Записки брюзги, или Какими мы (не) будем Губин Дмитрий

Русь, собака, ru

Если щеночка бить по морде газетой зато, что, подбегая к хозяину, он закидывает на него лапы, а потом за прямо противоположное, – известно, что произойдет.

Сбитое с толку животное вырастет забитым, но агрессивным, при появлении хозяина станет прятаться в угол, скалить зубы и рычать, а на жесткое проявление, так сказать, вертикали власти – однажды покусает.

Это банальность, а теперь по делу.

В ноябре 2006 года страна по имени Россия, унаследовавшая долги СССР (не только финансовые), впервые игнорирует дату главного праздника Советской империи, заменяя его равным по весу, своим. Название его, если верить ВЦИОМ, большинство не помнит, и я верю, поскольку не помню сам. Что-то такое в честь изгнания поляков из Москвы в XVII веке, то есть – во славу русскости, если не заморачиваться вопросами, кто и зачем поляков в Москву пустил. Коли в СССР на 7 ноября полагалось ходить на демонстрацию торжества идей Октября, то 4 ноября вполне логично ходить Русским маршем – по-моему, так. И если 7 ноября в призывах побить мировой империализм звучало немало искренности, – то почему бы 4 ноября не звучать призывам надрать задницу инородцам, не навести русский порядок на рынках, тем более, что в засилье кавказцев верит буквально всяк (моя теща верит, и квартирная хозяйка – верит, и друг школьных лет – верит, а это все милые и симпатичные люди). Навести порядок на рынках призвал сам Путин, я только слово «русский» добавил от себя, но какой же еще? Ведь не Евросоюза, правда?

Так что логично, если 4 ноября внук серба Дмитрий Рогозин и полковник в отставке Алкснис хотят возглавить Русский марш, который – минуточку! – не они собирали. Его собрала воля народа или, если угодно, толпы (найдите три отличия) – ну, той части, которой не лень мерзнуть на улице ради идеи. Россия – для русских, вычистим грязь, Ющенко – заплыви своим салом, Саакашвили – сдохни от пестицидного саперави, и только шпротами желают давиться не персонифицированно, поскольку русский человек не помнит, кто там в Латвии главный.

Но вот русская власть (Матвиенко, Лужков) этот марш запрещает, и Путин – не одобряет (а что – одобряет? да ладно!). И прогрессивная общественность аплодирует власти, и раввин (который по версии Конгресса еврейских общин) тоже, и муфтий, и все-все-все.

Я, кажется, – единственный либерал, кто хочет, чтобы Русский марш был разрешен. Потому что мне хочется видеть лицо русской идеи. Почувствовать соответствие формы и сути. Великие вещи ведь случаются неизменно от резонанса, усиления, а не бодания власти со строем, как в пост-сталинском СССР (это точно подметил Давид Самойлов. Он же сказал, что строй у нас сильнее власти).

Наш строй (сакрализированный народом как источником власти, согласно Конституции), если я правильно понимаю, называется так: империя. Империя – это когда личность являются говном по сравнению с государством, а само государство является не наемным рабочим по поддержанию санитарии в местах общего пользования, и не рефери на едином игровом поле, а сверхсмыслом бытия, тотемом. Если будет Россия – значит, буду и я, как писал Евтушенко времен предыдущего империализма.

Конечно, рабы признают себя говном с легкостью, но требуется опиат, наполняющий любовь к империи искренностью. Таковых мне известно три: идея социальной исключительности, религиозной исключительности и национальной исключительности. Первая дискредитирована коммунистами, вторая – прошу прощения, слабостью кишки православия против фанатизма ислама, а третья – вот она: Москва – Третий Рим; Россия, Россия, превыше всего!

По-моему, прелестно – в том случае, если власть разделяет выбор народа и потребляет опий сама. Гитлер же не стеснялся говорить о превосходстве арийцев (мир, не согласный с этим, он завоевывал), а Бен Ладен – об уничтожении иноверных (иноверных он уничтожает и будет уничтожать).

Но поведение российской власти оскорбляет мое эстетическое (историческое) чутье. То есть понятно, что власть, оно же новый менеджмент ООО «Россия», разогнало прежний менеджмент, провело допэмиссию, получило долю в собственности – и все это под лозунгом, что прежний (либеральный) менеджмент только и грабил народ. Но почему бы не отреагировать на заказ народа, взыскующего империи («развал СССР был величайшей трагедией века» – Путин, аплодисменты), по законам империи?

Например, можно Русский марш расстрелять: в народе, требующем от власти силы, это было воспринято бы тепло: так тепло Путин принимал Каримова после расстрела им Исламского марша.

Или встать во главе марша – в косоворотке, на белом коне, хлеща нагайкой инородцев.

И то и другое было бы хорошей, на крови, смычкой власти и народа, и у каждой либеральной блохи было бы время и повод спрыгнуть в демократическое зарубежье, к радости, кстати, пса.

Но если власть запрещает Русский марш, а Русский марш не исчезает, а в буквальном смысле уходит под землю, то дела наши плохи.

Это значит, что топ-менеджмент ООО «Россия» в действительности бьется не за империю, а за монополию на рынке. Потому что хочет жить, как живет топ-менеджмент либеральных демократий, но не отвечать за последствия. И потому не готов с либеральным миром воевать. Его народ призвал кровопролитие учинять, а он чижика съел.

И вот это меня пугает больше всего, потому что съеденного чижика битый и сбитый с толку пес может и не простить – и прыгнуть. И тогда новый топ-менеджер, приведенный толпой (как толпой был приведен к власти Ельцин, во что никак не мог поверить Горбачев), может оказаться из тех, кто ничего не боится, потому что сам из голытьбы, из недокормленных мужчин с окраин, или из наставников недокормленных мужчин с окраин, что выросли из недокормленных пацанов с горящими глазами, не боявшихся громить рынки.

Понимаете?

При таком раскладе ни у кого не будет времени на то, чтобы продать обесценившуюся недвижимость, проскочить под железным занавесом и, переводя дух, обустроиться в какой-нибудь Новой Зеландии, где, как либеральным блохам известно, дивно хорош совиньон-блан, который, если честно, я ставлю как ценность выше империи.

Ужас в том, что менеджмент ООО «Россия», похоже, ставит его выше тоже.

2006

Рублево-Куршевельский склон

Хемингуэй, описывая послевоенную dolce vita – открытие Ривьеры богачами, освоение Cote d’Azure – использовал, если не ошибаюсь, образ рыбы-лоцмана, акулы и прилипалы. Рыба-лоцман открывала неизвестное место, акула-миллионер делала его модным, а рыбки-прилипалы разбалтывали тайну и портили все. Приходилось искать новое.

Я к тому, что русским сезонам Куршевеля, в котором этим январем кое-кто рисковал свободой (пока вы, граждане, кушали оливье), – уже примерно пять лет. Роман Абрамович, в прошлом году передвигавшийся по склонам на меховых охотничьих лыжах – в этом не приехал. Михаила Прохорова, как известно, бросили в кутузку (мне повезло, я успел вовремя смыться). На главной площади Круазетт, где из достопримечательностей раньше была одна карусель, компания «Мегафон» воздвигла ледяную Спасскую башню – спасибо, не в натуральную величину. То есть те, кто злорадствуют по поводу «конца Куршевеля», правы. Новогодняя игрушка, прелестная альпийская деревушка перестала, условно говоря, быть личным открытием горнолыжной семьи Потаниных-Прохорова-«Норникеля» и узкого круга примкнувшего гламура.

«Куршевель» (через «е», а не «а»!) перестал быть паролем клана богатых и красивых – и стал понятием собирательным, стоящим в словаре синонимов напротив «Ксюша Собчак» (Ксюши, кстати, я в этом году тоже в К. не видел). Каждый теперь фамильярен с К., и судит о К., и презрителен к К. – а отчего ж не быть, если там просаживают миллионы, развратничают миллиардеры и катаются на лыжах, инкрустированных бриллиантами?

И ведь лыжи с бриллиантами – от Lacroix – в К. действительно продаются. Тридцать шесть тысяч евро пара. Кто-то их покупает. Но это единственная правда о К. Остальное – миф.

Газета, когда-то бывшая рупором либералов, отводит К. три полосы и пишет взахлеб: самый дорогой курорт в мире! Ски-пасс на подъемники – сорок шесть евро! Занятие ребенка с инструктором – пятьсот евро! Цены в гостиницах – за облаками! (Истерика 98-го: доллар будет стоить тридцать рублей! Нет, пятьдесят! А я говорю, сто, и все мы умрем!) Понятно, никто из писавших в К. не был.

На самом деле русская неделя в Куршевеле, с 2 по 9 января (далее джет-сет перемещается в Санкт-Мориц) – это сезон снижения цен: основной контингент, французы, разъезжаются после рождественских отпусков. Номер в дизайн-отеле Куршевеля-1650 Le Seizena стоит уже не триста, а двести тридцать евро. В самом шикарном и престижном Куршевеле-1850 (весь К. – четыре деревеньки, разбросанные по разным высотам) экономные умники заранее бронируют номера по сто двадцать евро, а приезжающие большой компанией снимают шале: так еще выгоднее. То есть по ценам на проживание – выходит Финляндия.

Кататься на лыжах и вовсе не дорого. Прокат полного комплекта – от двадцати евро за день. В парке Волен под Москвой, в Коробицино под Петербургом придется отдать от пятисот до шестисот рублей за пару часов. Ski-pass, пропуск на подъемники на день – тридцать пять евро (два часа в Сорочанах на выходных). Если кататься после полудня – двадцать пять. Подъемники на учебные горки (а они фантастические, до 1,5 км длины) – вообще бесплатно. Если добавить, что действуют в К. сто тридцать склонов и полсотни отличных подъемников – то обдираловкой покажется Красная Поляна, с ее единственной скучной трассой, чудовищным сервисом и безумными очередями к полудохлой канатной дороге.

Я не хочу сказать, что К. – дешевое место. Но там есть выбор между очень дорогой жизнью, скажем, в отеле Byblos – и жизнью бюджетной. Между устрицами в Le Tremplin и крепами с гран-марнье в соседней блинной. На Рублевке такого выбора нет. Может быть, поэтому наши соотечественники выбирают – и это правда – не блины, а устрицы. С европейской точки зрения, это некоторый перебор, свойственный русским.

Но все же предпочитать устриц – лучше, чем предпочитать спиртное с утра в турецких «все включено».

Хотя с точки зрения европейцев лучше – не перебирать.

– Там правда проститутки стоят тысячу евро?

О господи. Вот как объяснить, что начиная с некоторого уровня, то есть с уровня сардинского Порто-Черво, или генуэзского Портофино, или Кап-Ферра, или Монте-Карло, проституция как таковая – по схеме «я плачу, ты делаешь» – исчезает до пренебрежимо малого числа одиночек. Здесь другие игры, и главная, по точному определению веселого журналиста и пиарщика Карахана, называется oligarch-hunting – охота на олигархов.

Вот прелестная девушка, катающаяся на лыжах с мамой (летом вы их с мамой встретите на пляже Никки-бич в Сен-Тропе): денег у семьи в год ровно на две поездки, но девушка мила, и главное – на выданье. Ну, а в Куршевеле есть, за кого выдавать. Дочки-матери вовсю стреляют глазами, но осмелился бы кто предложить им деньги!

Вот на веранде пьет свежевыжатый сок (четыре с половиной евро, кстати) глава адвокатской фирмы Виталий, который на лыжах и вовсе не стоит. Зато Виталий умеет находить хороших клиентов, среди которых у него сейчас и Пушкинский музей, и Спиваков. Возможно, будет и Прохоров: полтусовки уже говорит о том, что у Прохорова лежит на сохранении забытое Виталием пальто.

Вот знаменитый светский фотограф Левитин, снимающий со вспышкой длиннющими очередями от живота, как немец в землянке: цель его пребывания здесь вообще объяснять не нужно.

Вот дико модный PR-директор Вадим: это он устраивает четвертый год знаменитые «синие» вечеринки Martell, куда стремятся попасть все – но Вадиму надо, чтобы попали кто надо и чтобы модельер Шаров специально для его вечеринки пошил специальную коллекцию (и Шаров честно шьет).

В Куршевеле вообще 95 % русских – в отличие от 95 % иностранцев – на работе, то есть на охоте. Окруженная горами крохотулька-деревушка с пятком пятизвездных отелей и двумя ночными клубами попросту не дает дичи скрыться. И если кто-то из лесных царей готов зафрахтовать самолет, покатать на вертолете над Альпами и подарить на память шубку или кольцо с камушком – то охотница, пожалуй, согласна полезть к такому во л чаре в берлогу. А что? Обычный русский мужик пьян и скучен. А этот – по крайней мере, богат.

А кроме того… вы видели вблизи Прохорова или Абрамовича? Они удивительно молодо и ухоженно выглядят.

Полиции Лиона, пытающейся выдать дичь за сутенеров, остается только посочувствовать.

Русских в К. вычислить проще простого.

Вот пальто от Zileri, под ним пиджак Kiton, под ним пузечко и рубашка Zegna, короткая стрижка, готовность к обороне, взгляд шарит по витрине Omega – наш, из сургутских топ-менеджеров.

Вот старик, черный бушлат, в зубах сигара, выгуливает кривоногого белого бульдога – швейцарец или француз.

Фишка в том, что русские здесь – да, впрочем, и всюду – живут не в свое удовольствие, а напоказ. Точнее, удовольствие именно в том, чтобы напоказ выставлять удовольствие. А европейская идея в том, чтобы получать удовольствие от удовольствия, не мешая другим получающим. У продвинутого, хорошо образованного европейца, вообще, высший шик – понять устройство чужой страны, выучить язык, стать своим и, таким образом, на одну страну обогатиться.

У русских же повод гордости – жить всюду, как в России.

Несколько куршевельских сезонов эта гордость била фонтаном, но все же для внутреннего потребления. Да, пел в ресторане отеля Les Aireles казацкий хор «хавана гилу» для Романа Абрамовича – но ведь не на улице же. Да, лилось в прошлом году из автомобильных динамиков про «желтые очки, два сердечка на брелке» – но в таком варианте Рома Зверь даже как бы и мил, как мило, бывает, потанцевать под «Тату» на дискотеке где-нибудь в Таиланде.

Однако в этом году пошло через край.

Про Спасскую башню я уже говорил.

А «Звери» два часа пели на Круазетт вживую – сцена и звук у них были такие, что Мадонна с Лужниками отдыхают. Тоже, положим, не криминал, но вот через всю сцену тянулся транспарант: «Олигархический ерш дарит зверей простым людям» с портретом мужика, неизвестного самому продвинутому гламуру, за исключением фотографа Левитина, презрительно фыркавшего: «Да это ж Ершов, детка! Считай, что Прохоров!» И резал глаз не плакат, а то, что никто не удосужился перевести его на французский.

И означало это, что олигархические ерши говорили всем местным сомам в куршевельской заводи: а пошли вы все на. Это наше. Мы платим бабло. И ведем себя, как у себя, где бабло побеждает что угодно – хоть добро, хоть зло.

…Я не хочу утверждать, что этот перебор был причиной известных событий, связанных с арестом двадцати шести россиян. Более того, я абсолютно уверен, что в Европе жизнь в пределах закона охраняется тем же законом.

Но версия у меня есть: все же наши перебрали. С детонировал о. Нарочито показная гульба оказалась последней каплей. Ну, а материал кой-какой уже имелся, и решили проверить, невзирая, как говорится, на. В Европе на материальное и социальное положение полиция, знаете ли, вообще не взирает.

Те русские, что поедут на следующий год в Куршевель, будут это помнить очень хорошо. Настолько хорошо, что русский Куршевель – от души, громкий, навынос – скорее всего, позабыт.

Отличный, сытый, буржуазный, прекрасный горнолыжный курорт разбит в качестве русской хрустальной мечты.

Появится новый смысл поехать туда: наконец-то от души покататься. К нам, кстати, местные там относятся исключительно хорошо.

2007

Время толпы

В Лондоне в 2008-м прошла четвертая по счету «Русская зима». На Трафальгарской площади было людно, пьяно, шумно, гамно. В общем, так, как на любой российской площади во время праздничных дивертисментов.

– Ну, – говорили мои информированные знакомые, – в Лондон на пару дней сгонять, конечно, приятно. Но какая в этом году, к черту, «Русская зима»? Колушев попал. Посмотри, что с Англией творится. Напрасный труд. Увидишь – никого у него в этом году не будет.

И другие знакомые загадывали, что «Колушев попал». И что я вместе с ним попал тоже.

– Ты хоть себе эту «Русскую зиму» представляешь? Надежда Бабкина, пара хоров, песня и пляска, Дима Билан и какая-нибудь «Фабрика звезд» номер сто. Славься, славься, Советский Союз.

– Ну, там еще будет Бартенев, – слабо отбивался я, – и Кинчев.

– Этих там только и не хватало! – взмахивали руками знакомые. – А группы «Лейся, песня», часом, не предполагается?

Я отводил взгляд. Там предполагалась группа «Земляне». А также «Фабрика звезд» и просто «Фабрика» с Сати Казановой. Но мне ужасно хотелось защитить Колушева. Вы бы что запустили в центр Лондона в качестве собирательного образа России? Предполагаю, что то же бы самое – половецкие пляски, песни с посвистом, чуток попсы, немножко рока, конферанс от Comedy Club. Это и есть сегодня Россия в культурном пространстве, и по-другому ее не представить – если только не организовать сводный хор сотрудников ФСБ (всех вместе взятых) или не залить Трафальгарскую площадь нефтью. Потому что по-иному визуализировать предметы национальной гордости россиян, то есть престолонаследие и стабильность, не получится. Даже у Колушева. Особенно, когда в России закрывают «Британский совет» и третируют британского посла.

Сергей Колушев, если кто не знает, – наш человек, живущий в Лондоне. Он возглавляет фонд Eventica, проводящий «Русскую зиму», а также Российский экономический форум. Ну, и кое-что еще по благотворительным мелочам. То есть внимание: лицом страны по имени Россия в Великобритании уже который год подряд занимается никакой не МИД, не администрация президента, не конгресс соотечественников или русских общин, а частное лицо. И поэтому лицо державы, который год поднимающейся (в собственных глазах) с колен, выглядит настолько ухоженным, насколько Колушев и Eventica соберут денег, чтобы устроить на площади праздник.

Денег, говорят знающие люди, в этом году удалось собрать немного. Колушев ведь не может, как Росприроднадзор или налоговики, напомнить бизнесу про социальную ответственность. А те, кто могут напомнить, занимаются ухудшением российско-британских отношений.

Бедный, как Йорик, Колушев.

Но я бы, конечно, соврал, что летел в Лондон из сочувствия. Я летел понять, зачем в эту недружественную официальной России страну едут и едут русские граждане? Зачем они едут туда, где разовый проезд на метро стоит, в пересчете, двести рублей, а зарабатывать в час (после налогов) они будут примерно двести пятьдесят? Где цены на жилье такие, что в эмигрантской газете «Англия» в двадцати четырех частных объявлениях предлагают снять угол, в ста восьмидесяти – комнату, и лишь в трех – отдельное жилье? Где без английского языка нет шансов подняться по социальной лестнице? Где невкусно – и на ходу – столуются и безвкусно одеваются? Кто эти русские люди, которых четыре года назад в одном только Лондоне было двести тысяч человек, а теперь уже двести пятьдесят? И что значит для них оставшаяся на материке Россия?

Концерт начинался в полдень. В Лондоне, для сведения, нет ни главной площади, ни центральной улицы (по скучнейшей Пикадилли гулять может только Лайма Вайкуле). Лондон – союз сотни самостоятельных районов, в каждом из которых есть своя хай-стрит – главная улица. Вот и Трафальгарская площадь не главная, хотя весьма известная. Здесь – Национальная галерея, за углом – Вест-Энд, Чайна-таун и Сохо, за другим углом – Британский музей с египетскими мумиями. На «Трафальгарке» принято устраивать массовые празднества – китайский Новый год, например, или гей-парад. Отсюда хороший вид вниз к Темзе, на псевдосредневековый Биг-Бен.

Пока на сцене поют детишки из лондонских русских школ (родители умилены, их можно понять), я гуляю по площади. Здесь торгуют горячим вином – сто семьдесят пять рублей и, в ту же цену, пивом «Балтика» и пельменями числом шесть штук за порцию: плата за экзотику. Из русских в этот час – в основном брежневская эмиграция (диссидентура распознаваема по старомодным бородкам), но иностранцев – полно. Индусы в чалмах, мусульманки в пенджабах. Едят пельмени и blini. Покупают матрешки с лицом Путина. Спрашивают, что значат надписи на продающихся майках. Решительно невозможно объяснить им сакральный смысл «Россия – сделано в СССР». Много ветеранов войны. Для них Колушев накрывает отдельный стол в соседнем «Хилтоне». Ветераны ухожены и благообразны. Я смотрю выступление бурятского ансамбля танца «Байкал» (выполняющего роль половецких плясунов, им много хлопают), Надежду Бабкину со «Славянами», но на Марке Тишмане из «Фабрики звезд» ломаюсь и убегаю взглянуть на Учелло в National Gallery. Государственные музеи в Великобритании бесплатны, и можно позволить роскошь зайти ради одной картины. По пути я сталкиваюсь нос к носу с приехавшим мэром Кеном Ливингстоном. Приехал он на метро. Он и на работу ездит на метро, поскольку в новом здании мэрии – «кривом яйце» по проекту Фостера – мест на служебной стоянке сделано намеренно мало. Кен агитирует за общественный транспорт личным примером. К нему подходят и просят сфотографироваться, причем в обнимку. Кен не возражает. Двести пятьдесят тысяч русских – часть лондонской экономики. Точно так же он приезжает приветствовать и китайцев, и лесбиянок с геями. Everyone is a Londoner, «каждый – лондонец», как гласит надпись на одном из лондонских билбордов.

Когда я выхожу из музея, на площади что-то меняется. Выглядывает солнце, на сцене – шоу Бартенева «Аквааэробика», где затянутые в латекс фрики швыряют в публику резиновых крокодилов и пенопластовые гитары. Впрочем, не то.

– Ladies and gentlemen, – звучит со сцены, – you are really welcome for the fourth traditional Russian Winter festival!

– По-русски, мля, давай! – раздается в ответ из толпы.

Это уже не брежневская, это современная эмиграция, которая прибывает и прибывает. У мужиков в кожанах жесткий взгляд.

– Да. ал я эту работу пластера, – раздается рядом со мной, – пошли пивка …банем.

«Пластер» – штукатур. Здесь дорог ручной труд. Покрасить дверь – пять тысяч рублей. Правда, почти столько же придется отдать за комнату Причем в неделю.

Когда раздается «Земля в иллюминаторе», публика начинает подпевать и кричать «Россия!». Появляются очереди за пивом, триколоры в руках, а матюжки крепчают. Я не придумываю – ведь в той многотысячной толпе не было петербуржцев (потому что они если и эмигрируют, то в Москву), и не было москвичей (им нет смысла эмигрировать). Там были Тамбов, Воркута, Челябинск, Хабаровск, там была «Россия минус две столицы», которую москвичи либо не знают, либо идеализируют – пришедшая под колонну Нельсона без английских знакомых, выпить пива, отвести душу. Там даже Диму Билана встречали, как мне показалось, не очень – потому что он совершил грубый промах и пел по-английски.

– Че они, мля, бормочут? – раздавалось рядом, когда со сцены говорили без перевода. Я не удивлялся: все та же газета «Англия», опросив своих читателей, узнала что 10 % не говорят по-английски совсем, а еще 30 % говорят на «двойку» и «тройку».

– Россия! Россия! – бушевала толпа, особенно когда прозвучал гимн, а потом прогремела «Калинка», и над площадью при +10 пошел искусственный снег.

– Пусть чурки местные нос не задирают, – сказал рядом со мной угрюмый парняга. – Россия!

Я бы соврал, написав, что так говорили все на площади. Но многие, как говорится, сочувствовали. Я вспомнил, как в аэропорту Хитроу, в очереди на паспортный контроль кто-то буркнул: «Ане пустите – мы вам газ перекроем!» – и все засмеялись. Все понимали так, что если Россия перекроет газ, то мир встанет на колени. То, что если она перекроет, то останется без денег, понимали, похоже, немногие. А может, большинство было согласно терпеть безденежье ради стоящих на коленях иноземцев.

Когда все окончилось и отпел свое Кинчев, Лондон от Ковент-Гардена до Даунинг-стрит говорил по-русски.

– Ой, как хорошо Костенька сказал, – «желаю вам любви в эти смутные времена!». Так любви в Лондоне не хватает! – говорила женщина средних лет подруге.

Я шел за ними. Они вошли в дверь шалманчика Mr. Wu, где за двести пятьдесят рублей можно набрать китайской еды до отвала. Все столики были заняты русскими, я сел вместе с женщинами, мы встретились взглядами, я кивнул:

– Как вам здесь?

– Нормально. Здесь побывала – и полегчало. Понимаете, англичане как-то без душевности живут.

– А с языком у вас как?

– Да мне уж поздно всерьез учиться. Неправде, не очень он здесь и нужен.

Я промолчал, потому что понимать душу другой нации без языка, и правда, невозможно.

– А у вас там что, как? Мне так Путин нравится! Порядок навел. Наконец-то мы перестали на весь мир унижаться, а то стыдно было смотреть.

– У нас Британский Совет закрывают.

– Говорят, там шпионов много.

Я снова промолчал. Вряд ли женщина узнала о шпионах через программы ВВС или Sky News. Из них она бы, скорее, узнала, что Британский Совет за всю историю существования закрывался лишь в Иране и Мьянме. Она, вероятнее, смотрела «Первый», «Россию» и НТВ по рекламирующейся среди эмигрантов приставке Simply TV. Праздник русской зимы оканчивался, перетекая в эмигрантские будни.

Не желающие изучать местный язык и следовать местным обычаям иностранцы, не желающие также и возвращаться на Родину – явление, с которым давно столкнулись многие страны мира, причем Великобритания и Франция столкнулись трагически.

В России такие общины наблюдаются среди гастарбайтеров, но обособленность русских общин за рубежом – явление новое. К чему приведет нежелание иностранцев ассимилироваться – вопрос открытый.

Это не означает, что Сергею Колушеву следует оставлять свои старания по проведению в Лондоне «Русской зимы».

В конце концов, в этом году там видели Наталью Водянову, Василия Ланового, Алексея Смертина, Вячеслава Никонова. Говорят, видели и дочку министра иностранных дел России Сергея Лаврова. Вполне может быть.

Пока отец ведет битву с Великобританией, она получает образование в Лондонской школе экономики.

2008

Стать иным в желаньях

То, что братство богатых не есть союз разжиревших сумасшедших вдалеке от меня, я осознал, когда мой бывший подчиненный, младший редактор Рома спросил, не продает ли кто соток тридцать в ближнем Подмосковье: он хочет строить дом.

Челюсть (моя) выпала. Я ценил Рому за полную (во всех смыслах) безбашенность, позволявшую гонять на сноуборде по совсем уж отвесным скалам – и за умение жить на свою зарплату, причем с женой и ребенком. Поэтому мягко, чтобы не нервировать, я объяснил, что на рынке почем. И получил в ответ, что цены известны, но не волнуют, поскольку получено наследство. И Рома меняет работу. А жить хочет именно домом. Пустяки, дело житейское.

Обратите внимание: все больше наших знакомых, друзей, коллег получают наследство, вырастают до топ-менеджеров с приятными годовыми бонусами, удачно вкладываются в недвижимость или акции. Или просто накапливают достаточно, чтобы не только получить заветное (машина, квартира, дача), но и жить на процент с инвестиций. После чего незамедлительно сталкиваются с вопросом: зачем жить? Это и есть кризис реализованных желаний, он же – бешенство с жиру, пусть даже вам ваш жир таковым и не кажется. Но если в вашем гардеробе ни у одной вещи нет шанса быть заношенной до дыр – значит, и вы на этом пути. Вот в качестве ориентира несколько возможных исходов.

На моем столе стопка приглашений в частные школы танца. Презентация – в московском «Марриотт». «Мы можем вам предложить занятия в малых группах, где вы не будете ощущать социальной неловкости». Я, как блондинка, включившая приемник на фразе: «Вы слушаете “Русское радио”», готов воскликнуть – и как только они догадались?!

Да, я дико хочу научиться танцевать. В этом же мне признавался совладелец знаменитой на всю страну корпорации N. Потому что горный велосипед, горные лыжи, сноуборд и ролики мы с ним уже освоили.

Первое, что бросаются делать люди, столкнувшиеся с достаточностью (уж не говорю: избыточностью) средств, – это получать недополученное в детстве, а в советском детстве мало кто получал в подарок скейтборд. Неудивительно, что, например, депутат и шарикоподшипниковый магнат Олег Савченко, скопив первые миллионы, построил на них скейтпарк «Адреналин», причем замышлял его вовсе не как бизнес-проект: надо же было самому где-то оттягиваться.

Посмотрите, кто гоняет на досках по целине на Красной Поляне, кто знаток ледниковых трасс Леха и Зельдена? Вовсе не младший редактор Рома, у которого на такую поездку нет (точнее, до получения наследства не было) денег. А сорокалетний мужчина с вполне себе пузиком и задиком. И он, конечно, объясняет потребность в экстриме необходимостью разогнать стресс – но на самом деле, катя с горы, превращается в собственных глазах в шестнадцатилетнего Рому. Потому что в свои шестнадцать он спал на раскладном диване «Наташа» под верблюжьим одеял ком, копил деньги на фотоаппарат «ФЭД» и бывал бит хулиганистой пацанвой.

Еще примеры? Пожалуйста. Однажды я попросил маленьких мальчика и девочку нарисовать замок и принцессу. Что вы думаете? На рисунках обнаружились до боли знакомая фазенда с Рублево-Успенского шоссе и красотка, неуловимо напоминающая Ульяну Цейтлину, образцовую девушку из той же топографической зоны. Дело не в том, что ныне все детские сказки подсмотрены на ТВ. А в том, что образцовые герои взрослого телеэкрана вышли из сказок детских. Остроконечная башенка, высокий забор, «английская» расстекловка – да просто хозяин в детстве мечтал о рыцарских битвах, а ему дарили набор железных, крашеных серебрянкой солдатиков (пулеметчик лежащий – 2 шт., стрелок с колена – 1 шт., мотоциклист – 2 шт., отлиты плохо и падают). А у каждой второй Ульяны Цейтлиной множится коллекция дорогих фарфоровых кукол. Надо ли объяснять, почему?

Гиперкомпенсация за голодное детство – не худший вариант использования появившихся денег. В конце концов, рублевские дворцы уродуют пейзаж меньше брежневских «панелек». Ну да, есть некоторая инфантильность вкуса (до райтовского «дома на водопаде» наши нувориш (к) и не дотянулись) – но в принципе, и это терпимо, пока в памяти не иссяк запас детских верблюжьих одеял.

У меня накоплен целый набор историй, повторяющих с вариациями тему, однажды сыгранную на сцене собственной судьбы Владимиром Яковлевым, владельцем и создателем издательского дома «Коммерсантъ». Продав лет десять назад «Ъ» за миллионы, смешные по нынешним дням, но вполне серьезные по тогдашним, оставив жене в подарок журнал «Домовой», он вдруг сгинул, пропал, исчез. Не то чтобы совсем (ходили глухие слухи, что он то ли медитирует в Тибете, то ли расширяет сознание на Ибице) – но просто спикировал куда-то прочь из того слоя, где варятся большая история, большая политика, большие деньги.

Явление, при котором человек сознательно идет на понижение социального статуса ради душевного комфорта и, простите за банальность, радости бытия, не у нас зародилось, а потому обозначается английским словом downshifting, сдвиг вниз.

Вот, по слухам, сидит на подмосковной даче и читает Бунина Ксения Пономарева – бывшая глава ОРТ. Годы Ксении Юрьевны, по нынешним временам, вполне девичьи, так что работа возле, а то и внутри Кремля ей бы нашлась. Однако ж нет. Вынырнула на поверхность однажды, когда создала «Столичную вечернюю газету», проект лопнул, и – снова Бунин.

А вот, по другим слухам, в лондонском Ноттинг-Хилле в собственном доме читает милновского «Вини-Пуха» (почитаемого за образчик дзэна) Игорь Малашенко – помните, был такой глава НТВ, поклонник гольфа и любимец либеральной интеллигенции? Злые языки на русском и английском языках утверждают, что особняком-де от Малашенко откупились за выход из российской политики, но суть не в этом, а в том, что он согласился на несомненнейший downshifting. И видел в нем, вероятно, смысл. В отличие от своего бывшего подчиненного Леонида Парфенова. Которому, быть может, тоже что-то там предлагали.

Кстати, кто вообще весь этот богатый русский Лондон, русские Пайтсбридж, Кенсингтон, Челси? В известной степени – дауншифтеры. Как, например, бывший всесильный глава кремлевской администрации Валентин Юмашев, которого теперь только и встретишь, что в роли зрителя на Russian Rhapsody во время Российского экономического форума. Слушает Казарновскую, кушает салатик.

Есть и менее известные люди, сделавшие дауншифтинг после продажи бизнеса. Их рассказы как под копирку: достало все, я ходил(а) под статьей, я ходил(а) под братками, я ходил(а) под гэбэшниками и ментами, я ходил (а) с охраной, и на Старую площадь в том числе. Задолбало, пришло время выйти из игры. Что делают вышедшие? Путешествуют, в том числе и на всякие экономические форумы. Растят розы. Обустраивают прикупленную недвижимость. Занимаются сыновьями или внуками. Пишут мемуары (в ЖЖ бы их, в ЖЖ!) и читают мемуары других. И часто смотрят на мир тем взглядом, каким смотрит старый вояка на построение новобранцев на плацу. Но в строй, что характерно, не возвращаются. Разве что уж совсем кончатся деньги. Как, опять же по слухам, это произошло с Владимиром Яковлевым, в 2006-м неожиданно объявившимся в Москве и даже с какой-то бизнес-идеей.

Гэп-тревеллерами в Европе называют людей, которые прерывают на год привычный ход жизни (gap – пробел, разрыв) и отправляются путешествовать, чтобы разобраться в себе и в мире. Категорий гэп-тревеллеров в мире три: первокурсники университетов, сразу же берущие академотпуск (это популярно в Англии среди вчерашних школьников, измученных сдачей A-level, единого госэкзамена). Научные работники, контракт которых включает накапливающиеся допотпуска, за семь или восемь лет капитализирующиеся в дополнительный год, который можно не проводить в лаборатории. А третья – топ-менеджеры, в минуту смертельной усталости осознающие необходимость длительного, но полного отхода от бизнеса и от текучки.

Признаться, я считал гэп-тревеллинг полнейшей для России экзотикой (студенты? Кандидаты наук? Ха!), причем и для бизнесменов тоже. Пока однажды мне в эфир не позвонил симпатичный дядечка, бывший военный, а ныне владелец строительной фирмы числом в двести работников. И сказал, что продает долю в бизнесе и едет на год сначала в Италию, а потом во Францию. Учить язык и учиться в школе сомелье.

– Я что-то вас плохо после начальников в роли рантье-сомелье представляю, – признаться, хмыкнул я тогда в микрофон.

– А я полностью из бизнеса и не выхожу, – парировал он. – Просто мне нужна большая передышка. Может быть, через год признаю, что моя идея была пенсионерской, и вернусь к строительству. А может, стану по вечерам работать сомелье в собственном ресторане.

Гэп-тревеллинг, таким образом, – это такой дауншифтинг со страховкой от полного ухода из большого исторического времени. Но с гарантией новых впечатлений. И что-то подсказывает мне, что сомелье-строителей у нас будет все больше и больше.

И все же: гиперкомпенсация, дауншифтинг и гэп-тревеллинг – это все, как Белинский бы сказал, благоуханные цветы на теле русского богатого класса, который в массе своей занят не благоуханным садоводством, а – правильно! – обильным, повсеместным и безудержным потреблением. Которое, однако, имеет свой механизм и свое устройство, отличающееся от общепринятого.

Это только дилетант покрутит у виска, узнав, что Роман Абрамович закладывает на стапелях уже четвертую яхту. И только продвинутый дилетант решит, что Абрамович после «Ле гранд бле» купил «Пелорус» по причине уродливости первой (певица Ширли Басси, исполнительница песенки «Привет, большой транжира», заявляла местной прессе, что «Ле гранд бле» испортила ей весь вид из окна квартиры в Монте-Карло).

На самом деле, Абрамович покупает яхту за яхтой по той же причине, по какой модная студентка меняет дважды в год гардероб и рыдает безутешно, если в нем остается только оранжевое с зеленым, в то время как носить предписано коричневое с розовым.

Система, диктующая не просто модный стиль жизни, но постоянно меняющийся, причем так, что не успевший уловить изменение превращается из правильного парня в позорного лоха, называется гламур. Смысл гламура – именно в этом, а не в сверкающих стразах от «Сваровски». Ничто, кроме гламура, не способно объяснить, почему важно, и даже жизненно необходимо, тратить пол миллиона евро на крепящийся на руку предмет, физическая функция которого сводится к показу времени, пусть даже предмет и называется «Вашерон Константин» и представляет собой часы-скелетон в платиновом корпусе с двойным турбийоном. Но гламур преспокойно объясняет и это, и то, почему вслед за покупкой «Вашерон Константина» необходимо приобретать последнюю «Омегу»: ведь «Омега» только что в Кран-Монтана, или Санкт-Морице, или где еще из jet-set списка провела презентацию нового механизма (а это в часовом мире большое событие).

Некоторое время назад Жак Y., известный международный управленец, стены немаленькой квартиры которого увешаны с пола до потолка Бакстом, Добужинским, Сомовым и прочими мирискусниками, сказал, слушая в пол-уха какой-то там струнный квартет: потребление рано или поздно упрется в предел, а духовное развитие безгранично.

Я тогда повелся на красоту фразы, но теперь вижу, что Жак ошибался.

Потребление (неважно чего: вина, машин, самолетов, сигар) тоже бесконечно. За часами с турбийоном следуют часы с формулой времени, за бутылкой выдержанного помроля следуют магнумы с «Шато Петрюс». А гламур – это такое устройство красивой жизни, при котором в тот момент, когда что-то становится дико модным и желанным для большинства, оно тут же выходит из моды. И входит в моду другое.

И все же: есть, представьте себе, люди, которым большие деньги помогли осознать одну важную вещь. А именно: их миссию в мире. То есть для осознания своей миссии никакого богатства не нужно, но зачастую без денег эту миссию трудно выполнить.

Потому что миссия обычно состоит в изменении мира: чего бы стоило миссионерство британских колонизаторов, их распространение англо-саксонских ценностей, без денежной мощи империи?

Людей, осознающих, что от них зависит изменение мира, среди богатых не так уж и мало. Миссионером был Ходорковский. Даже если верно то, что он подкупал депутатов, пытался прийти к власти, и за это его посадили, он вряд ли пытался прийти к власти ради умножения миллиардов. Скорее всего, думал об изменении природы власти в России – но кто бы из, что называется, приличных людей сегодня ее не изменил?

Упомянутый Жак Y. таких глобальных задач не ставит, зато, по причине безудержного меломанства, спонсирует один из классических квартетов, а также входит в многочисленные общества друзей российских музеев, членскими взносами укрепляя их финансовую базу.

Дмитрий Зимин, основатель «Вымпелкома» и самый знаменитый российский пенсионер-мультимиллионер, основал и контролирует фонд для одаренных детей, которым ничем не может помочь государство. Полагаю, благотворительностью он занялся не ради откупа от общественного мнения (или от налоговых инспекторов). Похоже, критике государственной образовательной системы он предпочел непосредственное влияние на систему.

Я не говорю, что так должен поступать каждый, но это дико симпатично мне. Хочешь изменить мир? Для начала вымой посуду на собственной кухне. А для этого заработай на квартиру, где эта кухня и будет находиться.

Когда я писал этот текст, пискнувший телефон принес sms из Бомбея от моего теперь уже взрослого ребенка, устроившего себе гэп-тревеллинг, пусть пока его доходы и несопоставимы с размером наследства, которое он однажды получит. «Совершенно дикий город. Утром час ехали через чудовищные трущобы, никаких правил, бешеные толпы людей и резкие запахи. Сейчас лежим в снятой на несколько часов чиповой комнате и приходим в себя. Обнимаю». И понял, что не про все варианты в жизни после денег упомянул.

Потому что есть еще эскапизм – полное бегство от цивилизации, когда абсолютно успешные люди зависают навсегда в Индии, смешиваясь с толпой, или просто курят бамбук на пляже в Гоа.

А есть полная смена профессии, когда управляющие хедж-фондов становятся инструкторами по дайвингу или сноубордингу, и опять же видят в этом смысл.

Ведь деньги – это энергия, которую ты накопил. Ею можно разрушать города (как разрушается сейчас старая, двухэтажная Москва где-нибудь в районе «Белорусской»), а можно создавать планеты.

Единственное, что глупо делать, добравшись до больших денег – это преумножать их ради преумножения. Хотя… это тоже, пожалуй, вариант.

Хотя и совершенно другая тема.

2007

Гламур: идеология победивших углеводородов

– Некоторые эксперты утверждают, что в современном обществе нет идеологии, поскольку она не сформулирована явным образом. Но это заблуждение. Идеологией анонимной диктатуры является гламур.

Виктор Пелевин, Empire V

Вопреки расхожему мнению, гламур – это не пайетки, Куршевель и леопардовые стринги от Cavalli с бусиной в заду.

Речь о вещах серьезных, и Пелевин прав. Что бы ни писали партии в своих программах, как бы ни ругали их ехидники за отсутствие хоть каких идей, – главной и тотальной идеологией современной России является торжествующий гламур. То есть нарочитое, показательное и шикарное потребление. Гламур, с одной стороны, избыточное потребление поддерживает, а с другой – одухотворяет. Точно так же марксизм поддерживал и одухотворял социальный передел в 1917-м.

Именно показное безоглядное потребление и делает нас сегодня единой нацией: от Романа Абрамовича, покупающего четвертую океанскую яхту, до бедной студентки, хватающей на распродаже третий топ со стразами.

Здесь возникают, как минимум, два интересных вопроса: насколько широко гламур по(за) – разил Россию? И второе – почему именно нас?

Все эти очевидные, на взгляд стороннего наблюдателя, вещи все еще кажутся малотусующему россиянину какой-то экзотикой, пусть он и сам насквозь пробит гламуром, будь то страстная мечта о внедорожнике-джипе (о господи, и это для поездок по городу?!) или ожидание фуршета на день рождения фирмы – который, по идее, должен являться городским вариантом пикника, но оборачивается неизменно смесью халявы, попсы и обязательного (в Москве) фейерверка.

Кстати, и бесконечные поиски среднего класса (по безнадежности сравнимые с поисками Грааля) у нас ведутся по той причине, что средний класс ищут в системе классических буржуазных координат. Но сегодня в поведении различных социальных групп в России нет иного смысла, кроме стремления к еще большим деньгам и еще большему потреблению. И уж совсем глупо искать политическую силу, выражающую интересы того или иного класса. Политика в России сегодня – это инструмент, позволяющий его владельцу получить внерыночный доступ к материальным ресурсам и, следовательно, к квартире на Остоженке, дому на Рублевке, отдыху на Лазурке. А уж гламур объяснит, почему Остоженка круче Полянки, Рублевка – Ленинградки, а Лазурка – Берега Басков, и заставит страдать, коли ошибся с выбором. Как он заставляет домохозяйку испытывать нравственные страдания от сочетания полусапожек с юбкой, поскольку убогость этого сочетания ей только что разъяснила Ксюша Собчак.

А раз так, то вместо споров о том, как нам обустроить Россию, давно пора переходить к дебатам, как нам обустроить гламур: они будут не менее страстными, но более практичными.

Издеваюсь? Нисколько.

В ноябре 2006-го на бизнес-конференции РБК в Шанхае проходили две дискуссии, посвященные отношениям бизнеса и СМИ. Первая относилась к бизнес-прессе непосредственно, шла в рабочее время, вел ее глава «Коммерсанта» Андрей Васильев. Однако сказать, что народ на нее валом валил, было бы преувеличением.

Вторую же секцию, посвященную гламуру и глянцу, перенесли на вечер, на время ужина на кораблике, когда приятно не обсуждать проблемы, пусть и гламурные, а любоваться сияющими в ночи небоскребами Пудонга, попивая себе винчишко и хватая палочками жареный бамбук.

Однако что бы вы думали? Именно на это обсуждение пришли ну просто все. Что там пришли! Опережая намеченных к выступлениям в прениях певицу Цой, владелицу ресторана «Марио» Курбатскую, продюсера Шульгина, к микрофону прорвались вдруг политик Томчин и политолог Бунин, светская хроникерша Антонова и банкирша Парамонова. Нет, вы можете себе представить первого заместителя ЦБ, с жаром защищающую гламур? Я вот тоже не мог, пока не увидел.

Причем страсти кипели так, как кипят сегодня разве в московском клубе «Билингва», популярном среди студентов и блоггеров – единственном, насколько мне известно, месте, где могут драться до крови остатки независимых депутатов с каким-нибудь Движением против нелегальной иммиграции.

До сих пор жалею, что не взял в Шанхай диктофон. Потому что говорилось в дискуссии и о том, что гламур – это компенсация за голодное советское детство. И что давно существуют несколько гламуров: появился, например, чекистский гламур (это когда часы у тебя на правой руке, а костюм от Zileri или Zegna, а ушанка «политбюрошная», а девушек ты любишь гулять в «Дягилеве», но больше всего любишь, конечно, нашу советскую Родину. И еще президента).

Там много еще чего было сказано – и про гламур как систему распознавания «свой-чужой» (чтобы внутрь «наших» не прошмыгнули те, кто, скажем, банально разжирел на ремонтных подрядах: мы же приличные люди!). И про то, что гламур – это состояние общества, в котором секс постепенно подменяется сексуальностью, то есть действие – образом действия, глагол – наречием.

Но повторяю, ни по какой другой теме, включая тему иммиграции, я не слышал таких яростных выступлений.

Кстати сказать, и в иммигрантах мы видим чужаков все по той же причине: они вне нашего гламура. Им бы на жизнь заработать.

Какая бы из теорий ни была верна, любой непредвзятый путешественник согласится, что у гламура в России особый размах. Ну да, есть небрежное умение итальянца навернуть шарфик поверх пиджака – но это не значит, что шарфик должен быть непременно от Paul Smith. Есть французское умение получать наслаждение от жизни – но, опять же, с показным потреблением это не связано. Или вот в Лондоне, когда в кинотеатрах на Лейстер-сквер премьера – там, конечно, и лимузины, и красные дорожки, и шампанское, и платья от Гальяно в жемчугах – но только для узкого круга celebrities, мира звезд. А зрителям по другую сторону сцены никакой Гальяно и в голову не придет, они одеваются в Mad House, где самая дорогая шмотка – долларов 25. У нас же, если верить Romir Monitoring (опрос 2005-го, накануне Russian Fashion Week), и у беднейших, и у богатейших в чести одни и те же бренды. На первом месте – Dolce & Gabbana. Далее – Armani, Versace… Разница в том, что бедные покупают китайский фальшак на оптовом рынке, а богатые – подлинник в бутике.

Повсеместность русского гламура объяснима, с моей точки зрения, единственной вещью. Российские писаные законы и официальные заявления все больше превращаются в ширму, картонную декорацию для реальных и быстро меняющихся правил игры. Что само по себе уже дает повод для театральной условности, со всем ее фальшивым золотом и блеском. Верите ли вы главному санитарному врачу Онищенко, когда он клеймит токсичность французских вин и пестицидность грузинских? Верите ли вы природоохраннику Митволю, что, требуя сноса домика над рекою, он радеет о чистоте водоемов?

Нет, их слова – декорация. Точно так же, как розовые галстуки самого Митволя, которого следует воспринимать как веселого циника, персонажа светских хроник и фигуру чужого эндшпиля.

Реальное же устройство современной российской жизни таково, что больше всего напоминает жизнь на зоне: оглянитесь вокруг.

В реальности в нашей повседневности вместо среднего класса есть класс честных мужиков, или честных фраеров, которых особо не трогают, потому как с их труда кормятся все, а против неписаных правил они большей частью не протестуют. Есть класс надсмотрщиков – силовиков и кое-кого из правительства, из числа аффилированных с силовиками. Есть беспредельщики – это менты. Есть воры в законе – бизнесмены, которые платят дань силовикам. Есть класс опущенных – это политики, которые доставляют удовольствие ворам и надзирателям. (Идея не моя. Опять сошлюсь на Пелевина: «Какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами б… и провокатор. Потому что если бы этот человек не был б… и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил – там три кольца оцепления с пулеметами».)

И вот тут многое непонятное в загадочной русской душе становится понятным. Почему для езды в городах европейцы приобретают маленькие автомобильчики, а у нас – гигантские внедорожники (что может быть гламурнее Range Rover с блондинкою за рулем?)? Казалось бы, и там и там проблемы с трафиком и парковками. Однако в России удобство пользования машиной вовсе не в передвижении, а в зримом повышении зонного класса: из мужика – в вора в законе или надсмотрщика (это ведь их джипы летают как хотят, правда?). А гаишники, понятно, следят не за безопасностью, а за своим статусом, для подтверждения которого беспредельщику положено хватать любого из низших каст и творить беспредел. Именно по этой причине они трясут дряхлые «Жигули» (низший сорт честных фраеров) и джипы с фраерами, косящими под фараонов: получи, обман раскрыт. И пригламуренная девушка, с ее голым пузиком и пирсингом в два карата, претендует на статус подруги олигарха, а вовсе не несчастной шалавы, устремившейся на подработки древнейшим способом в ночной клуб. И правильный гламурный чекист из бандита, крышующего бизнес под видом службы Отечеству, тоже ведь превращается в современного, тонкого, практически богемного персонажа, звезду своего жанра, которому можно простить и пускание золотых стерлядок по венам, и какую-нибудь, надо понимать, «гусеницу», так убедительно описанную Сорокиным в «Дне опричника».

А еще надо учесть, что особая пикантность ситуации – в нестабильности, состоящей в том, что «черная» зона может стать «красной» (что за последние семь лет и случилось). Поэтому гламур в России – необходимость. Это повсеместная и абсолютная маскировка: мы тут все богаты, прекрасны и молоды, мы веселимся и счастливы. Только так можно не сойти с ума при взгляде на добывающую в немыслимых количествах углеводороды, но до сих пор очень грязную страну, где учитель на госслужбе получает недостаточно для воспроизводства собственного белка, и при этом врет, что другого дохода у него нет.

И сдается, это все мы уже проходили. Последний раз систему, равноценную всеобщей гламуризации страны, мы имели в СССР при Брежневе, когда тотальной и повсеместной идеологией был вещизм.

Так случилось, что пару лет я проработал в одном вполне себе гламурном журнале. Вначале гламур со всеми его правилами (на вечеринку вовремя приходят лишь лохи; дресс-код соблюдают они же; тебя должен знать в лицо фейс-контроль, а не устроитель вечеринки) мне казался правдой. Потом – сном. А сейчас – просто очень удобным индикатором. Чем больше в России «Бентли» с украшенным бриллиантами рулем, тем больше в России лжи, но тем и меньше шанс пролиться крови. Если лжи и сопутствующей ей роскоши будет через край, то нас ждет судьба, условно говоря, древнего Рима, павшего перед новой и ничуть не заботящейся о матблагах религией (надо ли говорить, как гламурна нынешняя православная церковь с ее золотыми иконостасами и бриллиантовыми панагиями на выях патриархов!). Это не самый плохой выход: конечно, погибнем, но про нашу гибель снимут сотни фильмов и напишут тысячи книг.

А если ложь постепенно начнет отмирать, заменяясь свободой, братством и равенством перед законом, если неписаные правила обретут вид писаных, а писаные – будут обязательны к исполнению, то гламур постепенно скукожится и уползет туда, где его ареал обитания: к кино– и поп-звездам, богеме и эксцентричным миллионерам, вроде Чичваркина.

А пока некрасивые девочки по всей России обречены рыдать, уткнувшись в глянцевый журнал с умопомрачительно разодетой Ксюшей Собчак («Она же уродина! Урооооодина! Ыыыы!!!), обеспечивая тем самым безбедное существование глянцевым журналам.

И, кстати, Ксюше тоже.

2007

Новое русское увольнение

В России входит в обычай увольнять, не просто не предупреждая и не объясняя причин увольнения, но и не задумываясь, что предупреждать и объяснять положено не только по трудовому законодательству. Впрочем, слово «совесть» у работодателей давно вызывает смех.

Некоторое время назад я испытал свежее, сильное чувство удара, которое, должно быть, испытывает зазевавшийся на ринге брат Кличко – или министр, узнающий о своем увольнении из выпуска новостей.

Одна телекомпания попросила меня вести теледебаты, эдакий бойцовский клуб, в условиях реального клуба, объединяющего отмороженных блоггеров (идея, сколь прекрасная в разгул демократии, столь невозможная сейчас). Я в нее ни секунды и не верил, проходя исключительно из интереса (ну, хорошо: самопиара) сначала кастинги, потом написание сценариев и всякие брейн-штормы; потом эфирный пилот. Я и правда не верил, пока мне не объявили, что в Главной Администрации Страны пилот посмотрели. И некие всемогущие Байбаков и его заместитель Лучков все это дело одобрили. Так что давай срочно фото на пропуск и подпиши контракт, в который вписана сумма еще более прекрасная, чем сама передача.

И я дрогнул. Хотя должен был понимать, что факт переговоров еще не означает успеха переговоров. Но на Байбакове я сломался. Если в Главной Администрации, существующей, по идее, для того, чтобы в кремлевских графинах не переводилась вода, а в ручках – чернила, принимают решение о моей судьбе, тогда да. Нельзя не поверить.

Я уже мысленно считал новые деньги в старом портмоне и с некоторой наглостью отверг предложение конкурирующего телеканала.

Ну, а потом вышел в интернет и в одном блоге прочел, что моей программы не будет. Ну, или будет, но с другим ведущим. Я позвонил продюсеру; телефон был хронически недоступен. Я оставил комментарий в ЖЖ со словами, обидными всякому мужчине. Продюсер тут же нашелся и сообщил, насупившись, что за такие отвратительные слова дико на меня обижен.

Дико обидеться на неинтеллигентное поведение бывшего коллеги – это куда более возвышенно, чем за него заступиться. Приятно ведь осознавать, что есть кто-то, такой же гадкий, как ты.

И вот в те самые дни, когда злость во мне кипела, как чайник, я вдруг стал конфидентом десятков историй чужих увольнений. Знаете, как это бывает? О чем-то начинаешь думать, и вдруг всякое лыко встает в строку Мне рассказали, например, как отстраняли от эфира ведущего «Вестей» Сергея Брюлева. Он якобы уже садился в самолет все с тем же Байбаковым, дабы лететь на Важную Съемку, как вдруг ему сказали, что отныне он может не утруждать себя появлением на телеэкране. Я Сережу помню по временам его собкорства в Лондоне – был симпатичнейший парень, хотя в последнее время, говорят, стал настоящим верным Русланом, – тут не мне судить, поскольку я телевизор лет пять как не смотрю. Но примечательно другое: то, что человеку так и не удосужились объяснить, за какой такой казус он был любви лишен. То ли за то, что не там гавкнул, то ли, наоборот, за то, что был слишком верен.

Пострадавший с другого телеканала шел по коридору компании, в парадном костюме и гриме, навстречу, условно, опять же Байбакову, как вдруг под ноги метнулась серой мышью администраторша: «А разве вам не сообщили, что вы у нас больше не работаете?» И телеведущий, мускулом не дрогнув на лице, пожал Байбакову руку и сказал, что дико извиняется, но у него срочная съемка, так что интервью запишет другой.

Я еще спросил коллегу, какого черта он не оскорбился, не дал интервью Daily Telegraph или «Новому времени», – но в ответ услышал: «Ну, знаешь, скандал испортил бы мою репутацию. К тому же канал должен был мне деньги». – «И что, репутацию улучшил?» – «Ни фига. И по деньгам кинули». – «То есть тебя отымели, а ты промолчал?»

Слышал я истории, как приходили на работу и находили на столе коробку со сложенными личными вещами; слышал и то, как до рабочего места не доходили – переставали работать магнитные пропуска, и охранники таращились и говорили, что знать ничего не знают. Но всегда: а) об увольнении узнавали случайно, б) причина не объяснялась, в) ранее никаких претензий не было.

Кстати, ровно так же проходили отставки премьера Касьянова, генпрокурора Устинова и, скажем, министра атомной энергетики Румянцева, без разъяснений замененного на Кириенко. То есть перед нами форма, если не формула нового типа увольнения.

Меня интересует не число новых русских увольнений (в статистическом смысле) и даже не вопрос о том, как они соотносятся с законодательством. Тем более не интересует вопрос, как защищать при таком повороте судьбы свои права (а я ведь тоже брал кредит и строил планы, мне тоже хочется домик в деревне).

Меня интересует явление как таковое.

Вот, скажем, я за последние десять лет терял различные работы десять раз, причем один раз по глупости, два раза – по желанию, еще два – по причине завершения проекта, и пять раз – по описанной схеме. Вследствие чего приобрел привычку относиться к любой работе как к временному проекту, а в конечном итоге, относиться как к временному проекту и к жизни, когда однажды тоже узнаешь об увольнении не от подлинного увольняющего, а, скорее всего, от рядового онколога.

Однако походить в начальниках пару раз из этих десяти мне тоже довелось. И прямо скажу, что одна из самых неприятных и самых сволочных начальских обязанностей – это увольнять тех, кто мешает (по твоей версии) работе и бизнесу.

Был у меня лихой случай, когда подчиненного, британца, я летал увольнять в Лондон, где нашел его квартирующим в прелестнейшем, обжитом еще Вирджинией Вулф, районе Блумсбери, но в подвальном этаже, где каблуки прохожих мелькали в крохотном оконце под потолком и пахло сыростью, болезнью и бедностью. И подчиненный рассказывал, как сломал три месяца назад палец ноги, по причине чего не может вернуться на работу в Россию, и в доказательство снимал с ноги носок и тыкал в лицо ступней. А я жестко спрашивал, где же, в таком случае, его sick list, больничный, и думал о том, что его работу уже три месяца делают другие люди, которым приходится платить дополнительно, отчего рушится бюджет компании. И, кстати, мой годовой бонус.

Или я увольнял однажды проработавшую с первого дня компании барышню, которую сам же заманивал на повышение, с которым она категорически не справлялась, и барышня спрашивала: «Я что, десять лет работала и была на хорошем счету, а теперь раз – и уволить?» – и я кривился от этого вопроса, как от зубной боли, поскольку почти невозможно было сказать честное «да».