Слишком много щупалец Казаков Дмитрий

Мы промчались мимо поворота на Лейден, проскочили через Гаагу, известную на весь мир международным судом, бессмысленным и беспощадным (я как-то делал репортаж оттуда, так что знаю, о чем говорю). Покрутились по пустынным улочкам Схевенингена и оказались на дороге, напомнившей мне о просторах покинутой десять дней назад родины.

Асфальт с дырами, на обочинах грязные канавы и какие-то кусты.

Не хватает только пьяных и алчных гаишников в засаде.

Вместо них нам встретился один из «резервных парней» Ангелики, промокший и озабоченный.

– Отсюда до них два километра, – сказал он по-английски, когда мы остановились и вылезли из машины. – Ближе подъехать можно, но тогда услышат. Герман следит за ними, если что – позвонит. Они начертили на песке огромный сложный рисунок и сейчас то ли молятся, то ли поют.

Ночной мрак превращался в утренний сумрак, тучи на востоке серели, и где-то за ними готовилось взойти солнце. Если мы хотим помешать ритуалу, то нам следовало поторопиться.

– Ясно, – кивнула Ангелика. – Снаряжаемся.

В багажнике обнаружился целый арсенал – пяток «глоков» разных модификаций, несколько штурмовых винтовок «Хеклер-Кох 417», ящик гранат, парочка «РПГ»[6] и даже настоящий «стингер»[7]. Имея такие «аргументы», и вправду можно «побеседовать» с серьезными людьми.

Бартоломью достался «глок» и очень краткая лекция «Как выстрелить во врага и не попасть при этом в соратника». Мы втроем вооружились штурмовыми винтовками, рассовали по карманам гранаты.

– Делайте, что я прикажу, – сказала валькирия, с оружием выглядевшая еще привлекательнее. – И безо всяких вопросов. Если сказала «падать» – падайте, «стрелять» – стреляете, и так далее. Понятно?

Я кивнул – кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Антон пробормотал «да».

Проломившись через намокшие кусты, мы порысили по сырому песку – на север, вдоль серовато-белого, монотонно шумевшего моря. Горизонт затянуло туманом, над водной гладью плыла дымка, дождь продолжал моросить, так что легкая пробежка была даже кстати.

Только пыхтевший Бартоломью вряд ли бы с этим согласился.

Над дюнами поднялся силуэт мельницы – раскинутые крылья, конический корпус, кольцевой парапет на середине высоты, и вскоре мы столкнулись со вторым «резервным парнем».

– Там они, – сообщил он, показывая на гряду дюн. – Продолжают завывать и мужика к вбитым в песок кольям привязали. Незаметно не подойдешь, со всех сторон открыто.

– А незаметно нам и не надо, – Ангелика кровожадно улыбнулась. – Пугнем их.

Взобравшись на среднюю дюну первой гряды, мы обнаружили, что за ней имеется вторая. Торчавший на ней мужик в черной ветровке вздрогнул, увидев нашу компанию, что-то завопил и скрылся из виду.

– Надеюсь, у них нет пулемета? – осведомился я.

– Мы бы о нем знали, – на полном серьезе ответила наша шпионка.

Очередной подъем остался позади, и открылся участок пляжа, плоский и большой, точно футбольное поле. С севера его ограничивал ручей, на коем и стояла заброшенная мельница, с востока – тот «автобан», по которому мы сюда добирались.

А в самом центре с комфортом расположилась орава адептов Церкви Святой Воды.

Не знаю, чем они рисовали на песке, но чертеж диаметром три десятка метров выделялся четко: белый круг, пересекающиеся красные и черные треугольники, округлые значки, похожие на те, что я видел на двери, ведущей в кабинет червеголового пана Твардовского. А в центре, в малом круге, виднелся распяленный на земле человек – чистый рисунок да Винчи, только в одежде, да еще руки привязаны к вбитым в песок кольям.

– Только я! – гаркнула Ангелика и дала очередь в воздух.

