Секреты леди Бартон Анна

Глава 3

Проникновение – 1.Сложная живописная техника, позволяющая достичь плавного перехода от одного оттенка к другому. 2.Способность к свободному, уверенному и естественному поведению в высшем свете даже при отсутствии аристократического происхождения.

Мисс Ханикот смотрела прямо и спокойно, однако стоило ей убрать со лба прядь светлых волос, как Бенджамин заметил, что рука слегка дрожит.

– Похоже на угрозу, лорд Фоксберн.

– Вовсе нет. Всего лишь надеюсь заключить соглашение. – Он посмотрел на открытую дверь и прислушался: сестры Шербурн прилежно прогуливались по коридору. Времени оставалось в обрез.

– Я уже сказала, что ничего не знаю об этом портрете. И сам разговор, и ваши оскорбления начинают утомлять. Если не желаете уйти, значит, уйду я.

– Подождите. – Храбрость и пылающий в голубых глазах огонь восхищали. Леди с такой яркой внешностью и непревзойденным обаянием не стоило труда заполучить богатого титулованного мужа. Собственно, почему бы и нет? Бенджамина ни капли не интересовало, кого ей угодно соблазнить, – лишь бы выбор не пал на Хью. – Лорд Билтмор от вас без ума. Вам же предстоит лишить его надежды.

Мисс Ханикот встряхнула головой, как будто не верила собственным ушам.

– Простите, но при чем же здесь лорд Билтмор?

– Старший брат виконта, Роберт, был моим лучшим другом. После его гибели Хью остался один на белом свете. Умирая, Роберт взял с меня обещание позаботиться о брате.

Вот только данное слово было не просто обещанием, а клятвой высшего порядка.

Одному из солдат Наполеона удалось выбить Роберта из седла. Однако молодой офицер не был ранен и даже не пострадал при падении – вот в чем трагедия. Его затоптали потерявшие всадников испуганные канонадой лошади. Когда Бенджамин разыскал друга и на руках вынес с поля боя, изо рта Роберта струилась кровь. Чувствуя, что уходит в иной мир, он произнес:

– Не бросай Хью.

Сквозь предсмертный хрип и мучительный кашель три коротких слова прозвучали едва слышно, а потом душа – или что-то другое, на чем держится человеческая жизнь, – покинула тело. Глаза стали пустыми и холодными.

– Глубоко сожалею о гибели вашего друга.

Бенджамин очнулся и взглянул в иные глаза – те, которые с теплым вниманием смотрели на него в эту минуту. Прочитал в них искреннее сочувствие и поморщился.

– Вы упомянули об обещании, – напомнила мисс Ханикот. – В чем же именно оно заключалось?

– Я обещал стать Хью если не братом, то самым верным и надежным другом. В числе прочего, это означает необходимость проследить, чтобы виконт женился на приличной, добродетельной молодой леди.

Теперь уже поморщилась Дафна. Пунцово покраснев, прошла по комнате и остановилась возле окна, из которого открывался вид на Сент-Джеймсский парк. Прижалась лбом к стеклу и надолго застыла в неподвижности. А когда наконец повернулась, то посмотрела со спокойным достоинством и заговорила как ни в чем не бывало:

– Лорд Билтмор – мой добрый приятель. По-вашему, отныне я должна обдавать его холодом только потому, что вы вдруг обнаружили сомнительное сходство с каким-то скандальным портретом?

– Можете поступать, как считаете нужным. Главное, достичь конечной цели – разбить неразумное сердце.

– Считаете, что ваш погибший друг хотел бы именно этого?

Чтобы удержаться от оскорбительного ответа, Бенджамин до боли прикусил губу. Нога, которая с утра вела себя вполне смирно, начала отвратительно ныть. Однако ему все-таки удалось взять себя в руки.

– Несмотря на дружбу, мы с Робертом были очень разными, – спокойно заговорил граф. – Он с детства отличался романтическим настроем и мечтал, чтобы брат обрел счастье в крепком браке с той, которая способна сохранить верность. Однако он знал, что Хью был – да и сейчас остается – наивным молодым человеком, и однажды поделился опасением, что, если с ним вдруг что-то случится, какая-нибудь ловкая и алчная красавица умело воспользуется ситуацией и окрутит парня.

– Но я вовсе не… – Дафна внезапно замолчала и посмотрела вниз, на ногу, которую граф, сам того не замечая, начал рассеянно растирать. – Что случилось?

Он тут же убрал руку и твердо покачал головой. Рана не обсуждалась никогда и ни с кем. Меньше всего на свете хотелось стать объектом болезненного любопытства или, хуже того, сочувствия.

– Мы понимаем друг друга, мисс Ханикот?

– Лично я понимаю, что вы не считаете меня достойной матримониального интереса лорда Билтмора.

– И готовы отклонить его внимание?

– Не могу сказать ни да ни нет. Чтобы обдумать требование, необходимо время.

– На вакантное место вы с легкостью найдете другого богатого аристократа. – Граф всего лишь хотел подчеркнуть положительную сторону вопроса, однако презрительный прищур голубых глаз и сжатые кулачки красноречиво объяснили, что благородное намерение было воспринято ошибочно и не получило достойной оценки.

– Наверное, вы удивитесь, милорд, узнав, что я не рассматриваю джентльменов в качестве взаимозаменяемых предметов.

– Значит, вы к нему неравнодушны? – Неудобная мысль ни разу не приходила в голову, а нога, черт возьми, болела все сильнее и сильнее, как будто невидимый враг прижигал мышцы раскаленной кочергой.

Мисс Ханикот слегка нахмурилась; на лбу, как раз над левым глазом, появилась крохотная ямочка.

– Не знаю. Мы друзья. Возможно…

– В таком случае договорились. Вы дадите ему мягкую и деликатную отставку, а я ни слова не пророню о портрете.

Из коридора донеслось пение. Фальшивое. Сестры Шербурн предупреждали о своем возвращении.

– Очень рад, что нам все-таки удалось достичь соглашения.

Хотелось бы услышать подтверждение сделки, однако мисс Ханикот посмотрела недоуменно.

– И все же, почему вы так уверены, что на портрете изображена именно я?

Графу и в голову не пришло солгать. О чем угодно, только не об этом.

– Вы излучаете свет.

– Прошу прощения?

– И на картине, и в жизни вы сияете.

Утверждение безоговорочно соответствовало правде. Ни одно живое существо не светилось подобно мисс Ханикот, и дело было вовсе не в пышных светлых волосах, не в прозрачной коже и даже не в ярко-голубых глазах. Свет струился изнутри и заставлял с болью осознавать, каким холодным, сырым, темным окопом была жизнь графа Фоксберна.

Розовые губки приоткрылись, как будто она… что? Удивилась, обиделась, растрогалась? В любом случае следовало немедленно уйти. Граф вежливо кивнул и направился восвояси, всеми силами стараясь заставить больную ногу двигаться естественно, а не стучать по полу безжизненной деревяшкой.

– Лорд Фоксберн.

Проклятие! Дверь была уже совсем близко. Бенджамин остановился, повернулся и вопросительно вскинул бровь.

– Хотелось бы уточнить. – Мисс Ханикот медленно подошла, и сердце взволнованно зачастило. Странно, с чего бы это? – Где вы видели картину? – Она словно спохватилась и добавила: – Портрет, который считаете моим.

– Не беспокойтесь, он находится в частной коллекции.

– И в чьей же?

– В моей.

Ответом послужил неясный звук, похожий одновременно и на вздох, и на стон.

– Всего хорошего, мисс Ханикот.

Чтобы не упасть, пришлось схватиться за спинку кресла.

Хуже не придумаешь: портрет находится у графа.

Дафна глубоко вздохнула и постаралась подавить растущую панику. Как же ему удалось заполучить картину?

И, что еще важнее, где вторая?

С Томасом они были знакомы с детства, и он уверял, что портреты предназначены для богатого, склонного к сельскому уединению сквайра. Разумеется, в то время, когда Дафна позировала для портретов, она была простой, бедной, никому не известной девушкой из убогого квартала. А потом судьба решила поиграть в кошки-мышки: как только сестра вышла замуж и стала герцогиней, жизнь головокружительно изменилась. Разве хватило бы фантазии представить себя в кругу аристократов? И все же теплилась надежда, что опасные произведения друга детства так и останутся в далеком сельском поместье. Желательно, на чердаке – под большим ржавым замком.

И вот выяснилось, что одно из творений Томаса Слейта попало в руки лорда Фоксберна. Значит, и второе гуляет на свободе.

Оливия и Роуз ворвались в гостиную и увлекли подругу на диван. Дафна сложила руки на коленях и постаралась принять безмятежный вид. Не хватало еще расстроить милых заботливых невесток.

– Ну, рассказывай! – потребовала Оливия и шлепнулась рядом. – Какое послание от лорда Билтмора передал граф? Не иначе, как что-нибудь невероятно романтичное, правда?

Романтичное? Нет. Скорее ироничное. Но Дафна улыбнулась и попыталась выиграть время.

– Ничего особенного. – Она лихорадочно вспоминала вчерашний разговор с виконтом, чтобы найти какое-нибудь приемлемое объяснение.

– Не притворяйся! – Оливия толкнула подругу с неожиданной силой, так что Дафна едва не упала на колени к Роуз. – Вы с графом разговаривали больше пятнадцати минут, и в результате ничего особенного?

– Да, пожалуй, так и есть. – Дафна нервно теребила пояс лимонно-желтого платья: проницательный взгляд Роуз читал ее, как утреннюю газету. Точнее говоря, как колонку светских сплетен.

Дафна терпеть не могла ложь, но правда в данном случае была абсолютно неуместна.

– Лорд Фоксберн всего лишь хотел сказать, что…

Роуз взяла невестку за руку.

– Если речь шла о чем-то личном, можешь не рассказывать.

Оливия замахала руками.

– Ты с ума сошла? Как это не рассказывать? Она просто обязана сообщить всю правду – особенно, если дело личное.

И в этот миг Дафна, наконец, вспомнила достаточно безобидную и в то же время убедительную отговорку.

– Лорд Билтмор намерен совершить небольшое путешествие на побережье, чтобы навестить родственников. Несколько дней он проведет в Саутгемптоне, но надеется благополучно вернуться и встретиться с нами на музыкальном вечере сестер Ситон.

Что ж, версия достаточно разумная. Во всяком случае, вполне жизненная.

Оливия зажала открытый рот ладонями, и Дафна тут же испугалась, что ошиблась в расчете.

– Понимаешь, что это значит? – воскликнула Оливия.

Дафна настороженно посмотрела на Роуз.

– Возможно, лорд Билтмор хотел объяснить, почему в ближайшие дни его не будет в Лондоне?

– Нет. – Оливия раскалилась не на шутку. – То есть, конечно, так и есть. Но не только это, неужели не ясно?

– Боюсь, что не ясно, – призналась Дафна.

– Он хотел, чтобы ты знала. Заметь, граф передал сообщение не мне и не Роуз. Значит, из нас троих виконт больше всех ценит тебя.

– О, вряд ли…

Оливия строго подняла палец.

– Не скромничай. Мы с сестрой ни капли не обиделись. Правда, Роуз?

Роуз едва заметно улыбнулась и покачала головой.

– Напротив, очень рады за тебя, – продолжала восторженно щебетать Оливия. – Кажется, в скором времени следует ждать предложения руки и сердца.

О небо, совсем наоборот! Как случилось, что разговор свернул в опасное русло?

– Не преувеличивай. Лорд Билтмор – добрый и внимательный джентльмен. Уверена, что он не имел в виду ничего особенного.

Роуз задумчиво склонила голову.

– Надо признать, что Оливия права. Визит графа не похож на обычное проявление вежливости, а сообщение действительно было адресовано тебе.

Почувствовав поддержку, Оливия вскочила с дивана и принялась так самозабвенно кружить по комнате, что едва не опрокинула изящный инкрустированный столик.

Надо было срочно переключить внимание на какую-нибудь безопасную тему.

– Может быть, уже достаточно обсуждать графа и виконта? Расскажи лучше последние новости о мистере Аверилле.

Разговоры об археологических изысканиях энергичного адвоката доставляли Оливии истинное счастье. Она устремила в пространство затуманенный мечтой взор, открыла рот и… вздрогнув, заморгала и очнулась.

– Ах, до чего же ты хитрая! Хорошо, сегодня больше не будем обсуждать лорда Билтмора. Но насчет завтрашнего дня ничего не обещаю.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Дафна. – Можно мне подняться к себе и немного отдохнуть?

– Конечно, – моментально ответила Роуз. – Прислать тебе чаю?

– Нет, хочу вздремнуть. Благодарю за заботу. – Она обняла Роуз: добрые девочки стали ей почти сестрами. Повернулась к Оливии и с улыбкой напомнила: – Надеюсь, потом непременно расскажешь о мистере Аверилле.

Оливия хитро улыбнулась.

– А ты уже слышала, как я сделала вид, что споткнулась о корень, чтобы…

– Оливия, не сейчас, – перебила Роуз. – Дафна устала.

– Хорошо. Только прошу, не затевай разговор о фиаско с этим корнем в присутствии брата.

Дафна со смехом обняла Оливию.

– Обещаю. Встретимся за обедом.

Да, положение затруднительное. Предстояло каким-то образом положить конец знакам внимания со стороны лорда Билтмора, но пока удалось лишь убедить подруг в его настойчивом интересе.

И это только самая малая из проблем.

Дафна поспешила наверх, в спальню для гостей, которая служила ей уютным, теплым пристанищем. Просторная комната была выдержана в голубых тонах. Со вкусом подобранная позолоченная мебель сверкала в лучах полуденного солнца, однако в эту минуту изысканное убранство не радовало глаз. Дафна торопливо закрыла за собой дверь, повернула в замке ключ, присела на край кровати и отчаянно вцепилась в атласное покрывало. День выдался на удивление теплым, но она дрожала так, что стучали зубы.

Первый светский сезон закончился столь же внезапно, как и начался.

Предстояло упаковать чемоданы и отправиться к родственникам в деревню – туда, где овечье население в пять раз превышало население человеческое. Разве можно теперь оставаться в Лондоне? При знакомстве с каждым новым джентльменом первым делом будет возникать вопрос, не видел ли он один из портретов и не составил ли, подобно лорду Фоксберну, предвзятого представления относительно ее сомнительных наклонностей.

До встречи с графом дела шли замечательно, и вот один-единственный разговор превратил светлое будущее в мрачные руины. Лорд Фоксберн совсем ее не знал и все-таки считал возможным осудить и обвинить в распутстве. Было бы легко направить на клеветника поток гнева, особенно учитывая его высокомерие и грубость. Жалкий, бездушный человек!

Но сложность как раз и заключалась в том, что корни катастрофы следовало искать не в нем.

Дафна сама устроила эту ужасную неразбериху; значит, исправить положение не сможет никто, кроме нее.

Мисс Ханикот встала, подошла к письменному столу и трясущимися руками достала из ящика лист бумаги.

Граф каким-то образом получил тот портрет, на котором она изображена сидящей в сапфировом шезлонге. Тогда на ней было белое утреннее платье (кстати, чужое) с открытой спиной. Долгие часы пришлось позировать в неудобной позе, одним плечом облокотившись на спинку и с улыбкой вполоборота глядя на Томаса. Босые ноги болтались в воздухе, а кружевной подол щекотал лодыжки.

Она и сама понимала двусмысленность и даже скандальность позы, но разве в то время можно было предположить, что репутация в высшем свете окажется вопросом жизни и смерти?

Дафна безоговорочно доверяла Томасу – давнему и надежному другу. Молодой художник знал, что семья нуждается в деньгах, и предложил выгодную сделку, однако не настаивал и тем более не намекал на что-то непристойное. Напротив, он настолько глубоко погрузился в творческий процесс, что полностью отрешился от всего мирского. Плотские искушения для него не существовали. Дафна верила, что безоглядная преданность искусству не останется незамеченной: Томас непременно добьется успеха, признания и славы.

Что же он сказал о заказчике? Имени не назвал, но пояснил, что картины отправятся к богатому аристократу, который предпочел светской суете тишину сельского поместья. Неизвестный джентльмен поставил перед художником несколько экстравагантную задачу: найти безупречную английскую красавицу и написать два портрета. В случае успеха был обещан щедрый гонорар. К счастью, работа молодого мастера снискала одобрение, а тот, в свою очередь, разделил щедрый гонорар с моделью.

Нет, Дафна не стыдилась своих портретов. Больше того, если бы потребовали обстоятельства, она снова согласилась бы позировать. Но, к счастью, жизнь чудесным образом изменилась: мама выздоровела и сейчас чувствовала себя прекрасно, сестра вышла замуж по любви и стала герцогиней, а сама она, пусть и с опозданием, но все-таки начала свой первый светский сезон.

И в то же время, если какой-нибудь из портретов станет достоянием широкой публики и в английской красавице узнают ее, Дафну Ханикот, репутация разобьется вдребезги. Ни один из джентльменов не захочет за ней ухаживать. Ни одна леди не сочтет возможным принять в своей гостиной падшую женщину. Общество отвернется, как раз и навсегда отворачивается от всех, кого заносит в черный список. В горле застрял горький комок.

Правда, обстоятельства могли бы сложиться еще хуже. Во всяком случае, она не останется без крыши над головой – об этом позаботится сестра. Но с некоторых пор Дафна позволяла себе мечтать о большем. Брак с достойным добрым джентльменом, собственный дом, здоровые веселые детишки, семейное счастье – вот какие ценности составляли ее жизненный идеал. И вдруг мечты увяли, как нежные цветы под беспощадным летним солнцем.

Самое ужасное, что разрушенная репутация могла серьезно навредить и сестре, и Роуз с Оливией. Из-за сложной семейной истории золовки Беллы и без того оказались в затруднительном положении: мать бросила детей и уехала на континент, а отец не вынес измены и покончил жизнь самоубийством. Успеху в свете не способствовали и диаметрально противоположные характеры девушек: Оливия отличалась излишней прямолинейностью, а Роуз, напротив, чрезмерно смущалась. Нынешний сезон должен был помочь обеим восстановить положение, утраченное после того, как бомонд объявил сестер герцога Хантфорда особами эксцентричными и даже странными. На прошлой неделе прилетела благая весть – приглашение на ежегодный бал в доме леди Ярдли. Но если портреты неожиданно получат огласку… Дафна вздрогнула. Выход один: любым способом завладеть опасным, компрометирующим свидетельством легкомыслия.

Дафна окунула перо в чернила и принялась торопливо писать:

«Дорогой Томас!

Прости за беспокойство, но срочно необходима твоя помощь. Мой портрет в сапфировом шезлонге попал в распоряжение лорда Фоксберна. Думаю, ты и сам представляешь глубину катастрофы. Граф пообещал никому картину не показывать, и все же необходимо найти верный способ получить ее обратно.

Кроме того, мне нужно знать имя заказчика, а также местонахождение второго портрета, чтобы предотвратить его появление там, где меня могут узнать.

Умоляю, давай встретимся на Беркли-сквер завтра в четыре часа. Буду ждать тебя возле кондитерской Гантера – там, где на вывеске нарисован ананас. Может быть, удастся придумать план действий.

Надеюсь на твою помощь.

Д.Х.».

Пока чернила сохли, Дафна в тревоге ходила из угла в угол. Ах, если бы можно было обо всем рассказать Аннабел! Сестра старше на два года и в сто раз мудрее; она-то наверняка придумала бы план спасения и, что еще важнее, нашла бы способ облегчить страдания. Но Аннабел недавно вышла замуж и, вполне возможно, уже ждала первенца. Когда мама заболела, она пожертвовала всем: только придуманная сестрой хитроумная схема вымогательства позволила им оплачивать квартиру и как-то питаться.

Дафна никогда не упоминала о полученных за портреты деньгах; втайне от родных она потратила всю сумму на оплату счетов от доктора и аптекаря. Белла ни за что не одобрила бы заработка, способного нанести урон имени и репутации младшей сестры. И вот теперь, кажется, настал час расплаты.

Нет, сваливать свои беды на Аннабел было бы трусостью и эгоизмом. Нельзя ставить под удар молодую герцогиню. Каждый решает свои проблемы собственными силами и средствами.

Дафна сложила письмо, написала адрес и запечатала. Увы, этот небольшой прямоугольник сосредоточил в себе последнюю надежду.

Глава 4

На следующий день лондонская погода решила в полной мере оправдать бесконечные разговоры, вздохи и пересуды. Низкие тяжелые серые тучи уныло затянули небо и время от времени презрительно плевались холодным дождем. Иногда выглядывало солнце, как кокетливая дебютантка из-за веера, словно раздумывая, стоит ли открыть хорошенькое личико. Однако уже через минуту поднимался ветер, тучи возвращались, а улицы снова погружались в серую мглу. В поединке между мраком и светом мрак решительно побеждал.

Экипаж лорда Фоксберна катил по мостовым в сторону дома. Граф смотрел в окно и рассеянно привычным движением потирал правую ногу. После двухчасового разговора с адвокатом мышцы окончательно онемели и сейчас напоминали китовый ус в корсете старой девы.

Аверилл, друг и по совместительству поверенный в делах, пытался всучить визитную карточку некого молодого доктора, активно продвигавшего очередную смелую идею в лечении застарелых ран. Бенджамин даже слушать не захотел: не меньше дюжины медицинских светил различной величины мяли и крутили его несчастную ногу, а в итоге каждый предлагал одно-единственное действенное средство: ампутацию.

Шарлатанам граф не верил, а с собственной ногой не собирался расставаться даже в самых критических обстоятельствах – тем более что боль уже стала неотъемлемой частью существования.

Возможно, лет через десять удастся окончательно смириться с судьбой, а пока периодически возникало желание спрятаться в пещеру или хотя бы зарыться в глубокую нору, подобно раненому зверю. Тогда не пришлось бы собирать волю в кулак и, превозмогая страдания, появляться на бесконечных светских раутах, балах, вечерах и салонных собраниях. Тем самым окружающие были бы навсегда избавлены от его дурного настроения, цинизма и грубости. Идея казалась разумной и полезной, но имела один существенный недостаток: ни в пещере, ни тем более в норе не будет стены, достойной портрета мисс Ханикот.

Граф до сих пор не убрал картину из кабинета. Планировал сделать это сегодня утром, однако не смог: напряженно изучал условия контракта и каждые пятнадцать минут радовал себя коротким, но цепким взглядом на Английскую красавицу. Теперь, когда стало известно, что моделью послужила мисс Ханикот, произведение приобрело и особый смысл, и особое притяжение.

Хотелось выяснить кое-какие конкретные обстоятельства работы над портретом. Например, был ли художник ее любовником? Вопрос, конечно, праздный, но, несмотря на отвлеченность, крайне болезненный. Бенджамин потратил немало времени, рассматривая через лупу небрежную подпись в правом нижнем углу, однако разобрал только первую букву имени: «Т».

Во всяком случае, мисс Ханикот больше не будет делать ставку на Хью. Если повезет, подопечный встретит милую скромную девушку и женится до Михайлова дня, после чего можно будет с чистой совестью и чувством исполненного долга уехать в свое поместье. Конечно, богатый сельский дом – далеко не пещера, но найти уединение и покой на лоне природы куда легче, чем в Лондоне.

Граф безучастно смотрел в окно на снующих под проливным дождем слуг: в серой одежде они напоминали мышей, пытающихся увернуться от лап невидимого кота. Но внезапно среди сплошного мрака взгляд привлек золотой проблеск. Сердце дрогнуло. Бенджамин постучал в потолок, а когда возница замедлил ход, обернулся и посмотрел назад, желая убедиться, что не ошибся.

Мисс Ханикот.

Она стояла у входа в кондитерскую Гантера и пыталась спрятаться под зонтом, хотя надежда остаться сухой таяла с каждой минутой. Юбка легкого зеленого платья намокла и прилипла, представив заинтересованному взору и стройные бедра, и изящную линию ног. Розовая шляпка прикрывала половину головы, однако пышные светлые локоны выбились и, подобно маяку, прорезали серый сумрак ярким лучом света. Рядом никого не было.

Мгновенно забыв о боли, не дожидаясь, пока остановится экипаж, граф выпрыгнул на мостовую и под холодным ливнем быстро зашагал к кондитерской. Едва мисс Ханикот заметила знакомого, глаза испуганно расширились, как будто ее поймали на краже пирожного.

– Почему вы здесь стоите?

Прежде чем ответить, она торопливо огляделась.

– Добрый день, лорд Фоксберн. На четыре у меня назначена деловая встреча.

Граф достал из жилетного кармана золотые часы и открыл крышку.

– Сейчас уже почти половина пятого.

– Кажется, моего приятеля что-то задержало. – Мисс Ханикот грустно вздохнула.

– Я отвезу вас домой. – Бенджамин щелкнул пальцами, подзывая экипаж. Свой удобный, теплый, сухой экипаж.

– Нет, спасибо. – С зонта скатилась тяжелая капля и плюхнулась Фоксберну на нос.

– И сколько же еще вы намерены ждать?

Она хмуро посмотрела на промокшее платье.

– Может быть, минут пятнадцать.

– Да за пятнадцать минут вас смоет в Темзу.

– Постараюсь удержаться. – Она на миг задумалась и добавила: – Вы очень любезны.

Граф почувствовал, что от него хотят избавиться, но, черт возьми, он не мог позволить ей остаться под дождем и подхватить простуду.

– В таком случае почему бы не подождать знакомого в экипаже?

Мисс Ханикот явно сомневалась: страх нарушить правила приличия боролся с лужей, в которую постепенно погружались ее хорошенькие новые ботиночки.

– Вокруг никого нет, – успокоил граф. Во всяком случае, никого, кто был бы кем-то. – Если задернуть шторы, то и вообще нечего бояться.

Дафна едва заметно кивнула; он тут же крепко взял ее под локоток и повел к двери – пока не успела передумать. Забрал зонт и держал над головой, когда Дафна легко поднималась по лесенке. Что-то коротко сказав вознице, прыгнул следом, закрыл дверь и сел напротив. Задвинул все шторы, но справа от мисс Ханикот предусмотрительно оставил щель, чтобы молодая леди могла наблюдать за входом в кондитерскую. Стоит ли говорить, что каждые несколько секунд она поворачивалась и настороженно поглядывала на улицу?

Некоторое время прошло в дружелюбном молчании – подвиг почти невероятный, если вспомнить вчерашний разговор.

Наконец мисс Ханикот осторожно откашлялась.

– Хотела бы кое-что спросить.

Лорд Фоксберн откинулся на спинку сиденья и сложил руки на груди, показывая, что слегка заинтересован.

– И что же именно?

– Тот портрет, который вы считаете моим… как он к вам попал?

– Если портрет не ваш, то какая вам разница?

К чести молодой леди, коварный выпад ничуть ее не смутил и не сбил с толку.

– Не так уж и важно, изображена на картине я или другая особа. Ясно, что модель похожа на меня… или я на нее. Должна признаться, что факт обескураживает. – Глубокая складка между бровей свидетельствовала о неподдельной тревоге.

– Вас беспокоит, что кто-то может увидеть портрет и также прийти к ошибочному выводу относительно вашей причастности к процессу его создания? – Граф не пытался скрыть скептицизм.

Мисс Ханикот упрямо подняла подбородок и посмотрела с вызовом.

– Да. Женская репутация хрупка и уязвима. Я только что появилась в свете и не хочу оказаться изгнанной прежде, чем побываю хотя бы на одном крупном балу.

Бенджамин хмыкнул.

– Роль балов неоправданно преувеличена.

– И все же буду рада сделать собственные выводы, – парировала Дафна. – К тому же речь идет не только о моей репутации. Могут пострадать и другие: например, Оливия и Роуз. – Опушенные густыми светлыми ресницами голубые глаза затуманились грустью.

– Есть идея.

Дафна нетерпеливо подалась вперед.

– И какая же?

– Вы можете просто объяснить всем, что на картине изображена другая молодая особа.

– Что значит «всем»? Вы же обещали держать портрет в тайне!

– Обещал и исполню обещание, если вам угодно.

– Будьте добры. Думаю, так будет лучше. В конце концов, люди могут мне не поверить.

Совершенно верно. Он же не поверил.

– Поэтому и хочу узнать, каким образом вы получили эту картину, – продолжала настаивать Дафна.

– Портрет принадлежал моему другу. Я обнаружил его среди других произведений живописи, которые хозяин дома еще не успел повесить. – Горькие воспоминания навалились тяжким болезненным грузом; внезапно Бенджамин почувствовал себя усталым и старым.

Мисс Ханикот напряженно выпрямилась, как будто боялась пропустить хотя бы слово.

– А там было что-нибудь еще… похожее на меня?

– Нет, – уверенно ответил граф. Он бы наверняка заметил и запомнил.

Дафна нахмурилась.

– Значит, портрет – подарок друга?

– Не совсем. Но я уверен, что он хотел бы, чтобы картина перешла ко мне.

Голубые глаза наполнились пониманием и сочувствием.

– Вы говорите о старшем брате лорда Билтмора – том самом, который погиб в битве при Ватерлоо.