Школа на краю земли Мортенсон Грег

А теперь я отправлюсь далеко-далеко на север и буду играть в Великую Игру.

Редьярд Киплинг. «Ким»

«Хабиб-банк» помещался на втором этаже четырехэтажного здания в центре Кабула в районе Шахр-и-Нау. Этот район привлекал иностранцев яркими огнями и свечением компьютерных мониторов в нескольких интернет-кафе, одно из которых недавно снова открыло свои двери для посетителей. Его пришлось полностью восстанавливать после того, как смертник совершил здесь теракт в мае 2005 года. Рядом находился небольшой сквер, где выставлял свои работы фотограф – на гигантских снимках были изображены люди, покалеченные противопехотными минами. У входа в сквер стоял мужчина с ручной обезьянкой на длинной цепи. Зверек внимательно смотрел на дверь банка, откуда августовским утром 2008 года, а точнее, без пяти девять, вывалились мы с Сарфразом. Здоровой рукой Сарфраз сжимал ручки пластикового пакета. В таких мешках сотрудникам банка ежедневно доставляли свежую выпечку. Но сейчас в нем находилось двадцать три пачки зеленых купюр – ровно сто тысяч долларов. Каждая пачка была перетянута голубой резинкой, а все они вместе засыпаны толстым слоем муки. Понятно, что, беспокоясь за безопасность этого груза, мы не вышли, а просто вылетели из банка, как будто сам дьявол преследовал нас.

Мы пробежали по лестнице вниз, потом по длинному коридору, а на улице сразу сели в подвернувшееся такси. Шофер спокойно пробирался по оживленным улицам Кабула, даже и не думая разглядывать нас в зеркало заднего вида. Мы проехали ресторан «Хайбер», миновали группу мальчишек, продающих телефонные карты прямо на проезжей части, оставили позади несколько чайных лавок, салон красоты, магазин индийского кино и приблизились к площади Вазир Акбар Хана. Здесь водитель совершил досадную ошибку – решил срезать путь, въехал на площадь с круговым движением и попал в противопоток.

Ай-ай-ай!

К нам приблизился столичный полицейский (их мздоимство известно далеко за пределами Кабула) и велел машине свернуть к обочине. Он оперся кулаками о капот, затем обошел справа, просунул руку в открытое окно и взял незадачливого таксиста за шиворот, обрушив на его голову поток ругательств на дари. В это время Сарфраз спокойно протянул с заднего сиденья руку, схватил водителя за шею и, сильно сжав ее, выкрикнул ему в ухо краткий, но емкий приказ: «Бурро!» – «Трогай!».

Тот быстро взвесил все «за» и «против», а затем нажал педаль газа до упора и рванул вперед. Стражу порядка оставалось лишь в бессильной ярости ударить рукой по багажнику. А мы тем временем на полной скорости неслись в международный аэропорт. Там еще в 8.40 началась регистрация на наш рейс.

«Оказаться в полицейском участке с сотней тысяч долларов под мышкой – нет уж, спасибо!» – бормотал я, пока Сарфраз выгружал прямо в такси деньги из пакета. Мы наскоро рассовывали пачки по карманам своих жилетов.

– А который час?

– Пять минут десятого, – он глянул на часы мобильного телефона. – Жаль, что нельзя позвонить господину Сиддики.

И правда, жаль. Господин Сиддики наверняка помог бы нам. Этот маленький и элегантный мужчина в серых шерстяных брюках, наглаженной сорочке советского образца и с тонким серым галстуком уже более тридцати лет руководил диспетчерской службой в Кабульском аэропорту. Всякий, у кого был номер его мобильного телефона (а это мог быть любой человек, который потрудился заглянуть в диспетчерскую и выпить с Сиддики чашку чая), мог позвонить ему, когда опаздывал на самолет. И сей достойный муж делал все возможное, чтобы задержать рейс. Но сейчас он был в длительном отпуске, и это создавало множество проблем таким людям, как я, делающим все в последнюю минуту.

– Ты знаешь, мы уже почти опоздали, – сказал я. – Может, стоит позвонить и …

– …предупредить Вакила? – закончил мою мысль Сарфраз. Он уже набирал номер нашего пуштунского коллеги, чтобы узнать, где он и что делает. Несколько секунд Сарфраз слушал, что Вакил говорит. Вдруг лицо его исказилось гневом.

– Чай? Какой чай!?

Он выслушал еще какие-то объяснения, а потом заорал в трубку: «Как ты можешь пить чай? Сейчас не время для «Трех чашек». Бросай все и беги ко входу в аэропорт – живо!»

Тем временем такси петляло между тележками с запряженными в них ослами и припаркованными в три ряда микроавтобусами. Мы пробирались через густонаселенный дипломатический квартал. Индийские власти собирались строить здесь новое посольство взамен здания, взорванного шахидом всего полтора месяца назад. Сарфраз продолжал кричать в телефон: «Подготовь наши билеты! Позови носильщика, чтобы он сразу взял наш багаж! Предупреди охрану, чтобы нас пропустили!»

Нас бросило в сторону – машина резко повернула, объезжая установленный на постаменте посреди площади перед входом в аэропорт истребитель «МиГ» афганских ВВС. Через несколько секунд мы затормозили у ступеней, где стоял бедный Вакил, которого Сарфраз в этот момент инструктировал на повышенных тонах одновременно и по телефону, и лично.

«Пусть носильщик сосчитает наши сумки! Заплати таксисту! А когда с этим разберешься… – Сарфраз уже почти исчез за входной дверью, так что последние слова он бросил через плечо, как монетки-чаевые, – а когда с этим разберешься, начни возносить за нас молитвы!»

Я быстро пожал руку Вакилу и оставил его стоять позади, со скрещенными на груди руками, умоляющим Аллаха хранить нас в пути. Еле поспевая за Сарфразом, я бежал по аэропорту. А его тем временем остановил охранник. «Куда вы направляетесь?» – «В Дубай», – не задумываясь, ответил мой друг и двинулся дальше. Мы пересекли зал вылета, вышли во двор, и там к нам с тем же вопросом обратилась группа сотрудников службы безопасности. «Мы летим в Герат», – заявил им Сарфраз, и мы вошли в следующее здание.

«Вакил быстро всему научился, правда?» – спросил я, когда мы ставили сумки на ленту аппарата для сканирования багажа.

«Я слишком зол на него сейчас, – буркнул Сарфраз, но потом снисходительно добавил: – Но с каждым днем он все лучше справляется».

Возле сканера стоял служащий в белой рубашке с короткими рукавами и в галстуке. «Господа, позвольте узнать маршрут вашего следования?» – «Кандагар».

Сарфраз провел рукой по карманам жилета и невзначай бросил взгляд назад, проверить, не тянется ли за нами дорожка из купюр размером в годовую зарплату пятидесяти афганских учителей.

Наконец мы добрались до регистрационной стойки авиакомпании и протянули молодой женщине в черном хиджабе наши билеты. Она посмотрела на них и виновато улыбнулась: «Извините, но рейс в Файзабад задерживается и вылетит только во второй половине дня».

* * *

Вскоре после того, как мои коллеги задумали создать целую сеть женских школ, охватывающую владения талибов, Сарфраз Хан решил всерьез взяться за спецподготовку Вакила. Директор ИЦА по проектам в особо отдаленных районах был крут: мне повезло, что я прошел щадящий тренинг, так называемую «школу стиля». Но Вакилу досталось по-настоящему. Его то и дело уличали в страшных грехах и отчитывали, как ребенка, за то, что он не держит все время мобильный телефон включенным, посвящает третьих лиц в свои планы, недостаточно часто меняет машины и водителей и, что самое страшное, тратит время на непродуктивную деятельность – еду, сон, отдых.

Такое обращение могло показаться слишком уж суровым, однако Вакил должен был как следует осознать, сколь опасна его работа в качестве нашего представителя в занимаемой пуштунами части Афганистана. В глубине души Сарфраз прекрасно понимал: этот парень подвергается большему риску, чем любой из нас. Его приводила в ужас мысль, что Вакила, трудящегося на благо женского образования, могут похитить или убить. При этом Сарфраз никогда не говорил о своих опасениях прямо.

Между тем Вакил рос прямо на глазах. Ему удавалось контролировать строительство в Лаландаре и одновременно несколько проектов в Кунаре и Нуристане. Помимо этого, он стал инициатором еще ряда проектов Института Центральной Азии. Осенью 2008 года он открыл под Кабулом женские компьютерные курсы, которые за год обучали более тысячи человек, а также подготовил программу по технике безопасности, позволяющую детям уберечься от противопехотных мин. Ее вскоре начали использовать во всех афганских школах. Но самым его удивительным достижением стало обретение простого листка бумаги.

Из-за того, что мы с Сарфразом так и не смогли договориться ни с одним из кабульских бюрократов, ИЦА продолжал работу без государственной регистрации в качестве некоммерческой организации. Поначалу это не было проблемой – для нашей работы достаточно того, что нас поддерживают местные власти и жители деревень. Но наша деятельность становилась все масштабнее, и вскоре стало ясно, что без официальных бумаг не обойтись. Например, не имея лицензии, мы не могли зарезервировать абонентский ящик на почте или открыть счет в афганском банке. Из-за этого было крайне трудно управляться с деньгами. Несколько лет Сулейману Минасу приходилось ездить на машине из Исламабада в Пешавар, чтобы передать Сарфразу или Вакилу сумки, в которых лежало от двадцати до пятидесяти тысяч долларов. А затем они уже сами перевозили деньги через Хайберский проход в Кабул. Без регистрации мы не могли пользоваться рейсами Красного Креста, ООН или PACTEC, службы, специализирующейся на перевозках сотрудников гуманитарных организаций по всему Афганистану (нам иногда давали возможность воспользоваться этой услугой, но лишь в виде исключения). Однако теперь сотрудникам ИЦА куда чаще надо было совершать перелеты между Кабулом и Файзабадом: с 2004 по 2008 год талибы существенно активизировали свою подрывную деятельность, и ездить по автотрассам Бадахшана становилось все опаснее.

Короче говоря, пора было обзавестись необходимыми документами, и в то лето Вакил преуспел в этом непростом деле, которое нам с Сарфразом оказалось не по зубам.

С помощью нашего друга Дага Чэбота Вакил подготовил шестидесятистраничную заявку на регистрацию НКО на английском и дари, а затем отправился с этими бумагами по инстанциям.

Чтобы получить признание государства, нужно было побывать на приеме в нескольких министерствах: экономики, внутренних дел, образования, иностранных дел. Вакил ходил к разным чиновникам более семидесяти раз, терпел унижения и преодолевал совершенно абсурдные препоны. То от него требовали подать отдельные заявки на строительство новых школ и на восстановление старых, то заставляли переделать все документы только потому, что подпись в точности не совпадала с той, что стоит в его паспорте; то говорили, что в конце домашнего адреса надо приписать «Афганистан» или просили переписать устав, указав, что сотрудники НКО не обязаны работать в дни государственных праздников. Один раз оказалось, что справка из банка о внесении госпошлины в тысячу долларов была выписана не по форме, в другой – что в той же справке не был указан текущий курс валюты. И так без конца.

Все требования были выполнимы, но решение каждой проблемы отнимало от нескольких часов до нескольких дней. Вакилу приходилось мотаться по всему городу, чтобы собрать подписи официальных лиц, постоянно рыскать по улицам в поисках ближайшего копировального аппарата, а потом, вернувшись в нужное место, он натыкался на запертую дверь – учреждение закрылось. Вся эта суета длилась почти месяц.

Практически всегда ему удавалось сохранять спокойствие. Но в последний день, когда все документы были уже в полном порядке, ему сказали, что лицензию не могут выдать, пока не поставят последнюю печать. А поставить ее сейчас нельзя, потому что кабинет, в котором она хранится, закрыт, а ключ чиновник унес домой.

«Приходите завтра», – в очередной раз попросили Вакила. Но на следующий день ему нужно было уезжать в Кунар. Что было делать? Оставалось лишь орать что есть мочи:

«ЧЕГО ВЫ ХОТИТЕ ОТ МЕНЯ? ВЫ ЖДЕТЕ, ЧТО ВАМ ДАДУТ ВЗЯТКУ ЗА ТО, ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ СВОЮ РАБОТУ? ВЫ ЖДЕТЕ ДЕНЕГ? ХОРОШО ЖЕ, СЕЙЧАС Я ВАМ ИХ ДАМ!»

Сотрудники ведомства выглянули из соседних комнат, чтобы посмотреть, что происходит.

«Я СЮДА ХОЖУ УЖЕ МЕСЯЦ, – кричал Вакил. – МЫ СТРОИМ ШКОЛЫ ДЛЯ НАШЕЙ СТРАНЫ! ВЫ ЧТО, НЕ ПОНИМАЕТЕ, КАК ЭТО ВАЖНО? Я НЕ УЙДУ БЕЗ ЭТОЙ БУМАГИ!»

Кто-то все же отыскал ключ от нужного кабинета, и наконец Вакилу выдали лицензию. Выйдя на улицу, он сфотографировал полученный документ и послал снимок мне и Сарфразу.

На нас это произвело неизгладимое впечатление!

* * *

Победа Вакила над бюрократической машиной открыла перед нами новые горизонты. Сто тысяч долларов, которые мы с Сарфразом распихали по карманам, были сняты с недавно заведенного счета Института Центральной Азии в «Хабиб-банке», а билеты в Файзабад благополучно куплены на имена, имеющиеся в списке представителей официально действующих НКО.

Мы провели несколько часов в большом контейнере для перевозки авиагрузов, служившем залом ожидания для пассажиров PACTEC (справедливости ради надо сказать, что в этом «помещении» все же был кондиционер). А потом по шаткому трапу поднялись на борт двенадцатиместного двухмоторного самолета Beecraft. Он медленно вырулил на взлетную полосу, проехав выстроившиеся в ряд другие воздушные суда. Этот авиапарк красноречиво говорил о нынешнем экономическом и политическом кризисе Афганистана. Вот стоит на бетонной площадке аэробус «А-310», подаренный правительством Индии афганской авиакомпании «Ариана», потерявшей в смутные времена практически весь свой флот. Авиалайнер постепенно разваливается, потому что денег на обслуживание и покупку запчастей у афганцев нет. За ним «припарковано» несколько бело-голубых вертолетов, а также самолет, которым пользуется ООН и еще десяток международных гуманитарных миссий, организующих различные жизнеобеспечивающие операции. Около двух лет назад Совет безопасности ООН объявил, что рост насилия, активизировавшийся наркотрафик, крайняя нищета и недееспособность органов управления могут привести страну к полному развалу. Сейчас, в отсутствие нормального правительства, способного выполнять социальные обязательства перед гражданами и хоть как-то контролировать ситуацию в стране, благотворительные организации нередко берут на себя часть государственных функций: привозят медикаменты, чинят дороги, налаживают работу школ.

Самолет взлетел и набирал высоту, а я старался мысленно составить четкий план нынешней поездки. Прошло уже восемь месяцев со времени моего последнего визита, и за это время Сарфраз завершил строительство девяти школ в Вахане. Кроме того, активно шла работа еще над тремя проектами. На этот раз нужно будет проинспектировать несколько действующих школ, оплатить накопившиеся счета и обсудить новые планы. По прилете в Файзабад мы тут же направимся в Вахан и доедем до самого конца шоссе, упирающегося в деревню Сархад. Оттуда Сарфраз продолжит путь на восток верхом. Ему необходимо добраться до Бозаи-Гумбаза, где каменщики из долины Чарпурсон уже начали работу: они разбивали огромные глыбы на более мелкие части, из которых предстояло сделать фундамент школы для киргизов. Тем временем я, сделав все, что собирался в Бадахшане, вернусь в Кабул и оттуда улечу в Англию, где запланировано мое выступление перед большой аудиторией в лондонском культурном центре Asia House. А потом я отправлюсь вместе со своими детьми на Эдинбургский международный книжный фестиваль.

Таков был официальный план. Но была еще и тайная его версия. Она предполагала, что я посещу Бозаи-Гумбаз вместе с Сарфразом. Но при этом мне все равно надо было успеть в Лондон и Эдинбург.

На то, чтобы добраться из Кабула до самого дальнего конца Ваханского коридора, а также вернуться обратно в столицу, у меня было всего десять дней. Обернуться за это время было практически нереально, но мне так хотелось наконец побывать на Малом Памире! Я просто обязан был взглянуть своими глазами на то, как живут киргизы, познакомиться с ними поближе. Ведь именно благодаря им Институт Центральной Азии пришел в Афганистан.

Через час мы приземлились среди бурых холмов, окружающих Файзабад, на посадочную полосу из стальных решеток, построенную некогда советскими военными инженерами. Пробираясь к выходу, я взглянул в окно и увидел, что самолет окружен четырьмя зелеными пикапами Ford Ranger. В кузове каждого помещалось более десятка мужчин, вооруженных автоматами Калашникова.

* * *

Командир отряда, мужчина с черными густыми бровями и красивой, начинающей седеть бородкой, был не кто иной, как Вохид Хан, командир сил безопасности Восточного Бадахшана. Именно у него в доме осенью 2005 года, в ночь, когда в Бахараке начались беспорядки, я впервые повстречался с Абдул Рашид Ханом и подписал с ним соглашение о строительстве школы в Бозаи-Гумбазе. Сейчас Вохид Хану было сорок два года. Впервые он взялся за оружие в тринадцать, во время вторжения советских войск. Как и многие моджахеды, которым пришлось бросить учебу, чтобы отправиться на войну, он уважал образованных людей и считал строительство школ одним из главных признаков восстановления мирной жизни после тридцати лет вооруженных конфликтов. Он был страстным сторонником женского образования и верил, что школы для девочек просто необходимы его стране. Этого же мнения придерживались многие его соратники, в том числе и командхан Садхар Хан – один из наших ключевых сторонников в Вахане.

Узнав о нашем приезде, Вохид Хан поспешил из Бахарака в Файзабад, чтобы встретить нас с Сарфразом как почетных гостей и добрых друзей. Он также пригласил местных чиновников от образования, которые выразили горячее желание пообщаться с нами.

«Экипажи» зеленых пикапов с расширенным салоном и трехметровыми антеннами были вооружены до зубов: у них были гранатометы, а в кузове головной машины установлен пулемет калибра 12,7 мм. Сарфраз и я, привыкшие ездить на видавших виды микроавтобусах и полуразбитых «уазиках», были смущены таким эскортом.

Под бешеный рев мощных двигателей мы покинули Файзабад, оставляя за собой облако пыли. В кузове каждой машины сидело по три вооруженных бойца. Их лица были замотаны шарфами, защищающими от летящей из-под колес пыли и грязи. Приклады автоматов были плотно зажаты между колен. Всем водителям командир приказал жать на газ до отказа, то есть ехать с максимальной скоростью, которую допускают эти ужасные, никогда не знавшие асфальта дороги – примерно 70–80 километров в час. Для Вохид Хана было принципиально важно двигаться быстро: он и 320 его подчиненных отвечали за патрулирование пограничной территории протяженностью в 1300 километров.

В обширной области, где Вахан смыкается с Пакистаном, Таджикистаном и Китаем, сотрудники сил безопасности были единственными представителями власти. Поэтому их заботы не ограничивались лишь контролем границы. Пограничники нередко доставляли продукты в деревни, где люди зимой практически голодали, отвозили заболевших к врачу, чинили сломанные грузовики, возвращали владельцам заблудившихся верблюдов, решали споры между селянами.

Так, например, всего за две недели до нашей встречи людей Вахид Хана призвали на помощь во время трагедии, которая стала нашей первой большой потерей на пути к воплощению мечты киргизского племени.

Ранее, весной того же года, Сарфраз и местный маариф (чиновник, курирующий вопросы образования) после долгих поисков сумели наконец найти в Файзабаде двух владеющих киргизским языком учителей, которые согласились работать в Бозаи-Гумбазе. С ними оговорили все условия и организовали перевозку их семей со всеми вещами из столицы провинции в дальний угол Вахана, где мы собирались сначала открыть временную палаточную школу, пока не будет достроена каменная. Но на полпути к цели неподалеку от деревни Бабу-Тенги грузовик с двумя учителями, их женами и четырьмя детьми попал в страшную ловушку. В разгар летнего дня на одном из участков горной дороги началось активное таяние ледника. Чтобы поскорее миновать опасный участок, водитель решил с ходу форсировать реку Аксу, вода в которой стремительно поднималась. Увы, машина увязла посреди бурного потока. Пассажирам пришлось забраться на крышу кабины, откуда они с ужасом наблюдали, как вокруг кипит и пенится река. Так они просидели до вечера, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть, и громко звали на помощь. Ночью шофера и одно из семейств в полном составе смыло поднявшимися волнами. Они утонули. Вторая семья умудрилась уцелеть: дрожа от страха и холода, они сидели в темноте на раскачивающемся в разные стороны грузовике. Вода доходила им до колен. Наутро о случившемся узнал Вохид Хан; вскоре примчались представители сил безопасности и кое-как вытащили машину и оставшихся в живых людей.

Одной из главных обязанностей Вохид Хана было поддержание в рабочем состоянии единственной в Вахане трассы – жизненно важной артерии, которую используют не только в военных целях, но и для доставки основных продуктов питания – муки, соли, растительного масла в самые отдаленные уголки Коридора в течение лета. Сделанные в теплое время года запасы помогают людям выжить в течение долгой, длящейся почти шесть месяцев зимы, когда все дороги завалены снегом. С теми, кто намеренно или случайно парализует движение по этому шоссе, Хан разбирался жестко. Как-то раз мы были свидетелями такого эпизода. Посреди дороги остановилась фура: рядом с ней сидел мужчина, возившийся со спустившим колесом. Сзади скопилось несколько автомобилей, которые терпеливо ждали, пока откроется проезд. В хвост этой очереди пристроились и мы. Командир отряда подошел к устранявшему поломку человеку.

– Ты водитель или механик? – отрывисто спросил он.

– Водитель, – ответил тот.

И тут Хан со всей силы ударил его кулаком по лицу, а затем мощным движением ноги поразил его в солнечное сплетение и повалил на землю. Наклонившись над испуганным шофером, командир велел ему закончить с колесом и никогда больше не приезжать в Вахан. Затем он как ни в чем не бывало вернулся в наш пикап, и мы продолжили путь.

* * *

Следующие два дня мы перебирались через горные потоки, пересекали широкие плато и проезжали маленькие деревушки. Внедорожники полностью оправдали свое название – они везли нас нехожеными тропами в самый глухой район Афганистана.

Мы заехали в Бахарак и навестили Садхар Хана, принимавшего посетителей под своим знаменитым грецким орехом, а потом отправились дальше на восток. Дорога огибала огромные каменные глыбы, а потом уперлась в Зебак – плоскую изумрудно-зеленую долину. Посреди нее пролегало темное русло реки. Эти ландшафты чем-то неуловимо напоминали скандинавскую тундру. Оттуда наш путь лежал на северо-восток, через пустынную область, где у подножия рыжих скал ржавели подбитые советские танки «Т-62». В нескольких километрах от этой скалистой пустыни лежал городок Ишкашим. В него мы прибыли в сумерках на второй день путешествия.

Прямо перед базарной площадью машина свернула на боковую дорогу. Мы поднялись по каменистой тропинке на вершину холма и увидели местную достопримечательность – незаконченный фундамент строения размером с футбольное поле. Здесь валялись обломки строительных материалов, все было испачкано грязью и цементом. В перспективе на этом месте при участии ИЦА должна была появиться школа для девочек-старшеклассниц Ишкашима. Всего через несколько месяцев тут будет возведено двухэтажное здание, способное вместить 1400 учениц. На тот момент это был самый крупный наш проект и по количеству учащихся, и по объему вложений – строительство обошлось в 80000 долларов.

Школа располагалась среди величественной природы, а из всех окон открывались великолепные виды: с севера к городку примыкали отроги Памира, округлые коричневые скалы, напоминающие лунные пейзажи. На юге виднелись острые вершины Гиндукуша, покрытые снегом даже в конце лета.

Между ними катила свои бурные волны река Пяндж, молочно-серая от мелкого щебня, который приносили сюда ледниковые воды. Если Бахарак можно назвать воротами Вахана, то Ишкашим служит «парадным крыльцом», ведущим в Коридор.

Из Ишкашима мы двинулись по Ваханскому коридору, переезжая от селения к селению. Президент Хамид Карзай издал указ о продлении еще на неделю отпусков, связанных с окончанием сезона сбора урожая, поэтому занятия у школьников еще не начались. Но везде, где реализовывались спонсируемые нами проекты, мы встречали их руководителей, которые жаловались на то, что строительство продвигается медленно. Тому были разные причины: срыв поставки материалов, болезни рабочих, плохая погода, произвол чиновников или козни со стороны других благотворительных организаций и многое, многое другое. Но Сарфраз не желал слушать никаких отговорок и призывал людей всеми силами стараться не выбиваться из намеченного графика. Во время каждой остановки он доставал очередную пачку денег и отсчитывал необходимую сумму за цемент, бетон, доски и другие материалы, а также на зарплату рабочим.

В пути нас завалили просьбами о создании новых школ. Вообще-то у нас существовала официальная процедура подачи заявки, которая предполагала предварительное получение согласия местного муллы, танзина (поселкового совета), шуры и районных чиновников, отвечающих за образование. Но многие деревенские жители предпочитали обращаться сразу к нам, минуя всю эту подготовительную работу. Они просто осаждали нас во время наших визитов. В селении Пиггуш, где шло строительство школы на четыре класса, директор уже в ходе работ поняла, что здание не вмещает всех девочек, желающих учиться. Есть ли деньги, чтобы достроить еще два класса? В селении Кундуз старейшины собрались на джиргу и решили, что вокруг женского центра и школы для девочек нужно возвести забор высотой в полтора метра, чтобы окрестные мужчины не могли подсматривать за занятиями представительниц противоположного пола. Есть ли у нас на это дополнительные деньги?

Мы выслушивали и множество других жалоб и просьб, не имеющих отношения к образованию. Так, в крошечной деревеньке Варгинт двухлетний мальчик перенес инфекционное заболевание, после чего его яички распухли до размера теннисных мячей и страшно болели. В течение нескольких дней ребенок все время кричал от боли. Ближайший медпункт находился в Ишкашиме, до которого было три дня пешего пути. Не могли бы мы предоставить один из пикапов, чтобы отвезти его в больницу? Там же, в Варгенте, прошлой зимой двое детей переболели полиомиелитом, несмотря на то, что годом раньше ЮНИСЕФ объявил, что это заболевание больше не грозит обитателям района. Можем ли мы помочь предотвратить грядущую эпидемию?

Увы, слишком часто нам с Сарфразом приходилось отклонять одну просьбу за другой.

Иногда по двадцать-тридцать раз в день приходилось отказывать в помощи нуждающимся. У нас не было ни времени, ни средств, чтобы решить все проблемы местного населения.

В один из вечеров я приготовился в очередной раз сказать «нет». На этот раз группа женщин из одной из деревень подала письменную заявку на открытие женского досугового центра. Я повернулся к Сарфразу.

– Наш бюджет по Вахану на этот год исчерпан, правда? – спросил я его. Мы оба знали ответ на этот вопрос, но такое начало беседы помогало морально подготовить посетительниц к тому, что вскоре последует вежливый и дипломатичный отказ.

– Все израсходовано, – подтвердил Сарфраз. В это время у него зазвонил телефон, он глянул на номер и тут же передал трубку мне. Звонила Тара. Она хотела узнать, как у нас дела.

– Привет, дорогая!

– Дети в школе, а я еду на работу. По дороге решила поговорить с тобой. Ты занят?

– Я сейчас в Ишкашиме, ко мне пришли двадцать девушек, которые хотят создать досуговый центр. У них прекрасная руководительница, но боюсь, что не смогу помочь им, потому что…

Сарфраз озадаченно смотрел, как я прервал свою тираду, и покорно слушал, что говорит перебившая меня жена.

– Хорошо, я обещаю, – закончил я разговор. – Конечно, любимая. Пока.

После этого я обратился к стоящим передо мной просительницам.

– Мой «босс в юбке» заявил, что мы как-то должны изыскать средства для вас, – сообщил я им. – Сегодня вечером она поедет на встречу женского читательского клуба. Если я не смогу вам помочь, все женщины в моей «деревне» ополчатся на меня. Так что мы попробуем запросить дополнительные деньги у совета директоров. И, кстати, жена сказала, что вы можете на базе своего центра попробовать создать собственный читательский клуб.

Глаза моих гостий засияли, но тут нас прервал еще один звонок. Это был Сулейман Минас, который звонил из Равалпинди по срочному делу.

За пять минут до этого ему позвонили с неизвестного номера: вежливый голос попросил оставаться на линии и ожидать соединения с секретарем генерала Первеза Мушаррафа.

Сулейман остановил машину, вылез на обочину и стоял как громом пораженный, слушая то, что сообщили ему из приемной главы государства:

Мистера Грега Мортенсона в ближайшее воскресенье приглашают на чашку чая к самому президенту Пакистана! Такими приглашениями не разбрасываются. Надо было покинуть Вахан и ехать на встречу.

Месяцем раньше правительство объявило, что в знак признательности за деятельность, которую Институт Центральной Азии вел в течение пятнадцати лет, меня выдвинули на получение высшей гражданской награды, Звезды Пакистана. Иностранцы удостаиваются такой чести крайне редко. К тому же присвоение ордена будет сопровождаться предоставлением особого дипломатического статуса. Он позволит нам свободнее и безопаснее перемещаться по стране и в целом поднимет репутацию организации. Это сильно облегчит жизнь мне и моим коллегам и повысит эффективность нашей работы. Президент наверняка лично подписал документ о награждении, поэтому не явиться к нему на аудиенцию было бы просто недальновидно и невежливо.

С другой стороны, чтобы успеть к воскресенью в столицу, придется менять все планы и каким-то образом выбираться из той глуши, где мы находились Я глянул на часы – был четверг: всего за семьдесят два часа нужно было преодолеть расстояние от Ваханского коридора до Исламабада.

* * *

На следующий день ранним утром после бессонной ночи (мы до рассвета обсуждали дальнейшую программу действий) мы с Сарфразом попрощались и разъехались в разные стороны. Предварительно мы разделили пополам содержимое здоровенной банки ибупрофена. Мой друг, одетый в серый шальвар-камиз, жилет цвета хаки и ярко-голубую шляпу с полями, на одном из пикапов сил безопасности отправился дальше на восток. Добравшись до селения Сархад, он должен был нанять лошадь, переложить остатки денег (около 12 тысяч долларов) в седельные мешки и направиться верхом в Бозаи-Гумбаз. А я тем временем вместе с Вахид Ханом поспешил в Файзабад, а оттуда через Кабул в пакистанскую столицу.

Два дня мы стремительно неслись по той же дороге, по которой только что приехали в Вахан, одновременно пытаясь по телефону заказать авиабилеты. В Файзабаде я чуть не опоздал на рейс и вбежал в самолет в последнюю минуту. В Кабуле мне нужно было оперативно пересесть на пакистанский самолет. Вакилу удалось каким-то чудом провернуть в общем незаконную операцию: передать мой багаж, хранившийся у него, в закрытую зону ожидания. До Исламабада было менее часа лету, но когда мы уже приближались к городу, командир экипажа объявил пассажирам, что из-за надвигающейся грозы, возможно, придется вернуться обратно в Кабул. К счастью, наш добрый друг полковник Ильяс Мирза из базирующейся в Равалпинди авиакомпании «Аскари» благодаря своим связям смог организовать VIP-посадку, которая предоставляется воздушным судам в исключительных случаях. Наш самолет коснулся земли через несколько часов после того, как телеканал «Аль-Джазира» сообщил, что пакистанский парламент объявил импичмент Мушаррафу. Это был один из самых тяжелых периодов в политической биографии президента.

Эта новость стала для меня неожиданностью, хотя, в принципе, кризис постепенно назревал уже давно. Весной 2007 года Мушарраф попытался сместить главного судью верховного суда Ифтикара Мухаммада Чаудри, уличив его в коррупции. Этот эпизод стал последней каплей, вызвавшей бурный протест народа. Президент вообще склонен был слишком часто действовать с позиции силы: многие пакистанцы так и не простили ему, что он грубо нарушил конституцию в 1999 году и пришел к власти в результате военного переворота. Юристы и судьи вышли на улицы больших городов, в Карачи прошли многолюдные демонстрации, которые были жестоко подавлены. Среди демонстрантов были убитые и раненые. Забастовки парализовали жизнь почти всей страны.

Несмотря на мощное оппозиционное движение, Мушарраф все же победил на выборах и остался на посту на второй срок. При этом верховный суд отказался признать результаты голосования, утверждая, что у генерала нет конституционного права занимать одновременно должность президента и верховного главнокомандующего пакистанской армии. В ответ на это глава государства издал указ о введении чрезвычайного положения. В подобных обстоятельствах сохранение военного поста оказывалось законным с чисто юридической точки зрения. Но этим поступком Мушарраф еще больше настроил против себя граждан собственной страны.

За всеми этими событиями вскоре последовал импичмент. Я тогда не знал еще всех деталей этой истории, но, как потом выяснилось, когда маленькая черная «Тойота Камри» подъехала к гостинице, чтобы отвезти меня на встречу к генералу, дни его правления были уже сочтены.

Я и трое из «грязной дюжины» забрались на заднее сиденье черной машины. Со мной отправились Сулейман, Апо Разак и Мохаммед Назир, курирующий несколько проектов в Балтистане. За двадцать минут мы доехали до военного городка – одного из районов столицы, где живет президент. Мы пересекли мост, который был свидетелем двух покушений на жизнь Мушаррафа. Позади площадь со стационарной виселицей – на ней в 1979 году был казнен премьер-министр Зульфикар Али Бхутто. Через двадцать лет после этих событий недалеко отсюда, в соседнем сквере, террорист-смертник привел в действие взрывное устройство, унесшее в декабре 2007 года жизнь его дочери Беназир Бхутто, также занимавшей некогда пост премьера. Затем мы резко повернули направо и въехали на узкую дорожку с густо растущими вдоль нее кустами, где находился первый кордон. Через несколько минут мы подъехали к красивому старому особняку в восточном стиле, служившему резиденцией президента. Навстречу нам вышел Билал Мушарраф, сын генерала, который живет в Америке и работает программистом в страховой компании.

Нас провели в просто, но со вкусом обставленную приемную. На полу лежал красный ковер, а вдоль стен стояли диванчики в сияющих белизной льняных чехлах. Билал принес поднос с орехами, конфетами и изюмом в белой глазури. Вошел распорядитель и спросил, не желают ли гости чаю – зеленого, с кардамоном и мятой. Президент вошел как-то совершенно неожиданно и спокойно сел рядом со мной.

«Спасибо, что вы выбрались ко мне в гости, – сказал он. – Надеюсь, вы не очень спешите и пообедаете с нами? Иншалла, у нас сегодня будет время, чтобы выпить три чашки чая».

Потом он стал расспрашивать, как продвигаются наши проекты в Азад Кашмире и Балтистане. Его очень заинтересовали трое коллег, приехавших со мной. А я с удовольствием «ушел в тень» и дал им высказаться. Апо рассказывал, как он с 1953 по 1999 год работал со знаменитыми альпинистами, а также подавал чай известным путешественникам и видным военным чинам, посещавшим ледник Сиачен. Сулейман принялся во всех подробностях описывать, как мы с ним впервые встретились в аэропорту Исламабада. Назир, который всегда был немного стеснительным, скромно заметил, что пакистанские военные всегда помогали нам в работе, а также объяснил, что при строительстве школьных зданий в Гултори мы использовали особую конструкцию крыш: снаряды (индийской артиллерии. – Ред.) рикошетировали от кровли.

Потом мы перешли к накрытому столу, уставленному разнообразными угощениями – курица и барашек, дал, салаты, десерты, халва и много других традиционных блюд. За обедом к нам присоединилась Сехба, жена Мушаррафа.

Изначально предполагалось, что встреча с президентом будет длиться не более тридцати минут, но он и его супруга настояли на том, чтобы мы задержались, так что мы провели с ними более четырех часов. Это удивило моих коллег, которые бурно делились впечатлениями на обратном пути.

– Даже высочайшие гости проводят в обществе главы государства меньше времени, чем мы сегодня, – заметил Назир.

– Премьеру Китая он, кажется, уделил полчаса? – поражался Сулейман.

– С Джорджем Бушем он беседовал пятнадцать минут! – заявил Апо.

– Никто не поверит, что мы, простые деревенские ребята, пробыли в резиденции четыре часа, – восхищался Назир. – Даже родственники усомнятся, когда я им это расскажу. Решат, что я спятил.

– А у нас есть фотография, подтверждающая этот факт, – возразил Апо. – К тому же главное, что Аллах всегда знает истину.

* * *

Я слушал их разговор, а в это время в моей душе боролись противоречивые чувства. С одной стороны, президент был чрезвычайно любезен: он оказал нам честь, познакомившись с нами и нашей деятельностью и проведя полдня в беседе с нами. Но при этом я не был уверен, что мне стоило ехать из такой дали и менять все свои планы ради сегодняшней встречи.

Неужели лишь для того, чтобы удовлетворить любопытство главы государства, я пренебрег своим долгом перед самыми бесправными и бедными его гражданами, жителями Вахана? Мне пришлось с огромной скоростью проделать длинный путь в восемьсот километров – оставить позади Памир, Гиндукуш, Каракорум. А тем временем Сарфраз, Вакил и многие другие сотрудники ИЦА продолжали нести свою обычную вахту. Это был тяжелый труд без всяких «гламурных» аудиенций у представителей политической элиты. Они занимались возведением школ и боролись за распространение грамотности в самых маленьких и глухих деревнях, не замечаемых «небожителями», которые вершат судьбы мира.

Контраст между тем, что делали они, и тем, чему по большей части посвящал себя я, заставил меня обратить внимание на постепенно зреющую серьезную проблему. Последнее время мне все чаще приходилось заниматься «общими», «стратегическими» вопросами, и я все меньше вдавался в детали той самой ежедневной работы на местах. Я забросил то, что приносило мне радость и чувство удовлетворения, чтобы «руководить». Что бы подумал обо всем этом Хаджи Али? Что сказал бы отец, если бы был жив? Что почувствовал бы Абдул Рашид Хан и киргизы – поняли бы они меня, смогли бы уважительно отнестись к принятому мной решению?

Конечно, на это можно было возразить, что та встреча – знак признания, и она лишь подчеркнула, насколько мы как некоммерческая организация преуспели на своем поприще. Но все равно я не мог не признать, что судьба властно заставляет меня менять приоритеты и ценности, которые изначально лежали в основе нашей деятельности. Конечно, не стоит сожалеть о том, что мне уделил внимание президент Пакистана и мы провели несколько часов за содержательным разговором. Но прошло уже девять лет с тех пор, как я впервые пересек Хайберский перевал, направляясь из Пешавара в Кабул, и мне до сих пор так и не удалось встретиться с теми, ради кого мы и затеяли все это «афганское предприятие».

Через несколько дней, 18 августа, Первез Мушарраф официально объявил о своей отставке. Это лишний раз подчеркнуло, что я принял не лучшее решение, явившись тогда по первому его зову. Было непонятно, какие последствия это будет иметь для будущей работы Института Центральной Азии в Пакистане. Но дело сделано. Увы, ради него мне пришлось отказаться от поездки в Бозаи-Гумбаз, куда я так стремился.

Так или иначе, теперь, пока не пройдет зима, нельзя было и думать о том, чтобы добраться до киргизского поселения, спрятавшегося в горах Малого Памира.

Глава 15

Встреча двух воинов

Исламское общество – особый, потаенный мир, который мы до конца не понимаем. А иногда и не пытаемся понять. Только пытаясь глубже и всесторонне познать культуру этих людей, вникая во все их нужды и разделяя их надежды на будущее, мы можем рассчитывать на то, что экстремизм исчезнет. Силой не удастся изменить сердца и мысли. Нашим оружием должны стать открытость и терпимость, позволяющие представителям разных народов услышать друг друга.

Адмирал Майкл Муллен, председатель Объединенного комитета начальников штабов

Летом 2009 года морские пехотинцы США начали операцию «Ханджар». В наступлении в долине Гильменд участвовало 4000 американских и 650 афганских солдат. Их целью была зачистка этого района, в котором сохранялось влияние талибов и выращивалась примерно половина всего афганского опиумного мака. Операция была самой крупной для войск США со времен сражения в Фалудже в 2004 году. Так Барак Обама начал выполнять свой план, предполагавший отправку еще двадцати двух тысяч военных в Афганистан. Эта мера была вызвана отчасти тем, что талибан снова набирал силу, а организуемые им теракты уносили все больше жизней. В конце лета боевикам пришлось дорого заплатить за кровь их жертв. Но и другая сторона понесла ощутимый урон. В августе общее количество погибших в Афганистане иностранных военных достигло 295 человек – с 2001 года Запад не знал таких потерь. В том же месяце число убитых американских солдат за текущий год составляло 155 человек – столько же сложили свои жизни за весь предыдущий, 2008 год. И этот черный список продолжал расти.

Одновременно нарастало противодействие распространению женского образования. К началу лета 2009 года по меньшей мере 478 афганских школ (практически во всех учились девочки) были либо разрушены, либо подверглись нападениям. Директорам и учителям нередко угрожали, чтобы заставить их закрыть учебные заведения.

Такую печальную статистику приводит Декстер Филкинс в своих публикациях в New York Times. В ход шли самые грязные и страшные методы воздействия, призванные запугать девочек и преподавательский состав. Так, в мае 2009 года во дворе одной из школ в провинции Парван был распылен токсичный газ. Пострадал шестьдесят один человек, включая и учителей, и учениц. С начала года это было уже третья акция устрашения, которой подверглась эта школа. А примерно шестью месяцами ранее ноябрьским утром несколько мотоциклистов с помощью специальных устройств направили струи кислоты в лица одиннадцати девочек и четырех педагогов, направлявшихся в школу «Мирвас Мена» в Кандагаре, городе, где зародилось движение талибан.

К сожалению, не избежали неприятностей и два наших объекта. Летом 2008 года небольшая группа боевиков ночью обстреляла учительскую школы в Лаландере. Это привело местного шефа полиции в ярость, и он распорядился выставить недалеко от учебного заведения круглосуточный пункт охраны. В июле, когда во время одной из атак талибов неподалеку от деревни Сав были убиты двое солдат армии США, произошла более трагическая история. Американцы преследовали нападавших и в ходе ответных действий по случайности убили девятерых жителей селения и ранили директора школы Маулави Матиуллу. Только благодаря тому, что подполковник Коленда, которого к тому времени уже перевели с передовой базы в Нари в другое место, ранее наладил добрые отношения со старейшинами, военным и обитателям Сава удалось впоследствии на джирге разобраться в ситуации и мирно уладить этот конфликт.

К большому огорчению, мне пришлось следить за всеми этими событиями издалека. В основном я узнавал новости во время ранних, начинавшихся с 5.30 утра звонков Сарфраза, Cулеймана, Вакила и других членов «грязной дюжины». Когда я вернулся домой после встречи с Первезом Мушаррафом, в офис в Боузмене снова повалили приглашения выступить или прочитать лекцию. С сентября 2008-го по июль 2009-го я появлялся на публике 161 раз и посетил 118 городов. Меня ждали в библиотеках, школах, колледжах, книжных магазинах, на собраниях военных. Два раза я читал доклад в ООН, дал 216 интервью для газет, журналов и радиостанций. На каких только мероприятиях я не присутcтвовал в качестве гостя: тут и «чайная церемония», проведенная в ресторане Firefly в Траверс-Сити в штате Мичиган для сбора средств на благотворительные цели, и симпозиум Ассоциации медсестер, работающих в области дерматологии, устраиваемый ежегодно в Сан-Франциско.

Простые американцы выказали столь острый интерес к продвижению женского образования в Азии, что нам с трудом удавалось удовлетворять «информационный спрос». В результате я провел одиннадцать месяцев в постоянных поездках по Штатам. В Пакистан я вырвался лишь на двадцать семь дней, а до Афганистана и вовсе не доехал. Увы, Тару, Амиру и Хайбера я почти не видел. В декабре вышел материал в журнале Outside, посвященный нашей деятельности. В нем, кроме прочего, обозреватель довольно точно описал мой внешний облик и мое внутреннее состояние, сравнив меня с усталым медведем, мечтающим поскорее впасть в спячку.

Постоянные переезды измотали меня, но среди всей этой суеты судьба регулярно посылала мне радостные встречи. Особенно это касалось общения с военными. Глубоко запал в память эпизод накануне Дня благодарения. Я прилетел в Вашингтон и отправился на метро в Пентагон. Подходя к подъезду, через который проходили гости этого ведомства, я обнаружил, что здесь меня уже поджидает давний друг – недавно получивший чин полковника Крис Коленда! Десятью месяцами ранее его отозвали из провинции Кунар и назначили советником в министерстве обороны, сотрудники которого переживали непростой период перемен: они налаживали взаимодействие с администрацией недавно избранного президента Обамы.

Несмотря на то что мы с Крисом обменялись сотнями писем и множество раз созванивались, встречаться нам не доводилось. Мы оба были искренне рады представившемуся случаю познакомиться лично. Обнявшись и крепко пожав друг другу руки, мы поспешили в здание. Нам пришлось преодолеть несколько постов службы безопасности перед тем, как в 8.59 утра мы оказались у кабинета одного из самых высокопоставленных военных чинов американских вооруженных сил.

Адмирал Майк Муллен, председатель Объединенного комитета начальников штабов, был одет в синий мундир с четырьмя звездами на погонах. На встречу пришли также около десятка высших офицеров. Адмирал поблагодарил меня за то, что я нашел время приехать, и объявил: «Хотелось бы успеть выпить с вами три чашки чая! – И с любезной улыбкой добавил: – Моей жене Деборе очень понравилась ваша книга». Затем, как человек, который полжизни командовал ракетоносными эсминцами и крейсерами, он стремительно перешел от светской беседы к делу.

– Грег, я регулярно получаю из Афганистана нерадостные известия, – признался он. – Расскажите, происходит ли там что-то хорошее?

И я рассказал. Я поведал о том, как Сарфраз организовал строительство школ в Вахане, а Вакил – в Кунаре, а также о той бесценной помощи и поддержке, которую мы получаем от местных моджахедов, таких как Садхар Хан и Вохид Хан. Я говорил о том, что налаживать отношения с местными жителями так же важно, как возводить здания, и что, на мой взгляд, простые афганцы могут научить американцев гораздо большему, чем, как нам кажется, мы можем поделиться с ними.

В беседе с начальником объединенного комитета штабов я привел статистику: в 2000 году, в самый разгар правления талибов, всего 800000 афганских детей учились грамоте. И все – мальчики. А сейчас по всему Афганистану почти восемь миллионов ребят ходят в школу, из них 2,4 миллиона – девочки.

– Удивительные цифры! – отозвался адмирал.

– Да, – ответил я. – Они свидетельствуют не только о тяге к знаниям, но и о готовности вкладывать силы и средства в образование, несмотря на скудость ресурсов, которыми располагает истощенное войной население. Я видел, как дети занимаются в классах, устроенных в загонах для скота, глухих подвалах без окон, даже в бывшем общественном туалете. Мы собственными руками устраивали временные школы в палатках в лагерях беженцев, в контейнерах для перевозки крупногабаритных грузов, в корпусе старого советского бронетранспортера. Бытовые трудности нипочем тем, кто хочет учиться. Афганцы так страстно желают, чтобы их дети овладели чтением и письмом, потому что грамота для них – символ лучшего будущего, надежду на которое пока не смогли дать им ни мы и никто другой. Они верят в то, что образованные люди смогут стать хозяевами своей судьбы.

Наша встреча должна была продлиться полчаса, но мы беседовали более часа. Мы говорили обо всем на свете: о том, что оба любим читать детям на ночь, что нам обоим приходилось много времени проводить вдали от дома. Обсуждали различные пуштунские племенные традиции, возможности сотрудничества военных из разных стран в охране афганско-пакистанской границы, необходимость преподавания на разных языках в американских школах. В конце беседы Майк Муллен сказал, что постарается во время одной из ближайших поездок в Центральную Азию выкроить время и побывать в нескольких наших школах.

– Адмирал, у нас вскоре будет завершено более десяти проектов. Было бы здорово, если бы вы могли открыть одну из школ.

– Обещаю, что приеду на торжественное открытие в ближайшее время. Увидимся в Афганистане! – сказал он.

* * *

12 июля 2009 года я прилетел в Афганистан рейсом из Франкфурта, который миновал Иран и приземлился в Кабуле в 4.30 утра, когда солнце только чуть тронуло розовыми лучами вершины гор на горизонте. «Боинг-747» снижался, а я не мог оторвать взгляда от семитысячников Гиндукуша. За их снежными шапками вырисовывались очертания еще более величественных восьмитысячников пакистанского Каракорума. Далеко справа в утренней дымке виднелись более плавные зеленые склоны Пир-Панджала, расположенного в Азад Кашмире. А слева от самолета, невидимые для меня, были горы Памирского узла, стеной возвышавшиеся над Ваханским коридором. В этих горах, на сверкающих, покрытых ледниками склонах и в переливающихся всеми оттенками зеленого долинах находилось множество деревень, старейшины которых ждали от нас помощи в строительстве школ для девочек.

В аэропорту меня ожидало множество старых знакомых. Времена, когда я мог тихо, никем не замеченный, прибыть в Кабул, давно миновали. У самого самолета я попал в объятия Мохаммеда Мехрдада, таджика из Панджшерской долины, отвечавшего за подачу трапа. Он был одет в наглаженный спортивный костюм и плоскую шерстяную шапку паколь, какую обычно носят моджахеды. Мохаммед знал меня в лицо, и его радостные рукопожатия, а также желание расспросить о житье-бытье всегда приводили к тому, что мы застревали в дверях и загораживали проход столпившимся сзади пассажирам.

В зале аэропорта меня воодушевленно приветствовал еще один приятель, Джавид, принадлежащий к народности патхан. Он всегда сидит на складном металлическом стуле у ворот парковки, но в чем именно состоят его обязанности, для меня до сих пор остается загадкой. Чуть поодаль стоял Исмаил Хан, носильщик родом из Зебака, деревни в нескольких часах езды от Бахарака, которую мы обычно проезжали по дороге в Вахан. Исмаил по национальности вахи. Он лет на двадцать старше меня, но всегда услужливо хватает мой багаж, чтобы донести его до машины, и очень обижается, если я пытаюсь заплатить за эту услугу.

Также тепло встречает меня Дауд, патан из Джелалабада, который бежал от советского вторжения в Пешавар и провел долгие годы, торгуя на улицах разными безделушками. В 2002 году, когда я только начал ездить в Кабул, Дауд был мелким лоточником: он толкал перед собой тележку, с которой продавал сигареты и колу. В последнее время его бизнес вырос: теперь он владеет маленьким магазинчиком в аэропорту. Там есть даже кондиционер! Прилавки у Дауда ломятся от швейцарского шоколада, икры, привезенной с Каспия, растений-суккулентов из Саудовской Аравии. Обычно хозяин целыми днями болтает по мобильному телефону. Но лишь увидев меня, он вешает трубку, выходит из-за прилавка и с криком ас-салям аалейкум бросается мне навстречу. В руках у него скромные дары – бутылочка безалкогольного напитка или шоколадка. Далее между нами разыгрывается одна и та же сцена.

Сначала я пытаюсь вручить ему деньги за эти знаки внимания. Он отказывался и возмущается. Я настаиваю, он стоит на своем. Все это продолжается в течение некоторого времени. В определенный момент Дауд понимает, что законы афганского гостеприимства соблюдены, и уступает, будучи уверен, что дал почувствовать, как мне здесь рады.

Такие встречи сопровождали меня повсюду: на таможне, при получении багажа и прохождении паспортного контроля, а также на постах службы безопасности. Но вот все формальности позади, я выхожу из аэропорта и вижу Сарфраза, Вакила, а рядом – величественную фигуру Вохид Хана – такого благородного и красивого в полевой форме сил безопасности и начищенных до блеска высоких ботинках. Несколько минут уходит на традиционные приветствия. Мы справляемся друг у друга о здоровье и благополучии близких – жен, детей, родителей.

Вообще-то Вохид Хан собирался отвезти меня в гостиницу, чтобы я мог принять душ и немного поспать после долгого перелета. Но Вакил и Сарфраз и не думают дать мне отдохнуть. За время моего одиннадцатимесячного отсутствия так много произошло, что надо срочно, не теряя ни минуты, все мне рассказать. Они сажают меня во взятую напрокат машину, и мы тут же едем по делам, в частности, смотреть, как реализуется новый курируемый Вакилом проект.

За последний год у Вакила прибавилось работы. Некоторые его задачи по сложности и объему превышали даже ту нагрузку и ответственность, которая лежала на Сарфразе. Он следил за возведением девяти школ в районе деревни Нари в провинции Кунар, а также начал строительство еще одной, предназначенной для девочек, в Барги-Матале, крошечной деревушке в восточном Нуристане. Еще недавно ее окрестности контролировали бандформирования талибов, а сейчас она снова перешла под контроль американских солдат, действовавших совместно с армией Афганистана.

Слухи о нашей работе быстро распространялись, и вскоре к Вакилу потянулись делегации из разных уголков страны, в том числе из областей, традиционно считавшихся оплотом движения талибан – Торы-Боры, Кандагара, провинции Урузган. Старейшины приезжали в Кабул это было тяжелое путешествие на перекладных, нередко занимавшее до двух дней, – и просили построить в их деревне школу для девочек. Число таких заявок неуклонно росло, и Вакил собирался с моего благословения начать в 2010 году возведение десятка новых объектов. Примечательно, что среди прочих планировалось начать строительство в Дех-Рауд, родном селении Муллы Омара. То, что Сарфраз и Вакил надеялись сделать лет через двадцать, воплощалось в жизнь сейчас, прямо у нас на глазах.

Однако наша популяризация женского образования не ограничивалась одним лишь строительством средних школ. Годом ранее я предложил Вакилу подумать о создании женских досуговых центров в Кабуле. Это должны были быть клубы, где могли бы собираться представительницы слабого пола всех возрастов. У нас уже был опыт создания подобных центров в сельских районах, жительницы которых проводили вместе вечера и передавали друг другу полезные в быту навыки – обучались ткачеству, вышивке и прочим ремеслам. Вакил усовершенствовал эту идею: его центры были не досуговыми в прямом смысле слова, а скорее, образовательными. Он организовал занятия, на которых живущие по соседству женщины зрелого и пожилого возраста, у которых не было возможности учиться, могли бы освоить азы чтения и письма на дари, пушту, арабском и английском языках. Такие уроки длились по два часа от четырех до шести раз в неделю. Как правило, они проводились прямо на дому. Ученицы получали знания, а учителям подобная подработка приносила дополнительный доход.

У бизнес-модели Вакила был целый ряд плюсов: для старта не требовалось больших затрат. Основную статью расходов составляла зарплата учителей, которые получали за такие «вечерние лекции» в среднем по шестьдесят долларов в месяц. Учащиеся собирались на занятия из окрестных районов – им не приходилось ездить издалека. Жены не покидали дом надолго, а значит, у мужей было меньше причин возражать против их отлучек. В общем, план Вакила был очень хорош. Но он не просчитал последствий.

Первые ученицы вечерней школы рассказали о занятиях своим подругам, и вскоре от желающих уже не было отбоя. Домашние образовательные центры были перегружены.

Сначала женщины приходили на вечерние курсы, чтобы овладеть грамотой, но со временем у них стали рождаться новые амбициозные планы. Некоторые организовали читательские клубы, другие стали собираться для того, чтобы передать друг другу знания об уходе за зубами и полостью рта или обсудить вопросы женской физиологии.

В программе центра стали появляться семинары по здоровому питанию и профилактике различных заболеваний, курс по обучению десятипальцевому методу набора текста, управлению семейным бюджетом. Огромной популярностью пользовались практические уроки по освоению мобильного телефона.

Вакил быстро понял, чем был вызван подобный всплеск энтузиазма. Женщинам, которые вели скучную и рутинную, полную ограничений жизнь, просто дали возможность собираться вместе и позволили немного пофантазировать. Им хотелось всего и сразу; они жаждали все новых знаний, так что Вакил не успевал удовлетворять растущие запросы. Прошедшие тот или иной курс «выпускницы» обучали следующую группу, но число новоприбывших увеличивалось с такой скоростью, что приходилось устраивать занятия в три-четыре смены. В любом другом случае у нас просто не хватило бы денег на столь быстрое расширение деятельности, но, повторю, что изобретенная Вакилом система не требовала больших вложений. Мы лишь платили преподавателям и покупали кое-какие материалы. За обучение взималась небольшая, чисто символическая плата, что частично покрывало накладные расходы. Через несколько недель активной работы «вечерних школ» Вакил дополнительно нанял нескольких преподавателей, что вызвало еще более бурный рост центров.

Из регулярных телефонных разговоров с коллегами я знал, как продвигаются дела. Также Вакил посылал мне один-два раза в неделю отчеты по электронной почте. Но точных цифр там не было.

– Итак, сколько же центров работает в настоящее время? – спросил я его, когда машина выехала из города и направилась в южный пригород Кабула.

– Семнадцать – в разных районах города.

– Ну, семь – это очень неплохо.

– Не семь, Грег, а семнадцать!

– Не может быть!

– Я не шучу, – ответил Вакил. – У нас 18 преподавателей и 880 учениц. Но желающих гораздо больше. Ты все увидишь сам.

* * *

Когда Вакил выбирал место для открытия первого центра, он начал поиски с пригородов столицы. В этих бедных районах жили в основном крестьяне из разоренных войной деревень и простой люд, покинувший маленькие провинциальные городки, чтобы попробовать заработать на жизнь в столице. От притока этих мигрантов население Кабула выросло с 2001 года в три раза. В окрестностях мегаполиса не было ни новых асфальтовых трасс, ни офисных зданий из стекла и бетона. Они напоминали провинциальные поселения – узкие улочки, вдоль которых тянулись сточные канавы, а вдоль улиц – одноэтажные и двухэтажные глинобитные дома, охраняемые вечно лающими собаками.

Первым делом мы посетили дом Наджибы Мира на южной окраине столицы. Хозяйка дома – сорокалетняя женщина, мать пятерых детей, выросла в семье неграмотного крестьянина из Логара, провинции, расположенной юго-западнее Кабула. Здесь шли особо суровые бои между талибами и Северным альянсом. Девочка научилась читать и писать, когда жила в лагере беженцев в Пакистане. А еще она очень любила математику. Последние двадцать лет Наджиба была директором школы для девочек в Кабуле. Учебное заведение было перегружено – его посещало 4500 учениц; и небольшой педагогический коллектив с трудом справлялся с количеством подопечных. Тем не менее Наджиба по предложению Вакила взялась вести занятия на дому за скромную плату в пятнадцать долларов в неделю. Она устраивала у себя вечерние уроки четыре раза в неделю.

Мы проехали по лабиринту улочек без тротуаров и дорожных знаков и остановились рядом с небольшой хижиной. У дверей нас встретил муж Наджибы, отставной военный. Он провел нас в комнату и предложил чаю. После того, как традиционные ритуалы, сопровождающие приветствие гостей, были исполнены, хозяин спросил, не хотим ли мы познакомиться с работой образовательного центра. Мы обошли дом и увидели маленькое помещение площадью 2,5 на 3,5 метра с земляным полом и единственным большим окном. Видимо, когда-то оно служило кладовой. Внутри теснилось около сорока женщин. Они сидели лицом к доске рядами, по шесть человек в каждом, прямо на полу, скрестив ноги. Это вовсе не были юные девушки – всем за тридцать или за сорок. Многие пришли на занятия с грудными младенцами, которые спали у них на руках, а дети постарше забились в дальний угол и сидели тихо. Перед классом стояла миниатюрная Наджиба в простом сером шальвар-камизе и в черном плаще на плечах, что делало ее похожей на монахиню.

Среди сидящих на полу было несколько девушек в белых дупатах, указывающих на то, что это студентки. Наверное, они проходили здесь что-то типа учебной практики. Но у большинства женщин на голове были простые косынки, а одеты они были в грубые шальвар-камизы, в которых ходила городская рабочая беднота. Их мужья занимались тяжелым физическим трудом по двенадцать-четырнадцать часов в день. Они строили дома, ремонтировали дороги и машины, собирали мусор. Мужчины позволили женам пойти учиться читать и писать в надежде на то, что со временем эти навыки позволят семье получить дополнительный доход. Каждый вечер, приготовив ужин и завершив хозяйственные дела, эти женщины садились делать домашнее задание вместе со своими дочерьми.

Когда мы вошли в класс, ученицы вскочили со своих мест. Они стояли в полном молчании, пока Вакил не сказал им: «Садитесь». Затем он представил меня: «Это доктор Грег из Соединенных Штатов. У него есть жена Тара и двое детей. Он хочет помочь нам развивать работу образовательного центра. Для этого он собирает деньги в США: их жертвуют американцы, простые люди, похожие на вас».

Судя по тому, что было написано на доске, мы попали на урок дари. Но по многим приметам можно было догадаться, что женщин интересовали не только грамматика и лексика этого языка. В углу класса стояли плакаты с изображением схем правильного питания. На них подчеркивалась важность включения в рацион фруктов и овощей (правда, у посетительниц центра не было денег, чтобы купить эти продукты). Еще там были зубные щетки и кусок мыла – «наглядные пособия» для лекций по личной гигиене.

Бросив взгляд на тетради, я поразился, насколько мелким почерком пишут все слушательницы. Бумага стоила дорого, так что приходилось экономить место и использовать каждый миллиметр страницы.

Я немного поговорил с Наджибой, узнав, сколько длится каждый урок, какие предметы изучаются, какова успеваемость учениц и как часто проходят занятия. Она отвечала быстро, емко и точно. Наверняка в такой же деловой манере она общалась со своими подопечными. Потом я повернулся к классу.

«Замечательно, что вы достигли больших успехов собственным упорным трудом! – сказал я. – Каждая из вас узнает здесь много нового и важного». А затем спросил, есть ли у учителя и учениц какие-то вопросы или проблемы.

Их волновало многое. Занятия проходили в жилых помещениях, объяснила Наджиба, и преподаватели жаловались, что электричество работает нестабильно, не всегда хватает на всех питьевой воды и туалетов. Слушательниц курсов не очень заботили эти вещи, они готовы были мириться с неудобствами. Их больше интересовало, когда они смогут начать изучать работу компьютера и мобильного телефона.

– А зачем вам так уж нужны мобильные телефоны? – поинтересовался я.

– Нам необходимо постоянно общаться друг с другом по учебе, – ответила Наджиба. – К тому же есть много других важных тем для разговора.

– Например?

– Например, грядущие выборы. Мы сейчас постоянно обсуждаем, за кого голосовать.

Этот ответ был совершенно необычным. За шестнадцать лет строительства школ и продвижения женского образования я никогда не видел таких социально активных особ. Но это было еще не все.

Наджиба рассказала, что у всех учениц есть родственники и друзья в других провинциях. Услышав о работе центров в Кабуле, они захотели организовать у себя нечто подобное. Я слушал о том, с какой скоростью распространяется эта идея по всей стране, и думал, что такое движение будет помощнее талибана. Это настоящая мягкая и бескровная революция, несущая с собой освобождение женщин через образование.

– Вам с коллегами, наверное, стоит создать некое предприятие или некоммерческую организацию, – посоветовал я Наджибе. – Под ее патронажем можно будет открывать центры грамотности не только в пригородах Кабула, но и в других районах страны. Как думаете, возможно так построить дело?

– О да, конечно, – ответила она. – Эта организация будет быстро расти.

Так родилась эта идея. Уже через несколько недель Вакил рассказал, что Наджиба и несколько преподавателей сформировали исполнительный комитет и придумали название новому предприятию – Афганский женский кооператив. Его головной офис находится в Кабуле, а работа успешно ведется в пяти провинциях.

– Я знал, что придуманная тобой модель очень популярна, но не осознавал, насколько быстро она может распространиться, – сказал я Вакилу чуть позже, после посещения еще нескольких «точек».

– Они появляются так быстро, что мне даже трудно вести их учет. Месяца через четыре их будет более трех десятков, – отозвался он и с улыбкой добавил: – Ты же знаешь, когда за дело берутся женщины, оно всегда принимает неожиданный оборот и выходит из-под контроля.

* * *

Впечатляющие успехи вдохновляли Вакила на все новые начинания. После Нуристана и Кунара он планировал заняться проектами в Урузгане. Параллельно со школами он активно создавал сеть центров грамотности. На следующий день после моего прибытия в три часа утра мы вместе с Сарфразом и Вохид Ханом отправились смотреть самый последний объект Вакила. Он находился в легендарной афганской долине в 150 километрах к северо-востоку от Кабула.

В Панджшерской долине проживало более трехсот тысяч человек. В основном это были этнические таджики. Здесь родился знаменитый Ахмад Шах Масуд, бесстрашный харизматичный командир. Это был один из главных его опорных пунктов. Масуд умудрился девять раз отразить наступление советских войск в 1980-х, за что получил прозвище Панджшерский лев. Через три года после ухода СССР из Афганистана силам Масуда удалось захватить Кабул.

В течение краткого периода Ахмад Шах Масуд руководил государством и проявил себя как выдающий лидер нации. Это отличало его от многих других мятежных полевых командиров, которые преследовали только свои личные интересы: их междоусобные войны раздирали Афганистан на части. Однако к 1993 году беспрестанное мародерство и жестокость войск Масуда подорвали авторитет этого национального героя. Его уход в тень открыл дорогу наступлению талибов. Через некоторое время Панджшерский лев был убит двумя подорвавшими себя смертниками из «Аль-Каиды». Это случилось менее чем за три дня до террористической атаки 11 сентября. И по сей день долина, которую Ахмад Шах так самоотверженно защищал, остается символом свободы и гордостью многих афганцев. Для сотрудников Института Центральной Азии этот район тоже был очень значим, но по другим причинам.

После изгнания талибов в Панджшер хлынули международные благотворительные организации. Эти НКО, а также американские военные очень много сделали для восстановления дорог, создания новых больниц, построили гидроэлектростанции и целый ряд школ для мальчиков. Теперь долина оказалась одной из наиболее безопасных и экономически развитых областей страны, но у девочек по-прежнему было мало возможностей получить образование. На севере провинция Панджшер граничила с Бадахшаном, а на востоке – с Нуристаном и Кунаром, и недостаток в ней женских школ мешал выстраиванию единого «пояса грамотности», который Вакил с Сарфразом так мечтали проложить через бывшие владения талибов. Наш путь от Вахана к Дех-Рауду должен был пролегать здесь.

Летом 2008 года Вакил каким-то образом выкроил время и съездил в долину, познакомился с местными старейшинами и начал строительство двух школ для девочек в деревнях Даргил и Пушгур. Первая открылась в том же году, а пушгурский проект – здание на восемь классов, способное принять более двухсот учениц – планировалось завершить как раз во время моего приезда. На 11.30 утра 15 июля 2009 года было намечено торжественное открытие учебного заведения, на которое был приглашен особый гость.

На пути из Кабула мы должны были миновать американскую авиабазу в Баграме. Нам предстояло пересечь равнину Шомали в том месте, где река Панджшер проложила себе русло в узком ущелье. На участке длиной в шестнадцать километров трасса оказывается зажатой между рекой и отвесными скалами. А потом неожиданно взору открывается великолепная панорама: живописные леса и прорезанные оросительными каналами поля фермеров в окружении испещренных трещинами серых скал высотой 600 метров.

Мы приехали в Пушгур около половины десятого утра. Во дворе школы уже собрались более четырехсот человек. Среди них было несколько десятков бородатых старейшин, делегация чиновников из административного аппарата провинции, около двухсот будущих учениц, отряд сил безопасности Бадахшана под командованием Вохид Хана, а также примерно тридцать американских солдат, вооруженных до зубов. Неподалеку стояли несколько столов с едой, безалкогольными напитками и водой в бутылках. Яства охранял наш друг Файсал Мохаммед, отец погибшего от противопехотной мины в окрестностях деревни Лаландер подростка. В последнее время он часто на общественных началах помогал Вакилу.

Не прошло и часа после нашего приезда, как в небе появились два вертолета UH-60 «Блэк Хоук» и один СH-47 «Чинук». Они показались на юго-востоке и покружили над селением, подняв густое облако пыли. Когда машины приземлились, первым из «Блэк Хоука» появился одетый в пустынный камуфляж адмирал Майк Муллен.

«Привет, Грег! Я привез с собой журналистов. Надеюсь, вы не возражаете?» – крикнул он и подошел, чтобы пожать руку. А тем временем из «Чинука» появились один за другим человек двенадцать – представители Reuters, Wall Street Journal, Washington Post, NPR, «Би-би-си» и ABC-TV, а также Томас Фридман, лауреат Пулитцеровской премии, знаменитый колумнист New York Times.

Гости собрались под большим навесом и уселись на расставленные стулья, после чего несколько девочек в новеньких школьных формах преподнесли адмиралу гирлянду из цветов. Другие ученицы прочитали молитву под флагами США и Афганистана. За этим последовали приветственные речи. Особенно долго и пространно говорили губернатор провинции, глава области, начальник местного департамента образования и еще несколько влиятельных людей. Наконец через полчаса на импровизированную сцену взошел адмирал Муллен.

Вакил тщательно подбирал подходящую кандидатуру на роль переводчика адмирала. Эту почетную обязанность доверили девушке по имени Лима, заканчивавшей двенадцатый класс и свободно говорившей на пяти языках – дари, пушту, урду, арабском и английском. Ее отец, бывший инженер-нефтяник, давно уволился со службы, и семья бедствовала. Ему приходилось ездить продавать дрова в Кабул, чтобы прокормить Лиму и ее четырнадцать братьев и сестер. По вечерам девушка преподавала в одном из образовательных центров, созданных Вакилом. Она училась в старших классах в большой женской школе и была лучшей по успеваемости среди 3100 своих однокашниц.

Майк Муллен передал всем собравшимся привет от американского народа. Потом, прерываясь на перевод с английского на дари, он со страстью и красноречием заговорил о том, насколько важно образование для будущего юных афганцев. «Эта школа построена прежде всего благодаря самоотверженному труду местных жителей. Они мечтали о ней и верили, что их детям нужно учиться, – сказал он. – Мы рады видеть, как вы собственными руками прокладываете себе дорогу вперед».

Трудно переоценить значение этого волнующего момента – американский адмирал, главный военный советник президента США, открывает большую женскую школу в афганской деревне! Для Вакила и Сарфраза не могло быть лучшей награды за их труды. Это было признание важности и ценности той работы, которой они посвятили свою жизнь. Но для меня самым запоминающимся в тот день оказалось выступление Вохид Хана, которого присутствующие также попросили сказать несколько слов.

За последние несколько лет бывший полевой командир раз за разом доказывал верность делу распространения образования на своей родине. Он доставлял строительные материалы на площадки в Вахане, помог спасти одного из учителей и его семью во время несчастного случая на вышедшей из берегов реке. Но Вохид Хан был человеком немногословным, и до того дня мне не приходилось видеть, чтобы он публично говорил о своих чувствах.

«Народ моей страны пережил страшную войну, длившуюся три десятилетия, – начал он свою речь на дари. – Как вы знаете, многие наши братья погибли среди этих скал и похоронены на склонах этих холмов. Мы отчаянно защищали свою свободу и заплатили дорогую цену за победу». Вохид Хан посмотрел на окрестные вершины и горные хребты.

«Мой земляк, умудренный опытом человек, как-то сказал, что эти горы видели столько страданий и убийств, что каждый камень может символизировать жизнь одного моджахеда, сложившего голову в борьбе с советской армией и талибами.

Но теперь, когда война закончена, пора начинать созидать новую, мирную жизнь. И первое, что надо сделать, как сказал тот мудрец, – взять эти камни и построить из них школы».

Он снова сделал паузу, а затем продолжал:

«Я много лет провел в боях, но теперь считаю, что главная задача воина – это борьба с неграмотностью, – сказал Вохид Хан. – Я очень рад и горд тем, что мне представилась возможность участвовать в ней».

* * *

Когда официальная часть мероприятия закончилась, адмирал Муллен около часа в неформальной обстановке общался со школьницами. Перед тем как он и многочисленные сопровождающие снова сели в вертолеты, Майк подошел попрощаться и пожать руки сотрудникам ИЦА. Затем вся деревня отправилась праздновать радостное событие и уселась за уставленные национальными блюдами столы, а тем временем Вакил, Сарфраз, Вохид Хан и я отправились обратно в Кабул.

Мы ненадолго остановились у мавзолея Ахмад Шаха Масуда, а также пару раз притормозили, когда Вохид Хан, большой любитель свежих фруктов, покупал яблоки, вишни и ягоды тутового дерева. Мы ехали на юг по долине Шомали, объедаясь всеми этими дарами афганской земли. Наши руки и губы были перепачканы их сладким и липким соком. И тут Сарфраз просто забросал Вакила комплиментами.

«У тебя больше школ здесь, чем у нас во всем Вахане! – кричал он. – Ты добился потрясающих успехов!»

Пуштун скромно возразил: «Я тут ни при чем. Это все происходит по воле Аллаха».

Когда мы добрались до столицы, Вакил отправился встретить очередную делегацию старейшин из удаленной провинции, которые приехали, чтобы поговорить о возможности строительства в их селении школы для девочек. А мы с Сарфразом принялись планировать путешествие в Бозаи-Гумбаз, где нас ждал такой дорогой нашему сердцу, но все еще незавершенный проект.

Глава 16

Точка возврата

…спускаясь с Памира, где заблудившиеся верблюды перекликаются сквозь облака.

Андре Мальро. «Орешники Альтенбурга»

Осенью 2008 года, когда я поспешил из центральной части Ваханского коридора на запад, чтобы побыстрее добраться в Исламабад и выпить чаю с президентом Мушаррафом, Сарфраз неторопливо верхом на лошади добрался до самой восточной окраины Вахана и приехал в Бозаи-Гумбаз. Там он обнаружил, что нанятая им для подготовки к строительству бригада многое успела сделать. Каменщики взрывали крупные куски породы, чтобы получить более мелкие блоки. Их обрабатывали зубилом и молотом, придавая им более или менее правильную форму. Из этого материала впоследствии будут сложены стены школы. Сарфраз смотрел на гору красивых продолговатых камней, сложенных на ярко-зеленом лугу рядом с гладким, как зеркало, озером, где планировалось возводить здание, и думал о многочисленных практических проблемах, которые нам еще предстоит разрешить для реализации этого проекта.

Конечно, ИЦА не впервые сталкивался с логистическими сложностями. За долгие годы работы мы научились решать даже самые трудные задачи. Например, чтобы построить первую школу в Корфе, в 1996 году пришлось сначала навести мост через реку Бралду, чтобы по нему потом доставить в деревню строительные материалы. А для моста понадобились пять специальных металлических тросов длиной почти сто метров каждый, намотанных на огромные деревянные катушки. Все это невозможно было доставить к берегу реки иначе, как пешком. В результате катушки тащили на себе два десятка местных жителей. А во время строительства сейсмостойкой школы в Азад Кашмире, когда оползни перекрыли подъезд к площадке, Сарфразу пришлось выстроить цепочку из более чем двухсот мужчин, передававших друг другу мешки с цементом. Да, у нас уже имелся опыт, но даже с его учетом задачи, с которыми мы столкнулись у киргизов, были из ряд вон выходящими.

Вокруг Бозаи-Губаза было достаточно камня для строительства фундамента и стен, но на многие километры вокруг не имелось никаких рынков и складов, где можно было бы закупить цемент, бетон, стекло, гвозди, оцинкованное железо для крыши, краску. К тому же на Памире практически не было деревьев. Поэтому все, кроме камня, необходимо было везти издалека.

Теоретически все это можно было приобрести в Файзабаде или Бахараке. А потом, несмотря на обычные препятствия – плохие дороги, оползни, наводнения и поломки транспорта, – все же доставить материалы на грузовике до Сархада. Но как двигаться дальше по бездорожью?

От находящегося в середине Вахана Сархада, где кончаются проезжие дороги, до поселений киргизов было еще три дня пути верхом. Тропа пролегала вплотную к скалам, была крайне ненадежной и постоянно осыпалась под копытами животных. На участке в более чем в 50 километров она то круто поднимается вверх, то резко спускается вниз. Длина пути составляет 6000 метров. Это расстояние в два раза больше, чем путь от базового лагеря до вершины Эвереста. И, что немаловажно, все эти спуски и подъемы приходится осуществлять на высоте 3000–4000 метров: там недостаточно кислорода, а потому нельзя использовать обычных вьючных животных, ослов и мулов, чтобы перевезти грузы. И, наконец, на пути нужно еще переправиться через бурную реку.

В общем, для доставки материалов из Сархада необходимо было сформировать караван из как минимум сотни яков или двугорбых верблюдов – бактрианов. Но и животных трудно было нанять: их просто не было в таком количестве. По тем же причинам невозможно было пригнать яков из долины Чарпурсон через Иршадский перевал. С другой стороны, можно было бы попробовать закупить все необходимое в западном Китае и оттуда привезти на восток Вахана. По крайней мере, там дорога пролегала через не столь пересеченную местность. Но китайско-афганская граница была наглухо закрыта уже в течение более чем шестидесяти лет. Из-за того, что среди мусульманского населения пограничной провинции Синьцзян последнее время нередко случались волнения, китайские чиновники вряд ли согласились бы предоставить нам «дипломатический коридор».

Сарфраз стоял у груды булыжников и чесал в затылке, снова и снова задавая себе вопрос: как построить школу на «Крыше мира» при условии, что невозможно привезти сюда материалы?

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Наверное, почти всем приходилось в той или иной степени принимать участие в переговорах. Что касаетс...
Плетение – одно из древнейших ремесел. Оно было известно первобытным народам задолго до появления тк...
Для студентов, аспирантов, соискателей и преподавателей. Конспект лекций может также использоваться ...
Книга представляет собой системное изложение основных экономических и управленческих вопросов, связа...
Так уж случилось, что с некоторых пор я стал летописцем славного города Гнэльфбурга и его обитателей...
Как создать корпоративную культуру, которая улучшит внутренний климат в коллективе и поможет фирме з...