Плохие слова (сборник) Гайдук Борис

Краткий курс немецкого языка

Багровый от злости прапорщик Баранов бегает взад-вперед по казарме. Прапорщик Баранов почем зря кроет японцев вообще и инструкцию к часам «Касио» в частности. Прапорщик Баранов невысок ростом, коренаст, кривоног и очень подвижен.

Утренний развод.

— Суки узкоглазые! — кричит налитой кровью прапорщик Баранов, потрясая в воздухе часами с металлическим браслетом. — На хрен знает скольких языках инструкция! А по-русски — ни слова! Что мне теперь с этими часами делать? В какое место засунуть? А?!

— Разрешите взглянуть, товарищ прапорщик!

Рядовой Андрей Топорков с трудом узнает собственный голос.

Секунду назад он, вытянув руки по швам в первой шеренге, незаметно щипал себя за ногу и силился окончательно проснуться. Притом что на самом деле хотелось совсем другого: упасть на пол, удариться головой о серую плитку и проснуться дома. А вместо этого какая-то сила дернула его нарушить первую заповедь молодого бойца.

— Ну…

Прапорщик Баранов сует под нос часы. Кулак прапорщика пахнет земляничным мылом.

— Нет, инструкцию…

Прапорщик Баранов достает из кармана коробочку.

Андрей разворачивает сложенную бумажку.

— Вот. Есть инструкция на английском языке. Я могу перевести.

Первая заповедь молодого бойца гласит — не высовывайся; делай то, что делают все; если все жрут дерьмо — не пытайся воротить нос; если не жрет никто, умри, но не становись первым.

— Ишь ты! — Прапорщик Баранов смягчается. — А ну, выйти из строя!

Андрей делает два шага. Зачем? Зачем? Чтобы поспать лишние десять минут?

— Держи часы и дуй в канцелярию! — распоряжается Баранов. — Я сейчас подойду. Только часы не поломай! Голову отверну!

Рота провожает Андрея неодобрительными взглядами. Прогнулся, солобон.

— До обеда управишься?

— Так точно.

— Но смотри. Если сломаешь…

Поспать удалось почти два часа.

Андрей сделал письменный перевод инструкции и настроил часы. На щеке отпечаталась матерчатая пуговица канцелярского дивана. Надо смочить это место холодной водой и растереть. Иначе можно получить хороший втык.

Вернувшийся прапорщик Баранов доволен. Он вытягивает перед собой руку и шевелит пальцами.

— Как-то они чуток болтаются. А? Андрей уменьшает браслет на одну дырочку.

Вечером его позвали в каптерку.

По вечерам в каптерке пьют чай те, кому «положено». К чаю тушенка, немецкие печенье и карамель.

Водки в каптерке не пьют. Водку пьют ночью на кухне, но не каждый день. В дежурство прапорщика Баранова или капитана Сергеева даже те, кому «положено», предпочитают не борзеть.

Андрей догадывается, о чем пойдет речь.

Замкомвзвода старший сержант Фаитов многозначительно отодвигает локтем кружку с чаем и смотрит с недобрым прищуром. Андрей отводит глаза.

— Ты у нас, значит, иностранными языками владеешь, — насмешливо говорит Фаитов. — Правильно я понял, товарищ солдат?

— Немного знаю английский.

— А немецкий?

— Немецкого не знаю.

— Почему?

Андрей пожимает плечами. Что значит «почему»? Потому. Но лишнего лучше не говорить.

— Придется выучить.

Андрей вопросительно смотрит на Фаитова.

— Гребенщикова комиссуют, грыжу у него нашли, — лениво поясняет Фаитов. — Так что будем учиться, студент.

Гребенщиков считается знатоком немецкого языка. Деды берут его с собой продавать немцам бензин, гоняют за пивом и водкой. По ночам он с грехом пополам переводит им телевидение ГДР и ФРГ. Рассказывал, что восточные немцы по части комедий, эротики и ужасов опередили западных, но те, в свою очередь, отличились рок-концертами, боевиками со Сталлоне-Шварценеггером и антисоветской серией про Джеймса Бонда. Телевизионная приставка и комнатная антенна после ночных сеансов тщательно прячутся от командования и передаются дедами из поколения в поколение.

— Вот тебе словарь, вот самоучитель. — Фаитов вытаскивает откуда-то две растрепанные книжки. — И вперед. Через неделю должен знать немецкий язык. Будешь с нами катать.

«Катать» означает выкатывать за пределы части бочку с бензином для продажи гражданскому населению дружественной страны.

В первый момент Андрей ничего не может понять.

— Погоди, Рустам! — пытается объяснить он. — Язык нельзя выучить за неделю. Это занимает по крайней мере полгода! Не меньше! Ну, месяца три, если интенсивный курс. За неделю совершенно невозможно… Я.

