Роковая строфа Щеглова Ирина
Бунтарский дух поселился в ее голове и не давал покоя. Рита позвонила отцу:
– Пап! Как долго я здесь пробуду? – сразу же пошла она в наступление.
Соболев слегка растерялся; он обрадовался звонку дочери, но был обескуражен ее вопросом. Последний ее срыв вызвал у доктора серьезные опасения. Пребывание Риты в клинике затягивалось на неопределенный срок. Казалось, все уже решено. И тут этот звонок.
– Что-нибудь случилось, Рита? – осторожно спросил отец.
– Не волнуйся, – досадливо бросила она, – Просто, я тут размышляла, на досуге, – она усмехнулась, – ведь досуга у меня, хоть отбавляй. Так вот, я подумала: почему я привязана именно к этой клинике? На ней свет клином сошелся?
– Рита ты возбуждена и раздражена, тебя кто-то обидел? Доктор знает?
– Папа, ты меня не слушаешь! – она повысила голос.
– Хорошо, продолжай…
– Я хочу уехать отсюда. По-моему, дальнейшее пребывание здесь бесперспективно.
– Рита, девочка моя, успокойся, – Соболев занервничал, но старался не показывать этого дочери. – Ты говорила с доктором о возникших проблемах?
– При чем здесь доктор? Доктору, как и всей клинике, выгодно, чтобы такая пациентка как я находилась здесь постоянно! А мне кажется, что они достаточно получили с тебя денег, еще до того, как маму уморили…
– Рита!
– Что, Рита! Разве я не права?
– Хорошо, родная. Я все понял. Мы решим этот вопрос. Если тебя не устраивает клиника, я подыщу тебе другую. Скажи, ты с кем-нибудь общаешься? Шахматов еще там?
– Шахматов скоро уедет, – выдохнула Рита. – Он купил себе остров. Между прочим, это единственный человек, который меня слушает и понимает. Не представляю, что я буду делать без него.
Соболев, закрыв глаза, слушал ее голос, так похожий сейчас на голос матери; эти истерические нотки, это неприятие собеседника, постоянный вызов, стремление к конфликту, к разрушению, буре… Соболеву стало страшно.
– Рита, – попросил он, – я сделаю так, как ты хочешь. Дождись меня, пожалуйста.
– Куда же я денусь? – удивилась Рита.
– Видите ли… гхм, – доктор Росс замялся, повертел в руках авторучку. – Как бы вам поточнее все объяснить. Болезнь вашей дочери, возникшая на нервной почве, в первую очередь. Она в основе своей несет сексуальные отношения. Точнее, отсутствие таковых.
– Простите…
– Если говорить без обиняков: ваша дочь до сих пор девственница в свои двадцать три года.
– Разве это порок? – удивился Соболев.
– Нет, разумеется. Но природа женщины такова, что она – женщина с некоторого возраста должна вступать в эти пресловутые отношения, то есть выходить замуж и рожать детей. Если этого не происходит, организм женщины, не выполняющий возложенную на него самим Господом Богом, или природой (как вам угодно) миссию, организм начинает посылать всевозможные внешние сигналы. Не получи удовлетворения, организм начинает бунтовать. Все известные науке расстройства женской психики имели под собой сексуальную почву, так или иначе. Цивилизация, помимо благ, навязывает нам определенные поведенческие стереотипы, запирает нас в рамки условностей, зачастую препятствуя выходу естественных человеческих эмоций и отправлению естественных потребностей…
– Да перестаньте, доктор! Во всем мире сексуальная революция давно и безвозвратно победила! – вспылил Соболев. – К чему вы клоните?
– Я клоню к тому, выражаясь вашими словами, что ваша дочь когда-то получила негативный сексуальный опыт. То есть, самого акта не последовало, как вы теперь понимаете, но ей была нанесена психологическая травма. То, что мы сейчас наблюдаем, – есть результат этой травмы, помноженный на затянувшуюся девственность и многолетнее пребывание в стрессовой для девушки ситуации. – Доктор тяжело вздохнул. Соболев поежился.
– Что же мне теперь прикажете делать? Быть сводником собственной дочери?
– Ну, зачем же так грубо. Я бы сказал, сватом. У такой красавицы не может не быть поклонников. Даже здесь за ней ухаживает этот русский господин Шахматов. Она к нему вполне благосклонна, надо заметить. Он человек достаточно молодой, со средствами, свободный, насколько мне известно.
– Вы и об этом позаботились?
– Мой долг знать все о моих пациентах, – парировал доктор Росс.
– Значит, вы считаете…
– Я считаю, если госпожа Соболева полюбит порядочного человека, выйдет за него замуж и родит ребенка, ее болезнь останется в прошлом.
– Осталось найти этого порядочного человека, – грустно улыбнулся Соболев.
Вечером ужинали в ресторане вместе с Шахматовым по его приглашению.
Борис Петрович был в ударе. Все время рассказывал о своем острове и всячески зазывал Соболевых побывать у него.
– Райское место. К апрелю дом будет готов и можно переселяться. Из клиники меня выписывают подчистую. Буду иногда наведываться, для формального обследования.
– Чем же вы там займетесь? – недоумевал Соболев.
– Стану наркобароном, – подмигнул Шахматов и рассмеялся.
Соболев смотрел на него и думал: «всем ты хорош, только скользкий очень и ухватит-то тебя не за что. Дочка моя тебе нравится, не скрываешь, да только не она одна… Вон девица, Вика, кажется, телохранительница твоя пресловутая, глазищами так и сверкает, следит, как бы чего не вышло…»
Рита слушала Бориса с упоением. Ей хотелось дальних странствий, романтических знакомств, таинственных приключений, крепких мужских рук, которые могут быть такими нежными… На днях Борис, когда они ехали в машине на заднем сиденье, взял ее руку в свои и склонившись близко-близко, нашептал какой-то смешной случай, или анекдот, Рита не запомнила, а вот губы его, почти касающиеся ее щеки, горячие губы, руки, сжимающие ее пальцы, – это врезалось в память и не отпускало. Теперь она невольно следила за его губами, с удовольствием сама брала его под руку и, иногда, представляла себе, как эти губы и эти руки касаются ее тела, скользят и замирают. Мечты будили сладостную дрожь и желание. Борис сам по себе, по-прежнему, не вызывал в ней никаких эмоций, но ее мечтания о Борисе приобрели неповторимую чувственную красочность и полноту. Ей приятно было появление этой чувственной тайны, другого Бориса, который принадлежал только ей, появлялся по первому зову и бесследно исчезал, стоило только появиться малейшей опасности разоблачения.
Недавно Рита придумала новую игру, она представляла себя вместе с Борисом на необитаемом острове. Как они девственные и обнаженные, занимаются любовью в океанских волнах, потом он несет ее на берег и лежа на чистейшем песке, они предаются сладостной неге, неге вызванной прикосновениями и поцелуями.
Рите не хватало деталей, поэтому рассказы Бориса о реальном острове были так важны для нее. Бориса не надо было просить, он с удовольствием рассказывал о бунгало, крытом пальмовыми листьями, о бирюзовых волнах, чудных раковинах и фантастических рыбах. Райские птицы в феерическом оперении стаями летали по его острову, невиданные цветы распускали свои гигантские соцветья и источали блаженство, вместо аромата, гигантские деревья, увитые лианами, давали тень и прохладу даже в самую адскую жару. Множество чудес хранил далекий остров. Но этими чудесами Борис готов был поделиться с Ритой. Стоило только захотеть.
Соболев несколько раз намеревался поговорить с Шахматовым, но в последний момент отступал, чувствуя некоторую неловкость и двусмысленность своего положения. Перед самым отъездом он решился на последнюю попытку. Заехал к Борису один. Тот как всегда радушно принял его. Мужчины расположились в гостиной. Разговор с самого начала не клеился, от чего Соболев сильно страдал, но все никак не мог преодолеть себя. Тогда Шахматов неожиданно взял инициативу в свои руки.
– Послушайте, давайте я облегчу нам обоим задачу, – предложил он, – я ведь вижу, вы давно хотите поговорить со мной относительно наших с Ритой отношений. Скажу вам без обиняков: я люблю вашу дочь, причем, я сказал ей об этом, – он выдержал паузу, затем продолжил, – официальное предложение могу сделать хоть сейчас. Извольте: я прошу у вас руки вашей дочери! – торжественно сказал Борис, поднявшись со своего места. – Вот, – улыбнулся он, – все не так страшно, как казалось. Предвидя ваши вопросы, отвечу: меня не пугает ее болезнь. Более того, я не верю в болезнь, – Борис воодушевлялся все больше, – Болезнь – это предлог, точнее последний аргумент организма против разрушительного образа жизни, неверного пути.
Соболев слушал молча. Он чувствовал себя человеком, привязанным к креслу, да к тому же с кляпом во рту. Не смотря на долгое обдумывание и подготовку к этому разговору, Соболев был ошарашен. Он мучительно искал возможность пробиться в словесном потоке, извергаемом Шахматовым и не находил ее. Но Соболев не был юной неопытной девушкой. Поэтому, немного придя в себя, он громко сказал, перебивая Бориса:
– Извините, вы так и не сообщили мне, что вам ответила моя дочь на ваше объяснение в любви?
Борис запнулся, поморщился слегка, но тут же вежливо улыбнулся:
– Рита сказала, что я могу надеяться. Видимо, она хочет разобраться в своих чувствах. Это понятно, не так ли?
– Ну, что же, – сказал, вставая, Соболев, – благодарю вас за откровенный разговор. За ваше предложение, которое, как это…, – он попытался сказать что-то, но подумал и махнул рукой. – Я думаю, время покажет.
Борис проводил его до машины, крепко пожал руку.
– Счастливой дороги, – крикнул он вслед. Правда, Соболев этого не услышал. Он думал.
Вернувшись, Соболев сразу пошел к дочери.
– Папка, где ты был? – Рита уже собиралась ложиться спать, но все-таки решила дождаться возвращения отца, тем более что он исчез, не предупредив ее.
– Я был у Шахматова, – устало сказал Соболев, садясь в кресло.
– Что вы делали? – Рита устроилась рядом с отцом на диванчике.
– Шахматов делает тебе официальное предложение, – сразу сообщил отец.
– Как это романтично, – мечтательно пропела Рита и улыбнулась чуть насмешливо, – только немножко старомодно, тебе не кажется?
– Рита, ты можешь отнестись к этому с большей серьезностью? – попросил Соболев.
– Прости, пап. Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?
– Раньше, в твоем пресловутом девятнадцатом веке, принято было давать какой-нибудь ответ на предложение руки и сердца, насколько мне известно, – Соболев насупился.
– Я должна это сделать прямо сейчас? – испугалась Рита.
– Да никто тебя не гонит! – вспылил отец. – Хотя бы объясни мне, что все это значит, давно ли Шахматов питает к тебе нежные чувства и все такое… В общем, ответь мне, он тебе нравится?
Рита задумчиво накручивала на палец прядь волос. Помолчали. Потом она произнесла:
– Нравится… Скорее, нравится… Но, я не влюблена, папа.
– Ты ему обещала что-то?
– Я?
– Не придирайся к словам! Ты дала ему надежду?
– Пап, мы просто друзья, и все. Да, он говорил мне, что любит меня. Но предпочел не возвращаться к этому разговору, увидев… в общем, он понял, что его объяснение мне неприятно.
– Странно, – самому себе сказал Соболев.
– Что странно?
– Странно то, что ваши слова не совсем совпадают. Что-то здесь не то.
– Пап, не надо так близко к сердцу принимать чужие слова. А потом, знаешь, может быть, я действительно хочу замуж за Шахматова, – она весело глянула на опешившего отца, – Да, вот такие мы девушки непредсказуемые!
Соболев поморщился и прокомментировал:
– Кто вас поймет… Может, действительно блажь… Делай, как знаешь, – сказал он дочери, целуя ее в щеку. – Я тебя все равно люблю, что бы ты ни выбрала, я соглашусь с твоим выбором. А что мне старику остается? – он смешно сморщился.
– Ладно, ладно, старикан! – засмеялась Рита, они снова расцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи.
– И, все-таки, скажи доктору, чтобы отпустил меня покататься на горных лыжах, – напоследок попросила Рита.
– Хорошо. Куда ты хочешь поехать?
– В Австрию, там открылся новый лыжный курорт, это недалеко от Инсбрука.
– Ты едешь с ним?
– С ним.
– Обещаешь не делать глупостей?
– Обещаю.
42
Неделя, проведенная в Австрии, была изумительной. Горнолыжный курорт в Зельдене оказался выше всяких похвал. Два дня Рита и Борис наслаждались купанием в бассейнах термального комплекса, потом, перебравшись в гостиницу самого лыжного курорта, принялись обследовать местные красоты. Облачившись в новенькие костюмы, поднимались на подъемниках на знаменитые трехтысячники; замирали от восторга на смотровых площадках. Рита довольно лихо каталась на несложных трассах, кокетничала с симпатичным инструктором, который неизменно засыпал ее комплиментами. Вдвоем они уговорили Бориса съехать с горы до первой смотровой площадки. И он сделал это, вопреки инстинкту самосохранения и отчаянно злясь на инструктора. Получилось – ничего себе. Ему даже понравилось.
Не нравилось ему то, что Рита кокетничала напропалую; под ее обаяние подпадали и медлительные немцы, и мускулистые красавцы из команды дельтапланеристов, какой-то швейцарец, то ли банкир, то ли… Вечером Рита неизменно тянула Бориса окунуться в здешнюю светскую жизнь, с ее ресторанами, клубами, карнавалами и всевозможными шоу.
За неделю Борис смертельно устал, поссорился с дельтапланеристами, немцами, инструктором и банкиром. Он начал брюзжать. Рита подсмеивалась над ним. И Борис, совсем было, разочаровался, но тут ему помог случай.
Грандиозное снежное шоу продолжалось всю ночь. Толпы отдыхающих, с замиранием сердца, наблюдали искусственные снежные лавины, фейерверки, дельтапланеристов с зажженными факелами, совершающих в ночном небе сложнейшие трюки и приземления. Веселые возбужденные люди заполнили все ресторанчики и бары; в этом водовороте Борис потерял Риту, сумрачный переходил он из одного заведения в другое, пока не натолкнулся в одном тесном кабачке на пропавшую Риту с тем самым мускулистым блондином. Блондин прижал девушку к стене в крохотном темном переходе, ведущем, по-видимому, в служебное помещение, и беззастенчиво лапал ее. Одной рукой он пробрался к ней под кофточку и терзал грудь, другой он пытался стянуть с нее джинсы. Ее курка валялась на полу. Девушка молча сопротивлялась, но силы были не равны.
Вот тут-то Борису пришлось вспомнить все, чему его учили в армии и на улице. Одним прыжком достиг он сосредоточенно сопящего блондина, коротко рубанул ребром ладони по шее; лязгнули зубы, Рита вскрикнула, видимо ей тоже досталось. Блондин сделал ошибку, обернулся и сразу же получил удар коленом в пах и еще один по шее. Охнув и скрючившись, он упал.
Рита тяжело дышала, распластавшись всем телом по стене. Глаза ее были круглыми от ужаса.
– Пойдем отсюда. – Борис взял ее за руку и поспешно вывел из бара. На улице с ней началась истерика. Но Борис резко встряхнул ее:
– Немедленно возьми себя в руки! – приказал он. Девушка послушно затихла.
– Где твоя куртка?
– Там, – она махнула рукой.
– Вы были одни?
– Да.
– Это хорошо, иначе нас бы сейчас побили всей компанией. Стой здесь, я вернусь за курткой.
Блондин уже очухался. Он сидел на полу, растерянно моргая глазами и потирая шею.
– Прошу прощения, – сказал Борис, поднимая Ритину куртку.
Блондин так ничего и не ответил.
В гостиницу возвращались молча. У дверей ее номера Борис придержал Риту и просто сказал:
– Рита, выходи за меня.
Девушка дрожала и не поднимала глаз.
– Ты никогда не пожалеешь, Рита. Я тебе обещаю, я смогу защитить тебя от всего мира, от всего хаоса и бардака, которые так пугают тебя. Слышишь? Все это, – он обвел рукой стены и потолок, – все это уйдет и никогда не вернется. Будем ты и я. Будет прекрасная жизнь, такая, о которой ты всегда мечтала. Не думай больше, не сопротивляйся, – Борис взял ее за плечи, притянул к себе, обнял нежно, чтобы не напугать, а когда ее тело подалось, расслабилось в его руках, первый раз поцеловал долгим спокойным поцелуем.
– Я согласна, – глухо произнесла Рита. Она отстранилась, поспешно отступила в темноту номера и захлопнула дверь у него перед носом.
– Спокойной ночи, любовь моя, – весело пожелал Борис запертой двери.
43
Отшумела масленица. Наступил Великий Пост. Над Москвой заклубились низкие серые тучи, снег осел, почернел, по дорогам побежали стремительные грязные ручьи. Март дохнул сырым теплом и предчувствием весны.