Сектанты, стоявшие на границе внешнего круга и махавшие руками, дружно повернулись в нашу сторону. Вторая очередь, прошедшая ниже, так что пули засвистели над головами, показала им, что незваные гости не шутят. И злобномудреные поклонники Древних запаниковали, точно увидевшие черта селяне с гоголевской ярмарки.

Высокая женщина с рыжими волосами завопила и бросилась бежать, за ней устремились остальные.

– Эй, куда?! – воскликнул я. – А я только собирался взять у вас автограф!

Но ошеломленные явлением чужаков подопечные ван Хоэйдонка удирали так, что песок летел из-под подошв, а о том, чтобы пустить в ход оружие, если у них оно и было, никто не подумал.

– Э, ну надо же… так просто? – удивился Антон. – Я думал, как там, в джунглях…

– Ничего странного. – Я закинул винтовку за спину. – Там нам противостояли древние перцы, опытные во всякой магии, кровожадные и не особенно цивилизованные. Тут скорее всего простые люди, обыватели, возжаждавшие «темной мудрости» и вообразившие себя невесть кем. Готов поставить что угодно, вряд ли кто из них до конца понимал, что здесь происходит и что они делают. Разве что ван Хоэйдонк, но и того Шоррот мог использовать втемную.

Беглецы скрылись из виду, пропали в пелене дождя где-то за дорогой, и мы двинулись вниз, к кругу и оставшейся внутри него жертве. В какой-то момент мне показалось, что чертеж светится, по его линиям бегут волны сияния, но я тряхнул головой, и глюк пропал.

Бедолага, угодивший в лапы к сектантам, был молод и выглядел на редкость жалко – тощий и мокрый, в грязной одежде и с тупой покорностью, застывшей на смуглом скуластом лице. Он лежал неподвижно, не пытаясь освободиться, и таращился в затянутое тучами небо, не обращая на нас никакого внимания.

– Пора вставать, – сообщил я ему. – Мы…

И в этот миг донесся звук, который я сегодня уже слышал – мощное, раскатистое «блоп». Море зашумело, на берег накатила необычайно медленная и большая волна, а за ней еще одна.

– Что это? – напряженно спросил по-английски один из «резервных парней», то ли Герман, то ли Ганс.

Мне очень хотелось сказать, что удравшая из зверинца каракатица, но я сдержался.

Море метрах в двадцати от берега вскипело, над его поверхностью вздыбилась добрая дюжина черных щупалец толщиной со ствол дерева. Поднялась уродливая, увешанная водорослями и покрытая слизью туша, и ветер принес гнусный, одуряющий запах.

Эта тварь была старшим братишкой той, что мы видели на берегу Пастасы, а уж обитатель аквариума в офисе ЦСВ годился ей только в правнуки. Она напоминала изображения Кхтул-лу – чудовищное смешение черт человека и головоногого, и передвигалась на двух ногах, причем достаточно шустро.

– Жаль, что ты не захватила гранатомет, – сказал я, глядя, как монстр, превосходящий меня ростом примерно втрое, бредет к берегу, и как щупальца его бороздят волны.

– Ничего, и «Хеклер-Коха» на него хватит, – твердо произнесла Ангелика и дернула спусковой крючок.

Штурмовая винтовка затарахтела, очередь перечеркнула фигуру вылезшего из моря урода. Зачмокало, полетели куски слизи, но чудище даже не вздрогнуло, не издало никаких звуков.

– Чего ему тут надо? – спросил Бартоломью.

– Жертву хочет забрать, – я взял оружие в руки. – Наши «друзья» из ЦСВ ее для него приготовили. И молитвы читали, и мокли тут под дождем ради встречи с этим симпатягой… Что, попробуем вместе?

– Давай! – согласилась белокурая бестия, сменила магазин, и мы ударили в три ствола.

Монстр приостановился, но только на миг, а затем и вовсе побежал вприпрыжку, расплескивая воду и заставляя берег вздрагивать.

– Его пули не берут! Что делать?! – с отчаянием воскликнул один из «резервных парней».

– И гранаты не возьмут, – я вновь отправил винтовку за спину. – Отступайте, а то он и вас слопает вместе с этим доходягой. А я попробую Печать. Один раз сработала, может, и во второй подействует?

– Я с тобой! – пискнул Антон, и я не стал его отговаривать: пусть фотографирует, кто еще похвастается такими снимками? Ну, а если дело обернется херово, я уж постараюсь урвать у судьбы минутку, чтобы наш худред смог убраться подальше.

– Как знаешь. Если что – мы прикроем. – Ангелика посмотрела на меня то ли с восхищением (ах, влюбляйтесь в меня, фройляйн), то ли с удивлением (безумству храбрых поем мы песню), махнула рукой и вместе со своими бойцами начала отходить к дюнам.

А я зашагал навстречу чудовищу, вытаскивая Печать из кармана и стараясь особенно не бояться. Бартоломью семенил следом, вздрагивая и щелкая «Никоном» на каждом шагу.

Глаза, похожие на шары из мутного хрусталя, глянули на нас со злобой, колыхнулись щупальца.

– Но пасаран, амиго! – сообщил я зверю из моря и предъявил ему металлический кругляш с изображением морды Кхтул-лу. – Видел вот это? Так что давай, убирайся в свою нору!

– Да, в гнездо! – поддержал из-за моей спины Антон, вспомнивший, должно быть, анекдот про Василия Ивановича, Петьку и слона на дереве.

Монстр выбрался на берег и остановился, не дойдя до нас десятка шагов. Изо рта его высунулось нечто похожее на короткий хобот и испустило рев, напоминавший пароходную сирену. Подозреваю, что его услышали на многих кораблях, бороздивших в этот утренний час воды Северного моря.

– И нечего орать, – сказал я. – Назад!

Чудовище было рядом, я видел его чешуйчатую кожу, когти на лапах, слышал, как скрипит песок под его тяжестью, чуял его вонь – тухлая рыба и гнилые водоросли. И при всем при этом оно странным образом казалось нереальным, выглядело на редкость искусным спецэффектом, грандиозной куклой.

Может быть, мой мозг таким образом защищался от перегрузки?

Или в этой твари в самом деле были причудливо смешаны материя и иллюзия?

Печать в моей руке наливалась тяжестью, тянула кисть к земле и потихоньку нагревалась. Теперь я не сомневался, что она светится, испускает неяркие голубоватые вспышки.

Монстр вновь заревел, а затем нагнулся, изобразив нечто вроде неуклюжего поклона, и побрел обратно в море. Зайдя метров на тридцать, он с шумом погрузился в воду, взмахнул щупальцами и исчез.

– Ушел? – спросил Бартоломью.

Отвечать на риторический вопрос я не стал, вместо этого вытер пот со лба и зашагал к самой кромке волн, где остались следы – ряд неглубоких параллельных канавок. Точно такие же, какие мы с Антоном увидели на берегу Клязьминского водохранилища в пятницу, девятнадцатого июня.

Похоже, что именно этот щупальцеватый и вонючий парень являлся к месту жертвоприношения в Подмосковье. Или там был кто-то до чрезвычайности на него похожий – двоюродный братец или иной сородич.

Подошла Ангелика, все такая же напряженная, со штурмовой винтовкой в руках, с пальцем на спусковом крючке.

– Опять получилось, – сказала она. – Я начинаю думать, что ты тоже немного маг.

– Еще какой, – без особого энтузиазма ответил я, чувствуя острую нехватку флиртовательного пороха. – Знаю пару чудес, но готов их продемонстрировать только в интимной обстановке.

Белокурая бестия посмотрела на меня скептически и пошла туда, где «резервные парни» отвязывали жертву. Оставшись без веревок на запястьях и лодыжках, та неожиданно ожила и начала выкрикивать что-то, яростно сверкая глазами.

– Что он несет? – спросил я.

– Так, попробую перевести… – Ангелика выдержала паузу. – Она разверзлась… Вы не видите? Они придут! Нужно пролить ее, иначе она не получит ее… Они должны быть открыты! Я готов… Оно шевелится в глубинах его, и он обязан загореться…

– Что бы моральные уроды из ЦСВ ни творили с этим парнем, в черепушке у него полный бардак, – заметил я.

Освобожденный безумец попытался немедленно сбежать, причем в море. Утихомирив его, мы потратили несколько минут на то, чтобы как следует изуродовать магический чертеж – кто знает этих засранцев, еще вернутся и попробуют повторить все сначала? – и зашагали к машине.

Кафе «Эхнатон», расположенное на Геверс-Дейноотвег, главной улице Схевенингена, выглядело, честно говоря, дороговато и грязновато, но зато оно работало круглосуточно, и еще тут наливали горячий кофе. А поскольку после приключений в дюнах мы испытывали настоятельную потребность согреться и чего-нибудь съесть, то привередничать было бы глупо.

В кафе мы зашли втроем – я, Бартоломью и Ангелика. «Резервные парни» захватили с собой безумца и повезли его «к специалистам», как выразилась белокурая бестия. Что это за специалисты, я спрашивать не стал. И так ясно, что побывавшего в руках сектантов парня нужно показать психиатрам и только потом использовать как источник информации.

Нам принесли кофе и довольно подозрительное жареное мясо.

– Это что? – спросил я у официантки, круглолицей чернокожей барышни, которая могла без грима сниматься в рекламе ваксы и сапожного крема. – Тот самый Эхнатон, что на вывеске?

– Что вы, сэр? – она захихикала, решив, что клиент шутит.

Ну, а я после увиденного готов был поверить, что в круглосуточной забегаловке и вправду кормят кусками давно сдохшего фараона. На вкус «мумия» оказалась куда лучше, чем я ожидал, а после доброго глотка кофе в мой измученный организм вернулись кое-какие силы.

– Что дальше? – спросил я у Ангелики, заказав вторую кружку. – Рвем когти?

– В смысле? – русский воровской жаргон наша шпионка не поняла.

Я пошевелил пальцами, показывая, что это значит.

– А, да… сегодня мы наследили немало и нужно побыстрее убраться из Голландии. Ваш номер в гостинице сдадут завтра днем, чтобы замести следы, так что по этому поводу не беспокойтесь.

– И куда мы поедем? – спросил Бартоломью, и я подумал, что худред наш от всех треволнений и нагрузок похудел.

Да, полевая работа – не сидение в офисе!

– На юг. Через Бельгию во Францию, чтобы замести следы. А затем, когда шум слегка уляжется, мы отправимся в Норвегию. Пора нанести удар по главному логову врага.

Я хотел было сообщить, что не прочь завернуть в Мадрид и прошвырнуться по тамошним барам, но тут ожил мой сотовый. Номер на экране высветился незнакомый, и я нажал клавишу соединения с осторожностью – вдруг подручные Хаима Шоррота решили проклясть меня через мобилу?

– Доброе утро, – прозвучал в трубке тихий голос. – Не отвлекаю?

– Привет, шеф! – возликовал я. – Вы целы?

– Хороший вопрос, – похоже, мне удалось слегка озадачить Арнольда Тарасовича. – Насколько позволяет судить моя компетенция – да. Ты сам как? Еще не заездил Антона до смерти?

– Да нет. Вон, сидит, жрет, – я показал Бартоломью язык. – У нас тут столько всего произошло, столько…

И я принялся рассказывать – про то, что мы пережили в Эквадоре, и на этот раз без купюр. Поведал и про злобного старикана в шляпе, и про храм, и про вылезшее из воды страховидло. Затем перебрался к событиям в Голландии и тут тоже сообщил все без утайки.

– Услышь я это парой недель раньше, решил бы, что ты все эти дни беспрерывно пил, – сказал шеф, когда я перестал изображать из себя информациеносную скважину. – Но у нас в Москве тоже творятся настолько странные вещи, что я готов поверить и в магию, и в древних богов, и в обитающих под водой чудовищ. Рэмбо до сих пор в больнице, Танечку едва откачали…

И вот тут-то я и разозлился по-настоящему.

Рассердить Пата – задача непростая, для этого недостаточно нахамить мне, дать в морду или попытаться убить. К подобным вещам я более-менее привык, научился воспринимать их как часть жизни. Но ублюдки из ЦСВ покусились на людей, виноватых лишь в том, что они работают вместе со мной…

Нет, даром им это не пройдет!

– Но и мы не дремлем, – продолжил Арнольд Тарасович. – Церковь Святой Воды получила несколько исков, а проплаченные мной журналюги рангом пониже твоего тиранят ее со всех сторон. Но основной удар все равно за вами. Так что сегодня скинь мне всю информацию – на тот адрес, с которого я писал тебе последний раз. Ты понимаешь?

– Слушаю и повинуюсь, мой господин, – выдал я унылым тоном джинна, утомленного дурацкими просьбами владельца лампы, но шеф не обратил на мою выходку внимания.

– А что касается всякой магии… – Он немного помолчал, а когда заговорил вновь, в голосе его не оказалось привычной спокойной уверенности: – Есть человек, который может нам посодействовать. Он живет в Израиле, в городе Цфат, и зовут его ребе Ицхак бен Шломо. Мы с ним давно знакомы, и я думаю, что он не откажется вам помочь… Сегодня же свяжусь с ним и сброшу тебе его координаты.

Отправиться в Землю обетованную, чтобы познакомиться с хитрым цадиком, постигшим не только Тору, но и тайны всех десяти Сефирот? Это, конечно, не прогулка по кабакам Мадрида, но тоже интересно, и наверняка куда более полезно в нашей ситуации.

– Немедленно отправимся к ребе, – сказал я. – Сядем на самых быстрых ослов и будем стегать их нещадно. По дороге сделаем Антону обрезание, чтобы еврейский дяденька отнесся к нам получше.

Арнольд Тарасович вновь не отреагировал на шутку.

Мы обсудили дальнейшие планы, и шеф обещал озадачить наших людей в Норвегии и даже переслать им часть материалов, чтобы к нашему прилету в страну фьордов и лыж была готова соответствующая «почва». Потом доблестный хозяин журнала «Вспыш. Ка», а также всяких заводов, газет, пароходов и прочего отключился, и я обнаружил, что Бартоломью и Ангелика смотрят на меня вопросительно.

– Хм, в общем, есть одна идея… – сказал я и поведал сотрапезникам про ребе из Цфата.

– Это можно, – сказала наша шпионка. – И поедем мы тогда не на юг, а на юго-восток, во Франкфурт. Оттуда в Тель-Авив каждый день по нескольку рейсов, так что улетим без проблем…

И мы пустились в дальний путь.

Со скоростью пули промчались через Голландию, оставили позади кусок Бельгии, а размять ноги остановились уже в Германии, неподалеку от Кёльна. Перекусили в «Макдоналдсе» и порулили дальше, по отличным немецким автобанам, где скорость сто пятьдесят – обычное дело.

На ходу я со своего ноута залез в Сеть, переслал шефу все собранные нами данные, а заодно заказал три билета на рейс от Франкфурта до тель-авивского «Бен-Гуриона».

– Готово, – сообщил я, закончив эту операцию. – Визы вроде не нужны, погранцы бы только не придрались…

Еврейские парни и девицы, что охраняют границы родины, славятся жуткой въедливостью и невероятной подозрительностью. Они любят обыскивать мирных туристов, причем делают это с садистской неспешностью и очень тщательно, заглядывая чуть ли не в прямую кишку и носовые пазухи.

– Не придерутся, – безмятежно отозвалась Ангелика.

Я подумал, что к ней-то точно никто не пристанет, ведь одна улыбка такой красотки свалит любого мужика вернее, чем удар в лоб, но вот наши с Бартоломью подозрительные физиономии и испещренные пометками загранпаспорта могут вызвать интерес.

Франкфуртский аэропорт встретил нас обычной безумной толчеей.

Шутка ли – по рейсу каждые несколько минут, и это круглые сутки!

Мы прошли пограничный контроль и устроились выпить по кружке баварского пива в «Гёте-кафе», что может похвастаться огромной статуей поэта, изготовленной из белого камня.

– А вы знаете, – сказала белокурая бестия, когда я начал подумывать, не взять ли вторую кружку, – когда вы были в Эквадоре, я пыталась найти помощь у специалистов по оккультизму. У нас есть досье на всех людей в Германии, которые серьезно занимаются эзотерическими науками.

Но попытка Ангелики закончилась неудачей – несколько респондентов подняли ее на смех, заявив, что Древние являются не более чем выдумкой, еще несколько признали, что не располагают соответствующими знаниями и умениями, а один, самый ушлый, пообещал решить проблему за миллион евро.

– Да, шустрый малый, – хмыкнул я. – Надеюсь, что ребе из Цфата потребует не так много.

– Может, он тоже ничего не знает? – Наша шпионка улыбнулась немного растерянно, впервые с момента знакомства я увидел на ее лице тень неуверенности.

– Шеф за него поручился, а это дорогого стоит, – вмешался Антон.

Мы все-таки взяли по второму пиву, а затем отправились регистрироваться на рейс. Сотрудники службы безопасности авиакомпании «Эль Аль» потерзали нас дурацкими вопросами, причем меньше всех досталось, как я и ожидал, Ангелике. Бартоломью даже заставили включить фотоаппарат и сделать несколько снимков, чтобы доказать, что это не муляж.

В конечном итоге нас с видимым неудовольствием пропустили к гейту, где пришлось еще полчаса куковать в ожидании самолета. Через «гармошку» перехода мы забрались во чрево отожравшегося на долларах «Боинга», и тот взмыл в голубое немецкое небо.

Этот перелет я, честно говоря, большей частью проспал и проснулся, только когда мы начали заходить на посадку.

И ничуть об этом не пожалел – стюардессы в «Эль Аль» хоть и симпатичные, но надменно-презрительные ко всем, кто не является евреем, ну, а кормят на рейсах этой авиакомпании только кошерной жратвой, и не особенно вкусно.

– Злобные арабские фанатики нас еще не сбили? – спросил я у сидевшего рядом с иллюминатором Антона.

– Вроде нет, – отозвался он. – Приземляемся.

– А, ну-ну… – и я мощно зевнул, заставив вздрогнуть проходившую мимо стюардессу.

Хоть и продрых несколько часов, сонливость никуда не делась, и вялость в мышцах неприятно сочеталась с общей заторможенностью. Измученный мотаниями по временным поясам и ночными бдениями организм начал потихоньку истощаться.

Ничего, вот одолеем супостата, напишем грандиозную статью, и можно будет отдыхать…

Приземлились мы без эксцессов, немножко помурыжились на паспортном контроле, где с нас стали требовать бронь на номера в гостинице, но затем все же проникли на территорию Израиля.

– Кажется, мы слегка влипли, – сказал я, когда Ангелика получила багаж, и мы выбрались в зал прилета.

– Что такое? – встревожился Бартоломью.

– Пятница, время – семь вечера, – объяснил я. – То бишь, по-местному, уже шаббат. Правоверные иудеи сидят дома, жгут свечи и радуются, встречая праздник, всякие заведения закрыты, общественный транспорт на большей части Израиля вообще не ходит.

– Вывернемся как-нибудь, – сказала белокурая бестия. – Не только же евреи живут в этой стране?

После небольших трудов нам удалось отыскать такси, водитель которого один к одному напоминал горского торговца с какого-нибудь российского рынка. Услышав, что нам надо в Цфат, он выкатил глаза и сказал на таком русском, коего не постыдился бы и доктор филологических наук:

– Вы чего, пацаны, с дуба упали? Во-первых, это почти двести километров, доедем только к ночи. Во-вторых, в субботу делать там нечего, а датишные[8] могут и кирпичом в машину кинуть. Давай я вас до Хайфы довезу, вы там на ночь останетесь, а завтра и до Цфата доберетесь.

– Вези до Хайфы, – не стал спорить я. – Боюсь только, что там с местами в гостиницах проблемы…

Шоссе из Тель-Авива в Хайфу идет вдоль моря, и места в его окрестностях довольно красивые, но в этот раз мне их посмотреть не удалось. Вооруженный ноутом на коленях и мобилой около уха, я общался с персоналом различных гостиниц столицы северного Израиля.

Везде мне вежливо, но достаточно твердо отвечали: «Мест нет».

Только от полной безнадеги я позвонил в самый попсовый хайфский отель, «Дан Кармель», и тут-то выяснилось, что там можно организовать «дабл» с дополнительной кроватью. Так что мы промчались по улице ха-Хагана, что охватывает гору Кармель и проходит через всю нижнюю часть города, полюбовались снизу на подсвеченные бахайские сады, а затем оказались выше них по склону, на проспекте ха-Наси.

– Приехали, – сказал таксист с таким гордым видом, словно провез нас через минное поле.

– И на том спасибо, – ответил ему я.

После суток, проведенных в автомобиле и самолете, башка казалась пустой и тяжелой, словно колокол, а спать хотелось настолько, что я даже не испытывал голода. Последний раз схожим образом я себя чувствовал в те далекие годы, когда служил родине в пограничных войсках, но тогда я был на десять с лишним лет моложе!

В «Дан Кармель» нас встретили улыбками, шустрый арабский юноша помог Ангелике дотащить чемодан до нашего номера, не особенно просторного, но зато с большим балконом.

– Ого… – только и сказал я, выбравшись на него.

С видом из окна нам, мягко говоря, повезло.

Прямо внизу сады бахаистов, и поднимающийся в их центре мавзолей персидского купца Сеида Али-Мохаммеда, принявшего позже имя Баб и ставшего основателем самой молодой мировой религии. Еще дальше – нижняя часть Хайфы, по-праздничному залитая ярким светом, и за ней море.

Близкая к полноте луна болталась прямо в зените, и по волнам бежала серебристая дорожка. Солнце давно зашло, и обычная для этих мест неистовая летняя жара почти не ощущалась.

– Да, красиво, – подтвердила Ангелика. – Вы как хотите, а я в душ.

– Ну а мы тогда в бар, – заявил я.

– Э… зачем? – спросил Бартоломью.

Сразу видно, что жить под одной крышей с красивой молодой барышней ему не приходилось.

– Ты хочешь весь тот час, что фройляйн будет плескаться, просидеть в номере? – спросил я. – И час – это минимум! Настоящей женщине, чтобы вымыться и привести себя в порядок, нужно минут девяносто!

Белокурая бестия улыбнулась чуть смущенно, не как натренированная шпионка, способная, если надо, за пять минут ополоснуться у уличной колонки, а как обычная представительница прекрасного пола.

– Так что пошли, – сказал я, подталкивая Антона в спину. – Ангелика, как выберешься из душа – звони.

Баров в «Дан Кармель» обнаружилось несколько, и мы остановили выбор на том, что оказался поближе. Бармен, пухлогубый и вислоусый, ответил мне по-английски, когда я с ним поздоровался, но тут же хитро прищурился.

– Может быть, вам будет удобнее общаться на русском? – спросил он, то ли уловив восточноевропейский акцент, то ли угадав по нашим физиономиям, что мы вовсе не буржуины.

– Будет, – согласился я, забираясь на высокий табурет у стойки. – Ну, что, коллега, с чего начнем?

Начать решили с легкого – с местного вина, что делают на Голанских высотах.

– Неплохо, – сказал я, когда мы уговорили бутылочку, и в голове стало негромко шуметь. – Теперь можно принять чего-нибудь покрепче… Виски? Водка? Коньяк? Текила? Арака?

– А что такое «арака»? – спросил немного захмелевший Бартоломью.

– Анисовая водка, – ответил я. – Пополам с грейпфрутовым соком пьется просто обалденно.

Бармен поглядел на меня с одобрением.

– Может быть, по стопке кальвадоса? – предложил он.

– Почему бы и нет? – оживился я. – «Папаша Маглуар» у вас есть?

– А это чего еще? – худред-фотокор в очередной раз проявил полную неосведомленность.

– Неужели ты Ремарка не читал? «Триумфальную арку»? – я осуждающе покачал головой. – Темнота! Это яблочный бренди, который гонят в Нормандии, причем только на территории четырех департаментов: Манш, Кальвадос, Орн и Эр.

– Ну, надо же… – без особого воодушевления кивнул Антон. – Самогон? Может быть, лучше водки возьмем?

– Сормовской «Пшеничной», а к ней – банку кильки в томатном соусе и полбуханки ржаного, да разложим все это на газетке, – презрительно буркнул я, заставив бармена мечтательно зажмуриться. – Какой самогон?! А ну-ка плесни нам по стопке, будем просвещать этого невежу!

Мы тяпнули по сто грамм «Папаши Маглуара», а пока бармен готовил нам коктейль «Космо Калве» на основе кальвадоса, я рассказывал Бартоломью, как собранные на просторах Нормандии яблоки превращаются в золотисто-рыжий напиток. Упоминалась машина, что трясет яблони, дабы сбросить с нее плоды, «шарантский» перегонный куб, апеллясьоны, «доля ангелов», одинарная и двойная дистилляция, а также мастер погреба и ассамбляж.

– Ай-яй-яй, – только и смог сказать Антон, когда мы отведали коктейля. – Беру свои слова обратно…

– Есть еще яблочно-грушевый кальвадос, – сказал я, – вещь редкая, да и на любителя. Я один раз пробовал, мне не особенно понравилось. А вот сорта из апеллясьона Пэи д’Ож – это то, что надо, особенно если брать не «Три яблока» или «Резерв», а что-нибудь посерьезнее, типа «Экстра» или «Наполеон».

– Бутылка последнего имеется в наличии, – сообщил бармен. – Только цена соответствующая, да и предложить такой напиток можно далеко не каждому посетителю…

Намек выглядел более чем очевидным.

Эх, гулять так гулять!

Я махнул рукой, и бутылка кальвадоса выдержки «Наполеон» была торжественно водружена на стойку. Вместе с ней появились два высоких бокала с зауженным верхом вроде тех, из которых пьют граппу.

Минут через пятнадцать я обнаружил, что усталость куда-то делась, спать больше не хочется, зато рядом с нами объявились две соотечественницы лет эдак «за тридцать». Бармен плюнул на служебные обязанности и принялся вспоминать студенческую юность, прошедшую в Питере, а барышни изъявили желание свести с нами более близкое знакомство.

Выглядели они довольно неплохо, особенно для пьяного глаза, так что Бартоломью встрепенулся и стал корчить из себя ловеласа, да и я начал подумывать, что учинить небольшой разврат – не такая плохая идея.

– Мы – специальные агенты разведки, выполняем особое задание, – вдохновенно врал Антон, потягивая кальвадос. – Только это большой секрет! Мы практически спасаем мир!

Соотечественницы внимали, алчно поглядывая на дорогой алкоголь, бармен усмехался в усы.

В какой-то момент я уловил, что он смотрит мне за спину, причем с восхищением, а в следующий миг прозвучал голос, разрушивший пьяное и безобразное очарование попойки:

– Развлекаетесь?

– А, это ты, Ангелика? – я повернулся к нашей шпионке. – Слегка кутим.

Соотечественницы мгновенно напряглись и чуть ли не оскалились, точно две гиены при виде львицы. Усекли, что добыча ускользает из пальцев и что у них нет никаких шансов ее удержать.

– Слегка? – белокурая бестия смерила взглядом Бартоломью, державшегося на табурете вопреки всем законам физики, затем попыталась смутить синими очами меня, но с таким же успехом она могла гипнотизировать манекен. – Ты почему телефон с собой не взял?

Только тут я сообразил, что сам просил ее звонить, и при этом забыл мобилу в номере.

– Да, неудобно вышло, – сказал я, даже не пытаясь изобразить раскаяние. – Ладно, вечеринку завершаем. Как там? «Спят усталые игрушки, одеяла и подушки, ты им пожелай: «Баю-бай»…

И мы отправились в номер.