Те самые люди, февраль и кофеин Репина Екатерина
— Вот и прогони него!
— Друг, товарищ, господин! — сказал бригадир Патрику. — Здесь грязно, шумно и воняет. Погуляйте на земле. Там как раз февраль, и скоро весна. Чао!
Патрик повиновался. Спускаясь по лестнице, он снова услышал песню. В тот момент он вспомнил, что поднимался на двадцатый этаж строящегося здания как раз из-за песни. Постоял, нерешительно присел на ступеньку и все же продолжил спуск.
Не стал возвращаться на двадцатый этаж, так как понял, что песня вовсе не английская. Певец напевал мелодию, а не слова. Может, он не знал слов. А может, не знал чужого языка. Что за песню пел китайский рабочий, из какой страны прилетела она на эту стройку, и куда полетит дальше — вот о чем думал Патрик, возвращаясь к себе домой.
Погрузившись в размышления, он совсем забыл об образе эмигранта.
Не заметил также, с каким интересом на него смотрит американка Маргарет. Девушка не могла оторвать взгляд от прямой спины, высоко поднятого подбородка и надменного выражения лица канадца Патрика, который шагал медленно, с достоинством, и в своем безупречно сшитом пальто и шикарной шляпе напоминал аристократа-эмигранта.
— Ему бы еще трость в руки, и тогда он был бы безупречен, — подумала Маргарет. — Хотя без трости даже лучше.
Зонта-трости действительно не хватало. Патрик потерял его.
В тот момент деревня Ичжэнь округа Фулинь провинции Ляонин, КНР, впервые за свою историю приблизилась к сути «экономического чуда», которое уже вывело целую страну в мировые лидеры, но пока не затрагивало данную конкретную деревню.
Теперь же ситуация менялась к лучшему: добротный английский зонт лежал на девятнадцатом этаже недостроенного здания в центре Даляня и ждал, когда его найдут жители деревни Ичжэнь, временно подрабатывающие там.
№ 9. Имена не переводятся
Лиса привыкла выражать мысли со всей возможной прямотой.
— Патрику померещилось, — сказала она. — Или же он сам придумал. Может, ему просто показалось. Сама знаешь, какой он странный. Во всяком случае, по телевизору ничего не говорили об этом случае.
— И что, раз не сообщили по телевизору, значит, ничего и не было? — изумилась Маргарет.
Лиса осуждающе покачала головой. Маргарет стало стыдно. Сколько она знала Лису, столько стыдилась собственной наивности.
— Патрик вырос в другой стране, — тихо и мягко сказала Лиса, положив ладонь на плечо Маргарет.
Маргарет ждала пояснения, но Лиса молчала.
— Ну, и что? Что Патрик вырос в другой стране — это я знаю. В Канаде. Он говорил. Там что, люди другие? Или телевизоров …
Взгляд Лисы так напугал Маргарет, что она не стала продолжать. Опустила глаза, потом отвернулась к окну, стала гипнотизировать дорожку перед подъездом: «Если увижу Патрика, то ничего не скажу Лисе, а сама уйду будто бы домой, а на самом деле — навстречу Патрику».
Лиса была на пять лет старше Маргарет и Патрика. Весной ей исполнялось тридцать. Прожитые годы убедили ее в том, что американская культура сильнее остальных. Что она не глубокая, не древняя, не прекрасная, но — более массовая, а потому более сильная.
— Вот какое у нас с тобой было детство? — обратилась она к Маргарет через минуту. — Нас любили и оберегали с пеленок, баловали и не отпускали далеко и надолго от родного дома. Да?
— Да.
— И в результате мы выросли настоящими американцами — влюбленными в жизнь, любопытными и уверенными.
— Ты хотела сказать, самовлюбленными и самоуверенными…
Лиса легко согласилась.
Маргарет это не понравилось. Она стала искать подвох. Лиса тем временем продолжала:
— Мы хотя бы любим себя, а вот твой Патрик…
— Он не мой!
— … никого не любит. Не только себя, но и окружающих тоже. Сказывается среда обитания. В Канаде люди довольно холодны в общении, грубы и жестоки. Отсюда их желание приукрасить действительность, выдумать историю, похвастаться или соврать…
— Патрик не соврал!
— … но что с него взять? Он хотя бы не делает ошибок, когда говорит. И на том спасибо. Китайцам до него далеко…
— Не трогай китайцев! Они старательно учатся!
— … Вот он идет, кстати. Смотри-ка, пальто у него какое-то … королевское. И шляпа соответствующая. Ты про них говорила вчера? Что в них такого особенного? Ты вчера замучила меня рассказом о пальто и шляпе Патрика, а тут, оказывается, и смотреть не на что. Как клоун.
— Сама только что сказала, что пальто — «королевское», — насупилась, сжалась и раскраснелась Маргарет.
Она обрадовалась появлению Патрика, но не посмела выбежать навстречу ему, как планировала две минуты назад. И все же Лиса заподозрила неладное. Пристально поглядела на Маргарет и вдруг зацокала языком. Но не успела высказаться.
Помешал стук в дверь. Это был Тинтин. Зашел в комнату (Лиса не закрывалась на ключ, когда бывала дома), забыл поздороваться, и сразу спросил, почему национальные соревнования по регби называются Мировым чемпионатом, если в регби играют только в США.
Лисе нравился Тинтин. И своей внешностью, и поведением этот бельгиец походил на американского пожилого тинэйджера. Лису сводила с ума его страсть к электронике и технике, умиляла озабоченность внешним видом, казалась симпатичной привычка ежедневно приобретать новую, оригинальную футболку.
Лиса и Тинтин одинаково любили пирожные с газировкой и мороженым. Только оба немного стеснялись своей слабости. Даже не догадывались, что довольно упитанными они стали по одной и той же причине, в одном и том же кафе.
— Ой, какая яркая надпись! А что здесь написано? — спросила Лиса, указывая на футболку Тинтина.
Футболка была новой, купленной только что. На ней было изображено оскорбительное слово на французском языке.
— А, это так, для красоты. Что-то типа «вырви мне глаз»… Ну, во Франции считается шиком, когда собеседник просит вырвать ему глаз. Это значит, что ты ему нравишься… Не то, чтобы совсем нравишься… Весьма симпатичен и все такое. Братья по разуму, короче.
Маргарет спросила:
— Ты слышал, что произошло с Патриком?
— Нет. Я вообще о нем ничего не слышу вот уже полгода. Он прячется от меня, что ли… Что с ним случилось?
Маргарет покосилась на Лису, как бы прося у нее разрешения рассказать все так, как было на самом деле. Лиса не могла позволить Маргарет испортить необъективным пересказом историю, случившуюся с Патриком, и начала сама:
— Патрик больше похож на англичанина, чем на американца, если относить его к какому-то конкретному этносу…
— Лиса, я прошу тебя, не надо так говорить, — пролепетала Маргарет.
— … он необычайно нежный, обособленный. Отсюда и его недостатки. А из недостатков следуют все дальнейшие события, которые случались с ним, и вот, наконец, привели к такому… Ты садись, я еще и не начинала рассказывать саму историю, случившуюся с Патриком.
Тинтин присел на ручку кресла, его глаза беспокойно забегали, пытаясь уловить смысл истории, произошедшей с Патриком, до начала самого рассказа. Он тщетно старался прочитать по лицам американских девушек, что же все-таки произошло. Его съедало любопытство. Заёрзав на месте, он протянул руку к коробке с печеньем.
Лиса с удовольствием отметила про себя, что Тинтин, все же, был достаточно приятным человеком. Мало кто из ее знакомых любил такое калорийное печенье.
— Ты не волнуйся, Патрик жив, — сказала Лиса и загрустила. Она подумала, что, если удастся выйти за Тинтина замуж и уехать на его родину в Бельгию, то придется расстаться с мамой и папой надолго, а также с братом, собакой и сотней коров с их фермы, а пережить эту разлуку ей будет очень тяжело.
Тинтин испугался за Патрика так сильно, что не успел уловить грустный и мечтательный взгляд Лисы, обращенный к нему. Он вскочил и крикнул:
— Что произошло?! Скажете вы, наконец, или мне звонить в полицию?
За его спиной открылась дверь, в комнату степенно вошел человек, который также не посчитал нужным поздороваться. Тинтин оглянулся на звук шагов и радостно закричал:
— Патрик, ты живой! Лиса уже похоронила тебя! Ты как, ничего? Что болит? Сломал что-то? Заболел? Может, тебя побили на улице?
Тинтин запрыгал вокруг Патрика, то и дело похлопывал его по плечу. Пытался даже взъерошить волосы, но Патрик отстранился от бельгийца, отошел к окну, скрестил руки на груди и важно произнес:
— Так, значит, похоронили! И где же?
Американки оглушительно захохотали. Таким образом они продемонстрировали, что должным образом поняли шутку Патрика. Их смех был хоть и громким, но все же искренним, и Патрик улыбнулся. Так получилось восстановить дружеские отношения.
Устроившись за столом, девушки, не переставая, расхваливали чувство юмора Патрика и продолжали хохотать. Только Тинтин молчал. Ему хотелось побыстрее узнать историю, произошедшую с Патриком, но он также знал, что бесполезно торопить друзей.
Действительно, пока каждая из американок не высказала, что именно почувствовала, поняла, подумала, когда Патрик спросил, где он похоронен, пока все они не обсудили его фразу и свою реакцию — пока все это не произошло, они ничего не рассказали о той истории, которая интересовала его больше всего.
— Только все равно не могу поверить, что диск упал тебе на голову! — сообщила Лиса, отсмеявшись.
— Правда! Я шел по тротуару, возле стройки, а сверху на шляпу опустился компакт-диск, и я бы даже не заметил его, если бы моя студентка, которая шла навстречу, не сказала мне об этом. Удивился, но все же снял шляпу и, правда, увидел диск. Вот он! Смотрите!
Маргарет взяла диск из рук Патрика, затем бережно передала его Лисе, а та — Тинтину. Помолчали. Потом заговорили разом:
— Так это и есть история, «которая случилась в Патриком»?
— Патрик, я тебе верю!
— Не говори глупостей, дружок!
Патрик усмехнулся, будто бы ожидал услышать именно такие слова. Сначала ответил Лисе:
— Это не глупости. Можешь спросить у моей студентки.
Потом поблагодарил Маргарет улыбкой и пожал Тинтину руку, сказав при этом:
— Привет, друг! Давно тебя не видел! Ты где пропадал?
Вместо ответа прозвучал хохот американских девушек. Они снова посчитали, что Патрик пошутил. С ними заодно посмеялся и Тинтин, негромко, легонько.
— Тинтин, а что означает твое прозвище? — заинтересовался вдруг Патрик.
— Это имя героя комиксов. Ты что же, не слышал о корреспонденте Тинтине, который здорово разоблачал иностранных шпионов и шпионил сам? Самый популярный комикс в Европе.
— А при чем здесь ты?
— Так я — фанат Тинтина, с детства. У меня в Бельгии есть все комиксы про него. Несколько сотен журналов. Некоторые повторяются, но все одинаково мне дороги.
Лиса спросила, как на самом деле зовут Тинтина.
— Патрик.
— Нет, серьезно. Как тебя зовут?
— Патрик! Как и его, вот, — сказал Тинтин, указывая на Патрика.
Прошелестели удивленные восклицания.
Американки вели себя в этот день, как всегда — выглядели милыми, озорными и дружелюбными. Они готовы были поддержать любую тему, лишь бы всем стало весело и интересно:
— А как вы думаете, почему родители назвали нас именно нашими именами, а не какими-то другими?
— Потому что наши имена нам подходят, — быстро сообразила Маргарет. — Я — как цветок, оттого и назвали меня так. Лиса — как королева Елизавета, как та, что сыграла ее в том фильме — помните? Такая же рыжая и умная. А оба Патрика — кстати, похожи между собой, хоть и родились в разных странах.
Тинтин подозрительно оглядел Патрика и тут же выразил несогласие.
— Не забывайте, я все же Тинтин, а не Патрик. Мне не нравится настоящее имя. Оно какое-то сказочное. Ну, знаете, в марте празднуется день Святого Патрика, и все ищут клевер и загадывают желание, если найдут четырехлистный… Не знаете? Это в Ирландии, в основном. Ну, и в Европе тоже распространено.
— Меня редко кто называет Патриком, — сказал канадский Патрик, — В школе и университете называли по фамилии. А друзья говорят — «перец» или «дружище». Так, чтобы прямо назвали Патриком — очень редко бывает.
— Лучше бы вообще отменили имена и фамилии, — отозвалась Маргарет.
— Как?
— Ну, все равно мы ими редко пользуемся. У меня на родине мало кто знает, что я — Маргарет. Думают, что я — «Певица».
— Так и называют? — ахнула Лиса.
— Да, из-за того что пела в хоре и выступала в мюзиклах, в колледже. Все друзья меня так называют. А уж незнакомые люди — тем более, они ведь не знают имя, только видели, как я пою.
— Это такая наша судьба, — вздохнул Патрик, и предложил. — Давайте послушаем диск. Как он свалился мне сегодня утром на шляпу, так я и не слушал его. Неспроста же он упал! А один слушать я боюсь.
Все согласились с тем, что одному слушать диск не стоило. Притихли и позволили Лисе включить проигрыватель. Зазвучала песня.
Они слушали и раздумывали, кто посоветовал родителям дать им, новорожденным, именно такие имена. Когда песня закончилась, Лиса и Маргарет похвалили ритм, но заметили, что ни слова не поняли, так как слова звучали по-французски.
— Это не французский, — возразил Тинтин.
— Тогда какой язык?
— Не знаю. Точно, это не английский и не французский. Любой другой европейский.
Вдруг Патрик вскочил на стол. Он выглядел потрясенным. Как будто понял, отчего мама и папа назвали его Патриком, а не любым другим именем. Он некоторое время собирался с мыслями, пытаясь сказать что-то важное.
— Имен всегда будет много… И самых разнообразных… Это не важно… Язык, иностранный язык и язык родной — это обман, мы можем понимать и без переводчиков и без знания языков… Но мы не хотим понимать! Вот я сейчас слушал и думал, почему диск упал именно мне на шляпу. Что он хотел этим сказать?
Патрик выразительно посмотрел на потолок. Вслед за ним все присутствующие посмотрели на потолок. Маргарет вскрикнула, увидев на потолке лампу.
— Да, я то же самое подумал: я в душе вскричал от негодования. Мы не будем понимать друг друга, пока не захотим!
Лиса и Маргарет прыснули со смеха. Они пытались сдержаться, закрывали рот руками, но их смех все равно вырвался и достиг ушей Патрика. Заметив, что Патрик улыбается, Лиса и Маргарет схватились за животы и расхохотались без стеснения. Им было так весело, что всем остальным тоже стало весело: Тинтин придвинул коробку с печеньем поближе и улыбнулся своим мыслям, а Патрик запрокинул голову и стал протирать лампу рукавом рубашки, тихонько посмеиваясь.
Маргарет думала: «Как ловко он сообразил, что песня-то — американская!»
Тинтин думал о том, какое вкусное печенье покупает Лиса.
Лиса же ни о чем не думала. А если бы подумала хоть о чем-то, то все присутствующие непременно бы узнали об этом. Лиса никогда не держала в секрете свои мысли и привыкла высказываться прямо, без обиняков.
№ 10. Письмо брату
— Я думаю написать брату Джефу, — сказала рыжеволосая Лиса.
Маргарет пожала плечами и отвернулась к стеклянной витрине. Новогодняя распродажа была в самом разгаре. Продавцы стремились сбыть весь товар, что имелся в запасе. Остальные жители Китая скупали впрок все то, что могло пригодиться в течение следующего года, и на что наверняка не хватило бы денег, если бы не новогодние скидки.
— Понимаешь, мы с ним так редко разговариваем. Мы только ругаемся. А тут такой повод — китайский новый год! Напишу ему, спрошу, как дела, чем занимается, о чем мечтает…
Маргарет не слушала — думала, какой подарок выбрать для Патрика. Твердо решила, что должна подарить что-то особенное в первый общий китайский новый год, чтобы он долго помнил ее и их дружбу. Для Маргарет наступил важный момент: в такой момент о подругах забывают, какими бы близкими они ни были. Определялось их с Патриком будущее.
— … В наших отношениях главная проблема — это спор, кто из нас достиг лучшего результата, — Лиса усмехнулась. — Я понимаю, что мы еще мало чего достигли, но все же мы спорим, и постоянно. Так как успехи одинаково неблестящие, отсюда и непонимание. Знаешь, иногда до драки дело доходит. Так смешно! «Ты — неудачник!» — «Нет, это ты такая! Неудачница!»
Маргарет рассмотрела что-то похожее на «особенный подарок для Патрика», пригляделась и разочарованно отвернулась от витрины. Но тут же заметила интересную вещицу в следующем отделе, потянула Лису за руку и едва слышно пробормотала: «Такой вот зонт ему подойдет».
— Точно! Вместе с письмом вышлю ему зонт, в подарок. Он обрадуется, поймет, что я — лучше его, круче его! Сколько стоит?.. Сколько!? Так мало? Можно скупить всю партию и выслать ему пароходом, чтобы он понял, что у меня с деньгами все в порядке. В Штатах такой зонт стоит сотню, не меньше. Вот он и подумает, что у меня все в порядке с деньгами…
Маргарет задумчиво повертела зонт, пригляделась к ткани, ощупала спицы и вернула его на место. На следующей полке разглядела палатку и надувную лодку, в собранном виде, в ярком пакете. Цена лодки вместе с палаткой равнялась цене бутерброда, купленного в ее родном городе на заправочной станции. То есть цена была сказочно низкой. Но Маргарет не обрадовалась. Это Лисе хотелось скупить все дешевые товары, а для Маргарет цена не имела значения: подарок для Патрика выбирался совсем по другим критериям.
— Согласна с тобой, — кивнула в сторону зонта Лиса. — Нечего его баловать. Напишу письмо, и все. Опишу свою квартиру — он от зависти помрет! Такую квартиру во всей Америке не сыскать, какую нам здесь дают бесплатно! Немного приукрашу. Совсем чуть-чуть. Напишу, что у меня тут несколько поклонников-европейцев. Что все они без ума от меня…
Маргарет прищурилась. Склонила голову. Попятилась. Хлопнула в ладоши и прыгнула на ступеньку эскалатора. Лиса поспешила следом. Они спустились на этаж ниже, потом Маргарет склонилась над перилами, пытаясь что-то разглядеть, и снова побежала к эскалатору. Спустились еще на один этаж.
— Такого человека, как Джеф, вообще-то трудно удивить. Он никогда ничему не удивляется! Такой он человек, мой братец! Беспредельно неудивительный! Такой упрямый — аж прелесть. Никто не может его переубедить или заставить что-то сделать. Я им даже горжусь иногда. Но, в основном, он меня злит…
Маргарет осторожно провела пальцем по пластиковой вывеске. Ей показалось, что та пыльная, оттого ее цвет искажен. Оказалось, подобный эффект был задуман изначально: пепельный фон, размытые серые иероглифы. В самом магазине было по-настоящему пыльно и даже грязно.
— Особенно когда кладет ноги на стол — вот тут уж я злюсь как бык на красную тряпку! Представляешь, сидит перед телевизором, а ноги кладет на маленький стол, который у нас для еды и для напитков. Мы любим смотреть телик и что-нибудь есть. Нам так нравится! А он — не смотря ни на кого — кладет ноги на стол!
В магазине не было покупателей. Зато было много коробок и бумаги. Маргарет оглядела зал, заметила продавщицу, подозвала ее требовательным взглядом и нетерпеливым постукиванием каблучка, поздоровалась. Продавщицей оказалась живописная старушка-китаянка, в халате и сандалиях. Краски на ткани выцвели, халат выглядел таким древним, что Лиса невольно замолчала и прислушалась к разговору продавщицы и Маргарет. Но через минуту, заскучав, продолжила свой рассказ о брате.
— Зато как он рисует! Даже иероглифы может перерисовывать, не понимая их смысла. У него есть один комический рисунок, которым он украшает каждую прочитанную книгу. Это козлик. Он стоит на задних лапах, а в передних держит цветок и улыбается! Такой вот смешной рисунок. Украшает в нашем доме несколько книг, прочитанных Джефом… Всего четыре книги он украшает. Зато как красиво! Как красиво он рисует!
Маргарет тем временем переговорила с продавщицей и попросила поторопиться с заказом. Продавщица с улыбкой откланялась и отошла к столу у дальней стены. Лиса хотела продолжить рассказ, но слова не торопились сорваться с языка. Их — слов — не было на языке Лисы вовсе, так как Лиса загляделась на необычную картину.
На ближайшем к ней столе был развернут гигантский лист бумаги, и на нем бледно, едва заметно виднелась изломанная линия с зубчатым верхом, которая будто скользила по волнам сине-зеленого цвета. Лиса долго смотрела на картину. Потом сказала:
— Напишу ему так: «Привет! Я видела Великую Стену, которая пересекает Китай с востока на запад. И даже видела ее сверху, с самой высокой горы. Даже нет — с самолета видела, как горы начали двигаться, перекатываться, а вместе с ними двигалась и Стена! Тебе такого вовек не увидать в своем Техасе!»
Маргарет не сводила глаз с продавщицы, напряженно ждала чего-то. Лиса заскучала. Поначалу обошла все столы, повздыхала, глядя на развернутые картины, поахала и позаламывала руки, а потом вдруг поняла, что устала восхищаться, и тут же заскучала.
— «И вообще, дорогой мой Джеф, тебе лучше приехать и самому увидеть все то, что вижу я, так как в одном письме всего не рассказать», — вот так я закончу письмо. И припишу в конце: «Я немного говорю по-китайски, немного пишу и немного понимаю. Так-то!». Пусть это не так. Пусть я не говорю ни на каком другом, кроме английского, языке, но ведь могла бы! У нас и в контракте прописано, что мы можем бесплатно учить китайский язык. Только, вот, нет времени, и вообще… Все равно самый главный язык — английский, даже китайцы с этим согласны.
Лиса попросила лист бумаги и ручку. Продавщица продала ей клетчатую бумагу — пропись для иероглифов — и карандаш. Прежде того предложила чернила, кисточку и хорошую нелинованную бумагу, но Лиса отказалась. Сообразив, что они с Маргарет пробудут в данном магазине еще некоторое время, присела на край стола (во всем магазине не было ни одного стула) и застрочила на родном языке. Одновременно поясняла:
— Он вообще-то не любит писать письма. Но получать-то любит! Кто, интересно, не любит получать письма? Хо-хо! Даже счета он получает с огромным удовольствием, будто бы это не счета, а весточка от далекого, но близкого друга. Самое страшное для него — когда никто ничего ему не присылает. Когда почтальон проходит мимо его дома, когда ящик пустой. Вот тогда уж у него возникает мысль: а что, если про меня забыли? Тогда он заводит свой пикап и едет за две сотни километров, чтобы навестить родителей и меня!
Продавщица картин закончила водить кисточкой по бумаге. Она подозвала Маргарет и показала результат, только попросила не трогать надпись, пока чернила не высохнут. Маргарет выглядела довольной. Она обняла продавщицу за плечи, и пожилая женщина засмеялась. А может, раскашлялась от неожиданности.
— Мы ему говорим: женись! Скоро двадцать пять лет, а он живет один, далеко от дома, и один! Если бы жил близко от дома, то куда ни шло. А так — плохо. Когда ему никто не пишет и не высылает счета, он совсем сникает. Приезжает к нам и рассказывает все новости. Мама говорит: «Ты мог бы и по телефону рассказать все новости», — и смеется. А Джеф серьезно отвечает: «Нет, телефон существует не для этого. По нему можно пиццу заказать или товар из телевизионного магазина».
Продавщица зарделась от похвал Маргарет. Маргарет сказала, что счастлива принять от продавщицы-художницы такой дивный свиток с таинственными письменами, который она с нескрываемым удовольствием преподнесет одному особенному человеку, который как никто другой поймет всю таинственность и красоту написанных иероглифов…
Когда у обеих девушек разболелась голова от мельтешения товаров, витрин, людей, они отправились домой. Лиса успела выговориться и теперь молчала. Маргарет за день не сказала подруге и пару слов. Они сели в такси и отвернулись друг от друга, уставившись каждая в свое окно.
Они будто застыли. После галдежа восточных торговцев гудение автомобилей подействовало на них благотворно и отупляюще, как успокоительные пилюли. Шумный город остывал на глазах: закрывались лавки и магазины, пустели тротуары, остановки транспорта и скамейки на набережной.
День заканчивал свою смену и спешил передать ее ночи. Американки Лиса и Маргарет добрались до студенческого городка, когда он был осыпан множеством огней. В их доме темными оставались лишь окна двух квартир.
Расставаясь перед входом в подъезд Лисы, Маргарет (которая жила в соседнем подъезде, через стенку от Патрика) ни с того ни с сего вспомнила о песне с диска и чрезвычайно бодро воскликнула:
— А все-таки эта песня — американская.
— Вчерашняя? С Патриковой головы? Нет, она польская или чешская. Тинтин сказал, — зевая и потирая глаза, возразила Лиса.
— Нет! Мы пели ее в хоре, вместе с.… Забыла, как ее зовут! Со мной в колледже в хоре пела англичанка, как там ее звали, она еще постоянно забывала слова, и я ей напоминала…
Лиса бросила через плечо: «Ну, пока! Хорошо сегодня провели время!», — и побрела к входной двери.
Маргарет осталась на улице и пыталась вспомнить имя той девушки, с которой пела в хоре:
— Мэри… Нет, Мария… Тоже нет.… А, дьявол! Лиса! Я напишу ей письмо, она подтвердит! Лиса!
Но Лиса не отвечала. Она долго искала ключи, да так и не нашла. Наудачу повернула ручку двери, и дверь сама собой отворилась. Ключ обнаружился с внутренней стороны. Нисколько не удивившись, Лиса прикрыла дверь и прошла в квартиру, снова забыв запереть ее.
А Маргарет побежала к себе домой вприпрыжку. Бросила покупки у входа. Включила музыкальный центр. Несколько раз прослушала одну и ту же музыкальную композицию. Заснула.
Проснулась через час. Прислушалась. Звучала песня, которая упала Патрику на голову. И тот факт, что диск с песней опустился на голову Патрику, а не кому-нибудь еще, заставил Маргарет задуматься об особенном парне, живущем за стенкой.
Она задремала.
И вот тут, в сонном состоянии, не контролируя свои видения и не пытаясь вспомнить специально, она увидела лицо той англичанки, с которой пела в колледже. А рядом с лицом вспыхнули неоновые буквы: «Элизабет».
Тогда уж Маргарет проснулась окончательно и схватила лист бумаги. Быстро-быстро написала письмо и решила тут же отправить его в Америку. Там его прочитает англичанка Элизабет, прослушает диск и скажет, американская эта песня или нет.
Но куда именно следует отправить письмо с диском? Колледж они окончили полгода назад. Кто знает, где сейчас Элизабет, если Маргарет — лучшую ученицу и талантливую певицу — забросило на другой континент!
— Элизабет говорила, что поедет в Голливуд… Может, она там? Полгода — не так много времени, чтобы успеть стать звездой. Но и разочароваться в мечте за это время не получится! Она — точно! — в Голливуде. Живет вместе с такими же начинающими актрисами, подрабатывает официанткой. И не торопится уезжать. Туда и напишу.
Маргарет так и написала на конверте: «Элизабет, Голливуд, Калифорния, США» и со спокойным сердцем отправилась спать.
Она была уверена.
Не сомневалась.
Твердо считала, что письмо найдет адресата, сколько бы ни было девушек по имени Элизабет в Голливуде.
Откуда такая уверенность?
Маргарет проучилась с Элизабет четыре года и хорошо знала, что та своего не упустит.
ВТОРАЯ ДЕКАДА ФЕВРАЛЯ
№ 11. Про Гитлера
Ла-ла ла-ла
Ла-ла ла-ла-а-а-а-а-а-а-а-а
Ла-а-а ла
Ла
Ла-ла-ла-а-а-а-а-а-а-а-а
«… еще хочу тебе сказать, что пляж тут не очень хороший. Есть места и получше. Например, Циндао. Там раньше жили немцы, они-то и отстроили город. Потом немцы ушли, а город так и остался китайский, но с оригинальной архитектурой и лучшими пивоварнями. Германия обогатила культуру Китая…»
«… так плохо или даже хуже. Все равно хорошо. Даже лучше, чем было раньше. То есть, наверное, лучше. Хотя точно я не знаю. Знаешь? Курить он бросил. Хорошо или плохо? Говорю, что хорошо, а он: «Плохо, плохо». Так-таки и плохо, подумать если? Плохо, наверное. Хотя, кто его знает…»
«Здравствуй, Джеф! Едва нашла минутку, чтобы черкануть тебе пару строк о своей счастливой-пресчастливой жизни. Мой лучший друг Тинтин (потомок бельгийских королей) ждет меня на теннисном корте, а я хочу тебе написать что-нибудь. Тебя что интересует: мои успехи или мои победы? И то и другое займет много времени. Поэтому начну с Тинтина…»
Ла-ла ла-ла
Ла-ла ла-ла-а-а-а-а-а-а-а-а
Ла-а-а ла
Ла
— Кто тут поет?
— Из нижнего мешка.
— Из самого нижнего? Это из Даляня?
— Кажется, так.
— Но почему так громко?
— Тише вы, не даете песню послушать. Красиво ведь поет!
— Кто вам мешает, вы сами себе и мешаете! Не бубните в своем конверте, и все будет прекрасно слышно.
«… мой приятель. Он аристократ, хоть и из Канады. В Канаде тоже бывают аристократы. Он носит шляпу и перчатки. И говорит на таком вычурном английском, что меня убивает. Есть еще две американки, так они не в счет. Слишком эмансипированные. Никакой женственности, изысканности. Но бывают смешными. Как там наши? Скучаю по Ангеле. Никогда не думал, что буду скучать по ней сильнее, чем по тебе или по друзьям. Похоже, я серьезно…»
«… и все же нет там ничего про Гитлера. Есть про несчастную женщину, про ее пьяного мужа и про доброго врача, обещавшего, что с ее ребенком все будет хорошо. А про Гитлера ничего нет…»
«… Элизабет, у меня к тебе огромная просьба. Пожалуйста, прослушай песню с того диска, что найдешь в этом конверте, а потом скажи мне, та ли это песня, что мы пели на рождественском концерте…»
— Стойте! Кто говорит про Гитлера?
— Номер 3917.
— Господин номер 3917, а вы знаете, про кого вы говорите?
— Знаю, но что я могу поделать? Не я писал письмо. Я лишь являюсь письмом.
— Сейчас же уничтожьтесь!
— Как это?
— Быстро! Чтобы в этом мешке и духу вашего не было.
— За что?! Тут ничего нет про Гитлера. Так и написано: «… про Гитлера там ничего нет…»!
— Где нет?
— В рассказе. Тут говорится о рассказе. В том рассказе нет ничего про Гитлера.
— Не путайте меня! Это вы говорили про Гитлера?
— Да…
— Тогда уничтожьте себя!
— Я говорил, что «про Гитлера там ничего нет»!
— Зачем вы говорите о том, чего нет?
— Во мне написано о каком-то рассказе, который якобы про рождение Гитлера, но на самом деле он — не про Гитлера, а про несчастную женщину, у которой умерло уже двое детей, а третий родился очень слабым, и отец его — пьяница и негодяй — обзывает несчастную жену, а она плачет и умоляет доктора спасти ребенка. А доктор, видя все это, говорит, что спасет ребенка. Разве тут что-то про Гитлера?
— Определитесь, номер 3917. Вы про Гитлера или не про Гитлера?
— Я — про рождение Гитлера, но главное — не сам Гитлер, а его трагическое рождение. Получается, он едва не умер вскоре после рождения, но все же выжил, и нельзя не порадоваться за его мать, и нельзя не благодарить доктора. Если бы вы прочитали тот рассказ, то тоже захотели бы, чтобы ребенок выжил! И плевали бы на то, что ребенок — будущий Гитлер!
— Номер 3917, не кричите. Из-за вас не слышно песни. Дайте послушать песню.
— Сами начали…
— Все, закончили эту тему. Летите дальше. Куда, кстати, вы направляетесь?