Волчье правило Белобров Олекса

Эффект весла, сломанного на голове

– Хорошо! – контрразведчик плюнул бычком под Сашкины ноги, запихивая бумаги в полевую сумку. – После допроса в прокуратуре ты у меня запоешь совсем по-иному, – привычно перекинул ответственность с себя на других отпетый негодяй в майорских погонах. – Явишься с повинной, но будет уже слишком поздно! – продолжал он бормотать себе под нос.

– Сомневаюсь, однако! – закусил сигарету зубами Александр, приподнимаясь со стула (они с Оксаной тоже перекуривали в паузе между коитусами). – Поскольку не имею вины, чтобы являться с повинной…

– Ты, сопляк! – подлетел к старшему лейтенанту взбешенный майор, схватив за петельки. – Я ж тебе сейчас чисто по-мужски морду набью!..

На этот раз Хантеру пришлось раньше времени выйти из мира грез (прости, красавица!), возвратившись в «здесь и сейчас».

– Это ты, майор, зря. – Он оттолкнул наглеца с такой силой и злобой, что тот отлетел в противоположный угол палатки. – Я тебя, курву, сейчас порву, как Бобик фуфайку, – вспомнил он полтавскую поговорку. – А когда на твой бабский визг прибегут политотдельцы, заявлю, мол, ты ко мне, безоружному, полез, угрожая огнестрельным оружием! Потомок Берии херов!

– Ты, ты… – задыхался от праведного гнева Гнус. – Ты не понимаешь, салага, с кем связался! Я ж тебя… Да ты у меня…

– А еще, козлик, – Хантеру было нечего терять (Оксанка подалась в генеральский пищеблок), – сдается мне, ты – из Полтавы, землячок мой? Так у меня там полным-полно друзей, которые легко исполнят мою просьбу: донесут твоей жене, как ты Макитру, походно-полевую жену Михалкина, петрушишь в свободное от поисков шпионов время. Как тебе такая перспективка? – гремел Хантер, подступая к испуганному майору.

– Что за шум и гам? – послышался знакомый голос перед палаткой – в клуб зашел Тайфун с довольной физиономией.

– Вот, – начал привычно блефовать Хантер. – Набросился майор Иванов на меня с пистолетом, хотел застрелить! Угрожал, дескать, если не сознаюсь в государственной измене и в покушении на генерала Галушко, он мне яйцо отстрелит! А я ж без оружия… – натурально пожаловался он.

– А я – единственный свидетель! Я все слышал собственными ушами, все видел собственными глазами! Сейчас я направляюсь к генералу Захарову, – поддержал игру Тайфун. – И, по распоряжению члена Военного Совета нашего войскового соединения, проведем партийное расследование по факту превышения служебных полномочий начальником особого отдела, коммунистом, майором Ивановым, на почве бытовой распущенности и беспорядочных половых связей! – Спецпропагандист щедро сыпал перлами персональных партийных дел.

– Слушай, майор, – Гнус хрипло обратился к Тайфуну. – Пусть старлей выйдет, а мы с тобой один на один переговорим…

Хантер вышел из душной палатки, с удовольствием раскурив потухшую сигарету на свежем воздухе. Ветерок высушил пот и успокоил напряженные нервы. Клубные переговоры заняли не больше трех минут – Тайфун оказался настоящим мастером переговорных процессов. Ничего не говоря и не глядя на старлея, Гнус стремглав выскочил из палатки, рванув к вертолетной площадке.

– О чем трепались? – поинтересовался Александр.

– О политике вашего взаимного ненападения, ха-ха-ха! – громко захохотал майор, и только сейчас Хантер понял, что тот основательно «под градусом». – Ты – ничего не помнишь, он – тебя не знает. Если он нарушит свое обещание – я сдаю его по полной программе. В тебе я не сомневаюсь, что смальца в твоей голове хватит, чтобы не лезть поперек батька в пекло, то есть не дразнить спящего тигра, теребя его за усы, – продемонстрировал Тайфун знания украинско-китайского фольклора.

– Добро, – согласился Хантер. – Я к нему теперь ни на сантиметр, пусть живет, шакал!..

– Это правильно, – согласился майор. – А ты молодцом держался, я минут десять вас слушал, удивляясь – как ты вежливо разговариваешь. Афорин! – похвалил он старлея. – А чего в конце сорвался?

– Ночь любви, к сожалению, была очень коротка, – улыбнулся тот. – Была б это зимняя декабрьская ночь, а еще лучше – полярная! На большее смальца, как ты говоришь, не хватило! – засмеялся старлей. – А чего это ты в разгар рабочего дня, на ПКП армии, так на грудь принял? – спросил он земляка, которого потихоньку все больше развозило.

– Мулла Сайфуль – мертв! – пьяно улыбаясь, радостно сообщил спецпропагандист.

– Как это мертв? – задал глупый вопрос Хантер и тут же поправился. – Когда?

– Сразу же после того, как возвратился от нас, – пошатнулся майор. – Приехал наш голубь мира, его обыскали, поскольку возвратился после переговоров с кяфирами, нашли зашитое в халате «подметное письмо» и, не мудрствуя лукаво, сделали служителю Аллаха харап, повесив на дереве…

– Повесили? Муллу? Не может быть?! – наигранно удивился Александр, на самом деле он уже хорошо изучил местные дикарские традиции.

– Даже за шею! – подтвердил Тайфун. – Теперь душе кровожадного убийцы никогда не попасть в райские сады ангела Ридвана!

– Туда ему и дорога! – согласился Хантер, довольный финишем земного пути опасного неприятеля. – Что же теперь?

– А теперь, мой юный друг, – майор применил выражение рафика Давлета, – эту местность на ближайшие полгода ожидает дикая азиатская резня. Найгуль, отец Наваля, будет мстить инженеру Хашиму, чьи люди повесили муллу. Кровавая местная вендетта на несколько месяцев выведет данный ареал пуштунских хейлей из орбиты вооруженного противостояния с шурави и народной властью. Более того, – несмотря на опьянение, мозг Павла Николаевича работал четко, – инженер Хашим уже обратился к нам за помощью, чтобы завалить Найгуля!

– А Наваль? – Хантер поинтересовался судьбой «крестника». – Живой?

– Наваль твой владеет удивительным даром избегать смерти, – пьяно захохотал майор. – Убежав от головорезов Хашима, именно он теперь является командиром отряда гази, воюющих на стороне Найгуля.

– Интересно получается! – хлопнул в ладоши Хантер. – Ты, Павел Николаевич, наверное, иди-ка к моей БМП, приляг там на бережку – отдохни, а то, я смотрю, ты немного подустал…

– Не без того… – согласился Тайфун. – Ввалил на радостях кружак неразведенного медицинского спирта! Да еще ночь не спал, радио внимал, дабы визги-писки ваши котячьи не слышать!

– Кто на что учился, – улыбнулся Александр, поддерживая майора, чтобы не упал.

На их счастье, откуда-то вынырнул замполит охранбата Быстряков, и Хантер быстро передоверил Тайфуна капитану. Вскоре Чабаненко, при бдительном сопровождении Черпака был препровожден на берег ручья, где и вырубился, забывшись богатырским сном, под охраной гвардейского десантного экипажа. Возвратившись к клубу, Александр встретил возле палатки плюгавого капитана в очках, в тяжелом бронежилете и каске. В руках он держал желтый кожаный портфель, что вполне мог бы стать предметом гордости председателя колхоза-миллионера или секретаря парткома «номерного» завода.

– Капитан Серебряков, старший следователь военной прокуратуры, – представился очкарик. – А вы, стало быть, старший лейтенант Петренко?

– Так точно, – согласился Хантер, рассматривая несуразного военюриста, на котором военная амуниция висела, как седло на корове. – Чем могу быть полезным? – не смог удержаться он от подколок.

После душевной беседы с типичным представителем спецслужб, Александр осознавал, что подобная тактика (воспоминания о ночи на воде) уже не принесет ожидаемых плодов. Поэтому решил держаться независимо и несколько нахально – терять все одно нечего.

– А вот это мы с вами, – сообщил следователь, – общими усилиями, и выясним.

– Началось в колхозе утро! – грустно вымолвил старший лейтенант. – Опять за рыбу гроши…

– Следствие покажет, – сухо сообщил капитан, что в травмированных Сашкиных мозгах прозвучало почти как «фирменное» заверение врача-патологоанатома: «Вскрытие покажет!»

Место в клубе оказалось занятым – политотдельцы загнали туда толпу солдат и сержантов срочной службы с целью проведения так называемого боевого и политического информирования. Александр недоверчиво взирал на сие действо – за относительно небольшой отрезок времени пребывания на войне, он, с одной стороны, научился воевать, а с другой – напрочь забыл о партийно-политической бредятине.

Следователю пришлось отыскивать место для проведения допроса. И он его нашел – свой кунг выделил исполняющий обязанности начальника тыла армии полковник Спицин. Будка на базе армейского вездехода ЗиЛ-131 была обставлена великолепно – два небольших кожаных диванчика, однотумбовый стол, печка-буржуйка (как для зимы – неплохо), тумбочка, крутящиеся стулья – все было крепко прикручено к полу…

В уголке что-то скрывалось за занавеской. Более всего старлею понравился так называемый «афганский кондиционер». О нем он много раз слышал от опытных воинов, но вживую увидел впервые. Состояло данное устройство из большого электровентилятора, питавшегося автоэлектрикой, и обрешеченного ящика с плотно запрессованной верблюжьей колючкой.

Специально выдрессированный боец время от времени заливал в «кондишен», торчащий за бортом автомобиля, ведро воды и струя воздуха, насыщенная влажными испарениями, создавала эффект, отдаленно похожий на результат работы настоящего кондиционера.

Полковник Спицин, с сочувствием глянув на Хантера, уступил следователю на два часа свой кунг и, наблюдая, как неуклюжий капитан влезает в будку, легенько похлопал десантника по плечу.

– Все обойдется, сынок, – тихонько промолвил он, отдаляясь от автомобиля.

Такое напутственное слово неожиданно успокоило Петренко. «Действительно, нужно все это пережить, – решил он про себя. – Хуже, чем в кяризах, все одно не будет!»

Расположились по разные стороны стола, благо привинченные к полу стулья позволяли. Тщательно разложив бумаги на столе, Серебряков снял с себя шлем и бронежилет, аккуратно разложив амуницию на диване. Под жилетом у него находилась затрапезная «эксперименталка» с мечами и оралами в петлицах. Вдобавок капитан под броником таскал офицерскую портупею с ремнем. На ремне висела потрепанная кобура, в ней угадывался знакомый абрис ПМ.

– Что же, начнем допрос! – начал следователь, держа какие-то бланки перед собой. – У вас имеется какой-либо документ, удостоверяющий вашу личность? – ошарашил он первым вопросом.

Специфика ситуации крылась в том, что все документы Хантер оставил в ППД, справедливо предполагая – ему придется несладко на этих боевых. О том, что предстоит доказывать, что ты – это ты, и никто иной, Хантеру даже и не приходило в голову… Мысли перепрыгивали с одной зацепки на другую, как вдруг он вспомнил – в полевой сумке еще с лейтенантских времен валяется… удостоверение киномеханика.

Необычность появления этого удивительного документа состояла в том, что в политических училищах по итогам занятий по техническим средствам пропаганды, каждому выпускнику выдавалось такое удостоверение.

Возможно, когда-то, где-то, в каком-то райцентре после Великой Отечественной подобное удостоверение давало возможность некоему отставнику устроиться на довольно непыльную работу киномеханика в сельском клубе, но в годы афганской войны эта корочка являлась уже полнейшим анахронизмом. Но, как оказалось, ничего случайного в жизни не бывает…

– Есть одно удостоверение, – рылся в полевой офицерской сумке старлей. – Вот оно! – Он действительно нашел присыпанную пылью коричневую слипшуюся ксиву – ее никто никогда не раскрывал.

С трудом разодрав корочки, Хантер вгляделся в себя (оттуда с вызовом, в форме курсанта-артиллериста пялил зенки самоуверенный юнец) и всучил корку в руки правосудия. Следователь, взяв удостоверение, внимательно его разглядел.

– Для того чтобы убедиться, что вы действительно являетесь Петренко Александром Николаевичем, это удостоверение подходит, – положив ксиву перед собой, неспешно промолвил военюрист. – Но, чтобы удостоверить ваши биографические данные: должность, воинское звание, личный номер, этого мало.

– Удостоверение личности я не брал на боевые, – сообщил десантник. – Поскольку оно быстро превратилось бы в макулатуру, а личный номер – вот он, – Александр вытянул серебряный самодельный жетон, болтавшийся у него на шее, на серебряной цепочке (подарок Ядвиги).

– Хорошо, – согласился очкарик. – Давайте запишем с ваших слов, к тому же, из вашей бригады я уже получил определенные сведения.

Хантер рассказал капитану о себе – кто он, где родился, учился и служил, вступил в брак, вступил в партию, и всякое такое. Капитан тщательно записывал все в бланк допроса. И здесь старший лейтенант Петренко получил колоссальный удар, даже нокдаун, правду говоря…

– Вы уверяете, что по должности вы – заместитель командира четвертой парашютно-десантной роты по политической части? – спросил Серебряков. – Каким образом это соответствует действительности?

– Это соответствует действительности, – ответил Хантер, не ожидая каверзы. – Вся четвертая рота подтвердит. Однако удостоверение мое, в котором записана моя должность, на это время находится в бригаде, поэтому сейчас я не могу доказать документально и наглядно.

– А вот я имею выписку из штатно-должностной книги вашего соединения, – капитан выложил лист плохонькой бумаги, на которой шрифтом разбитой печатной машинки было что-то напечатано.

Внизу стояла печать с подписью – бумажку заверили.

– Так здесь написано, – читал по-писаному следователь, – вы являетесь… заместителем командира роты материального обеспечения бригады по политической части…

Ежели б Сашку ударили веслом по голове, эффект был бы менее впечатляющим. У Хантера зашумело в голове, перед глазами расплылись белые пятна, из носа и ушей ручьем полилась кровь… Очухался старлей привычно быстро, а вот следователь перепугался не на шутку.

– Дежурный! – громко закричал он, высунувшись из кунга. – Немедленно врача сюда, офицеру плохо!

Пока он орал, Петренко, подсев к ведру с водой для «кондишена», умылся, приводя в порядок себя и свою форму.

Вскоре в кунг влетел капитан-медик с медицинской сумкой в руке, в компании с довольно симпатичной прапорщицей-фельдшерицей. Не слушая никаких объяснений, они положили Хантера на диванчик, приступив к осмотру. Померяли давление, посчитали пульс, помяли живот, осмотрели горло, глаза, нос и уши. После того как старшего лейтенанта проверили на нервные реакции, врач объявил безжалостный приговор.

– Контузия. Средней тяжести. Старшего лейтенанта необходимо немедленно госпитализировать! – Врач был безапелляционен.

Хантер не стал возражать – будь что будет, как говорила Оксана.

– Девушка! – с деланным любопытством обратился он к симпатичному медицинскому прапорщику – Если вы меня лично сопроводите в госпиталь, я полечу с вами не только в Джелалабад, но и на самый край Вселенной!

– Какой проворный десантник! – засмеялась военфельдшер. – А вы говорите, что он сильно контужен, – обратилась она к начальнику.

Тот молчал, записывая что-то на бумажке, которую передал следователю военной прокуратуры.

– Вы уж не сильно мордуйте офицера, – сухо промолвил он, обращаясь к военюристу (очевидно, капитан медицинской службы недолюбливал военную прокуратуру). – Старшему лейтенанту Петренко нервные перегрузки противопоказаны.

После того как медицина ретировалась, Серебряков осторожно подошел к старлею, восседавшему на диванчике.

– Александр Николаевич, вы в состоянии ответить еще на десяток-другой вопросов? – тихо спросил он.

– Конечно, товарищ капитан, – ответил Александр. – Вы уже меня извините, я не хотел…

– Ничего, – впервые улыбнулся следователь, – я не такой уж сухарь, каковым меня считают военные медики. Прошу вас, Александр Николаевич, – снова деликатно обратился он к Петренко, – если вы можете адекватно отвечать на мои вопросы, мы продолжим допрос. Поверьте, что мне, как и вам, весьма неприятно это дело, – Сашкина контузия вынудила даже следователя быть откровенным.

– Как вас по имени-отчеству? – спросил Александр у очкарика, возвращаясь за стол.

– Андрей Павлович, – прозвучало в ответ.

Следователь оказался намного умнее особиста по кличке Гнус и, в отличие от того, сумел наладить определенный психологический контакт с допрашиваемым.

– И кто же де-юре является замполитом четвертой роты? – спросил Петренко, постепенно приходя в себя после неожиданного нокдауна.

– Старший лейтенант Дубяга, – сообщил военюрист.

– Так он же, де-факто, – Хантер продолжал демонстрацию знания юридических терминов, – заместитель командира ремонтной роты по политической части, и вообще его никто никогда на боевых не видел…

– И не увидят, – спокойно ответил Андрей Павлович. – Он – внебрачный сын одного из первых командующих нашего объединения. – Представитель военной прокуратуры владел конфиденциальной информацией о внутренней жизни бригады.

– Ваш начальник политотдела подполковник Михалкин сознательно нарушил организационно-штатную дисциплину, – выдавал на-гора информацию прокурорский сотрудник. – Согласно бригадной штатки, вместо вас, на вашей боевой должности находится небоевой Дубяга, на должности Дубяги – лейтенант Фещенко, замполит РМО, а вы – на должности Фещенко. Военная прокуратура гарнизона уже подготовила представление на имя командира вашего соединения по факту нарушений штатной дисциплины, – успокоил он допрашиваемого.

А тот тем временем тяжело фильтровал большой объем информации, вылитый на него весьма осведомленным служителем Фемиды. Александр знал, что «Тачанка» (рота материального обеспечения бригады), не считаясь со своим тыловым предназначением, являлась подразделением боевым по сути, ибо не было ни одного рейса, чтобы колонну роты не обстреляли, чтобы там кто-то не подорвался, не разбился на опасной горной дороге, не сгорел живьем в бензовозе.

Вооруженные одними автоматами, с парой запасных магазинов и гранат, навесив бронежилеты на дверцы кабин, простреливаемых насквозь, воины РМО были просто вынуждены постоянно демонстрировать чудеса храбрости и изобретательности.

Все это не касалось заместителя командира этой роты по политической части – лейтенанта Олежки Фещенко – одного из домашних любимцев Михалкина. Лейтенант выполнял иные задачи: у него была отработана (согласно всем руководящим указаниям) ленинская комната и именно Фещенко доверял Монстр особые поручения – свозить свою ППЖ (по прозвищу Макитра) по дуканам, организовать шашлычки, баньку для проверяющих и многое другое. Таким образом, на боевой (по сути) должности замполита «Тачанки», находился вовсе не боевой, а тыловой лейтенант Фещенко…

– А зачем Михалкину вот такой организационно-штатный преферанс? – спросил Хантер, поглаживая больную голову.

– Выслуживается перед вышестоящим руководством, – просто объяснил следователь. – А как же – четвертая парашютно-десантная рота упорно воюет, – он постучал пальцем по каким-то бумагам, лежавших перед ним, – нанося врагу значительный урон, сама при этом несет потери, однако наградной лист могут оформить, по итогам боевой операции, не на вас, Александр Николаевич, а на старшего лейтенанта Дубягу.

Таким образом, все становится на свои места: если в чем-то кто-то виноват и нужно кого-то наказать, для этого есть старший лейтенант Петренко – замполит «чепешной» роты материального обеспечения, а если кого-то и наградить, так это – старшего лейтенанта Дубягу, якобы боевого офицера.

«Нужно было пристрелить Михалкина ночью! – мысленно вскипел Хантер, заскрипев зубами. – Вот же идиот, пожалел…».

– Не корите себя, – следователь словно угадал Сашкины мысли. – Копии представления прокуратуры мы отправим рассылкой во все компетентные инстанции (в том числе и кадровые, до Москвы, включительно). Даю вам определенную гарантию – после подобного вмешательства военной прокуратуры наградной лист на Дубягу не преодолеет эти преграды.

Дальше допрос пошел резвее. Как оказалось, Петренко допрашивают в качестве подозреваемого в совершении нескольких военных преступлений, многочисленные эпизоды которых объединялись в одно дело – уголовное дело за номером…, дробь…, от такого-то числа и месяца, года… от Рождества Христового.

Чего только не вменяли в вину старлею! Здесь было и самовольное оставление поля боя, потеря оружия и военного имущества, превышение служебных полномочий, халатное исполнение функциональных обязанностей и даже – попытка убийства… Паскудная история, начатая мерзостным Пол-Потом, развивалась довольно интересно (как для постороннего наблюдателя), по законам отнюдь не приключенческого или детективного жанра…

Допрос длился уже час, Александр окончательно успокоился, время от времени курил вместе со следователем сигареты, вечером принесенные Оксаной. Как оказалось, подтвердить факт ночного боя на высоте «Кранты» сейчас никто не может, за исключением, конечно, самого подозреваемого Петренко. Плохо было то, что никого из стоявших насмерть на «казацкой могиле», не было на территории Афганистана. Капитан Аврамов пребывал в стабильно тяжелом состоянии аж в Москве, в госпитале имени Бурденко.

– Кстати, – сообщил военюрист, глядя искоса, в ожидании Сашкиной реакции, – компетентные источники в штабе армии сообщили: на капитана Аврамова оформлено представление на награждение его высокими государственными наградами – орденом Ленина и медалью Золотая Звезда с присвоением звания Героя Советского Союза. В том числе и за тот бой, – подчеркнул следователь.

– Звезда на плечи, звезда на грудь, звезда на холмик земли! – вспомнил Александр слова афганской песни. – Всегда так было: кому-то звезды, а кому-то пинки под зад. Или уголовное дело, – подначил он прокурорского работника.

В ответ Серебряков тактично промолчал.

Перечисляя остальных фигурантов событий вокруг высоты «Кранты», военюрист зачитал допрашиваемому из бумаги – кто и где находится. Картинка нарисовалась с просторной географией, охватывающей (тоже не в Сашкину пользу) гигантскую территорию.

Лом находился в госпитале в Воронеже, Баскаков похоронен с воинскими почестями в городе Набережные Челны, Диордиева, у которого после ранений и контузии начались осложнения и воспаления, из Ташкента перевезли санитарным бортом в Москву, поместив в тот же госпиталь, где лечился геройский капитан Аврамов. Друга Хантера, старшего лейтенанта Кривобоцкого, погибшего на кургане, похоронили за государственный счет на Украине, в городе Кировограде – он вышел из детдомовцев, и не успел даже обзавестись семьей…

Непрошеные слезы выступили в Сашкиных глазах, когда расслышал черную весть, что и похоронить друга по-человечески не получилось. Капитан заметил это, но не стал лезть в душу со своими расспросами. Хантер по-своему был признателен ему: человек делает свою, пусть не очень приятную, но все-таки необходимую работу. И делает, судя по всему, неплохо, в отличие от особиста Гнуса-Иванова.

Дальше оказалось, что «сверчок» Клыч, он же Володя Кихтенко, единственный, которому повезло больше всех, счастливо обойденный пулями и осколками того боя, наконец решил закончить продолжительную службу в Афганистане, где в общей сложности прослужил шесть лет. Подав рапорт на поступление в Рязанское командное воздушно-десантное училище, он поехал в отпуск на Родину, с таким расчетом, чтобы, не возвращаясь в Афган, прибыть летом на вступительные экзамены уже в Рязань. Попытки, предпринятые военной прокуратурой, отыскать его, не возымели успеха – Клыч загулял где-то на просторах безграничной страны, радуясь молодости и жизни.

Хоакин Мурьета, он же рядовой Хакимов, в это время находился в госпитале в Душанбе: у него, как и у Болгарина, возникли осложнения и воспаления, вызванные грязной водой из кяриза. Наваля обменяли, и он не мог дать никаких показаний. Кинолог и старший лейтенант Игорчук пребывали на излечении в Ташкенте, ротный находился снова в инфекционном госпитале в Кабуле. Выходило так, что все без исключения свидетели или погибли, или ранены, и лечатся в военных госпиталях в самых разных городах необъятного Союза ССР. Все это значительно усложняло проведение следственных действий.

Таким образом, петля небезопасных проблем стягивалась вокруг Хантера все теснее. Большинство тех, кто мог бы оправдать старлея, были или мертвы, или пребывали не в том состоянии, чтобы врачи разрешили их допросить, или же носились где-то за юбками, как Вовка Кихтенко, вне пределов досягаемости военной прокуратуры…

Казалось, у Петренко есть лишь один, офицерский выход из запутанной и сложной ситуации, в которой он неожиданно оказался. Выход был простой – не позорить высокого звания офицера ВДВ подозрениями в трусости и дезертирстве, а посему – выйти из кунга и застрелиться!

Не глядя, он подписывал страницы, подкладываемые неумолимым следователем. Потягивая …надцатую сигарету, Александр безразлично перебирал в голове варианты: каким-таким офицерским способом лучше уйти из жизни, дабы грязные подозрения не запятнали его репутации и мундира.

С сугубо офицерским суицидом нарисовались определенные проблемы – пистолета под рукой не было (все сдуру раздал), стреляться из автомата получалось как-то не по-офицерски, а по-солдатски, именно это обстоятельство более всего смущало благородного самоубийцу…

Вдруг в открытые двери кто-то громко постучал, и в кунг ввалилась… Оксана в свежей, накрахмаленной поварской одежде. Лишь колпак она не нацепила, грива шикарных каштановых волос заманчиво раскинулась поверх белого халата.

– Товарищи офицеры! – лукаво улыбнулась она. – Обед остывает! Меня звать Оксаной, – сообщила она, протягивая Серебрякову руку для знакомства.

Тот ошарашенно осмотрелся по сторонам, тем не менее руку даме пожал, что-то растерянно бормоча под нос. По знаку девушки в машину влез солдатик, в чьих руках шипела сковородка с жареной картошкой, потом появились, словно из воздуха, какие-то салатики, бутербродики и еще что-то. Проворная фея от кулинарии настолько быстро убрала со стола, что военюрист не успел и глазом моргнуть. От одного взгляда на скатерть-самобранку, саму по себе возникшую на рабочем месте, на губах ревностного служителя Фемиды закипела слюна.

Недостатки армейской Фемиды

– Прошу помыть руки, – отдернула занавеску в уголке волшебница (очевидно, здесь она уже бывала) – там возник рукомойник с мылом и солдатским белым вафельным полотенцем.

Не споря, офицеры помыли руки, подсев к столу – изнурительный допрос уже давал о себе знать. Оксана примостилась возле них третьей – она тоже не обедала. Мудрая хозяйка не предлагала спиртного, понимая серьезность момента, хотя Сашка прекрасно знал: только намекни и водки будет ведро.

Однако Хантер все же беспокоился – в любую минуту мог появиться хозяин этого мобильного помещения, и тогда возникнут проблемы иного характера. Оксана, уловив тревожные взгляды, направленные на открытые двери, поняла их природу.

– Не волнуйся, дорогой, – тихо сообщила она. – Я все устроила, никто нас не потревожит!

Сообразительный военюрист, услышав такие слова, толерантно уперся взглядом в свою тарелку, не говоря ни слова. Александр ел левой рукой, правая лежала на аппетитной коленке землячки. Вдруг развеялись глупые мысли о самоубийстве, как единственном выходе из ситуации. Жизнь продемонстрировала белую полосу «зебры» – сейчас тебе плохо, а через минуту – небосклон играет всеми цветами радуги! Дождавшись, пока мужчины утолят первый голод, наливая в стаканы прохладный компот, Оксана заговорила, обращаясь к Серебрякову.

– Товарищ капитан, а Саша – мой жених! – сообщила она, прижавшись к Александру.

Жених едва не подавился куском – он недавно сообщил очкарику о своем семейном положении, а тот детально записал в свои бланки. Вежливости, выдержке и воспитанности старшего следователя прокуратуры мог бы позавидовать любой английский лорд – он промолчал, ничем не выказав осведомленности.

– Ему что, – Оксана нахмурилась красивым личиком, – действительно что-то угрожает? Вы знаете, – она пламенно защищала любовника, – он такой бесстрашный! Он вчера первый прыгнул в кяриз, чтобы выкурить оттуда душманов, – выдавала она женское видение недавних событий. – Именно благодаря ему вчера удалось вытянуть и пленить группу «духов», – не замолкала адвокатесса с кулинарным уклоном. – И отобрать у них целый грузовик оружия! Он вчера со своими бойцами атаковал засаду, спасая наших охранбатовцев, подорвавшихся на мине, и беспомощно лежавших под огнем! – Оксана разошлась не на шутку…

– Волшебная хозяюшка! – подал голос капитан, воспользовавшись паузой в горячем монологе. – Мне очень приятно, что ваш жених такой храбрый и смелый воин! Я уже в курсе вчерашних дел, в которых Александр Николаевич принимал самое непосредственное участие.

– Поверьте, Оксана, я не ставлю перед собой цель утопить вашего друга или втоптать в грязь его благородное имя. – Следователь оказался настоящим дипломатом. – Просто я хочу выяснить правду, – кажется, очкарик не кривил душой. – Я лично не верю, что такой человек, как Шекор-туран, – вытянул капитан козырь из рукава, – бросил своих людей на произвол судьбы…

– Спасибо вам, товарищ капитан! – обрадовавшаяся от таких слов Оксана и, стремглав метнувшись к капитану, чмокнула в щеку.

Следователь от таких проявлений чувств покраснел, как паренек-подросток. У Хантера, наоборот, внутри зашевелилась какая-то змея, что-то наподобие ревности, но он усилием воли немедленно задавил ее.

– Ой, – засобиралась молодица, глянув на новенький женский «Ориент», блестевший на ее загорелой руке. – Мне немедленно нужно в генеральскую столовую, сам генерал Галушко меня ждет! – словно случайно, обращаясь к следователю, промолвила она, одновременно подмигивая любовнику. – Сейчас хлопец приберет, – уже на выходе из машины сообщила она, – Саша, я еще приду! – Все сразу уместилось в ее скороговорке.

Дождавшись, пока солдат уберет со стола и отдалится от машины, Александр вытянул сигареты и, угостив следователя, закурил сам.

– Я так понял, Андрей Павлович, – он выпустил дым в сторону, струя из «афганского кондиционера» мгновенно развеяла его, – что вы знаете больше, чем мне казалось. Так?

– Завидую я вам, Александр Николаевич. – Капитан до сих не мог прийти в себя после бурного визита, с удовольствием выдыхая сигаретный дымок. – Столько хороших людей за вас переживает…

– И кто именно? – поинтересовался Петренко.

– Могу назвать поименно, – согласился Серебряков, – как говорится, не для протокола. Хотя для протокола имею письменные свидетельства полковника Худайбердыева. Еще до того, как он попал в госпиталь, – исправился юрист, глядя в удивленные глаза старшего лейтенанта. – Еще имеются показания майора Чабаненко, тоже спецпропагандиста.

Кроме того, не для протокола, – военюристу понравилась игра слов, – за вас ходатайствовал командир охранбата подполковник Гайтанцев, секретарь парткома вашего соединения подполковник Ветла, да еще – ваш начальник разведки майор Дардин. Вы не поверите, но за вас моему руководству замолвил словечко исполняющий обязанности начальника тыла Сороковой армии полковник Спицин, чей кунг мы сейчас занимаем, – по-доброму улыбнулся капитан.

– Понятно, чья это забота! – засмеялся Александр, вспоминая лукавую улыбку Оксаны.

– Эх, – мечтательно потянулся, почти простонав, очкарик, утапливая окурок в пепельницу. – Мне бы такого защитника…

«Бедняга, – посочувствовал в душе собеседнику Хантер. – Видимо, к бабе уже больше как полгода не прикасался…».

– Однако есть некоторые лица, характеризующие вас крайне отрицательно, – очкарик вылил ушат ледяной воды на Сашкину голову. – Это подполковник Михалкин, майор Иванов, командир саперного взвода вашей бригады, старший лейтенант Дубченко, тот же майор Волк, в конце концов…

– Надо было кончать Монстра ночью! – В глазах и мыслях Хантера блеснули вспышки ночных выстрелов. – Пожалел сволочь, какой же я дурак!

– Заканчиваем допрос, – капитан юстиции вернулся на грешную землю. – Большая часть вопросов нами уже отработана…

– Давайте, – не очень весело согласился замполит четвертой роты.

– У меня есть расшифровка радиопереговоров, – военюрист играл уже открыто, – которые велись вами во время ночного боя. Вот она, – он протянул напечатанные на машинке, прошитые, пронумерованные и заверенные печатями листы серого цвета, – можете ознакомиться.

– Благодарю, Андрей Павлович, но не нужно, – спокойно ответил старлей, вновь закуривая. – Это те, что пеленгаторщики поназаписывали? – удивил он осведомленностью.

– Да, – согласился капитан. – Я смотрю, вы не такой простой, как мне показалось в начале допроса…

– Не обижайтесь, товарищ капитан, – обратился к собеседнику Хантер. – Но я действительно владею определенной информацией, но сейчас я просто не в состоянии читать, что бы то ни было. Из-за контузии я не могу сфокусировать взгляд на мелких деталях.

– Да, конечно-конечно, – быстро согласился капитан юстиции. – Я помню медицинские рекомендации.

В дальнейшем допрос продвигался еще быстрее. Определенные зацепки возникли только однажды – каким образом (на какой волне) покойный старший лейтенант Кривобоцкий связался со старшим лейтенантом Петренко, поскольку этот обмен пеленгаторщики не зафиксировали? И тут Александр мастерски повернул минусы, недавно игравшие против него, в свою пользу.

Не моргнув глазом он сообщил, что, дескать, связались между собой на каких-то волнах сначала радисты, а уже потом – замполиты. Радисты спецназа полегли в ночных боях, Болгарин лечился в далекой Москве, и вопрос был закрыт.

Правда, еще в одном месте пришлось попотеть – когда военюрист спросил о Пол-Поте, точнее, о стрельбе по нему из трофейного оружия. Наученный майором Чабаненко, Хантер стоял на своем, дескать, стрелять не стрелял, все это клевета, оружие (АПС) было, но он отдал пистолет спецпропагандистам, а те раздерибанили и передали, в свою очередь, сотрудникам КГБ для передачи семье погибшего майора Аникеева… Капитан тщательно записывал все, что говорил старлей, а тот, не читая, подписывал бумаги.

Оказалось, что свидетелей позорной для Пол-Пота сцены, когда тот обмочился, словно и не существовало в природе. Показания взводных, Кузнечика, других срочников раскрывали исключительно картину огневого боя с душманами, обстреливавшими подорванный посреди реки танк, на котором и находились Аврамов, Петренко со своими подчиненными – живыми и мертвыми. Письменных свидетельств эпизода стычки с Волком не существовало по определению – Хантера не сдали, Кузнечик сдержал слово…

– Вот и все, – удовлетворенно заключил капитан юстиции, осматривая горку исписанных листов. – А вы боялись, Александр Николаевич!

– Андрей Павлович, – с каверзой в голосе ответил тот. – Я свое отбоялся в ту ночь, возле высоты «Кранты», – беззастенчиво глядя в глаза следователю промолвил старлей. – Давайте уже заканчивать это сфальсифицированное дело!

– Пожалуй, – согласился Серебряков. – Отныне согласуем некоторые формальности. Вы не волнуйтесь, – опасаясь, как бы Хантер своими причудами не спровоцировал новый приступ. – Наши юридические термины звучат жестко, однако не содержат в себе такой страшной угрозы, как кажется поначалу.

Выходило так: поскольку Петренко является подозреваемым в совершении им преступлений по статьям Уголовного кодекса таким то… (Саня не запоминал, следуя совету очкарика – не нервничать), пунктам таким-то…, то капитан юстиции Серебряков, в полном соответствии с такими-то положениями Уголовно-процессуального кодекса, переводит старшего лейтенанта Петренко в иной статус – из подозреваемого Александр перевоплощался в… обвиняемого!

Дабы Хантер не избежал ответственности (не убёг, что ли?!), следователь избрал для него очень интересную превентивную меру – подписку о невыезде! Расписываясь под этим документом (спровоцировавшим у старшего лейтенанта невеселый смех), Хантер подколол капитана.

– И это – в воюющем Афганистане! – кисло усмехнулся он. – Вы помните, как в кинофильме «Служебный роман» главная героиня говорила: «Анатолий Ефремович! Вы в своем уме?»

Чрезвычайно серьезный следователь, ничуть не обидевшись, успокоил обвиняемого, дескать, это лишь формальная процедура, на самом деле, к нему будет применена иная превентивная мера, применяющаяся в Союзе к солдатам и сержантам срочной службы – оставить при исполнении служебных обязанностей под надзором и под ответственность командира войсковой части (в Сашкином случае – командира соединения). Хантер для вида согласился с военюристом, но через миг вновь взбунтовался.

– Андрей Павлович! – обратился он к старшему следователю, удовлетворенному тем, что изнурительная и неблагодарная работа, наконец, заканчивается. – Я, конечно, извиняюсь, нам в Свердловском высшем военно-политическом танко-артиллерийском училище имени «дорогого» Леонида Ильича Брежнева давали лишь так называемые Основы советского военного законодательства, и у меня, к сожалению, нет университетского юридического образования, в отличие от вас.

Но я немалое время у себя в бригаде, на Украине, исполнял обязанности внештатного военного дознавателя, тесно сотрудничая с представителями Полтавской гарнизонной прокуратуры. И как человек любознательный, я всегда старался выучить особенности того дела, которое мне поручали. Скажите честно, – старлей упер глаза в следователя, – вы же знаете, что буквально по всем эпизодам в обвинениях относительно меня содержится сплошной бред. Не так ли?

– Так, – согласился капитан, отводя взгляд от контуженных глаз. – Но вы же понимаете…

– И я о том же, – давил Хантер. – Так почему вы не прикроете все эти эпизоды, предварительно объединив их в одно дело? Разве нельзя было прикрыть это дело на этапе так называемой прокурорской проверки? Почему вы квалифицируете меня как обвиняемого? По моему мнению, – продолжал Александр сквозь сильный шум в ушах, – у вас есть свои ведомственные, так называемые показатели и вам нужно доложить по команде о печально известном «проценте раскрываемости», не так ли?

– К сожалению, вы правы. – Следователь, в свою очередь, тоже стал откровенным. – Я с первого момента нашего знакомства предполагал, что с вами будет нелегко. Да, печально известный «процент» имеет место быть, – оправдывался очкарик, – к сожалению, это последствия обвинительного уклона в нашей правоприменительной деятельности.

Даже в том случае, когда мы оправдываем человека, мы обязаны отработать так называемое обвинительное заключение (именно так называется этот формализованный документ) …

Так, вы действительно угадали, – военюрист овладел собой и заговорил четко и без эмоций. – Против вас возбуждено уголовное дело, однако должен вам сообщить (без протокола), что мой начальник является давним товарищем полковника Худайбердыева.

И мой шеф пообещал ему, что дело будет закрыто на стадии досудебного следствия под любым предлогом: по формальным признакам, ввиду отсутствия состава преступления, или же – в связи с тем, что у следствия недостаточно доказательств, относительно причастности вас к совершению вышеупомянутых преступлений, или же…

– Благодарю за откровенность. – Хантер вновь перебил чересчур разумного очкарика, не желая повторения приступа. – Надеюсь, ваш шеф останется офицером и выполнит обещание?

– Знаете, Александр Николаевичу, – твердо заговорил Серебряков. – Даю слово офицера (поскольку ваше дело поручено мне), что я в самом скором времени благополучно развалю это дело. Вас устраивает такая постановка вопроса? – Глаза под очками у капитана возбужденно блестели, а рука, поданная обвиняемому, слабо дрожала (от физического напряжения – столько написать! Или – от напряжения нервного?).

– Что ж, – согласился Александр. – Могу лишь надеяться, что офицеры военной прокуратуры держат свое слово! – Он пожал вспотевшую узкую ладонь военюриста.

– И на прощание, – снова обратился капитан к Александру. – Сообщаю, что вам необходимо выполнить еще одну формальность. Хотя для вас это уже не формальность, а вынужденная необходимость, – запутался в трех соснах Андрей Павлович. – Вот вам направление в Джелалабадский военный госпиталь. – Он протянул какой-то заполненную бумажку с печатью и подписью. – Вам предстоит пройти углубленное медицинское обследование и, если возникнет потребность, – квалифицированное лечение!

– Благодарю, – грустно проговорил Хантер, запихивая бумажки вместе с удостоверением киномеханика в полевую сумку. – Очевидно, госпиталь мне все же придется посетить…

– Конечно-конечно! – согласился капитан, собирая свои бланки.

Александр молча наблюдал, докуривая последнюю сигарету, с ужасом понимая – за время разборов с военной прокуратурой, он (со слабой помощью со стороны слепой Фемиды) выкурил три пачки!.. В конце военюрист вновь удивил Александра.

– Скажите, Александр Николаевич, – как-то по-детски, заливаясь краской в лице, спросил он старшего лейтенанта. – А вообще, как оно… в бою… бывает?..

– То есть? – не въехал Хантер. – Вы о чем, Андрей Павлович?

– Вообще – страшно? – спросил капитан, глядя в упор в контуженные глаза. – Особенно там, под землей? – Он показал пальцем в доски пола кунга.

– Конечно, страшно, – не стал выделываться старлей. – Иногда даже очень, особенно – сначала. Потом мозг работает на автоматическом режиме, на подкорке, а тело лишь выполняет команды…

– Выходит – нет абсолютно бесстрашных людей? – как-то с облегчением выдохнул капитан Серебряков.

– Почему не бывает? – пошутил Петренко. – Бывает. Идиоты, наркоманы обдолбанные, например. Продолжить?

– Благодарю вас, – пожал вторично военюрист Сашкину руку. – А то я несколько раз попадал под обстрелы, и так страшно! Думал, что я какой-либо один такой… трус… – стыдливо признался он.

– Страх, – вспомнил Александр чье-то выражение, – точнее, чувство самосохранения, свойственно любому живому организму, но дело в том – как быстро человек может его преодолеть!

– Я горжусь, – расплылся в улыбке капитан юстиции, – что в моей следовательской практике встретился такой подследственный! Недавно мне пришлось вести одно очень неприятное уголовное дело по вашим коллегам – десантникам. Десантную роту разоружили на так называемой «договорной» территории такие же самые «договорные» бандформирования. Командир сдал все оружие, имевшееся в наличии, личный состав подразделения был, если можно так выразиться, интернирован басмачами, впоследствии – передан советскому командованию, избитый и деморализованный…

– Как это?! – У Петренко перехватило дыхание от негодования. – Роту разоружить?!

– Бывает и такое, – грустно подтвердил старший следователь. – Это – чистая правда, подтвержденная материалами уголовного дела.

– А что за подразделение? – заинтересовался Александр. – Из какого соединения? Где этот позор случился?

– Если вы не знаете, – избежал прямого ответа капитан, – то я не имею права открывать секреты следственных действий. Единственное, о чем могу сообщить – вышеуказанный командир подразделения попутно совершил еще одно воинское преступление. Когда на горном хребте роту окружили многочисленные отряды душманов, он организовал отход подразделения за счет… артиллерийской корректировочной группы, приданной его подразделению.

Пока басмачи добивали корректировщиков, рота отошла на «договорную» территорию, где и была интернирована. Под следствием ротный прямо заявил, дескать, не хотел большой крови, поэтому и бросил корректировщиков на произвол судьбы, а потом – приказал подчиненным разоружиться…

– Теперь я начинаю вас понимать, Андрей Павлович, – призадумался Хантер. – Точнее, понимать причину того, почему вы так тщательно меня проверяете. Десантники, оказывается, тоже бывают разными…

– Да, Александр Николаевич, – сняв очки, оголив близорукие глаза, военюрист протирал стекло несвежим платком. – Специфика моей профессии требует тщательнейшей проверки любого факта. В юриспруденции нет места понятиям: как будто», «вроде бы», «приблизительно» и тому подобное.

– Благодарю, – засмеялся Хантер. – Но все же смею напомнить о вашем честном слове и обещании вашего шефа! Такие понятия как «офицерская честь», «достоинство», «верность слову», имеют место в словаре военной юстиции?

– Слово офицера! – подбросил руку под кепи капитан, одевая поверх него стальной шлем.

После шлема очкарик с трудом напялил на себя броник, и, помахав рукой, зашагал к вертолетной площадке. Уставший Петренко остался в машине, собираясь с мыслями…

Возле родной БМП царствовал покой и порядок. Ерема караулил, остальные лениво жарили картофелины на костре, прошампурив их шомполами. Тайфун, уже протрезвев, откисал в ручье. Увидев Хантера, срочники подбежали, забросав вопросами. Чабаненко, помахав в знак приветствия из воды мокрыми руками, продолжал прием естественных ванн.

– Не переживайте, мужики! – успокоил всех старлей. – Я живой и невредимый и пока еще на воле!

Бойцы удовлетворенно загудели, услышав благую весть, и это было приятно. В скором времени из воды вылез и спецпропагандист – поджарый, мускулистый, загорелый. Пожав Сашкину руку, отвел земляка в сторону, чтобы их не подслушали.

– Что там прокуратура? – прозвучал первый вопрос. Выглядел майор довольно трезвым, и лишь специфический спиртовой выхлоп напоминал об утренних событиях.

В ответ Петренко, не торопясь, в деталях рассказал о своем допросе. Тайфун слушал молча, время от времени задавая уточняющие вопросы. История с Оксаниным штурмом кунга развеселила его, похоже было, что он искренне симпатизирует землячке. Но общее расположение духа у майора все же было минорным.

– Понимаешь, Саня, – начал он медленно, после того как старлей закончил свой пространный рассказ. – То, что ты теперь не подозреваемый, а обвиняемый, это очень плохо!

– Почему? – не разделил тревоги старлей. – Я ж не задержанный! Я под подпиской о невыезде! – засмеялся он. – Вот здесь расположусь лагерем, возле Оксаны и ее кухни, и стану невыездным! – потянуло его на оседлую жизнь.

– Ты пойми, что сейчас полетят доклады во все инстанции, – Тайфун не разделял его радости. – Против политработника возбуждено уголовное дело! По таким-то статьям! – майор стал очень серьезным. – А в уставе партийном черным по-русски записано, что коммунист, против которого возбуждено уголовное дело, не может таковым являться!

– Так уголовное дело, – напряг мозг и Хантер. – Это ж как мужской член: сначала возбуждают, а потом неожиданно и…