На пороге чудес Пэтчетт Энн
— Что-нибудь видно в иллюминатор? — поинтересовался сосед.
— Нет, — ответила Марина.
— Я не понимаю, как вы выдерживаете. Сам я стараюсь не сидеть возле иллюминатора, а если все-таки приходится, я закрываю шторку и убеждаю себя, что я еду в автобусе. Прежде я вообще не мог летать. Потом посещал специальный тренинг, где нас учили самогипнозу. Теперь я почти не боюсь, но самогипноз действует лишь в сочетании с алкоголем. Хотите выпить?
Марина отказалась.
— Хотите газету?
Марина посмотрела на него. Ее попутчик был бледен, на щеках горели красные пятна. Ему явно хотелось, чтобы она спросила, зачем он летит в Майами и полетит ли потом дальше или останется там. Вот он обалдеет, если она сообщит ему, что летит в Южную Америку! Тогда он спросит, что она собирается там делать… Нет, лучше она промолчит.
…Кесарево она делала и раньше, но в ту ночь ей было велено ждать и наблюдать, а если ничего не изменится, то через час позвонить.
Сердцебиение плода слабело и усиливалось, слабело и усиливалось, но родовые пути пациентки так и не расширились. Марина еще раз послала сообщение доктору Свенсон, ждала и ждала ответа, но напрасно. Взглянув на часы, поняла, что часа еще не прошло, только сорок пять минут. Для доктора Свенсон правила были нерушимы. Она их не выполнила. Именно такая строгость правил всегда восхищала Марину — но только до того момента. Пациентка попалась разговорчивая, а время на разговоры у них было. Она пожаловалась, что очень устала и не только от схваток. Всю прошлую ночь она не спала — у двухлетней дочки болели уши. Муж высадил ее возле госпиталя пару часов назад, а сам повез девочек к своей матери. Два часа туда и два обратно, но, судя по всему, он еще успеет вернуться к началу родов. Лучше уж она подождет его. При первых двух его не было, обстоятельства не позволили, он не виноват…
Голос ее звучал громко, громче, чем нужно в маленькой палате.
— После родов всегда моментально забываешь, как это было, — вздохнула она. — Я вот не помню, было ли так же тяжко в те разы.
Тут она улыбнулась и добавила:
— В этом-то все и дело, верно? Ведь если бы женщины помнили свои муки, разве захотели бы они рожать других детей? И что тогда? Конец человечеству?
Час тридцать. Два часа ночи. Три часа.
Никакого ответа от доктора Свенсон.
За это время Марина приняла еще двое родов — те прошли без осложнений и не требовали присутствия штатного доктора. Женщины знали, как вытолкнуть из себя младенца. И даже когда не знали, процесс не останавливался.
Марина вернулась к роженице. Та терпеливо ждала.
Марину охватил ужас.
Потом, когда она вновь и вновь мысленно прокручивала тот фильм, во сне и наяву, именно эту его часть она анализировала тщательней всего, замедляя ход событий почти до нуля, рассматривала отдельно каждый кадр. И пугало ее не то, что роженица умрет или потеряет ребенка — нет!
Ее пугало, что она сделает что-то неправильно в глазах доктора Свенсон.
Вот если бы она действовала точно по инструкции и позвонила на пятнадцать минут позже, ничего подобного бы не случилось. Конечно, она усвоила этот урок. Конечно, доктор Свенсон вот-вот приедет…
Все сестры понимали ситуацию. Они готовили пациентку к операции, звонили анестезиологу, чтобы его разбудить, и приговаривали: «Мы готовим все, чтобы доктор Свенсон приехала и сразу взялась оперировать». Конечно, Марине нужно было позвонить другому доктору, но ей это даже не пришло в голову. Она тянула время, чтобы обезопасить себя.
Если бы она не ждала так долго… если бы не ждала до тех пор, когда все накренилось, и для нее не осталось другого выхода, как действовать…
Самолет резко нырнул вниз, потом выровнял курс.
Воздушная яма, пустяк, но на долю секунды пассажиры подумали одно и то же: вот и конец!
Мужчина в костюме схватил Марину за руку, но тут ситуация исправилась.
— Вы заметили это? — в панике прошептал он.
…Нет-нет, все началось гораздо раньше, за годы до этого, в начале ординатуры или даже в медицинской школе, в самый первый день, когда с амфитеатра студенческой аудитории Марина увидела доктора Свенсон. Нет слов, чтобы описать, как восхищалась Марина ее умом и профессионализмом! И не одна она, а все студенты. Ежеминутно. Доктор Свенсон не утруждала себя и не запоминала их имена, но они все равно подчиняли свои жизни ее воле. К девушкам из своей группы она относилась особенно жестко. Она рассказывала им, как сама училась в медицинской школе, как после ее появления мужчины объединились, чтобы изгнать ее. Они построили баррикаду из своих тел, пинали ее, когда она карабкалась по их головам. А вот сейчас все девушки осваивают профессию врача, не понимая этого и не ценя тех усилий, которые она проделала ради них…
Нет, Марина не хотела быть такой, как доктор Свенсон, даже не думала об этом. Просто ей нужно было убедиться, что она способна провести пять лет своей жизни по стандартам доктора Свенсон. Но не смогла: внезапно почувствовала, что сыта по горло. Где-то на заднем плане она ощущала присутствие мужчины в своей жизни.
Потом он отпустил ее.
Она никогда не смогла бы рассказать эту историю Андерсу, даже если бы это помогло ему быть настороже, даже если бы спасло ему жизнь.
В конце концов, у него были собственные сыновья.
Кожа на животе роженицы натянулась до предела и казалась тонкой, как оболочка воздушного шарика. Марина помнит выступившую на нем испарину. Она разрезала кожу, добралась сквозь жировой слой до фасции, думая о том, что времени совсем не осталось. Ее руки работали втрое быстрее обычного, и вот уже перед ней матка. Ей казалось, что она спасает своей быстротой жизнь ребенка, но в тот момент, когда она поняла, что перед ней головное предлежание, лицом вверх, лезвие скальпеля рассекло его голову в середине, на границе волосяного покрова, и она остановила руку лишь на середине щеки.
Потом она чувствовала это на своем лице — тот решительный надрез, когда скальпель прошелся по глазу.
Почувствовал это и отец ребенка, когда в ту ночь вернулся в госпиталь и обнаружил жену под наркозом, а сына — со шрамом и слепого на один глаз.
Марина вышла к нему в холл и сообщила, что произошло.
Он сморщился точно так же, как сморщилась она сама. Тогда ему не позволили взглянуть на младенца. Над ним уже хлопотали специалисты, но исправить все до конца было уже невозможно.
Из ординатуры ее не выгнали, Марина удивляется этому до сих пор.
Когда завершилось расследование и был закрыт судебный иск, ей позволили вернуться.
Самое ужасное, что роженица ее не винила.
Она хотела получить компенсацию за причиненный ущерб, но не желала причинить зла Марине. Она сказала, что доктор все делала правильно, кроме этой ошибки. Этой самой ошибки.
Так что Марину она выгородила.
Но после этого Марина не могла видеться со своими однокашниками, не могла прикасаться к пациентам. Не могла она и вернуться к доктору Свенсон — на разбирательстве дела та заявила, что старший ординатор получила указание не предпринимать самостоятельных действий, что в течение тех трех часов сердцебиение плода слабело, но всякий раз возвращалось к норме. Можно было не спешить. Не исключено, что через час-другой расширился бы родовой канал.
А может, еще десять минут — и плод бы погиб.
Ответа никто не знал.
Марина была тонущим кораблем, и доктор Свенсон отвернулась от нее и ушла по твердой суше. Вероятно, доктор Свенсон даже не узнала бы ее в лицо, если бы они встретились в коридорах госпиталя.
И вообще, Андерс ни за что не отказался бы от такой заманчивой командировки. Тем более в разгар надоевшей зимы, когда появилась возможность перенестись в вечное лето Амазонии, фотографировать северных каракар и других экзотических птиц. Вот он и полетел туда, и умер, и она теперь летит в Бразилию и надеется выяснить, что же случилось с его мертвым телом. Всю ночь она провела с роженицей, лишила глаза ее ребенка, и теперь ее глаза закрывались сами собой, открывались, закрывались.
Такова была цена ее поездки на поиски доктора Свенсон — воспоминания.
Потом она все-таки пошла по темному холлу в свою лабораторию, хоть и обещала соседу по полету, что не сделает этого. Там она взяла в руки фотографию экмановских сыновей, стоявшую на столе Андерса, — на ней все трое охвачены приступом веселья. Сияющие улыбки мальчишек, казалось, даже освещали темную лабораторию.
И тут дверь открылась опять.
Что забыл Андерс на этот раз? Бумажник? Ключи? Неважно. Марине хотелось только одного — чтобы он вернулся.
Но вошел ее отец.
— Пойдем, Мари, — сказал он. — Пора.
Это было так замечательно, что Марина чуть не засмеялась во весь голос. Конечно, он пришел к ней, конечно! Это была та часть ее сна, которая наполнена радостью — именно эта часть, когда отец входит в комнату и зовет ее по имени. Тогда они на какое-то время вдвоем, она и папа. Потом начинаются разные неприятности и гасят безмерное счастье, которое она испытывает от встречи с отцом. И это неправильно, ведь на деле все гораздо сложнее, все складывается из горя и огромного счастья, и она должна об этом помнить…
— Я смотрю на эту фотографию, — сказала она и показала ее отцу. — Какие прелестные мальчишки, верно?
Отец кивнул.
В отглаженных брюках и желтой куртке он выглядел импозантно. Стройную талию опоясывал плетеный ремень. А еще — он казался отдохнувшим и подтянутым. Теперь он был примерно одного возраста с Мариной. Прежде она и не думала о том, что время неумолимо течет и течет, но теперь ей захотелось задержаться в его потоке именно на этом отрезке и не становиться старше…
— Ты готова?
— Готова, — ответила она.
— Тогда все в порядке, держись за меня.
Он открыл дверь, и они вместе шагнули в пустой холл лабораторного корпуса компании «Фогель». Там стояла удивительная тишина, и Марина наслаждалась ею, понимая, что долго она не продлится. Одна за другой открывались двери, из них выходили коллеги, чтобы встретиться с ее отцом, жали ему руку. Следом за ними появились индийцы, их становилось все больше и больше, и вскоре вокруг них оказалась вся Калькутта. Индийцы переговаривались, громко крича и заглушая всякую нормальную беседу.
— Я знаю, где тут лестница, — сказала Марина на ухо отцу. — Давай пойдем туда.
Отец не слышал ее из-за оглушительного шума. Они пробирались сквозь толпу, держась друг за друга, пока это было возможно.
Три
Марина вошла в здание аэропорта и сразу ощутила легкий запах плесени и сырости; вероятно, он исходил от кондиционеров. К нему добавился запах шерсти от ее собственной одежды. Она стянула с плеч легкое весеннее пальто, расстегнула «молнию» на шерстяной кофте и засунула их в сумку на ремне. Возможно, она поступила опрометчиво, поскольку все амазонские насекомые уже оторвали голову от листьев, которые пожирали, и направили на нее свои чуткие антенны. Для них она была лакомым блюдом, шведским завтраком — женщина, одетая в шерстяную одежду, рассчитанную на северную весну…
Марина протянула свой паспорт мужчине, восседавшему за столиком.
На его рубашке красовались значки и нашивки, соответствующие его должности. Он строго посмотрел на ее фото, потом на лицо. В ответ на его вопрос она ответила, что приехала в Бразилию по делам. На вопрос о сроке пребывания она планировала ответить «две недели», но передумала, как только открыла рот.
— Три недели, — сообщила она, и мужчина поставил штемпель на пустой листок Марининого паспорта, где прочие листки этого раздела тоже были такими же пустыми.
Марина протиснулась сквозь толпу к ленточному транспортеру и стала смотреть на текущую мимо нее реку сумок и чемоданов. На ленте громоздились огромные чемоданы, похожие на мешки с песком, которые сбрасывают в прибывающую воду при угрозе наводнения. Марина терпеливо ждала и высматривала свой скромный чемодан. Отвлеклась лишь ненадолго, когда помогла соседке стащить на пол громоздкую тумбочку.
Ей вспомнилась Калькутта — и безумие, царившее в зоне прибытия, показалось ей лишь бледной тенью безумия, царившего на городских улицах Индии.
Она и ее родители были одинокими щепками среди людского моря; отец оттаскивал их в сторону, чтобы они не оказались на пути у молодых парней с багажными тележками. Закутанные в сари бабушки стерегли семейные пожитки, восседая на них; «молнии» на мягких боках сумок грозили разъехаться и держались лишь за счет перетягивающих ремней…
Марина прогнала эту картину и опять включилась в реальность, стараясь не терять надежду. Багажа оставалось все меньше, толпа постепенно редела.
Наконец на транспортере остались лишь детские очки для плаванья.
Словно завороженная, она наблюдала, как они проплывают мимо нее, и мысленно составляла перечень предметов, которые разумная особа взяла бы с собой в ручной клади: разговорник, телефон в чехле, лариам, оставшийся в мусорном бачке в аэропорту «Сент-Пол — Миннеаполис»…
Пассажиры-горемыки, набившиеся в офис с табличкой «Розыск багажа», толпились возле штабелей невостребованных чемоданов. Их разгоряченные тела повысили температуру в небольшом помещении еще градусов на семь помимо той жары, которая царила в обширной пещере зала выдачи багажа. Под потолком черный металлический вентилятор беспомощно шевелил воздух в метровом радиусе. Один за другим пассажиры подходили к девушке, сидевшей за стойкой, быстро говорили ей что-то по-португальски. Когда подошла очередь Марины, она, не говоря ни слова, протянула свой билет и адрес отеля, а девушка, с ее немалым опытом решения таких ситуаций, сунула ей под нос ламинированный листок со снимками разных чемоданов. Марина ткнула пальцем в похожий чемодан. Принтер изрыгнул из себя бумажку, и девушка отдала ее Марине, обведя кружком номер телефона и номер претензии.
Марина миновала охрану и таможенников и вышла в многолюдный зал, где каждый кого-то искал. Юные девушки вставали на цыпочки и кому-то махали рукой. Таксисты торговались с клиентами, организаторы круизов по рекам Амазонии, и гиды сгоняли в группы своих подопечных. Дешевые лавки и обменники сверкали яркими огнями и пестрыми красками. В центре всей толчеи стоял мужчина в темной одежде и держал табличку с двумя аккуратно написанными словами: «Марина Сингх».
Марина была настолько уверена в своем полном одиночестве в этом экзотическом мире, что замерла от неожиданности при виде собственного имени, написанного ярким черным маркером, да еще правильно (очень редко у людей хватало энергии на написание конечной буквы «х»). Казалось, мужчина с табличкой видел все — хотя перед ним мелькали человек пятьсот, а то и больше, он очень быстро вычислил Марину.
— Доктор Сингх? — спросил он.
Из-за расстояния и шума она не расслышала вопрос, а скорее угадала по его губам и кивнула. Он направился к ней, и людское море без труда расступилось.
Он протянул руку:
— Я Милтон.
— Милтон, — повторила она.
Ей пришлось напомнить себе, что обниматься тут неуместно.
— Вы что-то задержались. Я уж стал волноваться.
Он в самом деле казался озабоченным. Его глаза всматривались в нее, пытались определить: что не так?
— Мой багаж потеряли. Мне пришлось идти в офис розыска багажа. Честно говоря, я и не знала, что меня кто-то встретит.
— У вас нет ничего с собой?
— Вот, есть пальто, — она похлопала по нему и, увидев, что рукав едва не волочится по полу, поскорее сунула его в сумку.
На лице Милтона появилось выражение сочувствия и решимости.
— Пойдемте со мной, — он взял из ее рук сумку, подхватил Марину под локоть и повел назад, в толпу.
— Я уже заполнила все, что требуется, — сообщила она.
Он покачал головой.
— Надо вернуться.
— Но нас туда уже не пустят.
Вернуться в зал выдачи багажа через дверь охраны, на которой было ясно написано, что входа нет, только выход, для Марины было равнозначно перемещению назад во времени. Но с ней был Милтон, и сейчас он положил руку на плечо мужчины с оружием, слегка наклонился и что-то ему шепнул. Тот, подняв руку, остановил людской поток и пропустил Милтона с Мариной. Они прошли через таможню, где сотрудник в форме обеими руками рылся в женской сумочке. Увидев Милтона, он вытащил одну руку и протянул ему. Тот пожал ее, проходя мимо.
— Мне понадобится ваша бумага, — сказал Милтон, и Марина отдала ее.
Они уже шли мимо транспортера. У стойки «Розыск багажа» теперь толпились другие люди, не получившие свой багаж, с другого рейса. Злые и расстроенные, они толкали друг друга и думали, что они одни такие неудачники.
Девушка за стойкой увидела или почуяла Милтона с Мариной, как только они вошли в дверь, и подняла голову.
— Милтон, — пропела она с улыбкой, жестом подозвала их к стойке и затараторила по-португальски: — Isso e um sonho! [2]
Марине бросилась в глаза ее реакция, но слов она не поняла.
Между Милтоном и девушкой завязалась оживленная беседа. Мужчина, долго ждавший своей очереди, начал было протестовать, но девушка зацокала языком и заставила его замолчать. Милтон протянул ей компьютерную распечатку, которую она сама же и выдала, и она прочла ее так, словно это был секретный документ. Тяжко вздохнула. Милтон извлек из бумажника визитную карточку и быстро завернул ее в купюру, а сам говорил и говорил. Девушка взяла ее, и он поцеловал кончики ее пальцев. Она засмеялась и что-то сказала Марине, возможно, что-то важное. Марина лишь молча посмотрела на нее.
Воздух на улице был таким плотным, что хоть откусывай и жуй.
Никогда еще легкие Марины не получали столько кислорода и влаги. С каждым вдохом она ощущала, что вводит в свое тело незримые частицы растительной жизни, микроскопические споры, которые внедряются между ее ресницами и готовы пустить корни. Возле ее уха пролетело насекомое с таким пронзительным жужжанием, что Марина резко, словно от удара, отпрянула в сторону. Она подняла руку, чтобы его прогнать, и в это время другое насекомое укусило ее в щеку. И ведь они были не в джунглях, а на городской автостоянке. На миг яркая молния осветила далеко на юге зловещую тучу и так же стремительно погасла и оставила их в темноте.
— У вас сейчас есть самое необходимое для ночлега? — спросил с надеждой Милтон.
Марина покачала головой.
— Нет. Только книги, — ответила она, — и пальто.
Еще в ее сумке лежали инструкция от потерянного телефона, надувная подушка, чтобы спать в самолете, книжка «Крылья голубки» Генри Джеймса, которую она собиралась прочесть за время полета, а также экземпляр медицинского журнала с докладом доктора Свенсон «Репродуктивная эндокринология племени лакаши».
— Тогда вам нужно кое-что купить, — заявил он и добавил, что у его шурина в городе есть магазин.
Тут же достал свой сотовый и заверил Марину, что, несмотря на поздний час, шурин охотно встретится с ними, без проблем!
Марина, мечтавшая о зубной щетке, согласилась.
Милтон тщательно маневрировал вокруг тех выбоин, которые можно было объехать. Самые большие он осторожно преодолевал. На углах оживленных улиц толпились люди, ожидая, когда загорится зеленый свет, чтобы перейти на другую сторону, но вот светофор давал добро, а они продолжали стоять. Девушки, одетые, словно для танцев, толкали детские коляски вдоль стен, густо оклеенных рекламными листками. На середине перекрестка старуха мела метелкой мусор. Марина глядела на все это и думала об Андерсе — видел ли он тех же самых людей в тот вечер, когда прилетел сюда. Ей не верилось, что здесь хоть что-то могло измениться за пару месяцев.
— Вы и доктора Экмана встречали? — спросила она.
— Экмана? — переспросил Милтон, так, словно речь шла о незнакомом предмете на непонятном языке.
— Андерса Экмана. Он прилетел сюда сразу после Рождества. Мы работаем в одной фирме.
Милтон покачал головой:
— А что, много ваших докторов приезжает в Бразилию?
«Всего трое», — подумала Марина, а вслух сказала:
— Нет.
Разумеется, никто и не подумал прислать за Андерсом машину с водителем. Он получил свой багаж, пошел на стоянку такси, раскрыл португальский разговорник и произнес: «Сколько стоит доехать до отеля?»
«Да, — подумала Марина, — теперь она совсем близко от него. Вот так же он шел через аэропорт, под его ногами был тот же асфальт. Их разделяют лишь несколько месяцев, вот только она сейчас входит в Амазонию через главные ворота, а он выскользнул через боковой выход…»
И тут ей пришла в голову совсем другая мысль:
— А некая доктор Свенсон вам случайно не знакома?
— Доктор Свенсон? Как же, знакома. Она очень хороший клиент. Так вы работаете и с доктором Свенсон?
Марина выпрямилась и почувствовала, как защелкнулся ремень безопасности.
Компания «Фогель» не позаботилась нанять водителя для Андерса, но уж для доктора Свенсон наверняка все было сделано по высшему разряду. Или доктор Свенсон сама нашла Милтона? Потрясающе компетентного водителя на опрятнейшей машине…
— Вы знаете, где она живет?
— Где она живет в Манаусе, да, знаю. Недалеко от вашего отеля. Но доктор Свенсон редко наведывается в Манаус. Она работает в джунглях, — Милтон замолчал, и Марина увидела, что он глядит на нее в зеркало заднего вида.
— Вы ведь с ней знакомы, да?
Он не должен был говорить о людях, которых возит. Не должен был говорить о докторе Свенсон…
— Она была моим преподавателем в медицинской школе, — сообщила Марина (она так легко раскрыла этот эпизод из своего прошлого, что почувствовала себя лгуньей). — Много лет назад. Теперь мы работаем в одной фирме. Я приехала сюда, чтобы ее отыскать. Наше начальство направило меня, чтобы поговорить с ней о проекте, над которым она работает.
— Значит, вы с ней знакомы, — с облегчением пробормотал Милтон.
— У меня тоже есть ее городской адрес, но никто не может попасть к ней туда, где она работает. Доктор Свенсон не пользуется сотовым телефоном.
— Она звонит мне из таксофона в доке, когда приезжает в город.
— Ее не волнует, что вы в это время, возможно, везете другого клиента? — Она помнила свой давний опыт общения с доктором Свенсон.
Милтон кивнул, не отрывая глаз от дороги.
— Она никогда не предупреждает меня о своем прибытии или отъезде. Иногда она месяцами не покидает джунгли. Я сам местный, вырос в Манаусе, но ни за что не стал бы жить там так долго.
— Доктора Свенсон ничего не волнует, — сказала Марина.
— Да, точно, — подтвердил Милтон, но, подумав, добавил: — Кроме тех случаев, когда ее не забирают вовремя из дока.
Поколесив еще какое-то время по лабиринту улиц, Милтон привез Марину в другую часть города, где, несмотря на поздний вечер, люди ходили по тротуарам, спорили между собой или просто держались за руки…
Впереди, на низкой бетонной ступеньке сидел мужчина. Милтон затормозил возле него. Мужчина тут же вскочил, поздоровался с ними на отрывистом португальском и открыл перед Мариной дверцу.
Он был высоким и худым, в слишком просторной розовой рубахе.
Стало совершенно ясно, что, вопреки заверениям Милтона, он отнюдь не рад их позднему визиту.
— Negocio e negocio,[3] — проговорил Милтон и заглушил мотор.
Затем представил Марине Родриго, своего шурина. Родриго подал ей руку и помог вылезти из машины.
Отпирая дверь универмага, Родриго что-то говорил Милтону.
Милтон зажег свет и тщательно запер за ними дверь. Родриго погасил свет, а Милтон снова его зажег. Родриго загородил глаза ладонью, словно пытался хотя бы так вернуть темноту, и непрестанно тараторил что-то на своем непонятном для Марины языке. Марина моргала, ее привыкшие к полумраку глаза ослепило электричество.
Пахло опилками. Магазин представлял собой большой куб с дощатым полом и высокими стеллажами, на которых лежали всевозможные товары: консервы, одежда, лекарства, почтовые открытки, темные очки, пакетики с семенами, хозяйственное мыло. От разноцветных ящиков и бутылок у Марины закружилась голова.
Предмет спора между мужчинами был ясен даже ей, хоть она не понимала ни слова. Они по очереди щелкали выключателем, зажигая и гася свет, и она в моменты освещенности быстро выбирала то, что ей нужно: красную зубную щетку, дезодорант, зубную пасту, шампунь, средство от насекомых, солнцезащитный крем, две хлопковые рубашки, майки, соломенную шляпу. Она приложила к талии легкие брюки и положила их на прилавок. Возможно, ее багаж прибудет утром, но не исключено, что она больше никогда его не увидит. Поэтому она взяла на всякий случай упаковку трусиков и связку резинок для волос.
— Когда же вы в последний раз видели доктора Свенсон? — поинтересовалась она у Милтона.
— Доктор Сингх conhece о докторе Свенсон, — сообщил Милтон шурину.
Типично индийским жестом, поразившим Марину, Родриго сложил ладони перед губами и слегка склонил голову.
— Она превосходный клиент, — сказал Милтон. — Закупает у Родриго все продукты для своей экспедиции. Это надо видеть. Она стоит в середине торгового зала, как раз вот тут, где вы, и показывает пальцем на товары, а Родриго приносит их и складывает к ее ногам. Все это она делает без всякого списка. Потрясающе.
— Muito decisive, — сказал Родриго. — Muito rapido. [4]
— Как-то за покупками приехал другой доктор. Доктор Свенсон тогда много работала и послала его вместо себя. Но через два дня явилась сама. Сказала, что тот доктор купил мало либо не то, что нужно. Еще сказала мне, что присылать кого-то вместо себя — пустая трата времени. Иногда она присылает сюда Истера с запиской, если ей нужно что-то особенное, но это бывает редко. Большие закупки она ему не доверяет.
Родриго пытался что-то возразить, но Милтон его не слушал.
— Родриго знает ее очень хорошо. Некоторые товары он заказывает специально для нее.
— Другого доктора? — спросила Марина.
Снаружи послышались голоса, задергалась дверная ручка, по стеклу витрины зашлепали ладони. Толпа рвалась внутрь магазина.
— Она была здесь меньше месяца назад, — Милтон повернулся к Родриго и спросил по-португальски:
— Um mes?
Родриго кивнул.
— Вероятно, вас это не обрадует, — продолжил Милтон. — Я слышал, что теперь она уехала на три месяца.
Марина представила себе, как она будет жить три месяца в этом городе, который еще не видела при свете дня, как будет носить купленную только что одежду, изучать инструкцию к утраченному сотовому…
Нет уж, в таком случае она наймет лодку и сама поплывет вниз по реке!
Она спросила, знает ли кто-нибудь в городе, как отыскать доктора Свенсон.
— Если кто-то и знает, то Бовендеры. Хотя я не слишком уверен в этом.
— Доктор Свенсон nao lhes diria nada, [5] — сказал Родриго.
Он хоть и не говорил по-английски, но все понимал.
Потом он взял со стеллажа дождевую накидку, упакованную в пластиковый пакет, и маленький зонтик. Протянул их Марине и строго кивнул, настаивая, чтобы она добавила их к своим покупкам.
— Ты думаешь?.. — спросил у него по-английски Милтон.
— Бовендеры? Кто они? — спросила Марина.
— Молодая пара, живущая в ее квартире. Вы с ними непременно познакомитесь. Их трудно не заметить. Они… путешественники… вроде как циркачи… — Милтон закрыл глаза. — Как это называется? Богема?
— Boemio, — неодобрительно буркнул Родриго.
Милтон открыл глаза.
— Они из богемы.
Родриго составил список всего, что отобрала Марина, и написал цены.
Она взяла желтые шлепанцы и приложила к ноге, потом вернула их на место и примерила другие. Взяла телефонную карточку.
Вероятно, Андерс без труда отыскал Бовендеров, раз они живут в квартире доктора Свенсон. У него был ее почтовый адрес, вот он, вероятно, и побывал там в первую очередь…
Слух Марины уловил беспорядочное звяканье. Оно исходило не от людей, ломившихся в дверь. Казалось, кто-то стучал железкой о прилавок. Она подняла глаза к потолку и увидела, как несколько насекомых в жестком панцире бьются с размаха о трубку флуоресцентной лампы. Ей даже показалось, что они бескрылые.
— Estoque! Учет! — крикнул Милтон людям, прилипшим к витрине, и добавил что-то еще по-португальски.
Родриго снова выключил свет и в темноте сложил Маринины покупки в тонкие пластиковые сумки.
— Что они хотят? — спросила Марина.
Милтон повернул к ней лицо.
— Ничего конкретно, — ответил он, махнув рукой. — Им просто скучно гулять просто так, нужны какие-то развлечения.
Родриго отпер дверь и выпустил наружу Милтона с Мариной.
Толпа была не такая большая, какой казалась сквозь стекло, всего человек двадцать, причем были тут и дети. Они просто стояли, словно никогда и не рвались внутрь и уже собирались отправиться дальше. Впрочем, некоторые что-то разочарованно ворчали…
Марина вдруг вспомнила, что не заплатила за свои покупки. Легчайшие сумки висели на ее пальцах, и она протянула их Милтону.
— Я ведь забыла заплатить, — сказала она.
Кое-кто из поредевшей толпы подошел ближе, надеясь разглядеть, что лежит в сумках.
Милтон покачал головой.
— Все это идет на счет, разве не так?
— На какой счет?
— На счет «Фогель», — ответил Родриго.
Он сунул руку в одну из сумок и показал ей аккуратную распечатку всего, что она купила.
Марина раскрыла было рот, чтобы что-то возразить, но передумала. То, что универмаг в Манаусе напрямую связан с американской фармацевтической компанией, казалось странным ей, но не этим двум мужчинам.
Она поблагодарила обоих и пожелала Родриго доброй ночи, а он, при посредничестве Милтона, пожелал ей благополучно получить свой багаж. Потом распахнул перед ней заднюю дверцу, и она села в машину, чтобы совершить очень короткий переезд до отеля «Индира», величественный фасад которого был виден издалека.
Марина не могла представить себе, как человек, заказавший для нее номер в этом отеле, мог сыграть с ней такую жестокую шутку. Вместе с Милтоном она вошла в вестибюль, где стояли пальмы и продавленные коричневые диваны — они прожили столько, на сколько хватило сил, и испустили дух…
Милтон зарегистрировал ее у администратора, вернулся и отдал ей ключ. Потом любезно пожелал доброй ночи, обвел кружком свой номер сотового телефона на визитке и откланялся.
Тут Марина поняла, что, не будь Милтона, она провела бы ночь в аэропорту, в кресле зала ожидания, а наутро купила бы билет на первый же рейс до Майами. Даже войдя в номер и повесив пальто на металлическую штангу, грубо привинченную прямо к стене, она не рассталась с этой мыслью. Она присела на край кровати и нашарила в сумке очки для чтения, чтобы разглядеть на телефонной карточке, купленной у Родриго, бесконечный ряд микроскопически мелких цифр. Оказалось, что после такой долгой дороги разница во времени с Иден-Прери была всего один час. Мистер Фокс ответил со второго гудка.
— Я прилетела, — сообщила она.
— Хорошо, — ответил он. — Хорошо.
Читать бесплатно другие книги:
