Приключения Конана-варвара (сборник) Говард Роберт
– Ну и где наши семеро вождей? – взвыл старейшина, вращая клинком над головой с такой скоростью, что тот превратился в сверкающий круг стали. – Где они? Мертвы!
– Как это? – Конан едва не свалился с лошади от удивления.
– А вот так! Они погибли! – уверили его пять сотен кровожадных голосов. Старый вождь замахал руками и вновь вернул себя право говорить от имени всех. – Их не повесили! – проскрежетал он. – Сидевший в соседней камере вазули видел, как они умерли! Наместник прислал колдуна, чтобы тот умертвил их своим чародейством!
– Этого не может быть, – сказал Конан. – Наместник не осмелился бы так поступить. Недавно я разговаривал с ним…
Признание оказалось неудачным. Небеса вздрогнули от рева, в котором слились ненависть и обвинения.
– Да! Ты отправился к нему в одиночку! Чтобы предать нас! Это правда. Вазули сбежал через дверь, которую походя выломал колдун, и рассказал эту историю нашим лазутчикам, когда встретил их в Жаибаре. Они отправились на север, чтобы разыскать тебя. Выслушав историю вазули, они со всей возможной поспешностью вернулись в Гор, и мы оседлали своих коней и перепоясались мечами!
– И что же вы, глупцы, вознамерились сделать? – пожелал узнать киммериец.
– Отомстить за наших братьев! – взвыли воины. – Смерть кшатрийцам! Убейте его, братья, потому что он – предатель!
Вокруг него о камни застучали стрелы. Конан привстал на стременах, пытаясь перекричать шум и гвалт, а потом, взревев от ярости, негодования и презрения, повернул коня и понесся галопом обратно вверх по тропе. Позади него и ниже афгули бросились в погоню, яростно выкрикивая оскорбления и в гневе забыв о том, что единственный путь, по которому они могли подняться на высоту, где сейчас скакал он, пролегает по руслу высохшей реки, правда, в обратном направлении. Кроме того, им предстояло сделать большой крюк и подняться по извилистой тропе на гребень. А когда они все-таки вспомнили об этом и повернули назад, их отвергнутый вождь уже почти добрался до места, где гребень кряжа соединялся с откосом.
Оказавшись на обрыве, Конан свернул не на тропу, по которой только что спускался, а на другую, едва заметную тропинку, усеянную острыми камнями, где коню пришлось ступать очень осторожно. Он проехал совсем немного, когда жеребец зафыркал и попятился, – впереди, на тропе, что-то лежало. Конан уставился сверху вниз на то, что когда-то было человеком, а теперь походило на измятую окровавленную кучу, которая говорила быстро и невнятно, сверкая обломками сломанных зубов.
Только темным богам, правящим мрачными судьбами колдунов, известно, как Кхемза сумел вытащить свое изломанное тело из-под груды крупных валунов, а потом и взобраться вверх по крутому склону на тропу.
Повинуясь смутному порыву, Конан спешился и остановился, глядя на изуродованное тело и сознавая, что стал свидетелем чуда, противного природе по самой своей сути. Ракша поднял окровавленную голову, его странные глаза, остекленевшие от боли и приближающейся смерти, остановились на лице Конана, и в них мелькнуло узнавание.
– Где они? – раздался жуткий хрип, ничем не напоминающий человеческий голос.
– Ушли обратно в свой проклятый замок на Йимше, – проворчал Конан. – Они забрали с собой Дэви.
– Я пойду! – прохрипел колдун. – Я последую за ними! Они убили Гитару; я убью их – прислужников, учеников, четверку Черного Круга, самого Магистра! Убей, убей их всех! – Он попытался ползти по камням, но даже его несокрушимая воля более не могла заставить двигаться изуродованное тело, в котором сломанные кости соединялись лишь обрывками сухожилий и тканей. – Иди за ними! – бешено захрипел Кхемза, и на губах у него выступила кровавая пена. – Иди!
– Я так и собирался, – проворчал Конан. – Я хотел взять с собой моих афгули, но они повернули против меня. Так что на Йимшу я теперь пойду один. Я верну Дэви, даже если мне придется голыми руками разнести эту проклятую гору на кусочки. Я не думал, что наместник решится убить моих вождей после того, как я захватил Дэви, но, похоже, он все-таки сделал это. Теперь он заплатит мне своей головой. Как заложница она мне бесполезна, но…
– Да падет на них проклятие Йизила! – прохрипел Кхемза. – Иди! Я умираю. Подожди – возьми мой пояс. – Он сунул изувеченную руку в свои кровавые лохмотья, но Конан, догадавшись, что он хочет сделать, наклонился над ним и снял с талии перепачканный пояс необычной формы.
– Через пропасть иди по золотой жиле, – пробормотал Кхемза. – Надень пояс. Он достался мне от стигийского принца. Он поможет тебе, хотя меня и подвел в конце концов. Разбей хрустальный шар с четырьмя золотыми гранатами. Бойся превращений Магистра… Я иду к Гитаре… Она ждет меня в аду… Айе, йа Скелос яр! – И он умер.
Конан внимательно рассмотрел пояс. Он был сплетен не из конского волоса. Почему-то варвар был уверен, что материалом для него послужили густые черные женские пряди. В плотное и частое плетение были вставлены самоцветы, каких он раньше никогда не видел. Золотая пряжка тоже выглядела весьма необычно: она была выполнена в виде головы змеи, плоской и клиновидной, причем все чешуйки были отлиты с потрясающей точностью. Неприятная дрожь пробежала по телу Конана, пока он вертел его в руках; варвар даже повернулся, собираясь швырнуть его в пропасть, но потом заколебался и в конце концов застегнул его у себя на талии, под бахариотской перевязью. Затем он сел на коня и продолжил путь.
Солнце скрылось за горами. Он ехал вверх по тропе в густой синей тени, которую, подобно мантии, скалы набросили на долины и кряжи далеко внизу. До гребня оставалось уже совсем недалеко, когда из-за очередного выступа до него донесся цокот подкованных копыт. Но он не повернул обратно. Да и тропа стала такой узкой, что огромный жеребец просто не смог бы развернуться. Конан обогнул выступ и выехал на участок, где тропа немного расширялась. В уши ему ударил слитный хор угрожающих воплей, но его жеребец придавил чужую лошадь к отвесной стене, и Конан перехватил чью-то занесенную руку с зажатым в ней мечом.
– Керим Шах! – пробормотал варвар, и глаза его заволокла красная пелена.
Но туранец и не думал сопротивляться; оба сидели на своих скакунах грудь в грудь, и железные пальцы Конана сомкнулись на запястье руки его врага. Позади Керима Шаха виднелся отряд худощавых иракзайцев на усталых лошадках. Они уставились на него, как стая волков, сжимая в руках ножи и луки, но не спешили пускать их в ход – уж слишком узкой была тропа, а рядом, зевая, на них смотрела бездонная пропасть.
– Где Дэви? – требовательно спросил Керим Шах.
– А тебе какое до этого дело, гирканский шпион? – прорычал Конан.
– Мне известно, что она была с тобой, ответил Керим Шах. – Я как раз направлялся на север со своими людьми, когда попал в засаду, устроенную врагами в проходе Шализах. Многие из моих людей погибли, а нам, всем, кто уцелел, пришлось уйти в горы. Отделавшись от погони, мы повернули на запад, к проходу Амир Джехун, а сегодня утром наткнулись на вазули, заблудившегося в горах. Он сошел с ума, но перед тем, как умереть, многое рассказал мне. Я узнал, что он был единственным, кто выжил из всего отряда воинов, которые преследовали вождя афгули и пленную кшатрийскую женщину в ущелье за деревней Хурум. Он бормотал что-то невразумительное о человеке в зеленом тюрбане, которого стоптал своим конем вождь афгули, но который, когда на него налетели вазули, стер их с лица земли неведомым колдовством с такой легкостью, с какой степной пожар пожирает саранчу. Не знаю, как удалось уцелеть этому человеку, да и сам он, похоже, этого не понимал, зато из его бормотания я выяснил, что в Хуруме останавливался Конан из Гора вместе со своей царственной пленницей. А потом, пока мы ехали по горам, нам удалось перехватить обнаженную девушку-галзаи с калебасой воды, которая поведала нам сказку о том, как ее раздел догола и изнасиловал гигант-чужеземец в одежде вождя афгули. По словам девушки, он отдал ее одежду вендийской женщине, которая сопровождала его. И еще она сказала, что вы двинулись на запад.
Керим Шах не счел нужным упомянуть, что сам он ехал на встречу с войсками, которые должны были подойти из Секундерама, когда обнаружил, что дорогу ему перекрыли враждебные племена. Путь в долину Гураша через проход Шализах был длиннее, чем тропа, что вела через проход Амир Джехун, но последний частично пролегал по территории афгули, которой Керим Шах стремился избежать любой ценой, пока не встретится с войском. Но, не имея возможности направиться в Шализах, он все-таки пошел опасным маршрутом, пока известия о том, что Конан вместе со своей пленницей еще не достиг Афгулистана, не заставили его повернуть на юг, хотя это было весьма опасно, в надежде перехватить киммерийца в горах.
– Так что тебе лучше сказать мне, где находится Дэви, – предложил Керим Шах. – Мы превосходим тебя числом…
– Пусть только кто-нибудь из твоих собак попробует натянуть тетиву, и я сброшу тебя со скалы, – пообещал Конан. – Тебе в любом случае нет смысла убивать меня. По моим следам идут пять сотен афгули, и если он узнают, что ты оставил их с носом, они живьем спустят с тебя шкуру. Кроме того, я потерял Дэви. Она угодила в лапы к Черным Прорицателям Йимши.
– Тарим! – выругался Керим Шах, в первый раз с момента встречи лишившийся самообладания. – Кхемза…
– Кхемза мертв, – проворчал Конан. – Хозяева отправили его в ад, похоронив под оползнем. А теперь прочь с дороги! Будь у меня время, я бы с радостью убил тебя, но я направляюсь к Йимше.
– Я пойду с тобой, – неожиданно сказал туранец.
Конан рассмеялся ему в лицо.
– Неужели ты думаешь, что я доверяю тебе, гирканская собака?
– А я и не прошу тебя верить мне, – парировал Керим Шах. – Нам обоим нужна Дэви. Тебе известны мои резоны: король Йездигерд желает присоединить ее королевство к своей империи, а ее саму взять в свой гарем. И я знаю тебя еще с тех времен, когда ты был гетманом степных казаков, и знаю, что тебя интересует лишь добыча. Ты мечтаешь разграбить Вендию и получить большой выкуп за Ясмину. Что ж, я предлагаю нам с тобой, не питая иллюзий насчет друг друга, заключить временный союз и попытаться вырвать Дэви из лап Прорицателей. Если нам повезет и мы останемся живы, то сразимся, чтобы решить, кому она достанется.
Конан прищурился, пристально вглядываясь в неожиданного союзника, а потом кивнул, отпуская руку туранца.
– Договорились. А как насчет твоих людей?
Керим Шах оборотился к хранившим молчанием иракзайцам и заговорил:
– Мы с вождем направляемся к Йимше, чтобы сразиться с колдунами. Вы пойдете с нами или останетесь здесь, чтобы погибнуть от рук афгули, которые преследуют этого человека?
Они выслушали его с мрачным фатализмом. Они были обречены и знали это – знали с того момента, как посвист стрел устроивших им западню дагозаи заставил их повернуть прочь от прохода Шализах. У воинов с предгорий Жаибара было много кровных врагов среди битателей горных склонов. Их было слишком мало, чтобы с боем прорваться через горы к пограничным поселениям без помощи хитроумного туранца. Они уже считали себя мертвыми, поэтому дали ответ, который могут дать только мертвые:
– Мы пойдем с тобой и умрем на Йимше.
– Тогда, во имя Крома, нам пора выступать, – проворчал, глядя на сгущающиеся сумерки, Конан, которого снедало нетерпение. – Мои волки отстали от меня на несколько часов, но мы потеряли здесь чертовски много времени.
Керим Шах заставил попятиться своего коня, зажатого между черным жеребцом Конана и скалой, сунул меч в ножны и осторожно развернул своего скакуна. Вскоре отряд уже двигался по тропе со всей возможной быстротой. Они вышли на гребень в миле к востоку от того места, где Кхемза остановил киммерийца и Дэви. Тропа была трудной и опасной даже для горцев, поэтому Конан и не рискнул идти по ней вместе с Ясминой, хотя Керим Шах, преследуя его, пошел именно таким путем, полагая, что и Конан поступит так же. Даже гигант-киммериец вздохнул с облегчением, когда лошади преодолели последний горный кряж. Они ехали, подобно призракам, через заколдованное царство теней. Их путь отмечал мягкий скрип кожи и негромкий лязг стали, а потом голые и мрачные склоны замерли в звенящей тишине в свете звезд.
8. Ясмина испытывает настоящий ужас
Ясмина успела лишь вскрикнуть, когда малиновый вихрь с ужасающей силой подхватил ее и разлучил с защитником. Пронзительный крик сорвался с ее губ, а потом у принцессы перехватило дыхание. Сначала она ослепла и оглохла, а потом и вовсе лишилась чувств в ревущем потоке воздухе. Девушка смутно осознавала, что ее подняли на огромную высоту, на которой она летит с дикой скоростью, но вскоре и эти ощущения сменились головокружением и полным забвением.
Туманные воспоминания об этих ощущения сохранились у нее в памяти, когда она наконец пришла в себя и тут же вцепилась во что-то обеими руками, словно для того, чтобы остановить безудержное и неконтролируемое падение. Пальцы ее сомкнулись на мягкой ткани, и на нее нахлынуло невыразимое облегчение. Принцесса принялась осматриваться по сторонам.
Она лежала на возвышении, покрытом черным бархатом. Оно находилось в просторной комнате, в которой царил полумрак. Стены были увешаны темными гобеленами, на которых ползали драконы, изображенные с отталкивающим реализмом. Зыбкие тени намекали на высокий потолок, а в углах притаился сумрак, который сам казался игрой воображения. В стенах, похоже, не было ни окон, ни дверей, или же они были искусно скрыты черными как ночь гобеленами. Откуда в комнату просачивается тусклый свет, Ясмина определить даже не пыталась. Просторная комната походила на царство загадочных теней и призрачных контуров, которые, вроде бы оставаясь неподвижными, тем не менее наполняли ее смутным и неуловимым ужасом.
Но вот взгляд девушки остановился на вполне осязаемом предмете. На еще одном возвышении, правда, поменьше, но такого же угольно-черного цвета, сидел, подобрав под себя ноги, мужчина и задумчиво смотрел на нее. Он был облачен в свободную черную мантию, расшитую золотой нитью, скрывавшую очертания его фигуры. На голове у него красовалась бархатная шапочка. Лицо его оставалось спокойным и безмятежным; его нельзя было назвать неприятным, а глаза были лучистыми и слегка раскосыми. Он сидел совершенно неподвижно, глядя на нее, и выражение его лица не изменилось, когда он понял, что она пришла в сознание.
Ясмина почувствовала, как страх ледяными лапками пробежался у нее по спине. Она приподнялась на локте и вопросительно уставилась на незнакомца.
– Ты кто? – требовательно спросила она, но собственный голос показался ей жалким и дрожащим.
– Я – Магистр и Владыка Йимши. – Голос незнакомца был сочным и резонирующим, как колокольный звон.
– Зачем ты принес меня сюда? – пожелала узнать Ясмина.
– Разве ты не искала меня сама?
– Если ты – один из Черных Прорицателей, то да, искала! – смело ответила она, полагая, что он все равно читает ее мысли.
Мужчина негромко рассмеялся, и по спине у нее вновь пробежал предательский холодок.
– Ты хотела натравить диких детей гор на Прорицателей Йимши! – Он улыбнулся. – Я прочел это в твоей голове, принцесса. Твой жалкий человеческий ум полон ненависти и сладких мечтаний об отмщении.
– Вы убили моего брата! – Поднимавшаяся у нее в груди волна гнева грозила смести страх; руки ее были сжаты в кулачки, и девушка напряженно застыла, как натянутая струна. – За что вы погубили его? Он не сделал вам ничего плохого. Жрецы говорят, что Прорицатели стоят выше суетных человеческих дел. Так почему же вы уничтожили короля Вендии?
– Разве может простой смертный понять мотивы поступков Прорицателя? – невозмутимо парировал Магистр. – Мои послушники в храмах Турана, жрецы жрецов Тарима, упросили меня вмешаться ради Йездигерда. По некоторым причинам я счел возможным согласиться. И как я могу объяснить свои непостижимые резоны твоему жалкому интеллекту? Ты все равно ничего не поймешь.
– Я понимаю одно: мой брат мертв! – В голосе принцессы звенели слезы горя и ярости. Она поднялась на колени и уставилась на него широко раскрытыми горящими глазами, гибкая и опасная в это мгновение, как пантера.
– Так пожелал Йездигерд, – спокойно ответствовал Магистр. – В тот момент мне захотелось удовлетворить его притязания.
– Разве Йездигерд – твой вассал? – Ясмина изо всех сил старалась держать себя в руках.
Она вдруг почувствовала, что ее колено упирается во что-то твердое и продолговатое, притаившееся в складках материи. Девушка незаметно переменила позу и украдкой сунула руку под бархатную ткань.
– Разве пес, что пожирает требуху во дворе храма, является вассалом бога? – возразил Магистр.
Похоже, он не заметил ее движений, от которых ей отчаянно хотелось отвлечь его внимание. Пальцы девушки под бархатом сомкнулись на том, в чем она узнала позолоченную рукоять кинжала. Она наклонила голову, чтобы скрыть торжествующий блеск в глазах.
– Мне прискучил Йездигерд, – заявил Магистр. – Я обратился к другим развлечениям… ха!
С яростным криком Ясмина вскочила на ноги, словно дикая кошка, и нанесла убийственный удар кинжалом. Но она тут же споткнулась и осела на пол, где и сжалась в комочек, глядя на мужчину на возвышении. Он даже не пошевелился; на губах его по-прежнему играла загадочная улыбка. Вся дрожа, она приподняла руку и уставилась на нее расширенными глазами. В ладони ее больше не было кинжала; она сжимала в пальцах цветок золотого лотоса, и раздавленные лепестки поникли на сломанном стебле.
Она испуганно уронила его на пол, словно держала в руках змею, и отползла подальше от своего мучителя. Девушка вернулась на собственное возвышение, поскольку это более подобало королеве, чем ползать на полу у ног колдуна, и с тревогой воззрилась на него, ожидая упреков и наказания.
Но Магистр не шелохнулся.
– Для того, кто владеет ключом от космоса, все сущее одинаково, – обронил он загадочную фразу. – Для адепта ничто не является неизменным и непреложным. Воля заставляет распускаться стальные цветы в безымянных садах или цветочные мечи – вспыхивать в лунном свете.
– Ты дьявол, – всхлипнула она.
– Не я! – рассмеялся колдун. – Я родился на этой планете, пусть и давно. Когда-то я был самым обычным человеком и даже не утратил присущие человеку черты в течение своего обучения и посвящения, которые длились несколько тысячелетий. Человек, обученный темному искусству, могущественнее дьявола. Я родился человеком, но теперь повелеваю демонами. Ты видела Властителей Черного Круга – твоя душа не выдержит и погибнет, если ты узнаешь, из каких далей я призвал их и от какой судьбы уберег с помощью магического хрустального шара и золотых змей. Но повелевать ими могу только я один. Мой глупец Кхемза решил сам стать великим – бедный дурачок, взламывающий материальные двери и прыгающий по воздуху вместе со своей возлюбленной с одной горки на другую! Тем не менее, если бы мы его не уничтожили, со временем его сила могла бы сравняться с моей.
Магистр вновь рассмеялся.
– И ты, бедная, несчастная глупышка! Задумала отправить косматого горского вождя на штурм Йимши? Это была славная шутка, которую я мог бы придумать и сам, когда ты попала к нему в руки. А сейчас я читаю в твоем детском разуме намерение соблазнить меня, пустив в ход свои женские штучки, дабы добиться своей цели. Но, невзирая на твою глупость, ты – женщина, на которую приятно смотреть. Мне вдруг захотелось сделать тебя своей наложницей.
Услышав эти слова, наследница тысячелетней династии гордых императоров задохнулась от стыда и ярости.
– Ты не посмеешь!
Его издевательский смех ударил принцессу, как кнут по обнаженным плечам.
– Это король не смеет раздавить жалкого червяка на дороге? Маленькая глупышка, неужели ты еще не поняла, что твоя гордость для меня – все равно, что соломинка, несомая ветром? Для меня, познавшего прелесть поцелуев королевы ада! Ты еще увидишь, как я поступаю с непокорными!
Испуганная и раздавленная, девушка сжалась в комочек на покрытом бархатом возвышении. Свет потускнел и стал совсем призрачным. Черты лица Магистра расплылись. А вот в тоне его голоса появились властные нотки.
– Я никогда не покорюсь тебе! – Голос девушки дрожал от страха, но в нем прозвучала решимость.
– Покоришься, – с ужасающей невозмутимостью ответил Магистр. – Страх и боль станут тебе достойными наставниками. Я сломлю сопротивление твоей дрожащей плоти болью и ужасом, пока ты не станешь податливой, как воск, из которого я слеплю все, что пожелаю. Ты станешь такой покорной, какой не бывала еще ни одна смертная женщина, и самое мое незначительное повеление превратится для тебя в волю богов, подлежащую неукоснительному исполнению. А для начала, дабы усмирить твою гордыню, ты отправишься обратно в забытые века и посмотришь на свои предыдущие воплощения. Айе, уил ла кхоза!
При этих словах призрачная комната поплыла перед глазами испуганной Ясмины. У нее вдруг зачесалась кожа головы, а язык прилип к гортани. Где-то далеко на одной протяжной и зловещей ноте зазвучал гонг. Драконы на гобеленах сначала засветились голубым пламенем, а потом побледнели. Магистр на своем возвышении превратился в бесформенную тень. Тусклый свет сменился мягкой, густой, почти осязаемой темнотой, пульсировавшей необычными волнами. Девушка более не видела Магистра. Она вообще ничего не видела. У нее вдруг появилось странное чувство, будто стены и потолок отодвинулись куда-то далеко-далеко.
А потом в темноте зародилось тусклое мерцающее зарево, как будто светлячок начал ритмично взмахивать крылышками. Оно превратилось в золотистый шар, стало шире и обрело ослепительно-белый оттенок. Внезапно шар взорвался, забрызгав темноту искрами, которые почему-то не освещали тени. Но все-таки в полумраке осталось слабое свечение, озарившее туманный ствол, выраставший, казалось, прямо из пола. На глазах онемевшей девушки он начал разрастаться и обретать форму; появились побеги и широкие листья, а над головой у нее закачались огромные ядовитые черные цветы, и она испуганно вжалась в бархатную ткань на возвышении. В воздухе повис тонкий аромат. Ясмина поняла, что видит рождение страшного и овеянного легендами черного лотоса, произрастающего в диких и забытых джунглях Кхитая.
Широкие листья вскипели зловещей жизнью. Цветки склонялись над ней, как живые, по-змеиному покачивая головками на гибких стеблях. Четко выделяясь на фоне мягкой непроницаемой темноты, они казались ей нереальными плодами больного воображения. Голова у нее пошла кругом от дурманящего аромата, и ей вдруг захотелось забиться под возвышение. А потом она обеими руками вцепилась в него, потому что помост вдруг заскользил куда-то по чудовищному склону. Она закричала от ужаса, цепляясь за бархат, но какая-то сила безжалостно оторвала от него ее пальцы. У девушки возникло тошнотворное чувство, будто у нее выдернули опору из-под ног, и она утратила остатки здравого смысла, превратившись в трепещущий клочок сознания, гонимый сквозь ревущую ледяную черную бездну ураганом, грозившим погасить слабое биение ее разумной жизни; так гаснет свеча, задутая штормовым ветром.
А потом огонек ее сознания попал в полосу бешеной слепой тряски и хаотического мельтешения, слившись с мириадами ему подобных в плодоносном слое нарождающейся материи, пока, под воздействием фундаментальных сил, не превратился в мыслящее существо, скользящее по бесконечной спирали бесчисленных жизней.
Окутанная пеленой страха, она заново пережила все свои прежние воплощения, узнала и вновь перенеслась во все тела, что несли ее «я» в прошлом. Она вновь сбила ноги на долгой и утомительной дороге жизни, что терялась в туманной дали прошлых лет. На рассвете времен она влачила жалкое существование в первобытных джунглях, скрываясь от свирепых хищников. Не имея другой одежды, кроме собственной кожи, она бродила по колено в воде по рисовым болотам, сражаясь за драгоценные зернышки с водоплавающей живностью. В одной упряжке с буйволами она напрягала последние силы, чтобы провести заостренной палкой очередную борозду в неподатливой почве, и проводила бесконечные часы, горбясь над примитивной прялкой в крестьянской хижине.
Она видела, как гибли в пламени пожаров обнесенные стенами города, и с криком спасалась бегством от безжалостных убийц. Спотыкаясь и обливаясь кровью, она брела по раскаленным пескам, держась за стремя работорговца, и познала жестокое прикосновение жадных горячих рук к своей стонущей плоти, позор и боль скотской похоти. Она кричала под ударами кнута и стонала на дыбе; сходя с ума от ужаса, отчаянно сопротивлялась рукам, укладывавшим ее голову на окровавленную плаху.
Она испытала боль деторождения и горечь преданной любви. Она страдала от всех горестей, бед и издевательств, которым на протяжении столетий мужчина подвергал женщину; она сполна познала всю силу ненависти и злобы, которые одна женщина может питать к другой. И все это время где-то в самом дальнем уголке ее сущности тлела робкая память о том, что она остается Дэви. Она была всеми женщинами своих прошлых жизней, но при этом знала, что остается Ясминой. Осознание этого факта не затерялось в круговерти минувших воплощений. Она одновременно ощущала себя рабыней, стонущей под хлыстом надсмотрщика, и гордой Дэви Вендии. И она терпела страдания не только как наложница, но и как Ясмина, гордость которой сносила прикосновение кнута, как прикосновение раскаленного добела клейма.
Бесчисленные жизни текли перед ней непрерывной чередой, каждая со своим свинцовым грузом горестей, стыда и боли, пока до нее не донесся собственный голос, зашедшийся в крике невыносимой агонии, звучащий на одной ноте сквозь тьму веков.
А потом она пришла в себя на покрытом бархатом возвышении в загадочной комнате.
В призрачном тусклом свете перед ней вновь предстал помост и сидящая на нем таинственная фигура в мантии. Голова в капюшоне склонилась на грудь, и в полумраке смутно виднелись высоко поднятые плечи. Она не могла разглядеть подробностей, но капюшон, сменивший бархатную шапочку, отчего-то вызывал в ней тревожные ощущения. Чем дольше она смотрела на неподвижную фигуру, тем сильнее охватывал ее безрассудный страх, от которого язык у девушки прилип к гортани, – ее не покидало ощущение, что перед ней на возвышении сидит уже не Магистр.
И тут фигура пошевелилась и выпрямилась во весь рост, нависая над ней. Затем она наклонилась, протягивая к Ясмине длинные руки в широких рукавах накидки. Девушка молча боролась с ними, преодолевая страх и про себя удивляясь тому, какие они сильные и жилистые. Голова в капюшоне склонилась над ее лицом, и принцесса поспешно отвернулась. И тогда она закричала, громко и истошно, давая выход своему страху и ненависти. Костлявые руки вцепились в ее гибкое и податливое тело, а из-под капюшона выглянул лик смерти и разрушения – на полуразложившемся черепе проступили черты лица, похожие на рассыпающийся от ветхости пергамент. Девушка вновь закричала, а потом, когда шамкающие безгубые челюсти потянулись к ее губам, лишилась чувств.
9. Замок магов
Над заснеженными вершинами Гимелийев взошло солнце. Группа всадников остановилась у подножия длинного склона и стала смотреть вверх. Высоко над ними, на горном склоне, небеса пронзала каменная башня. Позади нее и выше блестели стены колоссальной цитадели – как раз там, где начиналась линия снегов, укрывших белоснежной шапкой вершину Йимши. Представшая взорам всадников картина выглядела слегка нереальной – фиолетовые склоны, поднимающиеся к фантастическому замку, казавшемуся игрушечным на таком расстоянии, и над ними на фоне пронзительной голубизны неба сверкал увенчанный белой пеной горный пик.
– Лошадей придется оставить здесь, – проворчал Конан. – По этому предательскому склону легче будет передвигаться пешком. Кроме того, кони уже выбились из сил.
Он соскочил на землю с черного жеребца, который стоял, широко расставив ноги и опустив голову. Они ехали всю ночь, на ходу подкрепляясь скудными припасами из седельных сумок и останавливаясь только для того, чтобы дать краткий отдых лошадям.
– В первой башне живут ученики Черных Прорицателей, – сказал Конан. – Во всяком случае, так говорят; они – как сторожевые псы своих хозяев, колдуны уровнем пониже. Но и они не будут просто сидеть и смотреть, как мы карабкаемся к ним.
Керим Шах посмотрел на гору, после чего оглянулся туда, откуда они пришли. Они уже довольно высоко поднялись по склону Йимши, и под ними остался сплошной лес иззубренных пиков и вершин пониже. Там, в лабиринте острых зубцов и каменных осыпей, туранец тщетно высматривал хоть какое-нибудь движение, которое выдало бы присутствие людей. Очевидно, афгули, преследовавшие своего вождя, ночью потеряли его след.
– Ладно, идем.
Привязав измученных лошадей к ветвям тамариска, растущего неподалеку, они, не тратя лишних слов, повернулись к склону. Укрыться на нем было негде. Перед ними простирался голый и безжизненный подъем, усеянный валунами, недостаточно большими для того, чтобы за ними мог спрятаться человек. Зато они скрывали кое-что другое.
Люди не успели пройти и пятидесяти шагов, как из-за скалы вывернулась злобно рычащая тварь. Это была одна из тех огромных сторожевых собак, каких полным-полно в любой горной деревне; красные глаза пса горели адским огнем, а с клыков капала слюна. Первым шел Конан, но тварь не тронула его. Промчавшись мимо, она прыгнула на Керима Шаха. Туранец успел отскочить в сторону, и зверюга набросилась на шедшего следом иракзайца. Тот завопил и выставил перед собой руку, которую и принялась рвать клыками тварь. Воин попятился, и в следующую секунду с полдюжины кривых сабель принялись кромсать зверя. Но только после того, как тварь была в буквальном смысле изрублена на куски, челюсти ее разжались и она перестала рвать своих обидчиков.
Керим Шах перевязал рваные раны на руке своего воина, пристально взглянул на него и отвернулся, не сказав ни слова. Присоединившись к Конану, он стал вместе с ним подниматься по склону.
Наконец Керим Шах нарушил молчание:
– Странно встретить деревенского пса в таком месте.
– Да, здесь нет для него потрохов и отбросов, – согласно проворчал Конан.
Оба оглянулись на раненого воина, с трудом поспевающего за своими товарищами. Его смуглое лицо блестело от пота, и он оскалился, морщась от сильной боли. Затем оба подняли глаза на каменную башню, возвышавшуюся над ними.
Вокруг царила сонная, какая-то сверхъестественная тишина. Ни на башне, ни на странном пирамидальном сооружении позади нее не наблюдалось признаков жизни. Но людей, с трудом переставляющих ноги, не покидало ощущение того, что они идут по лезвию ножа. Керим Шах взял в руки свой тяжелый туранский лук, бивший на пятьсот шагов, а иракзайцы вооружились своим луками, полегче и не таким смертоносными.
Но не успели они подойти к башне на дистанцию выстрела из лука, как с неба на них без всякого предупреждения обрушилось нечто крылатое. Оно пролетело так близко от Конана, что его обдало волной воздуха от мощных крыльев, но зашатался и упал шедший следом иракзаец, из разорванной яремной вены которого фонтаном ударила кровь. Ястреб с крыльями словно из закаленной стали вновь взмыл в небеса, роняя капли крови со своего изогнутого, как скимитар, клюва, но тут рядом щелкнула тетива лука Керима Шаха. Птица камнем рухнула на землю, однако где именно она упала, не разглядел никто.
Конан склонился над жертвой воздушного нападения, но воин был уже мертв. Никто не проронил ни слова; рассуждения о том, что никогда раньше ястребы не нападали на людей, были бесполезны. Ярость понемногу начала вытеснять фаталистическую летаргию в необузданных и свирепых иракзайцах. Волосатые пальцы выдергивали стрелы из колчанов, и мужчины, горя жаждой отмщения, вглядывались в башню, молчание которой выглядело издевательским.
Но и следующее нападение оказалось быстрым и действенным. Они все увидели его – белый клубок дыма, что сорвался с верхушки башни и покатился к ним по склону. За ним последовали и другие. Они казались безвредными, эти шерстяные клубки облачной пены, но Конан стремительно шагнул в сторону, уступая дорогу первому из них. У него за спиной кто-то из иракзайцев ткнул мечом в колышущуюся белую массу. В следующее мгновение склон горы вздрогнул от взрыва. Последовала вспышка ослепительного пламени, сам моток облачной пряжи исчез, а от чересчур любопытного воина осталась лишь груда обгорелых и почерневших костей. Высушенная рука по-прежнему сжимала рукоять меча, но лезвие расплавилось и испарилось от страшного жара. Мужчины, шедшие рядом с невезучей жертвой, нисколько не пострадали, если не считать легкого головокружения и огненных кругов перед глазами от яркой вспышки света.
– Они взрываются от прикосновения стали, – проворчал Конан. – Смотрите, они идут!
Склон над ними почти весь был покрыт катящимися шарами. Керим Шах поднял лук и начал стрелять в приближающиеся клубки, и те, в которые попадали стрелы, взрывались, как воздушные шары, наполненные пламенем. Его люди последовали примеру своего вожака, и следующие несколько минут на склоне горы бушевал огненный шторм, где били молнии, исчезая во вспышках пламени. Когда стрельба прекратилась, в колчанах у лучников оставалось всего по несколько стрел.
Они двинулись дальше, исполненные мрачной решимости, ступая по почерневшей и обгорелой земле и камням, которые от взрывов этих дьявольских бомб превратились в спекшуюся лаву.
Растянувшись в цепь, они находились уже на расстоянии полета стрелы от молчаливой башни, напряженно ожидая очередной смертельной опасности, что могла обрушиться на них.
На вершине башни появилась одинокая фигура и поднесла к губам десятифутовый бронзовый рог. Его гулкий рев эхом раскатился по горным склонам, словно возвещая наступление Страшного суда. И вскоре последовал жуткий ответ. Земля под ногами незваных гостей задрожала, а из неведомых глубин донеслись громыхание и скрежет.
Иракзайцы пронзительно закричали, шатаясь как пьяные на внезапно ожившем склоне, а Конан с горящими глазами дерзко устремился вверх, держа в руке клинок, прямо к двери, что вдруг открылась в стене башни. Над головой у него гулко и издевательски продолжал реветь рог. Керим Шах оттянул стрелу к самому уху и спустил тетиву.
На такой выстрел был способен только исконный туранец. Рев огромного рога внезапно оборвался, сменившись пронзительным истошным воплем. Фигура в зеленой робе зашаталась, схватившись обеими руками за древко длинной стрелы, торчащей у нее из груди, перевалилась через парапет и полетела вниз. Огромный рог зацепился за зубец и повис, опасно раскачиваясь, и к нему устремился еще один силуэт в мантии, крича от ужаса и намереваясь поднять его. И вновь щелкнула тетива туранского лука, и вновь ответом ей стал тягучий предсмертный крик. Второй аколит[19], падая, задел рог локтем, и тот упал на камни внизу и разбился вдребезги.
Конан мчался вперед такими гигантскими прыжками, что не успело эхо падения замереть вдали, как он уже ломился в дверь. Шестое чувство дикаря заставило его отскочить в сторону, когда сверху на то место, где он только что стоял, обрушился поток расплавленного свинца. В следующий миг он вновь подскочил к двери и принялся кромсать ее с удвоенной силой. Тот факт, что враги прибегли к вполне земному оружию, придавал ему уверенности. Значит, магия аколитов была не всемогущей. К тому же запасы их колдовской энергии попросту могли иссякнуть. Керим Шах уже спешил вверх по склону, и его воины старались не отставать от своего командира. На ходу они стреляли из луков, и стрелы их со звоном ударяли в стены или по отвесной дуге падали на парапет.
Тяжелая тиковая дверь наконец поддалась яростным усилиям киммерийца, и он осторожно заглянул вовнутрь, не зная, чего ожидать. Взору его предстала круглая комната с лестницей, ведущей куда-то наверх. На противоположной от входа стороне зияла настежь распахнутая дверь, за которой виднелся наружный склон – и спины полудюжины поспешно удаляющихся фигур в зеленых мантиях.
Конан заорал, шагнул через порог, но тут же врожденное чувство опасности заставило его отпрянуть, и на то место, где он стоял еще мгновение назад, рухнула тяжелая каменная глыба. Криком сзывая своих союзников, он побежал вокруг башни.
Аколиты покинули первую линию обороны. Конан, обогнув башню, увидел, как зеленые пятна мантий мелькают впереди, карабкаясь вверх по склону. Он бросился в погоню, пылая жаждой мести, и вслед за ним устремились Керим Шах и иракзайцы, причем последние завывали, как волки, преследующие убегающую добычу. Их фатализм на мгновение сменился торжеством.
Башня стояла на нижнем уступе неширокого плато, общий восходящий уклон которого был едва заметен. Через несколько сотен ярдов плато резко обрывалось в пропасть, которая была не видна с его дальнего края. Аколиты, не останавливаясь и не замедляя бега, прыгнули прямо в эту пропасть. Их преследователи видели лишь, как над краем плато затрепетали полы их зеленых мантий и исчезли.
Еще через несколько секунд они сами стояли на краю глубокого ущелья, отделявшего их от замка Черных Прорицателей. Стены ущелья были отвесными, и оно тянулось в обе стороны, насколько хватало глаз, очевидно, рассекая гору пополам. В ширину оно имело примерно четыреста ярдов и пятьсот в глубину. И все ущелье от края до края заполнял полупрозрачный светящийся туман.
Глядя вниз, Конан яростно выругался. Далеко внизу, по тускло мерцающему дну, которое светилось, как начищенное серебро, двигались фигурки аколитов в темно-зеленых мантиях. Очертания их выглядели нечеткими и размытыми, как бывает, когда смотришь на предметы под водой. Они гуськом шагали к противоположной стене ущелья.
Керим Шах наложил на тетиву стрелу и пустил ее вниз. Но стоило той войти в туман, заполняющий пропасть, как она потеряла скорость и сбилась с курса, вильнув далеко в сторону.
– Если они смогли спуститься, значит, и мы сможем! – рявкнул Конан, пока Керим Шах с изумлением глядел вслед своей стреле. – Последний раз я видел их на этом самом месте…
Прищурившись, он разглядел внизу нечто вроде светящейся золотой нити, протянутой по дну каньона от одного края к другому. Аколиты, похоже, как раз по ней и шагали, и в памяти у него вдруг всплыли загадочные слова Кхемзы: «Иди по золотой жиле!» Присев, на самом краю обрыва он нащупал ее – тонкую жилу сверкающего золота, которая тянулась от скалистого выступа до края и дальше вниз, по серебряному дну. И он обнаружил еще кое-что, до сих пор остававшееся невидимым из-за необычного преломления лучей света. Золотая жила тянулась по узкому пандусу, соскальзывавшему вниз и снабженному удобными выемками для рук и ног.
– Вот здесь они спустились, – заявил он, обращаясь к Кериму Шаху. – Не такие уж они и сильные колдуны, чтобы перелететь через пропасть по воздуху! Мы пойдем за ними…
В это самое мгновение воин, которого искусала бешеная собака, дико закричал и бросился на Керима Шаха. Он жутко клацал зубами, и на губах у него выступила пена. Но туранец, быстрый и ловкий, как кошка, отскочил в сторону, и сумасшедший головой вперед ухнул в бездну. Остальные подбежали к краю обрыва и с недоумением смотрели ему вслед. А маньяк падал совсем не камнем. Он очень медленно опускался сквозь розоватую дымку, как человек, погружающийся в воде на глубину. Руки и ноги его тоже двигались в ритме пловца, и черты его посиневшего лица исказились настолько, что это уже нельзя было объяснить одним сумасшествием. Наконец, достигнув мерцающего дна, тело его успокоилось и легло совершенно неподвижно.
– В этой пропасти нас ждет смерть, – пробормотал Керим Шах, отступая на шаг от края обрыва и розоватого тумана, клубившегося почти у самых его ног. – И что теперь, Конан?
– Пойдем дальше! – угрюмо ответил киммериец. – Эти аколиты – такие же люди, как и мы; если туман не убил их, он не убьет и нас.
Он поправил перевязь, и пальцы его коснулись пояса, который дал ему Кхемза; поначалу Конан нахмурился, а потом мрачно улыбнулся. Он совсем забыл об этом поясе, а ведь смерть трижды прошла мимо, выбрав другую жертву.
Аколиты тем временем добрались до противоположной стены ущелья и теперь поднимались по ней, похожие на зеленых мух. Ступив на пандус, Конан стал осторожно спускаться. Розоватый туман обхватил его за лодыжки, медленно поднимаясь по мере того, как он погружался в него. Вот призрачная пелена скрыла колени, потом бедра, талию, добралась до подмышек. Она походила на густой туман, который бывает сырой промозглой ночью. Когда розовая пелена заколыхалась у него под подбородком, Конан заколебался, а потом погрузился в нее с головой. У него мгновенно перехватило дыхание; воздух улетучился из легких, и он почувствовал, как ребра вдавливаются внутрь, сжимая внутренние органы. Отчаянным усилием он рванулся кверху, голова его поднялась над поверхностью, и он стал жадно глотать воздух.
С обрыва к нему наклонился Керим Шах и заговорил, но Конан не расслышал его и не обратил на него внимания. Сосредоточившись на том, что сказал ему умирающий Кхемза, киммериец принялся нащупывать золотую нить и обнаружил, что, спускаясь вниз, отклонился в сторону. Но на пандусе были вырезаны выемки для рук. Встав прямо над нитью, он вновь начал спуск. Розоватый туман поднялся сначала до колен, а потом накрыл его с головой. Теперь вокруг него колыхалась сплошная розоватая пелена, но он по-прежнему вдыхал чистый воздух. Над собой он увидел своих спутников, которые смотрели на него сверху, и сквозь дымку черты их лиц выглядели размытыми и искаженными. Он жестом пригласил их следовать за собой и быстро нырнул вниз, не став дожидаться, чтобы посмотреть, отважатся они на такой шаг или нет.
Керим Шах молча сунул меч в ножны и последовал за киммерийцем, а вслед за ним полезли и иракзайцы; перспектива остаться в одиночестве пугала воинов сильнее ужасов, которые могли поджидать их внизу. Каждый цеплялся за золотую нить в точности так, как это делал Конан.
По наклонному пандусу они спустились на дно пропасти и зашагали по мерцающему слою, ступая по золотой жиле, как канатоходцы по канату. Создавалось впечатление, что они идут по невидимому туннелю, в котором свободно циркулирует воздух. Они чувствовали, как сверху и с боков на них давит смерть, но не может добраться до них.
Жила взбиралась по такому же пандусу на противоположной стене, за срезом которой и исчезли аколиты, и воины последовали тем же путем. Нервы у всех были натянуты, как тетива лука, потому что никто не знал, что поджидает их за острыми выступами скал, которыми был утыкан край пропасти.
А поджидали их ученики магов в зеленых накидках и с ножами в руках. Наверное, они дошли до рубежа, дальше которого отступление стало невозможным. Не исключено, что стигийский пояс на талии Конана мог поведать о том, почему колдовские заклятия оказались столь слабыми и так быстро иссякли. Пожалуй, осознание неминуемой смерти в случае поражения выгнало их из-за валунов, и они, сжимая в руках ножи, с горящими глазами бросились на своих противников, в порыве отчаяния прибегнув к материальному оружию.
И вот среди острых выступов скал, на краю пропасти, развернулось сражение, которое не было состязанием в магическом искусстве. Здесь правила бал острая сталь, затеяв вихрь сверкающих клинков, в котором жалили настоящие мечи и текла настоящая кровь, в котором мускулистые руки наносили разящие удары и люди валились наземь, чтобы быть затоптанными в горячке боя.
Один из иракзайцев истек кровью среди скал, но аколиты были уничтожены все до единого – разрублены на куски или сброшены в пропасть, где они медленно опустились на серебристое дно, тускло мерцавшее внизу.
А победители смахнули с глаз пот и кровь и посмотрели друг на друга. Конан и Керим Шах по-прежнему твердо держались на ногах, как и еще четверо иракзайцев.
Они оказались среди скалистых зубцов, которыми ощетинился край пропасти, откуда вилась тропинка, полого поднимающаяся к широкой лестнице. Она насчитывала с полдюжины ступенек в сотню футов шириной, вырубленных из зеленой породы, похожей на жадеит. Лестница вела к широкой террасе или галерее без крыши, построенной из того же полированного камня, над которой, ярус за ярусом, высился замок Черных Прорицателей. Казалось, он вырублен прямо в теле горы. Архитектура была безупречной, но строгой, без всяких украшений. Многочисленные бойницы снаружи были забраны решетками, а изнутри занавешены шторами. И в нем не ощущалось никаких признаков жизни, ни дружественной, ни враждебной.
Они шагали по тропе в полном молчании с осторожностью охотников, выслеживающих логово смертельно опасного змея. Иракзайцы демонстрировали мрачную покорность, как люди, смирившиеся со своей судьбой. Даже Керим Шах не проронил ни слова. И только Конан, казалось, даже не подозревал о том, какой переворот в устоявшихся представлениях и образе мыслей означало их вторжение, какое нарушение традиций олицетворяло. Киммериец не принадлежал миру Востока; он был потомком народа, который привык сражаться с демонами и колдунами столь же целеустремленно и сознательно, как и с врагами в образе человеческом.
Он поднялся по сверкающим ступеням и пересек галерею, подойдя к огромным, обитым золотом тиковым дверям, выходившим на нее. Киммериец метнул лишь беглый взгляд на верхние ярусы колоссальной пирамиды, что возвышалась над ним. Он протянул руку к бронзовому выступу, который, похоже, исполнял роль дверной ручки – но тут же спохватился и вымученно улыбнулся. Ручка была отлита в форме змеи, голова которой покоилась на длинной вытянутой шее, и Конан подозревал, что в его руке эта металлическая голова заживет своей отвратительной жизнью.
Он срубил рукоятку одним ударом и стал ничуть не менее осторожен даже после того, как она со звоном упала на стеклянный пол. Он отшвырнул ее в сторону кончиком ножа и вновь повернулся к двери. Над башнями реяла мертвая тишина. Далеко внизу горные склоны терялись в фиолетовой дымке. Солнечные лучи золотили снежно-белые пики по обеим сторонам от них. Высоко над головой в холодной пустоте голубого неба черной точкой парил стервятник. Кроме него, единственными живыми существами поблизости были лишь мужчины, застывшие перед окованной золотыми полосами дверью, крошечные фигурки которых терялись на галерее из зеленого жадеита, вознесенной на головокружительную высоту. А над ними нависала колоссальная каменная громада.
Резкий порыв ветра с заснеженных вершин хлестнул их ледяной плетью, раздувая полы потрепанных накидок. Лезвие длинного ножа Конана пробило тиковую дверь насквозь, породив странное эхо. Он бил и бил по двери, расщепляя дерево и металл с равной легкостью, а потом, напряженный, как волк, заглянул в образовавшийся пролом. Он увидел просторную комнату, стены которой из шлифованного камня не были задрапированы тканой материей. Ковров на мозаичном полу тоже не было. Единственными предметами мебели оказались квадратные кресла из полированного эбенового дерева да каменное возвышение. В комнате не было ни единой живой души. В стене напротив виднелась еще одна дверь.
– Оставь одного человека караулить снаружи, – пробормотал Конан. – Я иду внутрь.
Керим Шах поставил одного из своих людей нести караул, и тот послушно отошел на середину галереи, сжимая в руках лук. Конан вошел в замок. За ним по пятам следовали туранец и три оставшихся иракзайца. Воин снаружи сплюнул, проворчал что-то себе в бороду и вздрогнул, когда ушей его достиг чей-то негромкий издевательский смех.
Он поднял голову и увидел на следующем ярусе над собой высокую фигуру в черной мантии. Кивая бритой головой, тот смотрел вниз, на него. Весь его облик дышал злой насмешкой. Быстрым как молния движением иракзаец вскинул лук и спустил стрелу, и та устремилась вверх, чтобы поразить незнакомца прямо в грудь, обтянутую черной материей. Издевательская улыбка никуда не делась. Прорицатель поймал стрелу на лету и швырнул ее обратно в лучника, но не для того, чтобы поразить насмерть, а всего лишь выражая бесконечное презрение. Иракзаец попытался уклониться, инстинктивно вскинув руку. Пальцы его сомкнулись на древке падающей стрелы.
А потом он пронзительно закричал. Деревянное древко в его руке вдруг ожило. Твердое тело стрелы стало гибким и податливым, уступая его нажиму. Он попытался отшвырнуть его от себя, но было уже слишком поздно. Он голой рукой держал извивающуюся змею, а та обвилась вокруг его запястья, и ее клиновидная голова стремительно клюнула мускулистое предплечье воина. Он вновь закричал, глаза его расширились, а лицо побагровело. Содрогаясь в страшных конвульсиях, он повалился сначала на колени, а потом рухнул ничком на пол и замер в неподвижности.
Люди внутри резко обернулись на его крик. Конан шагнул было к открытой двери, но потом словно споткнулся на полушаге, растерянный и ошеломленный. Тем, кто стоял позади, показалось, что он наткнулся на какую-то невидимую преграду. Хотя сам он ничего не видел, пальцы его нащупали гладкую, скользкую и твердую прозрачную стену, выросшую у него на пути. Сквозь нее он увидел иракзайца, неподвижно лежащего в стеклянной галерее, в руке которого была зажата самая обыкновенная стрела. Человека на верхнем ярусе он, естественно, видеть не мог.
Конан поднял руку с ножом и ударил, и ошеломленные зрители увидели, как рука его отскочила от невидимой преграды в воздухе. Раздался громкий лязг, какой бывает, когда сталь натыкается на материал, не уступающий ей в прочности. Киммериец не стал терять времени. Он понял, что легендарная кривая сабля Амира Хурума не смогла бы прорубить этот невидимый занавес.
В нескольких словах он обрисовал Кериму Шаху ситуацию, и туранец пожал плечами:
– Что ж, если этот выход закрыт, надо найти другой. А пока наш путь лежит вперед, не так ли?
Проворчав что-то в знак согласия, Конан повернулся и пересек комнату, подходя к двери в противоположной стене с таким чувством, словно ступал по лезвию ножа. Он уже занес было нож, чтобы разнести ее в щепки, как вдруг она распахнулась, словно по собственной воле. Он вошел в огромный зал, вдоль стен которого выстроились высокие стеклянные колонны. В ста футах от двери начинались широкие жадеитовые ступени лестницы, которая вела на самый верх, проложенная словно по стене пирамиды. Что находилось за лестницей, он видеть не мог. Но между ним и мерцающим подножием стоял необычный алтарь из сверкающего черного нефрита. Четыре огромных золотых змеи обвивали его хвостами, а головы их на вытянутых шеях смотрели на четыре стороны света, как будто заколдованные стражники охраняли сказочное сокровище. А на самом алтаре, меж изгибающихся вытянутых шей, лежал лишь хрустальный шар, заполненный туманным клубящимся составом, в котором плавали четыре золотых граната.
Зрелище это вызвало у него смутные воспоминания, а потом Конан забыл об алтаре, потому что на нижних ступенях лестницы появились четыре фигуры в черных мантиях. Он не видел, как и откуда они пришли. Они просто возникли там, четверка высоких худощавых мужчин с головами стервятников, которыми они кивали в унисон. Руки и ноги их скрывали складки одежды.
Один из колдунов поднял руку, и рукав соскользнул вниз, обнажая кисть, – вот только это была совсем не рука. Шагнувший было вперед Конан замер на месте, причем не по своей воле. Он столкнулся с силой, несколько отличавшейся от гипноза Кхемзы, и потому не мог идти вперед, хотя и сознавал, что может отступить, если захочет. Спутники его тоже остановились, будучи не в силах сделать хотя бы шаг в любом направлении.
Прорицатель, тот самый, что поднимал руку, поманил к себе одного из иракзайцев, и тот шагнул к нему, как сомнамбула, глядя перед собой остановившимся взором. Меч бессильно опустился в его безвольной руке. Когда он проходил мимо Конана, киммериец выставил руку, желая остановить его. Конан был настолько сильнее иракзайца, что при обычных обстоятельствах мог бы одной рукой свернуть ему шею. Но сейчас тот отбросил его руку, как соломинку, и пошел к лестнице, механически подергиваясь при ходьбе, как марионетка. Подойдя к нижней ступени, он неловко опустился на колени, протянул Прорицателю свой меч и опустил голову. Тот взял его, и клинок блеснул в воздухе. Голова иракзайца скатилась с плеч и с глухим стуком упала на пол из черного мрамора. Из перерубленной шеи ударил фонтан крови, тело повалилось набок и замерло, широко и нелепо раскинув руки.
Вновь поднялась бесформенная рука, и следующий иракзаец нетвердым шагом отправился навстречу своей участи. Повторилась отвратительная сцена, и еще одно обезглавленное тело простерлось на полу рядом с первым.
Когда третий горец, спотыкаясь, прошествовал мимо Конана навстречу смерти, киммериец, на висках которого вздулись канаты жил в попытке прорваться сквозь невидимый барьер, который удерживал его, вдруг ощутил, как вокруг него пробуждаются к жизни некие незримые, но могучие силы. Это осознание пришло к нему совершенно неожиданно, но он не мог ошибиться. Его левая рука непроизвольно скользнула под бахариотскую перевязь и легла на стигийский ремень. Он ощутил, как в его онемевшие члены возвращается кровь и вливаются новые силы; жажда жизни походила на обжигающее белое пламя, сравниться с которым могла лишь душившая его ярость.
Третий иракзаец превратился в обезглавленный труп, когда Конан почувствовал, как рвется невидимая преграда. С губ его сорвался невольный яростный крик, и он прыгнул вперед, давая выход накопившемуся гневу. Мужчины на ступеньках не шелохнулись. Они невозмутимо, с циничным интересом, наблюдали за происходящим; если они и удивились, то ничем не выдали своих чувств. Конан не позволил себе задумываться над тем, что будет, когда он окажется рядом с ними. Кровь жарко стучала у него в висках, а перед глазами клубился кровавый туман. Его снедало жгучее желание убивать – вонзить нож по самую рукоять, круша плоть и кости, а потом повернуть его в ране, выворачивая внутренности.
Еще дюжина шагов, и он окажется у самых ступенек, на которых стояли злорадно усмехающиеся демоны. Он глубоко вдохнул, и бешеная ярость накрыла его с головой, заставляя ускорить бег. Он уже пролетал мимо алтаря с его золотыми змеями, когда в голове у него вдруг молнией сверкнуло воспоминание о последних загадочных словах Кхемзы, которые он услышал так отчетливо, как если бы тот шепнул их ему на ухо: «Разбей хрустальный шар!»
Он отреагировал на них почти против собственной воли. Намерение претворилось в действие столь стремительно, что даже величайший из земных колдунов не успел бы прочесть его мысли и помешать ему осуществить задуманное. Извернувшись, как кошка, прямо в прыжке, он со всего маху опустил рукоять ножа на хрустальный шар. Воздух моментально наполнился ужасающим звоном; откуда он исходил – со звезд, от алтаря или из самого шара, Конан не смог бы сказать. В уши ему ударило зловещее шипение, когда змеи, пробужденные к действию омерзительной жизнью, повернулись в его сторону и атаковали его. Но Конан двигался с быстротой обезумевшего тигра. Лезвие его клинка превратилось в тонкую сверкающую полоску света, перерубившую шеи отвратительных тварей, а затем он еще и еще раз ударил по хрустальному шару. И тот взорвался с громоподобным треском, рассыпая яркие осколки по мраморному полу, а золотые гранаты, словно освобожденные из долгого плена, стремительно рванулись к потолку и исчезли.
По огромному залу прокатился дикий крик, в котором не было ничего человеческого, и ему ответило жуткое эхо. На ступеньках корчились четыре фигуры в черных мантиях; тела их сотрясали конвульсии, а с посиневших губ клочьями летела пена. Затем, издав последний звериный вопль, они оцепенели и замерли в неподвижности. Конан понял, что они умерли. Он опустил взгляд на алтарь и хрустальные осколки. Вокруг алтаря все еще обвивались четыре обезглавленные золотые змеи, но теперь в тускло блиставшем металле уже не чувствовалось признаков враждебной человеку жизни.
Керим Шах медленно встал с колен, куда его швырнула некая неведомая сила. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от звона в ушах.
– Ты слышал грохот, раздавшийся после твоего удара? Когда шар лопнул, мне показалось, будто во всем замке одновременно разбилась тысяча хрустальных панелей. Получается, души колдунов были заточены в этих золотых шарах? Ха!
Конан резко развернулся и взглянул туда, куда кончиком своего меча показывал Керим Шах.
На вершине лестницы появилась еще одна фигура. Ее мантия тоже была черной, но материалом ей служил украшенный богатой вышивкой бархат, а на голове незнакомца красовалась бархатная же шапочка. Лицо его оставалось спокойным, и черты его были не лишены приятности.
– Кто ты такой, дьявол тебя раздери? – требовательно вопросил Конан, глядя на незнакомца и сжимая в руке нож.
– Я – Магистр и Владыка Йимши! – Голос чужака прозвучал как колокольный звон, но в нем слышались нотки жестокого веселья.
– Где Ясмина? – пожелал узнать Керим Шах.
Магистр расхохотался, глядя на него:
– Что тебе до нее, мертвый человек? Или ты уже забыл о моей силе, некогда одолженной тебе, раз пришел сюда с оружием в руках и осмелился угрожать мне, жалкий глупец? Пожалуй, я вырву тебе сердце, Керим Шах!
Он протянул руку, словно собираясь взять что-то, а туранец вдруг пронзительно вскрикнул, как человек, испытывающий невыносимую боль. Он пьяно покачнулся, а потом раздался треск костей, плоть и мышцы лопнули, со щелчком разошлись кольца кольчуги, и грудь его разорвалась; из нее ударил фонтан крови. И в это жуткое отверстие протиснулось нечто красное и роняющее алые капли; оно пролетело по воздуху и упало в подставленную ладонь Магистра, как сталь прилипает к магниту. Туранец повалился на пол и застыл в неподвижности, а Магистр рассмеялся и небрежно отшвырнул предмет так, что тот упал к ногам Конана, – это было все еще подрагивающее человеческое сердце.
Взревев, как раненый лев, Конан с проклятиями устремился вверх по лестнице. Он чувствовал, как из пояса Кхемзы в него вливается сила и безумная ненависть, давая ему возможность сразиться с жутким воплощением ада, ожидавшим его на ступенях. В воздухе повисла искрящаяся сталью завеса, сквозь которую он прорвался, как пловец, бросающийся под накатывающийся на него вал, – опустив голову, согнутой в локте левой рукой прикрывая лицо, а правой сжимая нож. Полуослепший, глядя поверх сгиба локтя, он видел над собой ненавистную фигуру Прорицателя, контуры которой колебались подобно отражению на покрытой рябью поверхности воды.
Его рвали и трепали вихревые потоки, не поддающиеся описанию, но он чувствовал, как какая-то неведомая сила несет его вперед и вверх, несмотря на сопротивление колдуна и терзающую его самого невыносимую боль.
Он достиг верхней ступеньки лестницы, и над ним в стальном тумане появилось лицо Магистра, в непроницаемых глазах которого вдруг промелькнул страх. Конан продирался сквозь туман, словно борясь с приливом, и его нож рванулся кверху, как живой. Острый кончик распорол мантию Магистра, и тот отпрянул, испустив сдавленный вскрик. И вдруг колдун исчез – просто взял и растворился в воздухе, словно лопнувший мыльный пузырь, и что-то вытянутое и волнообразное змейкой скользнуло вверх по боковой лестнице, ступеньки которой расходились вправо и влево от верхней площадки.
Конан бросился за ним по левой лестнице, не соображая толком, что же именно он видел, но бушевавшие в нем гнев и ярость заглушили отголоски тошноты и ужаса, теснившиеся где-то на задворках сознания.
Он вломился в широкий коридор, пол и стены которого были сделаны из полированного жадеита, и что-то длинное и быстрое удирало по проходу впереди него, прошмыгнув в занавешенную дверь. Из комнаты раздался полный ужаса крик. У Конана словно выросли крылья за спиной, он отшвырнул занавес в сторону и ворвался в комнату за ним.
Взору его предстала ужасающая сцена. Ясмина скорчилась на дальнем конце накрытого черным бархатом возвышения, душераздирающе крича от страха и ненависти. Девушка закрывалась рукой, словно отражая нападение, а перед ней на длинной шее, выгибающейся дугой из темных светящихся колец, раскачивалась голова гигантской змеи. Поперхнувшись криком, Конан метнул нож.
В мгновение ока монстр развернулся и атаковал его, стремительный, как порыв ветра, пригибающий высокую траву. С одной стороны его шеи торчал кончик ножа и примерно фут лезвия, тогда как рукоять клинка и полоска стали шириной с ладонь виднелись с другой стороны, но гигантская рептилия, казалось, лишь разъярилась от этого еще сильнее. Огромная голова возвышалась над человеком, осмелившимся бросить вызов твари, а потом стремительно нырнула вниз, роняя капли яда с клыков в широко распахнутой пасти. Но Конан уже успел сорвать кинжал с пояса и нанес восходящий удар в тот самый миг, когда голова змеи устремилась вниз. Клинок прошел сквозь нижнюю челюсть и пронзил верхнюю, намертво скрепив их воедино. В следующую секунду кольца гигантского тела сомкнулись вокруг Конана – тварь, не в силах укусить его, воспользовалась тем оружием, что еще оставалось в ее распоряжении.
Левая рука киммерийца оказалась в плену всесокрушающих объятий, зато правая оставалась на свободе. Расставив пошире ноги, чтобы не упасть, он вытянул ее на всю длину, ухватился за рукоять ножа, торчащего из шеи змеи, и вырвал его с фонтаном крови, ударившим из страшной раны. Чудовище, словно с дьявольской проницательностью угадавшее, что он намерен делать дальше, взвилось вокруг него кольцами, стараясь поймать в сокрушительные объятия и его правую руку. Но нож с быстротой молнии взлетел и опустился, располосовав гигантское туловище твари.
Прежде чем Конан успел нанести новый удар, огромные гибкие кольца спали с него, и монстр с трудом заскользил прочь по полу, истекая кровью, струившейся из страшных ран на его теле. Конан бросился за ним следом, замахиваясь ножом, но его яростный удар пришелся в пустоту и лишь рассек воздух, когда змея вильнула в сторону и ткнулась тупой мордой в перегородку сандалового дерева. Одна из панелей провалилась внутрь, а длинное окровавленное тело скользнуло в открывшееся отверстие и исчезло.
Конан, не медля ни секунды, набросился на перегородку. Нескольких ударов хватило, чтобы разнести ее в щепки, и он заглянул в сумрачный альков, открывшийся за нею. Но жуткой твари, свернувшейся кольцами, там не было; на мраморном полу виднелась кровь, и окровавленные следы вели к потайной двери в арочном проеме. Эти следы были оставлены босыми ногами человека…
– Конан! – Он едва успел обернуться, чтобы подхватить на руки Дэви Вендии, когда она пробежала через комнату и бросилась ему на шею, крепко вцепившись в него обеими руками, смеясь и плача в истерике от пережитого страха, благодарности и облегчения.
Кровь бешено бурлила у него в жилах и еще не успела успокоиться после испытаний, выпавших на его долю. Он прижал ее к себе с такой силой, что в другое время она непременно закричала бы от боли, и впился в ее губы поцелуем. Она не сопротивлялась; Дэви уступила место обыкновенной женщине. Она закрыла глаза и впитывала его яростные, жаркие, безудержные поцелуи со страстным отрешением путницы, изнемогающей от жажды. Она уже задыхалась в его объятиях, когда он оторвался от нее, чтобы перевести дух, и сверху вниз взглянул на нее, покорно обмякшую в его могучих руках.
– Я знала, что ты придешь за мной, – пробормотала она. – Ты не оставил бы меня в этом логове дьявола.
Ее слова заставили его вспомнить о том, где они находятся. Он поднял голову и внимательно прислушался. В замке Йимши царила сверхъестественная тишина, но в ней явственно ощущалась угроза. В каждом углу притаилось зло; оно злорадно скалилось, глядя на них с потолка.
– Давай убираться отсюда, пока не поздно, – пробормотал Конан. – От таких ран наверняка бы загнулся любой зверь или человек – но у колдуна десять жизней. Уничтожь одну, и он раненой змеей ускользнет куда-нибудь, чтобы глотнуть свежего яда из своих потайных колдовских запасов.
Он подхватил девушку на руки и понес ее к двери с такой легкостью, словно она была ребенком. Выйдя в сверкающий жадеитом коридор, они спустились по лестнице, настороженно осматриваясь по сторонам и ловя каждый звук.
– Я встретила Магистра, – прошептала девушка, еще крепче прижимаясь к нему и вздрагивая всем телом. – Он испытывал на мне свои заклинания, чтобы сломить мою волю. Но самым страшным оказался дымящийся труп, который схватил меня… Тогда я лишилась чувств и лежала, как мертвая; не знаю, сколько прошло времени. Вскоре после того, как я пришла в себя, снизу донесся какой-то шум, звуки борьбы и крики, а потом из-за занавески в комнату скользнула змея… ой! – Она постаралась отогнать от себя воспоминания об охватившем ее тогда ужасе. – Откуда-то я знала, что это – не иллюзия, а настоящая змея, которая пришла отнять у меня жизнь.
– По крайней мере она не была тенью, – загадочно ответил Конан. – Он понял, что проиграл, и решил, что лучше убить тебя, чем позволить спасти.
– Что ты имеешь в виду, говоря «он»? – с тревогой поинтересовалась Ясмина, а потом прижалась к нему и вскрикнула, забыв о своем вопросе. У подножия лестницы она увидела тела. На те, что принадлежали Прорицателям, было страшно смотреть: они лежали с исказившимися лицами и нелепо вывернутыми руками и ногами. От такого зрелища Ясмина побледнела и спрятала лицо на могучей груди Конана.
10. Ясмина и Конан
Конан быстро прошел через зал, пересек наружную комнату и с опаской приблизился к двери, выводившей на галерею. А потом он увидел рассыпавшиеся по полу крошечные сверкающие осколки. Прозрачная невидимая стена, перегораживавшая дверной проем, разлетелась на мелкие кусочки, и он вспомнил грохот, которым сопровождался взрыв хрустального шара. Он был уверен, что в тот момент в замке разбились все до единого хрустальные изделия. Смутные воспоминания или древние инстинкты эзотерического свойства подсказали ему, что существовала некая сверхъестественная связь между Прорицателями Черного Круга и золотыми гранатами. Он почувствовал, как волосы встали дыбом у него на затылке, и поспешно отогнал от себя все мысли об этом.
Выйдя на галерею зеленого жадеита, он вздохнул с облегчением. Им еще предстояло перебраться через ущелье, но теперь он, по крайней мере, видел заснеженные вершины, сверкающие на солнце, и длинные склоны, теряющиеся вдали в голубоватой дымке.
Иракзаец лежал на том месте, где застигла его смерть, являя собой уродливую кляксу на безупречной гладкости пола. Шагая вниз по извилистой тропе, Конан с удивлением отметил положение солнца на небе. Оно еще не добралось до зенита; тем не менее ему казалось, что минули долгие часы с того момента, как он ворвался в замок Черных Прорицателей.
Он вдруг понял, что отсюда надо уходить как можно скорее; это была не слепая паника, нет – его подгоняло чувство опасности, стоявшей за спиной. Конан не стал ничего говорить Ясмине, а она, похоже, была вполне довольна, спрятав лицо у него на груди, и обрела покой в его объятиях. На краю обрыва он на мгновение приостановился, нахмурившись и глядя вниз. Дымка, заполнявшая ущелье, больше не была розовой и искристой. Она стала призрачной и смутной, похожей на биение уходящей жизни в раненом. Конана вдруг посетила странная мысль о том, что заклинания колдунов отражают их внутренний мир полнее, чем лицедейство актеров – поступки обыкновенных людей.
Но далеко внизу начищенным серебром по-прежнему сверкало дно ущелья, и блеск золотой нити ничуть не потускнел. Конан поудобнее переложил Ясмину, уютно устроившуюся у него на плече, и начал спуск. Он поспешно слез по пандусу и, не замедляя шага, пробежал по отдающему эхом полу. Его не покидала твердая уверенность в том, что отпущенное им время подходит к концу и что их шансы спастись зависят от того, успеют ли они перебраться через это ущелье ужасов, прежде чем раненый Магистр замка наберется достаточно сил, чтобы обрушить на них новые беды и несчастья.
Поднявшись по пандусу на противоположной стороне, а потом и вскарабкавшись на гребень, он с облегчением вздохнул и поставил Ясмину на ноги.
– Теперь ты пойдешь сама, – сообщил он ей, – отсюда дорога все время идет под уклон.
Она бросила взгляд на сверкающую пирамиду на другой стороне ущелья; на фоне заснеженного склона она высилась цитаделью мрачного молчания и древнего зла.
Читать бесплатно другие книги:
