Алиби для медведицы Макеев Алексей
– Все спокойно было. Она, Джо и Макарыч, главный инженер, сидели там, кумекали чего-то. Ну, и охрана…
– Пошли туда!
Хустов повернулся к жене.
– Идите, – разрешила она. – Разберитесь, что там такое.
Когда мы прибежали на завод, Макарыч, главный инженер, технарь с такой же основательной буквы «т», с какой начинаются слова «танк», «тонна», «турбина», хмурился и бурчал. Он категорически не понимал, почему какие-то глупые препятствия мешают заниматься делом. К пуску завода почти все было готово!
– Где же нам что-нибудь узнать? Не к менту же идти?
«К Роме идите, – подсказало мне мое второе «я». – Вдруг он что-то знает? К Роме, к Роме!» Я решил так и поступить и потащил Хустова за собой.
Рома будто ждал нас, стоял возле калитки.
– Что за фигня, Рома?! – повторил я ему Витины слова. Он сразу понял, о чем я.
– Не знаю, Андрюша, что и думать! Мусор пришел проверить Джо насчет оружия. Его же лишили…
– Никогда не проверял, а тут пришел?
– Кто-то стуканул ему, что Женька на охоту ходит. Он и сегодня с утра ходил, я знаю.
Я посмотрел на Хустова.
– Ну, я давал ему свое ружье, – подтвердил тот. – Он как вернулся, обратно занес.
– Подстрелил кого? – не мог не спросить я даже в такую минуту.
– Два глухаря у меня в чулане висят, – самодовольно признался Витя, как будто это он сам их убил.
– Ну и что? – вернулся я к теме. – То, что Джо охотится, было секретом Полишинеля.
– Чего шинель? – не понял Рома.
– Ничего. Каждая собака, говорю, в поселке знала, что Женька охотится.
– Его сегодня Мусор пас. Он пришел сразу после того, как Женька вернулся, и наехал на него. Ты, мол, с ружьем ходишь. Джо-то стволы Вите вернул уже, ему бояться нечего было, он и говорит Мусору с вызовом: «А ты видел, что ли?» Тот: «А если я найду?» Женька: «Ищи!» Мент: «Тогда я свидетелей позову, чтобы ты не отвертелся!» А Джо завелся: «Да зови, мне-то что!» Выходит, сам Мусора к себе провел. Тот теток соседских позвал, Матвеевну и Карпиху. Да их и звать не надо было, они рядом стояли, все слышали.
– Петровы? – спросил я.
– Нет, – не понял моего юмора Рома, – только Карпиха Петрова, а Матвеевна, та Субботина… Дальше Мусор при двух свидетелях нашел у Джо во дворе под соломой ружье.
– Витя же говорит, он ему вернул?
– Так мент не Витино, Андрюха, он твое ружье нашел!
– Как мое? Его же украли!
– Вот именно. Теперь на Джо и повесят кражу!
– Джо не мог украсть! – убежденно проговорил я. – Если бы он хорошенько меня попросил, я, может быть, ему просто так подарил бы!
– Для охоты – да. А для убийства?!
– Да не мог Джо убить Никотиныча! Что за бред?
– Мусор считает, что Флора его заказала.
– Почему он так считает?
– Под той же соломкой у Джо нашли деньги в конверте. Пятьдесят штук.
– «Зеленью»? – спросил я.
– Мы не в Москве, Андрюша, – с обидой посмотрел на меня Рома. – Для нас и пятьдесят тысяч рублей – большие деньги. Гоша «уазик» свой за тридцать пять купил.
– Да-да, конечно. А что Женька говорит про ружье и про деньги?
– Ничего. Про ружье он сам признал, что оно твое. А деньги, говорит, не его и откуда взялись на его дворе – понятия не имеет.
– Елки-палки! – воскликнул я. – Двор же не изба, на пять засовов не запирается! Кто угодно мог забраться и подбросить. У Женьки даже собаки нет, чтобы залаяла хотя бы! А почему они вообще все это связали вместе: мое ружье, деньги – и повесили на Женьку, Флору?
– Потому что на ружье Женькины отпечатки пальцев нашли, а на конверте с деньгами – Женькины и Флоры. Улики в Варнавино уже свозили на экспертизу.
– Вот оно что…. – протянул я, и вдруг в голове мелькнула мысль. «А что, если правда?» Да нет, не может быть! Что я, Женьку не знаю, что ли?
– О! А вот и следствие пожаловало, – сказал вдруг Хустов.
