Третья промышленная революция. Как горизонтальные взаимодействия меняют энергетику, экономику и мир в целом Рифкин Джереми

Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы до 25 лет человек декларировал свои идеологические убеждения? В этом возрасте занимаются другими вещами. Для идеологии там нет места. Молодым людям не слишком интересно обсуждать тонкости капиталистической или социалистической идеологии или нюансы геополитической теории. Их политическое сознание формируется совершенно иначе.

Наша группа по глобальной политике обратила на это внимание после того, как мы углубились в политический процесс в Европе, США и других странах. Мы обнаружили новые, на наш взгляд, политические умонастроения у молодых политических лидеров, выросших в коммуникационной среде Интернета. Их больше занимало не противопоставление «левое — правое», а противопоставление «централизованное и авторитарное — распределенное и коллективное». И это не случайно.

Два поколения, социабельность которых формировалась в значительной мере в коммуникационной среде Интернета, намного более склонны делить мир на людей и институты с вертикальным, закрытым и индивидуалистическим мышлением и людей и институты с горизонтальным, прозрачным и открытым мышлением. Повзрослев, эти поколения принесли с собой другое политическое мышление — и не просто другое, а такое, которое фундаментально меняет политический процесс в XXI веке.

Как Интернет положил конец политике силы

Президентский дворец в Мадриде окружен зелеными газонами и тенистыми деревьями. Клумбы с цветами и тропические кустарники встречают посетителей на каждом углу. Дорожки соединяют президентскую резиденцию с другими зданиями комплекса. Все вокруг дышит умиротворением.

Мне очень хотелось познакомиться с Хосе Луисом Родригесом Сапатеро, 48-летним профессиональным политиком, который стоял во главе самой могущественной страны испаноговорящего мира. Когда он вышел мне навстречу, первым, что бросилось в глаза, была теплая улыбка и непринужденные манеры. Он, казалось, чувствовал себя на своем месте. Мы беседовали более двух часов и затронули широкий круг вопросов от философии и культурной антропологии до реалий сложной глобальной экономики. Я начал разговор с признания в том, что мы с женой следим за политической карьерой Сапатеро с большим интересом. Нас особенно поразило заявление, сделанное им сразу после вступления в должность, относительно того, что одним из высших приоритетов для него является прекращение политики силы в Испании. Я придвинулся чуть ближе к нему и поинтересовался: «Что толкнуло вас начать работу в должности президента с такого заявления, да еще в Испании?»

Ответ Сапатеро был исчерпывающим. Он напомнил, что в Испании на протяжении столетий католическая церковь и монархия очень жестко контролировали все стороны общественной жизни и политика силы стала культурной средой, в которой иерархические формы контроля нисходили от вершин духовной и государственной власти до семейных отношений в каждом доме. Политика силы была социальной связкой, заставлявшей поколение за поколением мириться с неограниченной властью церкви, государства и работодателя, не подвергая сомнению ее законность.

После этого наступила пауза. Я чувствовал, что президент подыскивает слова, способные передать мотивы его собственной миссии в жизни. Он формулировал свою мысль очень тщательно. «Политика силы, — сказал он, — это то, на чем держится старый порядок. Она губительно действует на стремление человека к сохранению достоинства. Она запирает дух человека и убивает личную свободу. Испанцы не понаслышке знают об опустошающем уроне, который она наносит человеческой психике. Нам необходимо полностью отказаться от нее, если мы как народ хотим что-то значить в будущем». В заключение Сапатеро добавил: «Для молодежи, выросшей в интернет-среде и привыкшей к общению в социальных сетях, иерархически организованный, вертикальный поток власти является старомодным». Политика силы не совместима с Facebook и Twitter.

Сапатеро — один из первых молодых политических лидеров, чье восприятие окружающего отражает глубокое изменение самосознания. Старая иерархическая организация социальных отношений уступает сетевому мышлению, и это подрывает функциональные допущения, на которые опираются наши базовые институты, включая семейные отношения, религиозную практику, систему образования, модели бизнеса и формы управления.

Наш разговор касался применения сетевого мышления в сфере экономики. Мы детально обсудили необходимость отказа Испании от экономической модели второй промышленной революции в пользу экономической модели третьей промышленной революции и сошлись во взглядах относительно того, что демократизация энергии является критически важным моментом перехода общества от авторитарной структуры к структуре, основанной на сотрудничестве.

В конце этой встречи, которая, как оказалось, была первой в длинной череде встреч в последующие годы, премьер-министр Сапатеро повернулся ко мне и сказал: «Вы знаете, Джереми, Испания осталась в стороне от первой промышленной революции, да и большая часть второй промышленной революции прошла мимо нас. Я даю вам слово, что мы не допустим повторения того же в случае третьей промышленной революции. Наше правительство решительно настроено на лидерство в экологически устойчивом и демократическом экономическом будущем».

Премьер-министр Сапатеро превратил экономическую модель третьей промышленной революции в свое видение будущего страны. Под его руководством Испания вырвалась вперед и стала вторым по масштабам после Германии производителем возобновляемой энергии в Европе.

К сожалению, администрация премьер-министра Сапатеро потеряла целеустремленность в середине его последнего срока в должности и свела на нет многие достижения, которые выводили Испанию на передний край третьей промышленной революции. Испания подхватила долговую заразу, от которой уже страдали Греция, Ирландия и Португалия. Схлопывание испанского домостроительного пузыря в одночасье превратило страну из образцового представителя новой коммерческой Европы, который на протяжении 15 лет превосходил Германию по темпам роста, в дурной пример перегрева европейского рынка. Когда я только начал консультировать премьер-министра Сапатеро, испанская экономика быстро росла, уровень занятости был высоким, социальные программы стояли в ряду самых щедрых в Европе, а правительство гордилось высоким профицитом бюджета. В 2007 г. рынок жилья рухнул, безработица перевалила за 20% (один из самых высоких показателей в Европе), а правительство погрязло в долгах. У премьер-министра Сапатеро, находящегося под давлением финансовых рынков, было два пути — либо жесткое ограничение государственных расходов, либо снижение суверенного кредитного рейтинга и унизительное обращение за помощью к Европейскому союзу^{187}.

Справедливости ради следует заметить, что домостроительный пузырь начал раздуваться более чем за десятилетие до вступления Сапатеро в должность и достался ему по наследству. Для поддержания испанской экономики на плаву, ее способности осуществлять заимствования пришлось резко сократить социальные программы. Бюджет на основе политики строгой экономии, принятый в декабре 2010 г., пришелся по вкусу далеко не всем. Особенно недовольна была молодежь, безработица среди которой достигла 45%. В стране начались беспорядки^{188}.

Я встретился с премьер-министром Сапатеро в Нью-Йорке в 2009 г., куда он приехал для выступления на Генеральной ассамблее ООН. Он поинтересовался, не могу ли я помочь его администрации составить комплексный план третьей промышленной революции, чтобы дать новый старт испанской экономике. Я согласился и сказал, что нам придется сконцентрироваться на оживлении домостроительного рынка. Для этого потребуются кодексы, правила, стандарты и льготы, направленные на превращение умирающего национального сектора недвижимости в сектор миллионов зеленых мини-электростанций — второй столп.

Премьер-министру Сапатеро идея понравилась, и он предложил мне взаимодействовать напрямую с Бернардино Леоном Гроссом, генеральным секретарем премьер-министра, для ускорения дела. В последующие несколько месяцев, однако, правительство погрязло в рутине реализации программы жесткой экономии средств под неусыпным надзором международного финансового сообщества и фактически ушло в глубокую оборону. В результате наш план возвращения экономики к жизни был отложен в долгий ящик.

Моя следующая встреча с премьер-министром Сапатеро состоялась в марте 2010 г. Наши мнения совпали — программу жесткой экономии необходимо дополнить амбициозным экономическим планом, способным дать стране чувство миссии, если мы не хотим, чтобы испанское общество потеряло надежду на восстановление экономики. Сапатеро предложил мне немедленно встретиться с министром промышленности, торговли и туризма Мигелем Себастьяном Гасконом и начать разработку комплексного плана третьей промышленной революции для страны. Однако встреча с Гасконом не оправдала моих надежд. Она оставила у меня впечатление, что он не был заинтересован в сотрудничестве и относился прохладно, если не враждебно, к идее развертывания третьей промышленной революции. Поражало очевидное несоответствие настойчивого желания премьер-министра Сапатеро перейти к реализации нового экономического плана и вежливого сопротивления его кабинета министров. Несмотря на неустанные попытки Бернардино Леона Гросса в течение следующего года вернуть план третьей промышленной революции в продуктивное русло, преодолеть инерцию не удавалось, правительство каждый раз откатывалось назад, и великая мечта премьер-министра Сапатеро открыть Европе путь в третью промышленную революцию померкла.

Сказать, сможет ли Испания вернуть тот импульс, который она потеряла после экономического кризиса 2008 г., и занять место лидера в гонке за третью промышленную революцию, сейчас невозможно. Время покажет.

Все пути ведут в Рим

Премьер-министр Сапатеро — социалист, и его администрация является одной из ведущих социалистических сил в сегодняшнем мире. Однако видение третьей промышленной революции не имеет какой-либо политической принадлежности. В Риме мэр Джанни Алеманно представляет партию «Народ свободы» и входит в правоцентристское коалиционное правительство Берлускони. Вместе с тем по своему видению третьей промышленной революции в Риме он находится намного ближе к идеям премьер-министра Сапатеро, чем к идеям своего собственного премьер-министра Сильвио Берлускони.

Внимание мэра сфокусировано на двух целях: вдохнуть новую жизнь в экономику Рима, превратив его в лидера среди мегаполисов мира по экологической устойчивости, и сделать Рим местом проведения Олимпийских игр 2020 г. (Олимпийские игры не проводились в Риме с 1960 г.).

На нашей первой встрече мы очень быстро перешли от философских вопросов к делу. Мэр начал с краткого введения в историю Рима, чтобы создать контекст для разговора. Он заметил, что здание, где мы находились, — здание муниципалитета Рима — спроектировано и построено Микеланджело на вершине эпохи Возрождения, оно должно было символизировать пробуждение человеческого духа в изобразительном искусстве, литературе и культуре Западного мира. Затем он подвел меня к окну. За стенами его офиса находились раскопки, обнажавшие остатки древнеримского форума. Мэр указал на небольшой черный камень — Ляпис нигер — внизу и спросил, известно ли мне, что это такое. Я пожал плечами, и он рассказал, что мы смотрим на последний ярд великой римской дорожной сети, которая покрывала всю Европу. «Знаете старую поговорку о том, что все дороги ведут в Рим? — сказал мэр. — Так вот это нулевая точка».

Разговор пошел о том, что Рим может дать начало новой эпохе Возрождения, проложив информационную/ энергетическую супермагистраль от ворот здания муниципалитета через Италию и всю Европу до Ближнего Востока и Северной Африки, как во времена Римской империи. Целью этой энергетической супермагистрали, однако, должны быть не завоевания, а поощрение новой формы сотрудничества между людьми и воспитание биосферного сознания.

Вопрос о том, кто должен контролировать генерирование и распределение электроэнергии в регионе, регулярно возникал на последующих встречах с мэром. Мне говорили, что если Интернет попадет в руки частного провайдера в каждом районе, то это приведет к ограничению свободы передачи информации в киберпространстве. Поскольку у города есть собственные электрогенерирующие компании, энергетическая система уже принадлежит его гражданам. Для Рима, таким образом, проблемой был не доступ к линиям электропередачи, а владение и контроль над генерированием возобновляемой энергии у источника — в пригородах и в регионе.

Я сказал мэру, что хорошо бы создать энергетические кооперативы в каждой пригородной зоне, которые позволили бы небольшим микропроизводителям электроэнергии объединить капитал, рассредоточить риски и стать эффективными игроками на рынке распределенной энергии. Если помните, то именно в результате создания кооперативных объединений в беднейших сельских районах США в 1930-е, 1940-е и 1950-е гг. электричество пришло в миллионы домов и мелких компаний. Это отличный пример силы кооперативной модели. Поскольку коммуникационная/ энергетическая система третьей промышленной революции является распределенной по своему характеру и строится на основе сотрудничества, она очень хорошо стыкуется с кооперативной моделью бизнеса в узловых точках.

Когда идея создания пригородных энергетических кооперативов была впервые предложена мэру Алеманно, я не знал, как он отреагирует на нее, учитывая его партийную принадлежность. Некоторые представители правого толка в Италии традиционно выступали против кооперативов, усматривая в них социалистические начала, которые подрывают дух индивидуального предпринимательства. На деле все было не так просто. Итальянское кооперативное движение — огромная коммерческая сила в этой стране, как и в других странах Европы, да и в мире в целом. В Италии существовало три основных крыла кооперативного движения: Legacoop, вышедшее из рядов прокоммунистических левых; Confcooperative, аффилированное с католической церковью; и AGGI, которое связано с некоммунистическими левыми. Иначе говоря, в определенном смысле кооперативы исторически присутствовали во всем консервативно- либеральном политическом спектре и пользовались широкой поддержкой.

Мэр Алеманно рассеял мои сомнения, сообщив, что в те времена, когда он занимал пост министра сельского хозяйства в правительстве Берлускони, одной из его важнейших задач была помощь в создании сельскохозяйственных кооперативов по всей стране. Он сказал, что, с его точки зрения, энергетические кооперативы в пригородах Рима были бы лучшим вариантом и что нам просто необходимо привлечь существующие ассоциации кооперативов к процессу планирования третьей промышленной революции. Это мы и сделали.

Великий политический разворот

Ну хорошо. Я допускаю, что итальянская политика несколько неортодоксальна. Но что вы скажете о великом политическом развороте в Великобритании в 2010 г.? Мог ли кто-нибудь себе представить, чтобы партия Маргарет Тэтчер вдруг стала горизонтальной? Железной леди более чем кому-либо другому подходил образ патриарха на каблуках. Она без преувеличения олицетворяла тот тип вертикальных, жестких политиков, которые доминировали в XX веке — Линдоны Джонсоны, Уинстоны Черчилли и Шарли де Голли (и я говорю это с симпатией). В те времена на политических лидеров смотрели как на отцов нации, которые должны охранять отчизну, пока мы работаем и занимаемся повседневной рутиной.

А теперь мы имеем дело с Дэвидом Кэмероном, называющим себя консерватором, но ведущим игру, которую политологам еще предстоит препарировать и классифицировать. Всеобщие выборы 2010 г. ясно показали это мне в череде довольно необычных встреч.

Все началось, когда я познакомился с Дэвидом Милибэндом в Лондоне в марте 2009 г. В тот момент Милибэнд занимал пост министра по охране окружающей среды в лейбористском кабинете Тони Блэра. Позднее он стал министром иностранных дел в администрации Гордона Брауна. Я приехал в Лондон, чтобы прочитать в Лондонской школе экономики лекцию на чтениях Ральфа Милибэнда. Эти чтения носили имя отца Дэвида, выдающегося теоретика марксизма. (Семья Милибэндов имеет длинную историю участия в британском социалистическом движении.) Дэвид был способным молодым человеком, который в 29 лет занял место главы стратегического аппарата премьер-министра Блэра. По его внешности никто бы не сказал, что он уже разменял пятый десяток.

Дэвид должен был присутствовать на моей дневной лекции и представить меня слушателям. Утром я заскочил в его офис, чтобы нанести визит вежливости. С первого же мгновения было очевидно, что молодого министра занимали совершенно другие вопросы и он недоволен тем, что его отвлекают даже на короткий разговор. Он сказал, что неотложные дела не позволяют ему приехать на лекцию и представить меня. Когда я заговорил о плюсах микрогенерирования возобновляемой энергии и свободного обмена и использования зеленого электричества, стало понятно, что видение третьей промышленной революции ему не по вкусу.

Внутри Лейбористской партии Великобритании шел ожесточенный спор вокруг ее давней политики противодействия развитию атомной энергетики. Атомное лобби развернуло пропагандистскую кампанию в Европе и Америке, проталкивая идею превращения атомной энергетики в основной источник электричества в условиях борьбы с глобальным потеплением. Лоббисты упирали на то, что раз атомная энергетика не приводит к выбросам углекислого газа, значит она является экологически чистой энергетической технологией. Такие выдающиеся британские деятели, как сэр Дэвид Кинг, главный научный советник правительства, ратовали за возвращение атомной энергетики. Их поддерживали лидеры Лейбористской партии, в том числе Тони Блэр и Гордон Браун.

Милибэнд, как министр по охране окружающей среды, попал под перекрестный огонь защитников и противников атомной энергии в партии. В последние недели он определился и дал понять, что открыт для идеи использования атомной энергетики в качестве средства борьбы с глобальным потеплением. Это вызвало яростные протесты в рядах партии.

Я напомнил Дэвиду, что в мире действует всего 442 атомных реактора и что их вклад в мировую выработку энергии не превышает 6%. Чтобы оказать хотя бы минимальное влияние на климат, доля атомной энергетики, по данным научного сообщества, должна вырасти не менее чем до 20%. Для этого необходимо заменить все устаревшие АЭС и построить 1000 новых. Выполнение этой задачи потребует ввода в строй трех новых АЭС каждые 30 дней на протяжении следующих 40 лет — всего около 1500 АЭС стоимостью $12 трлн^{189}. Я спросил Дэвида, действительно ли он верит, что задача такого масштаба является политически и коммерчески осуществимой. Он в слегка раздраженном тоне ответил, что вообще не верит в то, что одни только новые возобновляемые источники энергии смогут привести нас к экономике с низкими выбросами углекислого газа, даже если объединить их и масштабировать с помощью интеллектуальной энергосети. По его словам выходило, что атомная энергетика должна играть значительную роль в уменьшении изменения климата. После этого Дэвид извинился и сказал, что не может продолжать разговор — ему нужно присутствовать на заседании. Результаты моего визита, мягко выражаясь, не вселяли оптимизма. Я ожидал, что человек такого возраста, да еще с глубокими социалистическими корнями в семье, с большим энтузиазмом воспримет перспективу демократизации энергии.

Во второй половине дня сразу после завершения моего выступления с лекцией о третьей промышленной революции перед преподавателями и студентами Лондонской школы экономики ко мне подошла женщина. Она сказала, что очень заинтригована видением третьей промышленной революции. По ее словам, однако, британское правительство намерено повернуть совсем в другую сторону — назад к старым, централизованным источникам энергии XX века, в частности к атомной энергии, которую она считала опасной для будущего человечества. Она просила меня сделать документальный фильм об опасности атомной энергетики — такой же доступный и наглядный, как фильм Ала Гора «Неудобная правда» о глобальном потеплении, и предлагала свою помощь. Видя, что она явно потрясена и расстроена, я спросил, как ее зовут. Она ответила: «Мэрион Милибэнд». Это была жена покойного Ральфа Милибэнда, в память о котором я только что читал лекцию. Я сказал: «У меня была встреча с вашим сыном всего несколько часов назад, и он, похоже, твердо решил вернуть атомную энергетику к жизни. Разве вы не пытались переубедить его?» Она ответила: «Он ничего не хочет слушать! Это бесполезно». Впоследствии я прочитал, что г-жа Милибэнд отказалась поддержать и Дэвида, и его младшего брата Эдварда, которые соперничали друг с другом за мантию лидера Лейбористской партии Великобритании после того, как Гордон Браун проиграл на выборах Дэвиду Кэмерону, лидеру Консервативной партии. Эд Милибэнд позднее с небольшим преимуществом победил своего брата и стал новым главой партии.

Далее события того дня приняли еще более неожиданный оборот. Когда я покидал Школу экономики, на улице ко мне подошел молодой человек, представился как член команды, которая занимается разработкой политики в области энергии и изменения климата для Консервативной партии, и заявил, что Дэвид Кэмерон очень интересуется идеей третьей промышленной революции. А еще он заметил, что его коллега, Зак Голдсмит, является неофициальным партийным активистом по вопросам изменения климата и энергии. Я сказал молодому человеку, что отец Зака, покойный сэр Джеймс Голдсмит, был моим другом, что я знаком с дядей Зака, Тедди Голдсмитом, и попросил передать Заку привет. Сэр Джеймс был экстравагантным миллиардером и «плохим парнем» в политике, который постоянно будоражил британский политический ландшафт, а Тедди основал и издавал один из ведущих экологических журналов мира Ecologist. Молодой человек спросил, не могу ли я дать ему экземпляр моей лекции, чтобы обсудить ее на заседании экологической группы Консервативной партии. Текст лекции он получил, но больше я о нем не слышал.

Несколько месяцев спустя со мной связался член британского парламента по имени Грег Баркер. Он сказал, что является теневым министром по изменению климата от Консервативной партии, что партия недавно сформулировала свою политику в области энергии и экологической устойчивости экономики и что эта политика очень близка к видению третьей промышленной революции и плану ее реализации. Его интересовало, можем ли мы организовать встречу и пресс-конференцию с моим участием и с участием г-на Кэмерона, чтобы объявить о намерении партии принять план третьей промышленной революции и реализовать его в случае прихода к власти. Я ответил, что согласен, если мы сможем согласовать некоторые детали, включая результаты работ и график их выполнения. В течение следующих месяцев мы с Баркером несколько раз разговаривали по телефону и переписывались по электронной почте. Нам, однако, так и не удалось довести дело до конца.

Вскоре после того, как Кэмерон стал премьер-министром, я столкнулся с Баркером в Лиссабоне, где выступал на открытии организованной газетой International Herald Tribune конференции по экологически устойчивому экономическому развитию, на которой присутствовали некоторые ведущие мировые игроки в сфере зеленых финансов. Грега недавно назначили государственным министром по вопросам энергетики и борьбы с изменением климата в правительстве Кэмерона. Его непосредственный начальник Крис Хьюн, министр по делам энергетики и изменения климата, прямо называл переход к экономике третьей промышленной революции путем к экономическому возрождению, созданию миллионов рабочих мест, решению проблемы изменения климата и обеспечению энергетической безопасности.

Хотя партия Кэмерона, как и партия Милибэнда, включала атомную энергетику в будущую структуру источников энергии во время избирательной кампании, ее партнеры в новом коалиционном правительстве, либеральные демократы, активно противодействовали строительству новых АЭС в Великобритании. Это могло бы стать камнем преткновения и не дать двум партиям войти в коалицию, если бы они не пришли к соглашению не предоставлять государственные субсидии на строительство АЭС нового поколения и фактически не поставили крест на перспективах возрождения атомной энергетики. Чтобы окончательно похоронить атомную энергетику, в новом правительстве Кэмерона министром энергетики и борьбы с изменением климата был назначен Крис Хьюн, лидер либеральных демократов и непоколебимый противник атомной энергетики.

Кэмерон и Хьюн были ярыми сторонниками распределенной зеленой энергетики и превратили ее в ключевой элемент видения будущего экономики страны^{190}. Защита идеи третьей промышленной революции позволила им обойти Дэвида Милибэнда и некоторых из его коллег в продвижении нового подхода к энергообеспечению страны.

Справедливости ради следует сказать, что Дэвид Милибэнд и Лейбористская партия тоже поддерживали зеленую энергетику, зеленые тарифы, программы повышения энергоэффективности «Плати по мере получения экономии» и даже интеллектуальные электросети. Отличие заключается в том, что Дэвид и его брат Эд, который был последним министром по охране окружающей среды в администрации Гордона Брауна, никогда публично не излагали видения революции, связанной с распределенной энергией, и предпочитали представлять свои инициативы как индивидуальные проекты почти так же, как и президент Обама в США. Правительство Кэмерона как минимум предложило более системный подход, понимая, что пять столпов третьей промышленной революции складываются в цельную инфраструктуру для реализации новой экономической парадигмы.

Баркер был тем, кто отвечал за разработку детального плана перехода к экономике третьей промышленной революции. Он спросил, не могли бы представители нашей группы по глобальной политике и Круглого стола руководителей глобального бизнеса по вопросам третьей промышленной революции помочь его министерству. По его словам, правительство Кэмерона делает все, чтобы получить комплексный план к весне 2011 г. Я согласился, и мы организовали встречу шестерки наших ведущих специалистов и корпоративных экспертов с представителями британского правительства для обсуждения тех аспектов, которые необходимо учесть в плане развития третьей промышленной революции для Великобритании, включая барьеры для входа в рынок, наращивание масштабов и коммерческое проникновение. Команду Кэмерона интересовало также, какие кодексы, нормы, правила и стандарты, стимулы и финансовая поддержка необходимы для эффективного осуществления плана развития экономики третьей промышленной революции. Впоследствии мы предоставили более детальные рекомендации для их использования правительством при разработке окончательного плана действий. Баркер заверил меня, что правительство Кэмерона в полной мере осознает «сложности интеграции и гармонизации пяти критических столпов третьей промышленной революции», и поддержал продолжение диалога между правительством и нашей глобальной группой в процессе реализации идеи третьей промышленной революции^{191}.

Что меня больше всего заинтриговало в истории с Великобританией, так это присутствие двух молодых политиков, Милибэнда и Кэмерона, один из которых придерживался вертикального подхода к энергии и экономическому развитию, а другой связал свою политическую судьбу с распределенным, сетевым подходом. При этом оба отбросили традиционные партийные шаблоны. Правда, выполнит ли правительство Кэмерона свои обещания и не откатится ли назад к несистемному пошаговому подходу к зеленому будущему, что так характерно для других правительств, — вопрос открытый.

Сдвиг, произошедший в том, как политические лидеры и партии идентифицируют себя в новом спектре, без сомнения, будет в ближайшие годы предметом многочисленных споров между политологами, психологами и социологами. Почему Георгиос Папандреу, премьер-министр Греции и президент Социалистического интернационала, и Ангела Меркель, самый влиятельный консервативный руководитель государства в мире, по существу одинаково отвечают на вопрос о том, как следует управлять энергией и распределять ее в новой экономической эре?

Папандреу пригласил меня выступить со вступительным словом на пленарном заседании конференции Социалистического интернационала в июне 2008 г. Позднее я узнал, что он сделал это в нарушение политики Социалистического интернационала, которая запрещала кому-либо кроме лидеров социалистических партий выступать на таких съездах. Папандреу глубоко предан идее зеленого будущего, характерной чертой которого является демократизация энергии.

То же самое можно сказать и об Ангеле Меркель. Во время обеда, устроенного канцлером Меркель для бизнес-лидеров страны (который упоминается в главе 2), она ясно обрисовала намерения своего правительства в отношении экономики Германии. Меркель известна своей скрытностью и осторожностью. Она принадлежит к той редкой категории политиков, которые предпочитают тихо и методично, не привлекая внимания, добиваться консенсуса и таким образом решать стоящие перед правительством вопросы. Именно поэтому заключительное слово канцлера перед собравшимися стало для меня неожиданностью. Меркель сказала, что она твердо решила посвятить себя созданию инфраструктуры третьей промышленной революции на пяти столпах в Германии и видит будущее Европы и всего мира в переходе к экологически устойчивой, зеленой эре.

Новая политическая ориентация не только приводит к необычным союзам между политиками, но и начинает сводить вместе экономические силы, интересы которых не всегда совпадают. Мы являемся свидетелями зарождения нового политического движения в Европе. В конце лета 2010 г. Анджело Консоли связался с Гульельмо Эпифани, влиятельным генеральным секретарем CGIL, крупнейшего профсоюза Италии, в рядах которого состоят 6 млн рабочих, или 60% всей рабочей силы, объединенной в профсоюзы. Эпифани сказал, что хотел бы встретиться со мной, когда я буду в Риме, и обсудить, какую поддержку его профсоюз может оказать третьей промышленной революции. У меня уже была запланирована поездка в Рим 27 сентября для выступления перед членами итальянского парламента по вопросу создания базы для цивилизации сопричастности и биосферного сознания. Джанфранко Фини, умеренный правоцентристский спикер нижней палаты парламента, прочитал мою книгу «Цивилизация сопричастности» (The Empathic Civilization), заразился альтернативной картиной истории человеческого сознания и решил представить книгу более широкой политической аудитории. Я решил использовать мое пребывание в Риме для встречи с Эпифани. Итак, я посвятил 27 сентября встрече с лидером правоцентристского крыла итальянского парламента и с лидером итальянского профсоюзного движения, иначе говоря, с людьми, чьи политические взгляды не могут быть более разными.

Встреча с Эпифани и Сузанной Камуссо, вновь избранным президентом профсоюза, состоялась утром. На ней присутствовали еще три функционера профсоюза. Они рассказали, что профсоюз полностью поддержал план перехода к третьей промышленной революции в Италии. Более того, профсоюз намеревался работать вместе с региональными и местными выборными должностными лицами всех политических направлений без каких-либо ограничений, если они будут заниматься развитием инфраструктуры на пяти столпах в своих округах.

Для Эпифани главная цель заключалась в создании зеленых рабочих мест для миллионов итальянских трудящихся. Означало ли это, что CGIL будет поддерживать развертывание третьей промышленной революции в Риме даже несмотря на политическую принадлежность мэра к правому крылу? Ответ был утвердительным.

Я предложил профсоюзному движению объединить силы с двумя другими влиятельными экономическими игроками в Италии — ассоциациями малого и среднего бизнеса и кооперативами производителей и потребителей, чтобы создать единый фронт, представляющий бизнес, потребителей и рабочих. Эпифани согласился и в течение нескольких дней связался с другими группами, которые живо заинтересовались новой инициативой. Предварительная работа по созданию нового политического союза уже была выполнена. Я встречался с представителями местных ассоциаций малого и среднего бизнеса по всей Италии на протяжении половины десятилетия и обсуждал с ними огромные коммерческие выгоды, которые несет распределенная зеленая экономика, основанная на сотрудничестве. Объединения кооперативов также приняли идею с энтузиазмом. Год назад Legacoop, крупнейший итальянский кооператив, очень здорово помог в привлечении других крупных кооперативов страны на сторону третьей промышленной революции. Профсоюзы, малый и средний бизнес вместе с кооперативами могли стать влиятельной силой и изменить характер политики в Италии — перспектива, которая давно занимала головы моих итальянских друзей.

24 января 2011 г. я присоединился к CGIL в Риме, чтобы официально объявить о создании альянса профсоюза, итальянских ассоциаций малого и среднего бизнеса и ассоциаций кооперативов, целью которого была поддержка перехода Италии к экономике третьей промышленной революции. Новая коалиция привлекла внимание всех средств массовой информации и вызвала брожение в политических кругах. Политики начали репозиционировать свои партийные платформы, чтобы адаптироваться к новым реалиям горизонтального движения, которое заявило о себе на национальном уровне.

Новая политическая сила третьей промышленной революции быстро вышла за пределы Италии и распространилась по Европе. Веса новому движению добавило присоединение Европейской ассоциации ремесленных, малых и средних предприятий. Эта гигантская зонтичная организация включает в себя национальные ассоциации малого и среднего бизнеса всех стран — членов ЕС и представляет 12 млн предприятий и 55 млн работников. Не последнюю роль в повышении влиятельности движения сыграла и Coops Europe, общеевропейская ассоциация, в состав которой входит 161 национальная кооперативная организация из 37 стран. Совместно эти кооперативы представляют интересы 160 000 кооперативных предприятий, 5,4 млн рабочих мест и 123 млн членов^{192}. Европейская организация потребителей, объединяющая 40 потребительских групп из 30 европейских стран, принесла альянсу еще сотни миллионов голосов потребителей.

Эти три общеевропейские ассоциации, представляющие интересы подавляющего большинства компаний и потребителей Европы, объединили 1 февраля 2011 г. свои силы с пятью крупнейшими партийными группами в Европейском парламенте, подписав декларацию с призывом к Еврокомиссии подготовить всесторонний план создания инфраструктуры третьей промышленной революции на пяти столпах в 27 странах-членах.

Месяц спустя, 7 марта, два влиятельных профсоюза Испании вступили в альянс с национальной ассоциацией малого и среднего бизнеса, национальной ассоциацией кооперативов и некоммерческих организаций и национальной федерацией потребителей для продвижения третьей промышленной революции в испанской экономике. Эту коалицию объединила уверенность в том, что третья промышленная революция является единственно реальным долгосрочным экономическим планом возрождения испанской экономики, открытия новых бизнес-возможностей и создания новых рабочих мест. И такие коалиции начинают появляться по всей Европе.

Появление таких трудно вообразимых коалиций компаний, профсоюзов, кооперативов и потребительских ассоциаций потенциально может изменить правила игры в европейской политике. Малые и средние предприятия традиционно тяготели к правому крылу, профсоюзы — к левому, а кооперативы и потребительские ассоциации находились в середине спектра. Третья промышленная революция свела эти группы вместе и сформировала из них новую и влиятельную горизонтальную силу. В силу того, что третья промышленная революция имеет распределенный характер и основывается на сотрудничестве, она привлекает миллионы микропредпринимателей и потребителей, которые объединяются в кооперативные предприятия. А поскольку создание инфраструктуры третьей промышленной революции на пяти столпах в течение 40 лет потребует создания миллионов рабочих мест на локальном уровне, новая экономика становится решением для объединенной в профсоюзы рабочей силы, которая все больше вытесняется в результате глобализации.

Момент для такого политического перестроения назрел. Многие компании переросли национальные рынки в зрелых экономиках, обратились к развивающимся рынкам и стали переносить производства в развивающиеся страны. Последствие этого процесса — миллионы неполностью занятых и безработных, тысячи малых предприятий, доходы которых сокращаются из-за того, что им больше ничего не перепадает со стола, как во времена, когда крупные компании были национальными.

Не преуменьшайте, однако, экономический потенциал миллионов небольших игроков, объединенных в распределенные сети и сотрудничающих друг с другом во всех секторах и отраслях. В Европейском союзе 80% новых рабочих мест в последние годы создавались в малых и средних фирмах с численностью работников до 250 человек. В США на малый бизнес в последние 15 лет приходилось 65% новых рабочих мест. Если эти компании связать друг с другом с помощью инфраструктуры третьей промышленной революции на пяти столпах и позволить им сотрудничать в коммерческих сетях, охватывающих континенты, то долгосрочный горизонтальный мультиплицированный экономический эффект вполне может затмить экономические достижения централизованных, иерархических организаций, которые доминировали во времена второй промышленной революции. Во многом это схоже с тем, как распределенные социальные сети, основанные на сотрудничестве, теснят традиционные вертикальные средства массовой коммуникации XX века.

Почему интернет-президент не понимает этого

Подозреваю, что в этом месте мои американские читатели будут спрашивать: «Ну а как же президент Обама?» Обама — человек, который более всего олицетворяет в общественном сознании смену поколений, происходящую в мире. Молодой президент признался, что самой большой потерей при вступлении в высокую должность для него стала не утрата права на частную жизнь, а невозможность пользоваться его любимым BlackBerry. Кто-кто, а уж он-то должен быть сторонником идеи распределенной энергетической революции, построенной по образу и подобию Интернета, не так ли?

Обама сделал зеленую энергию частью своего плана восстановления экономики. Однако если внимательно прочитать напечатанное мелким шрифтом, то мы увидим, что его администрация на самом деле больше склоняется к возврату атомной энергетики, к разработке месторождений нефти на морском шельфе и к экспериментированию с технологиями очистки продуктов сгорания угля, позволяющими значительно расширить использование электростанций на угле. Даже в его программе развития зеленой экономики приоритет отдается централизованному управлению и распределению возобновляемой энергии, а не распределенной модели, иными словами, она является отражением вертикального организационного мышления, доминировавшего во времена первой и второй промышленных революций. Чем можно объяснить такую политику?

Позвольте мне вернуть вас в 2003 г., чтобы дать некоторое представление о том, как Вашингтон пришел к мысли об экологически устойчивом экономическом развитии. Тогда нежданно-негаданно мне позвонили из офиса сенатора Байрона Доргана и спросили, не мог бы я приехать к ним и встретиться с сенатором. До Вашингтона докатилась молва о том, что в Европейском союзе ведется подготовка к созданию инфраструктуры зеленой энергетики и экономики с низкими выбросами углекислого газа. Сенатор проявлял особый интерес к третьему столпу — разработке водородного аккумулятора энергии. В New York Times промелькнула статья, где упоминалась инициатива председателя Еврокомиссии Проди по исследованиям в области водородных технологий, и Дорган хотел знать об этом больше. Сенатор был главой комитета по политике Демократической партии и отвечал за представление новых идей демократической фракции сената.

Дорган, который родился в Северной Дакоте, консервативном угледобывающем штате, был тем не менее одним из ведущих прогрессивных сторонников зеленой энергетики в Сенате США. Он хотел знать, что мы делаем в Европе, и интересовался моими соображениями о том, что можно сделать в Соединенных Штатах. Я был откровенен с ним и сказал, что Европа обошла Соединенные Штаты на пути создания зеленой экономики и что догнать ее будет сложно, когда действующий президент (Буш-младший) скептически относится к проблеме изменения климата, а Республиканская партия контролирует обе палаты Конгресса. Так или иначе, он попросил меня подготовить меморандум, который можно было бы распространить среди коллег по Сенату, что-нибудь вроде того плана, что я разработал с председателем Проди в Еврокомиссии. Я согласился. Затем Дорган пригласил меня выступить с докладом о третьей промышленной революции перед всеми его сенатскими коллегами на традиционной встрече за обедом, устраиваемой по четвергам.

Обед был назначен на 20 марта, всего через несколько часов после начала бомбардировки Ирака Соединенными Штатами. Сенаторы, постепенно заполнявшие зал, были явно поглощены совсем другими мыслями, и я не знал, удастся ли мне удержать их внимание рассуждениями о будущей водородной экономике и о ее связи с другими столпами, образующими инфраструктуру новой коммерческой эры.

Мы ввязались в очередную войну на Ближнем Востоке, и перед нами маячила перспектива больших потерь и многолетней оккупации. Средства массовой информации в других частях мира, кроме Америки, уже называли ее нефтяной войной. Ирак обладал четвертыми по размеру запасами нефти в мире. Этот факт не ускользнул от внимания политических обозревателей, которые задавали вопрос о том, пошли бы мы на вторжение, если бы в стране не было таких нефтяных богатств.

К моему удивлению, разговор оказался очень живым. Ряд сенаторов, похоже, реально интересовались перспективами водородной экономики. Я заметил, что сенатор Хиллари Клинтон в дальнем конце зала очень внимательно следила за обменом мнениями и время от времени делала записи. Она высказалась последней, однако по ее замечаниям было ясно, что ей понятны глубокие последствия того, о чем шел разговор.

Клинтон сразу перешла к практическим вопросам. Когда Конгресс находится под контролем республиканцев, президент связан с нефтяной индустрией, а страна увязла в войне на Ближнем Востоке, для продвижения исследований в сфере водородных технологий, то есть третьего столпа, их следует включить в оборонный бюджет. Сенаторы Клинтон и Дорган впоследствии выступили с соответствующим законопроектом.

Я не пересекался с сенатором Дорганом вплоть до февраля 2009 г. К этому времени Европейский парламент официально одобрил третью промышленную революцию, а разнообразные департаменты и агентства Еврокомиссии занимались подготовкой инициатив. Страны-члены — Германия, Испания и Дания среди прочих — уверенно двигались по пути создания инфраструктуры третьей промышленной революции на пяти столпах, а сам этот термин стал частью профессионального лексикона генеральных директоров европейских и глобальных компаний, а также малых и средних предприятий.

Спустя семь лет избрание президента Обамы и переход власти в обеих палатах Конгресса к демократам дали шанс сделать еще одну попытку и прощупать почву в Вашингтоне. Я встретился с сенатором Дорганом и кратко обрисовал ему, что произошло в ЕС после нашего прошлого разговора. Как и Клинтон, он понимал, насколько подрывным для экономики будет эффект перехода к режиму распределенной энергии, основанному на сотрудничестве, и предупредил меня, что Конгресс, Белый дом и подавляющая часть американской индустрии совершенно не готовы к этому. Дорган предложил организовать встречу с новым министром энергетики Стивеном Чу и заверил меня, что он при первом же удобном случае переговорит с президентом. Я поблагодарил его и сказал, что наша группа, в которой уже более сотни глобальных компаний и профессиональных ассоциаций, готова встретиться с президентом, министром энергетики и представителями Конгресса и детально рассказать, как инфраструктура третьей промышленной революции может стать фундаментом долгосрочного развития экономики страны. Больше контактов с Дорганом у меня не было, хотя я и не сомневаюсь в том, что он сделал все от него зависящее для налаживания связей — просто другая сторона не была в них заинтересована.

Я узнал об этом из первых рук в 2009 г., когда участвовал в совместном докладе с Генри Келли, заместителем помощника министра энергетики, на бизнес-семинаре, организованном Обществом членов Школы бизнеса Уортона в Вашингтоне. После моего выступления один из профессоров Школы бизнеса Уортона, Джерри Уинд, попросил Келли высказаться насчет перспектив принятия в США плана реализации третьей промышленной революции, аналогичного тому, что разработан в Европе. Свой вопрос профессор Уинд облек в бейсбольную терминологию: «Где находятся наши игроки, на первой базе, на второй, на третьей или на пути к основной базе?» Помощник министра ответил: «Мы только готовимся вступить в игру».

Келли умолчал о том, что команда США играет в совершенно иную игру и делает ставку на строительство гигантских централизованных ветровых и солнечных электростанций в штатах Среднего Запада и юго-запада. Предполагалось принять федеральный закон, который санкционирует создание сверхвысоковольтной сети, которая сможет передавать электроэнергию, генерируемую в этих относительно малонаселенных регионах, потребителям в густонаселенных восточных районах страны. Стоимость такой сверхвысоковольтной сети должна лечь на плечи миллионов потребителей электроэнергии.

Централизованный подход к возобновляемой энергии и распределению электричества не слишком нравился губернаторам восточных штатов и электроэнергетическим компаниям. В июле 2010 г. 11 губернаторов Новой Англии и Среднеатлантического региона направили письмо лидеру сенатского большинства Гарри Риду и лидеру меньшинства Митчу Макконнеллу, в котором они выступали против национальной политики в области электропередачи. Губернаторы говорили о том, что централизация и концентрация мощностей по использованию ветровой и солнечной энергии в западных регионах страны «нанесет вред региональным программам генерирования возобновляемой энергии… и затруднит создание рабочих мест в сфере зеленой энергетики в наших штатах»^{193}. Особое беспокойство губернаторов вызывала стоимость создания национального энергетического коридора между Западом и Востоком, составлявшая $160 млрд.

К губернаторам Среднеатлантического региона и восточных штатов присоединились 14 электроэнергетических компаний, многие из которых действовали в регионах, где отрицательный эффект централизованного генерирования энергии был наиболее сильным. Они призывали Конгресс позволить всем регионам осваивать собственные возобновляемые источники энергии. Электроэнергетические компании настаивали на том, что «в национальной политике не следует отдавать предпочтение развитию удаленных электрогенерирующих мощностей, связанных с густонаселенными центрами протяженными линиями электропередачи». Эти компании, в число которых входили Entergy, Northeast Utilities, DTE Energy Company и Southern Company, подчеркивали, что планирование электроснабжения должно оставаться региональным^{194}.

Корреспондент газеты New York Times Мэттью Уолд правильно уловил суть решающего сражения вокруг видения будущего третьей промышленной революции, отметив, что «основным является конфликт между удаленным и местным генерированием энергии»^{195}. Это действительно так, но с одним уточнением. Вопрос заключается в том, будет ли возобновляемая энергия производиться централизованно в одной части страны и затем распределяться на остальной территории США или она будет генерироваться повсеместно и распределяться по всему континенту. Другими словами, чему отдадут предпочтение США — централизованной суперэнергосети с односторонним потоком возобновляемой электроэнергии к конечным пользователям или распределенной интеллектуальной энергосети, которая позволяет тысячам местных сообществ генерировать собственную электроэнергию и свободно поставлять ее в национальную энергосеть.

Проблема, которая стоит перед нашими компаниями третьей промышленной революции на федеральном уровне, имеет две стороны. Во-первых, традиционный энергетический сектор, опирающийся на ископаемые источники энергии и атомную энергетику, имеет централизованный образ мышления и вертикальную организацию. Третья промышленная революция идет вразрез с этим устоявшимся стилем управления, который практически не дает корпоративным лидерам представить себе что-либо альтернативное.

Во-вторых, Конгресс полностью повторяет этот корпоративный образ мышления. Председатели комитетов, сенаторы, представители и разработчики законов настолько тесно сотрудничают с энергетической индустрией при подготовке законопроектов, что постоянно думают о том, насколько их инициативы, направленные на регулирование сферы энергетики, соответствуют представлениям, доминирующим в корпоративных советах директоров. В данном случае законопроект, предусматривающий строительство вытянутой с запада на восток односторонней высоковольтной электросети стоимостью $160 млрд за счет миллионов потребителей электроэнергии, запирает страну в той же системе централизованного управления и контроля энергии, что существовала во времена первой и второй промышленных революций, и попутно дает преимущество одним регионам перед другими.

Если бы федеральное правительство решилось на создание распределенной национальной энергосети, которая соединяет в единое целое весь континент и позволяет каждому местному производителю поставлять в нее электроэнергию, это дало бы горизонтальный эффект масштаба, наблюдаемый в распределенных интернет-компаниях. Цена электроэнергии для каждой компании и потребителя упала бы, как это происходит в случае коллективного использования информации.

Президент Обама в политических кругах увлекательно рассуждает о необходимости замены энергосети с сервомеханическим управлением полувековой давности на цифровую, современную интеллектуальную энергосеть и прокладки тысяч километров новых линий электропередачи для удовлетворения будущих потребностей Америки в электроэнергии. Однако при этом президент почему-то отдает предпочтение централизованному подходу к организации использования возобновляемых источников энергии, которые по своему характеру являются широко распределенными и повсеместно доступными.

Старое энергетическое лобби на последней линии обороны

Ищите, кому это выгодно. Крупные энергетические компании могут по праву претендовать на звание обладателя самого мощного лобби в Вашингтоне — армии более чем из шести сотен зарегистрированных лоббистов. Эта сила настолько влиятельна, что может навязывать стране «энергетический ассортимент», по крайней мере могла до настоящего момента^{196}. Кто они, эти лоббисты? По данным одного исследования, три из каждых четырех лоббистов, представляющих нефтяные и газовые компании, прежде были членами Конгресса и входили в комитеты по надзору и регулированию отрасли или работали в различных федеральных агентствах, отвечающих за регулирование энергетической отрасли^{197}. Это прямо-таки чаплиновский вариант системы вращающихся дверей, в которой руководители из отрасли и правительственные чиновники меняются шляпами и столами в бесконечном круговороте.

Сенаторы и конгрессмены из ключевых комитетов получают в качестве вознаграждения за поддержку интересов отрасли и принятие правильных законов щедрые взносы в избирательные фонды, а после ухода из комитетов их вознаграждают еще раз, предоставляя должности лоббистов в отрасли.

Что энергетическая отрасль получает в обмен на такую щедрость? Очень многое. Рентабельности инвестиций в ней может позавидовать любой банкир. С 2002 по 2008 г. индустрия ископаемого топлива получила федеральные энергетические субсидии, сумма которых перевалила за $72 млрд. Возобновляемая энергетика получила за это же время менее $29 млрд^{198}.

Чтобы получить поддержку политиков, энергетическое лобби вкладывает миллиарды долларов в кампании в средствах массовой информации и финансирует собственные учебные заведения, предоставляет гранты лояльным к отрасли исследователям и поддерживает кампании на низовом уровне, пытаясь убедить избирателей в том, что поддержка крупных нефтяных компаний — благо для Америки. И надо признать, что их стратегия довольно успешна.

В последние годы крупные нефтяные компании прилагали немало сил, чтобы посеять сомнения и скептицизм в отношении изменения климата. За один лишь коротенький период 2009–2010 гг. нефтяная, угольная и электроэнергетическая промышленность потратили $500 млн на то, чтобы не допустить принятия правительством закона по предотвращению изменения климата^{199}.

Такие группы, как Americans for Prosperity и Freedom-Works, финансируемые в значительной мере крупным нефтяным бизнесом, особенно успешно используют растущее движение «Чаепитие» для пропаганды своих идей в периоды избирательных кампаний в стране. Опрос, проведенный New York Times/ CBS осенью 2010 г. накануне промежуточных выборов, показал, что всего лишь 14% сторонников движения «Чаепитие» считают глобальное потепление экологической проблемой, тогда как в целом в обществе этот показатель составляет почти 50%^{200}.

На растущем скептицизме общества в отношении изменения климата играют кандидаты в предвыборной борьбе, особенно когда у соперников примерно равные шансы и несколько процентных пунктов способны принести победу или поражение. По данным журнала National Journal, 19 из 20 кандидатов от Республиканской партии на выборах в Сенат в 2010 г. ставили под вопрос изменение климата и выступали против закона о противодействии глобальному потеплению^{201}.

Старое энергетическое лобби в США борется против включения возобновляемой энергии в энергетический баланс на протяжении десятилетий. А в тех редких случаях, когда крупные нефтяные компании выходят на рынок возобновляемой энергии, они идут по традиционному пути централизованного производства и подачи электроэнергии в одностороннюю энергосеть.

Вместе с тем по некоторым признакам энергетическое лобби второй промышленной революции начинает терять некогда железный контроль над энергетической политикой Вашингтона. Дэвид Каллахан, старший научный сотрудник Demos, находящейся в Вашингтоне группы по исследованию публичной политики, опубликовал любопытную статью в газете The Washington Post, из которой следует, что «грязные богачи» (под ними подразумеваются богатейшие американцы, сколотившие состояния в грязных, добывающих отраслях второй промышленной революции) начинают проигрывать «чистым богачам», то есть тем, чье состояние заработано в новых, высокотехнологичных информационных отраслях третьей промышленной революции. Он подчеркивает, что в 1982 г. 38% богатейших американцев в списке Forbes 400 были выходцами из нефтяной индустрии и связанных с ней перерабатывающих отраслей и лишь в 12% случаев представляли технологическую и финансовую сферы. К 2006 г. ситуация изменилась на прямо противоположную: 36% богатейших американцев представляли технологическую и финансовую сферы, а 12% — нефтедобычу и связанные с ней перерабатывающие отрасли^{202}.

Многие хай-тек-миллиардеры, вроде основателей Google Ларри Пейджа и Сергея Брина, превращают свои офисы и производства в объекты с низкими выбросами углекислого газа и вкладывают миллионы долларов в новые распределенные возобновляемые источники энергии третьей промышленной революции.

Все еще оставаясь самой влиятельной силой в Вашингтоне, старое энергетическое лобби — и окружающие его отрасли второй промышленной революции, — вполне возможно, является колоссом на глиняных ногах. Чего пока не произошло, так это объединения влиятельного лобби возобновляемой энергетики и отраслей, занятых созданием инфраструктуры третьей промышленной революции на пяти столпах. В определенной мере это объясняется тем, что многие ключевые отрасли, которые долгое время были частью второй промышленной революции, оказались перед выбором между двумя энергетическими режимами, двумя экономическими эрами и двумя очень разными моделями бизнеса. Зачастую одни и те же лоббисты из автоиндустрии, строительного, коммунального, ИТ- и транспортного секторов одновременно проталкивают взаимоисключающие законодательные инициативы и подходы к регулированию второй и третьей промышленных революций, что приводит к путанице, а иногда и к комическим результатам.

Распределенной сети третьей промышленной революции, основанной на сотрудничестве, необходимо моделировать лоббистские инициативы таким образом, чтобы они соответствовали ее миссии — созданию прозрачного, демократичного, экологически устойчивого и справедливого мира. Вложение денег в опытных лоббистов, способных убедительно продвигать видение третьей промышленной революции и план его реализации в палатах представителей штатов, сенатах штатов и исполнительных органах, следует поощрять. Финансирование избирательных кампаний и вознаграждение чиновников путем предоставления им должностей в частном секторе в обмен на поддержку с их стороны следует строго запрещать.

От результатов борьбы между сторонниками строительства централизованной суперэнергосети и сторонниками создания распределенной интеллектуальной энергосети зависит, в какой экономике и в каком обществе будут жить наши дети и внуки в оставшейся части нынешнего века. На этот раз, однако, нет никаких признаков того, что интернет-президент сможет отделаться от традиционных представлений и длинной руки индустрии ископаемого топлива. Вместе с тем зарождающееся лобби третьей промышленной революции в Вашингтоне, в столицах штатов и в муниципальных округах может стать действенной силой, толкающей страну к новой экономической парадигме. Вопрос только в том, сумеем ли мы воспользоваться моментом или упустим его.

ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭКОНОМИКИ и изменение политических ценностей ведет к соразмерной перестройке институтов, осуществляющих управление. Если для первой и второй промышленных революций были характерны национальные экономики, управление в рамках национальных государств и централизованная, вертикальная организация мира, то третьей промышленной революции в силу того, что она является по своему характеру распределенной и построенной на сотрудничестве и масштабируется в горизонтальном направлении по всем территориям, более подходят континентальные экономики и политические союзы. Мы переходим от «глобализации» к «континентализации».

Термин «континентализация» я впервые услышал на одной из встреч в узком кругу, проходившей в уединенной сельской гостинице недалеко от Парижа. Это было в конце мая 2008 г. Генеральные директора ведущих почтовых компаний, на которые приходилась значительная часть грузового трафика глобальной экономики, собрались, чтобы поговорить о будущем глобальной экономики.

В воздухе витала неопределенность. Присутствовавшие были очень обеспокоены. Опыт подсказывал им, что падение объемов грузоперевозок — верный сигнал сгущения туч на экономическом горизонте. Еще немного и глобальные перевозки совсем прекратятся — такого никто из участников встречи не видел ни разу в своей жизни. Покупательная способность по всему миру резко снизилась, и горы готовой продукции накапливались в складских помещениях, на открытых площадках и в портах. Казалось, что гигантский двигатель глобальной экономики заглох.

Я приехал на эту встречу, организованную International Post Corporation, зонтичной ассоциацией почтовых компаний мира, чтобы выступить с докладом о новом долгосрочном экономическом видении и плане действий Европарламента.

Во время выступления я объяснил, что подобно информации, которая «любит свободу распространения», распределенная возобновляемая энергия «любит свободно перетекать» через национальные границы. Когда миллионы людей генерируют энергию у себя дома, на фабриках и в офисах, делятся этой энергией друг с другом на уровне домов и регионов, каждый становится своего рода узлом в безграничной зеленой электросети, которая расширяется в горизонтальном направлении и охватывает целые континенты. Я подчеркнул, что источники энергии и коммуникационная среда первой и второй промышленных революций привели к появлению национальных рынков и правительств на уровне национальных государств. Источники энергии, коммуникационная среда и инфраструктура третьей промышленной революции, в отличие от этого, распространяются по всем материкам. В условиях зеленой энергетики третьей промышленной революции континенты превращаются в новое игровое поле для экономической жизни, а континентальные политические союзы вроде ЕС становятся новой моделью управления.

Сразу после меня слово взял Петер Баккер, генеральный директор TNT (бывшей национальной голландской почтовой компании, которая была приватизирована и теперь входит в число ведущих логистических компаний мира). К моему удивлению, он оглядел собравшихся и сказал: «Глобализации приходит конец». По его мнению, резкий рост цены на нефть на мировом рынке делает все более проблематичной воздушную перевозку грузов через океаны, а стремление правительств облагать налогом выбросы углекислого газа ведет лишь к повышению стоимости логистики. Экономическое течение, по его словам, меняет направление с глобализации на континентализацию. На взгляд Баккера, развитие коммерции и торговли все более тяготеет к континентальным рынкам. Логистический бизнес, по его словам, уже переключается на континентальный мир.

Если Баккер прав, то переход коммерции и торговли с глобализации на континентализацию в сочетании с распространением логистической инфраструктуры третьей промышленной революции на континентах, происходящим со скоростью распространения беспроводного Интернета, должен ускорить формирование континентальных экономик и политических союзов.

Присутствовавшие на встрече согласились поддержать план ЕС по созданию инфраструктуры третьей промышленной революции. Однако когда они голосовали, я невольно обратил внимание на тишину в зале — каждый пытался осмыслить и представить себе, что нас ждет впереди.

Возвращение к Пангее

Хотя я уже не один год твержу о том, что инфраструктура третьей промышленной революции благоприятствует созданию континентальных рынков, континентальных политических союзов и взаимосвязей между континентами, глубокие последствия этого не были реально видны до недавнего времени. В июне 2009 г. я летел ночным рейсом в Дакар. В иллюминаторе мелькали огоньки острова Горе, который когда-то был одним из крупнейших центров работорговли в Сенегале. Дакар расположен в самой западной точке континентальной Африки, именно поэтому он служил отправным пунктом для транспортировки рабов в Америку.

Несколько дней спустя у меня был назначен на побережье обед с Мустафой Ндиайей, личным советником президента Сенегала Абдулайя Вада, где мы должны были обсудить перспективы принятия его страной плана развития экономики третьей промышленной революции, который может служить моделью для остальных стран Западной Африки. Каждый раз, стоило мне поднять глаза, я видел невдалеке от берега остров Горе — постоянное напоминание о страшной дани, которую рабство и колониализм наложили на африканский континент и его народы.

В какой-то момент разговор перешел на особенности очертаний береговой линии Западной Африки, и я походя заметил, что извилины африканского побережья удивительно точно соответствуют извилинам восточного побережья Южной Америки, словно это две части картинки-пазла.

Ученые давно подозревали, что когда-то, на заре истории Земли, два континента составляли один материк, который разделился в процессе геологической эволюции. В 1960-е гг. воображение геологов будоражили новые теории о смещении тектонических плит и дрейфе материков. В конечном итоге ученые пришли к мнению, что примерно две сотни миллионов лет назад, в мезозойскую эру, континенты были объединены в огромный материк, получивший название Пангея. Ученые полагают, что в результате смещения тектонических плит земли Пангея раскололась на континенты, которые существуют в настоящее время. Теперь, однако, идут разговоры о воссоединении континентов в единый глобальный материк и о возвращении Пангеи. Позвольте мне пояснить эту мысль.

Инфраструктура третьей промышленной революции только начинает распространяться по континентам параллельно с созданием континентальных рынков и континентальных правящих союзов. Европейский союз — первая континентальная экономика и политический союз, который начал переход к третьей промышленной революции. Континентальные союзы в последнее время были созданы в Азии (АСЕАН), в Африке (Африканский союз) и в Южной Америке (Союз южноамериканских наций). В Северной Америке предшественником континентального союза является Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА). Хотя местные территориальные единицы, регионы и национальные правительства никуда не исчезнут в нашем столетии (а фактически даже укрепятся), континентальные союзы станут наднациональными политическими образованиями, которые будут регулировать объединенные континентальные рынки. Новые континентальные союзы, в свою очередь, уже начинают строить планы по физическому объединению своих территорий и созданию единого географического пространства для ведения глобальной коммерции в XXI веке. Фактически континентализация возвращает нас к единому глобальному континенту — второй Пангее, на этот раз рукотворной.

Европейский союз не так давно заключил с Африканским союзом соглашение о сотрудничестве в сфере создания инфраструктуры третьей промышленной революции, которая в конечном итоге должна объединить два континента. Есть, например, планы по осуществлению многомиллиардного проекта под названием Desertec, предусматривающего прокладку кабелей для передачи электроэнергии, генерируемой на солнечных и ветровых электростанциях в Сахаре, в Европу. К 2050 г. таким образом предполагается покрывать более 15% совокупных энергетических потребностей ЕС^{203}.

В дополнение к этому Испания и Марокко обсуждают возможность строительства туннеля под Гибралтарским проливом, который свяжет Европу и Африку. Как и туннель под Ла-Маншем, соединяющий Великобританию с континентальной Европой, новый туннель будет служить для перевозки пассажиров и грузов между Европой и Африкой, что позволит объединить два континента и создать единую логистическую сеть.

Россия и США рассматривают возможность строительства 100-километрового туннеля под Беринговым проливом с расчетной стоимостью $10–12 млрд, который свяжет Сибирь с Аляской. Этот туннель должен стать участком высокоскоростной железнодорожной системы, соединяющей Евразию с Северо-Американским континентом. Новая наземная логистическая сеть, предназначенная для осуществления коммерческих и торговых грузоперевозок и обслуживания туристических потоков, будет охватывать три четверти окружности Земли и простираться от Лондона до Нью-Йорка^{204}. Туннель будет иметь двойное назначение и помимо перевозок позволит континентам делиться электроэнергией из возобновляемых источников Сибири и Аляски.

Прокладка подводных высоковольтных кабелей для обмена зеленой электроэнергией между Европой, Африкой, Азией и Америкой с технической точки зрения намного проще строительства подводных туннелей, и по этой причине у нее больше шансов на реализацию в ближайшем будущем. Строительство туннелей требует значительно больше времени и, по оценкам специалистов в области технической политики, займет более 20 лет.

Тем, кто не верит в возможность соединения континентов, напомню о всеобщем скептицизме, с которым в свое время были встречены идеи строительства Суэцкого и Панамского каналов. Хотя технические проблемы, не говоря о стоимости, рождают сомнения в осуществимости подобных проектов, коммерческие выгоды от их реализации слишком велики, чтобы сбрасывать их со счетов. Думаю, что способы строительства обоих каналов будут найдены в рекордно короткие сроки.

Суэцкий канал, который пересек Египет и связал Средиземное море с Красным, открыл искусственный водный путь из Европы в Азию и устранил необходимость идти в обход Африки мимо мыса Горн. Строительство канала длиной 163 км было начато в 1859 г. и закончено всего через десять лет. В осуществлении проекта участвовали 1,5 млн человек, и тысячи из них заплатили за него своей жизнью^{205}.

Строить Панамский канал начала Франция в 1880-е гг., однако довольно быстро отказалась от него. Проект подхватили и осуществили США. Канал пересек Центральную Америку и связал Атлантический океан с Тихим. Он дал возможность отказаться от длинного маршрута через Магелланов пролив у оконечности Южной Америки. США взялись за строительство Панамского канала в 1904 г. и завершили его десять лет спустя ценой 5609 жизней^{206}.

Хотя технические проблемы, связанные с соединением крупнейших континентов мира, выглядят не менее ошеломляюще, коммерческие возможности открываются огромные. С определенностью здесь, конечно, говорить нельзя, однако не исключено, что еще до середины нынешнего столетия инфраструктура третьей промышленной революции воссоединит континенты мира и, таким образом, проложит путь к Пангее.

Подобно тому, как Интернет объединил человечество в едином, распределенном, ориентированном на сотрудничество виртуальном пространстве, третья промышленная революция объединяет людей в параллельном пангейском политическом пространстве. Как будет выглядеть это политическое пространство? Поскольку инфраструктура третьей промышленной революции, составляющая центральный элемент континентальных рынков и континентальной системы управления, расширяется горизонтально, является распределенной и построенной на сотрудничестве, то и континентальная, и глобальная системы управления, скорее всего, будут такими же. Идея централизованного мирового правительства была логичной для второй промышленной революции, инфраструктура которой расширялась вертикально, а ее организация была иерархической и централизованной. Однако она совершенно неуместна и несовместима с миром, где энергетическая/ коммуникационная инфраструктура имеет узловую, взаимозависимую и горизонтальную структуру. Распространение сетевой коммуникации, энергии и коммерции по планете неизменно приводит к сетевому управлению как на континентальном, так и на глобальном уровне. Создание взаимозависимого межконтинентального пространства для жизни рождает новую пространственную ориентацию. Во все более интегрированном глобальном обществе люди начинают чувствовать себя частью единого планетарного организма.

Первый континентальный союз в мире

Средневековые ученые даже представить себе не могли национальное государство — светскую власть, осуществляющую управление с согласия граждан, а не наместника Божьего. В наши дни, несмотря на существование Европейского союза, большинство людей с трудом представляют себя гражданами континентального союза и частью политического образования, простирающегося от океана до океана. Сама мысль о том, что каждый континент может управляться политическим союзом, кажется странной. И все же, если, конечно, не случится что-нибудь непредвиденное, именно в этом направлении идет общество. Странно наблюдать, как политологи и журналисты рассуждают о новых эволюциях политической власти — G20, G8, G2, BRIC, — но никогда не касаются более фундаментального политического движения в сторону формирования континентальной структуры управления, которая зарождается во всем мире.

Третья промышленная революция влечет за собой появление не только нового поколения политических лидеров с распределенным и нацеленным на сотрудничество образом мышления, но и новых институтов управления, также распределенных и нацеленных на сотрудничество. ЕС — первый континентальный союз. Он родился после двух опустошительных мировых войн, и в его основе лежала идея о том, что традиционная геополитика, в которой суверенные государства преследуют только собственные интересы экономическими и военными средствами, должна уступить, по крайней мере частично, новой континентальной политике сотрудничества государств в целях обеспечения коллективной безопасности и экономических интересов. Хотя национальные интересы никуда не исчезли с появлением Евросоюза, с каждым поколением жители Европы все больше идентифицируют себя как европейцы.

Первоначально объединение европейских стран происходило вокруг совместного использования энергетических ресурсов. Соглашение о создании Европейского объединения угля и стали в 1951 г. было детищем Жана Монне, которого большинство европейцев считают отцом ЕС. Монне говорил, что давнему экономическому соперничеству Германии и Франции можно положить конец, если объединить их угольные и сталелитейные производства, особенно в районе вечного источника раздора — промышленного коридора между реками Рур и Саар. Парижское соглашение об учреждении Европейского объединения угля и стали подписали Франция, Германия, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. В 1957 г. Римский договор расширил идею сотрудничества до создания Европейского экономического сообщества. Страны-участницы также подписали отдельное соглашение о создании Европейского сообщества по атомной энергии (Евратом), кооперативного предприятия по развитию атомной энергетики в регионе.

Сегодня в состав ЕС входят 27 стран-членов с общим населением 500 млн человек и территорией, простирающейся от Ирландского моря до границ России.

Со вступлением ЕС во второе пятидесятилетие своего существования энергоресурсы вновь стали центральной проблемой перехода к следующему этапу континентального развития. Хотя ЕС имеет потенциально крупнейший внутренний коммерческий рынок в мире с 500 млн собственных потребителей и еще 500 млн потребителей в ассоциированных странах Средиземноморья и Северной Африки, у него пока нет интегрированного единого рынка.

Третья промышленная революция открывает перспективу создания распределенной континентальной энергетической и коммуникационной инфраструктуры, а вместе с ней и единого экономического пространства, в котором миллиард с лишним жителей региона ЕС смогут эффективно участвовать в коммерции и торговле с низкими выбросами углекислого газа. Это позволит Европе стать крупнейшим интегрированным рынком к 2050 г. Для ЕС формирование такого рынка является критически важной задачей.

Страны Азии, Африки и Южной Америки идут вслед за ЕС к созданию своих континентальных союзов, преследующих ту же цель — формирование единого интегрированного рынка. Как и ЕС, они соединяют распределенную коммуникационную среду Интернета с распределенными источниками возобновляемой энергии и таким образом строят инфраструктуру для экономики третьей промышленной революции, то есть такой экономики, которая способна вместить полностью интегрированные электроэнергетическую сеть, телекоммуникационную сеть и транспортную систему, необходимые для осуществления коммерции и торговли в границах континента. Распределенная энергетическая/ коммуникационная инфраструктура, которая основана на сотрудничестве и охватывает целые континенты, ведет к развитию континентальных форм управления.

Азиатский союз

Этот процесс уже давно идет в Азии, где десять азиатских стран — Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Таиланд, Бруней-Даруссалам, Мьянма, Вьетнам, Лаос и Камбоджа — создали Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). АСЕАН совместно с еще тремя странами — Китаем, Японией и Республикой Корея — образует еще более широкое объединение, получившее название «АСЕАН плюс три».

АСЕАН была учреждена в 1967 г. в целях обеспечения «экономического роста, социального прогресса и культурного развития региона на основе сотрудничества»^{207}. Однако лишь в 2003 г. страны-члены смогли договориться о создании сообщества АСЕАН по образу Европейского союза. В 2007 г. представители стран-членов во время встречи на острове Себу (Филиппины) совершили прорыв, подписав Декларацию об ускоренном создании Сообщества АСЕАН к 2015 г. Сообщество АСЕАН строится на трех столпах: политическом сообществе в целях обеспечения безопасности, экономическом и социально-культурном сообществе^{208}.

Вступивший в силу в 2008 г. устав АСЕАН обязывает страны-члены действовать в рамках общего правового режима и создать официальные органы для обеспечения формирования взаимосвязанного континентального сообщества^{209}.

Во время саммита государств Восточной Азии на острове Себу в 2007 г. страны — члены АСЕАН подписали второе соглашение, Декларацию по энергетической безопасности в Восточной Азии, которая должна была стать основой для создания континентальной энергетической инфраструктуры и заложить фундамент экономики третьей промышленной революции на территории Азии. Это энергетическое соглашение подписали также региональные партнеры АСЕАН (Китайская Народная Республика и Республика Индия), территориально расположенные в юго-восточной части Азиатского континента, и страны Тихоокеанского региона (Япония, Республика Корея, Австралия и Новая Зеландия).

Участники соглашения признали «ограниченность глобальных запасов ископаемых источников энергии, нестабильность мировых цен на нефть, ухудшение состояния окружающей среды и здоровья людей, а также неотложную потребность в решении проблемы глобального потепления и изменения климата»^{210}. С учетом этих ограничений страны АСЕАН теперь должны искать пути обеспечения быстрого роста экономики без загрязнения окружающей среды и усугубления проблемы глобального потепления. Поддержание экономического роста требует огромных объемов чистой энергии, а для ее получения необходимы коллективные усилия по быстрому освоению возобновляемых источников энергии по всему континенту и Тихоокеанскому региону.

Стороны, таким образом, договорились о «снижении зависимости от традиционных видов топлива… увеличении мощностей и сокращении стоимости возобновляемых и альтернативных источников энергии с помощью инновационных схем финансирования», а также об «обеспечении стабильности поставок энергии путем развития региональной энергетической инфраструктуры, в частности энергосети стран АСЕАН»^{211}.

Последнее положение декларации, принятой на острове Себу, — создание энергосети стран АСЕАН, — является центральным для перехода к континентальной экономике третьей промышленной революции и консолидации континентального пространства управления. АСЕАН, которую еще называют «десять государств, одно сообщество», разработала всеобъемлющий долгосрочный план энергообеспечения континента и начала осуществлять первоначальную пятилетнюю программу, известную как План действий АСЕАН в сфере энергетического сотрудничества 2010–2015 гг.^{212} Важнейшей частью плана является строительство энергосети стран АСЕАН — «флагманская программа», одобренная в 2004 г. главами стран-членов. Цель сформулирована как «создание полностью интегрированной энергосети стран Юго-Восточной Азии»^{213}.

Электроэнергетическая сеть общего пользования в юго-восточной части Азиатского континента — это нервная система будущего единого, интегрированного рынка и континентального политического союза. В настоящее время там осуществляется четыре взаимосвязанных проекта по строительству энергосетей, а на стадии планирования находится еще 11 проектов с расчетной стоимостью $5,9 млрд^{214}.

АСЕАН ясно понимает важность перехода на возобновляемые источники энергии и критическую роль интегрированной континентальной энергосети в создании сообщества АСЕАН. Ассоциация прямо заявляет, что она «рассматривает необходимость перехода стран-членов от индивидуальной энергетической политики и планирования к… взаимосвязанной, межгосударственной и ориентированной на внешние связи политике более тесной экономической интеграции»^{215}. То, насколько быстро страны АСЕАН создадут интегрированный, единый рынок и континентальный политический союз, зависит в конечном счете от быстроты создания зеленой интеллектуальной энергосети, связывающей регион.

Хотя сообщество АСЕАН быстро продвигается от видения к политической реальности, существует целый ряд открытых вопросов, которые могут свести на нет усилия по формированию континентального союза. Один из них связан с присутствием Китая. С населением 1,3 млрд человек и экономикой, которая уже затмила Японию как движущую силу Азии, Китай является великим незнакомцем на азиатской арене^{216}. Останется ли он пассивным наблюдателем в качестве ассоциированного партнера, особенно если АСЕАН превратится в единое политическое сообщество? Этот политический союз 605 млн жителей Юго-Восточной Азии, всего половины населения Китая, станет силой, с которой придется считаться. Если Япония, Республика Корея, Австралия и Филиппины решат изменить свой статус партнеров на статус официальных членов сообщества АСЕАН и таким образом повысят экономическое влияние сообщества и увеличат его население почти на 300 млн человек, то это сделает союз сильным соперником Китая в регионе.

Если Индия, еще один быстро растущий азиатский гигант с населением почти 1,2 млрд человек, станет полноправным членом сообщества АСЕАН, то она может подавить остальных членов и стать доминирующей силой в политической игре.

Европейский союз смог добиться успеха в создании единого континентального политического пространства только потому, что ни одно отдельно взятое правительство не могло полностью диктовать условия политического союза. Хотя Германия и является экономическим двигателем и самым влиятельным игроком в союзе, она не подавляет остальных.

Территория ЕС кончается на пороге с Россией. Это не означает, что Россия не может справедливо считать себя частью Европы в той же мере, как и частью Азии, и претендовать на включение в Европейский союз. До настоящего времени, однако, она довольствовалась статусом особого партнера, и мало кто полагает, что ситуация изменится в обозримом будущем.

Как-то раз на обеде с Михаилом Горбачевым я завел разговор о членстве в Европейском союзе. По его словам, Россия слишком велика, чтобы вписаться в границы ЕС, и ей лучше поддерживать все более укрепляющиеся партнерские отношения с союзом вплоть до подключения к интегрированной континентальной электроэнергетической, коммуникационной и транспортной сети, то есть до превращения в часть единого рынка, но не единого политического пространства.

То же самое может произойти и в Азии с Китаем и Индией. В силу централизованной административно-командной инфраструктуры правительства у Китая намного меньше шансов, чем у Индии, вписаться в распределенную систему взаимоотношений на основе сотрудничества, которая является определяющей чертой политики континентального союза. Индии с ее значительно более децентрализованной и демократической структурой власти проще установить тесные партнерские связи с Союзом АСЕАН или даже стать его членом. Впрочем, пока это не более чем теоретические рассуждения. Взрослеющему молодому поколению китайцев уже намного привычнее распределенный, основанный на сотрудничестве подход к организации экономической, политической и общественной жизни, и оно может быстро изменить динамику игры. Последствия таких перемен, однако, трудно предвидеть на столь раннем этапе континентализации.

Наконец, есть еще один момент, который не следует упускать из виду при создании континентальных союзов — усиление власти местных образований и регионов, которые больше не сдерживаются национальными границами.

Никто не ожидал такого перераспределения политической власти, когда создавался Европейский союз. Единственный реальный спор в то время шел вокруг того, каким должно быть европейское сообщество — в большей мере общим рынком или централизованным федеративным государством. Британцы отдавали предпочтение первому в расчете на сохранение своего национального суверенитета и получение коммерческих преимуществ участия в более широком интегрированном рынке. Французы склонялись к более централизованной архитектуре в расчете на возможность управлять ею или как минимум оказывать влияние без чрезмерной потери национального суверенитета. Развитие Европейского союза, однако, пошло совсем по другому пути. В конечном итоге он превратился в нечто намного большее, чем общий рынок, и намного меньшее, чем централизованное федеративное государство. Как показывает опыт ЕС, когда национальные государства объединяются и создают единое политическое сообщество с интегрированными рынками и открытыми границами, коммерческие и политические взаимоотношения становятся горизонтальными и выходят за пределы прежних национальных границ, образуя новую конфигурацию, скорее узловую и распределенную по своему характеру, чем централизованную и вертикальную. Структура управления ЕС больше напоминает сеть национальных государств, регионов и муниципальных образований, в которой нет единой силы, определяющей направление движения союза, заставляющей всех политических игроков участвовать в совместных усилиях по достижению согласия относительно общих целей.

Континентальный рынок и континентальная структура управления с открытыми границами также позволяют регионам обходить свои национальные правительства и устанавливать собственные коммерческие взаимосвязи с другими регионами, когда соседними, но расположенными за пределами национальных границ, а когда и значительно удаленными от их страны. Соседние приграничные регионы стран ЕС постоянно расширяют коммерческие партнерские взаимосвязи, которые нередко оказываются более тесными, чем взаимосвязи с собственными национальными правительствами.

Коммуникационная/ энергетическая парадигма третьей промышленной революции в силу своего горизонтального характера быстро распространяется на открытых пространствах без границ. Это означает, что, как только Союз АСЕАН обретет более реальные черты, открытые границы позволят соседним регионам объединяться и совместно развивать инфраструктуру третьей промышленной революции на пяти столпах, во многом подобно распространению беспроводного Интернета, который быстро превратился в огромную паутину, охватывающую все территории.

Если Китай и Индия, подписавшие энергетическую декларацию на острове Себу, откроют свои границы и позволят соседним регионам подключаться и строить совместную инфраструктуру третьей промышленной революции, расширяющаяся сеть может лишить каждое правительство той полноты суверенной власти над генерированием и распределением энергии, которой они прежде пользовались. Это фундаментально изменит политическую конфигурацию власти по аналогии с тем, что происходит на европейском континенте.

У Китая и Индии может не остаться иного пути, кроме как влиться в континентальный союз, если они хотят соответствовать мировой экономике XXI века. В настоящее время обе страны быстро втягиваются в разработку различных технологий третьей промышленной революции. Китай, например, довольно близок к тому, чтобы отобрать у ЕС давнее лидерство в создании и выводе на рынок некоторых ключевых технологических компонентов. Однако Китай подходит к развитию каждого технологического столпа изолированно, словно это совершенно не связанные вещи. Поэтому, несмотря на быстрое превращение в лидера в сфере технологии использования возобновляемых источников энергии, строительство зданий с нулевыми выбросами углекислого газа и с положительным энергобалансом, разработку водородной и других технологий аккумулирования энергии, создание интеллектуальных энергосетей и выпуск электромобилей и транспортных средств на топливных элементах, он все же не в полной мере понимает социальный эффект объединения всех этих инноваций в единую интерактивную систему. Вместе они требуют горизонтального, открытого и общего континентального политического пространства. Только его наличие дает возможность реализовать, масштабировать и оптимизировать их экономический потенциал. Китай, однако, может прекратить разработку всех тех программных и аппаратных компонентов, которые угрожают его нынешней вертикальной структуре управления. Здесь мы имеем классический пример «противоречия» в том смысле, в котором это понятие используется в марксистской терминологии.

Африканский союз

В 2002 г. главы 54 государств Африки, континента с общей численностью населения более миллиарда человек, учредили Африканский союз с целью ускорения «политической и социально-экономической интеграции континента»^{217}. Бюрократические проволочки не позволяли новой организации делать что-либо реальное вплоть до 2008 г., когда Африканский союз заключил соглашение об энергетическом партнерстве с ЕС. Его целью было ускорение освоения возобновляемых источников энергии и разработка генерального плана электрификации Африки, предусматривающего объединение миллиарда человек с помощью континентальной интегрированной энергосети.

Африка имеет самую неразвитую электроэнергетическую инфраструктуру в мире. Семь из десяти человек в Центральной и Западной Африке вообще не имеют доступа к электричеству, а многие из тех, у кого оно есть, страдают от нерегулярности его подачи^{218}. То, что значительная часть Африки лишена даже инфраструктуры второй промышленной революции, можно обратить в актив. Некоторые аналитики считают, что она может «перепрыгнуть» сразу в третью промышленную революцию, поскольку у нее нет проблемы распределения затрат и болезненного отказа от инфраструктуры второй промышленной революции. Учитывая это, ЕС выделил €376 млн на 77 проектов, большинство из которых связано с освоением возобновляемых источников энергии и расширением энергосетей, и зарезервировал еще €588 млн на будущие проекты.

Энергетическое партнерство ЕС и Африканского союза имеет две конкретные краткосрочные цели: во-первых, обеспечить современное и экологически устойчивое энергоснабжение как минимум еще одной сотне миллионов африканцев; во-вторых, кардинальным образом расширить использование возобновляемой энергии на Африканском континенте, для чего предполагается ввести в строй 10 000 МВт гидроэлектрических мощностей и 5000 МВт ветроэнергетических мощностей, а также увеличить мощность других возобновляемых источников энергии на 500 МВт^{219}. Как и в АСЕАН, здесь все яснее понимают, что режим распределенной возобновляемой энергии, основанный на сотрудничестве, неизменно ведет к формированию сетевой континентальной структуры управления.

На Африканском континенте, однако, не все так просто. Поскольку вторая промышленная революция обошла стороной значительную часть Центральной и Западной Африки, там нет профессиональных и технических кадров, способных обеспечить функционирование отраслей, создание которых необходимо для осуществления поставленных задач. Именно поэтому партнерство ЕС и Африканского союза предусматривает помимо капиталовложений и передачи технологий обмен знаниями и опытом. Идея заключается в налаживании тесного сотрудничества между двумя континентальными союзами, позволяющего Африке взрастить свой собственный бизнес и подготовить квалифицированную рабочую силу, без которой невозможно строительство и управление инфраструктурой третьей промышленной революции. Расчет делается на то, что совместные инициативы по созданию зеленой электроэнергетической сети, охватывающей весь Африканский континент, откроют «широкие новые возможности для развития отраслей и делового сотрудничества между Африкой и Европой» и помогут организовать эффективный межконтинентальный рынок^{220}.

Партнерство ЕС и Африканского союза получило одобрительные отклики во всех частях света. Сторонники третьей промышленной революции отмечают, что в отличие от первой и второй промышленных революций, опиравшихся на элитные ископаемые источники энергии, которые встречаются далеко не везде, требуют значительного военного потенциала и геополитических манипуляций для защиты и служат в большей мере интересам более сильных северных стран, возобновляемые источники энергии есть повсеместно. Но особенно богаты ими развивающиеся страны, расположенные ниже экватора. В силу широкой распространенности возобновляемых источников энергии третья промышленная революция может начаться в развивающемся мире с такой же вероятностью, как и в развитых странах. Африка, например, только приступила к освоению потенциала возобновляемой энергии. Специалисты утверждают, что солнечная и ветровая энергетика, гидроэнергетика, геотермальная энергетика и использование биомассы способны с лихвой покрыть энергетические потребности любого континента. Главное — создать благоприятные условия игры в развивающихся странах, иными словами, обеспечить финансовую поддержку, передачу технологий и организовать программы обучения, подобные тем, что предусматриваются партнерством ЕС и Африканского союза.

Вместе с тем эти усилия уже вызывают вопросы. Скептики сомневаются, не обернутся ли такие программы новым «экоколониализмом». В качестве предвестника такого развития событий они называют неоднозначную инициативу Desertec в Сахаре^{221}. Разгорается ожесточенный спор между теми, кто защищает централизованное производство энергии для экспорта, и теми, кто отстаивает принцип генерирования электричества в регионах с использованием местных возобновляемых источников энергии и его совместного использования через распределенные интеллектуальные сети. Он очень напоминает спор, что идет в США между сторонниками централизованного производства энергии на ветровых и солнечных электростанциях в западных штатах с последующей ее передачей по сверхвысоковольтной линии в восточные штаты и представителями тех частей страны, где предпочитают производить электроэнергию на местном уровне и делиться ею через распределенную национальную интеллектуальную сеть.

Сторонники Desertec утверждают, что «крупномасштабные инвестиции в генерирование и передачу электроэнергии в Северной Африке автоматически приведут к развитию промышленности на местном уровне, к передаче технологий и знаний»^{222}. Некоторые африканские чиновники соглашаются с этим. Абубакари Баба Мусса, директор инфраструктуры и энергетики Комиссии Африканского союза, говорит, что проект Desertec выгоден и обеим сторонам, и ЕС, и Африке: «Мы в Африке не чувствуем недостатка в солнечном свете, да и земли у нас достаточно. У европейцев нет таких ресурсов». Баба Мусса надеется, что подобные проекты могут быть реализованы в пустыне Калахари на юге Африки и в пустыне Огаден на востоке. Он предлагает критикам «представить, сколько сотен тысяч рабочих мест это позволит создать и сколько энергии может дать»^{223}.

Другие настроены намного сдержаннее. Они опасаются, что эти потенциальные рабочие места будут предназначены для временной и неквалифицированной рабочей силы, а подавляющая часть квалифицированных работников, необходимых для строительства и обслуживания электростанций, приедет из Европы. Покойный Герман Шеер, председатель Всемирного совета по возобновляемой энергетике и член парламента Германии, считал, что передача электроэнергии от солнечных электростанций на большие расстояния неэффективна и является пустой тратой денег, а Африка, по его мнению, должна сосредоточиться на местном использовании возобновляемых источников энергии. На полпути в спор вклинился Гринпис. Свен Теске, директор по международным проблемам возобновляемой энергетики Гринпис, поддержал Desertec, но с оговоркой, что проект должен осуществляться параллельно с развитием инициатив по местному производству возобновляемой энергии по всему континенту^{224}.

Борьба между централизованным и распределенным подходами к генерированию возобновляемой энергии усиливается по всему миру. Что касается меня, то я, хотя и не выступаю против определенной доли централизованного использования солнечной, ветровой, гидро- и геотермальной энергии, а также энергии биомассы, считаю, что оно, скорее всего, будет лишь в незначительной мере обеспечивать энергетические потребности экономики третьей промышленной революции. В реальности возобновляемые источники энергии по своей природе распространены повсеместно, а новые распределенные коммуникационные технологии дают возможность получать и аккумулировать их энергию локально и распределять ее через интеллектуальные электросети, охватывающие целые континенты. Потенциал более эффективного и более дешевого производства распределенной энергии намного превосходит потенциал традиционного централизованного подхода к освоению этих источников энергии.

Горизонтальное взаимодействие уже начинает трансформировать развивающийся мир. Электричество появляется в отдаленных районах Африки, которые никогда не имели доступа к централизованным энергосетям. Как ни странно, развитию новой инфраструктуры третьей промышленной революции способствует распространение сотовых телефонов.

Практически в одночасье миллионы африканских сельских домохозяйств наскребли достаточно средств — от продажи скота или остатков урожая — для покупки сотового телефона. Телефон используется для ведения коммерческой деятельности не меньше, чем для личных разговоров. В сельских районах, недосягаемых для городских банков, люди все больше используют сотовые телефоны для мелких денежных переводов. Проблема в том, что без доступа к электричеству владельцам сотовых телефонов нередко приходится идти пешком в город, где можно подзарядить батарею.

Элизабет Розенталь из газеты New York Times рассказывает историю одной кенийской женщины из глубинки, которой приходилось раз в неделю идти пешком четыре километра, а потом три часа трястись на мототакси до ближайшего города, чтобы за 30 центов зарядить сотовый телефон. Не так давно ее семья продала часть домашнего скота и купила энергосистему на солнечной батарее стоимостью $80. Солнечную батарею установили на крыше, электроэнергии, которую она дает, хватает не только для зарядки телефона, но и для питания четырех лампочек^{225}. Хотя статистика отрывочна, похоже, что семьи по всей Африке начинают устанавливать солнечные батареи, и аналитики предсказывают быстрое наращивание масштабов этого процесса по мере того, как миллионы последователей будут приобщаться к плодам третьей промышленной революции. То, что происходит в настоящее время в Африке, есть не что иное, как историческая трансформация — скачкообразный переход домохозяйств из доэлектрической эры сразу в эру третьей промышленной революции.

Помимо солнечной энергетики в практику быстро входят другие зеленые технологии микрогенерирования энергии, в том числе небольшие биогазовые установки, которые позволяют получать электроэнергию и топливо из навоза, крошечные электростанции, работающие на рисовой мякине, и небольшие гидроэлектрические агрегаты, которые можно устанавливать на небольших речушках. Чего не хватает, так это интеллектуальной, распределенной энергосети, позволяющей независимым микрогенераторам делиться электроэнергией с другими по всем регионам. Очередь до нее, скорее всего, дойдет, когда миллионы семей начнут вырабатывать собственное электричество с использованием местных возобновляемых источников энергии. Это будет реальный процесс демократизации энергии в беднейших сообществах мира.

Южноамериканский союз

Союз южноамериканских наций — сравнительно недавнее проявление континентализации. Две более ранних региональных ассоциации — Андское сообщество наций, учрежденное в 1969 г. Боливией, Колумбией, Перу, Чили и Эквадором, и Общий рынок стран Южной Америки (МЕРКОСУР), учрежденный в 1991 г. Бразилией, Парагваем, Уругваем и Аргентиной, — были ориентированы на создание общего пространства свободной торговли.

В мае 2008 г. главы 12 государств Южной Америки решили объединиться и создать Союз южноамериканских наций. Этот союз вобрал в себя два существовавших на тот момент таможенных союза, МЕРКОСУР и Андское сообщество наций. В него, кроме того, вошли еще Гайана, Суринам и Венесуэла. Общая территория союза составляет 17 715 335 кв. км, население — 388 млн человек, а ВВП достигает $4 трлн. Молодой Союз южноамериканских наций имеет общую систему обороны. Его первый генеральный секретарь, бывший президент Аргентины Нестор Киршнер, получил назначение в 2010 г., но вскоре умер. Нынешний генеральный секретарь Мария Эмма Межья Велес ранее занимала пост министра иностранных дел Колумбии. Страны-члены договорились также о создании южноамериканского парламента, введении единого паспорта, выпуске общей валюты и образовании интегрированного единого рынка к 2014 г.

Договор о создании союза относит энергетический вопрос к числу важнейших и предусматривает строительство континентальной инфраструктуры для совместного использования энергии и электричества. Энергетический совет Южной Америки, созданный в апреле 2007 г. 12 странами, официально является частью Союза южноамериканских наций и отвечает за выработку стратегии Южной Америки в области энергетики. Совет отдает приоритет освоению имеющихся на континенте в избытке возобновляемых источников энергии, поскольку «они играют важную роль в диверсификации основного энергетического баланса и обеспечении энергетической безопасности, способствуют созданию условий для всеобщего доступа к энергии и сохраняют окружающую среду»^{226}.

На практике, однако, многие страны Южной Америки не торопятся отказываться от ископаемого топлива. Бразилия, экономический двигатель континента, является исключением. В ее энергобалансе 84% электричества дает возобновляемая гидроэнергетика, а на этанол местного производства приходится 20–25% каждого литра горючего, потребляемого транспортом^{227}. Высокая доля гидроэлектроэнергии и этанола, получаемого из растительного сырья, делает Бразилию одной из самых передовых экономик на основе возобновляемых источников энергии в мире.

Вместе с тем роман Бразилии с возобновляемыми источниками энергии может завершиться. Открытие огромных запасов нефти в глубоководных месторождениях на шельфе в последние годы сделало Бразилию одним из крупнейших мировых производителей нефти — сейчас она находится на 12-м месте — и заставило задуматься о будущей энергетической политике, как внутренней, так и международной: куда идти дальше, в сторону третьей промышленной революции или вернуться к старой нефтяной культуре^{228}.

Туманно и будущее бразильской гидроэлектроэнергетики. Хотя вода является возобновляемым ресурсом, глобальное потепление ведет к кардинальному изменению гидрологического цикла планеты, к более сильным наводнениям и к более продолжительным засухам. Амазонка — основной источник гидроэлектроэнергии — течет в тех местах, которые уже страдают от засух, вызванных изменением климата. В 2001 г. страна пережила рекордную засуху, значительно сократившую гидроэлектрическую мощность. В результате в энергетической системе наблюдались кратковременные перебои в электроснабжении и отключения на протяжении целого года.

Более суровые засухи в будущем могут также снизить урожаи сахарного тростника и привести к повышению цены этанола. В то же время в Бразилии нет недостатка в солнечной энергии. Ее, правда, нужно еще поставить себе на службу, но она может восполнить недостаток энергии в периоды падения ее выработки.