Волчье правило Белобров Олекса

Как у волка на морозе…

– Готова, родненькая! – наконец, прапорщик (оказавшийся начальником продсклада) вытянул картофелину из «трупного» ведра, и, потыкав ножом со всех сторон, вынес вердикт.

К Хантеру кто-то тихо приблизился сзади, закрыв глаза мягкими, хотя и немного загрубелыми руками.

– Оксана? – с улыбкой спросил он, оборачиваясь.

Перед ним действительно стояла она – в спортивном адидасовском костюме, ладно обтягивающем фигурку, в кроссовках. Женщина больше смахивала на спортсменку, нежели на вольнонаемного специалиста в зоне боевых действий.

– Живой, Сашка! – звонко поцеловала она его в щеку. – Тут охранбатовцы приехали и такого понарассказывали! Я уж выспрашивала про тебя, они говорят, дескать, видели, как ты под землю прыгнул, а потом никто не знает – куда ты подевался, так как они оттуда уехали! – взволнованно протароторила спортсменка, активистка и просто красавица, не стыдясь посторонних.

– Жив-здоров, Оксанка! – засмеялся Александр. – Выдерлись мы из ямы, я же не крот, чтоб под землей жить!

– Это хорошо! – довольно засмеялась женщина. – Я вот вам покушать принесла – она протянула сверток. – Твой сержант передал, что тот пакет вы пленникам отдали, которые неделю ничего не кушали! – женский голос дрожал, в глазах блеснула слеза.

– Везет же вам! – с завистью промолвил капитан Быстряков, выныривая из темноты, похотливо оглядывая искусительную женскую фигурку. – Пайку генеральскую вам несут, женщины к вам тянутся, как когда-то к гусарам…

– И на засаду в рваном тельнике – тоже десантура прет! – на всякий случай напомнил Чабаненко. – И в кяризы первая прыгает…

– Что есть, то есть! – согласился замполит батальона. – Ваша правда, товарищ майор!

– Можно тебя на минутку? – землячка потянула Сашку за рукав, и они отошли, чтобы их не слышали.

– Я приду через час-полтора, – сообщила она. – Мне тут, – она махнула рукой в сторону штабного городка, – своего пожилого ППМ предстоит успокоить, чтоб не искал всю ночь…

– Кто это – ППМ? – не въехал старлей с первого раза.

– Вы же нас, женщин, дразните иногда между собой ППЖ, – девушка лукаво стрельнула глазами при свете костра. – Вот мы, в отместку мужикам, и придумали такую аббревиатуру – ППМ, то есть походно-полевой муж!

– Ты этого ППМ точно успокоишь? – в ответ засмеялся Хантер. – Успеешь? Может тебе помочь, успокоить его навеки?

– Не надо. Успокою очень просто, – подморгнула Оксанка. – Скажу… критические дни! – Она чмокнула Александра в губы. – Жди, я приду! – зазвенел в ночи ее приятный голос.

Вокруг костра собралось немало народу – Чабаненко, Быстряков, Петрович – зампотыл, прапорщик – начальник продсклада (с довольно странным прозвищем Черпак) и, конечно, Александр – собственной персоной.

Рассмотрели сверток, принесенный Оксаной: там была опять-таки палка сырокопченой колбасы, мягонькая белая буханка, две банки крабовых консервов, свежевымоченная тушка красной рыбы, и овощи – огурцы – помидоры – зеленый лук. Отдельно лежали литровая бутылка экспортной «Столичной» и несколько пачек болгарских сигарет «Ту-134», «Родопи», «Интер»…

Выходило, что землячка имела доступ к кухне самих «верхов», поскольку, даже на уровне бригада – дивизия таких деликатесов быть не могло. Охранники притянули еще картошки, сухих пайков «горный – летний» и «горный – зимний», репчатого лука, хлеба и, наконец – самогона, правда – всего два литра. Хотя, никто напиваться и не собирался: боевые, обстановка может измениться в любую минуту, посему нужно иметь трезвую голову.

Опытный Черпак выставил вокруг костров несколько преданных до беспамятства сторожей из числа военнослужащих срочной службы, которые тотчас залегли на местных козьих тропах… Задачу сторожа имели особую – не столько охранять или оборонять ночную гулянку, сколько своевременно предупредить об опасности со стороны начальства, если оно сдуру или спьяну побежит до ветру не по тому азимуту.

Первый тост поднял Чабаненко, на этот раз он был немногословным. Предложив выпить за военную долю, дабы была ласковой ко всем присутствующим и особенно к профессионалам кяризового дела (майор в который раз продемонстрировал выдающееся чувство юмора), Тайфун опустошил солдатскую кружку с самогоном. Выпили все присутствующие, в том числе Хантер.

Неугомонная контузия поспешила напомнить о себе: хмель резко ударил в виски, Александра заштормило, он едва сдержался, чтобы не стошнило, и молча отошел от костра. Пришлось лечь навзничь и понемногу приходить в себя, слушая разъяснения Тайфуна по поводу своего неадекватного поведения.

Без него второй тост не состоялся. Закусив, компания курила Оксанины халявные сигареты, нахваливая удивительную девушку. Чабаненко, которому хмель понемногу развязал язык, рассказал – каким образом Петренко получил контузию и что именно ей предшествовало. Рассказ вышел настолько интригующим, что у зампотыла батальона зашипела губа – к ней прилип окурок…

Почувствовав определенное облегчение (к тому же полкружки крепкого алкоголя и здоровое чувство голода оказали всемерное содействие), Александр молча встал и подошел к костру.

Неожиданно присутствующие поднялись со своих мест, таким образом выказывая уважение. Не желая быть в центре внимания, Петренко решил своевременно съехать с темы, избежав рассказов о своих и чужих боевых похождениях.

– Чего это мы не пьем?! – нарочито грубо спросил он Чабаненко. – У нас на Украине казацкие обычаи не меняются веками: «Їсти – це діло свиняче, пити – справа козача!»

В ответ круг товарищей захохотал, казаки снова припали задами к своим местам, и кутеж продолжился. Второй тост вызвался было озвучить капитан Быстряков, но Хантер опередил его.

– Как учил меня дед, – торжественно начал он, – вторая – за друга! Или же – за плечо друга и бедро подруги! – объявил он под всеобщий одобрительный хохот. – А ежели серьезно: предлагаю вторую чарку выпить за нашего боевого побратима, спецпропагандиста, представителя политуправы ТуркВО, полковника Худайбердыева Давлетмыйрата Мыляйвиуча, получившего тяжелое ранение во время выполнения ответственной задачи командования! – жестко закончил Хантер, поднимая жестяной бокал.

Встретившись глазами с Тайфуном, старлей получил в ответ признательный короткий взгляд – тост получил одобрение. Чокнулись, выпили, закусили. На этот раз хмель не бил по вискам, лишь приятное истомное ощущение от водки разлилось по всему уставшему телу. Налегли на жратву.

Третий тост был традиционным – за тех, кого нет, кто погиб на этой проклятой войне. Встали, не чокаясь, выпили, перевернули бокалы – капли крепкого самогона полились слезами в огонь, сгорая яркими вспышками.

– Именно так, наверное, души наших бачат шуравийских сгорают, отлетая в вечность… – грустно молвил Чабаненко, медленно присаживаясь на ящик.

Александр присмотрелся к старшему товарищу: в этот вечер он открывался с новой, не менее интересной стороны – привыкший к здешним диким условиям, набивший руку на войне и крови, специалист по психологическим операциям, Тайфун оказался человеком тонкой душевной организации, предрасположенным к поэзии и философии…

Вскоре самогон кончился, добрались до Оксаниной бутылки. Разница впечатлила – огрубевшим мужикам сдалось, что они балуются каким-то мягким женским напитком, а не сорокаградусной «Столичной». Вскоре компанию «посетил Хорошевич» – хмель ударил в головы, начались суровые мужчинские разговоры о войне, сегодняшнем бое, способах и методах ведения современной антипартизанской борьбы, и все такое прочее…

– Хантер! – тихо позвал захмелевший Тайфун. – Ну-ка отойдем! – Он с силой оторвал Сашку с насиженного места. – Извиняйте, уважаемое товарищество, нам с земляком надо обсудить кое-какие дела-делишки!

Товарищество не возражало, занятое обсуждениям проблемных для Афганистана вопросов выкуривания басмачей из подземных убежищ, поэтому земляки спокойно отошли от костра. Постояли, привычно закурили в кулачок, дождались того момента, пока глаза привыкнут к темноте. Убедившись, что их никто не слышит, майор взял быка за рога.

– Вижу, ты у женского пола, – блеснул огоньком в кулаке Тайфун, – успех имеешь? Даже здесь, на боевых, ты посмотри – какую кралю у генералитета оторвал! – подколол он младшего товарища.

Александр, ничего не понимая, тихонько курил сигаретку.

– Павел Николаевич! – сказал он, сквозь алкогольный шум в голове, слившийся с «последним звонком». – Ты что, собрался провести партийное расследование по поводу несоблюдения коммунистом Петренко определенных пунктов Морального кодекса строителя коммунизма?

– Нет, дружище, – без смеха ответил земляк. – Просто чисто по-мужски хочу предупредить – будь осторожен! На территории чужого заповедника без лицензии не охотятся! Генералитет обид не прощает!

– Да ну?! – в шутку перепугался Петренко, хотя целиком безразлично отнесся к предупреждению. – Оксанка этому перестарку с лампасами на кальсонах кто – жена или как?

– Просто предупреждаю, чтобы тебе потом не было мучительно больно. – Земляк выдохнул дымком в ночь. – Так как в Афгане за чужую добычу (то есть любовницу) иногда можно загреметь туда, где шмат белого хлеба раз на полгода по телевизору показывают…

– Понял, – сухими губами промолвил Хантер. – Поверь, мне, после двух погружений в кяризы, уже все по цимбалам!

– Понимаю! – Чабаненко похлопал старлея по плечам. – Ведь в твои двадцать пять у тебя стоит, как у волка на морозе, а когда член стоит – голова не думает! Пошли в компанию? Как там у нас в Приднепровье на свадьбах говорят: «П’ємо, бо тверезіємо!» Не так ли? – подтолкнул он Сашку к костру, откуда доносились громкие речи.

– Так-таки так, – согласился Александр. – А еще у нас говорят такое: «С землячкой переспать – все одно, что дома побывать!»

– Пошли уже, ледизмен! – Тайфун вновь хлопнул земляка по спине, направляясь к компании. – И так хмель выходит!

– Пошли, – согласился старший лейтенант, шагая за майором. – А что за новенькое словцо такое, хитро закрученное – ледизмен?

– Это на английском, дословно – дамский угодник, – лаконично ответил спецпропагандист.

«За столом» их уже заждались, покрасневшие лица охранников выдавали степень опьянения. Хотя по-настоящему пьяных не было – просто трудный день и изнурительная военная работа дали о себе знать. Выпили еще по одной, хмель с новой силой постучался в Сашкину голову. Разомлев от водки, хорошей и питательной еды, спокойной и, главное, безопасной обстановки, подогретый ожиданиями скорой встречи с яркой представительницей женского пола, Хантер разошелся, раздавая подарки.

Такие случаи нередко случались среди молодых офицеров Ограниченного контингента, живших одним-единственным днем, становясь нормой жизни…

Тайфун получил пистолет-пулемет «Узи», Быстряков – автоматический пистолет «Беретта», зампотыл – клинок дамасской стали, извлеченный из подземелья. Черпак не успел ничего получить – прибежала Оксана, своим появлением прекратив «раздачу слонов».

С собой она принесла еще какую-то закусь и, главное, – пачку чая «Липтон». В скором времени появился закопченный чайник – далекий родственник Шаманского шедевра народного творчества. Спьяну воду взяли в ручье, поставили на костер. Пока грелся чайник, собеседники-собутыльники отблагодарили Сашку – замполит охранбата подарил транзисторный приемник японского производства, зампотыл – литровый термос с металлической капсулой, а вот Чабаненко, хитро прищурившись, вытянул из полевой сумки хорошо знакомый Александру, отлично зарекомендовавший себя в кяризах, фонарик «Три элефанта»…

Сашка в цветах и красках напомнил присутствующим о Тайфуновом «поцелуе смерти». С юмором вспомнил, как под прицелом телекамер Пищинского он, Хантер, «брал высоту в котловине», о чайнике Шамана, о мифических душманах, что недавно чаевничали возле БМП-2Д замполита четвертой парашютно-десантной роты…

Дружное ржание вызвало появление посыльного от комбата, который просил быть тише, и вообще – скорее заканчивать званый ужин. Замечание возымело силу – помня о несусветном гоноре, крутом нраве и паскудном характере генерала Галушко, присутствующие единогласно решили не испытывать судьбу.

Пользуясь небольшой паузой, «борозду правления» в умелые женские руки перехватила Оксана. Собеседницей женщина оказалась довольно остроумной: щебетала без устали, рассказывала свежие «союзные» анекдоты, время от времени поднимая чарку с мизерной дозой водки.

Не стыдясь, рассказала о себе – что лет ей двадцать восемь, закончила кулинарный техникум в Черкассах, была замужем, однако мужа посадили на шесть лет на зону под Полтавой за ДТП. Вот и решила женщина: оставив пятилетнего сына свекрови (ее родители умерли), поехать в знойный Афганистан, работать по свободному найму. Ну и – заработать на кооперативную квартиру на берегу Днепра, накупить шмоток импортных себе и маленькому сыну на несколько лет вперед.

– Держи, Оксанка, подарок! – улучив момент, Хантер вытянул из кармана револьвер (подарок Худайбердыева) и торжественно вручил его красавице, вложив оружие в женскую ладонь. – Чтобы не так страшно было в Кабуле по дуканам ходить! – Для пущей убедительности он закончил спич крепким поцелуем.

Присутствующие пьяно-возбужденно загудели, одобряя офицерский поступок. Озираясь, Александр заметил одобрительный взгляд Тайфуна – тот молча поддержал товарища. Допили бутылку, завзятый Черпак вызвался сбегать еще за самогоном, но бдительный Чабаненко возразил – утром предстояло множество дел, посему лишняя выпивка была уже действительно лишней.

Попив чаю, охранники, довольные ужином и дружным десантным приемом, сняли окружающий караул и побрели к себе. Прощание получилось весьма бурным, как говорится, с четырьмя «О»: Обменом «союзными» адресами, крепкими Объятиями и клятвенными Обещаниями помнить: Ограниченный контингент, этот день в истории, этот званый ужин, и всех на нем присутствующих…

Глядя на женщину, которая в лучах затухающего костра выглядела с каждой секундой все соблазнительней, Александр напряженно соображал – как и где обустроить убежище, дабы уединиться. Помощь пришла внезапно.

– Бери три спальника, – тихонько проговорил Тайфун, приблизившись к земляку. – И там, – он показал рукой в темноту, – метров за пятьдесят, возле ручья, располагайтесь, никто вам до рассвета не помешает. А я здесь на броне до утра покемарю.

– Спасибо, что-то я вообще тупеть начал в последнее время, – продемонстрировал Хантер непревзойденное чувство самокритики.

Оксана молча наблюдала за Сашкиными приготовлениями. И все же удивила, попросив в дополнение к спальным мешкам еще и пару… бронежилетов.

– Было здесь такое, что три или четыре эрэса залетели, – закапризничала красавица.

Возбужденный Хантер, у которого были те же самые проявления поведенческих реакций, что и у вышеупомянутого волка на морозе, стремглав бросился к броне, и притянул три бронежилета, попутно прихватив еще и шлем стальной. Пока бегал, землячка приготовила замечательное ложе из трех спальных мешков на берегу ручейка, не обозначенного на карте, ибо за считанные дни он прекратит свое существование до следующей весны.

Бронежилеты и шлем выложили по краям импровизированного волчье-морозного ложа любви, с таким расчетом, чтоб мгновенно накинуть на себя, расслышав на подлете вражеские снаряды…

Напестовавшись, молодые люди перекочевали в неглубокий ручей, по-детски плескаясь и разбрызгивая воду под яркими и низкими афганскими звездами… Это было какая-то абсолютно невероятная сплав эмоций – дикая резня днем и прекрасное женское тело ночью! Хмель мгновенно улетучился, словно и не было, а Оксана оказалась на удивление страстной любовницей…

Они занимались любовью и купались ночью в теплой мелкой воде ручейка, потом все повторялось снова и снова. Наконец, мокрые и счастливые, любовники прижались друг к дружке и замерли. Дождавшись, пока женщина заснет, Сашка осторожно вытянул сигареты и зажигалку, тихо закурил, привычно спрятав огонек в кулаке.

Часы вместе с оружием (его и Оксаниным) лежали под грудой бронежилетов, серое небо сигнализировало – до утра оставалось всего-ничего. Внезапно в его глазах непрошеными гостями восстали призраки предутренних событий недавних дней – «Аллах акбар!» на высоте «Кранты», кошмарное исполнении песни «Выходила на берег Катюша», рукопашная схватка с Магнатом и компанией…

Сердце безумно забилось в груди, пот выступил по всему телу, оросив даже спящую рядом девушку, руки и ноги задергались в каких-то судорожных хватательно-оборонительных движениях.

– Что с тобой? – проснулась женщина. – Что-то случилось?

– Ничего, звезда моя, – успокоил ее Александр. – Просто воспоминания о недавних лихих ночках набросились, вот и начал смыкаться, как вошь на гребешке, – вспомнил он полтавскую пословицу.

– Тебя не убьют? – прижалась плотнее женщина. – Так хотелось, чтобы ты выжил…

– Не дождутся! – прошептал Сашка, целуя красавицу.

Правда, особой уверенности в его словах почему-то не прозвучало – «веселые картинки» недавних предрассветных часов, очевидно, возымели некоторое влияние.

– Скажи честно – ты, наверное, женат? – привередливо отворачиваясь от поцелуя, спросила Оксанка.

– Да, – не стал прятаться за холостяцкий статус всех без исключения офицеров ОКСВА Александр. – А ты откуда знаешь, я ведь тебе штамп в удостоверении личности не показывал?

– Почему-то так всегда выходит – встретишь нормального мужика, чтобы все было при нем, – засмеялась красавица, ласково балуясь мужским достоинством, – так он обязательно женатым окажется. Да еще и с детьми!

– Это правда, – откровенно ответил Александр. – Растет на Полтавщине у меня очаровашка-дочурка.

– Вот так… – загрустила девушка, и, перехватив недокуренную сигарету, начала жадно втягивать дым. – Может, у тебя в Афгане и ППЖ есть? – уже спокойнее спросила она через некоторое время, выбрасывая окурок в ручей.

– Ну, милая: чего нет, того нет! – улыбнулся Хантер. – Пока тебя не встретил…

Не тратя времени, молодые люди снова закружились в вихре бешеного либидо, укрывшись спальником (похолодало, на землю выпала такая знакомая роса). После продолжительного секса вновь закурили одну сигарету на двоих, отдыхая от утех.

– Ты в Кабуле как часто бываешь? – спросила Оксана между затяжками дыма.

– Ежели честно, – сознался Александр, – лишь однажды и был, когда на пересылке «срок отбывал».

– У меня неслабые связи во Дворце Амина, – девушка легла на Сашкину широкую грудь. – Может, перевести тебя в Кабул, чтобы ты был рядом со мной? Может, у нас с тобой что-то и выйдет, земляк? – она заглянула ему в глаза.

– Благодарю, звездочка, – честно ответил Сашка, целуя в губы. – Но я – как тот Колобок в сказке: от бабки ушел, от дедки ушел, а вот от лисы, то есть от службы в своей бригаде, не смог. Благодарю еще раз тебя за все, мое сердце, окончательный ответ – нет!

– Я тебя недолго знаю, – улыбнулась красавица. – Но заранее угадала ответ на свой вопрос. Запомни – если ты каким-то образом попадешь в штаб армии, то в нижнем городке, близ армейского полка связи, в модуле под несчастливым номером «13» тебя всегда ждут…

– А ежели напорюсь на критические дни? – подначил Александр, наваливаясь сверху, напоминая об отмазке, позволившей Оксане посвятить всю себя благородному делу налаживания шефских связей с офицерами ВДВ.

– Что-то придумаем! – смело пообещала та, прижимаясь всем стройным телом к Хантеру. – А чего это ты сачкуешь, упускаешь драгоценное время?! Вот-вот рассветет, подруги мне не простят, если перекину на них генеральский завтрак!

Последний раз запомнился молодым людям на всю жизнь – стоило им самоотверженно углубиться в глубины Камасутры, как вдалеке прозвучал специфический звук, напоминающий вопль бешеного ишака – это на подлете вибрировали стабилизаторы реактивного снаряда. Ничего не говоря, не отвлекаясь от занятия, благодаря которому не прекращает свое существование род людской, герой-любовник закинул за спину три бронежилета и с удвоенным упорством продолжил мужчинское занятие.

– Нам в самом деле ничего не угрожает? – Оксана, задыхаясь от удовольствия, горячо обвила руками его шею.

– Ничего, кроме прямого попадания, сердечко мое! – прохрипел несколько запыхавшийся Хантер. – Но мое прямое попадание в тебя – это намного приятнее! – Частота фрикций приблизилась к кроличьим рекордам.

– Будь что будет… – страстно выдохнула девушка, изгибаясь всем телом. – Обстрелы каждый день, а любовь – одна на всю жизнь! Не отвлекайся, дорогой!

И дорогой не отвлекался, пока достойно, со знанием дела, не закончил то, ради чего и начинались сексуальные утехи…

Обстрел оказался какой-то разгильдяйско-ленивый – неприцельный, по площадям, одиночные снаряды неуверенно падали на большом расстоянии один от другого, очевидно, «духи» выставили снаряды ночью, придав примерный угол возвышения, на глазок направив в направлении ПКП Сороковой армии.

И лишь один шальной снаряд угодил в землю метров за пятьдесят от любовников, «розочка» пошла гулять куда-то в другую сторону, несколько камешков прилетело к молодым людям, ударив по панцирю, салютуя, таким образом, замечательной Сашкиной победе, и несгибаемой волчьей эрекции…

Сразу же стало слышно, как бабахнули пушки армейской артиллерийской группы, замолотили мощные двигатели многочисленных бронеобъектов, залопотали невидимые лопасти обоих дежурных вертолетов, ночевавших на полевой площадке рядом с ПКП.

Любовники никак не хотели отрываться друг от дружки – крепко обнявшись, они лежали неподвижно, не шевелясь, словно объятия могли защитить от жестокого мира, восставшего на дыбы совсем рядом.

Длилось так недолго – Сашка расслышал грохот дизеля родной БМП. Одеваться пришлось под спальником, вокруг уже рассвело. Обувались сидя на берегу ручья.

– Я побежала, – Оксана поцеловала любовника в губы. – Если будешь здесь – пришли своего сержанта, я наведаюсь!

Быстроногая и стройная, девушка стремглав метнулась вверх, на бегу посылая воздушный поцелуй. Праздник закончился, волки разбежались, мороз сменился жарой…

Потомок Берии

Вокруг брони суетились бойцы, приводя себя в порядок, прибирая мусор после вчерашних посиделок. Зверобой и его команда выглядели как огурчики. Да и что такое одна-единственная бутылка водки на пятерых крепких и выносливых десантников?! Бойцы были чисто выбриты, тельняшки и форма – выстираны, берцы напомажены какой-то гадостью и блестели, как кошачьи гениталии, оружие – вычищено, машина – отдраена после пребывания в ней раненых и пленных. Возле кормы пылал костер из остатков вчерашних дров, на огне дымились котелки с какой-то едой и неизменный чайник – виновник интересных воспоминаний и нарушитель ночной тишины. Тайфун сидел на берегу ручья, старательно намыливая запавшие щеки увертливым кусочком мыла, держа перед собой «дежурное» гинекологическое зеркальце.

– Как оно, ледизмен? – вместо приветствия с иронией спросил он старлея. – Как в той афганской песне: «Ахнули разом, разинули рты, эх, нае…сь, что в марте – коты!» Так?

– Есть немного, – тот по-кошачьи прищурился, поймав первый солнечный лучик. – Не девушка – огонь!