Я обернулся и увидел, что к нам от своего акушерского пункта направляется господин сыщик. Вероятно, он честно взялся за дело, поэтому уже знал, куда следует идти за новой порцией информации – к Роме, к Роме!
– Андрей Владимирович, давайте зайдем ко мне?
– Хорошо, – кивнул я, бросив взгляд на Рому и Хустова.
В акушерском пункте на знакомом столе, кроме стопки листов и пепельницы с окурками, появился новый продолговатый предмет, завернутый в белую тряпку, похожую на большую портянку.
Следователь обошел стол, откинул один край портянки, другой, развернул ее посередине, и я увидел до боли знакомую двустволку!
– Скажите, это ваше ружье? Дульников так и сказал, что ваше. У вас есть на него документы?
– Конечно. – Я извлек из кармана портмоне, а из него – разрешение на оружие. После подмены змеи я постоянно носил документы с собой, дома не оставлял. – Вот.
Сыщик взял бумажку и стал сличать номера, придерживая ружье в момент переворачивания через тряпку.
– Ага, – подтвердил он, – все так… Скажите, а почему вы не рассказали мне утром, что не считаете два происшествия, случившиеся в Красном Кувшине за последнее время, я имею в виду гибель инвестора Щербакова и пожар в доме у сестер Диеру, несчастными случаями, а связываете их с убийством Виктора Петрова в одну цепочку?
– Я не думал, что вам будет интересно мнение дилетанта, – честно ответил я.
– Отчего же?
Мое уважение к сыщику стало расти прямо на глазах.
– Простите, могу я узнать ваше имя-отчество?
– Григорий Александрович.
– Очень приятно! Григорий Александрович, а откуда вам известно мое мнение, если не секрет?
– Нет, не секрет. Мне помогает в расследовании ваш участковый, Дмитрий Голубев. В отличие от меня он прекрасно знает здешних людей, общается с ними.
– Ясно.
«Люди тоже хорошо знают Митю, – подумал я, – мент козлится».
– Вы можете изложить мне поподробнее ваши соображения?
Я понял, что настал мой звездный час, и рассказал следователю все про медвежьи следы, солярку и про то, как я обнаружил подмену ужа в трехлитровой банке.
Он слушал, не перебивая, с большим интересом, добавил три бычка в пепельницу за время моего рассказа, а мне приготовил чашку кофе. Ну, и себе заодно тоже. Электрический чайник и все прочее обнаружилось у него на подоконнике, за занавеской.
– Потрясающе! – сделал он мне комплимент, когда я закончил. – Эта ваша наблюдательность, я имею в виду змей… Я, признаться, их терпеть не могу!
– Ваше отношение к ним куда более обыкновенное, нежели мое!
– Скажите, – задал Григорий Александрович прямой вопрос, – как по-вашему, Дульников мог убить Петрова?
– Нет, не мог! – воскликнул я. – Не мог, потому что Никотиныча, в смысле Виктора Петрова, убил вообще не охотник! Тем более не Джо – Женька Дульников!
– Почему, объясните?
– Видите ли, в охоте я чуть-чуть понимаю, хотя до Дульникова мне очень далеко… Попасть с сорока шагов из гладкоствольного ружья в шею – это цирковой номер, а не выстрел! Не стал бы охотник так стрелять. А не охотник – тем более выбрал бы такое место, куда легче попасть. Он и выбрал! Стрелял в спину. Но не справился с ружьем – отдача! Он вообще попал случайно! Петрову просто не повезло.
– Ну, случайным попадание назвать нельзя, если стреляют именно в человека! Ваше мнение интересно, Андрей Владимирович. Но бывает ведь всякое. Кто-то помешал охотнику, отвлек. Или жертва чуть нагнулась как раз в момент выстрела, а? Могло быть такое?
– И все же версия о том, что Женька выполнял заказ Флоры, вообще никуда не годится! – Я не собирался так легко сдаваться. – У Дульникова с хозяйкой завода – роман. Он просто не стал бы брать с нее деньги!
Когда я вышел из акушерского пункта, так и не сумев переубедить следователя в непричастности Женьки и Флоры, мои друзья по-прежнему стояли возле Роминой калитки и глядели в мою сторону. Я подошел к ним и с грустью признался:
– Хреново дело. Из Женьки Дульникова хотят слепить Джо Блэка. Фильм был такой американский. Там сама смерть вселилась в простого парня и взяла себе имя – Джо Блэк.
– За кабелями-то теперь надо ли ехать? – Хустову все еще не давала покоя любимая мозоль.
«А действительно? – молча уставился я на Витю. – Работе-то теперь, кажется, кирдык? Кончилась работа!» Вите стало не по себе от моего взгляда.
– А я откуда знаю?! – напал я вдруг на него и перевел взгляд на Рому: – Это вы мне скажите, надо ехать или не надо? Флору посадили, теперь вы – хозяева завода! Вы – главные акционеры! Вот и решайте, надо запускать завод или нет. Если решите, что надо, я продолжу заниматься вопросами снабжения и сбыта, поскольку обещал вам и Флоре. Решите, что не надо, пойду на Шуду уток стрелять. За другим ружьем только сгоняю, а то двустволку мою теперь хрен знает когда отдадут. Она же – вещественное доказательство, твою мать!
После моего эмоционального выступления Рома и Хустов посмотрели друг на друга так, словно я обрушил на их головы весть, что они стали наследниками короля Таиланда, безвременно задавленного любимым слоном.
– Надо с братвой обговорить, – неуверенно произнес Рома.
– Давайте соберемся, перетрем, – согласился Хустов.
– Собирайтесь, – одобрил я, уходя от них, – только не переусердствуйте! Если долго тереть, получится дырка.
Не знаю, чего это меня так разобрало? Впрочем, понятно чего. Или Флора хотела развести Щербакова как лоха и сделала это. Что она за человек на самом деле, я ведь совсем не знал. Дурочка? Может, и дурочка, раз спалилась… Или ее и Джо действительно подставили. Но тогда это кто-то из братвы! А может, вся братва в сговоре? Трудно в это поверить, но не зря же есть поговорка «Чужая душа – потемки»?
Дойдя до дома, я задержал взгляд на нашем ларе с порожней стеклотарой, на котором любил медитировать Валерик. Да, что-то я чересчур погрузился в суету и хлопоты! Отперев дверь, я быстро приготовил кофе и, вернувшись на улицу, устроился на этом самом ларе. Сделал первый глоток крепчайшего напитка. Хорошо! Ветерок чуть шевелил оставшиеся листочки на рябине. Я ощутил щекой прохладу этого ветерка. Осень, однако. А Валерик-то не дурак, оказывается! Допив кофе, я направился к дому Татьяны. Открыл дверь ее дядя, в смысле, муж тети.
– Здорово, Федор! А Татьяна дома?
– Она к Васильевне пошла в чем-то там помочь.
– А! Ну ладно.
Я неспешной походкой пошел к Марии Васильевне, глядя на деревья, на птиц, на облака.
– О! Андрейка! – обрадовалась она. – Вот кто нам воды принесет. А то мой охламон где-то шляется. Иди-ка, возьми на кухне ведра.
Я прошел на кухню. Над столом трудилась с разделочным ножом в руках моя милая, она нарезала мясо.
– У Марии Васильевны завтра день рождения, – улыбнувшись, сообщила мне Татьяна. – Толик мясо привез. Вот, готовим.
– Ах, точно, день рождения! – Я хлопнул себя по лбу. – Ведь чуть не забыл… Давай я мясо порежу, – и забрал у нее нож.
– Уже помощника нашла? Молодец, – войдя в кухню, похвалила Татьяну Мария Васильевна.
– Вода никуда не убежит, – усмехнулся я в ответ.
– Ну, все, спасибо, дальше мы сами. – Татьяна приняла мою нарезку, а я, подхватив ведра, отправился к колодцу.
Что я дергался и переживал? Ведь все чудесно! Раскручиваемая моей рукой цепь опускала ведро в глубокую черноту. Мимо колодца шла рыжая кошка, осторожно ступая мягкими лапами по траве. С березы к ней присматривалась то одним, то другим глазом серая ворона, видимо сомневаясь, не лиса ли это, часом? Свежее дуновение касалось моего лица. Жаль, что все проходит…
– Вы уже знаете про Флору и Джо? – спросил я Татьяну, осторожно устанавливая полные ведра рядом с ней.
– Да. Что теперь будет с заводом?
– Меня больше волнует, что будет с Женькой и Флорой, а с заводом братва сегодня решит. Если плохо решит, то мы подкорректируем!
– Ты, Андрей, ко мне приходи завтра, гулять будем! – пригласила меня хозяйка.
– Спасибо, Мария Васильевна, непременно!
Не успел я дойти до поворота на Цветочную, как мне навстречу попался Игорь Николаевич собственной персоной.
– Здорово, Гоша!! Давно не виделись! – Тут я вспомнил, что радоваться, в общем-то, нечему, Гоше во всяком случае, и сбавил обороты: – Ну что, ты все уже знаешь?
– Да! Хустов меня нашел. Я у Паритета сидел. Сыночка его помянули, Славика-Чуму. Бедовый парень был, царствие небесное! – Гоша, бывший октябренок, пионер и комсомолец, наскоро перекрестился. Только тут я заметил, что он подшофе. – Тяжело мужику. Жена к другому ушла, сына нет.
– Сына, конечно, не вернешь, а бабу другую себе найдет! Он – дядька видный, богатырь!
– Конечно, Андрей! – охотно поддержал меня Гоша. – И я ему говорил: «Не горюй, Саня!» Мало ли хороших женщин? А с братвой мы уже перетерли, Андрей. Пока с Флорой разбираются, сами приглядим за хозяйством. Ты давай действуй. Следак мужик неплохой, кажется, обещал, что привезет доверенность от нее на твое управление. Так что вперед! Как все оформить с акционерами, ты сам сообразишь лучше. Людей из охранного агентства, что еще Щербаков нанимал, решили распустить. Надо своим работу дать.
– Правильно, – одобрил я. – Только пусть не бухают. Иначе сам понимаешь!
– Не-ет! Я сказал, сухой закон. Кого поймаем, будем увольнять сразу. Пока команда не подобралась, сами подежурим по очереди…
Помолчали.
– Вот еще что, – вспомнил Гоша. – К Хустову зайди. Стася к Джо ездила в Варнавино, она же сестра его…
– Я помню.
– …он тебе записку передал.
– Малява на волю? – грустно усмехнулся я. – Зайду, конечно.
Хустов вынес мне полипропиленовый мешок, в котором были уложены два здоровенных черных петуха. Глухари, подстреленные Джо. К ним прилагалась записка: «Андрей, возьми птичек. Я тебе обещал весной за патроны, которые ты мне привез. Я не брал твоего ружья! Женя».
Мне пришлось проглотить подступивший к горлу ком, прежде чем я смог обратиться к Хустову. Стало очень стыдно за то, что усомнился в Джо.
– Спасибо, Витя. Птичек возьму, у меня на них есть виды.
От Хустова я вернулся к Марии Васильевне и прямиком прошел на кухню, оставив мешок с глухарями в сенях. Женщины трудились. Мария Васильевна резала капусту, а Татьяна, закатав рукава, месила тесто. При виде меня в ее прекрасных глазах отразились радость и вопрос. Гоша, вальяжно рассевшись на табурете, балагурил.
– Таня, можно тебя на минуточку?
Она оставила тесто и посмотрела сначала на меня, потом на свои руки.
– Да ничего! – успокоил я ее. – Сейчас вернешься.
Я открыл перед ней дверь в сени, включил лампочку и вытащил из мешка глухаря:
– Смотри, что я добыл.
– Ой! – обмерла Татьяна. – Это что? Откуда?
Я не учел, что вид убитой птицы в перьях ей будет не очень приятен.
– Да, извини, я не подумал, что птичку станет жалко. Это глухарь, Женька презентовал через Хустова. В мешке еще один такой же. Дичь на твой корпоратив. Я их выпотрошу, заморожу пока.
Татьяна поцеловала меня в щеку и прошептала в самое ухо:
– Спасибо!
Я тут же обнял ее за талию, воспользовавшись ее беспомощностью. Она боялась испачкать меня тестом, поэтому только стонала, стараясь увернуться, пока я целовал ее в шею, в губы, не желая отпускать! Когда я ее все же выпустил на секунду, она прошептала:
– Я задохнусь сейчас! Так нечестно.
– Конечно, – согласился я, сдерживая дыхание, – я тебя подловил.
Она опустила голову, засопела и, поскольку я ее больше не держал, повернулась лицом к двери. Я открыл ее, и Татьяна молча ушла в комнату.
Еще немного помаявшись в сенях, я взвалил на плечо мешок, в котором было, пожалуй, килограммов десять, и отправился восвояси.
Утром ни свет ни заря я был уже на ногах, сидел в засаде у окна. В принципе мне было все равно, кто попадется. В ловушку угодил сам местный авторитет – Гоша!
Как только его рука была занесена для стука в окошко, я включил на запись диктофон.
Тук-тук-тук!
– Андрюха, вставай!
Я бесшумно добрался до крыльца, высунул голову из-за приоткрытой двери, приложил палец к губам:
– Тсс!
– Ты чего? – понизив голос, с недоумением спросил Гоша.
– Постучи еще, – показал я жестом на окно, незаметно направляя на него диктофон, – позови Валерика!
– Он что, приехал?
– Позови, позови!
Гоша заулыбался, он понял, что это какая-то игра, но решил, что разыгрываю я Валерика, и, постучав громче, закричал:
– Валерик, открывай!
Посмотрел на меня, правильно ли? Я показал большой палец и знаком, мол, давай еще!
Тук-тук-тук!
– Валерик, вставай! Лето красное проспишь!
– Супер! – похвалил я Гошу в полный голос, пряча аппаратик в карман. – У вас в Кувшине и лето тоже красное?
– Чего он не встает? – спросил Гоша.
– Кто?
– Валерик.
– А! Он не слышит отсюда. Он в Нижнем.
Гоша секунду соображал, потом понял, что это его я разыграл, а не Валерика, и засмеялся:
– Ой, Андрюха! Потешаешься надо мной?
– Боже упаси, Игорь Николаевич! Не больше, чем над собой. Хочу Валерику сюрприз приготовить. Потом расскажу какой. Пойдем чай пить.
– Пойдем, – согласился Гоша, – почаевничаем.
Гоша откусил кусок печенья, хлебнул чая и выдал новость:
– А у Ромы на заводе собак отравили. Кто-то хотел ночью на завод пролезть.
– Как?! – Я замер с чашкой в руке. – Ты так спокойно об этом говоришь? Как отравили? Кто хотел залезть?
– Я не знаю, – махнул рукой Гоша. – Ромка свистит, мне кажется! Сам собак уморил, они ему сразу не понравились. Завел, говорит, Щербаков, зверей! Фокса его загрызли. Траванул собачек, а теперь сочиняет.
Слышать такое мне было дико. Наверное, Рома мог так поступить, раз Гоша говорит, он лучше своего кореша знает, но я не верил. И теперь, когда вокруг завода все время что-то происходило, одно веселее другого, я бы не стал на месте Гоши делать вид, будто не придаю словам Ромы большого значения.
– Что он рассказывает? – спросил я Гошу серьезно.
– Ну, болтает, какой-то парень, в темном спортивном костюме, в бейсболке, с усами, сидел на заборе. Рома увидел его, когда вышел до ветра. Крикнул: «Эй!» – тот спрыгнул и убежал. Рома вышел за ворота, посмотрел – никого! Отправился было спать, да вдруг вспомнил про собак, чего они не лаяли? Посвистел, не откликаются. Нашел с фонарем: готовые уже!
– Гоша, может, Рома не врет? Дело серьезное! Ты с ним когда общался?
– Может, и не врет, – допустил Гоша. – Он звонил мне ночью.
– Вот видишь, ночью! Он же не я, чтобы по ночам шутить! Надо с ним поговорить.
Рома вовсе не походил на мистификатора.
– Вот, – провел он нас с Гошей вдоль забора, – видите, шпала приставлена? Это он ее приладил и забрался по ней. Не знаю, что хотел делать. Через забор перелезть? Собак-то, видно, с вечера отравили. А шуганул я его в первом часу ночи. Я Гоше сразу позвонил, он не поверил. Ты, говорит, сам их! Ну, я правда грозился тогда, что отравить их надо, когда песика моего задавили. Но я же Щербакову хотел отплатить, теперь уж чего? Да и не стал бы я убивать собак, рука не поднялась бы!
– Где трупы?
– Увезли полчаса назад. Я сыщика поднял сразу, Хустов меня подменял.
Гоша хмурился. Кажется, он начинал верить, что Рома ни при чем.
– Подождем, что экспертиза покажет, – пробурчал он.
– А что она покажет? – разволновался Рома. – Не заболели же они обе сразу? Отравили! А ты как думаешь, Андрей?
– Щербаков завещание не оставлял? – спросил я.
– Не знаю, а что?
– Бывает, – стал я выкладывать свои соображения, – но это больше у них, в Америке или в Англии какой-нибудь, что выжившая из ума богачка оставляет свои миллионы любимой кошке, собачке или попугайчику. Может, и до нас докатилось?.. Вдруг кто-то из претендентов на наследство испугался, что Спонсор все завещал двум кавказским овчаркам?
Оба краснокувшинских старожила замолчали. Обиделись, что ли?
– А кто собак выпускал, загонял обратно, кроме Щербакова? – спросил я.
– Макарыч, – ответил Гоша, – потом Макарыч Рому к ним приучил. Точнее, их к нему. Они его признавали.
– Да я собак-то не боюсь, – похвалился Рома.
«Конечно, – хотелось мне его поддеть. – Что такое собака в сравнении с медведем?» Но я боялся переборщить. Местный, он ведь тоже как тот медведь! Молчит, терпит, копит в себе раздражение, а потом возьмет да и кинется неожиданно. Кому и зачем надо было убивать собак, лезть на завод, мы втроем так и не додумались. Днем стало известно, что собак отравили крысиным ядом. Причем из всех его разновидностей выбрали самый современный и продвинутый, которого не найдешь в открытой продаже, есть только на санэпидемстанциях, для профессионального применения. Разумеется, я не ломал голову над версией, откуда он взялся в Кувшине? Я привез его своими собственными руками для моей соседки, чтобы мышей травить, а также отсыпал часть Гоше и… Роме! Так, может быть, Гоша все же был недалек от истины, подозревая своего лепшего кореша?
Мне очень хотелось знать, что варится в «котелке» у Григория Александровича, следователя. И он как будто получил от меня телепатический сигнал – пригласил к себе. Но разговор у нас начался неожиданно:
– Андрей Владимирович, – спросил меня сыщик, – почему вы скрыли факт вашей драки с Петровым?
– Кого из Петровых вы имеете в виду? – уточнил я с большим удивлением, поскольку не помнил на своей совести драк ни с одним из Петровых, проживающих в Красном Кувшине.
– Я говорю об убитом, Петрове Викторе по прозвищу Никотиныч. Я же спрашивал вас, помните?
– Извините, но тут какая-то ошибка, – возразил я. – С Никотинычем я и двух слов не сказал за все время, не то чтобы ссориться или тем более драться!
– У меня есть показания его матери. Антонина Сергеевна Петрова заявила, что ее сын накануне своей гибели подрался, цитирую: «… с охотником из Нижнего, который купил дом у Тарасовой». Это вы?
– Да. Но я не дрался. Пригласите ее сюда, давайте вместе разберемся!
– Вы хотите очной ставки? – уточнил следователь.
– Ох, господи! Я не юрист, Григорий Александрович! Если это называется «очная ставка», значит, очная ставка.
– Хорошо, я сейчас пошлю за ней соседского мальчишку. Он у меня нарочным подрабатывает… – вдруг улыбнулся мне следователь, до этого бывший совершенно серьезным.
Я мгновенно понял, что он хотел сказать: «Деревня, глушь, красота! Патриархальная старина. Какие сотовые телефоны? Мальчишка побежит по траве мимо черных заборов. Я бы и сам побежал». И вспомнились слова Гоши, сказанные о следователе: «Мужик, кажется, неплохой». Вдруг меня осенило:
– А Никотиныч где живет… жил?
– На Заводской улице.
– Вспомнил! Не зовите мать, я догадался, о чем вы…. Я гулял там, – я постарался говорить непринужденно, – мы пошли прогуляться с соседкой.
– Вы с ней часто гуляете по ночам?
– Мы единственный раз пошли погулять ночью по деревне. – Я почувствовал, что краснею. И раздражаюсь. Мне вовсе не хотелось впутывать сюда Татьяну. Еще подумает, что я испугался и принялся себя выгораживать. Хорош я буду в ее глазах! – Она здесь совершенно ни при чем.
– При чем… «ни при чем»? – поймал меня на слове следователь.
– Фу-у-у! – выдохнул я.
– Послушайте, Андрей Владимирович, – тонко улыбнулся «пинкертон», – мне дела нет до ваших отношений с соседкой. Мне важно разобраться, что произошло.
Я сделал еще один выдох. Хоть он и деликатный человек, мне все равно не хотелось говорить с ним о Татьяне.
– Ну, мы гуляли. В доме, мимо которого проходили, послышался шум, и из него вывалился совершенно пьяный парень. То, что это был Никотиныч, я понял только что благодаря вам. Он пытался облапать мою спутницу, я отшвырнул его – вот и все. Это и дракой назвать нельзя. Не было никакой драки!
– Ваша соседка сможет это подтвердить?
– Григорий Александрович, мне очень не хотелось бы… – начал я.