленно пытаться составить некий унифицированный от старта до финиша, от А до Я план, прежде чем начнешь действовать. Это невозможно, потому что вначале практически не располагаешь никакой информацией, потому что времени обычно в обрез и, как в моем случае, просто потому что лень.
Я достал карту Района, которую успел прикупить по дороге, и развернул ее на столе. Это все, что я смогу изучить, пока не найду Элкленда, а лицезрение сложной сети пересекающихся улиц и смежных районов, выложенных перед тобою, помогает хоть немного сосредоточиться и напрячь умственные способности. Здесь у меня нет никаких связей и контактов, никаких зацепок, а свой видифон я отключил, поскольку не хотел рисковать – радиопереговоры вполне могут засечь. Я был один-одинешенек на этих улицах, которые я совсем не знаю. А где-то тут, среди этих улиц, прячут Элкленда.
У меня был выбор, по какому из двух путей размышлять. Банде извне никак невозможно полностью слиться с окружающими, со здешней средой. У них нет здешних историй, биографий, нет работы, нет своего жилья. Поэтому им наверняка пришлось где-то спрятаться и затаиться – в каком-нибудь заброшенном и запустелом районе, где люди то появляются, то исчезают, или в отеле, где временные жильцы – обычное явление. Альтернативой было принять как данность факт, что эти гангстеры вообще-то сами из Стабильного, но это, во-первых, представлялось мне крайне невероятным, а во-вторых, отбрасывало меня обратно на самый начальный этап работы, потому что тогда они могут прятаться где угодно. Так что первая стоящая передо мною задача была относительно простой, такой, какую я решал прежде сотни раз, хотя и в более легких условиях. Она состояла в том, чтобы определить, где вообще можно спрятаться в данном Районе.
Через пару минут я свел эту возможность к двум наиболее вероятным зонам, что немного улучшило мое настроение. Стало быть, мне уже не придется таскаться по всем улицам этого Района. При том, что Стабильный закрыт для всего остального мира, у них нет нужды в большом количестве отелей, как в некоторых частях иных Районов: все отели, что здесь имелись, кажется, были сконцентрированы в одной зоне в северной части, которая именовалась Игровой. У меня сложилось впечатление, что, судя по этому пятну на карте, тутошние обитатели за неимением других мест, куда отправиться путешествовать или отдыхать, превратили один квартал площадью в квадратную милю в некое подобие дешевого курорта, в место, где можно пожить в отпуске. На фотографиях оно выглядело не слишком привлекательно: в основном это была полоска искусственного пляжа на берегу реки, но, полагаю, это лучший выбор, если выбирать не из чего. Вторая зона, тоже выглядевшая многообещающей, представляла собой небольшой анклав в центре Района – несколько кварталов по обе стороны от железной дороги. Что-то в его расположении, то, что он задней частью упирался в склады и железнодорожные депо, подсказало мне, что если где-то в Стабильном имеется место, куда направляются все отверженные и деклассированные элементы, все изгои и отщепенцы, то это именно там.
Быстро прикончив свой кофе, я вышел на послеполуденное солнце. Оно было искусственное, конечно, но все же довольно милое. Мне потребовалось полчаса ходьбы, чтобы добраться до этого заброшенного уголка Района, и как только я понял, что нашел его, то тут же начал сильно подозревать, что это совсем не то, что мне нужно, и их здесь быть не может.
Уголок выглядел слишком анемичным, каким-то слишком жалким. Я в некотором роде знаток и ценитель пораженных бедами и несчастьями кварталов в самых разных Районах, так что могу сразу сказать, что они из себя представляют. Это было не то место, где вы стали бы прятать оружие или организовывать концерн для распространения наркотиков. Здесь было слишком чисто, слишком гладко, слишком скучно. Не могу точно сказать, чего тут не хватало: то ли чувства страха, то ли ощущения открывающихся возможностей, то ли еще чего-то. Вокруг, конечно, болталось несколько деклассированных типов, явных изгоев, типичных бомжей, но это еще ничего не означало: лично я ни за что не выбрал бы это место, чтобы здесь прятаться. Здесь не было соответствующей атмосферы, ощущения внутреннего содержания, чувства общности. Где-то ведь существуют такие места, не совсем такие же приятные, как остальные, и это, по случайности, оказалось именно таким местом. И все тут.
Конечно, для по-настоящему умных гангстеров это вполне могло оказаться именно тем, что они искали, этакая ничейная земля, на которую всем, в сущности, наплевать. Недостаточно приличное и приятное место, чтобы здесь жить, но и недостаточно скверное, чтобы донимать этой проблемой городской совет.
Я должным образом пару часов ходил-бродил среди покинутых домов, остановил и расспросил нескольких бродяг, но все они лишь подтвердили мои подозрения.
Никаких банд здесь не было. По словам этих отверженных и отщепенцев, здесь вообще никогда не было никаких гангстеров. Отщепенцы и бродяги были точно такие же, как все отщепенцы и бродяги, только более тихие. Они как бы являлись логическим продолжением того, что я начал замечать вообще во всех Стабильниках: все они казались совершенно безмятежными и умиротворенными. Мне потребовалось немало времени и усилий, чтобы заставить их понять, о чем я спрашиваю: организованная преступность в Стабильном точно не была проблемой. Все они тут отлично ладили друг с другом.
К пяти с меня было вполне довольно. Здесь их не было. Я не стал проверять каждое здание, и, конечно же, оставалась вероятность, что они в этот самый день куда-нибудь перебирались, но я уже точно знал, печенкой чувствовал, что это не то место. Значит, теперь надо заняться пятью отелями на другом конце Района. Найти Элкленда будет проще, чем я думал.
Если есть на свете что-то, что я действительно ненавижу, так это когда все образуется лучше, чем ожидалось. Это явный признак того, что за горизонтом прячется нечто весьма малоприятное, и именно там, куда я направляюсь.
Это отнюдь не пессимизм. Просто так оно всегда и бывает. Когда все развивается хорошо и гладко, меня наполняет ощущение ужаса, и теперь я уже начал надеяться, что вскоре нарвусь на какие-то проблемы, скорее раньше, чем позже.
Переодевание к обеду состояло в том, что я спрятался в темный уголок парка на окраине Игрового и взмахом руки подозвал к себе «ДомСлуга»™. Таскание по заброшенным зданиям привело мой костюм и пальто в чрезмерно пропыленное состояние, чтобы соответствовать любой цивилизованной компании, а когда вы, в сущности, находитесь в бегах, то никогда не повредит почаще менять свой внешний вид. «ДомСлуг»™ был, по-видимому, в минималистском настроении: он придал всему, что на мне было, эффективно-черный цвет, оставив в качестве исключения два небольших квадрата, по одному на каждом колене, которые выкрасил в ярко-красный, фуксиновый цвет.
План у меня был простой и прямой: обойти по очереди все отели и некоторое время поболтаться в каждом. В течение этого дня я видел достаточно Стабильников, чтобы понять и ощутить, что они из себя представляют, так что теперь полагал, что, вероятно, довольно быстро смогу вычислить чужака вроде самого себя. Маловероятно, конечно, что они будут свободно шататься по округе, размахивая своими крунтометами и пялясь непонимающими взглядами в меню. Еще более невероятным представлялось то, что сам Элкленд будет свободно разгуливать по улицам. Но если мне не повезет с таким вот тихим, мирным подходом, все, что мне останется делать, это присмотреться к этим отелям несколько более пристально. Можете мне поверить, это просто легкая прогулка в сравнении с некоторыми поисками и расследованиями, что я проводил раньше. Однажды мне пришлось отыскивать одну конкретную крысу (грызуна) в Красном Районе. И я не только нашел ее, но и доставил ее и ее любовника (тоже грызуна) на монопоезде обратно в Район Шмыг – и все это менее чем за двадцать четыре часа. Вагоном первого класса, для курящих. Все – истинная правда, за исключением последней части.
План также предусматривал заботу и о моих собственных нуждах, причем довольно милым образом. Я уже проголодался и решил поболтаться в первом по очереди отеле ресторанно-ориентированным образом. Я выбрался из парка и пошел по променаду.
Игровой, как я обнаружил, был довольно странным и причудливым районом. Не странно странным, но все же вполне странным, тихим и спокойным. Видимо, когда я думаю о курортах, то мне на ум приходит верхняя рыночная часть ЛонгМолла и весь Район Йо!, которые настроены на то, чтобы предоставлять визитерам море взрывных удовольствий. «Господи! – начинают думать люди, проведшие в таких местах день или два. – Хватит с меня удовольствий! Более чем достаточно! Выпустите меня отсюда!»
В Игровом имелись отели, имелся пляж и еще «Ярмарка чудес» – парк развлечений. Вот так обстояли там дела, но в наступающих сумерках все там имело какой-то заброшенный вид, как в любом Районе на побережье по окончании сезона. Улица, выходящая на пляж, была почти пуста, лишь несколько парочек медленно бродили взад-вперед, взад-вперед.
Я потратил пару минут на то, чтобы постоять, облокотившись на перила и глядя на реку. Вероятно, изначально это была естественная река, но с годами берега были перемоделированы, появились повороты, петли и изгибы, слишком живописные и привлекательные, чтобы выглядеть чисто географическими явлениями. Из лениво плескавшейся воды торчали небольшие причалы и пирсы, на берегу виднелось несколько пляжных домиков, свободно разбросанных по песчаной поверхности пляжа. Я мог бы, наверное, простоять там довольно долго, прислушиваясь к плеску воды, но до одиннадцати оставалось только четыре часа, так что я неохотно повернулся и пошел прочь от берега.
Первый отель на прибрежной полосе оказался ошметком былого величия в стиле ар-деко и именовался «Пауэрс». «Власти», видите ли. Я собрался с духом, повторив в уме всю стандартную информацию касательно Стабильного как самого суперпревосходного места для жизни и добавив к этому несколько мыслей о том, как хорошо быть в отпуске. И вошел внутрь.
Вестибюль был пуст. Я направился к стойке портье, ударил в здоровенный колокол и успел продумать планы на большую часть оставшейся мне жизни, прежде чем из задней комнаты со скрипом выполз усохший, сморщенный человек. Я выяснил у него, где находится ресторан, и направился туда. Там тоже было пусто, но он выглядел довольно ярко, так что я отбросил свои опасения и дурные предчувствия и устроился за первым же столиком, поскольку вокруг все равно никого не было.
Некоторое время все так и оставалось – никто не появлялся. Минут через пятнадцать тоненькая девица, одетая исключительно в черное, приблизилась к моему столику, видимо совершенно случайно, однако, заметив меню у меня в руках, кажется, решила все же принять у меня заказ, а там будь что будет.
Ощущая себя достаточно бодро, несмотря на здешнюю заброшенность и тишину, я спросил у нее, что она может порекомендовать. Она пожала плечами. Я ждал, но это было все, так что я вернулся к изучению меню и выбрал что-то наугад. Она не стала доставать блокнот или что-то еще, чтобы записать мой заказ, и я начал уже сомневаться – может быть, это вовсе не официантка, а какая-нибудь случайно проходившая мимо студентка какой-нибудь художественной школы, которой уже надоела эта игра. Но тут она вдруг осведомилась, не желаю ли я заказать что-нибудь выпить. Я ответил, что желаю, и она довольно подробно описала, что может предложить. И снова ничего не стала записывать, а просто развернулась и ушла.
А я пока что закончил строить планы на всю оставшуюся жизнь. Сперва, правда, поиграл с несколькими альтернативными вариантами своей дальнейшей карьеры, представил себе, что это будет за персона, с которой я буду навечно счастлив, решил, где мы с нею будем жить и как долго, какого цвета у нас будут стены в каждой комнате квартиры, а также определил возможные карьеры для наших будущих детей. После чего рассмотрел для себя другую карьеру и другую персону и также спланировал для нас всю жизнь.
Потом я задумался обо всех людях, с которыми был знаком, и спланировал дальнейшую жизнь и для них тоже, даже еще более подробно. Мне удалось очень удачно предсказать окрас прапраправнуков Спэнгла с учетом всех различных и возможных перестановок среди его будущих подружек. Я дважды посетил туалет, выкурил большую часть сигарет, еще остававшихся у меня в пачке, и нарисовал на бумажной салфетке поистине весьма реалистичное изображение птички.
После чего – наконец-то! – студентка института искусств появилась вновь, очень похожая на оптическую иллюзию. Скажу откровенно, я крайне удивился, не поверил собственным глазам, увидев, что у нее вовсе не седые волосы и она не горбится при ходьбе, но решил все же, что это, должно быть, праправнучка той, что приняла у меня заказ, что она завершает сейчас исполнение древней и мистически загадочной наследственной задачи, перешедшей к ней по семейной линии от предков. Она, покачиваясь, приблизилась к столику и с грохотом уронила передо мной стакан с чем-то, явно не тем, что я заказывал, а затем тарелку. И снова исчезла.
После ее ухода я очень долго пристально смотрел в тарелку, пытаясь определить, как мне к этому отнестись достойным и соответствующим образом. На тарелке лежали темно-коричневые треугольники какого-то вещества, частично перекрывая друг друга, и еще несколько волокон зеленой субстанции, размазанные по ним крест-накрест. Имелась там и маленькая лужица чего-то еще. И все это, если его собрать в одно целое и сжать, будет, по моим оценкам, иметь объем чуть больше одного кубического дюйма.
Я снова нагнулся над этой тарелкой и попытался рассмотреть то, что на ней лежало, с более близкого расстояния. Это могло оказаться мозгами кита, это могла быть модельная глина – без помощи судебно-медицинского эксперта и его науки точно определить было невозможно. Общий эффект от этого произведения поварского искусства совершенно не соответствовал моим представлениям о том, что такое пища, так что я был вынужден рассмотреть и иные возможности: возможно, это был результат работы этой студентки над очередным арт-проектом или стилизованный план предлагаемого нового торгового центра, если смотреть на него с воздуха, и он представлен мне сейчас в качестве предмета для рассмотрения и анализа, пока я дожидаюсь прибытия настоящей еды. В конце концов я все же решил попробовать это съесть, я уже не мог больше тратить время попусту. Я отрезал кусочек треугольника, обмакнул его в эту лужицу, из чего бы она, черт ее побери, ни состояла. Прожевав первый кусок, я избавился от всех былых недоумений.
Это и впрямь была модель будущего торгового центра.
Устало отодвинув тарелку, я отпил из стакана. Не знаю, что там было, но в нем точно имелся алкоголь, так что я решил прикончить напиток, выкурив при этом еще одну сигарету, прежде чем двигаться в следующий по очереди отель.
Подняв взгляд, я тут же обнаружил, что в ресторан вошел кто-то еще и теперь он сидит через шесть столиков от меня и с благожелательным выражением на лице изучает меню. Я долгое время просто пялился на него, а сигарета между тем догорала и догорала, и догорела до самых пальцев.
Это был Элкленд.
Позвольте мне объясниться насчет того жуткого зверя, воплощающего в себе все неприятное и горестное, о котором я уже упоминал выше, зверя, который преследует меня всю жизнь.
Есть где-то там некий маленький божок, единственная функция которого заключается в том, чтобы обеспечивать наличие в моей жизни множества неприятностей и бед. Это мерзкое существо не просто посещает меня время от времени, это больше похоже на регулярное движение автобуса по установленному маршруту, мать его так. Причина этого явления в значительной мере заключается в том, что я всякий раз заполучаю такую работенку, с которой никто другой справиться не может. Но отчасти это происходит еще и вследствие деятельности этого ублюдочного божка, который сидит там и пристально отслеживает показания счетчика горя и бед, то и дело дергая за его рычажок. И в результате, как я подозреваю, произошло вот что: некто, находящийся на противоположном конце вселенной, заключил соглашение с нужными парнями и продал свою душу в обмен на жизнь, свободную от горя и бед. Но горе и беды должны ведь все же как-то использоваться, а иначе они просто будут скапливаться, отчего возникнет беспорядок. Вот они и переправляют эти беды и горести мне.
Но самое странное, что эти неприятности всегда поступают ко мне пачками одного и того же размера. Некоторые задания – сущая сволочная дрянь с первой же минуты и продолжают оставаться тем же на всем протяжении работы по ним. Да и заканчиваются тоже какой-нибудь сволочной дрянью. Другие же задания, напротив, начинаются поразительно гладко, при их выполнении то и дело встречаются разные удачные совпадения и странные подарки фортуны, и вот эти-то я действительно ненавижу. Потому что это означает, что в них все беды и неприятности копятся и откладываются на потом, что все опасности, странные, неприятные и горестные явления, какие только бывают и которые непременно на меня обрушатся, объединяются, сливаются воедино и образуют такую пульсирующую гору где-то там, впереди, которая сидит и ждет, когда я в нее вмажусь.
Сигарета в конечном итоге догорела и обожгла мне пальцы, и я затушил ее. Такого просто не могло быть, что человек, сидящий там, менее чем в пяти ярдах от меня, – это Элкленд. Мне не нужно было даже проверять по кубику с информацией о нем, лежащему у меня в кармане, чтобы в этом окончательно удостовериться. Он сидит там, неспешно изучает меню, и это выглядит точно как реклама того, насколько велико портретное сходство с оригиналом у всех этих изображений, хранящихся в памяти инфо-кубиков. Он выглядел немного усталым, и костюм у него был несколько помятый, но во всем остальном он смотрелся точно таким, каким я ожидал его увидеть. Я снова взялся за вилку и нож и чуть передвинул эту гадость, лежавшую у меня на тарелке, незаметно оглядывая зал. Данный Действующий Деятель, как мне показалось, был несколько более напряжен, чем хотел показать, но все равно он очень неплохо играл свою роль. В ресторан больше никто не заходил, по-видимому, его похитители были уверены, что он не бросится убегать. Да и куда ему тут бежать-то, в конце-то концов?!
Через несколько минут он, нахмурившись, посмотрел на часы, явно раздраженный, как только может быть раздражен Действующий Деятель, когда его заставляют ждать. Потом снова вернулся к изучению меню, несомненно уже обдумывая способы, с помощью которых его можно улучшить и сделать более эффективным. Я вообще-то был удивлен тем, насколько он сейчас казался хорошо адаптировавшимся к своему положению, насколько сумел слиться с окружающей средой. Он выглядел так, словно и впрямь приехал сюда в отпуск, что для человека, насильно удерживаемого от привычной работы, от занятий миллионами, миллиардами нужных вещей, смотрелось просто великолепно и демонстрировало, что у него имеются очень мощные запасы приспособляемости, вплоть до полного отказа от должности. Когда эта художественная студентка появилась снова и протащилась на расстоянии крика от его столика, он поднял взгляд и слегка улыбнулся:
– Привет, моя дорогая. Как ты нынче вечером?
– Отлично, спасибо, мистер Элкленд. А вы как?
– О, прекрасно, просто прекрасно. Отлично провожу отпуск, спасибо. Итак. Есть ли нынче что-нибудь съедобное из этого скверно оформленного меню?
– Нет, к сожалению, нет. Шеф-повар заявил, что цыпленок по-турецки под соусом из клубничного йогурта и с жареными семечками подсолнуха, по всей вероятности, не причинит никому особого вреда, но мне кажется, он не вполне в этом уверен.
Мне прямо как в морду плюнули, правда-правда, честное слово! Я-то из кожи вон лез, чтобы очаровать эту художественную студентку, был таким очаровательным, что просто трудно себе представить, и не добился от нее ни единого слова. Вот вам живая демонстрация того, как на людей действует один вид безобидного профессора. Я ведь не описывал, как выгляжу я сам, не так ли? Напомните мне потом, и я это сделаю: у меня не такой уж плохой внешний вид, только вот он вроде как не допускает никаких компромиссов. Любое лицо всегда что-то выражает: а вот с моим проблема в том, что, хотя вам может не понравиться его выражение, вам все равно придется восхититься его силой и убедительностью.
– А как он выглядит, этот цыпленок? – с сомнением в голосе спросил Элкленд.
Официантка на минутку задумалась:
– Странно.
– Не могу сказать, что меня это удивляет. Ну, ладно, думаю, придется все же рискнуть.
– Что-нибудь выпить, сэр?
– Стакан вина было бы неплохо… Сколько времени это может занять? До завтрашнего дня?
– Ну, понимаете, он уже сегодня вечером изготовил одно блюдо, так что, вероятно, немного устал. Но я постараюсь убедить его сделать это для вас побыстрее, сэр.
– Спасибо, моя дорогая. – Элкленд радостно расплылся в улыбке, возвращая ей меню, откинулся на спинку стула и благосклонным взглядом окинул зал ресторана.
Я махнул ей, когда она проходила мимо, и попросил счет, закурил сигарету и приготовился к долгому ожиданию. Она, однако, вернулась прежде, чем я успел докурить, со счетом для меня и салатом для Элкленда, черт побери. А он ведь даже не заказывал никакого салата, и вот вам пожалуйста, сидит теперь и поглощает его, а прошло-то всего пять минут! Ясное дело, что дано одним, другим в жизни не получить.
Я расплатился и пошел прямо в вестибюль, где теперь стоял облаченный в униформу лакей, пытающийся притвориться очень занятым. Может, это потому, что сейчас мертвый сезон, а может, это самый малопосещаемый отель Игрового. В любом случае это отличный выбор для банды, желающей здесь укрыться. Приняв такой вид, словно я «один из своих», я осведомился, в каком номере проживает Элкленд, и лакей был рад оказаться полезным. Он сообщил мне это целых два раза, для него это явно было чем-то совершенно новым, что надо было что-то сделать. А когда я спросил его, где у них бар, он чуть ли не на руках меня туда отнес.
В течение следующих двух часов я сидел в баре, стараясь быть незаметным, просматривал журналы и держал ушки на макушке. Я решил дождаться закрытия и отбоя, прежде чем начинать действовать, а бар был очень удобно расположен, чтобы контролировать вход и следить, чтобы никто из тех, кто меня интересует, не покинул отель без моего ведома. В баре сидело несколько парочек, еще несколько людей прошли через него, направляясь куда-то еще, но все они смотрелись в точности как уроженцы Стабильного. Либо гангстеры залегли на дно и не высовывают носа из своих номеров, либо они таскаются где-то по Стабильному. Я уже хотел было попросить у лакея в вестибюле список зарегистрировавшихся гостей в надежде на хлипкий шанс увидеть знакомое имя, но потом решил, что это будет выглядеть подозрительно. Около десяти вечера Элкленд вышел из ресторана и проследовал к лестнице, ведущей наверх, к номерам, но я за ним не пошел. Я уже знал, куда он идет.
К половине одиннадцатого в баре остался только один человек – я сам. Остальные, зевая на ходу, по одному выбрались оттуда. Интересно, может, тутошние Власти что-то добавляют в воду? Идеи насчет мятежа или подстрекательства к бунту обычно приходят по ночам, это мысли, одолевающие в два часа ночи, результат уставших глаз и черного кофе. Спорю на что угодно, что все эти революционеры и прочие активисты прошлого никогда бы так не раздражались и не злились, если бы каждый вечер к одиннадцати часам уже лежали в теплой постельке.
Никаких признаков усталости я не ощущал. Я был напряжен, настроен на работу, готов к активным действиям. Если бы поблизости случился детектор настроения, он бы уже взорвался, вдребезги разнеся при этом парочку жилых кварталов. Я же изобразил два или три зевка и посмотрел на часы пару раз на случай, если кто за мной наблюдает. Без пяти одиннадцать, поминутно зевая, я пожелал спокойной ночи бармену, сонно протиравшему барную стойку, и направился в вестибюль. Лакей уже исчез, и там не было ни души. Быстро осмотревшись, я выскользнул через входную дверь.
Едва я успел выйти наружу, как сразу понял, почему Снедд нарвался тогда на неприятности. Вокруг не было ни души, ни единой души. Стабильники вполне могли бы договориться насчет таймшера[4] с какой-нибудь расой, которая предпочитает выходить на улицу только по ночам, и никто – ни те, ни другие – даже не подозревали бы о существовании друг друга. Я свернул за угол отеля и пошел через кустарник на зады, держась осторожно и поближе к стене. Элкленд проживал в номере 301, расположенном в заднем правом углу здания на третьем этаже. Мой план был взобраться по стене и залезть в его номер – это было получше, чем риск быть рассеченным пополам пулеметной очередью еще до того, как я к нему подберусь поближе. Раз уж они разрешают ему одному свободно перемещаться по отелю, вряд ли у него в номере сидит куча охранников. Позади отеля проходил узкий переулок, и я перешел на дальнюю его сторону, чтобы поглядеть наверх и определить, насколько трудно влезть на эту стену.
Выглядело это совсем неплохо. Там имелось множество оконных выступов и орнаментов, а что касается присосок, которые я с собой прихватил, то они могли понадобиться разве что в качестве резервного средства. Я тихо приблизился к стене здания и приготовился действовать бесстрашно и отважно. Снова, уже в который раз.
Подушки-присоски были последней модели – «ИнсектоВсос»™. Ими не так легко пользоваться, потому что прежде нужно овладеть мастерством включать и выключать всасывание в нужный момент, но для стенолазания поистине нет приспособления лучше.
Я неплохо управляюсь с присосками, так что через пару минут напряженных трудов уже добрался до уровня третьего этажа. Чуть передвинувшись вбок, я распрямился, пробрался чуть дальше и вскоре оказался рядом с окном в номер 301. Оно было распахнуто, мрачно отметил я, мне даже не придется его вскрывать. Чем дольше длится этот период удач, тем хуже мне рано или поздно придется.
Гардины были задернуты, что было довольно скверно. Несомненно, мне бы ни за что не удалось подняться на третий этаж по лестнице и свободно вальсировать там, пытаясь точно определить, где расположен какой номер, так что неплохо было бы сперва убедиться, что это тот, который мне нужен. Я, однако, мрачно надеялся, что все хотя бы пока что будет иметь тенденцию проходить так же гладко, как до сего момента.
Утвердившись ступнями на скосе окна комнаты 201, я снял с рук подушки-присоски и вытянул руки вверх. Окно 301-го номера открылось легко, и я ухватился одной рукой за подоконник, а другой снял присоски с ног, смутно надеясь, что если кто-то из полицейских Стабильного намерен выстрелить по мне, то это случится не сей момент. Но никто в меня не выстрелил, и я быстренько и относительно гибко подтянулся и влез в номер.
Глава 06
Оглядываясь назад, следует отметить, что последние пять минут были последними более или менее спокойными за все время выполнения того задания, это было в последний раз, когда я еще полагал, что это будет вполне обычная, заурядная работенка, хотя и требующая некоторой отваги, этакая работка типа «Найди-и-вытащи-этого-парня».
Я помню, что все еще так и не объяснил в подробностях, что это за задания и работы, которыми я занимаюсь, но проблема в том, что я это сделать вообще-то не могу, во всяком случае, не могу раскрыть самые важные детали. По большей части это просто поиски и посредничество. Работа из категории «Разберись-с-этой-маленькой-проблемкой». На свете есть множество людей, занимающихся подобными делами. Иногда, как вы уже, наверное, догадались, я готов идти чуть дальше, что-то выкрасть, кого-то спрятать, кого-то убить. Многие готовы взяться и за такие виды работы.
Но иногда встречается и кое-что иное, нечто такое, чего никто другой сделать не может, и именно про такое мне очень трудно вам рассказать и все объяснить. Это имеет отношение только ко мне, ну, и еще кое к кому, кто умер некоторое время назад. Но главным образом имеет отношение ко мне.
И все же, что я хочу отметить, в последующие пять минут ничего особенного не произошло.
Полоса зловеще непрерывных удач никак не кончалась: в комнате никого не было, ни единого охранника любого вида и типа. На полу перед платяным шкафом лежал небольшой чемодан, и он меня сразу заинтересовал. Следовало полагать, что и сам чемодан, и его содержимое предоставили Элкленду его похитители. Кто бы они ни были, они явно не стеснялись в средствах, чтобы ему было хорошо и удобно. Номер, если вас это интересует, был большой, обширный и комфортабельный на вид, и, хотя обивка кое-чего из мягкой мебели была сомнительного вкуса, я бы сказал, что номер был вполне приемлемый, какой только можно получить за деньги.
Как только я установил, что здесь нет никого, кто готов прыгнуть на меня и испортить мне настроение, я запер дверь номера и опустил защелку на замке. Потом отмотал с прихваченной с собой катушки некоторое количество микротроса и привязал один его конец к ножке кровати, а саму катушку положил на подоконник дожидаться своего часа. Потом подтащил кресло к кровати, уселся в него и закурил сигарету.
Я такие вещи делал и раньше, понимаете, так что с полной ответственностью могу вам сообщить, что на свете существует всего несколько способов разбудить человека по-тихому. Если ткнуть его в бок, он заорет. Если вы решитесь на такой идиотский способ, как начать что-то шептать ему в ухо, одновременно зажав ему ладонью рот, он при пробуждении перепугается до смерти, что совсем не удивительно, и некоторые даже могут устроить жуткий тарарам, вырываясь и отбиваясь от вас. Один парень, которого я пытался разбудить таким образом, наделал столько шуму, что мне пришлось оглушить его, а потом ждать два с половиной часа, пока он снова придет в сознание. А когда он в конце концов пришел в себя, мне пришлось оглушить его снова, а потом вытаскивать оттуда на себе, что было совсем не идеальным выходом из положения. Самый же лучший способ, как я обнаружил – а никакого патента на него не существует, так что вы имеете полное право им воспользоваться, – это сидеть возле постели спящего и курить.
Когда вы спите, небольшая часть мозга всегда бодрствует, она, так сказать, дежурит, вполглаза следя за происходящим вокруг, успокаивает вас, убеждает, что все в порядке, все идет как надо, что рядом не возник пожар, что ноги у вас пока что не горят и так далее. После того как вы посидите рядом со спящим и выкурите пару сигарет, несколько молекул дыма спустятся ниже и попадут в легкие спящего. Его мозг сперва этого не заметит, но потом внезапно в нем возникнет мысль: «Погодите-ка! Я же сплю! Я не курю! Черт побери, да я же вообще не курю! Происходит что-то странное!»
Паниковать пока что нет причин, поэтому бодрствующая часть осторожно пихает остальную часть мозга, будит его, давая ему возможность реагировать, если тот сочтет это необходимым. Спящий очень мирно и спокойно выплывает из сна, он уже наполовину проснулся, он сонно осматривается, оценивает ситуацию, а потом, если не видит ничего подозрительного, засыпает снова. Но если рядом торчит какой-то странный тип, с ног до головы одетый в черное, с пистолетом в руке, да еще и курит возле твоей кровати, спящий просыпается очень быстро и абсолютно тихо. Можете мне поверить, это срабатывает везде и всегда.
Но пока что я все сидел и ждал. В последние пару дней у меня, в сущности, не было свободного времени, чтобы заняться просмотром всех своих памятных заметок, что я еще держу в уме. Да, конечно, я кое-что сделал: купил новые батарейки для «Гравбенды»™, каким бы бесполезным уродом ни было это устройство, но так и не сел и не поломал голову над тем, что это такое может быть, что может предоставить гангстерам только Центр, что это такое, из-за чего эта шайка пустилась во все тяжкие. Им, вообще-то, следует отдать должное: они не только умыкнули Элкленда и сумели проникнуть сюда, но теперь, оказавшись здесь, они продолжают вести очень тонкую игру, причем совершенно хладнокровно. Даже несмотря на то, что я сейчас сижу возле постели, в которой спит тот, за кем я гоняюсь, я ничуть не приблизился к пониманию того, что на самом деле происходит. Если мне удастся вытащить нас обоих и вернуться в Центр целыми и невредимыми, это, конечно, уже не будет иметь никакого значения, но мне вообще-то всегда хочется выяснить подобные вещи.
Еще через пару минут Элкленд начал ворочаться во сне. Я отставил все эти мысли в сторону, пусть подождут, и стал дожидаться, когда он выплывет из сна. Пистолет я сунул под пиджак, чтоб на клиента сразу не обрушилось слишком много неожиданных впечатлений. Потом я сообразил, что он вовсе не собирается просыпаться, и я наклонился и заглянул ему в лицо. Его глазные яблоки под закрытыми веками быстро двигались туда-сюда, а тело начало поворачиваться более часто, да и голова теперь раскачивалась взад-вперед.
Внезапно он всхлипнул во сне, хватанул ртом воздуху, отдернул голову вбок, нахмурился, потом явственно вздрогнул, выдернул руку из-под простыни и прикрыл ладонью лицо. Когда он отнял руку, оказалось, что глаза у него плотно зажмурены, а на лице застыла маска страха.
Я смотрел на него, и волосы у меня на голове вставали дыбом, а в груди образовался ледяной комок, словно сквозь легкие медленно просачивается холоднющая вода.
Я, видите ли, хорошо знаю, что такое ночные кошмары. Я вовсе не хочу этим сказать, что они меня самого посещают; я имею в виду, что все знаю про них. Я смотрел на его судорожно дергающиеся под веками глазные яблоки, на застывшую маску страха на его лице и почти читал его кошмар, почти понимал, что с ним происходит. Понимал, что ему снится не просто какой-то обычный скверный сон, а что это момент, когда все вдруг изменилось, хотя, надо признаться, еще не понимал это до конца.
Секунду спустя его глаза вдруг распахнулись, и он увидел меня. Я ободряюще улыбнулся ему, подождал, пока он не проснется на все сто процентов, потом тихо заговорил:
– Все в порядке. Я один из хороших парней, я так полагаю.
Элкленд поморгал, потом неуклюже приподнялся на локтях.
– Что вы тут делаете? – промычал он, протирая глаза.
– Я пришел сюда, чтобы забрать вас домой, – тихо ответил я. – Вставайте. Пора вставать.
У него не было шансов отреагировать на мой призыв, потому что тут произошли сразу два события. Первое заключалось в том, что под дверью возникла полоса света, означавшая, что кто-то включил свет в коридоре. Ох, ну и дерьмо, подумал я, вот грядет Беда № 1, Первый выпуск. Кто-то из этих гангстеров явился проверить, на месте ли Элкленд, явился в самое неподходящее время. Пока что это было первое скверное явление, но я-то понимал, что оно всего лишь здорово запоздало, но надо же, в какое неудачное время оно произошло, а?!
– Давайте же! – прошипел я Элкленду. – Одевайтесь, и побыстрее!
Я соскользнул со стула и тихонько приблизился к двери, держа пистолет наготове. И тут произошло второе событие. Я услышал голоса, кто-то поднимался по лестнице. Что-то в них было странное, но я не смог определить, что именно, пока не услышал хриплый кашель, который сопровождал эти голоса.
– Кто там идет? – шепотом спросил Элкленд, устроив при этом настоящий балаган – не нарочно, конечно, а сослепу, спросонья, – с надеванием брюк. Волосы его самым диким образом торчали в разные стороны, а лицо плаксиво морщилось, желая поскорее заполучить очки.
– Полиция, – ответил я.
Это вполне могли оказаться самые обычные рядовые полицейские, и они, несомненно, отнюдь не в самой лучшей форме, если судить по чиханью и сопенью, которые становились все слышнее по мере того, как эти ребята устало и неспешно продвигались по коридору. Но они ведь не полные идиоты. Возможно, они сперва проверили район возле железной дороги, как это проделал я сам, а уж потом направились в Игровой. Члены банды почти наверняка зарегистрировались здесь под своими собственными именами, так же как и Элкленд. И никто их ни в чем не заподозрил, поскольку ложь всегда гораздо труднее протащить, чем правду. У полиции точно имеются списки всех Стабильников; все, что им нужно было сделать, это сравнить его со списком зарегистрировавшихся гостей и обнаружить несоответствия. Так они обнаружили, что Элкленд – чужак, откуда-то извне, и решили, что это они меня обнаружили. Да, конечно, обнаружили. Повезло этим уродам.
Я прижался ухом к двери, дав знак Элкленду двигаться побыстрее. Он уже успел нацепить очки и теперь выглядел относительно более собранным, хотя все еще двигался с приводящей меня в бешенство медлительностью. Как только гангстеры услышат, что сюда явилась полиция, здесь черт знает что начнется.
– Мед и лимон, – услышал я чей-то голос за дверью. – Мед и лимон.
– Ага, – печально согласился с ним коллега и разразился новым приступом кашля.
– Да что с тобой, – просипел первый голос, когда кашель перешел в хриплое хлюпанье и сопение. – Тебе вроде как хуже стало, да?