Копи Царя Соломона. Сценарий романа Лорченков Владимир

Общий план сельского пейзажа, нарисованного на стене церкви. Мы не сразу понимаем, что это не картинка сельской Молдавии, а роспись в церкви. Бредут три человека в странных хламидах, на другом конце стены домик, там лошади, коровы, и женщина с младенцем. Над этим – большая, яркая, желтая, почему-то шестиконечная, звезда. Сельский художник нарисовал Вифлеем, каким его представлял. Внезапно звезда и пейзаж покрываются какими-то черными точками. Все больше и больше, беззвучно. Потом появляется звук, мы понимаем, что это пули. Общий план стены.

Под звездой стреляют в сторону двери Натан и Иеремия.

– Иеремия, это вообще не Ларга! – кричит вдруг Натан.

– Она пустила нас не по тому следу! – кричит он.

– Кто, девчонка, которая в жизни ни хера, кроме черного хера и студии актерского мастерства не видела?! – орет Иеремия.

– Она же умная еврейская девушка, – кричит Натан.

– Я же говорил, – кричит он.

– Это точно не Ларга, – кричит он.

– Так что я не сержусь на тебя больше, – кричит он.

– Если бы мы вырезали Ларгу, это было бы так же бессмысленно, – кричит он.

(Над ними картинно разлетаются гильзы, все как в хороших боевиках, где обязательно есть сцена перестрелки в церкви – прим. В. Л.).

Агенты перебегают к другой стене, бросают гранату. Облака пыли… Дальше все показано в замедленной съемке, но без звука вообще. Искаженное лицо Петреску… Ряд бойцов спецназа, которые выстроились у двери… Несколько пулеметов, которые пытаются подавить сопротивление агентов Моссада… Бойцы несколько раз вот-вот готовы броситься в дверь, но каждый рез перед броском она буквально взрывается фонтанчиками пуль и цепочка отступает, вновь выбегают пулеметчики и те, кто их прикрывают щитами… Общий план сверху – церковь окружена полностью… Церковь внутри… Пляшут огоньки свечей… Потом начинают гаснуть…

Сотни свечей горят, и гаснут – по одной, по две, по несколько штук сразу… Потом гаснет чуть ли не половина… Кричащие лица Натана и Иеремии…

Потом – только свечи, и они гаснут все разом, как при сильном сквозняке.

Такой бывает, если резко распахнуть дверь в помещение…

***

Общий план сверху.

Горящая церковь сверху напоминает крест. Камера опускается ближе к пламени, и в искрах мы спускаемся в окошечко, а оттуда заглядываем внутрь храма. Там уже стена пламени с одной стороны, падает сверху – в замедленном режиме, – гигантская люстра, отстреливается, пытаясь сбить другой рукой пламя на себе, Натан…

…стог, ярко горящие над ним звезды, Наталья со спутником целуются, все лучше и лучше – мастерство, что называется, не пропьешь, – все жарче и жарче, мы видим россыпь искр от папиросы (вернее, окурка), которую выбросил Лоринков… мы видим тонкие и красивые пальцы Натальи, которыми та безуспешно пытается вцепиться в отсутствующую шевелюру Лоринкова (тот обрит наголо, потому что какая, собственно, разница – прим. В. Л.). Поцелуи все жарче, мы видим, как мужская рука сползает вниз…

…крупным планом в горящей церкви – икона Богоматери. Она смотрит на бушующее в храме пламя бесстрастно, ну, может быть, с тем же легким сочувствием. Богоматерь изображена в ослепительно белом платье, и на его фоне искры, которые кружатся у иконы, похожи на золотую пыль, окутавшую какую-то чудесную фею… Искры кружатся и кружатся, лик Богородицы бесстрастен…

…стог сверху, мы видим, что Наталья обнажена по пояс. Спутник девушки, отстранившись, молча смотрит на грудь девушки, – у него, как и у нас, перехватило дыхание, – потом медленно снимает с себя рубашку и, глядя Наталье в глаза, прижимается своим торсом к ее. Плотно-плотно, мы должны почувствовать, что между ними и лезвие не пройдет. Глядят друг друга в глаза. Потом начинают страстно целоваться. Крупно – сено в волосах Натальи…

…раскрытый рот Иеремии, который, уже почти весь объятый пламенем, вскакивает и дает очередь в сторону двери, и та, наконец, слетает с петель, замок падает на пол, поднимает вихрь искр, за упавшей дверью в храм вваливаются люди в черной форме, в шлемах, первые – с щитами, крупно показано их защитное снаряжение, они очень похожи на стамбульских полицейских, которые вышли громить безобидных лохов-коммунистов на первомайский митинг, буквально, люди-роботы…

…стог сверху, мы видим, что Наталья и ее спутник полностью обнажены, мы видим его голым сверху, девушку мы почти не видим, только руки на спине, и одна нога, которая вытянута вдоль Лоринкова, а потом медленно – словно организм сам по себе, – поднимается все выше и выше, к пояснице мужчины. Стон.

…белоснежное платье Богородицы чернеет, от края, к поясу, а потом и плечам… икона горит, но выглядит это так, словно каким-то чудом Богородица переодевается в траурное платье – оно меняет цвет прямо на наших глазах, – при этом выражение ее лица не меняется… Ровно до тех пор, пока на лике не выступают капли – понятно, что это лак или краска из-за жара, но мы видим это как слезы…

…крупно лицо Натальи, на нем слезы… Она прижала свою щеку к мужской, больше мы ничем не видим, тел в кадре нет, но по ритму легких сотрясений голов все, в общем, понятно (меня точно нельзя взять на роль? – В. Л., ритм ускоряется…

…икона уже объята пламенем, Богородица вся в черном, ее лик начинает исчезать… сноп искр… общий план сверху… Натан и Иеремия вскакивают оба, и стреляют в сторону двери, люди со щитами расступаются, и мы видим крупно дула автоматов (ну и пусть будет парочка пулеметов, чтобы совсем уже неприятно – В. Л.)…

…крупно – Лоринков и Наталья, лежат друг на друге, лица крупным планом, это очень напоминает сцену из кинофильма про джунгли и драгоценный камень (там где играл молодой еще Майкл Дуглас, которому сказочно повезло на старости лет с Зетой), – глаза ОЧЕНЬ широко раскрыты у обоих, и внезапно оба издают скорее жалобный стон… вид у Натальи – как у женщины, которая очень не хотела, чтобы в нее спустили, и которая слишком хотела кончить, чтобы вовремя вывернуться, когда в нее спускали… примерно та же гамма чувств – сожаление, обреченность, признание свершившегося факта – на лице Лоринкова… это был слишком сладкий миг, чтобы его прервать, говорят их лица… возможно, нам придется расплачиваться за это годами, говорят их лица. В общем, нормальное начало 80 процентов браков.

…Натан медленно и глубоко вдыхает – очевидно в последний раз, – пальцы спецназовцев на курках уже надавлены… стены пламени… чада… вихри искр… все это напоминает ад в изложении византийских иконописцев… чтобы подчеркнуть стилистику заимствования, крупно – выгорающие буквы на старо-греческом на стене церкви… – Натан уже начинает опускать руки… как вдруг посреди мертвых тел на полу появляется растрепанная голова батюшки… тот, абсолютно ничего не понимая, встает, весь в крови, контуженный, ничего не соображает…

…Наталья, как женщине и положено, первая примиряется с ситуацией, и жестом женщины, в которую все же спустили, обнимает мужчину, прижимается к нему… оба дрожат, – но чуть-чуть, – и мы видим, что, в принципе, они оба молоды и красивы…

…Натан, ухватив священника захватом профессионального террориста или агента Моссада – что, в принципе, одно и то же, – идет к выходу из церкви, спецназ отошел метров на двадцать, на лице капитана Петреску (единственный не в маске) легкая растерянность, Натан оскалился, улыбается, что-то кричит радостно, он выглядит – по контрасту с Натальей, – как несогласная женщина, в которую вот-вот должны были спустить, но, по каким-то невероятным причинам, этого не случилось. Счастливцем и миллионером выглядит Натан. Выражение его лица меняется, лишь когда он, выйдя за двери, оборачивается, и видит…

…стог, Наталья хихикает, глядит вниз. Глаза расширяются, она присвистывает. С невольным уважением, – совсем как администрация Белого дома в отношении стран, которые ДЕЙСТВИТЕЛЬНО сопротивляются, – говорит:

– Ого-го, какой большой…

– Да, – гордо говорит Лоринков

(и я горжусь тем, что могу сыграть и в этой сцене без дублера – В. Л.). Наваливается на девушку…

…стог сверху, Наталья обнаженная – наконец-то мы видим все в деталях, – лежит рядом с Лоринковым, и спит. Никаких голливудских одеял до груди, никакой маскировки сеном. Оба голые. Мужчина не спит, смотрит в небо. Звезды, как искры, кружат…

…крупным планом – горящая церковь, уже одно пламя, мы еле угадываем в нем тело в шортах, это Иеремия, он пытается приподняться на локте, но валится на спину, глядит на Натана странно (и я хочу, чтобы актер смог посмотреть так же, как Богородица, и мне все равно как, недаром же им платят миллионные гонорары, – прим. В. Л.) и снова пытается встать… Натан глядит в горящую церковь… На спецназ…

…стог, Лоринков невероятно аккуратно выкручивается из-под головы Натальи – видно, затекла рука, – и, не дав девушке проснуться (гладит по голове, что-то бормочет), снова смотрит в небо… Потом на Наталью… Еще на Наталью… Гладит сначала тихонечко, потом все жаднее… Впивается в губы спящей… Глаза девушки – раскрывшиеся…

…Натан вываливается из церкви, он сумел проделать невозможное: под мышкой левой руки у него Иеремия, а в кисти этой же руки – борода священника, которым агент прикрывается, – а в правой руке он держит автомат, который приставил к шее священника… отступающий к забору спецназ… бледнеющее небо…

(Дальнейшее нужно показывать глазами Иеремии, то есть, человека, ослабшего от ранения, который то отключается, то приходит в себя – В. Л.

Чернеющий на фоне светлеющего неба забор…

Черный ряд спецназовцев, которые срывают с себя маски, у них ужасно раздосадованные лица, они глядят в камеру с яростью и ненавистью…

Сноп искр на месте церкви… Качающийся на ветру колокол, очень похожий на повешенного из баллады Вийона («О люди, братья, мы взываем к вам» – «Баллада повешенных» – я начитаю в стиле реп – В. Л.… Ворон, спускающийся на столб, к которому прикреплен колокол… Черные крылья… Темнота…

…свет… небо… тряска, все прыгает… окно машины… боком – ошалевшее лицо священника, воротничок которого в крови… он трогает голову жестом человека, который не рад бы, да уже знает, что у него в постели змея… затемнение…

Пейзажи Молдавии (нужно показать их невероятную, дикую, опасную красоту, которая притворяется домашней – показывать их нужно как дагеротипы – да, мы снова возвращаемся к «Мертвецу») – мы видим тополя, выстроившиеся вдоль небольшого озера, по которому идет рябь… виноградник… холмы, клены, холмы… орешники вдоль дорог… все черно-белое, никакого цветного маразма про МССР, песни и пляски…

…постепенно мы видим, как пейзажи из черно-белых становятся чуть красноватыми – добавлен красный цвет в гамму (и все!) и от этого Молдавия становится еще удивительнее, мрачнее и загадочнее, мы понимаем, наконец, в чем была фишка Влада Цепеша… красного становится все больше… пейзаж багровеет… затемнение…

…открытая дверь машины, вылетевший на обочину священник, глядит в нашу сторону – сам все уменьшаясь (машина уезжает), причем даже не радостно, он просто вообще ничего не понял, с головы на асфальт капает кровь, причем она-то исключительно черная – красный цвет только в пейзаже.. – и снова пейзажи… они сливаются во что-то темно-красное… просто пятно… мельком – лицо Натана, который, очевидно, что-то спрашивает…

***

Пепелище на месте церкви. Несколько машин скорой помощи и полиции. У забора мы видим крупного, вальяжного мужчину в хорошем костюме. Рядом – автомобиль с флагом Израиля на бампере. Мужчина отрицательно качает головой, глядя на фотографии, которые ему показывает полицейский Петреску. Сам нападает – видно по жестикуляции, – тычет в газету, на первой странице которой мы видим фото еврейского кладбища… Садится в машину. Салон.

– Гребанные чекисты, – с ненавистью говорит посол.

– Чекисты это разведка, – говорит водитель.

– Легавые это МВД, – говорит водитель.

– Я про разведку! – с ненавистью говорит посол.

– Гребанный Моссад! – говорит он.

Водитель молчит. По лицу видно, что он осуждает посла, и мы понимаем, что распространенное заблуждение, будто все технические сотрудники посольств чекисты, не такое уж и заблуждение. По лицу посла видно, что, во-первых, он придерживается одного с нами мнения, и, во-вторых, ему глубоко по херу, осуждает ли его водитель-чекист.

Снова пепелище. Резво тормозит машина. Выскакивают люди в форме, открывают дверцу, вытаскивают оттуда священника. К нему подходит Петреску. Молча треплет по плечу. Над мертвым селом появляется вертолет. Он барражирует (я не знаю, что это такое, но обожаю, как и «экзистенциализм» – В. Л.). Капитан смотрит на священника, вроде бы собирается что-то сказать, но потом, слегка покачав головой, поворачивается и идет к автомобилю, говорит что-то в рацию. Священник смотрит на пейзаж: вороны, пепел, дым, мертвые улицы, река вдали, – взгляд невидящий, и потом вдруг идет к церкви. Снимает с себя большой золотой крест – какими обычно жж-юзеры, хипстеры, читатели «Афиши» и педерасты (напоминаю, что все это одно и то же – В. Л. попрекают Православную церковь и с какими обычно обожают фотографироваться воцерковленные педерасты, – и начинает размахивать им. По сути, использует крест вместо кадила. (Почему? Спросите у него. А вообще – человек-то в шоке, да и кадило сгорело – В. Л. Все, кроме него, замирают, глядят с недоумением.

Крупно – летающий на цепи крест.

– Многомилостиве и Всемилостиве Господи, Владыко и Судие живых и мертвых, – говорит священник.

…над стогом взлетает вверх сено, мы видим поднятую к небу женскую руку с растопыренными пальцами…

–… дивный и неисповедимый в судьбах Своих Боже наш! – говорит священник.

…пальцы сжимаются – медленно и сильно – в кулак, рука дрожит…

– Ты зриши печали, скорби и болезни, обдержащия ны зело, и воздыхания наша слышиши, и гласу нашему внемлеши, – говорит священник.

…рука вновь раскрывается – как цветок солнцу, и Солнце и правда, пусть и краешком, показывается над полем, – и медленно опускается, мы опускаемся с ней вниз, на спину мужчины, и рука опускается по этой спине, и оставляет след – пять глубоких царапин…

– Како убо во многих скорбех наших обрящем утешение и покой душам нашим, аще не Твоим благопоспешеством, Всесильне Спасе наш, Ты бо еси Бог наш, и разве Тебе иного не знаем, – говорит священник.

…спецназовцы и водители скорой помощи, по одному, сходятся к месту, где висит колокол, и снимают шлемы, шапки, фуражки… вьется над пепелищем дымок…

– Приими, Человеколюбче Господи, молитву нашу, юже приносим Тебе от всего сердца нашего и от всея души нашея, – говорит священник.

– Веси, Господи, яко не довольны есмы достойную принести Тебе молитву; но Сам, Всеблагий, научи нас, како подобает молитися Ти, – говорит священник.

Он меняется буквально на глазах, это уже уверенный в себе человек, который исполняет свой долг: как Натан и Иеремия, которые убивали людей, как капитан Петреску, который ловил людей, которые убивали людей, как Лоринков, который трахает женщину, потому что он мужчина. У всех них одно и то же выражение лица – человека, который делает, что должно. По ходу молитвы за усопших камера постепенно спускается вниз, и мы начинаем глядеть на священника снизу вверх (как, в принципе, и надо смотреть на хорошего священника – В. Л.

– Согрей сердца наша теплотою Духа Твоего Святаго, да не тща будет молитва наша за души от нас преставльшихся раб Твоих, – говорит священник.

–… и даждь убо нам со дерзновением и неосужденно смети призывати Тебе, Небеснаго Бога Отца, – говорит он.

–… яко Ты еси упование наше и прибежище; припадаем пред Тобою, – говорит священник.

…мужчина медленно ведет пальцем по лицу Натальи, та, зажмурившись, слегка дрожит… палец обводит губы… Наталья раскрывает рот – о, эти американские зубы, – и слегка прикусывает палец. Начинает бесстыже, в общем-то, его сосать. Открывает глаза…

–… Троице покланяемый и прославляемый Боже наш, и Тебе единому приносим молитву нашу в скорбех и болезнех наших, в радости и печали, – говорит священник, и мы видим, как над стогом поднимается, с вытянутым носком, нога девушки.

–… яко ты еси утешение наше, радование наше, сокровище наше и жизни нашея Податель: от Тебе бо исходит всяко деяние благо и всяк дар совершен, – говорит священник, и нога медленно – медленно сгибается в колене…

–… сего ради дерзаем взывати к Тебе нашими бренными устнами: услыши нас, Боже, услыши нас грешных, молящихся Тебе; приклони ухо Твое к молению нашему и вопль наш к Тебе да приидет, – говорит священник, и мы слышим дикий, Настоящий, крик Натальи.

–… приими, Преблагий Господи, молитву нашу за души усопших раб Твоих, яко благовонное кадило, Тебе приносимое, – говорит священник, и собравшиеся крестятся…

–… отжени от нас весь помысл лукавый; созижди в нас, Боже, сердце чисто и дух сокрушен; всели в нас, Боже, корень благих страх Твой в сердца, – говорит священник, и мы видим те тела, которые не сгорели…

–… наши; виждь слезы наши, виждь сетование наше; зри скорби наша, зри горько плачущих о преставльшихся к Тебе рабах Твоих, – говорит священник, и мы снова видим стог, и снова слышим дикий вопль.

–… и упокой их Царствии Твоем, яко Ты еси живот, воскресение и покой усопших раб Твоих, и Тебе славу возсылаем, яко Безначальному Отцу, – говорит священник, и мужчины в форме снова крестятся…

–… со Единородным Твоим Сыном и Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом всегда, ныне и присно и во веки веков, – говорит священик.

– Аминь, – говорит священник.

…мы видим стог, из которого торчат ноги – как в карикатурах, – две женские стопы пальцами вверх, две мужские – стопами вниз…

Камера отъезжает, и мы видим Натана, который стоит, пошатываясь, у обочины шоссе, в долине под которым и расставлены стога, на одной руке у агента автомат, на локте – сумки с боеприпасами, на спине – рюкзак, на другой руке – Иеремия, а машина, с перевернутыми колесами, находится километрах в десяти (это можно показать планом сверху)… Натан глядит в поле… Крупным планом – пятки Натальи и Лоринкова… Крупным планом – лицо Натана… Крупно – Иеремия, почти без сознания, но еще держится за счет выучки… Снова – пятки, Натан, Натан, пятки.

Общий план долины и мужчин у дороги.

Натан, подняв голову к небу, издает торжествующий, страшный, дикий вопль.

Скатывается вниз, не бросив ни автомата, ни сумок, ни Иеремии.

***

Крупным планом – стога.

Потом – над ними взмывает вихрь сена – примерно как искр в церкви, – и показано замедленно, как все это кружится в воздухе, и над одним из стогов появляются головы Натальи и Лоринкова. Удивленные лица, Наталья явно не врубается в ситуацию, Лоринков соображает быстрее, толчком корпуса сбивает девушку в стог, видно со стороны, как они там копошатся…

…с другого конца поля бежит, стреляя – (конечно, у него не кончаются патроны, почему во всех фильмах можно, а в этом нет? мы же все-таки не для Тарковского пишем сценарий, да Тарковский и не потянул бы такой ритм, мне подавай Коэнов – В. Л. – Натан, который волочит за собой Иеремию…

…Лоринков и Наталья выныривают из стога – с обратной от Натана стороны, – и сначала ползут, а потом бегут, петляя, Лоринков держит девушку за руку, пытается нести ее на руках, но они быстро понимают, что это затея глупая, так их даже Натан с раненным догонят, так что Наталья падает на землю, поднимается и бежит сама, Лоринков за ней…

…крупно – взмывающие над полем верхушки стогов, трава, комки земли…

Лоринков и Наталья, задыхаясь, ныряют с края поля в рощицу (так в Молдавии обычно и высаживают – прим. В. Л. а уже из нее перебегают в лес погуще, солнечный свет пропадает, деревья большие, толстые, это уже Кодры. Девушка с мужчиной бегут, падают, хрустят сучья, крупно – белка метнулась… крупно – гриб, на него наступает Наталья, гриб лопается… Камера поднимается к кронам деревьев. И показывает лучик света, который пробивается через листву… Один лист падает – все-таки осень, – и камера опускается вместе с ним…

Опускается прямо в раздавленному грибу. Но теперь мы уже видим, что рядом с грибом нога Натана. Камера поднимается по ней вверх – мы видим травинки на волосах (он в шортах по-прежнему) – и показывает лицо Натана. Тот смотрит на гриб, качает головой. Отъезд камеры. Мы видим, что к дереву сидит, – очевидно, что его прислонил Натан, – Иеремия. Тот еле дышит, у него красные грудь и живот, кровь течет и изо рта.

– Следов на роту, – говорит Натан.

– Далеко не уйдут, лохи, – говорит Натан.

Улыбается поощрительно Иеремии. Тот говорит – с трудом, – делая большие паузы между словами.

– Пристрели… – говорит он.

– Меня… – говорит он.

– Натан… – говорит он.

Натан показно-бодро смеется, крутит пальцем у виска. Подходит к Иеремии, задирает майку, стараясь сделать это как можно аккуратнее. Глядит, лицо его все такое же безмятежное, но глаза становятся намного серьезнее. Опускает майку. Начинает делать носилки, стругает палки, снимает с себя майку… Затемнение…

…свет пробивается сквозь тьму. Это кроны деревьев и солнце за ними, мы видим небо глазами Иеремии. Общий план: Натан тащит Иеремию на носилках примерно под углом в 45 градусов, носилки оставляют след, это очевидно беспокоит Натана. Иеремия в забытьи…

…Натан весь в поту, закусил губу, но идет – хоть уже значительно медленнее, чем поначалу, – потом вдруг резко останавливается. Слабый стон за спиной. Натан быстро оборачивается, и мягко – и очень далеко – прыгает за дерево. Глядит вперед. Мы видим небольшую опушку, домик – скорее, охотничий, чем жилой, – и старого бородатого мужчину, который возится с ножом и картошкой перед домиком. Мужчина очень похож на бомжа. Сходство усиливается когда мы видим ряд пустых пластиковых бутылок у стены домика…

…Наталья и Лоринков бегут по лесу. Рыжая под ногами земля. Это уже хвойные деревья пошли. Наталья задыхается. Присаживается на корточки, жестами показывает, что хочет отдохнуть. Внезапно раздается стрекот. Лоринков хватает девушку и вместе с ней прижимается к столбу ели. Молча глядят сквозь хвою, показан пару раз мельком вертолет, он летит над лесом, но не зависает над ним… Лоринков и Наталья глядят друг на друга, дождавшись, когда стрекот затихает, выбираются из-под ели и идут дальше..

…Натан глядит на домик внимательно, показана маскировочная ткань сверху, это явно веселит агента, он, наконец, выходит к бомжу. Крупно обувь агента. Потом ноги. Потом лицо – то есть, бомж поднял взгляд. Несколько минут глядят друг на друга. Наконец, бомж слегка отодвигается на пенечке, дав место….

…бомж и Натан хлопочут над носилками с Иеремией, осторожно втаскивают в домик, стаскивают майку…

…бомж выходит из леса, держит в руках охапку листьев, ягод каких-то, травы, грибов. Натан глядит на него с немым вопросом…

…Лоринков и Наталья уже идут – бежать сил нет, падают, поднимаются, почка рыхлая, идти неудобно, – показаны их лица в поту, красные… Внезапно Лоринков, идущий перед Натальей, исчезает. Девушка вскрикивает. Общий план – лес глазами беглянки…. Потом вдруг из-под ног у нее появляется голова Лоринкова, в рыжих иголках… Глядит на Наталью недоуменно. Потом с улыбкой снова исчезает… Появляется, но уже в вытянутой руке – череп…

Наталья улыбается растерянно…

Показана крупно ель, в глубине хвои которой ярко светятся глаза совы.

Затемнение.

***

Глаза совы горят очень ярко.

Камера отъезжает, это уже ночь.

Показан домик бомжа, свет Луны, никакого огня нет. Бомж сидит рядом с Натаном. Разговор в разгаре.

–.. бще, кандидатом наук был, – говорит он.

–… золота, конечно, не было никакого, – говорит он.

– Но умерли почему-то один за другим, вот я и испугался, – говорит он.

– У нас нервное от прабабки, та с ума сошла еще до Первой мировой, – говорит он.

– Ну а потом пошло, поехало, – в который раз, судя по тону, говорит бомж.

– Пьянки, гулянки, катер сначала пропил, потом квартиру, – говорит он.

– Второй, третью, а там и жена с детьми отвернулись, – говорит он.

– Ушел в лес, – говорит он.

Короткая ретроспектива – мы видим лицо бомжа, только намного моложе, без бороды, – и узнаем в нем одного из 12 человек, которые присутствовали в квартире раввина при ложном обряде жертвоприношения… Натан кивает задумчиво. Потом, – осознав, – поворачивается и глядит пристально. Потом снова садится в позу ожидания – руки между ногами, спина согнута… Мы видим тонкий дымок у них под ногами. Бомж наклоняется и приподнимает кусок дерна – под ним мы видим огонь, это подземный костер, – отчего мужчины становится похожи на чертей, обслуживающих маленький ад. Сходство усиливается, когда Натан криво улыбается. Бомж говорит:

– Пора…

Камера показывает общий план полянки, видно, что рядом с мужчинами лежат носилки, на них раненный. Бомж сует под дерн какой-то длинный предмет, достает – светящийся набело, – и прикладывает к тем местам, на которые показывает Натан (тот что-то делает с коллегой раскаленным ножом). Иеремия, – хоть и без сознания – не кричит, просто грызет кусок коры, которую ему сунули в рот. Видно, что спецназовцы бывшими не бывают, особенно если кусок коры привязать, чтоб не выплюнул.

Заканчивают возиться с телом. Бомж берет в руки дымящуюся чашу, и аккуратно переливает настой в рот Иеремие – того держит за голову Натан, – пока камера поднимается к вершинам деревьев, чтобы показать все это сверху. Потом – Луна – размыто – глазами Иеремии…

Потом – затемнение…

Потом – та самая долина, где были расставлены стога. Она почему-то в красных тонах. Над долиной тускло светит Луна, вокруг стогов почему-то стоят люди. Мы видим, что это жители деревни, которую, в лучших традициях израильских военных операций, вырезали Натан и Иеремия. Люди стоят молча, у них равнодушные лица. Мы видим их так, словно обходим поле. Раздается резкое шипение. Показана земля внизу, она вся в змеях, их очень много, буквально все поле покрыто змеями).

Крупно показана голова одной из змей. У нее глаза Натана.

Змея шипит и бросается в камеру. Она отшатывается. Земля, копошащиеся змеи, небо, Луна, лица мертвых… Стог… Сено… Потом – снова поле, на этот раз земля чистая, видная каждая травинка. Да и мертвые куда-то пропали. Пейзаж начинает напоминать мексиканский, только вместо кактусов – стоги… на краю поля видна фигура мужчины. Камера – это все видение Иеремии, так что мы видим сцену его глазами – подходит осторожно к фигурке. Та не поворачивается, мы слышим тихое бормотание.

Крупно – полянка. Над Иеремией, который мечется в беспамятстве – руки ему держит Натан, – склонился бомж, и читает что-то по книжке с ликом святого на обложке. Что именно бормочет бомж, мы не слышим.

– А поможет? – говорит Натан.

– Да, – просто и уверенно говорит бомж.

– Ровно на день, – говорит он.

– Потом придется расплачиваться, – говорит он.

– Двадцать первый век, – говорит, покачав головой Натан.

Но, почему-то, именно бомж смотрит на Натана, как представитель внеземной цивилизации на дикаря, а не наоборот… Бомж читает, мы слышим тарабарщину, судя по всему, это молитва наоборот.

…снова залитое мертвой Луной поле. Иеремия стоит возле фигуры, которая одета – свет луны упал на фигуру, так что мы различаем, – в костюм индейского шамана. На голове у него традиционный индейский головной убор (если верить югославским фильмам с Гойко Митичем, конечно, но мы же не кошмарим аудиторию аутентичностью? – прим. В. Л., и рога быка…

Иеремия молча смотрит на фигуру. Она начинает медленно поворачиваться, что-то бубня…

– Бубу-убубубу, – тихо бормочет бомж.

– Чушь какая-то, – шепчет Натан, но глядит с интересом.

…фигура в видении Иеремии поворачивается все больше и больше, это НЕВЫНОСИМО страшно, лицо фигуры в темноте, мы различаем только аксессуары – кончики рогов (но это головной убор шамана, все честно), какие-то зубы на ниточках, клыки на воротнике, Иеремия пытается двинуться, но не может… фигура поворачивается… поворачивается… очень быстро – калейдоскопом – сцены из жизни Северной Америки почему-то: белоголовый орел… прерия… кактусы… пустыня… гремучие змеи… пляшущие индейцы… лосось идет на нерест… медведь, бросающийся в воду из укрытия… медведь в реке, держит в пасти лосося, тот бьется… снова прерии… рев и мычание каких-то музыкальных инструментов… ритмичная музыка первобытная, которая все больше похожа на чей-то бубнеж…

– Бубубубубу, – шепчет бомж.

…крупно лицо Иеремии в лунном свете. Наконец-то мы увидели, что ему страшно.

– А-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!! – кричит он.

…Иеремия на полянке кричит и пытается вырваться из рук Натана и бомжа, бьется буквально, как лосось в пасти медведя… Натан, хоть и держит коллегу профессионально, в мертвом захвате, но лицо у него совершенно ошарашенное, он смотрит на его живот. Кожа гладкая. Абсолютно целый. Никаких ранений.

…В лунном свете показаны кубики идеального пресса Иеремии.

***

Рассвет. Сквозь листву пробивается лучик солнечного света. Капелька скатывается с листика. Паутинка дрожит, потом, когда капелька, перетекшая на нее с листика, падает вниз – рассыпаясь сотней мелких жемчугов, конечно же – В. Л. – и камера стремительно разворачивается от кроны к земле. Капелька летит, мы видим прекрасный, осенний, молдавский лес – еще наполовину зеленый, но уже тронутый порчей, тронутый ржавчиной, тронутый разложением. Мы чувствуем запах прелых листьев и грибов, которые вовсе не грибы, потому что грибы это грибницы, раскинувшиеся под землей на сотни метров… (Дальнейшее вы можете прочитать в учебнике биологии. Описание сцены более подробно вы также можете взять из какой-нибудь книги Паустовкого или Пришвина про лесные прогулки – В. Л.). Мы возвращаемся к капельке. Она летит, – словно пуля, такая же налитая праведным стремление к цели, – вниз, и мы видим лесной покров. Хвоя, листья. Полная, абсолютная идиллия. Играет классическая музыка, что-то из репертуара «Радио-Оттава».

Капля падает, фонтан маленьких брызг, которые, сверкая, издают такой сильный свет, что зритель невольно жмурится. Потом – снова кроны деревьев. Мимо – без звука, – пролетает вертолет, черный, почти незаметный. Он показан крупно через паутинку, и похож на муху, запутавшуюся в сетях… Еще это похожа не прицел какой-нибудь электронной игры, в которую нынче прожигают жизнь наши дети (ну, вот и я начал гундосить про детей, здравствуй, старость, – В. Л.).

Внезапно что-то дымящееся прорывает паутинку, и мы видим маленький вертолет в чистом – чистом небе.

Потом мы видим, что вертолет – буквально, мушка, сходство усиливается из-за того, что лопасти вращаются медленнее, и они похожи на лапки мушки, – вздрагивает.

Мы видим, как вертолет чуть наклоняется вперед, потом назад. Мы видим, что от него – словно душа – отходит дым.

Мы видим, как он начинает кружиться, словно муха, на которую брызнули дихлофосом (о нет, нет, они умирают не сразу – В. Л., сначала медленно, потом все сильнее, потом снова медленно.

Мы вид им, что вертолет, разваливаясь на части, падает вниз.

Мы видим чистое небо в кружочке над полянкой.

Крупный план полянки. В центре – три фигуры. В противовес идиллии природной сцены, которую мы только что видели, фигуры выглядят не умиротворенными, а, напротив, напряженными. Нет слов, нет движений, но оно подразумевается всеми позами. Их как будто поставили на опушку позировать скульптору для какой-нибудь «Триады дискоболов».

В центре – словно Лаокон, – стоит, привязанный к столбику, – бомж. Он обнажен. В его груди торчит что-то, – камера подъезжает ближе, – мы видим, что это самодельная стрела. Еще такая же торчит из горла бомжа. Несмотря на то, что он грязен и оброс бородой (чтобы подчеркнуть его единение с природой, я бы хотел, чтобы из нее торчало несколько ягодок и мох, как у Моховой Бороды из сказки, написанной эстонским писателем в старом добром СССР, где каждый братский народ мог развивать свою культурно-национальную идентичность, а русские кретины за все это платили – прим. В. Л., бомж выглядит отчасти прекрасным.

Это красота тела в анатомическом театре.

В лесу все же не зажируешь, и мы видим, что бомж скорее худощавый, у него приличная фигура, хотя отвратительная кожа – алкоголь делает свое дело, – на нем набедренная повязка, на рту повязка из какой-то тряпки…. Бомж глядит в небо, и мы видим на его лице страдания и надежду на избавление, которая унеслась куда-то вместе с остатками сбитого вертолета.

Вторая фигура (напоминаю, все еще играет хорошая классическая музыка – В. Л. это Иеремия, который стоит на другом конце опушки, и натягивает лук, явно самодельный, но вполне приличный для самодельного, он похож на лук, которым Рембо расстрелял три полка советских и вьетнамских солдат в третьей части этой потрясающей трилогии. Иеремия движется замедленно, на его лице улыбка зла, но в ней нет торжества маньяка. Это просто легкая, снисходительная улыбка господина, который забавы ради мучает жертву – так улыбалась графиня Батори при истязаниях челяди, или папа Климент, слушая, как вопят зашитые в мешки кардиналы, которых топят в море.

ВАЖНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ. (Говоря прямо и честно, без обычных плоских шуток, перед нами человек Реформации. Человек, который осознал себя венцом творения и Центром мира. Он прекрасен и завораживающ, но это уже не человеческая красота. Это новое существо, человек, лишенный вины и чувств Средневековья, прекрасный, как язычник, который знает, что умрет – По-Настоящему – всякий, кроме Бога или Героя. Разумеется, эта сцена прямо отсылает нас к «Мукам Святого Себастьяна», и если вы только что хотели это сказать, значит, вы довольно продвинутый хипстер, у которого дома есть альбом репродукций. Я вас с этим поздравляю – В. Л.).

Третья фигура – это Натан. Он стоит на одном колене, опуская к земле что-то, похожее на трубу – разумеется, это ПЗРК, и мы прямо видим буквы «ПЗРК» на трубе (аббревиатуры обычно ужасно убедительны – прим. В. Л. – и как раз опускает ее к земле. Он глядит в маленький просвет над полянкой, и на его лице торжествующая улыбка, он медленно поворачивает голову в сторону Иеремии – тот обнажен по пояс – и бомжа, и одновременно с этим Иеремия, натянув лук, пускает стрелу прямо в несчастного.

Крупным планом отчаянно зажмуренные глаза.

Крупным планом – идиллия леса (в чем-то фон Триер, шельма, был прав – В. Л.).

Крупным планом – торчащая, колеблющаяся – с немыми криками жертвы, – стрела…

Классическая музыка сменяется шумом ветра, листвы… Нарушает молчание Натан, встав, и отбросив трубу.

– Торопись, Иеремия, – говорит Натан.

– Вряд ли они ринутся в лес сразу, подумают, что здесь три батальона «Аль-Каиды», – говорит он.

– Но когда соберут силы, здесь будет бойня, – говорит он.

– У нас не больше двух часов, – говорит он.

Иеремия берет еще одну стрелу из самодельного – из пустой пластиковой бутылки – колчана, и пускает ее в несчастного. Стрела втыкается прямо в глаз, жертва задирает голову, стрела торчит к небу… Дикий вопль из-под тряпки. Натан и Иеремия, с обычным терпением садистов, секретных агентов и зубных врачей, дождавшись, когда бомж откричится, подходят к нему.

Иеремия развязывает узел на затылке бомжа.

– Я… нет… нет… ниче… – говорит тот.

– Где золото? – говорит Натан.

Бомж начинает быстро говорить, видно, что его прорвало:

– Тут, в лесу, в лесу, – говорит он.

– Думал всех кинуть, ахаха, – говорит он.

– В лес ушел, отшельник, аха-ха, – говорит он.

– Но я не знаю, не знаю, не знаю, не знаю, – говорит он быстро, мельком увидев поднятую руку Иеремии.

– Точно не знаю где, – говорит он.

– Знаю, что в лесу, а где, – говорит он.

– Тридцатый год ищу, – говорит он.

– План был у Эрлиха, Копанского и Хершеля, те друг друга все перебили, – говорит он.

– Хершель уцелел, – говорит Натан.

– Убейте, убейте, убейте его! – говорит бомж с яростью, рычит просто.

– Обязательно, – говорит Натан.

– Дальше? – говорит Натан.

Бомж открывает рот. Ретроспектива.

…пустая квартира. Лежит на кровати девушка с распущенными черными волосами. Она лежит на спине, ноги согнуты в коленях, ночнушка задрана. На девушке нет нижнего белья, она дрочит. Извивается, стонет слегка. Все в пределах нормы. Крупно – кровать, рука, – мы буквально ощущаем запах, так все крупно и… ммм… аппетитно показано, – простыни, ножка кровати, пол, дверь в комнату, кухня, мисочка… мы видим все это глазами кошки, которая бежит по квартире. Потом резкая остановка. Поворот в сторону двери. Та приоткрывается слегка. Камера бросается в сторону, мы видим четыре ноги из-под обувной стойки… Голоса:

–… ли по очереди, а не в ро… – говорит голос.

– А я тебе говорю, сама даст, больные они та… – говорит отец Натальи.

–… ко таких, как бы не цепануть сифо… – говорит голос.

–… рвативы на что?! – говорит отец Натальи.

–… нул вынул и пошел, – говорит он.

–… му дверь открыта? – говорит голос.

–… на ж больная мля, – говорит отец Натальи.

–… рь лучше закрыть, а то мамаша вернет… – говорит голос.

–… вай… – говорит отец Натальи.

Крупно – дверной проем из комнаты, где лежит сумасшедшая. В нем возникают отец Натальи и еще один искатель сокровищ, Кацман (его еще не заложили – прим. В. Л.). Они выглядят смущенными и растерянными, как двое советских туристов, которые пришли в загранпоездке в публичный дом (и это не представители среднего и высшего партийного звена, то есть, реально новички – прим. В. Л.). В руках отец Натальи держит букетик цветов (три гвоздики, на одну больше, чем полагалось умершему Товарищу и Большевику – В. Л., а Кацман – тортик и бутылочки вина «Днестровское» (но всего одну, не две! от двух «Днестровского» начинаешь блевать – В. Л.). Мужчины смущенно кашляют, глядят то в стену, то, – похотливо, хоть и быстро, – на девушку…