Фаитов прищуривается еще сильнее.

— Стоп, — обрывает он Андрея. — В армии нет слова «невозможно», понял? Через неделю ты должен знать немецкий язык. И не просто знать, а свободно владеть. Иначе тебе лучше повеситься. Я обещаю.

— Урою, сука, — злобно шипит Ташматов. — Зубами съем!

— Надо напрячься, — сочувствует Березин.

Боже, какие настали трудные времена после увольнения в запас москвичей Сорокина и Груничева! При них была хоть какая-то защита. Приходилось, конечно, летать и делать все, что полагается, но такого беспредела не было. Теперь всем заправляют татары, из девяти дедушек их четверо, а Фаитов к тому же замкомвзода. И терпеть придется еще больше двух месяцев. Если, конечно, это вообще можно вытерпеть.

— Рустам, я постараюсь, но…

— Все. Свободен. И никаких «постараюсь». Или ты будешь знать немецкий, или я тебя реально прибью. Реально, понял? Кругом марш…

Последние слова произносятся вполголоса, почти небрежно. В этом особый сержантский шик: молодой боец и так услышит и все сделает, а напрягать горло командами заслуженному воину ГСВГ, ожидающему приказа об увольнении в запас, не к лицу.

Андрей прижимает к груди книжки, выходит из каптерки и делает несколько сомнамбулических шагов по коридору.

Немецкий язык.

Придется учить. Говорят, второй язык дается вдвое легче первого.

В голове все смешалось.

Андрей бредет в умывальник, садится на батарею и листает самоучитель. Самоучитель нашпигован непонятными чужими текстами. Строчки, как змеи.

Никаких шансов. Через неделю просто убьют.

Фаитов давно имеет зуб, вот, нашел повод придраться. Ну что за дурак? Зачем вылез утром с этими часами? Что теперь делать? Идти к командиру части, писать заяву? Если поднять большую бучу, рано или поздно переведут в другое место. Но где гарантия, что до этого его не успеют разметелить так, что для перевода будет выдан мешок с костями? И потом — здесь осталось всего два или два с половиной месяца мучений, а на новом месте многое придется начинать с нуля. И чем в бригаде — а если переведут, то скорее всего в бригаду — лучше? Такой же беспредел, даже хуже. С новичка вообще три шкуры спустят. Здесь хотя бы все знакомо.

Андрей опускает взгляд на первую страницу.

Вступление… вклад в мировую культуру… язык Шиллера и Гете, шли бы вы оба в баню… по-немецки говорят около ста миллионов человек… гады, фашисты проклятые… карты ГДР, ФРГ, Австрии и Швейцарии, чтоб вам всем вместе провалиться… алфавит, буквы знакомые, некоторые с точками наверху…

Глаза машинально отсеивают ненужное. Из глубин зашнурованного сознания проступает привычка учиться. Учиться быстро, за день до экзамена, запоминать с первого раза, недоученное восполнять бойким языком и общим образованием. Как любил говорить профессор Гозман, хороший студент не тот, кто учится, а тот, кто умеет пользоваться справочной литературой. А справочная литература — вот она. Пользуйся — не хочу.

Андрей открывает кран и пьет воду. У воды кислый металлический привкус. Прежде чем пить, нужно долго сливать.

Разрез головы в профиль с зубами и языком — отставить.

Прикоснитесь кончиком языка к нижним передним зубам… Так, прикоснулись, дальше…

В умывальник заходит ефрейтор Пищенко, чмошник на втором году.

— Ну что, учишься? Учись, студент.

Дать бы ему в морду! Но пока нельзя. Откуда только узнал, скотина?

Воду до конца не закрыл, капает, звенит…

Андрей затягивает кран. В бытовке было бы удобнее. Но бытовка рядом с входом. Дежурный по части или другой офицер, зашедший в расположение роты, может внезапно сунуть туда нос. И задать ненужные вопросы.

Апфель — яблоко, эпфель — яблоки.

Эссен — кушать, есть.

При образовании долгих немецких согласных губы сильно округляются и выдвигаются вперед, а кончик языка прикасается к нижним губам. В общем, с кончиком языка все ясно — постоянно прикасается к нижним зубам.

Андрей прикасается кончиком языка к нижним губам и произносит несколько общеизвестных немецких слов:

— Хенде хох! Цурюк! Нихт ферштейн!

Листаем дальше, за произношение тут оценку не снизят.

Ist das alles?

Ja, das ist alles.

Что ж, какое-то сходство с английским есть, это радует.

Скоро про Андрея знает вся рота.

В умывальник заходят любопытные. Некоторые пытаются подбодрить.

— Вот звери! — с оглядкой плюет на пол Тютчев. — Надо же так докопаться! Лучше уж сортир каждую ночь чистить!

Андрей неопределенно пожимает плечами. Чистить сортир тоже удовольствие сомнительное.

— Не паникуй! Тебе нужен словарный запас максимум двести слов, — советует Нурушев, тоже студент, призванный после первого курса. — Про всякие спряжения-окончания и думать забудь. Потом выучишь. Если желание будет, хе-хе…

Neu — новый.

Baum — дерево.

Ага, стало быть, Розенбаум — розовое дерево, та самая флора, которая здесь повсюду растет вдоль дорог. Надо же, кто бы мог подумать. Звук «ч» у них четырьмя буквами пишется. Вот уроды.

Deutschland.

Deutsche Demokratische Republik.

Дальше…

Спряжение глаголов в презенсе.

Ich lerne — я учу.

Это точно, учу. Ихь лерне в полный рост. Ихь лерне так, что врагу не пожелаю.

Du lernst, er lernt, wir lernen.

Kommen — приходить,

lieben — любить,

spielen — играть…

Все. В голове каша из буквочек с точками. На часах половина третьего.

Андрей закрывает учебник и оглядывается. Этого нет. Завтра утром он проснется дома, в своей постели. Будет славное зимнее утро: темень и слякоть. Нужно вылезать из-под одеяла, одеваться, пить чай, есть бутерброд с сыром и идти на остановку. Ноги вязнут в слякотной снежной массе. От соли на ботинках остаются белые разводы. Автобус изгибается и скрипит резиновой серединой. Спрессованная пассажирская масса раскачивается на поворотах. Пахнет мокрыми шапками, духами и перегаром. Никто из пассажиров не знает и не ценит, как хорошо им живется…

В спальном помещении Андрей прячет книги под матрас. Он уже почти спит, но тут вспоминается Фаитов и вся компания. «Я тебя реально прибью…»

Андрей топчется на месте, вытаскивает самоучитель и бредет в умывальник.

Дневальный провожает его сочувственным:

— Аллес гуте.

— Данке шен, блин…

Ich bin.

Du bist.

Er ist.

Es ist.

Дас ист фантастиш. Ясно.

Wir sind.

Ihr seid.

Дальше, дальше…

Порядок слов в предложении: подлежащее, сказуемое, второстепенный член. Второстепенный член.

Сидишь ночью в умывальнике и дрочишь немецкий язык. Как самый второстепенный член… В то время как главные члены давно уже спят. И второстепенные тоже в общем-то спят… Кроме нескольких человек, которые что-то там шьют в бытовке.

Интересно, бывает ли в каком-нибудь предложении третьестепенный член?

Четвертый час. Чего только не придет в голову…

Ага, цифры. Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять.

Eins, zwei, drei, vier, тут все просто.

Drei und vierzig — то бишь три и сорок, все навыворот.

Артикли пока пропускаем… Смотрим словарик…

Die Frau, der Mann, все понятно.

Попробуем прочитать маленький текстик.

Hallo, Freunde! Mein Name ist Hans Weber. Ich bin 45 Jahre alt, ich bin Ingenieur von Beruf…

Вот что такое грызть гранит науки. Пожалуй, надо вернуться к артиклям.

Под утро Андрей возвращается в кровать. Кружится голова, набитая шершавыми немецкими словами.

В ту же минуту «подъем» немилосердно стряхивает его с постели.

Андрей, как и все молодые бойцы, уже умеет вставать, одеваться и убирать постель, практически не просыпаясь. Пробуждение головного мозга наступает позже, когда руки и ноги произвели уже массу всякой полезной работы.

Андрей вспоминает про немецкий язык. Про Фаитова, самоучитель, про ночное бдение в умывальнике. Но в голове полный вакуум. Вертится фраза «вир геен цу безух». И больше ничего. Что такое? Какой безух?

Капитан Сергеев ходит перед строем, разводит роту. Андрей щиплет себя за ногу, чтобы не спать.

— …всем остальным рыть траншею…

Траншею роют третий день. Где-то лопнула труба, в части нет горячей воды. По немецкому плану коммуникаций 1936 года ищут место аварии.

Мы идем в гости, вот что такое «вир геен цу безух». В какие гости? Кто идет? Ладно, теперь это не важно. Все равно за неделю ничего выучить невозможно.

Капитан Сергеев таращится в старинный план канализации с острыми готическими буквами. Капитан Сергеев — классический строевой отец-командир. У капитана Сергеева щегольские усы и зычный «командирский» голос. Фуражка его изогнута, как лыжный трамплин. Личный состав Сергеева побаивается, но уважает и прощает ему самодурство и рукоприкладство. Потому что Сергеев в случае чего не продаст и просто так, ради собственного удовольствия, гнобить не станет.

— Примерно здесь должно быть сочленение. — Капитан Сергеев тычет пальцем себе под ноги. — Приказ такой: роем яму, ищем трубу и движемся по ней в обе стороны до пересечения с другой трубой. Вопросы?

Вопросов нет.

— Выполняйте!

Одна труба нашлась почти сразу, а другой нет. Траншея разрослась на пять метров в каждую сторону.

— Землемер хренов, — ругается Андрей. — Пифагор недоделанный…

— Андрюха! — отзывается Нурушев. — Ты лучше залезай в эту сраную канаву, так, чтобы тебя не видно было, и учи язык.

Андрей смотрит на остальных. Молча кивают, хотя траншея достала всех.

Спасибо, ребята.

Lena lernt Deutsch fleifiig — Лена прилежно учит немецкий.

Знала бы ты, Лена, что значит по-настоящему прилежно учить немецкий!

Morgen, Morgen, nur nicht Heute, sagen alle faule Leute…

Каким-то образом вспоминается пройденное вчера. Наверное, от страха включились резервы головного мозга.

Спряжение возвратных глаголов.

Стоп, назад. Кто такие возвратные глаголы?

Dann gehe ich nach Hause — потом я иду домой. А вот как сказать «скоро я поеду домой»? Bald fahre ich nach Hause, так, наверное. Bald fahre ich nach Hause.

Даже на этом змеином языке звучит как музыка.

Вечером из госпиталя привозят Гребенщикова, Андрей сразу бежит к нему:

— Комиссуют? Точно? Поздравляю. Гребенщиков рад до чертиков, хотя радоваться особенно нечему, грыжа в какой-то опасной стадии. Но все равно повезло: обнаружили, поставили диагноз.

Другой бы с этой же грыжей и дальше служил, пока не загнулся.

— Ничего сложного в немецком языке нет, — вальяжно успокаивает Андрея Гребенщиков. — Если бензин продавать пойдете, там все просто: цвай хундерт литер — цвай хундерт марк, по марке за литр, значит. Это тариф, все немцы в курсе. Если клиент новый, то может спросить: райн одер мит ойл. Ты сразу говори: райн, камрад, райн. Чистый, значит, без масла.

— Как? Как?

— Райн.

— А пишется как?

— Да на хрена тебе писать? Райн — и все, не усложняй. Если в гаштет пойдете, там вообще все просто: драй хундерт водка унд драй гросс бир, битте. Ну, или фир водка и фир пива, если вчетвером будете. А потом каждый раз — нох айнмал дасселбе, то бишь повторить. Тут у них не принято сразу много набирать. Все элементарно.

— А еда?

— Еда у них дорогая, никто не берет. Разве что арахис соленый. Так и скажешь: «Арахис».

Андрей вздыхает:

— А телевизор переводить?

— Это вообще как дважды два. Придумывай по сюжету, что хочешь, лишь бы похоже было. Главное — поуверенней, они ведь все сами по три слова знают, проверить тебя никак не смогут.

Хорошо, если так.

— Лучше всего боевики, — продолжает делиться опытом Гребенщиков. — Ори что угодно. Я убью тебя, получай, скотина, и все такое. Про любовь тоже просто: ля-ля, когда мы, наконец, встретимся, когда перепихнемся. Про Джеймса Бонда сначала бывает сложно, когда он только задание получает, а дальше тоже все по накатанной. Стрельба, погони, бабы, в общем, все нормально…

Андрей ободряется. Если так, может быть, и получится выкрутиться.

— А ты сам как немецкий учил?

— Как все: в школе, в техникуме.

В коридоре навстречу попадается Фаитов. Андрей делает усилие, чтобы не очень сильно сутулиться и не втягивать голову в плечи.

— Как успехи? — ехидно интересуется Фаитов.

— Стараюсь, — сдержанно отвечает Андрей.

— Понятное дело. Жить-то небось охота.

Гад, все настроение испортил.

Гребенщиков прав, нужно выписать из словаря самые известные слова, заучить их безо всяких модальных глаголов и не выпендриваться.

Бензин — Benzin.

Масло — Ol.

Покупать — kaufen.

Хе, Коля Кауфман получается покупатель. Или купец. А Шура Зильберман тогда, интересно, кто?

Silber — серебро. Ага, серебряных дел мастер. Для будущего дантиста фамилия подходящая. Сволочь, письма совсем перестал писать.

Бутылка — Flasche. Фляжка, стало быть, отсюда.

Пиво — Bier.

Водка и так всем понятно.

Арахис — Erdnuss. Гребень, халтурщик, как же тебя с твоим «арахисом» немцы понимали? Пальцем небось тыкал. Тоже, кстати, способ общения, не стоит забывать.

Вечер — Abend.

Завтра — morgen…

И парочку упражнений, пожалуй.

Entschuldigen Sie bitte, aber leider mufi ich schon gehen.

Das ist aber schade.

Mussen Sie wirklich schon gehen?