Школа на краю земли Мортенсон Грег

Глава 10

Слово Сарфраза

Никто никогда не живет полной жизнью, кроме матадоров.

Эрнест Хемингуэй. «И восходит солнце (Фиеста)»

Наши проекты по организации палаточных школ для детей из долины Нилум шли своим чередом, а тем временем в Патике учителя из «Гунди Пиран» тоже работали не покладая рук. Первого ноября открылись классы в добытых Шаукатом Али у пакистанских военных палатках. Но в первый день пришло всего семь девочек и несколько педагогов. Среди них была Саима Хан, которая являлась на работу каждый день, несмотря на серьезный перелом ноги, полученный во время землетрясения.

Заниматься было непросто: большинство учениц еще не оправились от шока, к тому же все книги и тетради пропали. Даже карандаши и ручки были большим дефицитом. Шаукат начал первый урок с чтения поэтических и религиозных текстов. «Литература, особенно духовная, очень полезна для юных умов, – сказал он своим слушательницам. – Так что займемся пока этим».

Через несколько недель все в округе узнали, что школа снова открылась, и дети стали постепенно подтягиваться. К середине декабря их было уже сто сорок пять – замечательный результат, если учесть, что после катастрофы выжили всего сто девяносто пять учениц.

Зиму 2006 года они ютились в палатках без электричества и воды, кутаясь в одеяла. Красный Крест привез им гуманитарную помощь – несколько коробок одежды, которая тоже помогала согреться в холода. Некоторые девочки ходили в черных кожаных летных куртках, другие примеряли на себя синие клубные пиджаки. Кто-то наматывал на шею шелковые шали, кто-то надевал лыжные костюмы компании Nordic. Одна пятиклассница расхаживала в гламурном ярко-розовом пальто, которое могло бы запросто оказаться в гардеробе певичек из группы Майли Сайрус.

К общему дискомфорту добавлялось и беспокойство по поводу грядущих экзаменов, без которых в Пакистане не обходится переход из класса в класс. И учителя, и ученицы с трудом восстанавливались после пережитого. Было пропущено много учебных часов, и педагоги опасались, что испытания удастся пройти далеко не всем их подопечным. По вечерам многие оставались для дополнительных занятий, чтобы догнать программу.

В марте, когда прошли экзамены, оказалось, что 82 % учениц из пострадавшей от землетрясения школы благополучно набрали проходной балл для перевода на следующий уровень обучения.

Саида Шабир полагала, что это прекрасный результат, особенно учитывая, через что пришлось пройти девочкам и их наставникам. Эти оценки в других обстоятельствах вполне можно было считать нормальными. И в то же время они создавали ложное впечатление благополучия и не давали властям почувствовать всю глубину проблем, с которыми боролась «Гунди Пиран». Через полгода после землетрясения школа по-прежнему не имела стационарного помещения, коммуникаций, учебных материалов. Процесс восстановления всей инфраструктуры в Азад Кашмире шел очень медленно, поэтому не было надежды, что эти вопросы вскоре будут решены. Девочки показали отличные результаты, но будущее их «альма-матер» все равно казалось неопределенным и безрадостным.

Госпожа Шабир в тот момент не ведала, что помощь скоро подоспеет. Человек, который должен был поддержать ее в трудную минуту, уже спешил к ней навстречу. Правда, в пути ему еще предстояло преодолеть немало трудностей и препятствий.

Сарфраз нес огромную нагрузку, курируя палаточные школы в Азад Кашмире. Однако параллельно он занимался еще и развитием проектов в Ваханском коридоре. К маю 2006 года объем работы, которую он вел в Афганистане и Пакистане, почти выходил за грань разумного. Он отвечал за восемнадцать учебных заведений и контролировал прокладку пяти водопроводов в пострадавшей от землетрясения зоне, а также надзирал за строительством семи объектов в Вахане.

Управлять тридцатью проектами одновременно – очень непростая задача. Но дело усугублялось еще и тем, что все они были территориально рассредоточены и находились в двух разных государствах, разделенных высокими и неприступными горами. Чтобы преодолеть расстояние в двести миль из Кашмира в Вахан, нужно было еще и пересечь четыре отдельные гряды – Пир-Панджал, Каракорум, Гиндукуш, Памир.

В Вахане Сарфразу пришлось столкнулся с трудностями, которые оказались посерьезнее работы в зоне стихийного бедствия. После тридцати лет войны в Афганистане было почти невозможно найти профессиональных каменщиков и плотников, и это стоило нам немалой головной боли. Для решения этой задачи мой находчивый друг решил привезти опытных мастеров из Пакистана, чтобы те построили первые школы в Коридоре и одновременно обучили бы своему искусству местных жителей. Вскоре он уже сопровождал группы до двадцати рабочих, пробиравшихся через Иршадский перевал в Вахан. У этих людей не было ни виз, ни паспортов, но Сарфразу удалось договориться с представителями сил безопасности (ими ведал наш старый знакомый Вохид Хан), и власти закрыли глаза на нарушение миграционного законодательства. Каждый переход длился три дня. Каменщики и плотники отправлялись в путь в полпятого утра, шли по четырнадцать часов и лишь потом устраивали привал на ночь. Еды с собой у них почти не было, потому что рюкзаки были набиты инструментами – каждый весил по сорок-пятьдесят килограммов.

Доставив группу к месту назначения, Сарфраз снова пересекал Иршадский перевал, на этот раз на лошади, затем перебирался в «Лендкрузер» и мчался по Каракорумскому шоссе в Азад Кашмир. После одной-двух недель метаний по разным концам долины Нилум его внедорожник снова направлялся на север в долину Чарпурсон. Далее опять в седло и через перевал: посмотреть, как идет строительство, заказать новую партию цемента и бетона, посчитать расходы вместе с Муллой Мохаммедом, бывшим счетоводом талибов. Сарфраз нередко получал от него новые «кирпичики» – пачки купюр, которыми он набивал седельные сумки.

Иногда Сарфраз в одиночку возил по горным дорогам десятки тысяч долларов, завернув их в свою грязную одежду или спрятав под блоками сигарет «К2», которые он беспрерывно курил, называя это «программой профилактики горной болезни».

Переезды туда и обратно через Гиндукуш были тяжелыми. Иногда он обвязывался специальной веревкой, удерживавшей его на лошади даже во время сна. Так можно было ехать почти без остановок. Но подобный ритм жизни вскоре доконал даже его коня: как-то раз по приезде в деревню Сархад тот рухнул как подкошенный и умер. Когда весть о смерти верного слуги Сарфраза достигла Америки, один из членов совета ИЦА пожертвовал четыреста долларов на покупку новой лошади. На эти деньги был приобретен крепкий белый конь по имени Казил, который и по сей день героически трудится на благо школьников Вахана.

Работа была изматывающей, бесконечной и на грани нервного срыва. Она требовала постоянных перемещений, не позволяла выспаться и не оставляла никакого свободного времени. И все же Сарфраз был неутомим. Меня это удивляло и радовало: я ведь тоже колесил как сумасшедший по всем Штатам, собирая деньги для проектов в Пакистане и Афганистане. Слушая отчеты Сарфраза, который звонил мне раз в три-четыре дня, я представлял его себе не как мужчину средних лет с покалеченной рукой, а как некую несокрушимую природную стихию: для меня это был наделенный волей и разумом вихрь, единственный в своем роде, зародившийся в западных Гималаях и с шумом теперь носившийся по горам и долинам.

Однако в то лето мне пришлось за него поволноваться. Пожалуй, так сильно испугаться мне доводилось лишь несколько раз за всю жизнь.

Июнь 2006 года выдался горячим. Строительный сезон был в разгаре, и Сарфраз без конца курсировал между семью точками в Ваханском коридоре. Тед Каллахан, подрабатывавший проводником в горах, позвонил мне 12 июня. Он занимался сбором информации о киргизских кочевниках восточного Вахана для диссертации по антропологии, которую собирался защищать в Стэнфордском университете. Сарфраз должен был свести ученого с нашими киргизскими партнерами. Встревоженный Тед сообщил, что два дня назад Сарфраз почувствовал резкую боль в правом боку. Он с каждым часом слабел, лицо его посерело, поднялась температура. Приступ начался ночью в деревне Бабу Тенги в центральной части Ваханского коридора – в совершеннейшей глуши. Тед, имевший фельдшерскую подготовку, всерьез опасался за жизнь своего спутника.

Мы решили, что необходимо срочно перевезти Сарфраза в селение Калаи-Пяндж, находившееся примерно в тридцати километрах к западу. Увы, в Бабу Тенги не нашлось ни одной машины, поэтому больному и сопровождающим его не оставалось ничего другого, как идти пешком. Сарфраз постоянно спотыкался, а Тед и каменщики поддерживали его под руки. Тем временем я, находясь в офисе в Боузмене, начал звонить всем, кому только возможно, чтобы вывезти своего друга из Вахана. Я позвонил Вохид Хану, партнерам в Госдепартаменте, а также своим знакомым военным, находившимся на базе в Баграме, в пятидесяти километрах севернее Кабула.

Через два часа допотопный советский «уазик» подобрал путешественников посреди дороги. По району уже распространилась весть, что Сарфраз плох и ему нужна помощь. Машина с трудом пробиралась в кромешной тьме по ухабам и огромным ямам, которыми была испещрена дорога. Медленно ползущий автомобиль с жесткой подвеской безжалостно трясло и качало. Никаких обезболивающих, кроме огромной банки с ибупрофеном, которую всегда возил с собой Сарфраз, не было. Но от этих таблеток было мало толку – к тому времени бедняга уже не мог глотать. Мучения, которые он испытал в течение того четырехчасового переезда, были невообразимыми.

Когда машина прибыла в Калаи-Пяндж, Сарфраз попросил остановиться. Он взмолился: «Оставьте меня здесь и дайте спокойно умереть! Дальнейшей дороги я не выдержу».

Однако Тед настаивал на том, чтобы двигаться дальше, и велел водителю ехать в Кундуз, где он надеялся достать транспорт получше и, возможно, получить в местном медпункте хоть какую-то помощь. Они доехали до деревни, подняли на ноги несколько человек, обыскали медпункт и все дома, но никаких лекарств не было и в помине. Сарфраз уже лежал почти в бессознательном состоянии, скрючившись в позе эмбриона. Тед принял решение дать ему отдохнуть в течение дня и только потом продолжать путь.

На следующий день после еще одного тряского путешествия в микроавтобусе они добрались до городка Ишкашим на таджикской границе. Тед разыскал врача; тому было достаточно лишь одного взгляда на больного, чтобы заявить, что его необходимо перевезти на вертолете в Пакистан. Однако даже маловменяемому на тот момент Сарфразу было ясно, что практически невозможно экстренно организовать частный перелет через границу. Но если бы это и было возможно, то вертолет перевез бы его через Гиндукуш в Читрал, а оттуда до ближайшей больницы в Пешаваре еще два дня пути на машине. «Может, лучше продолжать двигаться на запад, пробираясь в Файзабад, где есть аэропорт?» – предложил Сарфраз.

Ни он, ни Тед не знали, что к тому времени со мной связались военные из Баграма и сообщили, что готовы отправить вертолет, чтобы забрать нашего сотрудника из Ишкашима и перевезти в Кабул. Правда, вылет сильно зависел от погоды. Не успел я договориться об этом рейсе, как стало известно, что в Ишкашим прибыли два внедорожника, посланные Вохид Ханом, мигом подхватили Сарфраза и Теда и помчались в Файзабад. Даже за находившимся при смерти Сарфразом было трудно угнаться!

В столице Бадахшана они направились прямиком в больницу, где медики поставили диагноз – тяжелый сепсис. Требовалась немедленная операция. Но Сарфраз категорически не желал оперироваться в Афганистане. Он велел доктору, чтобы тот накачал его антибиотиками, и на следующее утро они с Тедом сели на самолет Красного Креста и отправились в Кабул. Там их уже ждал самолет – с этим нам помог наш старый друг, полковник Ильяс Мирза, отставной пакистанский летчик, в ведении которого сейчас находилась гражданская авиакомпания «Аскари». Самолет приземлился в Исламабаде, за считаные минуты Сарфраза доставили в Объединенный военный госпиталь в Равалпинди – прямо в хирургическое отделение. Его перевозка на родину заняла четыре дня.

На операционном столе выяснилось, что абсцесс поразил желчный пузырь (его удалили во время первой операции) и распространился на печень – с ней пришлось разбираться во «втором туре», через три дня. Все это время за больным присматривали Сулейман и Апо, которые по очереди встречались с врачами, следили за выполнением предписаний, покупали лекарства, собирали счета, кормили строптивого пациента и постоянно информировали меня о его состоянии.

В какой-то момент во время пятидневного пребывания в стационаре Сарфраз походя упомянул, что боль в животе впервые дала о себе знать еще до его последней поездки в Афганистан. Она была достаточно сильной, так что он даже проконсультировался с врачом в Гилгите. Доктор категорически не рекомендовал ему ехать в Вахан и предупредил о необходимости хирургического вмешательства. Реакция Сарфраза на эту новость была простой: он решил, что строительство школ в Афганистане – слишком важное дело и откладывать его нельзя. А операция может и подождать до его возвращения домой.

Сулейман и Апо решили до поры до времени скрыть от меня этот факт, так что я об этом узнал лишь через несколько месяцев.

Когда наконец Сарфраза выписали, я велел ему отдохнуть несколько дней в Исламабаде, а затем направиться домой в Зуудхан, где его ждали особые, специально составленные мной предписания.

Я подсчитал, что Сарфраз пребывал практически в непрерывных разъездах с ранней весны 2005 года. Почти шестнадцать месяцев он работал без отдыха.

«Ты должен провести минимум месяц, а лучше два в Зуудхане, в полном безделье, – кричал я в телефонную трубку чуть позже. – Разрешаю тебе пасти коз, расчесывать Казила и присматривать за женой. Всякая работа и переезды строго запрещены!»

– Вы мне приказываете, сэр? – спросил Сарфраз.

– Да, и эти приказы не обсуждаются. Езжай домой и отдыхай!

– Хорошо, сэр. Слушаюсь.

Через несколько месяцев, когда всплыли все подробности этой истории, я узнал, что он начал планировать возвращение в долину Нилум еще до того, как выписался из больницы в Равалпинди. Через сорок восемь часов после возвращения в Зуудхан он уже прижимался свежими, еще не зажившими швами на животе к рулю красного «Лендкрузера». Сарфраз направлялся в Азад Кашмир.

Когда он прибыл в Музаффарабад, то поразился тому, как мало продвинулись дела за месяц, прошедший с его последнего визита в зону землетрясения. В северной части города, несмотря на все усилия наладить быт, женщины по-прежнему носили воду в пластиковых пакетах. В долине Нилум еще не все тела были извлечены из-под завалов, и спасатели находили все новые останки. Везде работали бульдозеры.

В последующие три недели Сарфраз занимался проблемами палаточных школ и прокладкой водопровода в горных районах. Однажды июльским днем он заметил новый пешеходный мост через реку Нилум, ведущий в Патику, и решил разведать, что происходит на другом берегу. Он пришел на базар в Патику, впервые услышал историю «Гунди Пиран» и подумал, что неплохо было бы зайти в школу и познакомиться с Саидой Шабир.

К его удивлению, она вовсе не обрадовалась посетителю. Визиты благотворителей, журналистов, заинтересованных официальных лиц начали раздражать ее. Саиду охватили гнев и разочарование: никто из визитеров до сих пор так и не приложил ни малейшего усилия для восстановления школьного здания. К моменту прибытия Сарфраза ее терпение было на исходе.

«Что вы здесь делаете и что вам нужно?» – строго спросила Сарфраза директор школы «Гунди Пиран», даже не предлагая ему чашку чая.

Сарфраз вежливо ответил, что был бы очень благодарен, если бы ему позволили осмотреть школу.

«Кажется, вы меня не поняли, – повысила голос она. – Я директор. И прошу вас немедленно покинуть наше учебное заведение. Уходите!»

Сарфраз умел расположить к себе людей. Он без единого звука выслушал последовавший за тем возмущенный рассказ госпожи Шабир о многочисленных гостях, являвшихся каждую неделю, ведших долгие разговоры и никогда не возвращавшихся. Затем он решил представиться: «Ас-салям аалейкум (вообще-то это приветствие обычно произносится перед началом разговора), уважаемая госпожа. Меня зовут Сарфраз Хан, я вырос в деревне, работал некоторое время учителем, а сейчас являюсь представителем Института Центральной Азии, в задачи которого входит развитие женского образования».

После такого заявления директриса неохотно позволила ему в течение десяти минут пройтись по школе. Однако запретила фотографировать, делать заметки, разговаривать с учителями и девочками. Они прошлись по устроенным в палатках классам, а после этого, выйдя на улицу, уселись на какие-то камни вдали от глаз учениц.

«Итак, вы увидели то, что хотели. Извините, что не могу предложить вам ни стула, ни ковра, чтобы присесть, – со вздохом сказала Саида. – Теперь объясните мне, зачем вы сюда пришли?»

«Госпожа Шабир, Институт Центральной Азии – не совсем обычная организация, – начал наш представитель. – Да, мы действительно ведем много разговоров, но помимо этого мы еще и строим школы». Он все же настоял на том, чтобы сделать несколько фотографий, записал размер нанесенного учреждению ущерба и пообещал найти деньги, вернуться и восстановить школу.

«Я поверю, когда увижу все своими глазами», – отрезала она, все еще сомневаясь, но в душе искренне желая верить ему.

Сарфраз не был уполномочен раздавать такого рода обещания. И это озадачивало его. Но, кроме прочего, возникала и более серьезная проблема. Как правило, возводимые ИЦА постройки оказываются более качественными и прочными, чем среднестатистические афганские и пакистанские школы. Мы не сорим деньгами, стараемся экономить, но при этом не жалеем средств на архитектурное проектирование, хорошие материалы и системы обеспечения безопасности учеников. Однако нам никогда не приходилось строить сейсмостойкие сооружения. А школа в Азад Кашмире, безусловно, должна быть такой. В противном случае дети больше не придут туда.

Предшествующие несколько месяцев мы с Сарфразом беседовали со многими учениками и их родителями по всей долине Нилум и поняли: большинство людей не разрешат своим детям посещать занятия в помещении, напоминающем хлипкие бараки, сильно пострадавшие в октябре 2005 года. Чтобы рано или поздно превратить палаточные школы во что-то более капитальное, нам пришлось бы строить по-другому, не так, как это делали власти раньше. К счастью, нам стало известно, что существуют «ноу-хау», которые могли бы помочь решать стоящую перед нами проблему.

В китайской провинции Синьцзян, граничащей с Пакистаном, землетрясения случаются почти так же часто, как в Кашмире. Десятилетиями инженеры западного Китая работали над созданием сейсмостойких конструкций. Лет двадцать назад Сарфразу рассказали об этом китайские специалисты, работавшие на строительстве Каракорумского шоссе (оно как раз проходит через восточную часть его родной долины Чарпурсон). Но совсем недавно до него дошла информация, что китайцы активно пытаются экспортировать эти технологии в Пакистан. А вдруг можно будет использовать их в Кашмире?

В поисках ответа на этот вопрос Сарфраз через три дня после встречи с негостеприимной директрисой отправился в густонаселенный район Исламабада, известный под названием «сектор G9», в представительство китайской фирмы CAC, головной офис которой находился в городе Урумчи в провинции Синьцзян. Он явился в эту контору, чтобы познакомиться с проектами компании.

На первый взгляд постройки китайских архитекторов показались ему малоинтересными. Он почувствовал легкое разочарование: это все было совсем непохоже на то, что мы обычно возводили. Школы ИЦА были красивыми – их отличали необычная каменная кладка, декоративные элементы на фасадах или яркие цвета штукатурки, а здания САС выглядели неказистыми и сугубо утилитарными. К тому же все это выглядело как-то хлипко (хотя понятно, что о доме нельзя судить лишь по внешнему виду). Правда, надо было признать, что за всем этим стояли серьезные научные разработки.

Более пятидесяти лет назад китайцы, экспериментируя с деревянными балками, придумали новую конструкцию, все элементы которой соединялись друг с другом наподобие подвижно скрепленных бревен в хижине. Во время землетрясения такой каркас ходил ходуном, раскачивался из стороны в сторону, но не рассыпался.

Авторы идеи заявляли, что их здания способны выдержать толчки магнитудой до 8,2 балла, и предоставляли на них двадцатилетнюю гарантию.

Воодушевленный всеми этими фактами, Сарфраз решил, что я должен тут же одобрить найденный им вариант, и позвонил мне, тем самым, конечно, выдав себя с головой. Он нарушил все данные мною предписания и покинул Зуудхан! Не дослушав мою гневную тираду, он сразу перешел к деловым вопросам.

Для начала мы решили выяснить, подходит ли для строительства «китайского домика» место, где расположена «Гунди Пиран». Китайские специалисты ответили, что, вероятно, подходит, но нужно сначала посмотреть фотографии. «Ни в коем случае! – отрезал Сарфраз. – В вопросах человеческой безопасности нельзя полагаться на какие-то там снимки. Если вы и впрямь серьезно настроены вести этот проект, то должны немедленно сесть в красный «Лендкрузер» и отправиться в Азад Кашмир!»

За следующие три дня Сарфраз и три инженера из САС объехали несколько предполагаемых строительных площадок в долине Нилум, включая Нусери, Пакрат и «Гунди Пиран». В последнюю они даже привезли с собой чай и печенье, но эти скромные дары не смягчили суровую госпожу Шабир.

«Не беспокойтесь, скоро дело пойдет», – сказал ей Сарфраз перед отъездом.

«Иншалла, – ответила директор. – Но в следующий раз без строительных материалов не появляйтесь».

Во время этой поездки китайцы объяснили Сарфразу всю последовательность действий. Сначала на заводе в Урумчи изготовят алюминиевые рамы-каркасы нужного размера. Затем их перевезут на грузовичках через перевал Хунджераб высотой 4693 метра и доставят в Исламабад и только потом – в Азад Кашмир. После этого специалисты компании соберут всю конструкцию на месте. При этом ее придется монтировать на особом бетонном фундаменте, располагающемся на специальной «подушке» из каменной крошки и стирофома. Такое основание будет гасить подземные толчки. Сарфраз выслушал все и согласился с этим планом.

В Исламабаде он распрощался с потенциальными партнерами, пообещав вскоре связаться с ними, и отправился проверять и уточнять полученную информацию. Он наводил справки у военных инженеров из пакистанской армии, которые разбирались в подобных вещах, а затем обратился за консультацией к группе экспертов, работавших с американскими военными в Азад Кашмире. Также он отыскал в интернете сайты, посвященные исследованиям устойчивости подобных конструкций. После этого он вернулся к китайцам и заявил: «Можем начинать».

«Но мы не приступаем к работе, пока не получим денег», – ответил Янь Цзин, главный инженер компании, и протянул смету, где была подсчитана стоимость возведения трех школьных зданий.

И тогда Сарфраз сел писать мне письмо.

Несмотря на воскресный день, 13 августа я сидел у себя в офисе, начав, как всегда, работу в пять утра. И тут факс на моем столе «ожил», и из него вылез следующий документ:

«Прошу прощения, сэр, но мне срочно необходимо 54000 долларов на строительство трех школ в Азад Кашмире – в Пакрате, Нусери и Патике…»

Далее на трех страницах была указана стоимость материалов – рам, бетона, листового железа, строительных инструментов, а также приблизительные чертежи зданий. Письмо заканчивалось традиционным прямолинейным и категоричным посылом, очень в духе Сарфраза:

«Пожалуйста, обсудите этот проект с советом директоров ИЦА и немедленно переведите средства».

Только тут я осознал, что, оказывается, Институт Центральной Азии собирается заняться возведением сейсмоустойчивых школ.

Надо сказать, что это послание вначале удивило меня и даже вызвало раздражение. Ведь раньше Сарфраз сам говорил, что стоит повременить со строительством стационарных зданий, пока не прекратятся миграции населения и пока ситуация в Азад Кашмире в целом не стабилизируется. Поэтому я думал, что мы в течение некоторого времени, может, даже на протяжении нескольких лет, будем поддерживать палаточные школы. Кроме того, я полагал, что нужно дождаться, пока власти провинции разработают новый регламент строительства, учитывающий опасность новых землетрясений. Тогда мы могли бы взяться за дело, руководствуясь этими предписаниями.

Мне даже не приходило в голову, что мы сами проявим инициативу и займемся строительством школ по новой сейсмостойкой технологии. При условии, что наши сотрудники и так перегружены, а средств не хватает, подобная сложная задача нам не под силу. Так с чего же вдруг появилось это письмо?

Я потянулся за телефоном, чтобы задать вопрос его автору, но он уже звонил сам.

«Ты получил факс?» – осведомился Сарфраз.

«Да. Но давай начнем сначала. Ты, как я понимаю, не сидишь под деревом в Зуудхане и не пасешь коз?»

Ему было неинтересно обсуждать эту тему, и он сразу перешел к другой. Он заявил, что прошел уже год со дня землетрясения, и народ в Азад Кашмире, особенно жители долины Нилум, хотят видеть,что что-то происходит, меняется к лучшему. Пара десятков палаточных школ слишком мало значат на фоне общего отчаяния. А те немногочисленные школьные здания, которые все же были восстановлены силами властей, оказались негодными для использования. Их возвели на руинах по образу и подобию прежних школ, которые так быстро развалились во время подземных толчков и погребли под собой столько детей. Так не может продолжаться, потому что при следующем стихийном бедствии будет еще больше жертв. Необходимо (причем немедленно), продемонстрировать чиновникам, что существуют более безопасные проекты. Стоимость их вполне разумна, так что они осуществимы. Но всем не до того, поэтому нам нужно проявить инициативу и взять ответственность на себя.

– Все это, может, и правильно. Но ты же знаешь, Сарфраз, что все расходы утверждает совет директоров Института Центральной Азии, а бюджет на 2006 год уже давно одобрен и расписан.

– Да, поэтому ты должен убедить их, что в данном случае надо в виде исключения применить другую процедуру. Я знаю, ты сможешь решить эту проблему.

– Сарфраз, совет в ближайшее время соберется только через два месяца. Даже если бы я смог уговорить их, это произойдет не раньше, чем в октябре.

– Мы не можем ждать до октября. Скоро наступит зима. Пожалуйста, позвони им и добейся, что они дали согласие по телефону.

– Погоди, я хочу тебе кое-что объяснить…

– Сэр, – перебил он. – Я дал слово женщине, которая является директором школы.

Ты всегда говоришь, что нужно прислушиваться к людям и проявлять внимание к их потребностям. Я так и делал: слушал, выяснял, а потом дал обещание. Если мы не сдержим его, она нам больше не поверит.

Он вздохнул.

– Ну, так что, ты пошлешь сегодня «козу»?

У Сарфраза и других членов «грязной дюжины» вошло в привычку называть «козой» деньги, переводимые из США. Это реверанс в сторону Хаджи Али, вождя деревни Корфе, которому пришлось в 1996 году отдать двенадцать отличных племенных баранов несговорчивому соседнему «авторитету». За это Корфе получила право построить у себя самую первую школу во всей северной части долины реки Бралду.

По счастью, в то время у нас оставалось еще 75000 долларов из 160000, собранных в помощь жертвам землетрясения. Все, что было нужно, – это разрешение совета на их использование. Но мне по-прежнему казалось рискованным вложить практически все оставшиеся в фонде деньги в высокотехнологичный проект, продвигаемый китайцами в Пакистане. Незадолго до этого Красный Крест создал крупную базу прямо напротив Патики, на противоположном берегу реки Нилум. Так что за нами будут пристально наблюдать все – и местные жители, и иностранные благотворители. Если начинание провалится, мы понесем не только финансовые убытки. Пострадает наша репутация. И, наконец, нужно было подумать и о сроках.

– Сарфраз, уже сентябрь, – взмолился я. – Ты знаешь лучше меня, что никто осенью не начинает строительство в горных районах.

– Это не проблема, сэр. Сейчас еще не поздно. (Кстати, по его расчетам, представленным в письме, все три проекта можно было закончить за месяц.)

– Ладно, а как быть с таможней, через которую придется пройти всем ввозимым из Китая грузам? Ты об этом подумал?

– И это не проблема, сэр. Все уже улажено.

Он уже успел разузнать, что у китайцев подготовлены все таможенные документы и отлажен процесс прохождения границы. Китайские фуры с материалами прибудут на контрольно-пропускной пункт, разгрузятся и перенесут содержимое в грузовики, принадлежащие пакистанской компании. Шести-семи машин хватит, чтобы доставить все необходимое для возведения трех школ.

– Всего месяц от начала до конца строительства, сэр, – уверял меня Сарфраз. – Обещаю, что мы уложимся в сроки.

Но я продолжал сомневаться. Мне казалось, что уж как-то слишком быстро развиваются события. Может, энергия и энтузиазм Сарфраза заставили его с таким оптимизмом смотреть на ситуацию и не дают оценить ее объективно?

– Сарфраз, для того чтобы согласиться на это предложение, мне надо сначала самому разобраться в технологическом процессе, потом поговорить с членами совета, потом…

– Ничего страшного. Перезвони мне, когда примешь решение. Я буду ждать звонка.

И с этими словами он повесил трубку.

Через пять минут он прислал мне еще несколько «километров» факса, в котором приводились сметы, проекты договоров и техническая спецификация. Я взял эту стопку бумаг и поехал в Государственный университет штата Монтана, находившийся поблизости, в соседнем квартале. Мой друг Бретт Ганнинк руководил там строительным факультетом. Он посмотрел чертежи и схемы и подтвердил надежность и качество разработок. После этого я принялся обзванивать членов совета директоров. Каждому следовало привести полный список аргументов в пользу этого проекта: я говорил, что людям нужна надежда, что у нас есть деньги, что мы зададим новый стандарт в строительстве безопасных школ.

«Ну что ж, неплохо. Давайте возьмемся за это», – сказали члены совета.

Надо было перезванивать Сарфразу.

– Сарфраз, – обратился к нему я, прежде чем сообщить о принятом решении. – Ты осознаешь, что, если у нас ничего не получится, мы потеряем доверие людей в Азад Кашмире и нашей репутации – хатам (то есть конец)? Ты ведь понимаешь, насколько это важно?

– Не волнуйтесь, сэр. Американские военные «Чинуки» готовы перевезти грузы в долину Нилум уже завтра. Так ты пошлешь сегодня «козу»?

– Иншалла, Сарфраз. Я пошлю сегодня «козу».

Сарфраз в свойственной ему манере не сказал мне, что уже запустил весь процесс, не дожидаясь моего согласия. Он был уверен, что я скажу «да». Вести о начале нового строительства быстро распространились по всему региону, докатились до Вахана, и бригада самых надежных рабочих из долины Чарпурсон перешла Иршадский перевал, спустилась по Каракорумскому шоссе и оперативно прибыла в Музаффарабад, чтобы помочь китайским инженерам, которые ждали последнего слова, чтобы приступить к делу.

Как только я перевел деньги в Пакистан, работа тут же закипела. Позже я узнал, что на всех трех площадках царило радостное возбуждение, как будто люди собрались на праздник. Наш проект вселял в людей веру, что возводимое новое здание будет действительно лучше старого. Именно поэтому и у пакистанцев, и у китайцев настроение было приподнятым. Такого воодушевления здесь не испытывали уже как минимум год. Рабочие смеялись, шутили, по ночам пели песни. И при этом трудились с нечеловеческим рвением.

Всего через девятнадцать дней все три школы – в Пакрате, Нузери и Патике – были готовы.

Через день или два Сарфраз отправил мне по электронной почте фотографии новеньких зданий. Мы с Тарой, Хайбером и Амирой с интересом их рассматривали. Школа в Пакрате располагалась на пологом склоне холма. В дверях стояла улыбающаяся девочка в цветной дупате. В Нусери сняли классы – их было шесть, и в каждом стояли «парты Фарзаны». Но фото «Гунди Пиран» были самыми необыкновенными.

Школа Саиды Шабир представляла собой одноэтажную постройку на 12 классов длиной 50 метров. Фасад был выкрашен в нарядный белый цвет с красной окантовкой отдельных деталей. Примерно в пятнадцати метрах от здания находилась веранда с металлической крышей на стальных опорах. Здесь тоже стояли парты: дети, которые после 8 октября 2005 года испытывали страх перед замкнутым пространством, могли заниматься на открытом воздухе.

В самом центре бетонного пола веранды строители оставили большой кусок «незамощенной» земли. Здесь были похоронены семь девочек, чьи тела так никто и не востребовал. Они лежат отдельно от своих, вероятно, полностью погибших семей. Могилы расположены ровным рядком, на каждой – строгий камень, а все изголовья обращены в сторону доски.

Каждого, кто когда-либо посещал этот необычный класс, глубоко поражает символичность его устройства. В любой учебный день слова учителя, исполненные красоты и добра, несущие просвещение, оказываются обращены к этим маленьким ученицам, навсегда оставшися в родной школе.

Позже тем же вечером, когда жена и дети заснули, я спустился в подвал и снова открыл на компьютере фотографии. Я не мог налюбоваться на них; я восхищался этим потрясающим достижением. Просматривая эти снимки, я снова вспомнил исполнившееся пророчество отца, сделанное во время открытия Христианского медицинского центра Килиманджаро в 1971 году. Он предсказал тогда, что через десять лет каждое отделение больницы будет возглавлять местный, танзанийский врач.

Именно тогда мне стало ясно: хоть я и не собирался повторять путь Демпси, но все же иду его дорогой. Во всяком случае, сейчас в Азад Кашмире мы наблюдаем не менее впечатляющие чудеса, чем те, что произошли когда-то в Танзании.

Глава 11

Не упустить шанс

История человечества – это гонка между образованием и катастрофой.

Герберт Уэллс

ноября 2006 года, буквально через пять недель после того, как были возведены новые сейсмостойкие школьные здания, принц Чарльз и его супруга, герцогиня Корнуольская, прибыли в Исламабад. Они впервые посетили Пакистан. Во время этого благотворительного путешествия был запланирован визит в Патику: организаторы программы отвели около трех часов на осмотр нескольких местных строительных проектов. Отчасти цель этой поездки состояла в том, чтобы снова привлечь постепенно ослабевающее внимание СМИ к нуждам жертв землетрясения в Азад Кашмире и подчеркнуть, что здесь еще очень много предстоит сделать. По плану высокие гости должны были посетить медицинский центр, созданный Комитетом Красного Креста, немецкий ветеринарный центр, который передал 1500 коров молочной породы местному населению, а также только что восстановленную школу «Гунди Пиран».

Незадолго до этого Шаукат Али, один из первых энтузиастов, ратовавших за открытие школы еще год назад, встретился с представителями британского посольства. Те поручили ему приветствовать принца с супругой. По этому случаю он облачился в кипенно-белый шальвар-камиз и начистил до блеска черные ботинки. Колоритную картину дополняли круглые очки в золотой оправе и окладистая борода моджахеда.

Во время визита были предприняты беспрецедентные меры безопасности. За каждым шагом Чарльза и Камиллы следил целый отряд телохранителей. Все основные дороги в Патике перекрыли с раннего утра, а около десяти часов вертолет британской морской авиации в сопровождении двух пакистанских «Ми-17» приземлился на специально подготовленной площадке в центре городка. Наследник британского престола и его жена были одеты в подходящие друг к другу по цвету кремовые костюмы. Они прошли через городской рынок, где их приветствовали дети, в руках у которых были британские флажки; они хлопали в ладоши и махали высоким гостям. Те прошли в больницу, построенную Красным Крестом, а потом направились в школу.

Шаукат Али преподнес герцогине традиционную кашмирскую шерстяную шаль, галантно набросив ее Камилле на плечи; Саида Шабир предложила наследнику и его жене чай и печенье, а две девочки подарили букеты.

Принц с супругой осмотрели некоторые классы и провели несколько минут у могил погибших учениц. А затем произошло нечто странное.

Чарльз повернулся к учителю Чаудри и спросил, кто восстановил эту школу. Ни на минуту не задумавшись, тот ответил, что этим занимались две организации: Фонд Ага Хана – общественная организация исмаилитов, которая ведет важную и полезную работу в исламских странах, а также строительная компания из Китая. Институт Центральной Азии вообще не был упомянут.

Это больно задело наших сотрудников, присутствовавших на торжественной церемонии. После того как гости уехали, они подошли к Шаукату Али и потребовали объяснений. Учитель смутился, увидев на их лицах гнев и досаду, и начал оправдываться: мол, он сам не очень знал о роли ИЦА в возведении здания. Это вполне могло быть правдой.

В суете мы забыли поставить рядом со школой «Гунди Пиран» памятную доску с логотипом ИЦА, отмечающую наш вклад в этот проект. Так делают многие некоммерческие организации, но мы очень спешили и упустили из виду этот существенный момент. Из-за этого неприятного упущения ошибка Шауката Али выглядела простительной, да и раскаяние его казалось вполне искренним. Однако больше всего меня поразили его слова, сказанные впоследствии одному американскому журналисту, который некоторое время спустя передал их мне.

«Вы знаете, мне кажется, что Институт Центральной Азии совершил маленькое чудо, – сказал Шаукат. – Без чьей-либо помощи, не ввязываясь в религиозные, межплеменные и политические конфликты, эта организация мягко и ненавязчиво изменила сознание местных жителей, 70–80 % которых – консервативные мусульмане. До землетрясения многие из них не очень хорошо относились к американцам. Но ИЦА сумел доказать, что они не правы. И теперь все мы очень уважаем и ценим сотрудников Института».

К сожалению, эти слова не очень впечатлили Сарфраза, который был вне себя, когда узнал, что наша роль в восстановлении школы не была должным образом отмечена. Во время телефонного разговора Сарфраз долго извинялся передо мной, а затем обрушился на Шауката Али, предлагая на выбор разные виды страшных наказаний для провинившегося.

«Сарфраз, Сарфраз, успокойся, пожалуйста, – взмолился я. – Все это не так уж важно. У детей есть теперь школа, и, в конце концов, только это имеет значение. Давай поищем себе какую-нибудь другую головную боль».

И конечно, мы вскоре ее нашли.

Одиннадцатилетняя пятиклассница Госия Мугхал оказалась в числе тех, кто выжил во время обрушения школы «Гунди Пиран». Когда началось землетрясение, она была на улице – по просьбе учительницы вышла к колонке набрать в чайник воды. Но назвать ее историю абсолютно счастливой вряд ли можно: стихия унесла жизнь ее матери, Парвиин Косар, которая преподавала урду и арабский язык в восьмом классе, а среди ста восьми погибших учениц были сестры Госии, Саба и Розия, а также множество ее подруг.

Дом девочки, находившийся на склоне горы прямо за школой, сильно пострадал. Поэтому оставшиеся в живых члены семьи – Госия, старшая сестра, младший брат и отец Сабир, которого десять лет назад разбил паралич, переехали жить к дальним родственникам. С октября 2005 года все они ютились в бараке из металлических листов рядом с хижиной дяди на окраине Патики. Летом железо нагревались, так что температура внутри достигала пятидесяти градусов, а зимой вода в оставленных в помещении ведрах за ночь полностью промерзала.

Госия впервые попала в поле нашего зрения через несколько месяцев после королевского визита в «Гунди Пиран». Так уж вышло, что она стала первой участницей одной из новых программ института.

Конечно, важнейшая наша цель – обеспечить базовое начальное образование для афганских и пакистанских девочек, помочь им освоить грамоту и основы счета. Такая подготовка очень полезна. Образование в прямом смысле слова оздоровляет общество, потому что окончившие школу молодые женщины более внимательно относятся к своему здоровью. В селениях, где есть школы, сокращается рождаемость, что в целом хорошо сказывается на уровне жизни людей. Помимо этого, практически все получившие аттестат девушки впоследствии стремятся отправить учиться своих собственных детей. И все же с 2003 года, то есть с тех пор, как в большую жизнь вышли первые выпускницы школ ИЦА, мы начали осознавать, что все они сталкиваются с одной серьезной проблемой.

В глухих бедных селениях, где мы по большей части вели свою работу, девушке со средним образованием практически негде применить полученные знания. Ее умение читать и писать не влияет на доход семьи, если только женщина не попробует искать работу где-то за пределами родной деревни.

Однако мало кто из жительниц сельских районов решается на такой шаг. Да и куда им устроиться? Строгие исламские законы запрещают представительницам слабого пола содержать торговые точки и быть продавцами, потому что они не должны контактировать с чужими мужчинами – только с родственниками. По тем же причинам они не могут в одиночку переехать в город и найти там источник заработка. У деревенских девушек, мечтающих о собственной карьере, в большинстве случаев есть лишь один выход – стать учителями женской школы.

Эту идею нам и предстояло развивать. Во-первых, мы подумали об организации своего рода циклического курса, когда некоторые ученицы сразу по окончании школы становятся учителями, а также готовят к той же стезе часть своих воспитанниц, и далее по цепочке. Во-вторых, кроме строительства школ, нужно было заняться созданием системы, которая позволила бы нам активно следить за судьбой выпускниц, поддерживать их, пока они не встанут на ноги. Ведь у первой волны образованных женщин из горных селений не было перед глазами примеров, которым они могли бы следовать. К тому же в стране не существовало никакой инфраструктуры, помогающей женщинам найти себя в профессии – стать врачами, инженерами, юристами. А ведь это бы существенно улучшило их благосостояние и позволило бы быть более самостоятельными, управлять своей жизнью. В общем, самим пробиться в жизни девушкам трудно, так что просто необходимо было подставить им плечо.

Наблюдая за происходящим, мы спрашивали себя, как преодолеть преграды и открыть девочкам широкую дорогу в будущее? А что, если выявлять лучших учениц и спонсировать их дальнейшее образование после получения аттестата? Первопроходцам будет нелегко, но предоставленная нами стипендия станет им подспорьем, и они смогут проложить путь для следующих выпускниц. Да, нам придется изыскать средства на поддержку такой «элиты», однако этот авангард потянет за собой остальных. Медленно, но верно мы научим своих подопечных упорно идти к цели и добиваться успеха в любой выбранной области.

В теории все было гладко, но на практике ситуация оказалась сложнее.

Как только мы взялись за реализацию этой идеи, тут же поняли, что будет очень непросто обеспечить контроль за стипендиатками, которым придется учиться вдали от дома, и их безопасность. Это было главной проблемой, больше всего волновавшей членов семей девочек, воспитывавшихся в консервативной сельской среде. Родственники с недоверием относились к необходимости отсылать дочерей и сестер на учебу, ведь бытовало мнение, что жизнь в городе несет с собой массу соблазнов – опасную свободу нравов, развращающее юные души западное влияние. Развеять подозрения родни можно было, создав такие условия, чтобы девушки могли жить под присмотром компаньонок. Не мешало также организовать круглосуточную вооруженную охрану, а потом еще и получить благословение на нашу деятельность духовного лидера, например муллы деревни.

В 2007 году мы начали строительство первого женского общежития. Руководил здесь Хаджи Гулям Парви, бывший бухгалтер, работавший на пакистанском радио и оставивший эту должность, чтобы стать менеджером наших проектов в Балтистане. Здание, возведенное в Скарду, должно было вскоре принять шестьдесят лучших учениц из школ ИЦА, расположенных в окрестных поселках.

Мы предоставляли отличницам стипендии, чтобы они получили среднее специальное образование и вернулись домой учителями сельских школ или медсестрами, пройдя двухгодичные медицинские курсы и освоив азы акушерской профессии.

Той же весной стартовала аналогичная программа для девочек из долины Чарпурсон. Их отправляли на учебу в Гилгит. Координатором этого проекта выступил Сайдулла Байг.

Но мы не теряли из виду и Азад Кашмир. Там набор стипендиатов должен был идти параллельно со строительством новых школ. Для начала надо было изучить ситуацию и понять, сколько потенциальных кандидаток на получение спонсорской поддержки найдется в долине Нилум, сколько из этих девушек уже учится в наших школах и как воспримут их близкие идею отъезда в город. Чтобы получить ответы на все эти вопросы, я обратился к Женевьеве Чэбот, энергичной женщине из Боузмена, которая писала кандидатскую диссертацию по педагогике в Университете штата Монтана. Я предложил ей руководить отбором стипендиатов в Кашмире. Первым делом ей нужно было отыскать талантливых учениц, которые хотели бы участвовать в программе. Началась работа, и вскоре Женевьева повстречалась с Госией Мугхал.

Весной 2007 года во время своего первого визита в Пакистан Женевьева, составляя список претенденток на стипендию, приехала в школу «Гунди Пиран». Там сразу несколько девочек указали ей на двенадцатилетнюю Госию, всегда сидящую на первой парте. Она к тому времени училась в седьмом классе. Семья жила очень бедно: кроме скудной пенсии в двенадцать долларов в месяц, которую выплачивали так и не восстановившемуся после инсульта отцу, никаких доходов не было. Но уверенную и целеустремленную девочку это не смущало: по окончании старших классов она собиралась поступить в медицинский институт в Исламабаде и, получив диплом врача, вернуться в Патику. Саида Шабир подтвердила, что Госия – одна из лучших учениц школы. Выслушав рассказ о ее успехах, я решил, что она вполне может стать первой нашей стипендиаткой из долины Нилум.

Но возникла одна проблема: отец Госии, который вначале дал согласие на участие дочери в этой программе, через некоторое время передумал.

Как потом выяснилось, такое поведение родственников весьма типично. Так бывало не раз: вначале кандидаты на получение гранта с радостью встречали предложение продолжить образование, а потом с сожалением признавались, что их «старорежимные» бабушка, дедушка, тетя не одобряют принятого решения.

Нам часто приходилось слышать от девушек горькие слова: «Пока мои консервативные родственники живы, я не смогу учиться дальше».

Непросто было получить благословение и от местных духовных авторитетов, у которых по самым разным причинам возникали возражения. Из-за всего этого было пролито немало слез. Больно было видеть, как юным талантам не дают развиваться или заставляют их без причин надолго откладывать исполнение мечты. Так, например, Назрин Байг, зеленоглазой молодой женщине из долины Чарпурсон, пришлось ждать долгих десять лет, пока родные разрешат ей поступить на курсы в Равалпинди и получить профессию акушерки. Так же было и с Джахан Али, внучкой вождя Корфе и моего наставника, Хаджи Али. Ее отец Туаа возражал против отъезда дочери в наше общежитие и поступления на медицинские курсы. Ему хотелось поскорей выдать ее замуж и получить богатый выкуп. Позже Туаа смягчился и отпустил Джахан, которая сейчас получает среднеспециальное образование в Государственном женском колледже в Скарду.

Истинные причины таких запретов иногда не выходят на поверхность, а если и проявляются, то оказывается, что за ними стоит весьма своеобразная логика. Так случились с Госией.

Когда Женевьева, Сарфраз и Сайдулла Байг впервые приехали на встречу с ее семьей, отец девочки, Сабир, и оба ее дяди скептически отнеслись к сделанному дочери предложению. Их волновало, что она слишком юна. Кроме того, они считали, что несправедливо предоставлять ей финансовую поддержку, игнорируя желания и стремления ее старших братьев и сестер. И, наконец, они не хотели, чтобы она уезжала из дома. В ходе нескольких последующих визитов всплыл один важный факт. Как самая младшая из выживших дочерей, Госия несла на себе все заботы по дому и ухаживала за отцом. Без нее он оказался бы абсолютно беспомощным.

Опасения Сабира были вполне обоснованными, и когда его мотивы стали ясны, мы придумали, как решить проблему. Во-первых, мы предложили включить в сумму гранта стоимость патронажной сестры, которая бы регулярно приходила и помогала отцу девочки. Во-вторых, мы привели самый мощный аргумент, имевшийся в нашем распоряжении. Я его иногда называю carpe diem – «лови момент». На этот раз его привел Сайдулла Байг.

«В жизни человеку иногда выпадает уникальный, счастливый шанс, который очень важно не упустить, – сказал Сайдулла на одной из встреч с Сабиром. – Когда открываются такие возможности, нужно отодвинуть в сторону свой эгоизм. Нельзя взваливать на плечи дочери ваши страхи и беспокойство о собственной судьбе. Вы же любите ее и желаете ей счастья. Мы постараемся помочь всей семье, но при этом поймите, что сегодня счастливый случай улыбнулся именно Госие. Многим людям в нашей стране он вообще никогда не представится. И не исключено, что второго шанса у девушки не будет. Если вы заставите ее отказаться, никто не гарантирует, что ей будет дана вторая попытка».

Сайдулла скромно умолчал о том, что несколько лет назад он был в похожей ситуации: ему пришлось многим пожертвовать, чтобы позволить жене закончить среднее образование и получить среднее специальное. Он был одним из немногих пакистанских мужчин, решившихся на такой шаг.

Но в результате сейчас его супруга нашла прекрасную работу – она преподает в частной школе в Гилгите. Так или иначе, но аргументы Сайдуллы произвели впечатление на отца Госии.

«Хорошо, – кивнул он после некоторого раздумья. – Я готов сделать все для блага дочери».

Но после этого разговора Сабир продолжал сомневаться в своем решении. Мы надеемся, что со временем у него хватит мужества и мудрости, чтобы отпустить девушку и дать ей возможность воплотить свою мечту в жизнь. А наша финансовая помощь не заставит себя ждать.

Схожая ситуация, с которой мы столкнулись вскоре, поумерила наш оптимизм относительно новой программы.

В то самое время, когда сотрудники ИЦА вели переговоры с родственниками Госии, мне рассказали о человеке по имени Мохаммад Хассан. Это был довольно состоятельный врач-стоматолог из селения Бхеди на севере долины Нилум. По слухам, он хотел, чтобы стипендию среди прочих получила и его дочь Сиддре. Вообще-то обычно мы стараемся помогать самым бедным, наиболее нуждающимся в поддержке семьям. И все же я передал Женевьеве информацию о докторе Хассане и предложил побольше разузнать об этой семье. Доктор мог оказаться нам полезен в поисках других достойных кандидатов на получение гранта. К тому же он пользовался авторитетом и солидным влиянием в своем районе – с таким человеком стоило подружиться.

И вот однажды вечером Женевьева, Сарфраз и Мохаммед Назир отправились в горы, где на высоком плато располагалась Бхеди. Они должны были встретиться с Хассаном и его домочадцами. Доктор жил с женой, пятью дочерьми, включая Сиддре, и двумя сыновьями, но в тот день к нему приехал погостить из Музаффарабада зять по имени Мирафтаб. Сиддре оказалась разумной и способной девушкой, которая заканчивала двенадцатый класс в школе «Гунди Пиран», планировала получить медицинское образование и вернуться в родную деревню, чтобы работать по специальности. Мать семейства встретила посетителей в гостиной, и после традиционных приветствий женщины увлекли Женевьеву на кухню, оставив мужчин наедине обсуждать дальнейшую судьбу дочери доктора Хассана. Сидя на бетонном полу в кухне, освещенной огнем из очага, Женевьева беседовала с женщинами, и вскоре поняла, что все они горячо поддерживали желание дочери и сестры ехать учиться. Против был только Мирафтаб. Назир и Сарфраз тоже быстро это поняли. У доктора Хассана были свои опасения: он боялся, что американская организация стремится обратить девушку в христианство, однако Сарфраз горячо уверил его, что ИЦА ведет исключительно светскую деятельность и совершенно не вмешивается в вопросы веры. Но Мирафтаб все равно был категорически против предоставления стипендии сестре его жены. По окончании разговора он пришел в кухню, уселся на скамью, как бы возвышаясь над расположившимися на полу женщинами, и стал по-английски предъявлять претензии Женевьеве. «С какой стати, – вопрошал он, – вы лезете к нам со своими западными представлениями о жизни и уговариваете «наших девочек» идти учиться? Кто вообще дал вам право ездить по стране и предлагать стипендии?»

Затем он высказал сомнение в том, что девушка сможет применить на практике полученные знания и быть полезной родственникам и другим жителям Бхеди. И, наконец, он дошел до сути проблемы. Если ИЦА действительно хочет как-то помочь их семье, то единственное, что стоило бы сделать, так это предоставить грант ему, Мирафтабу.

Наши сотрудники провели в этом доме весь вечер и остались там на ночь. Женевьева спала в одной комнате с дочерьми Хассана, которые были возмущены и оскорблены поведением Мирафтаба. На следующее утро Сиддре повторила, что хочет пойти учиться в медицинский колледж. Она называла это мечтой, на урду – «хаваб». Точно так же говорили на собеседовании о своих желаниях и стремлениях и многие другие девушки, попавшие в сходные обстоятельства. Перед отъездом гостей Мирфтаб подтвердил, что его позиция осталась неизменной. А это значило, что мечте девочки не суждено сбыться.

По дороге из деревни Сарфраз спросил у Женевьевы, что она думает по поводу всей этой истории. Та ответила, что Мирафтаб, кажется, не понимает, насколько важно для всей деревни, чтобы одна-единственная девочка получила среднее специальное образование. Сарфраз и Назир согласились с ней и принялись обсуждать, как досадно, что какому-то некровному, принятому в семью родственнику позволено влиять на судьбу девушки и перекрывать ей дорогу к знаниям.

Горько видеть, как разбиваются хавабы! Но особенно тяжело смириться с ситуацией, когда ты знаешь, что камнем преткновения становится мужчина, родственник, не сумевший преодолеть собственную зависть и злобу, вызванную тем, что возможности открылись не для него, а для особы женского пола.

Позже Женевьева послала мне отчет об этой встрече. В нем говорилось, что Сиддре могла бы стать отличным кандидатом на получение гранта, но, учитывая отношение к этому вопросу Мирафтаба, участвовать в программе она не сможет. С большим сожалением и мне пришлось признать, что, пока доктор Хассан ставит будущее своей дочери в зависимость от принимаемых зятем решений, мы не сможем помочь девушке с поступлением в медицинский колледж.

Увы, здесь ничего нельзя поделать, пока Мирафтаб не передумает. Но стоит ему изменить свое мнение, мы тут же предоставим ей возможность учиться.

Пока в Азад Кашмире шел поиск потенциальных стипендиатов, в Соединенных Штатах дело тоже не стояло на месте. Жизнь открывала перед нами новые возможности и устраивала новые испытания.

В феврале 2007 года только что вышедшая книга «Три чашки чая» попала в престижный список публицистических бестселлеров в мягкой обложке, составляемый New York Times. Издание вызвало интерес широкой публики – его заказывали небольшие книжные магазины в провинциальных городах, женские читательские клубы (неформальные объединения женщин, регулярно собирающихся вместе для обсуждения впечатлений от классических произведений и литературных новинок. – Ред.), общественные организации по всей Америке.

Книга «Три чашки чая» продержалась в списке лидеров продаж 140 недель. Причем 43 недели она занимала первое место в рейтинге.

Такой успех и общественное внимание, не ослабевавшее в течение долгих месяцев, открывали перед нами огромные возможности популяризации своей деятельности. Можно было заявить во всеуслышание о важности женского образования в Пакистане и Афрганистане, а также собрать средства для строительства новых школ.