Да будет праздник Амманити Никколо
– Вперед, прочь отсюда. Нас ждет настоящий мир.
57
К счастью, этот драндулет ехал тихо.
Мантос, не в силах больше бежать, протянул руку, ухватился за заднюю дверцу и, неуклюже подпрыгнув, забрался в машину. Водитель ничего не заметил.
Кузов был битком набит огромными кастрюлями, от которых сильно пахло карри.
Теперь надо было вывести из игры шофера. Мантос надел капюшон, приготовился к прыжку, как кот, и, издав вопль а-ля Сандокан – король тигров[37], бросился на водителя, который, услышав звериный рык и думая, что это тигр, инстинктивно выжал тормоза до упора.
Машина встала, а предводитель Зверей Абаддона с мечом в руках продолжил полет, спланировал над капотом и приземлился на живот посреди дороги. Дюрандаль отлетел в сторону. Бампер машины остановился в двадцати сантиметрах от его пяток.
Мбума Бованда, уроженец Буркина-Фасо, где он много лет был пастухом, увидал, как странное существо парит над его головой, обгоняет его и исчезает за носом машины.
В его родной деревушке близ Уагадугу, столицы Буркина-Фасо, бытовало старинное верование, что в полнолуние по ночам из речного ила рождаются черные как смоль крылатые демоны, которые воруют овец и коров. Их называли Бонинда. Он не верил в эти деревенские сказки, однако пролетевшее над ним существо было точь-в-точь как те чудовища, о которых рассказывала ему в детстве перед сном бабушка.
Дрожа, он поднялся с сиденья. Демон все еще лежал перед машиной. Он казался мертвым.
“Сейчас я по нему проеду…”
Но Мбума Бованда не сделал этого. Во-первых, он не был уверен в том, что с демонами можно разделаться таким образом, во-вторых, колеса электромобиля были слишком малы, чтобы проехаться по телу.
Он включил заднюю передачу, когда черный демон поднялся с земли, опустив лоб, положил руки на капот и издал леденящий крик.
Мбуме рассказывали, что от страха люди мочатся в штаны, но ему это казалось преувеличением. Теперь ему пришлось в это поверить. Он обмочился.
Как ошпаренный он выскочил из кабины и стреканул в сторону виллы.
Несмотря на содранные о щебенку локти и ладони, предводитель Зверей Абаддона испытал подобие оргазма при виде этого улепетывающего бедолаги.
Вопль а-ля Сандокан – король тигров не на шутку наводил страх. Мантос обнаружил в себе талант к страшным воплям. Знать бы это, можно было хорошенько припугнуть Серену прошлой ночью, когда он появился перед ней голый и с мечом в руках.
Прихрамывая, он подобрал отлетевший на газон Дюрандаль и сел за руль. Он заводил машину, когда услышал, как кто-то кричит ему, прося подождать. Он не мог разглядеть лиц зовущих, но они были недалеко.
“Испугались, а?”
Мантос от души посмеялся, а потом решил съездить за Зомби. Вдвоем им явно будет сподручнее похищать Лариту, да и не придется Зомби топать пешком до форта Антенны.
58
Возвращение на Королевскую виллу
Когда мигнули фары, Фабрицио Чиба и Ларита принялись кричать и махать руками. Но машина остановилась в сотне метров от них и несколько минут спустя развернулась и поехала обратно.
Писатель покачал головой:
– Ты только погляди…
Ларита встала перед ним:
– Ладно, не важно, мы почти пришли. Кажется, я вижу свет.
Фабрицио тоже заметил красноватое свечение в глубине каньона.
– Верно! Лагерь недалеко. Пойдем.
Они ускорили шаг, гравий скрипел у них под ногами. Свечение в глубине каньона стало таким ярким, что окрашивало дорогу в красный цвет. Алое облако дыма поднималось над озером, касаясь верхушек деревьев.
– Что там происходит? – недоумевала Ларита.
– Наверное, развели костры, чтобы жарить мясо. – Фабрицио прибавил шагу. – Что-то я проголодался.
– Я вегетарианка. Но сегодня, пожалуй, не откажусь от бифштекса…
Еще через пятьдесят метров от удушающего запаха горелой древесины защипало в горле. Посреди облака дыма теперь виднелись длинные языки пламени, отражавшиеся в черных водах пруда.
– Не слишком ли много дыма для барбекю? – сказала Ларита, прикрывая ладонью рот.
Наконец каньон вывел их на широкую ровную местность с искусственным озером. В самой середине водоема они увидели охваченный пламенем плавучий дом. Корма уже ушла под воду, а горящий нос поднимался вверх, как погребальный костер.
Ларита взяла Фабрицио за локоть.
– Что происходит?
– Не знаю. Какое-нибудь представление. Кьятти готов убить родную мать, лишь бы удивить гостей.
Они прошли еще немного. Ларита показала рукой на перевернутый, влепившийся носом в сосну электромобиль. Стальные кастрюли валялись на земле, все кругом было усыпано рисом басмати. Они молча переглянулись, затем Фабрицио взял ее за руку.
– Не отходи от меня.
Они пошли вдоль берега пруда по направлению к другим понтонным домикам, пришвартованным у защищенного длинным навесом причала. В воде, куда не доходили отсветы от костра, угадывалось странное движение и плеск плавников, словно какие-то громадные рыбины дрались за еду.
По пути к причалу они обнаружили опрокинутые обогреватели-“зонтики” и столы с угощениями. Расколотые бутылки. Обгоревшие бумажные фонарики. И посреди этого безобразия копались в остатках индийского ужина стадо бородавочников и стая стервятников. Казалось, тут только что побывала орда варваров.
Голос разума тихонько подсказывал Фабрицио, что лучше сматывать отсюда как можно скорее.
“Может, на лагерь напали львы”.
И все же казалось, здесь потрудились не звери, а люди. Палатки все были сорваны и скомканы.
Ларита растерянно озиралась:
– Где все?
Официанты, повара, прислуга – все исчезли.
Девушка направилась к пристани. Фабрицио волей-неволей последовал за нею.
На пришвартованных лодках – та же ситуация. Разоренные столы фуршета. Остатки индийского ужина, раскиданные среди цветов, расколотых статуй индийских божеств, покинутая сцена со сломанным ситаром. На одном из столов сидел черный ворон и доклевывал цыпленка тандури.
Фабрицио подошел к Ларите:
– Давай-ка поскорее уйдем отсюда. Что-то не нравится мне все это.
Ларита подняла с пола серебряную туфельку.
– Не понимаю…
– Оставь… Пойдем отсюда.
Позади них вдруг раздался женский голос:
– Мой муж…
В дверях стояла женщина с невменяемым взглядом. Руки безвольно висели вдоль тела, она с трудом держалась на ногах. Разодранное сари свисало клочьями. Лямка лифчика была порвана, на груди виднелись длинные кровавые царапины. На одной ноге не было туфли. Светлые волосы, прежде уложенные в элегантный пучок, были всклокочены и перемазаны кровью. Рядом с ухом шла дорожка засохшей крови.
Вначале Фабрицио ее не узнал, но, разглядев получше, вспомнил. Мария Бальоне Монтуори, жена миланского владельца галереи современного искусства. Он знал ее, потому что она руководила одним модным журналом и как-то раз, много лет назад, брала у него интервью. Теперь перед ним стоял кошмарный призрак той элегантной надменной дамы, с которой он встречался в кафе “Розати”[38] на пьяцца дель-Пополо. У нее было отчужденное и болезненное выражение, какое бывает у только что изнасилованных женщин. Словно что-то или кто-то пронзило ее мозг.
Фабрицио приблизился к ней и почувствовал, что от нее дурно пахнет. В нос шибанул резкий запах пота.
– Мара, что с вами произошло? Где остальные? – Фабрицио почувствовал, как кишки гадко поджались к желудку.
Женщина, словно не видя его, медленно поглядела вокруг:
– Мой муж…
Ларита подняла перевернутый стул и усадила женщину.
– Где он?
Мара Бальоне Монтуори сняла вторую туфлю и прижала ее к груди, словно желая приласкать.
– Мой муж…
Певица пошла обходить лодку в поисках мужа.
Фабрицио тем временем взял Мару за запястья, пытаясь поймать ее взгляд.
– Послушайте, вы помните меня? Я Фабрицио Чиба, мы с вами знакомы.
Женщина посмотрела на него и улыбнулась, словно в голову пришла приятная мысль.
– Во вторник мы едем в Портофино на свадьбу Аньезе.
Фабрицио и так никогда не мог похвастать терпением в общении с потерпевшими или больными, а уж теперь и тем более.
– Я понимаю, вы потрясены, искренне сожалею… Но объясните же наконец, что, черт возьми, здесь произошло!
Но эта особа была где-то в другом месте. Возможно, в Портофино.
– Мой муж ненавидит мужа Аньезе, не понимаю отчего. Хороший мальчик. Еще пробьется… Пьеро в его годы не то что…
Фабрицио стал трясти ее за плечи.
– Где сейчас твой муж? Он был с тобой?
Женщина нахмурилась, словно он ей досаждал, и отвернулась от него. На полу лежал серебряный поднос, она увидела в нем свое отражение.
– О боже, что у меня за вид… Макияж… Прическа… Смотреть страшно. – Она взяла со стола вилку. – В детстве мы с сестрами в Пунта-Ала причесывали ими кукол. – И она принялась чесать ею вымазанные в запекшейся крови волосы.
Чиба в отчаянии схватился за голову.
– Бесполезно. У нее снесло крышу.
– Боже, жуть какая… Сюда! Скорее. – Ларита стояла у окна и смотрела на что-то, зажав ладонью рот.
Фабрицио подошел к ней, собрался с духом и тоже выглянул из окна.
Чиба всегда любил спутниковый канал Animal Planet с его документальными фильмами о дикой природе. Случалось, что, сидя над романом, он оставлял телевизор включенным на этом канале. Когда показывали съемки того, как хищник, влекомый голодом и черпающий из него брутальную силу, в стремительном прыжке бросается на жертву, Фабрицио как зачарованный поднимался и садился на диван перед телевизором. Ему нравился расширенный от ужаса глаз антилопы, взмах льва лапой, облако пыли, которое поднимали хищник и травоядное, вскинутая в последний раз голова жертвы.
В этих схватках он видел демонстрацию безжалостности дикой природы. Безжалостности, которая правит и человеческим миром.
Однако теперь, наблюдая вживую, с каких-то двух метров, подобную сцену, он не находил ее столь возбуждающей. Он перевел взгляд на бурлящую воду, чтобы видеть происходящее лишь краем глаза, но трюк не сработал. Он не мог отвести взгляд. А начав смотреть, было трудно остановиться.
Изуродованное тело Пьеро Бальоне Монтуори качалось на воде, за него дрались между собой три огромных крокодила. Ряды острых зубов отрывали куски подкожного жира от туловища знаменитого миланского галерейщика, прославившегося тем, что он открыл миру ямайского скульптора Эндрю Дога. Когда им не удавалось оторвать кусок, рептилии начинали остервенело извиваться, поднимая фонтаны кровавых брызг. Голова несчастного с глухим звуком кокосового ореха билась о стенки судна.
59
Предводитель Зверей Абаддона, скрипя шинами, затормозил перед электростанцией.
Зомби по дороге он не встретил, зато то и дело попадались блуждающие горстки приглашенных. Завидев машину, они начинали кричать и махать руками. Некоторые из них даже пытались встать у него на пути. Но Мантос даже не сбавлял скорость, несмотря на проклятия, которые сыпались ему вслед. Все шло именно так, как он предсказывал. Как только наступила темнота, жалкие создания света впали в панику, и вилла превратилась в парк ужасов. Он же сын Тьмы, и мрак только придал ему решительности и ярости. С Дюрандалем в руке он слез с машины, включил фонарик и огляделся.
Куда запропастился Зомби?
“Должно быть, он решил срезать полем и лесом, наплевав на диких зверей”.
Он сам Зверь Абаддона, ему ли кого-то бояться.
Перед тем как уйти, Мантос на всякий случай решил заглянуть на станцию.
По приближении к кабине он заметил странный запах.
“Пахнет, как жареным мясом”.
Калитка была настежь распахнута. На земле валялась цепь с замком и сломанные ножницы для птицы.
Мантос улыбнулся и направил луч фонарика на кабину. Стена вокруг дверного проема и сама деревянная дверь почернели, словно после пожара. Этот безумец Зомби устроил здесь поджог.
Предводитель Зверей Абаддона направил фонарь на землю:
– Отлично сработано, мой герой. – Пучок света лег на пол и осветил что-то черное посреди кабины. Мантос подошел на пару шагов, чтобы получше разглядеть, что это такое.
“Обгорелый кусок покрышки? Нет… Ботинок”.
Он сделал еще один шаг. Да, это был именно ботинок. Обугленный ботинок. На подошве можно было различить расплавленные шипы.
Мантос сглотнул несколько раз подряд. Затаив дыхание, он еще шагнул вперед, не решаясь направить фонарь дальше. Наконец он поднял его.
Из ботинка торчала нога, а за ней – обугленные останки человеческого тела. Одежда, очевидно, сгорела полностью, и черная высохшая кожа прилипла к костям как деготь. От туловища оставалась лишь бесформенная масса, из которой ощерилась ребрами грудная клетка. Руки были подняты, пальцы на руках скрутило жаром. Огонь буквально сожрал голову. От нее оставалась только лишенная лица черная сфера с рядом торчащих из нее длинных белых зубов.
В таком виде его не узнала бы родная мать. Но Мантос знал, кто перед ним. Форма лба, рост, ботинки, зубы.
“Господи Иисусе…”
Зомби сгорел как спичка.
Дюрандаль выпал у Мантоса из рук. В животе засосало. Он закрыл рот ладонью и усилием воли сдержал позыв к рвоте. Ноги подкосились, и он, обмякнув, опустился на пол у двери, не в силах поверить в увиденное.
“Он сгорел, пытаясь вырубить ток”.
Саверио протянул к нему руку:
– Зомби, что с тобой сталось… Как… Друг мой. – Ярость переполняла его, он обхватил голову руками, скривив рот в немом вопле.
Почему? Почему так? Не так все должно было быть. Они должны были покончить с собой вместе, плечо к плечу, принеся певицу в жертву Сатане. Таков был уговор.
“Почему ты нарушил уговор?”
Боль накрыла Мантоса, обрушившись на него с силой штормового вала. Его ослепила безжалостным светом истина.
“Он умер по моей вине. Что я натворил?”
“Если бы не ты… – Ему почудилось, что обугленный манекен поднимается с земли и тычет в него искореженным пальцем. – Если бы не ты… Я бы сейчас был в Ориоло-Романо. С матерью. С Мердером и Сильвиеттой. И всей жизнью впереди. Кем ты себя вообразил, что обрек меня на такую смерть?”
Мантос, свернувшийся клубком у двери, поглядел на себя. На черную тунику, которую сшил из старого списанного занавеса кинотеатра “Фламинго”. На Дюрандаль, купленный на eBay. Что за нелепый пафос.
– Что же я делаю? – прошептал он, надеясь, что обугленный манекен ответит ему.
Комок боли разорвался гранатой в горле. Он часто заморгал глазами, слезы затуманили взгляд. Жалкий игрушечный театр, в котором Саверио Монета, работник фабрики “Тирольские судовые плотники”, вообразил себя злым и коварным, как Чарльз Мэнсон, рухнул у него на глазах. Сатана, великий Мантос, Звери Абаддона, убийство Лариты – все это был бред, выдуманный жалким человечишкой с большими претензиями, отправившим на тот свет парня в состоянии тяжелой депрессии.
На четвереньках, рыдая как дитя, он подполз к останкам ученика.
– Прости меня, Эдо… – Саверио взял его за руку, которая просыпалась пеплом между пальцами. – Что мне делать? Скажите, что мне делать.
Но никто не мог ему этого сказать. Он был один. Один-одинешенек в своем горе. Зомби нет в живых. Серена и старый хрыч мечтают о его смерти. Мердера и Сильвиетту он потерял.
Он сел и отер лицо, продолжая шмыгать носом.
Он должен забрать останки Зомби и похоронить их. Или бросить их в воды озера Браччано.
Саверио вытер слезы.
– Я тебя здесь не брошу… Не бойся. Я отвезу тебя домой. В Ориоло. Пока покончить с этими глупостями.
Он поднялся и посветил фонариком вокруг. Необходимо было найти большую коробку. Идеально бы подошла синяя сумка из ИКЕА.
Саверио заметил, что на панели прикреплен сложенный вчетверо листок. Он подошел поближе и увидел, что на нем написано: “Для Сильвиетты”. Он снял записку и собирался ее развернуть, когда у него за спиной кто-то весело воскликнул:
– Народ! Чуете, какой вкусный запашок! Жареное мясо! Ура! Мы нашли его! Какой, однако, облом этот праздничек. Кьятти нищеброд, даже за свет не заплатил.
60
Полуночная паста
Фабрицио отвел Лариту в сторону и сказал ей вполголоса:
– Сейчас мы с тобой спокойно развернемся и уйдем из этого места. Вернее, убежим. У меня дурное предчувствие.
– А эта несчастная? – Певица кивнула в сторону Мары Бальоне Монтуори, продолжавшей распутывать волосы вилкой. – Как с ней быть?
– Мы не можем взять ее с собой, с ней далеко не уйдешь. Как только найдем кого-нибудь, отправим сюда за ней.
Ларита колебалась:
– Не знаю… Оставлять ее здесь одну мне кажется нехорошо.
– Хорошо, поверь мне. – Фабрицио взял Лариту за руку и повел за собой на причал. – Если я правильно помню, рядом с прудом есть вход на виллу. – Он вытащил из земли длинный бамбуковый шест с горящей керосиновой лампой. – Пойдем.
И они пошли по длинной платановой аллее, оставив позади пруд.
Рой вопросов кружил в голове у писателя. Перед глазами стояли крокодилы, отдирающие шматы мяса от истерзанного тела галерейщика.
Ларита молча шла рядом, понурив голову.
Он собирался поторопить ее, когда заметил, или ему так показалось, какое-то движение в темноте. Он знаком остановил Лариту и прислушался. Ничего. Только слышался вдалеке шум машин на Салариа.
“Видно, почудилось”.
Фабрицио посмотрел на Лариту. Глаза у нее блестели, сама она дрожала.
Фабрицио почувствовал, как сердце разрывается на кусочки. Он взял ее за руку:
– Мы почти пришли.
Они снова двинулись в путь.
– Что там? – взвизгнула Ларита, отскочив назад.
Фабрицио замер.
– Где?
– На том дереве.
Фабрицио, чувствуя, как ноги становятся ватными, поднял лампу в сторону, куда показывала Ларита. Ничего не были видно. Он шагнул вперед, водя перед собой лампой. Ветви деревьев свисали над дорожкой. Ничего там не было, но вот черт, по спине бежали мурашки. На лбу выступил холодный пот… это еще что?
Темный силуэт на ветке дерева.
“Обезьяна?”
Это не могла быть обезьяна. Слишком большой.
“Горилла”.
Слишком толстый. Мелькнула мысль, что это статуя, подвешенный манекен.
Он отпрянул, и слабый свет лампы выхватил из темноты всю крону дерева. Там висели еще два…
“…Человека.
На ветках качаются два толстяка”.
Он развернулся к Ларите и закричал:
– Беги! Быстрее!
Он услышал за спиной приглушенный звук и хрипение. Видимо, один из монстров спрыгнул на землю.
Фабрицио пустился бежать что было сил. Лампа погасла, остался лишь дальний свет огней лагеря.
Он несся без оглядки, как еще ни разу в жизни, чувствуя, как щебенка скрипит под подошвами и воздух кружит вихрем в горле.
Он надеялся, что Ларита где-то рядом.
А если она отстала?
“Обернись! Остановись! Позови ее!” – кричал в уши внутренний голос.
Он хотел бы остановиться, но мог только бежать и молиться, что она делает то же самое.
Но через несколько десятков метров он услышал ее крик.
“Они схватили ее! Проклятие, они ее схватили!”
Не останавливая бег, он обернулся. Все было погружено во мрак, и из этого мрака доносились ее крики и гортанные звуки монстров.
– Фабрицио! Помоги мне! Фабрицио!
Он остановился, сгибаясь пополам от боли в селезенке, и вздохнул:
– Староват я для такого дерьма. – Потом с неожиданной храбростью крикнул: – Отпустите ее, ублюдки! – И пошел назад, зажмурившись и отчаянно молотя руками, словно надеясь напугать, прогнать, уничтожить их.
Но споткнулся, упал, ударившись челюстью о щебенку. Несмотря на боль, он встал, сплевывая кровь, и в тот самый момент, как он поднимался, кулак или дубинка, что-то тяжелое, опустилось с невероятной силой ему на правое плечо, и он снова оказался на земле; с криком, от которого разрывались виски, он снова попытался подняться, но другой кулак заехал ему прямо в живот.
Фабрицио сник, как порванный футбольный мяч, в глазах взорвались тысячи оранжевых искорок. Из него вышел весь воздух, который был в легких, дыхание остановилось, и, агонизируя, он почувствовал, как чьи-то громадные руки берут и поднимают его с той же легкостью, с какой человек поднимает пакет с покупками.
Гигант взвалил его на плечо и понес куда-то. Фабрицио открыл глаза. Розовеющее небо было над ним, он мог коснуться его рукой и слышал хриплый шум в своих скукожившихся легких, которые, как вакуумная упаковка, втягивали в себя воздух.
И, говоря себе, что он сможет восстановить дыхание и не умрет, он осознал, что темнота была чем-то большим, нежели просто отсутствие света. Она была стихией, которая поглотит его.
Тупой удар в затылок вышиб из него эту последнюю мысль.
61
– Что ты тут хомячишь? Поделись с нами. Не жлобствуй.
Саверио Монета увидел в дверях три физиономии. Самого высокого с длинной челкой и в очках без оправы он точно видел по телевизору, вероятно, это был телеведущий. Второй, низколобый коротышка, больше смахивал на политика. Третий, хм… Его лицо было ему незнакомо.
Одетые в охотничьи костюмы от Ральфа Лорена, с блестящими от геля волосами, с бутылками шампанского в руках, они мнили себя сильными мира сего, но на самом деле были лишь тройкой пьяных говнюков.
Саверио в говнюках разбирался. Он рано познакомился с этим сортом людей, еще в школьные годы. Обычно они сбивались в шайки, чтобы чувствовать себя всесильными. Если ты попадался им на мушку и они понимали, что ты хочешь, чтобы от тебя отстали, они начинали кружить вокруг тебя, как голодные гиены.
В лучшем случае они поджидали тебя после школы и, придравшись к любой мелочи, затевали ссору, колотили, и этим дело заканчивалось. В других же случаях они строили из себя друзей, были славными и компанейскими, заставляя поверить, что ты можешь быть одним из них, – и когда ты, как идиот, ослаблял защиту, они разбивали тебе сердце, опустив тебя и втоптав в грязь, а потешившись, выкидывали, как сломанную игрушку. В воскресенье, однако, они шли на мессу с родными и принимали причастие. По окончании средней школы они на папенькины денежки отправлялись учиться за границу. Там они “брались за ум” и возвращались в Ориоло уже адвокатами, финансовыми консультантами, стоматологами. Внешне приличные люди, в душе они по-прежнему оставались говнюками. Нередко такие шли в политику и разглагольствовали с трибуны о Боге, семейных ценностях и родине. Вот они, новые рыцари католической культуры.
Саверио быстро сунул в карман записку Зомби. Он прищурил глаза, а губы вытянулись в сардоническую ухмылку.
– Хочешь знать, что я ем?
Тип с бородкой возликовал:
– Мы с тобой понимаем друг друга, брат мой. Покажи свои сокровища.
Политик добавил:
– Поделись ими с друзьями.
Саверио повернулся и поднял с земли тело Зомби. Удивительно, как мало он весил.
– Что предпочитаете, бедро или руку? – И, сделав страшные глаза, развернулся к ним с обугленными останками в руках.
Троица вначале не поняла, что это. Бородатый шагнул вперед, потом шарахнулся назад, выписав неуклюжую тарантеллу.
– О боже…
– Что это за чертовщина? – Политик схватил за локоть телеведущего.
– Похоже на обуглившийся труп. Глянь только, какая гадость, – заключил третий, уронив бутылку шампанского, разлетевшуюся на тысячу осколков.