– Надо было бы вам немного дальше отойти, – посмеивался сквозь пену майор. – Ваши стоны, крики-вопли, ахи-охи, даже тут слышно было! Пришлось включить транзистор, подарок Быстрякова, настроить на радиостанцию «Маяк», чтоб заглушить ваши амуры!

– Ничего, я так думаю – никто не в обиде… – засмеялся старлей, снимая форму и ложась в ручей, успевший за ночь немного остыть.

– Благодарю тебя за «Узи» – спокойно промолвил спецпропагандист, продолжая бриться несуразным станком. – Это израильское оружие является непревзойденным для ближнего боя, особенно среди дувалов, в кяризах, помещениях, «зеленке». К ней подходят наши отечественные 9-мм патроны. И, поверь мне друже, бой у этой малютки дай Боже!

– Ты, Тайфун, – подколол из воды Хантер. – Как тот Доцент в «Джентльменах удачи», у которого одна половина черепа кое-что помнит, а другая – нет. Запамятовал что ли, как я с «почтальоном Стечкиным» плотно и проникновенно дружил?

– Действительно, запамятовал! – засмеялся и майор, заканчивая жуткое и неприятное дело. Он зашел босиком в ручей и наклонившись, начал умываться. – Будешь бриться?

– Бриться буду, но не этой гадостью, – показал старший лейтенант на орудие пыток, которым истязал себя Тайфун. – У меня есть подарок от артиллеристов – опасная бритва «Zolіngen»!

Он выскочил на берег, залез на броню. Вытянув из полевой сумки бритву и зубную щетку с пастой, Александр спустился к ручью. Наведя лезвие на «обратке» офицерского ремня, Хантер намылил щеки и попробовал побриться. Однако контузия вновь проявила себя: рука предательски дернулась, острая сталь порезала кожу, кровь ручьем полилась по шее. Чабаненко, наблюдая эту картину, колоритно выругался.

– Чтоб тебя дождь намочил, Шекор-туран! – он отобрал у земляка бритву, заклеил какой-то белой бумажкой порез на лице и, взяв лезвие в руку, уверенно и спокойно побрил товарища. – Тебе в госпиталь нужно, друже! – жестко, глядя прямо в глаза, промолвил майор. – Состояние твоего здоровья оставляет желать лучшего!

– Ну-ну! – старлей перевел все в шутку, умываясь в ручье. – Оксана ночью нечто другое утверждала!

– Что ты ему сделаешь! – сплюнул майор в сердцах.

Позавтракали тем, что осталось с вечера. Едва поели, как с горки скатился вездесущий Черпак со своими бойцами, притянув термосы с кашей и чаем. Пришлось перезавтракать. После приема пищи Александр занялся собой – постирал тельняшку, развесив на пушечном стволе, подшил свежий подворотничок, почистил берцы.

Пока готовился, тельник успел просохнуть, поэтому он надел форму, проинструктировал Зверобоя – что и как делать в свое отсутствие, и пошел вместе с майором на ПКП армии. По совету Тайфуна, на броне старлей оставил все нештатное оружие, в том числе и автомат, принадлежавший раненому старшему сержанту Логину. Кроме формы (при ремне с портупеей!) и полевой сумки, на этот раз на старшем лейтенанте не было ничего. Приближаясь к штабному городку, состоявшему из палаток и кунгов, Александр неожиданно обратился к майору.

– Николаевич! Почему ты распорядился именно такие «левые» награды на меня нацепить – Красную Звезду и «За службу Родине» третьей степени? – прозвучал в утреннем воздухе неожиданный вопрос. – Почему не орден Красного Знамени, что иногда Боевым называют? Или еще там какой-нибудь орден, скажем – Богдана Хмельницкого?

– Видишь ли, земляк, – майор закурил, угощая собеседника, – афганцы за эти годы научились разбираться в нашей наградной системе, как и мы – в ихней. Опытный и умный наблюдатель, заметив обе награды рядом, постигнет определенную систему, а именно: орден Красной Звезды – награда, бесспорно, почетная и заслуженная, тем не менее – чисто боевая, дается исключительно за ратные заслуги, связанные с выполнением обязанностей воинской службы в экстремальных условиях.

А вот орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» – это, так бы сказать – интеллектуальный орден, который вдобавок имеет так называемую перспективу – три степени. Кстати, обладатель всех трех степеней по общему объему льгот и привилегий, приравнивается если не к Герою Советского Союза, то к полному кавалеру орденов Славы – точно! Знал о таком?

– Первый раз слышу! – растерялся старший лейтенант, уже возомнивший себя опытным воином и героем-любовником.

– Хорошо, что не в последний, – засмеялся Тайфун, продолжая лекцию по наградной системе Союза ССР. – Так вот, выбирая для тебя награды, которых ты не получал (хотя в перспективе получишь!), мы с рафиком Давлетом крепко подумали. Соединение этих орденов – боевого и интеллектуального – скажет постороннему наблюдателю, мол, носитель этих наград является человеком насколько смелым, настолько и умным, – пыхнул он окурком, выбросив на землю, продолжая: – А другие награды нетипичны для офицеров твоего ранга и твоего характера. Ферштейн? – с улыбкой спросил майор на немецком языке.

– Яволь, герр майор! – шутя, ответил старший лейтенант, подбрасывая руку к кепи.

– Относительно ордена «За службу Родине», – продолжил спецпропагандист, – то, по большому счету, перспективному и упорному молодому офицеру лучше начинать службу именно с этого ордена, а не с Красной Звезды, – размышлял вслух майор. – Поскольку сразу же приоткрывается перспектива – получить еще две степени. Одна, две или три Красных Звезды не имеют никакой перспективы, а вот «За службу Родине» – совсем другое дело!

– Я понял, саиб джигран. – Хантер обратился к Тайфуну на афганский манер. – Ты мне рекомендуешь именно с этого ордена начать?

– Будет, как будет, – снова потянуло на философию земляка. – Наша главная задача – чтобы все наши ордена нашли нас при жизни! И за нас как можно дольше не поднимали третий тост!

Таким образом, разговаривая, приблизились они к штабному городку. Возле палаток и кунгов маячили вооруженные часовые. На подходе у офицеров проверили документы. У Хантера их не оказалось, поэтому Чабаненко поручился за него перед старлеем из охранбата, осуществлявшего контрольно-пропускной режим.

Бдительный охранник спросил – ли не тот это офицер, который вчера прыгал в кяриз. Получив утвердительный ответ, он даже дал сопровождающего – сержанта, абы провел офицеров к передвижному политотделу Сороковой армии. С первого взгляда политотдел ничем не отличался от других штабных палаток, хотя это первое впечатление оказалось обманчивым.

Приблизившись к линейке, с замершими вышколенными часовыми, Александр увидел большую лагерную палатку, на которой красовалась красная бирка: «Полевой клуб». Рядом с палаткой стояла клубная машина ПАК 65/70 на базе ГАЗ-66, еще дальше маячила так называемая Алка Пугачева – агитационная машина на базе БРДМ-1, с ушами матюгальников-громкоговорителей поверх брони. Рядом стояли несколько кунгов на базе ЗиЛ-131 с прицепами – судя по всему, в них размещались передвижная фотолаборатория, типография и что-то еще.

На одном из кунгов виднелась лейба с суровым названием «политотдел». Камешки, подобранные по размеру и конфигурации, были выкрашенные хлоркой в белый цвет и выложены вдоль линейки идеально ровной линией – военно-казарменный порядок выдерживался неуклонно…

– М-да-а, – грустно протянул старлей, глядя глазами, преисполненными суеверного ужаса. – Лучше по кяризам лазать, чем таким образом служить…

– Каждому – свое, – согласился Чабаненко. – И вся беда в том, что все эти бездельники, – майор бесцеремонно, не стыдясь присутствием постороннего человека, обвел рукой вокруг, – тоже являются участниками боевых действий в Афганистане, как и мы с тобой, да и деньжат получают поболее.

– Я, кстати, – засмеялся Хантер, – уже три с гаком месяца в Афгане, но до сих пор ни одного чека в руках не держал! Они в финчасти так и лежат, мне пока не до них. По аттестату на жену с дочуркой ежемесячно двести рублей пересылаю в Союз, и все.

– Счастливый! – улыбнулся майор. – Довольно, сержант, нас сопровождать! – обратился он к охраннику. – Можешь идти, мы здесь сами управимся!

– Есть! – щелкнул каблуками сержант и, приняв строевую стойку, крутнулся через левое плечо и зашагал в обратном направлении.

– Тю! – охренели земляки, успевшие за время боевых действий отвыкнуть от некоторых уставных норм и правил.

– Теперь слушай сюда, земляк, – Чабаненко приблизился по-заговорщицки. – Я пойду по своим делам. Помни – об операции «Иголка» ты никому (слышишь, никому!) не имеешь права рассказывать. Лишь через десять лет сможешь о ней Оксанке в постели рассказать!

– Тайфун, ты херово обо мне думаешь! – обиделся Петренко. – Про войну у нас с ней ни слова не было! Поверь, у нас было чем заниматься, нежели лясы точить о вековечных проблемах войны и мира!

– Это есть хорошо! – майор не отреагировал на оскорбленные интонации в голосе товарища. – Сегодня у тебя и твоих подчиненных возьмут подписку о неразглашении военной и государственной тайны. И сегодня же тебя должны допросить Иванов-Гнус и представитель военной прокуратуры…

– Допросить?! – нехорошо оскалился Хантер. – Что, я уже в качестве задержанного?

– Не щерься, Хантер! – приструнил его Чабаненко. – В каком качестве тебя будут допрашивать, тебе доведут. Помни – те, кто тебя будут допрашивать, не имеют права знать про «Иголку» ни единой детали! Для них вы организовывали охрану и оборону во время обмена пленных, запомнил?

– Запомнил… – тяжело дыша, ответил Александр. Нервный приступ вновь вызвал колокольный звон у него в голове.

– И дай мне слово офицера, – стал мягче Тайфун, глядя в изменившееся Сашкино лицо. – Как только покончим с этой бодягой, ты первой же вертушкой улетаешь в Джелалабад и там пройдешь обследование…

– Никуда я не полечу! – взорвался старший лейтенант. – А рота моя – как там? Я здесь прохлаждаюсь и совсем не знаю – где мои подчиненные и что с ними!

– Успокойся, земляк! – попросил спецпропагандист. – Я тебя уже выучил: в скором времени у тебя пойдет кровь из всех девяти отверстий, данных человеку Аллахом, как говорят на Востоке. Пять – десять – двадцать минут тебе понадобится, чтобы прийти в себя, и лишь потом будешь на что-то способен. Ты попробуй запомнить – это ненормально! Как тебе еще объяснить?! Нормально – это когда ты можешь адекватно переносить психические и физические перегрузки любого характера: боевой, служебной, семейной или другой природы происхождения. Понял, чертяка упрямый?

– Понял, – успокоился Александр. – Убедил ты меня, Тайфун. Как закончу эту хренобень, обещаю – слетаю в Джелалабадский госпиталь, с одной целью – ради кратковременного медицинского обследования! И не больше!

– И за это весьма признателен вам, Александр Николаевич! – сыронизировал Чабаненко. – Должен тебя кое о чем предупредить. Главное – сдерживай себя во время допросов: контрразведчики и прокурорские следователи – большие мастера провокаций, инсинуаций и прочих гадостей.

Поэтому – больше молчи и слушай, меньше говори, ставь свою подпись лишь под тем текстом, который тебе целиком понятен, на вопросы старайся отвечать лишь однозначно: «да» или «нет», избегай неопределенных ситуаций, когда твои слова могут использовать против тебя. На допросе лучше думай о чем-то милом твоему сердцу, хорошем, добром, например о сегодняшней ночи с волшебной землячкой…

– Это можно, – расплылся кошачьей улыбкой Александр.

– Вот и хорошо, – ухмыльнулся спецпропагандист. – Заходи в «сельский клуб». – Он подтолкнул старлея к палатке с надписью «Полевой клуб». – К тебе подойдут. Бывай, дружище! – пожал его руку Тайфун. – Все будет хорошо, но все это предстоит пережить!

– Бывай! – невесело ответил старший лейтенант, провожая взглядом худую, жилистую фигуру.

Внутри «сельского клуба» не было ни души. Большую часть палатки заняли столы, что стоят в солдатских столовых – длинные и узкие, возле столов – длинные солдатские лавки. Вдоль брезентовых стен на специальных сварных конструкциях висели стенды с обязательным набором партийно-политического бреда: моложавые портреты Генсека резко диссонировали с фейсами-лиц престарелых членов Политбюро.

Поражали бестолковостью огромные лозунги: «Навстречу девятнадцатой партийной конференции!», «В ТуркВО жить и служить по-боевому!» (а разве здесь, в Афгане, можно как-то иначе? – недоумевал Александр). Безразлично выглядывал из-под брезента жизненный путь В. И. Ленина, засиженный мухами, а затяганные афоризмы вождя – о том, как учиться в мирное время, дабы на войне не дать маху, не вызвали у старлея ни энтузиазма, ни подъема.

Рядом выглядывала ужасающая звериная морда империализма. Из-за хищной империалистической мордяки призывно зазывали всяческие истории: комсомола, ТуркВО и Сороковой армии. Недалеко висели отретушированные портреты Героев Советского Союза (большей частью – посмертно), получивших это высокое звание в Афганистане. С одного портрета на Сашку остро глянул старший лейтенант Александр Ботников – Герой Советского Союза, замполит роты. «Не бойся, тезка! – говорил его прямой и вызывающий взгляд. – Все это херня, прорвешься!».

Отдельно висели истерзанные мухами плакаты, посвященные так называемому «солдатскому ускорению», рядом – стенд с эпизодами афганско-советской дружбы: концерты, работа агитотрядов, строительство школ, дорог и больниц, зверства душманов и т. п. Передвижные стенды были сделаны с таким расчетом, чтобы их можно было вытянуть на двор, демонстрируя под открытым небом.

Обратил на себя внимание Хантера один стенд, который сиротливо торчал возле самого выхода, титульной стороной к брезенту. Саня приблизился к нему и повернул к себе. Это была фотогазета, выпускаемая спецами политотдела на ПКП армии. Ею и заинтересовался Александр, и, как выяснилось – недаром.

Фотограф оказался настоящим мастером, выбирая интересные и необычные ракурсы, от чего обычные персонажи и обстоятельства выглядели совсем по-иному, получая новую смысловую нагрузку. Вот полковник Ермолов (живой и невредимый, судя по всему, накануне подрыва) попирает ногой в запорошенной пылью кроссовке захваченную в горах реактивную пусковую установку.

А здесь ЧВС и журналисты беседуют с десантниками четвертой парашютно-десантной роты на СТО. Вот подполковник Леонидов, он же Циркач, в своей клоунской одежде, рядом с сержантом Владимиром Кузнецовым: Кузнечику стыдно, он прячет глаза от объектива, а Циркач, наоборот, расплывается от потуг…

Следующие снимки демонстрируют колоссальные масштабы войны – кучи трофейного вооружения и военной амуниции, наши подорванные танки и БТР, разбитые афганские кишлаки…

Несколько фоток удивили и насторожили Хантера, на одной – они вдвоем с Чабаненко, а бойцы, вместе с хадовцами, вытягивают плененных «духов» из-под земли. На другой – пленный гранатометчик, юный бача, пока еще живой и при голове, стоит на коленях, а Бинтик делает ему укол промедола. Когда фотограф снимал? – старлей не понял. Заснял ли он сцену допроса и смертной казни гранатометчика или нет – тоже оставалось загадкой. От таких мыслей по коже пробежала стая мурашек, вдруг стало холодно…

На другом снимке он оттаял: там были зафиксированы три кумушки – Оксана со своими подругами на берегу памятного ручья чистят картофель, в тяжелых бронежилетах и касках. Вид непривычный, но очень интересный. Под каждой фотографией была еще и аннотация красивым каллиграфическим почерком, но из-за контузии Хантер не смог ничего прочитать.

Недолго думая, он оторвал пять наиболее интересных, как для него, фоток, запихав в полевую сумку.

Возле выхода из клуба торчал обычный письменный стол, что бывают в любой ленкомнате. На нем красовалась небольшая лакированная трибунка с гербом СССР. Возле стола стояло три солдатских стула. Не ожидая никого, старлей закурил сигарету, выкурив до такого состояния, «пока сало не зашипело на губах». Выбросив окурок просто под ноги, Александр вспомнил прошлую бессонную ночь, подложил под голову полевую сумку и через секунду забылся здоровым молодецким сном… Пробуждение было не из приятных.

– Чё это ты тут разлёгся? – кто-то грубо теребил его за рукав. – Ну-ка, подъем! – Перед старшим лейтенантом Петренко торчал главный контрик бригады, майор Иванов, он же Гнус, собственной персоной.

Тучный, тщательно причесанный, выбритый до синевы, в чистеньком вертолетном камуфляже, розовощекий майор являл собой картинку для плакатов, висевших по периметру клуба. Александр встал, молча приветствовал старшего по званию – военную субординацию и на войне никто не отменял, как и закон подлости…

– Садись! – разрешил Гнус, и сам сел с другой стороны стола.

«Ни тебе здравствуйте, ни тебе спасибо, ни нам до свидания», – подумал неприязненно Александр, глядя на свежее лицо особиста, его пальцы с рыжеватым волосами. Петренко напрягся, стараясь не спровоцировать приступ дурноты, часто посещавший его в последнее время. Вспомнив ночь на берегу ручья с Оксаной, он, наконец, успокоился.

– Колись, салага! – громогласно провозгласил контрик, вытягивая из так называемой «генеральской» полевой сумки кипу бумаг.

Александр молчал (вспоминая сияние луны, низкие звезды и тихий плеск воды под благословенный женский стон…).

– Что, в молчанку играть будем? – гадко улыбнулся майор. – Ну-ну…

– Я, заместитель командира четвертой парашютно-десантной роты, старший лейтенант Петренко Александр Николаевич, – твердо и размеренно заговорил Хантер речитативом, – официально докладываю голосом, что никакого воинского преступления на территории Республики Афганистан я не совершал. Материалы расследования находятся в бригаде…

– Ты, старлей, мне х…ю не пори! – забрызгал слюной контрик. – Где оружие твое?

– Мой автомат АКС-74, производства Ижевского оружейного завода, заводской серии ОР, за номером 8754039, – спокойно отвечал старший лейтенант (в воспоминаниях маячили искусительные женские губы), – был разбит осколками тяжелого снаряда системы 2С5 «Гиацинт», когда висел у меня за спиной, после чего был мною выброшен на месте происшествия, как металлолом…

– А другое оружие? Где оно?! – Гнус вскочил на ноги, и с пеной у рта заорал так, что в палатку заглянул какой-то офицер, но, увидев сцену допроса, проходившего в лучших традициях злой памяти Лаврентия Павловича, быстро ретировался. – Говори, придурок! – вопил особист. – Ты у меня петухом на нарах в скором времени запоешь!

– Я обязан предупредить вас, уважаемый товарищ майор, – флегматично отвечал Хантер (мысленно крепко обнимая стройное женское тело), – что я, как коммунист, обязательно подам заявление в партийный комитет, дабы вас привлекли к партийной ответственности за поступки, не отвечающие требованиям морального кодекса строителя коммунизма…

– Ты не очень-то п…и, старлей, – немного подешевел Гнус после напоминания о партийной ответственности. – Лучше рассказывай – куда оружие подевал?

– Я уже все рассказал подполковнику Михалкину, – (Сашка купался в теплом ручье после первого удачного знакомства с Оксаной). – Могу повторить, – он смотрел перед собой, словно читал какой-то текст. На самом деле это было лишь оболочкой настоящих эмоций (в воспоминаниях он знакомился с красавицей вторично…).

– Всю эту х…ю, Петренко, – закуривая, продолжил Гнус, – я уже читал. Ты можешь, что угодно впаривать своим коллегам-политработникам, а у меня ты заговоришь по-настоящему! – он вновь перешел на крик, усаживаясь на стол просто перед Хантером, обдавая запахом дорогого одеколона.

– Должен предупредить вас, – Александр флегматично долбил дятлом (начиная третье знакомство с волшебной землячкой), – что я, как коммунист, имею право обратиться по партийной линии в любую инстанцию, напрямую. Рядом находится кунг ЧВС армии генерал-майора Захарова Александра Ивановича, к которому я обязательно нанесу визит по окончании допроса. Я не совершил преступления, я не смещен с должности и поэтому я имею право обжаловать ваше грубое поведение, товарищ майор! – Хантер безразлично выговаривал отточенную фразу (вспоминая, каким образом закончилось третье знакомство с красавицей).

Подобная тактика сбила с толку наглого Иванова-Гнуса.

– Ты мне не грози! – заорал он, тем самым переходя к обороне. – У меня своя подчиненность!

– Устав КПСС – единый для всех. – Александр (лежа под темпераментной наездницей) являл собой образец вежливости.

– Пиши, мать твою, – майор бросил чистые листки под Сашкины руки. – Пиши чистосердечное признание и явку с повинной, а я похлопочу за тебя. – Он использовал старую, как мир и гнилую, как яблоки-паданки, тактику кэгэбистских и ментовских следователей. – Чтобы подвести тебя под амнистию…

– Ничего, товарищ майор, – (молодые люди занялись любовью прямо в ручье), – я писать не буду. Во-первых, мне не в чем раскаиваться, а во-вторых, после контузии я не могу сфокусировать зрение на мелких деталях, к тому же, тремор. – Старлей продемонстрировал сбитые в кровь и загорелые до черноты дрожавшие пальцы. – Пишите вы сами, – предложил он. – А я, после того как прочитаю, подпишу, дескать, с моих слов записано верно…

Такого Иванов вообще не ожидал. Делать что-либо собственноручно он не хотел, всегда и везде выставляя себя с выгодной стороны. Методы шантажа и запугивания, которым он отдавал явное предпочтение, стали притчей во языцех у всех военнослужащих бригады, от комбрига, до «крайнего» солдата ремроты.

Сама мысль о том, что он будет сидеть возле какого-то малахольного старлея, тратя драгоценное контрразведывательное время, которое можно было с пользой использовать на поиск щупальцев империалистических разведок где-нибудь в веселой компании в Джелалабадском госпитале, вызвала у контрика глубокий пессимизм и искренне негодование.

– Вот как ты заговорил! – перешел Гнус на змеиное шипение (не мешая, однако, любовникам шлифовать мастерство, достойное страниц Камасутры). – Ничего, я посмотрю – как ты у меня запоешь после прокуратуры! Скажи мне еще, что ты и по майору Волку не стрелял из трофейного АПС? – ощерился хищной улыбкой особист, лапая себя по безобразной деревянной кобуре.

– Я должен сделать официальное заявление, – заговорил могильным тоном Хантер (с силой раз за разом прижимая красавицу к афганским грунтам, покрытых тройным слоем десантных спальных мешков). – Что все попытки навязать мне покушение на убийство майора Волка является ничем иным, как стремлением дискредитировать меня перед личным составом, партийной и комсомольской организациями вверенного мне подразделения!

– Вижу, что ты хорошо подготовился. – Наглец вытер лоб свежим белым платочком. – Я имею сведения, что на боевых ты передвигался весь обвешанный трофейным оружием. Вот у меня записано. – Он открыл блокнот. – На тебе чего только не видели: пистолет Стечкина, револьвер неизвестной конструкции, немецкий штык-нож, китайский штык-нож, израильской пулемет-пистолет «Узи», итальянский автоматический пистолет «Беретта». – Гнус выказал просто потрясающую осведомленность.

– Ты разве не знаешь приказа командующего армией – сдавать по описи любую единицу любого трофейного оружия? – мерзко улыбаясь, приблизил он свою морду к Александру (который стремительно приближался к очередному ночному оргазму).

– Знаю, – усмехнулся афганский Казанова. – Тем не менее единственное, что у меня было, – это пистолет автоматический системы Стечкина, – он умело соединил правду с вымыслом. – Я передал его полковнику Худайбердыеву из политуправления ТуркВО, так как это оружие при жизни принадлежало вашему коллеге – майору КГБ Аникееву, зверски замученному в душманском плену. Через ваших коллег пистолет должен попасть в семью погибшего сотрудника КГБ СССР…