Мир в хорошие руки Русуберг Татьяна

Уговаривать меня не пришлось.

– Ты подумал над тем, что я тебе сказал вчера? – начал пытать логистик, стоило мне справиться с первой порцией.

– Угу, – я запил ответ молоком. – А вы подумали над тем, что я вам сказал?

– Угу, – усмехнулся мировой отчим. Все-таки с чувством юмора у него все было в порядке. – Маша может пожить у нас пока, но мне надо связаться с органами опеки. Необходимо ее зарегистрировать как сироту, если этого, конечно, еще не сделали.

– И что потом? – насторожился я, краем глаза отметив, что Вован развесил уши.

– Не уверен, но думаю, там постараются пристроить девочку в семью, ну, а если это не удастся, то в специализированное заведение.

– В детдом, значит, – уточнил я. – И как вы к этому относитесь? Нормально?

– У-у-у, – покачал головой Андрей, распространяя аромат дорогого одеколона, – а вот давить на меня морально не надо, молодой человек. Смотри, Владимир, как друг старается тебя сводной сестрой обеспечить.

– Чего? – Вовка поперхнулся соком и закашлялся, переводя слезящиеся глаза с меня на отчима и обратно.

– Наверное, мне надо этот вопрос с семьей обсудить, как ты считаешь? – Юрьевич стал собираться, поглядывая на часы. – Кстати, как Машино полное имя-отчество?

– Может, вы сначала с семьей обсудите, а потом уже будете в органы названивать? – предложил я, тоже поднимаясь из-за стола.

– Может, сходишь все-таки к врачу? – отбил мою подачу Андрей. – Вов, не забудь хлеба купить по пути из школы. Все, ребят, увидимся. – И логистик исчез в коридоре. Загремела железная дверь, и все стихло. Только со стороны гостиной доносился размеренный храп – у Машуры, наверное, нос заложило.

– Псих, ты это серьезно? – Вовка немного пришел в себя и решил докопаться до истины. – Ну, про сводную сестру?

– А что, по-твоему, лучше, чтобы Машка на вокзале промышляла? Или чтоб в приюте занялись ее половым воспитанием? И вообще, ты же всегда сестренку хотел, помнишь?

– Ну, я же маленькую хотел, – беспомощно промямлил Вован, прислушиваясь к набиравшему силу храпу.

– А будет большая, – хлопнул я парня по мягкому плечу. – Ладно, давай, собирайся, а то в школу опоздаешь. Кстати, а шарфа у тебя не будет, случайно? – Я ткнул в район своей шеи.

– А-а… арафатка сойдет? – пришел в себя Вован.

В итоге на улицу мы вышли вместе – стильный Владимир и рэперский я. Местное учебное заведение находилось в соседнем дворе. Я решил сэкономить и в родное гетто добираться на автобусе и метро. В итоге в школе я появился, когда уже вовсю шли уроки. Решил не отсвечивать, тихо дождаться звонка и подловить Сашку на первой же перемене. Тут меня и застукала завучиха – у расписания.

– Почему не на уроке, Левцов? – Ледяные глаза смерили меня с ног до головы, заставляя пожалеть, что я не улитка и не могу спрятаться в ракушку.

– Да вот, – я кивнул на расписание, – забыл, куда идти.

– Если амнезия, лечиться надо, – отчеканила Любовь Генриховна, будто гвозди забивала – в крышку моего гроба. – Девятый «Б». Английский. Пойдемте, я вас провожу. Чтоб не заблудились ненароком.

Я поплелся следом за ведьмой, радуясь, что на этот раз она хоть не царапается. Интересно, завучиха помнит, что была не в себе? Точнее, что в ней был Ноал? Или, как в фильмах про экзорцистов, у нее провал в памяти? А может, демиург хренов вообще никуда не влезал, а просто создал копию ведьмы и управлял ею, как кукловод марионеткой? Сложные материи отвлекли мозг от контроля над телом, я споткнулся на ровном месте и чуть не открыл дверь кабинета собственным лбом. Завучиха придержала меня за локоть:

– Приятно видеть, как ты рвешься к знаниям Левцов, но все же лучше постучать традиционным способом, – согнутые наманикюренные пальцы выбили тревожную дробь по матовому стеклу.

Англичанка по прозвищу Гейша, как всегда наштукатуренная так, что пудра оставляла на столе кокаиновые дорожки, смущенно улыбнулась:

– Здравствуйте, Любовь Генриховна, а мы тут знакомимся с великой английской литературой…

– Замечательно, Нина Андреевна. Думаю, Левцов с радостью присоединится к вам, не так ли, Левцов? Кстати, надеюсь, эту порнографию я на вас в последний раз вижу, – завучиха указала наманикюренным пальцем на мои обвисшие джинсы. – Вы меня поняли?

– А у Левцова трусы зеленого цвета, – донесла с галерки Шпонова. И как только разглядела-то, росомаха кислотная?

– Это у него камуфляж, – поддержал Маканов.

– В джунглях вещь необходимая, – продолжил Антонов наброс говна на вентилятор.

Одноклассники бурно возрадовались, но один взгляд ведьмы загнал веселье обратно в юные глотки.

– Не смешно, девятый «Б», – квадратный подбородок кивнул Гейше. – Продолжайте, пожалуйста, Нина Андреевна.

Целых пять минут после ухода завучихи в классе были слышны только гнусавые завывания англичанки. Кажется, она читала стихи, но я не прислушивался – думал о Сашке. Вчера Гена ударил его в первый раз, а может, не в первый? Домой я вернуться не могу, значит, постоять за брата некому. Что же, прав Андрей без Юрьевича, и надо отчима сдать? А что, если он уже сдал меня? И кому поверят менты – подростку с репутацией гопника и лоботряса или работяге, содержащему чужих детей? И что на все это скажет мать?

Внезапно что-то толкнуло меня сзади:

– Левцов, – Петюнчик дохнул мне гнилью в затылок, – а где твоя бомжиха, а? Она задаром дает?

Я подумал о том, что мне просто надо дождаться конца урока:

– А чего ты, дрочер, такой озабоченный? Шпонова плохо справляется?

Петюнчик заворчал и ткнулся вперед, за что и получил локтем в морду. Раздался громкий всхлип и тонкий, почти девчачий писк.

– Что такое? – всполошилась Гейша, подслеповато щурясь на галерку через очки.

– Сительского геморрой замучил, – объяснил я. – Ему бы в медпункт, свечку поставить.

Класс грохнул: гемор Петюнчика был, по-видимому, не менее увлекательным предметом, чем зеленые подштанники. Впрочем, он тоже был ниже пояса.

– Конечно-конечно, – залепетала англичанка, зачем-то поправляя морковную челку. – Иди, Сительский, зачем же мучиться…

Петюнчик бросился на меня через парту, на этот раз выставив вперед грабли. Я дал ему ухватить себя за плечи и резко мотнул головой назад. Снова раздались визг, хлюпанье, и объятия урода разжались.

– Упс, – я зажал нос и демонстративно помахал в воздухе ладошкой, – кажется, в медпункт уже поздно…

Шпонова с Промокашкой заржали первыми. Петюнчик ковыльнулся со стула и рванул к выходу, натыкаясь на парты и зажимая руками физиономию. Уже схватившись за ручку двери, он проквакал:

– Я с тобой еще разберусь! – И выкатился в коридор.

Дальше урок протекал спокойно – по крайней мере ни мой прикид, ни «бомжиху» никто больше не комментировал. Я уже начал потихоньку подремывать, когда до меня из прекрасного далека донесся призыв Гейши:

– Лиан! Переведи, пожалуйста, отрывок.

– Какой? – Англичанка, видать, совсем ослепла – у меня же даже книжки не было.

– Восьмую строфу.

Сжалившись, Танька Смирнова сунула мне распечатку через проход. «“Ворон”, Эдгар Алан По», – перевел я заголовок.

– Итак? – подбодрила Гейша, сладко улыбаясь.

– А в рифму можно?

– В рифму? – видимо, такая возможность не укладывалась в голове под морковными волосами. – Да, рифма это… прекрасно, прекрасно…

Я встал и, придерживая штаны, начал декламировать:

– Однажды под утро, над дюнами гор Ворону для пиццы похитил рокфор. Летел он, хромая, вприсядку, пыхтя, Вдруг видит салями с лисою в когтях…

Класс затих, очевидно, офигев от моей интерпретации По. Англичанка впала в ступор. Я беспрепятственно шпарил дальше.

– …В отчаянье крякнув, тараща глаза, Ворона схватила лисицу за зад, И взмыли они над штрихами антенн.

P. S. Мораль нецензурна…

– Левцов! Выйди вон! – Гейша тряслась так, что пудра сыпалась со щек на черную кофту.

Надо же, вот уж не думал, что ее можно довести простой поэзией.

– Я не могу, – заметил я, перекрывая раскаты хохота. – Меня Любовь Генриховна снова пошлет…

Англичанку спас звонок. Она вылетела из класса первая, оставив дверь нараспашку. Небось, к Ведьме на исповедь побежала, только мне от этого ни жарко ни холодно. Я пошел искать Сашку. Была большая перемена, значит, скорее всего, братишка кормился в столовке. Действительно, вихрастая голова с ушами, оттопыренными дужками очков, обнаружилась за столом пятиклашек. «Пора бы ему постричься», – подумал я, подходя к брату сзади.

– Левцов, жри быстрее, твоя ложка нужна другому! – гаркнул я над круглой макушкой.

Сашка подскочил на месте, чуть не опрокинув компот:

– Лиан! Ты чего, я чуть не подавился…

– Не обижайся, – уселся я на лавку рядом с братишкой. – Лопай, я просто поговорить хотел.

Александр осторожно подобрал ложку и поболтал в супе:

– А я с тобой хотел.

– Вот мы и разговариваем. Ты как?

Пацан сразу понял, что я имел в виду:

– Нормально. А ты?

– Он тебя больше не трогал?

Сашка покачал головой:

– Они долго потом с матерью ругались, а меня спать отправили. Только я не спал. Я все слышал.

– И что, что-нибудь новое для себя узнал? – хмыкнул я, откусывая от Сашкиной булочки.

– Да, в общем… – братишка как-то замялся и вдруг вскинул от супа печальные глаза. – Лиан, ты лучше домой не приходи. Ну, пока там не улеглось все.

– Да я в принципе и не собирался, – осторожно отозвался я. – А что?

Александр вздыхал, ковырял ложкой в супе, но не кололся.

– Ты же сказал, что поговорить хочешь, а сам молчишь, – напомнил я.

Брат вздохнул еще раз, отодвинул суп и поправил очки на переносице:

– Это Гена. Он в интернат тебя хочет отдать. Для трудновоспитуемых. Как только ты дома появишься, он сразу милицию вызовет… И в школу сообщить грозился… А тебе есть где жить?

Я сидел, как оплеванный. Столовский шум вокруг отдалился, выцвел до нереальности. Школьники проталкивались к столам с полными тарелками и с пустыми от столов, все это было абсурдно, как во время флэшмобовской акции. Едва слыша самого себя, я спросил:

– А мать что?

Сашка сник:

– А что мать… Ну, кричала, плакала. Все как обычно. Потом снотворное приняла, уснула.

Между нами повисло неловкое молчание, заполненное бряканьем столовской посуды и жужжанием детских голосов. Наконец я с натугой улыбнулся, почти не чувствуя лицевых мышц:

– Да ладно, Сань, – нарочито бодро хлопнул братишку по плечу, – не ссы, прорвемся. Гена грозится только. Ничего у него с интернатом не получится – права такого нету.

– Может и получиться, – прошептал Сашка. Пухловатое плечо под моей рукой напряглось до дрожи. – Если мама документы подпишет. Я знаю, в Интернете сегодня пробил…

– Да чего они там напишут-то?! Слово Гены против нашего. А приводов у меня ни одного не было…

– Зато бродяжничество было, и школа за тебя вряд ли заступится, – вздохнул брат и поднял на меня серьезные взрослые глаза. – Хочешь, я с мамой поговорю? Может, она Гену упросит? Ну, что ты извинишься, что исправишься…

– Ты шутишь, да? – Я уронил обнимавшую Сашку руку и уставился на него, как на колорадского жука в картошке. – Чтобы я перед этим обсосом общества извинялся?!

Что-то хрястнуло меня между лопаток. Тычок пришелся так неожиданно, что я чуть не расквасил нос об стол. Стакан с компотом опрокинулся, желтоватая жидкость закапала на Вовкины джинсы. Мля! Вот один раз в жизни сел спиной ко входу, о брате заботился, и на тебе…

– Где же ты бегал, ушлепок? – Лапища Факоффа скрутила сзади арафатку, больное горло сдавило, в глазах зажглась Большая Медведица. – Мы ж не договорили с тобой еще, забыл?

Приятели бандерлога, ухмыляясь, обступили стол. Пятиклашки почуяли неладное и прыснули в стороны, как испуганные воробьи. Сашка съежился на скамейке, очки гневно сверкают:

– Чего вы к нему пристали? Отпустите, а то я учителя позову…

– Это кто ж у нас такой смелый? – пробасил Мускул и отвесил мальчишке щелбан.

Я дернулся, но Факофф только туже намотал концы платка на кулак.

– Эй, кастрат, оставь ребенка, – прохрипел я, пытаясь просунуть пальцы под арафатку. – Тебе что, та псина думалку вместе с яйцами откусила?

Качок зашипел, будто масла на сковородку плеснули, а мой душитель рванул арафатку вверх:

– А ну встал! С нами пройдешься!

– Встал у тебя в штанах, – огрызнулся я, но особого сопротивления оказать не мог.

Четверка быков плотно взяла меня в кольцо, конвоируя к выходу. Взгляд внезапно наткнулся на радостного Петюнчика, демонстративно выставившего «фак» в мою сторону. Ясно, кто этих гопников навел.

– Посмотрим, как ты у нас теперь побегаешь, – злорадно оскалился Лохматый.

Я надеялся, что меня выведут на улицу – там шансов выкрутиться больше, но пацаны свернули к лестнице. Я понял, что потащат меня в «подвал». Укромная площадка под ступеньками, упиравшаяся в вечно запертый пожарный выход с одной стороны и подвальную дверь с другой, была вотчиной школьных отморозков вроде Факоффа. Здесь курили, устраивали реальные разборки, обжимали девчонок, трясли карманные деньги из малышей, в общем, с пользой проводили время. Само же подземелье воспевалось в школьном фольклоре как мистическое место, где целовались в засос местные пидорасы, росла конопля, и скрывался неизвестный, обнажавший сокровенную часть тела перед старшеклассницами на пути в спортзал. Тот факт, что ключи от «ада» постоянно находились под бдительной опекой завхоза, очевидно, никого не смущал.

Топая плечом к плечу с шестерками Факоффа, я прикидывал свои шансы. Они не были равны нулю, они были в минусе. Боли я не боялся – привык. Меня больше беспокоили последствия потасовки – ведь без драки даваться я не собирался. Что, если кто-нибудь ментов свистнет? Мля, спасти меня теперь могло только чудо – скажем, явление народу дракона Женетт…

Идущий первым лось, настолько серый, что погоняло ему я никак не мог придумать, внезапно затормозил, будто наткнулся на стену. Я врезался парню в спину и тут же дернул в сторону, но не тут-то было – Мускул сгреб меня в охапку, а Лохматый заломил руку за спину.

– Отпустите Лиана, обормоты!

Смутно знакомый голос, перекрывший переменский визг, заставил конвой дрогнуть. У Лохматого взыграло очко, и он отвалился, как сытая пиявка. Мускул, однако, держал крепко. Высокая блондинка в белоснежном пальто, так же неуместном в осеннем Питере, как павлин в курятнике, нахмурила тонкие брови:

– Я что-то непонятно сказала? Вам на пальцах объяснить? – Гостья вытянула вперед руку в растопыренной белой перчатке и рявкнула неимоверным басом: – В Бобруйск, животные!

Я зажмурился, волосы колыхнул ветерок, пахнуло канализацией… А когда разожмурился, передо мной стояла дракон Женетт во всем великолепии с радостной Машурой в качестве свиты. От Факоффа и Ко не осталось и следа, за исключением стойкой аммиачной вони.

В белоснежной блондинке трудно было опознать даму-в-шляпе-и-плащ-палатке, но вот глаза – глаза у нее остались те же: круглые, совиные, с янтарной безуминкой в зрачках. Признаться, в школьном коридоре смотрелась она совершенно дико – на незнакомку оборачивались, шептались, спорили, новая ли это спонсорша или жена мэра. Машура претерпела не меньшие метаморфозы – цветастый халат сменили джинсы в облипочку и любимая кожанка, хотя и не пилотского фасона. Волосы стояли дыбом, будто она с утра схватилась за оголенный провод, глаза, густо подведенные черным, будто стали вдвое больше. Один из них как раз подмигнул мне, возвращая дар речи.

– Э-э, Женетт… госпожа… – Я сбился: хрен его знает, как к ним обращаются, демиургам, особенно когда они в чужом мире. – Как вы меня нашли?

– Это не я, – улыбнулась блондинка, – это Машура. Она меня сюда привела.

– А… э-э… – Похоже, в словаре у меня остались одни гласные. – А как вы Машуру нашли?

– Она меня позвала.

– Как – позвала?

Тут гот-герл не выдержала:

– Очень просто! Если бы ты воспользовался для разнообразия мозгом вместо места на Жо, то сам бы понял, как! – И добавила, оглядевшись по сторонам: – Может, пойдем уже? Пялятся на нас все…

– Пойдем, – растерянно согласился я. – Только… А «животных» куда?.. Правда, в Бобруйск?

– Всего лишь в кабинет биологии, – хихикнула Женетт. – У них как раз по расписанию. А точнее, в шкафы с чучелами.

В голове у меня мелькнула картинка: четверка бандерлогов, распластанных в стеклянных витринах между траченными молью зайцами, утками и хорьками. Я заржал, да так и поплелся за драконом и Машурой, икая от смеха. Первое, что бросилось в глаза, когда мы вышли на школьное крыльцо, был ярко-желтый «ламборджини», торчавший в центре парковки, как притворившийся игрушкой боевой трансформер. В животе щекотнуло подозрение, быстро выросшее в уверенность, когда я увидел, как мои спутницы преспокойно направились к чуду техники и дизайна. Смешок замер на губах, сменившись беспокойством, – кажется, в машине был безупречно-белый салон. Я же не колибри, насажаю там пятен!

– Левцов, а Левцов, – донеслось мне вслед. Девятый «Б» курил на ступенях. – А чё это за «женщина в белом»?

– Моя тетя, – сымпровизировал я, подтягивая предательские штаны. – Из Бразилии.

– Где много-много диких обезьян, – протянул Антонов. Никто не засмеялся.