Рождение Зоны Левицкий Андрей

Глава 5

Выходили ранним морозным утром: иней одел кромки листьев в игольчатую бахрому, дыхание вырывалось изо рта облачками пара, под ногами сухо похрустывало. Утомленная гуляниями деревня спала. Пригоршня зевал, едва челюсть не выворачивал, и подтягивал лямки рюкзака, будто от этого груз мог стать легче. Ночь, проведенная в объятьях красотки, взбодрила меня. Искра и Май – так и вовсе лучились энтузиазмом. У них были заплечные мешки, похожие на старые советские рюкзаки формата «муравей тащит яйцо», дорожные посохи и оружие, гаусс-пистолеты на поясах.

Апрелия не путалась под ногами, наблюдала за сборами издали – я то и дело ловил на себе ее восторженный взгляд.

На проводниках старейшины сэкономили и дали Маю карту – он уверял, что хорошо ориентируется, и мы не заблудимся.

Молча, чтобы не нарушить безмятежную послепраздничную тишину, мы пошли к стене из хищных растений – в сторону, противоположную той, откуда вчера атаковали манипуляторы. При утреннем свете заметно было, что деревня не очень велика, даже учитывая расстояния между домами-деревьями. Нелегко людям выживать в суровом климате.

Апрелия, провожавшая нас до изгороди, тронула меня за рукав, я остановился, притянул ее к себе и поцеловал. Чувство вины кольнуло в сердце: как она тут будет, кто ее защитит? Но я отогнал угрызения совести, погладил девушку по щеке и прошептал:

– Пожелай мне удачи, она очень пригодится.

– Удачи, – шепнула она, улыбнулась вовсе не обиженно и зашагала прочь.

Брожение по лесу надоело адски, я с удовольствием побыл бы еще пару дней в деревне, понежился бы в объятьях красавицы, но нас ждали важные дела: чем раньше доберемся до города, тем скорее кончатся наши злоключения. То и дело посещали мысли, что горожане нас обманут, но я гнал их прочь.

У веревочной лестницы, ведущей на мост – ветку дерева, – нас ждал старейшина Головня и его жена, Мила. Старики смотрели ласково, как на любимых детей.

– Хорошие здесь люди, – заметил Никита, – правильно, что мы им помогли.

Я мысленно с ним согласился, но промолчал.

– Химик, Пригоршня! – торжественно обратился к нам Головня. Мила держала в руках какой-то сверток. – Сегодня я говорил с Небесным городом и удостоверился, что горожане окажут вам достойный героев прием. Но путь долог и небезопасен. Май знает Великую топь, Искра – тоже, но лишь настолько, насколько может человеческий разум объять необъятное.

Он перевел дыхание, собираясь выдать очередной зубодробительный период, но Мила опередила мужа, сказав просто:

– Мальчики… Там зверья полно. Неизвестного и опасного. Зверье, излучение, гнилые места с черной водой. Стрелять придется, а вы все на нас истратили. Возьмите оружие.

С этими словами она сунула мне сверток. Я развернул: в чистой тряпице лежали два гаусс-пистолета.

– Умеете обращаться? – спросил Головня.

– Не-э, – протянул Никита, как зачарованный пялясь на незнакомое оружие, – откуда нам?

Головня крякнул от досады.

– Я объясню! – сунулся было вперед Май, но старейшина остановил его.

– Я сам объясню. Под мою же ответственность.

Следующие несколько минут были посвящены обучению. Обращаться с гаусс-пистолетом оказалось не сложнее, чем с родным «Глоком»: тот же принцип наведения и прицеливания, та же техника безопасности, даже спусковой крючок присутствует. Из плюсов: не нужно взводить, не нужно передергивать, досылать патрон, таскать с собой лишний груз. И отдача слабая, что значительно облегчает попадание. А вот разрушительной мощности у оружия жителей леса было поболее, чем в огнестрельном короткостволе – на дистанции в пятьдесят метров оно с легким треском прожигало ветку дерева приличной толщины. Правда, выстрел Головня продемонстрировал только один раз, пояснив: чем дольше держишь спусковой крючок, тем дольше длится воздействие.

– Берет панцирь фибии за секунду, – прокомментировал старейшина. – Но заряд надо беречь. Здесь – на тысячу импульсных выстрелов. Дольше пяти секунд подряд держать спуск не рекомендую – перегреется. После тысячи нужна подзарядка, да и на последней сотне, а то и двух, мощность станет меньше… Подзарядить можно только в Небесном городе.

– Спасибо! – от души поблагодарил Никита, прилаживая новый пистолет в бедренную кобуру, – может, вы нам жизнь спасли!

– А вы спасли жизни нам. Ступайте.

Мила шагнула вперед, коротко обняла меня и поцеловала в щеку, привстав на цыпочки. Май уже махал ей рукой с ветки-моста.

Путешествие к Великой топи началось.

Через полчаса ординарного пути через лес Пригоршня потребовал остановиться и извел зарядов пятьдесят, паля по деревьям – не мог он так, только похолостив, освоить оружие. Я же счел, что ничего сложного в гаусс-пистолете нет, а заряды стоит беречь – у нас катастрофически мало боеприпасов: осталось по магазину к винтовкам, одна коробка патронов для дробовика да по два магазина для пистолетов плюс одна граната. Много с этим не навоюешь, а с ножами против местной фауны идти – это надо быть психом.

После тренировки Никита милостиво позволил нам продолжить движение, но все равно периодически тянулся к пистолету, оглаживая рукоятку.

С каждым шагом рюкзак становился все тяжелее, а корни деревьев – все злонамереннее. Искра с Маем шли легко: такие переходы им не в новинку. После вчерашней битвы, похоже, разбежалось все зверье, и лес замер, поэтому, несмотря на неудобства, двигались мы быстро.

Увлеченный битвой между корнями и собственными ногами, я не сразу заметил, что лес изменился. Мы были в пути уже несколько часов, а судя по заявлениям живота – так и вовсе дело шло к обеду.

– Привал, – объявила Искра.

Мы скинули рюкзаки, и тут я заметил…

Что называется, «а что в камере нет стены, индеец Зоркий Глаз понял на третьи сутки».

Деревья стали ощутимо ниже: если раньше это были исполины, поражающие сознание, огромные настолько, что мозг отказывался воспринимать их целиком – лишь по частям, то теперь стволы, все еще сизые, и в выступах коры, по диаметру не превосходили двухсотлетние дубы. Ветви отходили от них почти на уровне нашего роста. Задрав голову, можно было разглядеть верхушку – высоко, метрах в двадцати над землей, но все же. Кроме того, деревья росли гуще, мы стояли на поляне, прямо за которой начинались заросли, сильно напоминающие старый, но обыкновенный земной лес.

Никита присвистнул.

– Фига себе. Лес что, болеет? Или вырубка старая? Или тут бомба взорвалась в войну?

– Нет, – торжественно ответил Май. – Это – топь. Она подтачивает корни, питает почву черной гнилой водой.

От этих слов мне стало не по себе – как в Зоне, если к аномалии приближаешься. Налетевший ветер принес тревожные запахи – гнили, комариных заводей, мха, застоявшейся воды и болотных растений.

– Топь дышит, – прошептала Искра и немного побледнела.

Хотя еще несколько минут назад казалось, что привал будет длинным и неторопливым, мы наскоро перекусили – всех одолевало странное нетерпение первооткрывателей – и продолжили путь.

Как только лес стал чаще, а среди деревьев появились тонкие и гибкие, Май срезал нам с Пригоршней шесты.

– Ощупывайте дорогу, – предупредил он, – тут встречается… странное.

Только после его слов до меня дошло: предчувствовал я вовсе не топь, а аномалию.

– Никита, – позвал я. – Рядом аномалия.

– Значит, так, – с расстановкой сказал напарник, – теперь все слушаются Химика. У него на «странное» чуйка.

Возражений не последовало.

Мы перестроились: впереди шел я, следом – Май, за ним – Искра, Никита замыкал. Я выудил из кармана серого костюма горсть гаек – еще утром распихал все по новым вещам, и принялся кидать их, обозначая путь. Май из-за плеча корректировал направление. Здесь не пользовались привычным «на три часа, на одиннадцать часов», только «левее и правее», поэтому приноровиться было тяжеловато, но мы справлялись.

Впрочем, особо в подсказках я не нуждался: лес постепенно редел, деревья становились все более чахлыми, а земля под ногами подозрительно пружинила, вынуждая прощупывать ее слегой. Вопросов жители леса не задавали.

Аномалия обнаружилась довольно скоро. Не знаю, как мы умудрились выйти на это редкое явление среди бескрайнего леса – такое чувство, что нас притягивало. Гайка резко взмыла вверх, презрев закон тяготения, общий для всей обитаемой и необитаемой вселенной. Три последующие последовали ее примеру. Где они приземлились, если и приземлились, я не понял.

– Ты знаешь, что это? – требовательно спросил Май. – В Топи и рядом случается всякое. Я не верю в чудеса, просто место нехорошее, но объяснений у меня нет. Ты же ведешь себя так, будто ожидал подобного!

– Я видел не конкретно это, но похожее. В нашем мире.

– Чтобы гайки вверх летали? – возразил Пригоршня. – Да ладно тебе, такого даже я не видел!

– Аномалии я видел, мой одаренный и опытный друг, – огрызнулся я. – А тут и ежу ясно: аномалия.

– Ну да, – легко сдался напарник. И тут же не удержался: – А ты у нас, выходит, вожак ежей!

– Ладно, чем трепаться, давай проверим.

Мы раскидали еще с десяток гаек, обозначив границы аномалии – она занимала небольшую поляну, покрытую слоем серых листьев, которые, по неведомым мне причинам, взмывать в воздух не торопились.

– Обойдем? – спросила Искра.

– Понимаешь, какое дело, – ответил я, снимая рюкзак, Никита последовал моему примеру, – в таких странных местах, мы называем их «аномалиями», и у нас они встречаются чаще, можно найти полезные предметы. Очень, знаешь, и очень полезные. Как раз таким мы тебя спасли, когда ты умирала.

– А в этом… в этой а-но-ма-ли-и, – девушка выговорила слово старательно, – что можно найти? Тоже лекарство?

– Поживем – увидим. Может, и вовсе ничего. Сейчас нужно понять, как аномалию разрядить, ну сделать безопасной. Вроде ловушки или капкана. Вот мы с Пригоршней – специалисты по этому делу.

– Не обобщай! – обиделся Никита. – Это я специалист, а ты – так. Бакалавр-недоучка.

Продолжать перепалку я не стал – надоело. Искра и Май смотрели на нас с благоговейным ужасом. Еще бы, непонятными словами перекидываемся и собираемся рисковать жизнью ради предметов с чудесными свойствами. Мне аж совестно стало, вроде как я обманывал товарищей – конкистадор впаривает аборигенам стеклянные бусы в обмен на золотые слитки, картина маслом! Но я быстро отогнал ложные ассоциации. Во-первых, золота у аборигенов не было, и вообще, они нам по гроб жизни обязаны, а во-вторых, я не бусы собирался впаривать, а достать какую-нибудь полезную в хозяйстве хреновину.

Ну, надеюсь, что полезную.

И что она там вообще есть…

– Так что делать будем? – спросил Пригоршня, несмотря на заявленный статус специалиста, признававший мой авторитет.

Я задумался. Понятия не имею, что это за аномалия – никогда не встречал подобных. Все известные мне магнитные притягивают к земле, «карусель» не отправляет в полет избирательно: что туда попадает, то и начинает крутить… Остается предположить, что разряжаются они примерно одинаково: достаточно поместить в аномалию что-нибудь тяжелое.

Вот только увесистых предметов в пределах доступа не наблюдается. А если немного поиграть в канадских лесорубов?

– Придется тебе, Никита, переквалифицироваться в дровосека, – сообщил я.

– В кого-кого?! – недослышал напарник.

– В лесоруба, – исправился я. – Надо что-то туда забросить.

Пригоршня кивнул с важным видом. Я объяснил задачу остальным, и следующие минут пятнадцать мы с энтузиазмом рубили и ломали тонкие ветви, пока не набралась куча, условно схожая по весу с человеком (мелким, конечно, но дальше заниматься этим не было желания).

Искра выдала кусок веревки, чтобы собрать ветки в одну вязанку, мы скомпоновали их, я велел членам отряда разойтись и забросил в аномалию.

Ничего не произошло. Вязанка хвороста осталась лежать на земле, красноречиво обвиняя нас в недостаточных умственных способностях.

– Не понимаю, – Пригоршня кинул в аномалию гайку и она взмыла вверх. – Что-то тут не так. Только на железо реагирует? Химик, а гайки – железные?

– Стальные, – поправил я. – Из нержавеющей, то есть легированной, стали. А сталь, если ты забыл школьный курс химии, это сплав неустойчивого к коррозии сплава с устойчивым к коррозии. Например, железа и хрома, а так же…

– Я и говорю: железные, – уперся Никита. – А ты лекцию разводишь. Прибереги образование для других случаев. А ветки, Химик, не железные. Вот тебе и «ой».

– Так и мы – не железные, – несмело вставила Искра, внимательно прислушивающаяся с безопасного расстояния.

– Ну, как тебе сказать… в теле человека достаточно разных металлов, а уж железа – более чем.

Лицо девушки вытянулось, она прищурилась. Сначала я не понял, что с ней, но она задала вопрос, и все стало ясно:

– Вы точно люди? В людях железа быть не должно.

Мы с Пригоршней расхохотались, а она стояла и непонимающе моргала, Май тоже косился на нас с недоверием. Пришлось долго и нудно объяснять, что такое микроэлементы.

Наш диалог прервали странные звуки, похожие на скулеж щенка.

– Ау-ау-ау-ууу! – подвывал кто-то тонко и отрывисто. – Уа-уааааа… Уууу!

Мы ощетинились стволами, развернувшись спиной к аномалии – так было безопаснее всего. Звуки доносились из порослей невысоких и тонких деревьев, таких густых и настолько переплетенных, что разглядеть что-либо не представлялось возможным.

– Там живое, – отчеканил Пригоршня и прицелился из гаусс-пистолета.

Этак он половину леса сожжет и весь боезаряд истратит.

– Погоди, – остановил Никиту Май. – Я знаю, кто это кричит. Это – нечисть.

До сих пор мы не слышали, чтобы манипуляторы издавали такие звуки, но поверили аборигену на слово.

– И что, предлагаешь допросить? – со всем возможным сарказмом уточнил я.

– Они же не разумные, – удивился Май, не уловивший издевки.

Скулеж, меж тем, понемногу приближался. В нем была неприятная монотонность, будто манипулятор повторял заученный набор звуков, привлекая наше внимание. Я заметил, что Никите стоило огромного труда не стрелять в ту сторону. Но мы терпеливо ждали – так охотник ждет, когда на него выйдет загнанный кабан.

– Уа-уааааа… Уууу!

Все-таки я ошибся, не походила эта имитация плача на подвывания потерявшегося или обиженного щенка. Скорее – на подражательство сороки или попугая. Мороз продрал до костей: я понял, где манипулятор мог услышать эти звуки, этот плач.

В деревне, среди умирающих людей.

– Вот ведь тварь, – выдохнул Пригоршня, подумавший о том же.

– Не стрелять! – скомандовал Май. – Подождем. Оно, наверное, отбилось от своих. Потерялся, гаденыш.

Тонкие деревца задвигались, и к нам выполз манипулятор.

Жалкое и малорослое создание. Наверное, эта особь была больна или ранена, а может, еще и плохо питалась – она едва дотягивала по размерам до ребенка одиннадцати лет. Создание было худым – ребра выпирали, грозясь прорвать серую шелушащуюся кожу, суставы казались самой толстой частью рук и ног, на шее все жилы можно было пересчитать. Деформированный череп с чересчур большим мозговым отделом (так изображают умников-злодеев в мультиках) был покрыт длинной редкой шерстью. Существо передвигалось на четвереньках и было абсолютно голым. Когда оно неловко дернулось и завалилось набок, очевидно стало, что это самец.

– Доходяга, – пробормотал Май.

Он вскинул пистолет, чтобы прикончить мутанта, но Искра неожиданно остановила брата:

– Погоди.

Я решил было, что девушкой движет сострадание к слабому и истощенному существу, но ошибся: слишком много зла она видела от манипуляторов. Да и я, честно говоря, готов был пристрелить тварь не для того, чтобы прекратить ее мучения.

– Погоди, Май. Ты, Химик, говорил, что в людях много железа. А в нечисти?

– Кровь у них красная, – ответил я. – Наверное, и в них хватает.

– Хорошо. Тогда мы загоним его в ловушку и посмотрим, что будет с живым, в котором много железа.

С логикой Искры трудно было поспорить, холодный расчет завораживал. Я напомнил себе о трупах людей с выпущенными кишками, о самой Искре, едва не погибшей в разоренной деревне, о ночном побоище. Нет причин жалеть нечисть. Ни у аборигенов, ни у меня.

И все-таки страшно, когда женщина, молодая, красивая и добрая по сути своей, становится настолько беспощадной.

– Только как мы его загоним? – уточнил Пригоршня. – Он вас под контроль не возьмет?

– Этот?! – поразился Май. – Да он полудохлый уже. У него силенок хватает только ползти и на помощь звать. Своих зовешь, скотина?!

С этими словами Май шагнул к манипулятору. Лицо парня исказилось от ненависти. Он убрал пистолет, подхватил слегу и перетянул существо поперек хребта – не со всей дури, но мутант крякнул с натугой и повалился ничком, раскинув тощие конечности.

– Что, не нравится? А мучить людей нравилось? Молчишь, тварь? Тупой, немой? Как поодиночке, так вы – животные, а как толпой – так звери, да? Ууу, падаль!

Он снова замахнулся, Искра шагнула вперед и перехватила руку.

– Убьешь еще. Он нам живым нужен.

– Может, его того? Перетащить? – спросил Никита.

– Я этотрогать не буду и тебе не советую, – ответил Май, отступая. – Направим палками.

Между тем, мутант очухался и умудрился снова подняться на четвереньки. Он мотал головой – слепо, растерянно, и едва перебирал руками и ногами. Принимать участие в травле мне не хотелось. Пригоршня тоже остался в стороне: это война Искры и Мая, их ненависть, их месть. Пусть сами разбираются.

Подгоняемый тычками, манипулятор худо-бедно полз к аномалии.

Сил стонать у него уже, видимо, не было, он только хекал, кряхтел и полз к цели – к смерти, скорее всего.

– Не по-человечески, – заметил Никита и надвинул шляпу на глаза.

– Не наше дело, – ответил я. – Им есть, за что нечисть ненавидеть.

– Это – не честный бой, а издевательство над слабым, – настаивал бравый вояка.

– Дикий мир, – я пожал плечами, – дикие нравы. Расслабься. Эксперимент есть эксперимент.

Мутант почти дополз. На лицах брата и сестры застыл неприятный оскал – они травили врага и были счастливы. И на интеллигентские (кто бы мог предположить!) терзания Пригоршни им было плевать.

Тут, видимо, до манипулятора дошло, что люди гонят его в ловушку. Я не успел понять, что произошло, но Искра вдруг вскрикнула, схватилась за голову и пошатнулась. Манипулятор раскачивался из стороны в сторону, стоя на четвереньках, и сверлил девушку взглядом. Искра вдруг кинулась на брата и вцепилась ему в шею, Май упал на спину, пытаясь сорвать с горла пальцы сестры.

Я понял, что мутант добрался до разума девушки, и кинулся на помощь: оттаскивать Искру, одержимую идеей убийства, было бесполезно, поэтому я подбежал к мутанту и огрел его палкой по голове, а потом придал манипулятору ускорение, изо всей силы пнув под тощий зад.

Мутант кувыркнулся через голову и приземлился в аномалии. Он сел, развернувшись к нам лицом, и неуверенно тряхнул головой. Несколько томительных мгновений ничего не происходило. Манипулятор тряс башкой, слепо шаря по земле руками, Искра отпустила брата и теперь сидела на земле, тяжело дыша и не сводя с твари взгляда.

В голову торкнуло, и я не услышал, нет, – почувствовал импульс, в котором смешались отчаянье и мольба о помощи. Мотнул головой – отпустило.

Манипулятор заскрежетал зубами. С ним по-прежнему ничего не происходило, только нижняя челюсть двигалась из стороны в сторону, и слышно было, что зубы аж крошатся, сжатые в неимоверном усилии.

– Ой, – сказала Искра. – Его глаза.

Черты лица у манипулятора были не человеческие – с искаженными пропорциями, но все же вполне гуманоидными: два глаза, два уха, нос, рот – все как положено матушкой-природой. Выглядело существо отталкивающе. А сейчас – и вовсе страшно.

Он выпучил налившиеся кровью глаза и завращал ими. Из ноздрей и ушей потянулись струйки светлой, но, несомненно, красной крови. Щеки приняли багровый, как у гипертоника, оттенок.

Я понял, что произойдет, за миг до того, как это случилось.

Глаза мутанта лопнули, изо рта, ушей и носа хлынула кровь, а потом разлетелся череп. Осколки его, перемешанные с мозгами и кровью, взмыли в небо. Тело, стремительно бледневшее, забилось в конвульсиях на опавших листьях.

Искру вырвало. Никита длинно выматерился и отвернулся. Мы с Маем застыли, как громом пораженные – подобного развития событий никто не ожидал.

Когда труп мутанта, съежившийся, будто выжатый, замер, меня осенило.

– Железо, – прошептал я, с трудом шевеля непослушными, пересохшими губами. – Аномалия подкидывает только железо. Будто отталкивает. Поэтому кровь поднялась. И его…

– Растарантинило, – припечатал Никита. – Что-то не хочется мне проверять, разрядилась ли аномалия.

Я прислушался к своим ощущениям и вынес вердикт:

– Разрядилась. Можно идти и проверять, что там за артефакт.

Листья, устилавшие поляну, по-прежнему были сухими, кровь будто испарилась. Поэтому запачкаться нам не грозило, но соваться туда не хотелось.

Аборигены переглянулись и замотали головами: не пойдем.

А я решил, что кровавая жертва не может быть принесена напрасно. Не факт, что конкретно этот манипулятор пытал и убивал людей, а значит, заслуживал смерти. Но, раз такие все нежные, действовать предстояло мне.

При мысли об этом передернуло. Ладно, не ударим в грязь лицом. Бросил гайку – она, как и положено порядочной гайке, приземлилась на траву.

Шагнул вперед, гадая: успею, почувствовав увеличение внутричерепного давления, отпрыгнуть назад, или сразу произойдет инсульт, и я потеряю ориентацию в пространстве и способность двигаться?

– Ты это… – начал Пригоршня, но договорить не успел – я вошел на поляну.

Ничего не произошло. Кровью даже не пахло, а лишенный ее труп манипулятора не вызывал никаких эмоций. Остановившись, я обернулся, показал жестом дайверов «ОК», сведя вместе большой и указательный палец.

Теперь следовало осмотреться и принюхаться.

Артефакт на поляне есть, я не ошибся. Просто пока я его не видел, только ощущал слабое присутствие необычного.

– Что там? – спросила Искра.

Пригоршня шикнул на нее, чтобы не мешала. Я постарался сосредоточиться, изучить поляну периферическим зрением – кажущееся слабым, неспособным к улавливанию деталей, тем не менее, оно вполне развито, и люди зря его недооценивают. В потемках, например, лучше смотреть «краем глаза», на движущиеся объекты – тоже. Сейчас не было темно, но я надеялся, что, абстрагировавшись, я что-нибудь увижу. Так и вышло: я заметил странную пустоту слева, на земле. Там должны быть, если мыслить логично, листья.

Присмотрелся пристально: листья.

К счастью, я знаком с основами физиологии – не то что Никита, дальше учебника девятого класса не шагнувший. В частности, знаю: чуть ли не половину из того, что мы «видим», мозг дорисовывает. Человек моргает, не замечая этого – работа мозга, великого художника-реалиста. Привычные детали, детали, которые должны быть здесь, исходя из логики и нашего представления о мире, мозг так же может дорисовать.

Я снова полуотвернулся, сосредоточившись на останках манипулятора, и вздрогнул.

Слева от меня, буквально в полуметре, на земле не было листьев. Собственно, земли тоже не было – ничего не было, слепое пятно.

Вгляделся пристально – листья. Отвернулся – ничто.

Должно быть, это и есть артефакт.

Осторожно приблизился, каждый миг ожидая какой-нибудь ловушки, присел на корточки и принялся ощупывать землю.

– Там ничего нет, – заволновался Никита, решивший, наверное, что у меня отъехала крыша.

– Именно, – сквозь зубы пробормотал я, нащупывая нечто.

Было оно прохладное и почти невесомое – чуть плотнее воздуха. Небольшое, с картофелину. Не обладало оно и выраженной плотностью или весом – я просто нащупал, подхватил, но не с усилием, как поднял бы камень, а лишь с намеком на усилие.

Странное ощущение, будто ветер черпаешь ладонью.

– Ээээ… Химик! – Пригоршня выругался. – Ты где?!

– Тут, – пробормотал я, пытаясь хоть как-то рассмотреть артефакт. Не получалось – его попросту не было видно.

– Слышу тебя! – возликовал Пригоршня. – А где – тут?

– Да здесь, – меня начала раздражать дурацкая шутка. – Прямо перед твоим носом. Никуда не уходил.

– А почему я тебя не вижу?!

– То есть – не видишь?

Я поднялся, по-прежнему бережно держа невесомый предмет.

– Вот, перед тобой, в трех метрах.

Никита запаниковал. Вообще паникующий Пригоршня – зрелище не для слабонервных. Он вытянул из кобуры гаусс-пистолет, но целиться не стал, держал у живота, под углом в сорок пять градусов, чтобы не прострелить себе ногу и ни в кого не попасть.

– Кончай придуриваться! – рявкнул напарник. – Ты куда делся?!

– Мы правда тебя не видим, Химик, – подтвердила Искра.

Ее происходящее не удивляло – мало ли странного случается рядом с Великой топью, подумаешь.

До меня дошло. В школе говорили: «доходит, как до жирафа» – вот и я стормозил. Сунул артефакт в карман, разжал пальцы.

Пригоршня вскрикнул и от неожиданности отшатнулся, плюхнувшись на задницу. Май раскрыл рот. Искра попыталась что-то сказать, но не смогла.

– Поздравляю, – подытожил я, – теперь мы можем становиться невидимыми. Как думаете, на болотах это пригодится?

– В Великой топи все пригодится, – серьезно ответил Май. – Там очень трудно выжить.

Великая топь открылась нашим взорам внезапно: только что мы продирались через лес, ставший густым, хотя стволы толще моего запястья попадались редко. Деревья здесь были кривыми, под ногами чавкало, мы по щиколотки проваливались в пружинящий пышный мох.

И вот – лес оборвался. Перед нами была череда кочек, а потом – равнина, край которой терялся в туманной дымке, и не понятно было, насколько далеко она простирается.

Пораженные, мы замерли на месте. Искре с Маем пейзаж наверняка был знаком, а мы с Никитой подобного раньше не видели.

Великая топь дышала.