Маша с матерью Андрея улетали в Иерусалим. Андрей с отцом провожали их в аэропорту. Рейс был специальный, организованный для паломников. Андрея это успокаивало: женщины не одни, группа большая, несколько сопровождающих. Все устроено, как нельзя лучше. Зато отец его заметно нервничал, все время давал наставления, требовал постоянно звонить и сообщать о себе.
– Не волнуйся, Володя, – просила жена.
– Мы будем делать все, как вы скажете, Владимир Андреевич, – успокаивала Маша.
– Главное, никуда без группы! Не оставайтесь в толпе!
– Па, все будет хорошо, – говорил Андрей.
– Нет, надо было с вами лететь, – не унимался отец, – ну что ты с женщин возьмешь! Ведь уговорила, а! Никогда я попов не любил!
– Володенька, пожалуйста!
– Извини! С другой стороны: древнейшая история, как на ладони.
– Па, давай я тебе прямо сейчас билет возьму, вылетишь ближайшим рейсом, – предложил Андрей.
– Смеешься! У меня и паспорта-то нет; а виза! Надо было раньше!
– Я же тебе предлагал.
– А! – Истомин старший только досадливо отмахнулся.
– Пора, – сказала Истомина, вставая.
Расцеловались. Женщины прошли на посадку. Отец Андрея еще постоял какое-то время рядом с секцией контроля, потом метнулся к окнам. Андрей подошел и стал рядом. Вспомнил, как они с Машей провожали Бориса, только это было осенью, а сейчас уже весна. Борис, слава Богу, поправился. Ведет себя странно, но это – ничего. Вот и Маша с мамой улетают, а внутри как-то пусто, даже тревожности нет, естественной животной тревожности о близких. Неужели он так очерствел?
Самолет благополучно взлетел. Отец, по-прежнему молча стоял с окаменевшим лицом и смотрел в серенькое мартовское небо.
– Поедем, па? – Андрей тронул отца за рукав.
– Что?
– Я говорю: поедем…
– Да, конечно, – Истомин старший вздохнул и отошел от окна.
В машине он спросил сына:
– Ты нас любишь, Андрей?
– Конечно, – удивился он, – почему ты спрашиваешь?
– Знаешь, иногда мне кажется, что ты никого не любишь, – объяснил отец, – замкнулся на себя и существуешь как во сне.
– Просто я устаю, – попытался оправдаться Андрей.
– Это плохая усталость, – сказал отец. – Ты заблудился, сын.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты все прекрасно понимаешь, – вспылил отец. – Эта девушка – Маша, ты же знаешь, она нам с матерью, как родная! Только ты измучил ее, посмотри, на ней лица нет! По монастырям зачастила. Это накануне свадьбы! Да и свадьба, будет ли?
– Я дал слово…
– Слово? Кому оно нужно, твое слово! Запутались оба в собственной глупости. Тоже мне, брак по расчету удумали! Ни ей жизни не будет, ни тебе!
– Отец, мы как-нибудь решим эту проблему, – выдавил из себя Андрей.
– Жизнь – она короткая, сын, не успеешь оглянуться…
44
Маша касалась рукой шероховатого древнего камня, замирая, вступала под своды величественных храмов, вглядывалась в лики святых. Шаг за шагом ступала она по святой земле, искала ответы на измучившие ее вопросы.
Вопросов было много; главный и самый больной – должна ли она выходить замуж за Андрея. Несомненно, когда-то она была влюблена в Андрея. Но любит ли она его теперь, или ее чувство разбилось об отчужденность и холодность Андрея.
С тех пор, как Борис уехал в Швейцарию, Маша словно перестала жить. Предложение Андрея было неожиданным и, скорее, неприятным событием. Ведь она знала, что Андрей не любит ее. В то же время, Маша не могла заподозрить его в корыстности. Но, с другой стороны, Борис оставил Андрея своим преемником, не повлиял ли этот факт на принятие Андреем решения жениться на ней? Конечно, Бориса нельзя обвинять, он хотел как лучше, хотел защитить сестру, оставить ее с надежным, честным человеком. Так, наверное, и было, ведь Борис тогда думал, что для него все кончено, и он едет умирать… Бедный, бедный Борис! Господи, но почему – бедный? Ведь, ему лучше, и врач говорит, что опасности нет никакой. Он теперь путешествует по Европе, весел, говорит о каком-то сюрпризе. Валя тоже намекает на сюрпризы. Ну, какие могут быть у брата сюрпризы? То, что он путешествует не один, об этом Маша догадывается. Кто она, эта женщина? Русская, ли? Когда Маша с Андреем приезжали к Борису на Новый Год, то, кажется, никакой женщины еще не было. А, может, уже была, только он скрывал. Да, да, да, Маша вспомнила, Борис уже тогда чего-то недоговаривал, был занят собой, своими мыслями и планами, на все вопросы отвечал неопределенно, хохмил, но не от души. Им так и не удалось поговорить по душам. Маша еще тогда хотела рассказать ему, посоветоваться. Не вышло. Борис не позвал ее, она не настояла. Только, все время он спрашивал о свадьбе, настаивал на ней. Господи, как же сложно, как трудно разобраться во всем этом. Надо поговорить с Андреем, поговорить начистоту, пока еще не поздно, пока они не сломали друг другу жизнь.
Анна Михайловна Истомина была абсолютно счастлива. Она не расставалась с камерой и снимала все, что только было возможно. Поминутно вздыхала от восторга и говорила Маше:
– Ты только взгляни, Машенька, какая красота! Мы в самом центре мироздания! Я буквально дышу историей. Подумать только, люди живут здесь обычной жизнью, так же как и две и три тысячи лет назад! Как я благодарна тебе за эту поездку, если бы не ты, я ни за что не собралась бы. Да и Володя не отпустил бы меня.
Маша улыбалась, кивала, но продолжала думать о своем.
Телефон Анны Михайловны практически не замолкал. Если не ей звонили, то звонила она.
– Да, Володенька, у нас все отлично! Не волнуйся! О! Тут такая красота! Увидишь! Я нашла те книги, что ты просил, мне помог один ученый священник. Тебе непременно надо поехать!
Маша слушала и потихоньку завидовала. Потому что Анна Михайловна всю жизнь любила своего мужа, а он – свою жену. Потому что у них были общие интересы, красивый и умный сын; потому что в их квартирке, в обычной панельной пятиэтажке, Маша чувствовала себя уютнее, чем в собственном роскошном доме.
С Анной Михайловной было удивительно легко. Она прекрасно ориентировалась в незнакомых местах, умела знакомиться, причем мгновенно находила общий язык с совершенно разными людьми. Она ухитрилась приобрести себе друзей в кратчайшие сроки. Потрясающе эрудированная, образованная, все еще красивая женщина, Маша любовалась ей откровенно. Неистощимый интерес искренний, естественный, жажда нового, постоянное стремление к познанию – вот что отличало Анну Михайловну среди ее ровесниц, да что и говорить, женщин гораздо моложе ее.
Маша знала, что Анна Михайловна поймет ее, вздумай она заговорить о своих сомнениях. Но как-то не решалась. Не хотелось обижать женщину, привыкшую считать ее своей дочерью. К тому же, их пребывание было плотно расписано. Они практически не оставались с глазу на глаз, к вечеру страшно уставали, только бы до кровати добрести.
И вот, отстояли Пасхальную Всенощную. Прошли Крестным Ходом. Пропели всем миром «Христос Воскресе»!
Пора было возвращаться. Среди смуты, творящейся в своей душе, Маша нашла и очистила от лишнего главный ответ – она не пойдет замуж за Андрея. «Слава Богу! – Пела ее душа. – Как хорошо, как легко, словно сбросила тяжеленный груз, причем груз ненужный, кем-то взваленный мне на плечи». Она была так занята своими мыслями, что почти не обращала внимания на спутников, невпопад отвечала Анне Михайловне. Но, все считали, что девушка просто под впечатлением от пережитого, поэтому особенно не донимали.
Андрей и Владимир Истомины встречали их. Владимир бросился к своей Ане, и они обнялись порывисто, как жених с невестой. Андрей чуть коснулся губами Машиной щеки, потом расцеловался с матерью.
«Как хорошо, что я все для себя решила, – лихорадочно думала Маша, – как хорошо! Не будет больше этого вранья, этого льда, словно мы не знаем друг друга, словно то, что нас связывает бесконечно отвратительно и ужасно»!
– Едем к нам! – радостно кричала Анна Михайловна. – Будем разговляться.
– Едем, едем, – твердил вслед за ней Истомин старший.
Андрей посмотрел на Машу, она кивнула.
«Прекрасно, – думала она, – все к лучшему. Там и объяснимся».
Истомин старший не подкачал: холодильник был забит продуктами, он даже купил пасхальный кулич и отдавал его соседке, чтобы освятила.
– Она в субботу пошла свои освящать, я и попросил…
– Ну, ты даешь! – восхитилась Анна Михайловна.
– Ладно, я же понимаю…
Маша чувствовала себя очень усталой. Сказывались и напряженная неделя, и перелет, и постоянное нервное напряжение.
«Насколько Анна счастливее меня, – думала Маша, – вот, что значит любимая и любящая женщина». Анна Михайловна порхала по квартире, пела, накрывала на стол, то и дело целовала мужа, при этом была свежа, как будто не было самолета и бессонной ночи.
– Маша, детка, да на тебе лица нет. Давай-ка, моя хорошая, я тебе ванну наберу, а потом ты поспишь, давай? – заботливо спросила Анна.
– Я вам очень благодарна, – едва слышно ответила Маша.
– Вот и славно!
Когда Маша, завернутая в махровый халат, лежала на кровати Андрея, в бывшей его комнате, зазвонил ее телефон.
– Боренька! Родной! Как ты? – спрашивала Маша, потому что давно не слышала брата и волновалась.
– Привет, сестренка! – кричал он издалека. – Христос Воскресе!
– Воистину! Воистину Воскресе! – кричала в ответ Маша.
– Машка, я женюсь! – огорошил Борис.
– Господи! Я так рада! Кто она?
– Узнаешь. У вас с Андреем когда свадьба?
– Боренька, надо поговорить, – попросила Маша.
– Хорошо, давай поговорим.
– Нет, надо не по телефону… Мы ведь одни друг у друга. – Настаивала она. – Я понимаю, что тебе не до меня, но, все-таки, Борька, давай встретимся! Ты где сейчас?
– Пока в Женеве, но…
– Боренька, не убегай, я прилечу ближайшим рейсом, хоть с невестой меня познакомишь.
– Ладно, ладно, давай, – разрешил Борис, – только позвони, я тебя встречу.
Маша вскочила и побежала, придерживая полы халата, в большую комнату.
– Андрей, Андрей! – громко звала она.
– Что случилось, – Андрей поднялся со своего места и пошел к ней навстречу. Родители встревожено смотрели на взволнованную Машу.
– Андрей, Борис жениться! – выдохнула Маша.
– Вот это новость! – опешил Андрей.
Истомин старший только пожал плечами, Анна Михайловна вскочила и засуетилась:
– Вот радость-то! Неожиданная радость… Маша, сядь, поешь, ты ведь не ела толком…
– Извините меня, Анна Михайловна, Владимир Иванович, – обратилась Маша к родителям Андрея, – мне теперь надо лететь к Борису.
– Не волнуйся, – успокоил ее Андрей. – Завтра я все улажу, полетим вместе.
– Правда! – обрадовалась Маша, – вот, спасибо тебе! Ведь, надо же поговорить, решить все…
– Брат у вас, Машенька, как птица Феникс, возрождающаяся из пепла, – пошутил Истомин старший.
Маша улыбнулась. Анна Михайловна все-таки усадила ее за стол, поставила прибор, налила немного вина.
– Мне неловко, в халате, – шепотом сказала ей Маша.
– Ах, оставьте, – взмахнула руками Анна Михайловна, – давайте будем проще.
– Поддерживаю, – засмеялся Андрей и стянул через голову галстук.
– Быть по сему, – заключил Владимир Иванович, но, так как он был уже без галстука, то снять уже ничего не мог. – Останусь, как есть, – виновато развел он руками.
Следующие несколько дней прошли для Маши и Андрея в суете и хлопотах. Андрей занимался оформлением документов. Маша металась по магазинам. Она никак не могла придумать, что же можно подарить невесте Бориса. Маша пыталась представить ее себе. Почему-то выходила строгая солидная женщина, русская, но давно уже живущая за границей… «Но где они познакомились»? – недоумевала Маша. По всему выходило, что познакомиться они могли только в клинике. «Может быть, кто-то из персонала? – гадала Маша, – Или родственница какого-нибудь пациента? А, может быть, она тоже лечилась»?
45
Все ее предположения рухнули в одночасье. В аэропорту Борис был один. Он едва поздоровался с Андреем, едва кивнул Маше.
– Я заказал в гостинице только один номер, – сухо сказал он Андрею, – думал, что Маша прилетит без тебя.
– Ничего страшного. Я думаю, проблем не будет. – Андрей тоже напрягся, глядя на бывшего шефа.
Читать бесплатно другие книги:
