Приключения Конана-варвара (сборник) Говард Роберт

5. Черный жеребец

Солнце уже стояло высоко в небе, когда Ясмина проснулась. Она не вскинулась на ложе и не смотрела недоуменно по сторонам, спрашивая себя, куда она попала. Девушка проснулась с полным осознанием того, что произошло накануне. Руки и ноги у нее ныли после вчерашней долгой скачки, а тело, похоже, до сих пор ощущало прикосновение мускулистых рук, которые занесли ее так далеко.

Она лежала на овчине, брошенной поверх кучи листьев прямо на утоптанном земляном полу. Под головой у нее покоилась сложенная бурка, а укрывала ее поношенная накидка. Она находилась в большой комнате, крепкие стены которой были сложены из неотесанного камня, скрепленного обожженной на солнце глиной. Тяжелые балки перекрытия поддерживали крышу, сделанную из того же материала. В ней зияло смотровое окно, к которому вела лестница. В толстых стенах были прорезаны не окна, а узкие бойницы. Здесь имелась единственная дверь из прочной бронзы, наверняка позаимствованная в каком-нибудь приграничном вендийском городе. В стене напротив красовался широкий проем, который перегораживало не дверное полотно, а несколько крепких деревянных брусьев. За ними Ясмина разглядела великолепного черного жеребца, мирно пережевывающего охапку сена. Здание служило фортом, жилым помещением и конюшней одновременно.

В другом конце комнаты перед небольшим очагом сидела горская девушка в жилетке и мешковатых штанах и жарила полоски мяса на железной решетке, положенной на большие камни. В нескольких футах над полом виднелась почерневшая от сажи и копоти расщелина, куда уходила часть дыма, тогда как оставшийся смрад клубами плавал по комнате.

Девушка оглянулась на Ясмину, показав ей смелое и красивое личико, после чего вернулась к своему занятию. Снаружи зазвучали голоса, затем кто-то пинком распахнул дверь, и в комнату по ступенькам спустился Конан. В спину ему светило утреннее солнце, он выглядел еще массивнее прежнего, и Ясмина подметила некоторые детали, которые давеча ускользнули от ее внимания. Одежда его была чистой и не потрепанной. Широкий бахариотский пояс, на котором висел нож в расписных ножнах, подошел бы скорее принцу крови, а из-под рубашки поблескивала туранская кольчуга.

– Твоя пленница проснулась, Конан, – сказала девушка-вазули, и он фыркнул, подошел к огню и смахнул полоски баранины в каменную тарелку.

Сидящая на корточках девушка рассмеялась, словно радуясь какой-то пикантной шутке, а он в ответ улыбнулся по-волчьи и ловко поддел ее ногой за пятку, так что она опрокинулась на пол. Похоже, такое грубое заигрывание доставило ей несказанное удовольствие, но Конан уже утратил к ней всякий интерес. Выудив откуда-то большой ломоть хлеба и медный кувшин вина, он принес угощение Ясмине, которая поднялась со своего лиственного ложа и с сомнением смотрела на него.

– Неподходящая еда для Дэви, но это – лучшее, что у нас есть, – проворчал он. – По крайней мере, тебе будет чем набить желудок.

Он поставил тарелку на пол, и девушка вдруг поняла, что ее терзает лютый голод. Она молча опустилась на пол, подобрав под себя ноги, переставила тарелку на колени и принялась есть пальцами, поскольку других столовых приборов в ее распоряжении не имелось. В конце концов, умение приспосабливаться к обстоятельствам является одним из признаков подлинного аристократизма. Конан остался стоять, глядя на нее сверху вниз, засунув большие пальцы рук за пояс. Сам он никогда не садился по-восточному, скрестив ноги.

– Где я? – внезапно поинтересовалась она.

– В доме Яра Афсала, вождя хурумских вазули, – ответил варвар. – Афгулистан находится на много миль дальше к западу отсюда. Мы ненадолго задержимся здесь. Кшатрийцы рыщут в здешних горах, они ищут тебя – и местные племена уже вырезали несколько отрядов.

– Что ты намерен делать дальше? – поинтересовалась она.

– Подержу тебя до тех пор, пока Чандер Шан не захочет обменять тебя на моих семерых конокрадов, – проворчал он. – Женщины-вазули готовят чернила из листьев шоки, так что скоро ты сможешь написать письмо наместнику.

Девушка почувствовала, что при мысли о том, как неожиданно пошли прахом все ее планы после того, как она стала пленницей мужчины, которого намеревалась привлечь к их осуществлению, в груди у нее вновь разгорается прежний владетельный гнев. Она оттолкнула от себя тарелку с остатками угощения и вскочила на ноги, дав волю душившему ее негодованию.

– Я не стану писать письма! Если ты немедленно не отвезешь меня обратно, твоих семерых соплеменников просто повесят, и многие тысячи помимо них!

Девушка-вазули издевательски рассмеялась. Конан нахмурился, но в это мгновение отворилась дверь и в хижину ввалился Яр Афсал. Вождь вазули ростом не уступал Конану и выглядел даже массивнее киммерийца, но при этом заплыл жиром и двигался гораздо медленнее крепко сбитого варвара. Он погладил бороду и метнул повелительный взгляд на девушку-вазули, которая моментально вскочила с колен и без слов выбежала вон. Яр Афсал повернулся к своему гостю.

– Мои люди ропщут, Конан, дьявол их забери, – проворчал он. – Они хотят, чтобы я убил тебя, а девчонку забрал себе и потребовал за нее выкуп. Они говорят, по ее одежке видно, что она – благородная леди. Они спрашивают – почему собаки-афгули должны получить выгоду от ее пленения, если охраняют ее и рискуют как раз они?

– Уступи мне своего коня, – сказал Конан, – я заберу ее, и мы уедем вместе.

– Не мели ерунды! – взревел Яр Афсал. – Или ты полагаешь, что мои люди больше мне не подчиняются? Да если они попробуют мне перечить, я заставлю их танцевать передо мной на задних лапках! Они не любят тебя – как и любого чужака, – но ты однажды спас мне жизнь, и я не забуду этого. Однако же идем на воздух, Конан: только что вернулся мой шпион.

Конан подтянул пояс и последовал за вождем наружу. Они закрыли за собой дверь, и Ясмине пришлось довольствоваться бойницей. Она увидела ровную площадку перед хижиной. В дальнем ее конце виднелось скопление грубых каменных хижин, меж валунов играли голые ребятишки, а стройные горские женщины занимались своими делами.

Прямо перед хижиной вождя на земле и на корточках сидели несколько длинноволосых и бородатых мужчин в поношенной одежде, глядя на дверь. В нескольких шагах от нее стояли Конан и Яр Афсал, а между ними и остальными воинами сидел, подобрав под себя ноги, еще один мужчина. Он что-то говорил вождю на грубом диалекте вазули, который Ясмина почти не понимала, хотя в свое время будущую наследницу престола обучали языкам Иранистана и родственным наречиям Гулистана.

– Я разговаривал с дагозаи, который видел всадников прошлой ночью, – сказал лазутчик. – Он прятался поблизости от того места, где мы устроили засаду Конану, когда туда подошли и они. Он подслушал, о чем они говорили. С ними был Чандер Шан. Они нашли мертвую лошадь, и один из всадников сказал, что она принадлежала Конану. Потом они обнаружили убитого Конаном мужчину и опознали в нем воина вазули. Тогда они решили, что Конан был убит, а девушка попала в плен к вазули, поэтому они отказались от своих первоначальных намерений ехать в Афгулистан. Но они не знают, из какой именно деревни пришел убитый, а мы не оставили после себя следов, по которым могли бы пойти кшатрийцы. Тогда они направились в ближайшую деревню вазули, которая оказалась поселением Югры, и сожгли ее, а многих жителей убили. Но в темноте на них напали люди Кходжура и тоже убили некоторых из них, а самого наместника ранили. Тогда уцелевшие под покровом ночи отступили обратно к Жаибару. Но они вернулись с подкреплением еще до восхода солнца, и сегодня утром в горах произошли столкновения. Говорят, что кшатрийцы собирают большую армию, чтобы прочесать все горы вокруг Жаибара. Так что племена точат ножи и устраивают засады во всех проходах, ведущих в долину Гураша. Кроме того, в горы вернулся Керим Шах.

Воины, сидевшие кружком, негромко заворчали, и Ясмина буквально прилипла к амбразуре, заслышав имя человека, к которому она уже начала относиться с подозрением.

– Куда он направился? – требовательно спросил Яр Афсал.

– Дагозаи не знал; с ним было тридцать иракзайцев из деревень в предгорьях. Они поднялись в горы и исчезли.

– Эти иракзайцы – настоящие шакалы, которые крадутся за львом, чтобы подобрать объедки с его стола, – прорычал Яр Афсал. – Они дерутся друг с другом за монеты, которые Керим Шах швыряет пограничным племенам, покупая воинов, словно лошадей. Он мне не нравится, пусть даже он – наш родич из Иранистана.

– Вовсе нет, – возразил Конан. – Я давно его знаю. Он – гирканец, шпион Йездигерда. Если он попадется мне в руки, я вздерну его на первом же суку.

– Но что делать с кшатрийцами? – подали голос мужчины, собравшиеся в кружок. – Или мы будем сидеть сиднем и ждать, пока они выкурят нас отсюда, как сурков? В конце концов они непременно узнают, в какой из деревень вазули содержится девчонка! Жаибарцы нас не слишком-то любят; они помогут кшатрийцам выследить нас.

– Пусть приходят! – рявкнул Яр Афсал. – В проходах мы сможем обороняться против целой армии.

Один из мужчин вскочил на ноги и погрозил Конану кулаком.

– Мы что же, должны рисковать, а вся награда достанется ему? – возопил он. – Или мы должны сражаться вместо него?

Одним прыжком Конан оказался подле него и слегка наклонился, чтобы взглянуть в бородатое лицо. Киммериец не стал хвататься за нож, но его левая рука многозначительно легла на ножны, и рукоять сама собой скользнула к нему в ладонь.

– Я никого не прошу сражаться вместо себя, – негромко и мягко сказал он. – А ну, доставай свой нож, если ты такой смелый, брехливая собака!

Вазули попятился и зашипел, как рассерженная кошка.

– Только попробуй прикоснуться ко мне, и вот эти пятьдесят человек разорвут тебя на куски! – взвизгнул он.

– Что?! – проревел Яр Афсал, и лицо его потемнело от гнева. Усы у него встопорщились, а мощная грудь, казалось, стала еще шире. – Или это ты – вождь Хурума? Кто отдает приказы вазули – Яр Афсал или этот подлый трус?

Мужчина съежился и отступил перед лицом своего непобедимого вождя, а Яр Афсал, широким шагом подойдя к нему, схватил его за горло и слегка придушил, пока лицо того не налилось кровью. Тогда он с гневом отшвырнул мужчину от себя, да так, что тот простерся на земле, а сам остановился над ним, держа в опущенной руке кривую саблю.

– Есть еще кто-нибудь, кто хочет бросить вызов моей власти? – проревел он, и воины угрюмо опустили глаза, когда он обвел их воинственным взором.

Яр Афсал презрительно фыркнул и небрежным жестом, что само по себе являлось верхом оскорбления, сунул клинок в ножны. Затем он с такой силой мстительно пнул несостоявшегося возмутителя спокойствия носком сапога, что тот взвыл от боли.

– Ступай вниз, в долину, к наблюдателям, и узнай, нет ли у них новостей, – распорядился вождь, и мужчина поспешил убраться прочь, дрожа от страха и скрипя зубами от ярости.

А Яр Афсал тем временем тяжеловесно опустился на валун, что-то ворча себе под нос. Конан остался стоять рядом с ним, широко расставив ноги, заснув большие пальцы рук за пояс и прищуренными глазами глядя на собравшихся воинов. Они мрачно смотрели на него, не желая навлечь на себя гнев Яр Афсала, но при этом в их глазах, обращенных на чужака, пылала такая ненависть, какой умеют ненавидеть только горцы.

– А теперь слушайте меня, сыновья безымянных собак, и я расскажу вам, что мы с Конаном придумали, чтобы одурачить кшатрийцев… – Раскатистый бас Яр Афсала преследовал униженного воина, пока тот удалялся от места всеобщего сборища.

Мужчина прошел мимо нескольких хижин, где женщины, видевшие его унижение, начали смеяться над ним и отпускать язвительные замечания на его счет, и поспешно зашагал по тропе, которая, извиваясь меж вершин и валунов, вела к верховью долины.

Но не успел он пройти первый поворот, скрывший его от глаз жителей деревни, как замер на месте, открыв рот и удивленно хлопая глазами. До сих пор он считал, что ни один незнакомец не может войти в долину Хурума без того, чтобы его не обнаружили остроглазые наблюдатели на склонах; тем не менее на невысоком уступе сбоку от тропы сидел, поджав под себя ноги, какой-то мужчина в накидке из верблюжьей шерсти и зеленом тюрбане.

Вазули уже открыл было рот, чтобы поднять тревогу, и рука его потянулась к рукояти ножа. Но в это мгновение взгляд его встретился с глазами незнакомца, и крик замер у него на губах, а пальцы разжались. Он застыл, словно статуя, его собственные глаза остекленели, и в них появилось отсутствующее выражение.

Несколько мгновений оба оставались в неподвижности, а потом мужчина на уступе указательным пальцем начертал в пыли на скале какой-то знак. Вазули не видел, чтобы он клал что-либо внутрь эмблемы, но вскоре в центре ее что-то заблистало – круглый, сверкающий черный шарик, похожий на полированный нефрит. Мужчина в зеленом тюрбане взял шар в руку и швырнул его вазули, который машинально поймал его.

– Отнеси это Яр Афсалу, – сказал он, и вазули повернулся, как автомат, и зашагал обратно по тропе, держа черный шар на вытянутой руке.

Он даже не повернул голову и не обратил внимания на ядовитые насмешки женщин, проходя мимо хижин. Казалось, он вообще их не слышал.

Мужчина, сидевший на уступе, смотрел ему вслед с загадочной улыбкой на губах. Над гребнем скалы появилась голова девушки, которая смотрела на него с восхищением и испугом во взоре, которого не было еще вчера вечером.

– Зачем ты это сделал? – поинтересовалась она.

Он ласково взъерошил ей волосы.

– Неужели ты до сих пор не пришла в себя после скачки на горячем призрачном скакуне, раз сомневаешься в моей мудрости? – рассмеялся он. – Пока Яр Афсал жив, Конан будет в безопасности среди воинов вазули. Но даже мне будет легче заманить Конана в ловушку, если ему придется спасаться бегством вместе с девчонкой, чем искать способ убить его и отнять у горцев принцессу. Не нужно быть волшебником, чтобы предсказать, как поведут себя вазули и как поступит Конан, когда моя жертва вручит шар Йезуда вождю Хурума.

А у хижины Яр Афсал, прервавший на полуслове свою очередную тираду, с удивлением и неудовольствием глядел на мужчину, отправленного им в долину, который проталкивался к нему сквозь толпу.

– Я же приказал тебе идти к наблюдателям! – проревел вождь. – У тебя не было времени дойти до них и вернуться!

Воин ничего не ответил; он стоял, словно зачарованный, тупо глядя в лицо вождю и протягивая ему на раскрытой ладони нефритовый шар. Конан, вытянув шею и заглянув через плечо Яр Афсала, пробормотал что-то и положил руку вождю на плечо, но в этот самый миг Яр Афсал, охваченный бешенством, ударил мужчину кулаком в лицо, и тот рухнул на землю, как подрубленное дерево. Упав, он выпустил шар из рук, тот подкатился к самым ногам Яр Афсала, и вождь, похоже, только сейчас заметивший его, нагнулся и поднял шар. Воины, которые ошеломленно уставились на своего лишившегося чувств товарища, видели, как их вождь наклонился, но не разглядели, что именно он взял с земли.

Яр Афсал выпрямился, взглянул на нефрит и вознамерился спрятать его в кошель на поясе.

– Отнесите этого идиота в хижину, – рявкнул он. – Он выглядел так, словно объелся лотоса, и смотрел на меня стеклянными глазами. Я… ай!

В своей правой руке, опускавшейся к кошелю на поясе, он ощутил движение, которого там не должно было быть. Голос его прервался, и он замер, глядя перед собой ничего не выражающим взором; в правой ладони он ощутил дрожь перемен, зарождение жизни. Он больше не держал в пальцах блестящий и гладкий черный шар. И он не смел опустить глаза и посмотреть, что же там происходит; язык прилип у него к гортани, и он даже не мог разжать ладонь. Его пораженные воины увидели, как глаза вождя расширились и кровь отхлынула у него от лица. А потом вдруг жуткий крик боли сорвался с его посиневших губ; он покачнулся и упал, словно громом пораженный, выбросив перед собой правую руку. Он лежал лицом вниз, а из-под его растопыренных пальцев выбежал паук – отвратительный черный монстр на волосатых лапках, тело которого сверкало, словно нефритовое. Воины в ужасе отпрянули, а мерзкое существо нырнуло в расселину и исчезло.

Мужчины вздрогнули, приходя в себя и дико озираясь по сторонам, как вдруг, заглушая нестройные восклицания, посреди всеобщего смятения неизвестно откуда зазвучал чей-то голос, отдавая распоряжения. Впоследствии каждый из тех, кто выжил, разумеется, отрицал, что кричал именно он, но, тем не менее, голос слышали все.

– Яр Афсал мертв! Убейте чужака!

Этот крик приковал к себе их внимание и успокоил мятущиеся души. Сомнение, растерянность и страх исчезли как по мановению волшебной палочки, сменившись яростной жаждой крови. Дикий вопль гнева потряс небеса, когда горцы с готовностью ухватились за предложение. Они ринулись вперед через открытое пространство; полы их накидок хлопали на бегу, глаза бешено сверкали, а в воздетых руках блестели ножи.

Но Конан действовал ничуть не медленнее их. При первых же звуках голоса он прыгнул к двери хижины. Однако воинам до него было ближе, чем ему до двери, и, ступив одной ногой на порог, он вынужден был обернуться, чтобы отразить смертельный выпад длинного лезвия. Он раскроил одному из нападавших череп, присел, пропуская над головой замах другого, после чего выпустил ему кишки, свалил ударом кулака третьего и проткнул ножом живот четвертому, а потом всем весом навалился на запертую дверь. Засвистели брошенные ножи, откалывая щепки от косяка, но дверь распахнулась под его натиском, и он ввалился внутрь. Бородатый горец, воспылавший ненавистью к Конану, рванулся следом за ним и немного перестарался, головой вперед влетев в комнату. Киммериец наклонился, ухватил его за полы накидки и отшвырнул в сторону, после чего с грохотом захлопнул дверь перед самым носом у остальных нападавших, которые уже ломились в нее. От сокрушительного удара затрещали кости, а в следующий миг Конан задвинул засовы и стремительно развернулся, чтобы встретить мужчину, который вскочил с пола и, словно обезумев, бросился в атаку.

Ясмина забилась в угол, с ужасом глядя на двух мужчин, сошедшихся в смертельной схватке; они катались по комнате и пару раз едва не задели ее. В комнате сверкали обнаженные клинки и лязгала сталь, а снаружи неистовствовала толпа, завывая подобно стае волков, кидаясь на запертые бронзовые двери с ножами в руках и осыпая их градом камней. Кто-то приволок ствол дерева, и дверь зашаталась под сокрушительными ударами. Ясмина зажала уши ладонями, дико озираясь по сторонам. Насилие и ярость внутри, повальное безумие снаружи. Жеребец в своем стойле поднялся на дыбы и заржал, ударяя копытами в стены. Он повернулся и лягнул прутья в то самое мгновение, когда горец, уходя от смертельно опасного выпада Конана, отпрыгнул назад и прижался к ним спиной. Его позвоночник сломался в трех местах, словно сухая ветка, и он полетел головой вперед на киммерийца, сбив того с ног, так что оба оказались на утрамбованном до каменной твердости полу. Ясмина вскрикнула и метнулась вперед; ее затуманенному взору показалось, будто погибли оба. Но не успела она подбежать к ним, как Конан отшвырнул от себя труп и поднялся на ноги. Она схватила его за руку, дрожа всем телом.

– Ох, ты жив! Мне показалось… Я думала, тебя убили!

Он метнул быстрый взгляд на ее запрокинутое бледное лицо и расширенные в испуге темные глаза.

– Почему ты дрожишь? – пожелал узнать он. – Какая тебе разница, выживу я или погибну?

К ней вернулась толика самообладания, и девушка отпрянула, предприняв довольно жалкую попытку вновь вести себя, как подобает Дэви.

– Твое общество предпочтительнее той стаи волков, что завывает снаружи, – ответила она, жестом указывая на дверь, под которой уже начал трескаться и рассыпаться каменный порожек.

– Она долго не выдержит, – пробормотал Конан и быстро направился к жеребцу.

Ясмина стиснула руки и затаила дыхание, когда увидела, как он выламывает расщепленные брусья и входит в стойло к обезумевшему животному. Жеребец, выкатив глаза, встал на дыбы, дико заржал, оскалив зубы и прижав уши, но Конан подпрыгнул и ухватился за его гриву, после чего, демонстрируя поистине нечеловеческую силу и сноровку, потянул вниз, заставляя его опуститься на передние ноги. Конь зафыркал, его сотрясала крупная дрожь, но он стоял неподвижно, пока варвар не взнуздал его и не водрузил ему на спину украшенное золотом седло с широкими серебряными стременами.

Развернув жеребца в стойле, Конан окликнул Ясмину, и девушка подошла к нему, опасливо стараясь держаться подальше от огромных копыт жеребца. Конан возился у каменной стены, не прерывая разговора.

– Здесь есть потайная дверь, о которой не знают даже вазули. Однажды Яр Афсал показал ее мне, когда был пьян. Она выходит в долину, которая начинается прямо за хижиной. Ха!

Он потянул за ничем не примечательный выступ, и вся секция стены повернулась на смазанных железных шарнирах. Осторожно выглянув наружу, девушка увидела узкое ущелье, открывающееся в сплошной скале в нескольких футах от задней стены хижины. Конан вскочил в седло, подхватил ее на руки и усадил перед собой. Позади них огромная бронзовая дверь застонала, словно живое существо, и рухнула. Потолок вздрогнул от торжествующего рева, когда через порог хлынули разгоряченные горцы, сжимая в волосатых руках сверкающие клинки. Огромный жеребец метнулся вперед сквозь отверстие в стене, словно каменное ядро, выпущенное из катапульты, и в грохоте копыт помчался вниз по ущелью, закусив удила.

Их бегство оказалось совершенно неожиданным для вазули. Кроме того, оно стало полным сюрпризом и для тех, кто тайком пробирался вниз по ущелью. Все произошло настолько быстро – ураганный рывок огромного жеребца, – что мужчина в зеленом тюрбане не успел убраться с дороги. Он полетел под копыта коня, и воздух прорезал отчаянный женский крик. Конан успел мельком взглянуть на нее, когда они пролетали мимо, – стройная темноволосая девушка в атласных шароварах и украшенной драгоценными камнями блузке, распластавшаяся на скале. А потом черный жеребец со своими наездниками умчался вниз по ущелью, словно пена, сорванная ураганным ветром с гребня волны, и воины, высыпавшие вслед за ними сквозь проем в стене, столкнулись с настоящим ужасом, отчего их кровожадные крики сменились воплями страха и смертельной боли.

6. Гора Черных Прорицателей

– И куда теперь? – Ясмина попыталась сесть прямо на покачивающейся луке седла, но ей тут же пришлось ухватиться обеими руками за своего похитителя.

Ее охватил стыд при мысли о том, что она получает удовольствие, ощущая его железные мускулы под своими пальцами, но при этом девушку кольнуло острое наслаждение, которое трудно было назвать неприятным.

– В Афгулистан, – ответил он. – Путь нам предстоит долгий и трудный, но конь с легкостью выдержит нас обоих, разве что мы попадем в руки кому-нибудь из твоих друзей или моих племенных врагов. Теперь, когда Яр Афсал погиб, эти чертовы вазули непременно бросятся за нами в погоню. Я удивляюсь, что мы еще не заметили их у себя за спиной.

– Кто был человек, которого ты стоптал конем? – поинтересовалась она.

– Не знаю. Никогда не видел его раньше. Он – не из гули, это точно. Какого дьявола он здесь делал, тоже не могу сказать. Кстати, с ним была девушка.

– Да. – Взгляд принцессы затуманился. – И вот этого я понять не могу. Эта девушка была моей служанкой. Ее зовут Гитара. Как ты думаешь, может, она шла ко мне на помощь? И этот человек тоже был другом? Если так, то вазули наверняка схватили их обоих.

– Что ж, – отозвался он, – тут мы ничего не можем поделать. Если мы вернемся, они сдерут с нас кожу живьем. Не могу понять, как твоя служанка могла так далеко забраться в горы всего с одним мужчиной, – а он был одет, как книжник, во всяком случае, выглядел таковым. Что-то есть во всем этом дьявольски странное. Взять хотя бы этого малого, которого избил и прогнал Яр Афсал, – он двигался, как сомнамбула. Я видел, как жрецы в Заморе проводили жуткие ритуалы в запрещенных храмах, и у их жертв был в точности такой взгляд, как у того человека. Жрецы смотрели им в глаза и бормотали заклинания, после которых люди превращались в ходячих мертвецов с остекленевшими глазами и делали все, что им прикажут. А потом, я видел, что этот парень держал в руке ту штуку, которую поднял Яр Афсал. Она была похожа на большую черную нефритовую бусину, точно такую же, какие носят девушки в храме Йезуда, когда танцуют перед огромным каменным пауком, который и является их богом. Именно она лежала на ладони Яра Афсала, поскольку больше ничего с земли он не поднимал. Но когда он упал мертвым, паук, как истинный бог Йезуд, только меньше размером, выскочил у него из-под пальцев. А потом, когда вазули замерли в растерянности, чей-то голос прокричал, что они должны убить меня, и я знаю, что это был не голос кого-либо из воинов или женщин, наблюдавших за происходящим с порогов своих хижин. Такое впечатление, что он прозвучал откуда-то сверху.

Ясмина ничего не ответила. Она обвела взглядом резкие изломанные линии горных вершин, обступивших их со всех сторон, и поежилась. Их надменная жестокость навевала на нее тоску. Девушка почувствовала, как при взгляде на них у нее душа уходит в пятки. Ее окружала суровая и голая земля, где могло случиться что угодно. Старинные предания и обычаи вселяли ужас перед горными вершинами в любого из тех, кто вырос на жарких и плодородных южных равнинах.

Солнце стояло уже высоко, обжигая землю своими лучами, но ветер, дующий с гор, нес с собой ледяное дыхание их вершин. Однажды девушка даже расслышала над головой какой-то странный шум, похожий на хлопанье крыльев, и по тому, как Конан поднял голову, она поняла, что эти звуки незнакомы и ему. Ей даже показалось, что полоска чистого голубого неба на мгновение подернулась рябью и помутнела, словно какое-то невидимое существо пролетело в вышине. Впрочем, это могла быть игра воображения. Оба промолчали, но Конан проверил, легко ли выходит его клинок из ножен.

Они двигались по бездорожью, опускаясь на самое дно ущелий, куда никогда не заглядывает солнце, поднимались по крутым склонам, где сланцевая глинистая почва так и норовила выскользнуть из-под ног, и брели по острым, как лезвие ножа, горным кряжам, по обе стороны которых простирались пропасти, где гуляло эхо.

Солнце уже миновало зенит, когда они выехали на узкую тропу, петлявшую между скалами. Конан натянул поводья, направляя коня, и двинулся по ней, хотя она сворачивала почти под прямым углом в сторону от их прежнего курса.

– Эта тропа приведет нас в деревню галзаи, – пояснил он. – Их женщины ходят по ней к колодцу за водой. Тебе нужна другая одежда.

Опустив взгляд на свое грязное и запыленное платье, Ясмина согласилась с ним. Ее шитые золотом шлепанцы порвались в клочья, а накидка и шелковое нижнее белье превратились в лохмотья, едва прикрывавшие тело. Наряд, вполне уместный на улицах Пешкаури, совершенно не годился для прогулок по гимелийским скалам.

Доехав до того места, где тропа делала поворот, Конан спешился, помог слезть на землю Ясмине и застыл в ожидании. Вскоре он кивнул головой, хотя она так ничего и не услышала.

– По тропе идет женщина, – заметил он.

Внезапно запаниковав, она схватила его за руку.

– Ты не станешь… Ведь ты не убьешь ее?

– Обычно я не убиваю женщин, – фыркнул он, – хотя некоторые из этих горянок – сущие волчицы. Нет. – Он широко улыбнулся, словно услышав забавную шутку. – Клянусь Кромом, я заплачу ей за одежду! Видишь? – И он продемонстрировал ей пригоршню золотых монет, после чего спрятал их все обратно, кроме самой большой.

Ясмина кивнула с облегчением. Наверное, убивать и умирать было для мужчин в порядке вещей, но при мысли о том, что она станет свидетельницей убийства женщины, по коже у нее пробежали мурашки.

Вскоре из-за поворота тропы появилась высокая стройная девушка-галзаи, гибкая, как молодое деревце; она несла большую калебасу. Увидев их, она замерла на месте, и калебаса выпала у нее из рук; бедняжка заколебалась, не зная, бежать ей или нет, но потом сообразила, что Конан стоит слишком близко, чтобы позволить ей улизнуть, и смирилась, глядя на них с любопытством, изрядно приправленным страхом.

Конан показал ей золотую монету.

– Если ты отдашь этой женщине свою одежду, – сказал он, – то получишь вот эту монету.

Ответ последовал незамедлительно. Девушка широко улыбнулась, удивленная и обрадованная, и со всем презрением горской женщины к ханжеским условностям скинула с себя разукрашенную вышивкой безрукавку, стянула до лодыжек свои шаровары и переступила через них, выскользнула из рубашки с широкими рукавами, после чего сбросила с ног сандалии. Связав вещи в узел, она протянула его Конану, который, в свою очередь, передал его изумленной Дэви.

– Ступай вон за тот камень и переоденься, – распорядился он, в очередной раз демонстрируя, что не является уроженцем гор. – Свяжи свои вещи в узел и принеси их мне, когда закончишь.

– Деньги! – требовательно заявила горская девчонка, жадно протягивая ему руку. – Золото, которое ты мне обещал!

Конан бросил ей монету, и девушка поймала ее на лету, сунула в прическу, потом гибко наклонилась, ловко подхватила оброненную калебасу и невозмутимо зашагала по тропе, лишенная как одежды, так и каких-либо предрассудков. Тем временем Конан нетерпеливо ожидал, пока Дэви впервые в своей изнеженной жизни переоденется сама. Когда же она появилась из-за скалы, он удивленно выругался, и она испытала неожиданный прилив самых необычных эмоций от неприкрытого восхищения, светившегося в его синих глазах. Ее охватили стыд, смущение и тщеславие, каких она еще не чувствовала никогда, вкупе с уже знакомым легким покалыванием, испытанным ею раньше, когда она встречала его взгляд или ощущала прикосновение его рук. Он положил тяжелую ладонь ей на плечо и заставил повернуться, с изумлением разглядывая ее со всех сторон.

– Клянусь Кромом! – заявил он. – В своих прозрачных загадочных одеждах ты казалась недосягаемой, холодной и далекой, как звезда! А теперь ты превратилась в живую женщину из плоти и крови! Ты зашла за камень как Дэви Вендии, а вышла оттуда горской девчонкой – но в тысячу раз красивее любой девушки Жаибара! Раньше ты была богиней – а теперь настоящая!

Он шлепнул ее пониже спины, и она, правильно истолковав этот жест как еще одно проявление неприкрытого восхищения, не стала обижаться. Принцессе и впрямь казалось, будто с переменой одежды изменилась и ее личность. Чувства и ощущения, которые она старательно подавляла до сих пор, вдруг овладели ею, словно королевский наряд, который она только что сбросила, был материальным олицетворением кандалов и запретов.

Но Конан, невзирая на страсть, которую испытывал к ней, ни на миг не забывал о нависшей над ними опасности. Чем дальше от Жаибара они уходили, тем меньше становилась вероятность встречи с войсками кшатрийцев. При этом он не забывал прислушиваться, стараясь уловить признаки того, что мстительные вазули Хурума вышли на их след.

Подсадив Дэви, он взлетел вслед за ней в седло, и они опять двинулись в западном направлении. Узел с одеждой, который она отдала ему, он швырнул со скалы в пропасть глубиной в добрую тысячу футов.

– Зачем ты это сделал? – поинтересовалась она. – Почему ты не отдал их той девушке?

– Всадники из Пешкаури рыщут в этих холмах, – ответил он. – Им будут устраивать засады на каждом шагу, а они в отместку станут жечь все деревни, которые смогут захватить. В любой момент они могут повернуть на запад. Встретив девушку в твоей одежде, они пытками заставят ее говорить, и она может навести их на наш след.

– И как же она поступит? – полюбопытствовала Ясмина.

– Она вернется в свою деревню и расскажет, что какой-то незнакомец раздел ее и изнасиловал, – ответил Конан. – Разумеется, она расскажет им, в какую сторону мы ушли. Но сначала ей нужно набрать воды: если она осмелится вернуться с пустыми руками, с нее шкуру спустят. Так что преследователям нас не догнать. А к наступлению ночи мы окажемся уже во владениях афгули.

– В этих краях нет дорог или вообще каких-либо признаков того, что здесь живут люди, – заметила Ясмина. – Даже гимелийцы считают эти земли необитаемыми. Мы не встретили ни одной тропинки с тех пор, как расстались с этой девушкой-галзаи.

Вместо ответа он показал на север, где среди россыпи скал она увидела высокий пик.

– Йимша, – пояснил Конан. – Племена строят свои деревни как можно дальше от этой горы.

Принцесса почувствовала, как по коже у нее пробежал легкий холодок.

– Йимша! – прошептала она. – Гора Черных Прорицателей?

– Так говорят, – отозвался он. – Ближе я еще не подходил к ней. Я повернул на север, чтобы избежать встречи с кшатрийскими войсками, рыщущими в горах. Караванный путь из Хурума в Афгулистан лежит к югу отсюда.

А принцесса с напряженным вниманием по-прежнему вглядывалась в далекую вершину. Она судорожно стиснула кулачки с такой силой, что ногти впились в розовые ладошки.

– Сколько времени понадобится, чтобы добраться отсюда до Йимши?

– Остаток дня и вся ночь, – ответил он и ухмыльнулся. – Хочешь попасть туда? Клянусь Кромом, это не самое подходящее место для простого смертного, судя по тому, что рассказывают горцы.

– Почему они не объединятся и не уничтожат этих дьяволов? – требовательно спросила она.

– Уничтожить колдунов с помощью мечей? Как бы там ни было, они никогда не вмешиваются в жизнь людей, если только люди сами не лезут в их дела. Лично я не видел ни одного из этих волшебников, хотя и разговаривал с теми, кто клялся, что встречался с ними. Они уверяли меня, будто видели магов из башни среди скал на закате или рассвете – высокие молчаливые фигуры в черных одеждах.

– А ты не побоялся бы напасть на них?

– Я? – Подобная мысль, похоже, не приходила ему в голову. – В общем, если бы они начали первыми, речь шла бы о моей либо их жизни. Но мне нечего делить с ними. Я пришел в эти горы, чтобы стать вождем человеческих существ, а не воевать с колдунами.

Ясмина промолчала. Глядя на гору, как на личного врага, она почувствовала, что в груди у нее поднимается новая волна ярости и ненависти. Кроме того, в душе у нее начало зарождаться новое чувство. Она собиралась уничтожить хозяев Йимши руками человека, в чьих объятиях сейчас находилась. Вероятно, существовали и иные способы добиться поставленной цели, помимо придуманных ею. Она не могла ошибиться в оценке выражения, с которым все чаще обращал на нее свой взор Конан. Случалось, королевства рушились, когда тонкая женская ручка начинала перебирать нити судьбы… И вдруг она оцепенела:

– Смотри!

За далекую вершину, смутно видимое отсюда, зацепилось облачко странной формы. Оно имело морозно-малиновый оттенок, пронизанный золотистыми прожилками. И это облако двигалось, вращалось и уменьшалось в размерах. В конце концов оно превратилось в спиральную ленту, поблескивавшую на солнце. Внезапно облачко оторвалось от заснеженной вершины, поплыло над пропастью подобно легкому перышку и затерялось в небесной лазури.

– Что это было? – с тревогой спросила девушка, когда выступ скалы скрыл от их глаз далекую вершину; увиденное напугало ее, несмотря на свою красоту.

– Горцы называют это Ковром Йимши, что бы оно ни значило, – отозвался Конан. – Я видел, как пятьсот человек улепетывали во все лопатки, забиваясь в любую трещинку и норку, потому что заметили, как с вершины сорвалось вот такое алое облачко. Какого дьявола?!

Они миновали узкое, словно прорубленное ножом ущелье с отвесными стенами в виде башенок и выехали на широкий уступ, с одной стороны которого тянулись изрезанные неровные склоны, а с другой зияла гигантская пропасть. По уступу вилась едва заметная тропа; она огибала большой валун и появлялась уже далеко внизу, петляя по неровному спуску. Выскочив из горловины ущелья, черный жеребец замер как вкопанный и зафыркал. Конан нетерпеливо понукал его, но конь лишь храпел и мотал головой, дрожа и отказываясь идти дальше, словно дорогу ему преграждал невидимый барьер.

Конан выругался и спешился, а потом помог слезть и Ясмине. Он пошел вперед, выставив перед собой руку, как человек, опасающийся наткнуться на невидимую стену, но его ничто не остановило. Зато когда он попробовал повести в поводу коня, тот вновь пронзительно заржал и заупрямился. Тут Ясмина громко вскрикнула, и Конан резко развернулся, хватаясь за нож.

Никто из них не заметил, как и откуда он появился, но теперь он стоял перед ними, скрестив руки на груди, – тот самый мужчина в накидке из верблюжьей шерсти и зеленом тюрбане. Конан выругался от удивления, узнав человека, угодившего под копыта его коня в ущелье у деревни вазули.

– Кто ты такой, дьявол тебя подери? – требовательно рявкнул он.

Незнакомец не ответил. Конан заметил, что глаза у него широко раскрыты, как-то странно блестят и напряженно смотрят в одну точку. И еще эти глаза притягивали его собственный взгляд, как магнитом.

В основе колдовских способностей Кхемзы лежал гипноз, как и почти во всей магии Востока. Такой порядок вещей сложился на протяжении многих поколений, живших и умиравших твердо убежденными в реальности существования и могуществе гипноза, в возможности создания и развития, путем мысленных усилий и обширной практики, особой, хотя и незримой атмосферы, столкнувшись с которой человек, выросший в рациональном мире равнин, оказывался совершенно беспомощным.

Но Конан не был истинным сыном Востока. Его традиции представлялись ему бессмысленными, он был порождением совершенно иной – чужой – цивилизации. Даже в легендах и мифах Киммерии не содержалось ни малейших упоминаний о гипнозе. И наследия, с пеленок готовившего коренного жителя Востока к тому, чтобы пасть жертвой гипноза, он был лишен.

Впрочем, он прекрасно сознавал, что пытается проделать с ним Кхемза, но жутковатые и сверхъестественные способности колдуна вызывали у него лишь легкое раздражение, которое он мог стряхнуть подобно тому, как человек стряхивает случайно попавшую ему на лицо паутинку.

Понимая, что против него пущена в ход враждебная черная магия, он выхватил свой длинный нож и прыгнул вперед, стремительный, как горный лев.

Но магия Кхемзы не ограничивалась только и исключительно гипнозом. Ясмина, наблюдавшая за схваткой, так и не поняла, с помощью какого ловкого фокуса или иллюзии человек в зеленом тюрбане сумел избежать страшного удара ножом. Острое как бритва лезвие лишь скользнуло сбоку от тела, под поднятой рукой, и принцессе показалось, будто Кхемза лишь слегка коснулся открытой ладонью бычьей шеи Конана. И все же киммериец рухнул на землю, словно срубленное дерево под топором дровосека.

Однако Конан был жив; выставив перед собой левую руку, он еще в падении полоснул ножом, целясь Кхемзе по ногам, и ракша сумел избежать чудовищного удара, грозившего срезать его, словно серпом, лишь отпрыгнув назад в неприличной для мага манере. И вдруг Ясмина пронзительно вскрикнула, заметив, как женщина, в которой она сразу же узнала Гитару, вышла из-за скалы и направилась к своему спутнику. Приветственный возглас замер на губах Ясмины, когда она увидела злобное выражение лица девушки.

Конан тем временем медленно поднимался с земли, оглушенный и потрясенный жестоким ударом, нанесенным по древней методике, существовавшей еще до того, как Атлантида погрузилась в океанскую пучину, – ударом, который сломал бы, как сухую ветку, шею любому другому человеку, не столь выносливому, как он. Кхемза смотрел на него с опаской и неуверенностью. Ракша познал всю силу своего чародейства, когда ему противостояли ножи взбешенных горцев-вазули в ущелье за деревней Хурум, но сейчас сопротивление киммерийца потрясло и подкосило его новообретенную уверенность. Магия расцветает благодаря успехам, а не поражениям.

Он шагнул вперед, поднимая руку, – но вдруг застыл, словно статуя, откинув голову и широко раскрыв глаза. Конан помимо воли проследил за его взглядом, как и обе женщины – одна, дрожащая у стремени жеребца, и другая, стоящая рядом с Кхемзой.

Вниз по горному склону, подобно завесе пыли, несущейся перед ураганом, пританцовывая, спускалось малиновое конусообразное облако. Темное лицо Кхемзы посерело, рука его задрожала и бессильно упала вдоль тела. Девушка, стоявшая рядом, уловила перемену, произошедшую в ее спутнике, и с тревогой взглянула на него.

А малиновый призрак покинул горный склон и слетел к ним по широкой пологой дуге. Он ударился о землю между Конаном и Кхемзой, и ракша отпрянул, испустив сдавленный вскрик. Он попятился, закрывая Гитару своим телом и расставив дрожащие руки в стороны.

Несколько мгновений малиновое облачко вертелось на месте, словно сверкающее веретено. А затем, без всякого предупреждения, оно вдруг растаяло, как тает лопнувший мыльный пузырь. На уступе стояли четверо мужчин. Чудо, невероятное и невозможное, – но оно случилось. Это были не призраки или миражи. На уступе встали в ряд четверо высоких мужчин с лысыми головами стервятников в черных мантиях до пят. Руки их прятались в широких рукавах. Они стояли молча, слегка кивая в унисон непокрытыми головами. Мужчины смотрели на Кхемзу, но Конан, оказавшийся у них за спиной, почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Он осторожно поднялся на ноги и попятился, пока не уперся спиной в круп дрожащего жеребца и к его боку не прижалась Дэви. Не прозвучало ни слова. Над уступом повисла зловещая тишина, тяжелая, как надвигающаяся буря.

Вся четверка мужчин в мантиях не сводила глаз с Кхемзы. Их лица стервятников ничего не выражали, а в глазах светилась созерцательная задумчивость. Но Кхемза вдруг затрясся, словно в лихорадке. Он стоял, расставив ноги на скалистом уступе, и икроножные мышцы его напряглись, словно он старался удержать неимоверную тяжесть. По его темному лицу ручьями тек пот. Его правая рука отчаянно сжимала что-то, спрятанное в складках его коричневой накидки, с такой силой, так что вся кровь отхлынула от нее и она побелела. Левая же его рука упала на плечо Гитаре и вцепилась в него судорожным усилием тонущего человека, ухватившегося за соломинку. Девушка не шелохнулась и не изменилась в лице, хотя пальцы его впились, словно когти, в ее упругую плоть.

За свою бурную жизнь Конан был свидетелем многих сражений, но никогда еще не видел такого, в котором бы четыре дьявольские воли стремились сломить одну, уступающую им в силе, но столь же дьявольскую по природе своей. Впрочем, до него долетали лишь отголоски этой чудовищной битвы. Прижавшись спиной к отвесной скале, Кхемза, вынужденный принять безнадежный вызов, брошенный ему хозяевами, отчаянно боролся за свою жизнь, пустив в ход всю темную силу, все жуткое знание, которому они научили его за долгие и мрачные годы рабства и подчинения.

Он оказался сильнее, чем предполагал, и свободное использование силы в своих собственных интересах вскрыло такие запасы внутренней энергии, о которых он даже не подозревал. И еще его подстегивали дикий страх и отчаяние. Он шатался под безжалостными ударами этих гипнотических взглядов, но сопротивлялся до последнего. Черты его исказились, и лицо превратилось в жуткую маску, напоминая скорее морду животного, по которой струился кровавый пот, а руки и ноги его изогнулись, словно колеблемые невидимым ураганным ветром. Это было столкновение духовных начал, ужасающих разумов, обладающих знаниями, миллионы лет недоступными человеку, битва интеллектов, погружавшихся в самые темные бездны и исследовавших черные звезды, где рождаются тени.

Ясмина понимала характер происходящего лучше Конана. И еще она смутно догадывалась, почему Кхемза до сих пор выдерживал концентрированный удар четырех разумных энергий, способных разнести на атомы саму скалу, на которой он стоял. Причина заключалась в девушке, в которую он вцепился со всей силой отчаяния. Она стала якорем для его души, изнемогающей под натиском психических эманаций. Его слабость превратилась в силу. Его любовь к девушке, пусть грубая и корыстная, стала ниточкой, привязывающей колдуна к остальному человечеству, обеспечивая материальную опору его воле, цепью, которую не могли разорвать его враги-нелюди. По крайней мере, разорвать, воздействуя непосредственно на Кхемзу.

Они поняли это раньше него. И один из Черных Прорицателей перенес взгляд своих глаз с ракши на Гитару. И вот здесь никакого сражения уже не было. Девушка съежилась и поникла, как лист растения в засуху. Не в силах противостоять оказываемому на нее давлению, она вырвала свою руку у возлюбленного раньше, чем он успел сообразить, что происходит. А потом случилось нечто ужасное. Она начала пятиться к пропасти, неотрывно глядя на своих мучителей, и глаза ее были расширены и пусты, как мерцающее стекло, позади которого задули свечу. Кхемза застонал и потянулся к ней, угодив в расставленную ловушку. Разум, раздираемый на части, более не смог выдержать неравную схватку. Он был побежден, и соломинка, за которую он цеплялся, сломалась. Девушка продолжала пятиться, переставляя ноги, как бездушный механизм, и Кхемза, шатаясь как пьяный, шел за ней, тщетно протягивая к ней руки, стонущий и захлебывающийся от боли, словно к ногам его были привязаны свинцовые гири.

На самом краю она замерла на миг, стоя неподвижно. Пятки ее повисли над пропастью, а он упал на колени и пополз к ней, плача, чтобы оттащить от края и уберечь от гибели. И за мгновение до того, как его дрожащие пальцы коснулись ее, один из чародеев рассмеялся, и смех его походил на резкий колокольный звон в аду. Девушка внезапно покачнулась, и глаза ее затопил страх осознания жестокого и неминуемого конца. Она вскрикнула, сделала отчаянную попытку дотянуться до рук своего возлюбленного, но потом, не в силах более сопротивляться, со стонущим криком совалась в бездонную пропасть.

Кхемза подполз к самому краю обрыва и свесился, глядя вниз. Губы его беззвучно шевелились, когда он зашептал что-то, слышимое ему одному. Затем он повернулся и долго, неотрывно смотрел на своих мучителей; в его расширенных глазах погасли последние признаки человеческой сущности. А потом с криком, от которого вздрогнули скалы, он вскочил на ноги и бросился на них, замахиваясь ножом, который держал в руке.

Один из ракшей шагнул вперед и топнул ногой. Земля содрогнулась, и в глубине раздался далекий гул, который быстро перешел в оглушительный рев. Там, где нога колдуна коснулась земли, в сплошной скале появилась быстро расширяющаяся трещина. А потом с душераздирающим грохотом кусок откоса отвалился. На мгновение перед ними мелькнул Кхемза, отчаянно размахивающий руками и пытающийся ухватиться хоть за что-нибудь, а потом его погребла под собой каменная лавина, обрушившаяся в бездну.

Четверка магов задумчиво смотрела на иззубренный край скалы, ставший новым гребнем пропасти. И вдруг они повернулись. Конан, сбитый с ног землетрясением, только-только поднимался на ноги, помогая встать Ясмине. Он двигался столь же медленно, как и его разум осмысливал случившееся. Он был оглушен и раздавлен. Варвар понимал, что должен во что бы то ни стало посадить Дэви на черного жеребца и мчаться прочь отсюда, как ветер, но непривычная слабость сковывала все его движения и мысли.

Теперь волшебники смотрели на него; они воздели руки над собой, и он, к своему ужасу, увидел, как их силуэты стали таять и исчезать в воздухе, становясь смутными и расплывчатыми, а вокруг их ног заклубилась малиновая дымка, скрывая их из виду. Внезапно их поглотило вихрящееся облако – и он понял, что слепящий малиновый туман накрыл с головой и его самого. Отчаянно вскрикнула Ясмина, а жеребец заржал от боли совершенно по-человечески. Неведомая сила вырвала Дэви у него из рук, и он вслепую принялся полосовать воздух ножом, ничего не видя вокруг. А затем на него обрушился сокрушительный удар, словно порыв ураганного ветра, и сбил его ног. Лежа на земле, Конан смутно видел, как заклубилось, истончаясь, малиновое облако, вытягиваясь вверх и исчезая за гребнем скалы. Ясмина растворилась в нем вместе с четверкой магов. На утесе рядом с варваром остался лишь насмерть перепуганный жеребец.

7. На пути к Ясмине

Как порыв сильного ветра рассеивает туман, так рассеялась и пелена, окутавшая разум Конана. Изрыгая проклятия, он прыгнул в седло, и жеребец, жалобно заржав, встал на дыбы. Бросив взгляд на склоны, уводившие вверх, он заколебался, а потом повернул коня и поскакал обратно, в ту сторону, откуда они шли, когда их остановили колдовские штучки Кхемзы. Но теперь он ехал не медленно и осторожно, тщательно выбирая путь. Конан отпустил поводья, и жеребец пошел галопом, с грохотом копыт мчась вниз по ущелью, словно надеясь физическим напряжением всех мышц стряхнуть память о жутком страхе. Они пролетели откос, обогнули выступ скалы и с головокружительной быстротой устремились вниз по узкой тропе, ведущей вдоль края бездонной пропасти. Тропа следовала складкам скального грунта, виляя от одного яруса до другого, и однажды далеко внизу Конан мельком разглядел какие-то руины – нагромождение камней и валунов у подножия гигантской скалы.

Дно долины было еще далеко внизу, когда он добрался до длинного и высокого кряжа, очень походившего на природную дамбу, мощеную камнем. По нему Конан и поскакал, а с обеих сторон зияла провалами глубокая пропасть. Под копыта коню убегала тропа, по которой ему предстояло проехать; далеко впереди она уходила с гребня кряжа и совершала резкий поворот, опускаясь до русла реки по левую руку от него. Он выругался вслух, раздосадованный необходимостью покрыть несколько лишних миль, но другого пути не было. Спуститься напрямик с кряжа на нижний отрезок тропы было равносильно самоубийству. Только птица смогла бы совершить подобный маневр и добраться до русла реки целой и невредимой.

Итак, он лишь пришпорил начинавшего уставать жеребца, и тут снизу до него долетел слитный цокот множества копыт. Натянув поводья и подъехав к краю обрыва, Конан взглянул вниз, на русло пересохшей реки, что вилась у подножия горной гряды. Там по узкому ущелью ехала на конях разношерстная компания – бородатые мужчины на полудиких лошадках, числом около пятисот, с ног до головы увешанные оружием. И тогда Конан крикнул, свесившись с края обрыва и находясь на триста футов выше.

Заслышав его голос, они натянули поводья, останавливая коней, и пять сотен запрокинутых бородатых лиц уставились на него снизу; глубокий оглушительный рев эхом прокатился по каньону. Конан не стал терять время и бросать слова на ветер.

– Я направлялся в Гор! – рявкнул он. – И никак не рассчитывал встретить на своем пути вас, собаки. Следуйте за мной, если ваши клячи еще в состоянии волочить ноги! Я еду к Йимше, и…

– Предатель! – Слитный рев ударил ему в лицо, как порыв ледяного ветра.

– Что? – Он уставился на них, не веря своим ушам и лишившись дара речи. Его обжигали яростные взгляды, лица исказились от гнева, а в воздетых руках засверкали клинки.

– Предатель! – вновь, теперь уже вразнобой, завопили всадники. – Где наши семеро вождей, что попали в плен в Пешкаури?

– В тюрьме наместника, где же им еще быть, – ответил он.

Ответом ему был кровожадный вопль, исторгнутый сотней глоток, сопровождаемый таким лязгом оружия, что он не разобрал ни слова. Он заглушил нестройные вопли, проревев:

– Что это за дьявольские шутки? Пусть говорит кто-нибудь один, чтобы я мог понять, чего вы хотите!

На эту должность себя выдвинул сухопарый старый вождь. В качестве преамбулы он погрозил Конану своей кривой саблей и прокричал обвиняющим тоном:

– Это ты не позволил нам напасть на Пешкаури, чтобы освободить наших братьев!

– И правильно сделал, придурки! – проревел выведенный из себя Конан. – Даже если бы вы прорвались сквозь стену, что маловероятно, все равно их повесили бы еще до того, как вы сумели бы добраться до них.

– А ты, значит, пошел один, чтобы договориться с наместником? – прокричал в ответ афгули, доводя себя до исступленного бешенства.

– Да!