Да будет праздник Амманити Никколо
“Хороший знак. Знак жизни”.
Он пошел навстречу солнцу. Зевая, миновал рощу, но вдруг застыл как вкопанный перед захватывающим дух зрелищем.
В этом месте между деревьями открывался просвет. Вдалеке виднелась трасса Олимпика, как всегда по утрам забитая машинами, пустынные поля для регби спортивного комплекса Аква-Ачетоза, неподвижная серая излучина Тибра. Еще дальше поблескивала крышами автомобилей эстакада проспекта Франции и зеленел холм Флеминга.
“Рим”.
Его город. Самый прекрасный и древний в мире. Он никогда не любил его с такой силой, как в этот момент.
Фабрицио принялся вызывать в памяти бар, римский бар, не важно какой. С барменом в пиджаке и галстуке, проворно двигающимся в тесном проходе за усыпанной сахарной крошкой стойкой бара. Круассаны с кремом. Фаготтини с яблоками. Трамезини. Дребезжание отправляемых в раковину блюдечек и чашек. Звяканье ложечек. Свежий номер “Коррьере делло спорт”.
Фабрицио почти вприпрыжку спустился с пригорка. Если память ему не изменяла, выход был в этом направлении. Он нашел дорожку и, перескакивая через две ступеньки, стал спускаться по лесенке, ведущей через лес к пруду.
На полпути лестницу перегораживал какой-то странный предмет. Фабрицио замедлил шаг. С виду он был из металла и имел колесики. Подойдя немного, он понял, что это.
Инвалидное кресло.
Оно завалилось набок. Ниже на ступенях лежало тело. Фабрицио, не дыша, подошел ближе.
Вначале он его не признал, но потом увидел лысую голову, оттопыренные уши. Калосборник от “Vuitton”.
Фабрицио схватился за голову. “О боже, это Умберто Кручани”.
Старый мастер, распростертый на земле и без своего кресла, казался раком-отшельником, которого вытряхнули из раковины.
Фабрицио не было нужды прикасаться к нему, чтобы понять, что он мертв. Под густыми темными бровями таращились в пустоту глаза. Беззубый рот разинут. Руки окоченели.
Судя по всему, он упал с лестницы.
Фабрицио склонился над трупом великого писателя и прикрыл ему веки.
Ушел еще один мастер. Автор “Западной стены” и “Хлеба и гвоздей”, шедевров итальянской литературы семидесятых, покинул эту землю, и с его уходом мир понес невосполнимую утрату.
Фабрицио Чиба всхлипнул, потом еще и еще. Он не пролил ни слезы во время этой дикой ночи, а теперь разрыдался как ребенок.
Плакал он не от горя, а от радости.
Высушив слезы, он погладил пергаментное лицо мертвеца и решительным движением сорвал 40-гигабайтную флеш-карту с его шеи.
Шмыгнув носом, Чиба улыбнулся:
– Спасибо, маэстро. Ты спас меня.
И поцеловал его в губы.
77
Ларите удалось вылезти из колодца. Корни помогли ей добраться до верха.
Теперь она, низко опустив голову, шла по лугу, на котором мирно паслись антилопы гну, буйволы и кенгуру.
У нее перед глазами стояла та же картинка: рука Мантоса касается ее руки, отдает ей записку и исчезает в черной пучине.
Она вытащила из кармана насквозь промокший листок. Сверху было что-то написано, буквы расплылись, но их еще можно было прочесть.
“Сильвиетте”.
Кто такая Сильвиетта? А главное, кем был Мантос?
Герой, появившийся из ниоткуда и пожертвовавший собой ради ее спасения.
Может быть, Сильвиетта – его возлюбленная.
Певица собиралась развернуть записку, когда услышала полицейские сирены.
С клочком бумаги в руках она бросилась бежать навстречу им.
78
Завтрак с круассанами
Пожарники после нескольких часов работы сумели пробить брешь в окружающей виллу стене. Это оказалось проще, чем взламывать стальные ворота. Место, вокруг которого помимо полицейских машин и десятков автомобилей “скорой помощи” собрались зеваки, журналисты, фотографы, оцепили. Гости выходили мелкими партиями. Многие с трудом держались на ногах, бригады санитаров тут же укладывали их на носилки. Кормана Салливана запихнули в надувную барокамеру. Антонио, кузен Саверио, с тюрбаном из бинтов на голове согревался горячим чаем. Пако Хименес де ла Фронтера и Миша Серов говорили по сотовому. Кристина Лотто обнимала мужа. Маг Даниэль в одних трусах о чем-то спорил со стариком Чинелли и одетым как акробат китайцем.
Ларита пробралась сквозь толпу. От волнения у нее сильно билось сердце и дрожали руки.
Молодая медсестра подошла к ней с одеялом в руках:
– Идемте со мной.
Певица жестом отклонила помощь:
– Минутку… Одну минутку.
Где же он? “А если…” Она не стала додумывать эту слишком горькую мысль.
Его нигде не было. Потом она заметила журналистов, обступивших кого-то кружком. В центре его Фабрицио отвечал на вопросы репортеров. Хотя он был закутан в серое одеяло, казалось, был в прекрасной форме.
Груз упал с сердца Лариты. Она подошла поближе, чтобы на него полюбоваться.
“Мамочки, как же он мне нравится”.
К счастью, он ее не видел. Она сделает ему сюрприз, когда он закончит с журналистами.
79
– Итак, расскажите нам… Что же произошло? – спросила Рита Баудо с 4-го канала.
Фабрицио Чиба решил не говорить с прессой, быть, как всегда, хмурым и неприступным, но, увидев, как журналисты толпой бросились навстречу ему, позабыв о других вип-гостях, не удержался от того, чтобы польстить своему самолюбию. И потом рука, которую он держал в кармане, сжимала флешку Кручани, вселявшую в него 40 гигабайт силы и отваги. Свободной рукой Фабрицио потеребил мочку уха и придал взгляду выражение выжившего в катастрофе.
– Что тут скажешь. Мы оказались в западне у одержимого манией величия психопата. Таков печальный эпилог высокомерного гордеца, возомнившего себя Цезарем. В определенном смысле персонаж трагический, фигура из иных времен… – Он мог бы витийствовать до вечера, но решил закруглиться. – В самое ближайшее время я напишу хронику этой ужасной ночи. – Когда фотограф направил на него объектив, он тряхнул челкой, спадавшей ему на горящие глаза.
Но Рита Баудо не унималась:
– Как же так? Вы больше ничего не хотите рассказать?
Фабрицио поднял руку, словно говоря: несмотря на пережитый эмоциональный шок, он оказал прессе милость и сказал пару слов, но теперь нуждается в покое.
– Простите меня, я очень устал.
В этот момент с деликатностью форварда регби в круг репортеров ворвалась Симона Сомаини.
Светловолосая актриса была закутана в крохотное одеяло Красного Креста, намеренно обнажавшее умопомрачительные груди с выпуклыми как два наперстка сосками под разодранным бюстгальтером, плоский живот и заляпанные грязью узенькие стринги. Пережитое в катакомбах придало ей несколько изможденный вид, что делало ее более человечной и одновременно еще более сексуальной.
– Фабри! Вот ты где! Я боялась… – воскликнула она и чмокнула его в губы.
Зеленый глаз Чибы широко раскрылся, на десятую долю секунды выразив сомнение, потом веко опустилось, и они сплелись в объятиях под щелканье вспышек.
В этот момент с Симоны, как занавес, свалилось одеяло, демонстрируя ее безупречные 100–60–90.
Когда у них закончился кислород, она прижалась волосами цвета саванны к его шее и вытерла блестящие от вспышек глаза.
– В эту ужасную ночь, несмотря ни на что, мы поняли… – Она обратилась к Фабрицио. – Ты сам им скажешь?
Фабрицио недоуменно выгнул бровь.
– Что, Симона?
Актриса замялась, потом пришла в себя, склонила вбок голову и смущенно зашептала:
– Давай им скажем. Хоть раз в жизни не будем прятаться. Мы же тоже люди… Особенно в такой день. После этой ужасной ночи.
– Нельзя ли поконкретнее? – попросила ее журналистка из “Рандеву”.
– Ну, не знаю, могу ли я об этом говорить.
Корреспондент с “Феста итальяна”{Популярное телешоу.} сунула микрофон ей в лицо.
– Прошу тебя, Симона, расскажи.
Фабрицио понял, что Сомаини – гений, так бы и расцеловал ее. Вот роскошный финал, достойное завершение, которое сделает его главным героем праздника, вызывающим всеобщую зависть. Он сжал в кармане флеш-карту, набрал воздуха и сказал:
– Мы поняли, что созданы друг для друга.
Новость вызвала бурю аплодисментов со стороны журналистов, работников Красного Креста и зрителей за ограждением.
Симона, как кошка, потерлась носом о его шею:
– Я буду твоей Мэрилин.
Фабрицио попросил минуту внимания.
– И еще, чтобы отметить такое событие, я хочу вам первым сообщить важную новость. Я наконец закончил свой роман. – И добавил: – И публиковать его буду не в “Мартинелли”.
Сомаини крепко обняла его, отведя назад изящную ножку.
– Милый, какая чудная новость! Мне не терпится его почитать. Это будет шедевр.
Громко гудя, показался большой черный “порше-кайен”. Из окошка высунулась круглая физиономия Паоло Бокки. На его лице еще читались следы перепоя. На правом сиденье храпел Маттео Сапорелли.
– Шикарная вечеринка! Лучшая за последнее десятилетие! Ребята, вас подвезти?
Фабрицио взял Симону за руку.
– Да, в аэропорт.
– Без проблем! – ответил пластический хирург.
– Куда ты меня везешь, милый? – заворковала Симона.
– На Майорку.
80
Ларита наблюдала всю сцену вплоть до поцелуя.
Потом надела спортивную кофту, натянула на глаза капюшон и покинула этот кромешный ад прежде, чем кто-то ее узнал.
Она держалась молодцом, не разревелась.
С ее невезучестью этой ночью она очередной раз напоролась на подлеца. Хорошо еще, что он выбыл из ее жизни, не успев нанести вред.
В руке она держала записку, которую дал ей Мантос. Осторожно, стараясь не порвать, Ларита развернула ее. В ней было пять размытых строчек:
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ
Кто-то побеждает в Мерано,
Кто-то ищет нефть,
Кто-то пишет маслом,
…Кто-то носит очки
…Кто-то, в общем и целом…
Рино Гаэтано. Небо все голубей.
После страшной ночи гала-представления и смерти Саса Кьятти вилла Ада вернулась во владение города. Римляне снова стали здесь бывать, словно эпохи Кьятти никогда и не бывало.
О тех событиях и в самом деле мало что напоминало. Мемориальная доска с именами погибших вип-гостей у входа со стороны виа Панама. Колеса вагончика, уже успевшие обрасти плющом.
Несколько бородавочников и Джино с Нунцией – пара жирных, как индюки, грифов, роющихся в урнах с мусором. Остальных животных развезли по биопаркам страны.
В остальном же вилла Ада осталась такой, какой была всегда. Громадным, запутанным, грязным, колючим пыльным приютом нелегальных иммигрантов, бездомных собак и крыс. Столетние пинии, прогнившие до самой сердцевины, продолжали валиться на прохожих. Лужайки снова заросли колючими кустарниками. Пруды опять стали мутными и зловонными рассадниками тигровых комаров, обиталищем нутрий и водных черепах. В парке вновь появились собаки без намордников, полицейские, флиртующие с девушками-бебиситтерами, велосипедисты с ног до головы в светоотражающей экипировке, кубинские барабанщики, марихуанщики и старички на скамейках.
29 апреля, ровно через четыре года после злополучной ночи, в солнечный, но еще прохладный день римской весны в парк наведались и Мердер с Сильвиеттой.
Расстелив плед, они выложили на него яичницу с макаронами, рисовые крокеты и пиццу с грибами.
Три года назад они решили посвящать этот день памяти Мантоса и Зомби.
Не то чтобы они устраивали что-то помпезное, но все-таки. Они брали себе выходной (Мердер и Сильвиетта открыли в Ориоло семейную фирму по уходу за терракотовыми полами), садились в свой “форд ка” и ехали в Рим. Если выдавался погожий денек, как сегодня, – устраивали пикник, читали, иногда им даже случалось вздремнуть на свежем воздухе.
Так они поминали своих друзей.
Этот раз был особенный. Они взяли с собой Брюса, их двухлетнего сынишку, который уже ходил и, если не присматривать за ним, пускался в путь и бог весть куда мог забрести на своих маленьких ножках.
Сильвиетта подняла глаза от книги.
– Сходи, что ли, за ним… – попросила он мужа.
Мердер, зевая, поднялся с земли.
– Вижу, нравится тебе книга, а?
– “Свет в тумане” просто потрясающий. Я не могу оторваться. По-моему, даже лучше “Львиного рва”. Чиба стал настоящим писателем. И потом, все эти истории крестьян Паданской долины такие трогательные.
Мердер откусил пиццы.
– Как у него получается вжиться в этот мир? Сам-то он всю жизнь прожил в Риме.
– Он гений. Чистый талант. Помню, когда он на празднике читал стихи. Какой необыкновенный человек. – Сильвиетта огляделась. – Давай-ка, папочка. Сходи за Брюсом.
Мердер потянулся.
– Хорошо, моя королева, я приведу к тебе твое чадо. – Он чмокнул жену и отправился к каруселям, куда утпал малыш.
Сильвиетта проводила взглядом удалявшегося мужа. Надо обязательно подшить ему замахрившиеся по низу джинсы. Потом она снова окунулась в роман. Ей оставалось меньше пятидесяти страниц. Но через каких-то три минуты до нее донесся голос Мердера:
– Дорогая… Дорогая… Скорее иди к нам.
Сильвиетта закрыла книгу и оставила ее на пледе. Мужа и сына она нашла рядом с щенком немецкой овчарки. Мальчуган протягивал к животному ладошку, а щенок, виляя хвостом, прыгал вокруг него.
Брюс не боялся. Наоборот, он задорно смеялся и старался поймать его.
Сильвиетта подошла к сыну.
– Милый песик, правда?
Мердер приласкал щенка, и тот тотчас перевернулся лапами вверх, чтобы ему почесали живот.
– Может, нам стоило бы завести собаку. Смотри, как Брюс веселится.
– А кто будет с ней гулять?
Мердер пожал плечами.
– Я. Что за вопрос?
– Не верю, – хмыкнула Сильвиетта и шутливо ткнула мужа кулачком в плечо.
Мердер взял на руки Брюса, тот захныкал.
– Давай-ка пойдем перекусим, а то все остынет.
Но, вернувшись, они обнаружили, что на их пикник кто-то покусился – исчез пакет с крокетами и яичница.
Мердер нахмурил брови и уперся руками в бока.
– Ты только погляди, что творится! Уже на минуту и отойти нельзя…
Сильвиетта подняла с земли сумку.
– Деньги, правда, не взяли.
Мердер показал пальцем на раскрошенный крокет под лавровым кустом.
Супруги тихонько подкрались к кусту. Вначале они ничего не увидели, потом заметили, что под ветками укрылся человек в ветхом спортивном костюме и странном головном уборе из голубиных перьев и бутылок от кока-колы. Он доедал их пикник.
– Эй! Ты! Вор! – рявкнул Мердер. – Отдай мою яичницу!
Человек, застигнутый врасплох, от испуга вздрогнул. На мгновение он обернулся и посмотрел на них, потом подобрал с земли яичницу и, прихрамывая, скрылся в листве.
Супруги застыли в немом изумлении.
Сильвиетта прикрыла ладонью рот.
– Только не говори, что это…
Мердер продолжал вглядываться в кусты, потом сглотнул и посмотрел на жену:
– Нет. Не буду тебе этого говорить.
А теперь к благодарностям.
Прежде всего я хочу отблагодарить Антонио Мандзини. Спасибо, друг мой, без твоего вдохновенного праздношатания, без твоих фантазий и подсказок эта история не появилась бы на свет. Затем благодарю Лоренцу, смотрящую вперед дальше моего, и свою чудесную семью. Особая благодарность Верено, Марино, Массимо и Сауро за то, что они соорудили мне лучшее в мире убежище, и Марко, дирижеру этого веселого безумства. Спасибо Северино Чезари и Паоло Репетти, Антонио Франкини, Кайли Дуст и Франческе Инфашелли за то, что под держивали меня, пока я греб против течения.
Ах да, как я могу забыть Ннн… ннн… ннн… нтвинки и Никаредду, моих молчаливых и внимательных спутниц. Разумеется, этот роман – плод моей фантазии и беспокойных снов. Если вы усмотрели в нем параллели с действительностью, это меня не касается. По части истории виллы Ада и Олимпийских игр мне пришлось порастрясти Википедию и другие сайты. И еще одну вещь мне необходимо сказать. Вилла Ада находится в крайне плачевном состоянии. Одно из последних зеленых легких мегаполиса, задыхающегося от смога и оглушаемого шумом транспорта, умирает. Если власти в самом ближайшем времени не попытаются вылечить вековые пинии (“лечить” не значит “спиливать”!), не займутся очисткой прудов и ремонтом разрушающихся построек, мы потеряем еще один уголок этого старого усталого города, имя которому Рим.
До встречи.
Во время работы над романом не подверглось жестокому обращению и не было покалечено ни одно животное.
Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!
От издателей
Обширные послесловия в изданиях современной переводной прозы, подписанные докторами и кандидатами филологических наук, канули в лету вместе с Главлитом, и слава богу. “Простому читателю” (а на самом деле – цензору) не нужно больше объяснять, что, вводя откровенную эротическую сцену, автор на самом деле разоблачает фальшивую буржуазную мораль, а психов-леваков, бредящих мировой революцией, высмеивает исключительно в силу своей классовой ограниченности.
Но книги, подобные этой, в послесловии все-таки нуждаются. Потому что для неитальянского читателя, даже если он своими ногами исходил упомянутые римские улицы и парки, останутся по большей части непонятными прозрачные намеки, разбросанные Амманити по страницам своего четвертого романа. Самый колкий из них – это, конечно, Сальваторе “Сас” Кьятти – нахрапистый “новый итальянец”, нувориш, возомнивший себя “восьмым царем Рима” и действительно не лишенный своеобразного величия. Дляитальянца в этой гротескной фигуре мгновенно проступает совершенно реальный Сильвио Берлускони, Кавалер, как называют его поклонники. Хотя автор, конечно, позаботился о том, чтобы избежать судебных исков: Берлускони родился не в бедной южной семье, а в семье миланского банковского служащего, не находился под следствием и уж точно никогда не принимал участия в угоне скота – обычной практике мелких мафиозных ячеек на юге Италии. На это особенно напирают его горячие приверженцы: “его обвиняют во всех преступлениях, не хватает только скотокрадства”, пишут они. Но сам тип личности и мышления, хорошо передаваемый небезызвестной русской песней “Я куплю тебе новую жизнь”, – безошибочно указывают на Кавалера, обожаемого мелкими и крупными бизнесменами и ненавидимого интеллектуалами.
Не менее красноречива и фигура Маттео Сапорелли – молодого автора супербестселлера “Злоключения человека вкуса” и явственного конкурента Чибы в амплуа “властителя дум” и “рассерженного молодого человека”. Любой итальянец мгновенно узнает в нем реального Паоло Джордано, автора единственного пока что меланхолического романа с не менее странным названием “Одиночество простых чисел”, мгновенно разлетевшегося в миллионе экземпляров, переведенного на множество языков (включая русский), экранизированного и принесшего 26-летнему автору в 2008 году премию “Стрега”, – сразу после того, как ее получил в 2007 году 41-летний Амманити…
Значит, раз Сапорелли – это в точности Джордано, то Франческо Чиба – это в точности сам Амманити? А “зуб” героя на издательство “Мартинелли”, жадные топ-менеджеры которого гордятся тем, что торгуют книжками как ботинками, – это реальная обида автора на реальное “Фельтринелли”? Все несколько тоньше: из “большой тройки” итальянских издательств именно с “Фельтринелли” Амманити дела никогда не имел, а вся его писательская карьера разворачивается между “Мондадори” и “Эйнауди”, объединенным ныне в один холдинг (но сохраняющим самостоятельность на уровне редакции – чем Амманити и пользуется). Да и вообще – достаточно посмотреть на недавние фотографии Амманити, чтобы убедиться: про него, в отличие от его героя, никак не скажешь, что ему “нельзя было дать больше тридцати пяти” и что он “худой и подтянутый без всяких спортзалов”.
выдал желаемое за действительное, как плоский живот. Такой ярлык действительно прилип к Амманити в 1996 году – после одновременного выхода сборника коротких чернушных рассказов “Грязь”{Русское издание – “Симпозиум”, 2005.} и антологии “Молодые каннибалы” (или “Юные людоеды”, Giovent Cannibali). Именно тогда о выросших на палп-фикшне и компьютерных стрелялках городских “каннибалах” заговорили как о цельном явлении, взорвавшем благостные, но несколько застоявшиеся воды самой древней литературы Европы.
После “Грязи” последовали два очень удачных романа – “Я заберу тебя с собой”{Русское издание – “Иностранка”, 2011.} (1999) и “Я не боюсь” (2001){Русское издание – “Иностранка”, 2010.}. К обоим, особенно ко второму, как нельзя лучше подходят слова, отнесенные к выдуманному “Львиному рву”: “коротенький, легко читающийся роман”. И к нему же вполне относятся восторги, расточаемые героями “… праздника”. А еще, как можно убедиться, заглянув в русское издание, выходящее одновременно с настоящей книгой, – названия “Я не боюсь” и “Львиный ров” не так уж далеки друг от друга.
В 2006 году Амманити выпускает большой серьезный роман “Как велит Бог”{Русское издание – “Иностранка”, 2009.}, к которому тоже вполне применимы слова, отнесенные в “…празднике” к “Сну Нестора”, – “нужная книга, роман зрелого автора”… которая, однако, расходилась куда хуже, несмотря даже на “Стрегу” и немедленную экранизацию, сделанную тем же Габриэле Сальваторесом, что экранизировал “Я не боюсь”. Кстати, Амманити указан в обоих фильмах как автор сценария, так что жалобы его двойника на то, что киношники “даже не пожелали с ним встретиться” и “отвалили ему кучу денег при условии, что он не будет путаться под ногами”, – по меньшей мере преувеличены.
Но не преувеличением является то, что от Амманити действительно давно ждут “большого романа”, “настоящего романа”. А такие ожидания могут довести до белого каления и куда более устойчивого человека, чем писатель, сделавший своим фирменным знаком душевный надрыв и “изнанку жизни”. Так что язвительный и беспощадный ко всем, включая самого себя, “Да будет праздник” – это не просто злая сатира на берлускониевскую Италию и на выродившуюся в банальные корпоративы римскую “сладкую жизнь”, но и свидетельство: с самоиронией и трезвым отношением к себе любимому у Амманити, в общем и целом, все в порядке, несмотря ни на что. Значит, надежда на “большой роман” не угасла. Будет ли это история сардинских рыбаков или паданских крестьян? Посмотрим. Но с чужой флешки эта история выкрадена не будет, это уж точно.
Читать бесплатно другие книги:
