История человечества. Россия Хорошевский Андрей

Император торопился, его указы один за другим сыпались на головы подданных. Всего за четыре года правления Павел Петрович издал в два раза больше указов, чем его мать, правившая Россией на протяжении 34 лет. Один из современников Павла I писал: «Никогда еще по сигналу свистка не бывало такой быстрой смены всех декораций, как это произошло при восшествии на престол Павла. Все изменилось быстрее, чем в один день: костюмы, прически, наружность, манеры, занятия». Новый император сразу же попытался как бы зачеркнуть все сделанное за 34 года царствования Екатерины II, и это стало одним из важнейших мотивов его политики. Однако немало было продумано самостоятельно, благо на размышления ему было отведено 30 лет. А главное – накопился большой запас энергии, долго не имевший выхода. Итак, переделать все по-своему и как можно скорее! Очень наивно, но не всегда бессмысленно.

Павел I

Когда станет возможно полностью использовать архивные данные, историки, не загипнотизированные мифами, смогут наконец узнать правду о личности Павла I. До сих пор бытуют самые противоречивые мифы о Павле I – безумный деспот, записной самодур или чуть ли не самый прогрессивный император. Спорить с этим вряд ли стоит: самодурства и у Петра Великого хватало, а Александра II прогрессивные народовольцы взорвали ровно за сутки до планировавшегося обсуждения Конституции. Видимо, он казался им недостаточно прогрессивным. Было бы неверно утверждать, что Павел всегда и во всем поступал последовательно и что все его мероприятия приносили пользу. А много ли, спрашивается, в истории правителей, которые могут сказать о себе подобное? Разве могут похвалиться этими качествами два самых любимых русскими прогрессивными историками правителя – Петр I и Екатерина II? Постараемся все же подойти к исторической истине объективно, проанализировав те исторические данные, которые нам известны сейчас о Павле I как об императоре.

Павел I вовсе не всегда и не во всем был непоследовательным, как утверждали его враги. По поводу всех измышлений подобных людей, изображавших царствование Павла I как сочетание нелепого самодурства и дикого произвола ненормального деспота, Ключевский писал: «Собрав все анекдоты, подумаешь, что все это какая-то пестрая и довольно бессвязная сказка; между тем, в основе правительственной политики императора Павла, внешней и внутренней, лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие наше полное сочувствие». И дальше Ключевский дает следующую, совершенно верную историческую оценку замыслов Павла I: «Павел

был первый противодворянский царь этой эпохи…а господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка, дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности императора, борьба с сословными привилегиями – его главной целью».

За время гатчинского затворничества у Павла сложилась любопытная политическая программа. Он считал, что европейская система абсолютизма с опорой на дворянскую аристократию (в особенности ее российский вариант) исчерпала себя. Дворянство‚ поставленное в привилегированное положение‚ из служилого сословия превратилось в паразита на теле государства. При этом царская власть‚ будучи формально неограниченной‚ стала защитницей и заложницей дворянских прав. Император (или императрица) еще имеет достаточно сил‚ чтобы заменить ключевые фигуры на государственных постах‚ но совершенно бессилен изменить общее положение в стране. А такие изменения давно назрели.

Как уже говорилось, буквально с первых дней своего царствования Павел I, подобно своему прадеду Петру Великому, начал реформировать жизнь России. Действительно, Павел получил в наследство от своей матери Екатерины II пустую государственную казну с огромным долгом, расстроенную экономику, развращенную армию, сельское хозяйство в упадке и плохо работающие государственные службы. Коррупция и неисполнительность чиновников, казнокрадство и фаворитизм были тормозами преобразований. Стране необходимы были новые законы. Павел I сразу же приступил к реализации финансовой реформы, желая повысить курс рубля и уменьшить дефицит. Однако ряд предпринятых им мер все же не мог уменьшить денежный дефицит России. Реформирование коснулось и государственных органов управления, судопроизводства, образования, гражданского права. Многие начинания имели действительно прогрессивный характер, как, например, сокращение барщины для крепостных крестьян до трех дней и право крестьян подавать жалобы на своих помещиков. Однако законопроизводство тормозилось бюрократическими проволочками чиновников и их крайней неисполнительностью.

Хотя Павел не любил слово «реформа» не меньше‚ чем слово «революция»‚ он всегда помнил‚ что со времен Петра Великого российское самодержавие всегда находилось в авангарде перемен. Примеривая на себя роль феодального сюзерена‚ а позднее – цепь великого магистра Мальтийского ордена‚ Павел всецело оставался человеком нового времени, мечтающим об идеальном государственном устройстве. Он считал, что государство должно быть преобразовано из аристократической вольницы в жесткую иерархическую структуру‚ во главе которой находится царь‚ обладающий всеми возможными властными полномочиями. Сословия и социальные слои постепенно теряют особые права‚ полностью подчиняясь лишь самодержцу‚ олицетворяющему небесный Божий закон и земной государственный порядок. На смену сословной иерархии должны прийти равноправные перед царем подданные.

Французская революция не только усилила неприязнь Павла к философии Просвещения XVIII века‚ но и лишний раз убедила его в том‚ что российскому государственному механизму требуются серьезные изменения. Екатерининский просвещенный деспотизм, по его мнению, медленно‚ но верно вел страну к гибели‚ провоцируя социальный взрыв‚ грозным предвестником которого был Пугачевский бунт. И для того чтобы избежать этого взрыва‚ необходимо было не только ужесточить режим‚ но и срочно провести реорганизацию системы управления страной. Павел единственный из самодержавных реформаторов после Петра планировал начать ее «сверху» в буквальном смысле слова‚ то есть урезать права аристократии (в пользу государства). Конечно‚ крестьяне в таких переменах поначалу оставались молчаливыми статистами‚ их еще долго не собирались привлекать к управлению. Но хотя по приказу Павла было запрещено употреблять в печатных изданиях слово «гражданин»‚ он больше чем кто-либо другой в XVIII веке старался сделать крестьян и мещан гражданами‚ выводя их за рамки сословного строя и «прикрепляя» непосредственно к государству.

Эта программа была достаточно стройной‚ соответствующей своему времени, но совершенно не учитывавшей амбиций российского правящего слоя. Именно это трагическое несоответствие‚ порожденное гатчинской изоляцией и пережитыми душевными волнениями‚ было принято современниками‚ а вслед за ними и историками за «варварскую дикость»‚ даже за сумасшествие. Тогдашние столпы российской общественной мысли (за исключением амнистированного Радищева)‚ испуганные революцией, стояли либо за то‚ чтобы проводить дальнейшие реформы за счет крестьян‚ либо не проводить их вообще. Если бы в конце XVIII века уже существовало понятие «тоталитаризм»‚ современники не задумались бы применить его к Павловскому режиму.

Политическая программа Павла была не более утопична‚ чем философия его времени. XVIII век – век расцвета социальных утопий. Дидро и Вольтер предрекали создание просвещенными монархами унитарного государства на основе Общественного договора и видели элементы своей программы в реформах начала царствования Екатерины. Если же приглядеться‚ то действительным сторонником идеи единого равноправного государства явился ее сын‚ ненавидевший французских «просветителей». При этом его политическая практика оказалась не более жестокой‚ чем демократический террор французского Конвента или последовавшие за ним контрреволюционные репрессии Директории и Наполеона.

Первой жертвой преобразований уже в 1796 году стала армия. Среди реформ императора Павла I военная реформа занимает, пожалуй, ведущее место – ведь интерес ко всему, что связано с армией, он проявлял с детства. 4 июля 1762 года Павел был произведен Екатериной II в полковники лейб-кирасирского полка, а 20 декабря того же года пожалован в генерал-адмиралы российского флота. С юных лет собеседниками Павла Петровича были известные военные деятели екатерининского царствования – братья Чернышевы, а также П. И. Панин и М. Ф. Каменский, причем последние, по мнению многих исследователей, сыграли значительную роль в увлечении наследника прусской армией. Впрочем, взгляд на прусскую военную систему как на образцовую для своего времени разделяли ведущие полководцы России – П. А. Румянцев, Н. В. Репнин, П. И. Панин, А. В. Суворов. Так что Павел в данном случае вовсе не был одинок. Таким образом, к началу 1770-х годов Павел Петрович, как под влиянием своих приближенных, так и общеевропейских настроений, сделался убежденным сторонником прусской военной системы. Как реформатор Павел I решил последовать своему любимому примеру – Петру Великому, как его знаменитый предок, он решил взять за основу модель современной европейской армии, а именно прусской, ведь разве не все немецкое может служить образчиком педантичности, дисциплинированности и совершенства.

Необходимо отметить, что к концу царствования Екатерины II русская армия переживала период упадка. В войсках, особенно в гвардии, царили страшные злоупотребления, дисциплина и боевая подготовка войск находились на чрезвычайно низком уровне. Необходимость реформ в армии была совершенно очевидной.

Реформы в армии были задуманы Павлом Петровичем задолго до восшествия на престол и опробованы в так называемых гатчинских войсках, существовавших с 1783-го по 1796 год. Гатчинский опыт и лег в основу военных преобразований. Сохранившиеся планы и описания маневров гатчинских войск за 1793–1796 годы свидетельствуют, что это была довольно серьезная боевая учеба, несмотря на малочисленность отряда цесаревича. Почему-то сложилось мнение, что «потешные» полки Петра I – явление передовое и положительное, а гатчинское войско – кошмар реакции и издевательство над личностью! Но это далеко не так.

На маневрах отрабатывались приемы взаимодействия различных родов и видов войск при наступлении и отступлении, форсирование водных преград, отражения морского десанта противника. Практиковались даже нетипичные для той эпохи переходы войск в ночное время. Уделялось внимание не только залповому огню, но и штыковому бою. Огромное значение придавалось действиям артиллерии, которая являлась костяком и наступления, и обороны. В гатчинской артиллерии в 1795–1796 годах проводились отдельные учения. Многие офицеры гатчинских войск впоследствии достойно проявили себя на боевом и административном поприще. В целом, к 1796 году гатчинские войска представляли собой одно из наиболее дисциплинированных, хорошо подготовленных и обученных подразделений русской армии, пусть и не имевшее боевого опыта.

Вскоре после воцарения Павла Петровича, 29 ноября 1796 года, были введены в действие новые воинские уставы: «Воинский устав о полевой пехотной службе», «Правила о службе кавалерийской» («Воинский устав о полевой гусарской службе») и «Воинский устав о полевой кавалерийской службе». Изменения произошли и в организационной структуре армии, особенно кавалерии и артиллерии. Были созданы инспекции, во многом соответствующие по функциям современным военным округам, чем впервые было четко организовано управление, снабжение и обучение войск в мирное время. В 1797 году был сформирован Пионерный полк – первое крупное военно-инженерное подразделение в русской армии. Мало кому известно, что Павел Петрович сам был замечательным артиллеристом, и в целом можно сказать: из всех его военных преобразований реформы в артиллерии явились наиболее плодотворными и долговечными, а многое из заведенного им в этой области сохранилось вплоть до сегодняшних дней.

Не оставлял Павел без внимания и военно-учебные заведения. Оба кадетских корпуса, как кузницу офицерских кадров, император взял под свое личное покровительство и требовал, чтобы директора по всем делам, касающимся этих заведений, обращались непосредственно к нему. При Павле в кадетских корпусах вновь была введена военная организация с разделением кадетов на роты.

Уже много раз ученые, журналисты и все кому не лень разбирали пресловутое «гатчинское наследство»: парады, парики, палки и т. п. Но стоит вспомнить и о распущенном рекрутском наборе 1795 года, половина которого была украдена офицерами для своих имений; о поголовной ревизии ведомства снабжения армии, выявившей колоссальное воровство и злоупотребления, и последовавшем сокращении военного бюджета; о превращении гвардии из придворной охраны и движущей силы дворцовых переворотов в реальную боевую единицу. А между прочим, эти бесконечные парады и маневры положили начало регулярным учениям русской армии (что очень пригодилось потом, в эпоху наполеоновских войн), до этого сидевшей на зимних квартирах в отсутствие войны. Солдаты Петербургского гарнизона щедро награждались государем за удачно проведенные разводы и учения.

В Воинском уставе 1796 года впервые были даны четкие указания по обучению рекрутов. Устав требовал также гуманного, без излишней жестокости, отношения к солдатам: «Офицерам и унтер-офицерам всегда замечать солдат, которые под ружьем или в должности ошибались, и таковых после парада или учения, или когда с караула сменятся, учить; а если солдат то, что надлежит, точно знает, а ошибся, такового наказать…».

При Павле солдат, безусловно, больше гоняли на плацу, строже наказывали, но в то же время их наконец стали регулярно кормить и тепло одевать зимой, что принесло императору небывалую популярность в войсках. Строгий и придирчивый к офицерам, Павел всегда с теплотой и заботой относился к солдатам. Было значительно улучшено и увеличено солдатское довольствие, увеличены размеры жалованья, серьезное внимание было обращено и на медицинское обеспечение нижних чинов. Теперь офицеры не могли использовать их для личных нужд как бесплатных крепостных.

Необходимо особо отметить, что, вопреки сложившемуся у большинства представлению, солдат при Павле наказывали гораздо менее жестоко, нежели при Екатерине или в последующие царствования, и наказание строго регламентировалось Уставом. Притом наказывали не только солдат, а и «неприкосновенных» ранее высших чинов. За жестокое обращение с нижними чинами офицеры подвергались взысканиям, причем довольно суровым. Кстати, офицеров больше всего возмутило введение телесных наказаний не вообще военным, а именно для благородного сословия. Это пахло нездоровым сословным равенством.

Итак, необходимо признать, что в целом военные реформы императора Павла сыграли значительную роль в повышении уровня боеспособности русской армии. В первую очередь, как уже говорилось, это касалось артиллерии и кавалерии. То полезное, что было сделано Павлом I, в значительной степени легло в основу военных реформ начала XIX века и помогло русской армии блестяще показать себя в сражениях с армией Наполеона. Надо сказать, что в целом военная реформа не была остановлена и после смерти Павла.

Не только в армии, но и во всех государственных службах Павел на первое место выдвинул дисциплину и порядок, ответственность и честность в ведении дел. Император старался не только во все вникнуть, все предусмотреть, но и все проконтролировать. Помещиков тоже попробовали прижать. Впервые крепостные крестьяне стали приносить императору личную присягу (раньше за них это делал помещик). При продаже запрещалось разделять семьи. Вышел знаменитый указ-манифест «о трехдневной барщине» (ограничивающий работу на помещика только тремя днями в неделю), текст которого, в частности, гласил: «Закон Божий, в Десятословии нам преподанный, научает нас седьмой день посвящать Богу; почему в день настоящий, торжеством веры прославленный и в который мы удостоились воспринять священное миропомазание и царское на прародительском престоле нашем венчание, почитаем долгом нашим пред Творцом всех благ Подателем подтвердить во всей Империи нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам…»

Хотя речь еще не шла об отмене или даже серьезном ограничении крепостного права, просвещенные земле– и душевладельцы забеспокоились: как может власть, пусть даже царская, вмешиваться в то, как они распоряжаются своей наследственной собственностью? Екатерина такого себе не позволяла! Эти господа пока не понимали, что крестьяне – основной источник государственного дохода и потому разорять их невыгодно. А вот помещиков не худо бы заставить оплатить расходы на содержание выборных органов местного управления, ведь они состоят исключительно из дворянства. Было и еще одно покушение на «священное право благородного сословия» – свободу от налогообложения.

Между тем общее налоговое бремя облегчилось. Отмена хлебной повинности, по свидетельству русского агронома А. Т. Болотова, произвела «благодетельные действия во всем государстве». Соль продавалась по льготной цене (до середины XIX века соль фактически была народной валютой). В рамках борьбы с инфляцией дворцовые расходы Павел сократил в 10 (!) раз, значительная часть серебряных сервизов из дворцов императорской семьи была перелита на монету, пущенную в оборот. Параллельно из обращения за государственный счет была выведена необеспеченная масса бумажных денег – на Дворцовой площади сожгли свыше пяти миллионов рублей ассигнациями.

Чиновничество также было в страхе. Взятки (при Екатерине дававшиеся открыто) искоренялись беспощадно. Особенно это касалось столичного аппарата, который сотрясали постоянные проверки. Неслыханное дело: служащие должны не опаздывать и весь рабочий день находиться на своем месте! Сам император вставал в 5 утра, слушал текущие доклады и новости, а потом вместе с наследниками отправлялся ревизовать столичные учреждения и гвардейские части. Сократилось количество губерний и уездов, а стало быть, и количество бюрократов, необходимых для заполнения соответствующих мест.

Православная церковь тоже получила определенные надежды на религиозное возрождение. Новый император, в отличие от своей матери, был неравнодушен к православию.

По некоторым свидетельствам, император нередко проявлял черты удивительной прозорливости. Так, известен из мемуарной литературы случай, когда Павел Петрович повелел отправить в Сибирь офицера, неудовлетворительно выступившего на военных маневрах, но, согласившись на просьбы окружающих о помиловании, все-таки воскликнул: «Я чувствую, что человек, за которого вы просите, – негодяй!» Впоследствии оказалось, что этот офицер убил собственную мать. Еще один случай: офицер-гвардеец, имевший жену и детей, решил похитить молодую девушку. Но та не соглашалась ехать без венчания. Тогда товарищ этого офицера по полку переоделся священником и разыграл тайный обряд. Через некоторое время оставленная с прижитым от соблазнителя ребенком женщина, узнав, что у ее мнимого мужа есть законная семья, обратилась с жалобой к государю. «Император вошел в положение несчастной, – вспоминала Е. П. Янькова, – и положил замечательное решение: похитителя ее велел разжаловать и сослать, молодую женщину признать имеющею право на фамилию соблазнителя и дочь их законную, а венчавшего офицера постричь в монахи. В резолюции было сказано, что «так как он имеет склонность к духовной жизни, то и послать его в монастырь и постричь в монахи». Офицера отвезли куда-то далеко и постригли. Он был вне себя от такой неожиданной развязки своего легкомысленного поступка и жил совсем не по-монашески, но потом благодать Божия коснулась его сердца; он раскаялся, пришел в себя и, когда был уже немолод, вел жизнь самую строгую и считался опытным и весьма хорошим старцем».

Вообще, Павел – первый император, смягчивший в своей политике линию Петра I на ущемление прав церкви во имя государственных интересов. Он прежде всего стремился к тому, чтобы священство имело более «соответственные важности сана своего образ и состояние». Так, когда Святейший синод сделал представление об избавлении священников и диаконов от телесных наказаний, император утвердил его (оно не успело вступить в законную силу до 1801 года), продолжая придерживаться практики восстановления подобных наказаний для дворян-офицеров.

Разумеется, рядом с серьезными нововведениями можно заметить и громадное количество подробно расписанных мелочей: запрещение некоторых видов и фасонов одежды, указания, когда горожане должны вставать и ложиться спать, как надо ездить и ходить по улицам, в какой цвет красить дома… И за нарушения всего этого – штрафы, аресты, увольнения. Опасаясь распространения в России идей Французской революции, Павел I запретил выезд молодых людей за границу на учебу, был полностью запрещен импорт книг, вплоть до нот, закрыты частные типографии. С одной стороны, в этом сказались роковые уроки Теплова: император не умел отделить мелких дел от крупных. С другой – то, что кажется нам мелочами (фасон шляп), в конце XVIII века имело важную символическую нагрузку и демонстрировало окружающим приверженность к той или иной идеологической партии. В конце концов, «санкюлоты» и «фригийские колпаки» родились отнюдь не в России и придумали их не при Павле.

Пожалуй, главная отрицательная черта павловского правления – неумение доверять людям, подбирать друзей и соратников и расставлять кадры. Все окружающие – от наследника престола Александра до последнего петербургского поручика – были под подозрением. Император менял высших сановников так часто, что они не успевали войти в курс дела. За малейшую провинность могла последовать опала. Впрочем, император умел быть и великодушным: из тюрьмы был освобожден Радищев; ссора с Суворовым закончилась тем, что Павел просил прощения (а потом произвел полководца в генералиссимусы); убийце Петра III Алексею Орлову было назначено «суровое» наказание – при перенесении праха Петра III идти несколько кварталов за его гробом, сняв шляпу.

И все же кадровая политика императора была в высшей степени непредсказуемой. Самые преданные ему люди жили в той же постоянной тревоге за свое будущее, что и записные придворные негодяи. Насаждая беспрекословное подчинение, Павел часто притеснял честных людей в своем окружении. На смену им приходили подлецы, готовые выполнить любой поспешный указ, окарикатурив императорскую волю. Сначала Павла боялись, но потом, видя бесконечный поток плохо исполнявшихся указов, начали над ним тихонько посмеиваться. Еще 100 лет назад насмешки над подобными преобразованиями дорого бы обошлись весельчакам. Но Павел не имел такого непререкаемого авторитета, как его великий прадед, и в людях разбирался хуже. Да и Россия была уже не та, что при Петре: тогда она покорно сбривала бороды, теперь возмущалась запрещением носить круглые шляпы.

Вообще все общество было возмущено. Мемуаристы потом представили это настроение как единый порыв, но каждая часть общества имела свою причину для возмущения, и эти причины были часто противоположны.

Боевые офицеры школы Суворова были раздражены новой военной доктриной; некоторые генералы беспокоились о сокращении своих доходов; гвардейская молодежь недовольна новым строгим уставом службы (где же прежняя гвардейская вольница?). Высшая знать империи – «екатерининские орлы» – лишена была возможности смешивать государственные интересы и личную выгоду, как в былые времена; чиновники рангом пониже все же воровали, но с оглядкой; городские обыватели злились на новые указы о том, когда они должны гасить свет и какие сюртуки носить.

Однако многие ясно видели несправедливости предыдущего царствования. Большинство окружения было убежденными монархистами (что и понятно). Павел мог бы найти в них опору для своих преобразований, надо было только дать больше свободы в действиях, не связывать руки постоянными мелкими распоряжениями. Но царь, не привыкший доверять людям, вмешивался буквально во все. Он один, без инициативных помощников, хотел управлять своей империей. В конце XVIII века это было уже решительно невозможно. Да и сейчас один из главных секретов успешного руководителя состоит не в том, чтобы самому качественно выполнять всю работу предприятия, а найти таких профессиональных и толковых заместителей, которые бы организовали дело «на местах» и отвечали каждый за свою территорию.

Внешняя политика Павла выглядела странной именно из-за того же архаического принципа, положенного в ее основу. Невозможно было вести европейскую дипломатическую игру на рыцарских началах. Свою внешнюю политику Павел начинал как миротворец: он отменил и готовящееся вторжение во Францию‚ и поход в Персию‚ и очередные рейды Черноморского флота к турецким берегам‚ но отменить всеевропейский мировой пожар было не в его силах. Объявление в гамбургской газете‚ предлагавшее решить судьбы государств поединком их монархов с первыми министрами в качестве секундантов‚ вызвало всеобщее недоумение. Наполеон тогда открыто назвал Павла «русским Дон Кихотом»‚ остальные главы правительств смолчали.

Тем не менее долго стоять в стороне от европейского конфликта российскому самодержцу было невозможно. К России со всех сторон обращались испуганные европейские монархии: с просьбой о покровительстве обратились мальтийские рыцари, остров которых оказался под угрозой французской оккупации; Австрии и Англии нужна была союзная русская армия; даже Турция обратилась к Павлу с мольбой о защите своих средиземноморских берегов и Египта от французского десанта. В результате возникла вторая антифранцузская коалиция 1798–1799 годов.

Русский экспедиционный корпус под командованием Суворова уже в апреле 1799 года был готов к вторжению во Францию. Но это не вязалось с планами союзного австрийского правительства‚ стремившегося округлить свои владения за счет «освобожденных» итальянских территорий. Суворов был вынужден подчиниться‚ и уже к началу августа Северную Италию полностью очистили от французов. Республиканские армии были разгромлены‚ крепостные гарнизоны сдались. Не менее серьезно показала себя объединенная русско-турецкая эскадра под командованием ныне причисленного к лику святых адмирала Федора Ушакова‚ освободившая с сентября 1798-го по февраль 1799 года Ионические острова у побережья Греции. Далее эскадра Ушакова, имея минимальное количество морской пехоты, провела операции по освобождению Палермо‚ Неаполя и всей Южной Италии‚ закончившиеся 30 сентября броском русских моряков на Рим.

Союзники России по коалиции были напуганы такими впечатляющими военными успехами. Им вовсе не хотелось усиливать авторитет Российской империи за счет Французской республики. В сентябре 1798 года австрийцы оставили русскую армию в Швейцарии один на один со свежими превосходящими силами противника‚ и только полководческое искусство Суворова спасло ее от полного уничтожения. 1 сентября Ушакова без предупреждения покинула турецкая эскадра. Что же касается англичан‚ то их флот во главе с Нельсоном блокировал Мальту и не подпустил к ней русские корабли. «Союзники» показали свое подлинное лицо. Разгневанный Павел отозвал Суворова и Ушакова из Средиземноморья.

В 1800 году Павел заключил с Наполеоном выгодный для России антианглийский союз. Франция предложила России Константинополь и полный раздел Турции. Балтийский и Черноморский флоты были приведены в полную боевую готовность. В то же самое время с одобрения Наполеона 30-тысячный казачий корпус Орлова двигался на Индию через казахские степи. Англия оказалась перед лицом страшной угрозы.

А что если интересы Англии и внутренней российской оппозиции совпадали?.. Британская дипломатия в Петербурге пустила в ход все свои средства и связи, чтобы разворошить тлеющий внутренний заговор. Огромные суммы из английского посольства золотым дождем пролились на благоприятную почву. Ростки заговора поднялись и окрепли.

Заговор

Реформы Павла, изменение внешнеполитического курса России: поражение России, распад коалиции, разрыв с Англией, сближение с наполеоновской Францией, план совместного русско-французского

похода в Индию с целью ослабления Англии – все это вело к большим переменам. Тревожное состояние умов в Петербурге вполне совпадало с планами лиц, стремившихся к устранению Павла от престола и к установлению в России регентства, так как казалось, что государь страдает психическим расстройством, во всяком случае именно такое мнение распространяла заинтересованная сторона. Мысль о возможности установления регентства укреплялась подобными примерами, бывшими незадолго до этого времени в Англии и Дании.

Обычно в качестве инициаторов заговора против Павла I называют трех лиц: Н. П. Панина, вице-канцлера, племянника воспитателя Павла, адмирала И. М. Рибаса и военного губернатора столицы графа фон дер Палена. А ведь Павел до последнего дня был уверен в его преданности. В руках графа Палена были сосредоточены решительно все нити государственного управления, а главное, ему был подчинен петербургский гарнизон и государственная почта. Он перлюстрировал письма, был вездесущ и всевластен. Заговор не мог бы осуществиться, если бы он того не захотел. Но граф помнил, как четыре года тому назад Павел послал ему выговор, именуя его действия подлостью. И он понимал, что нет никаких гарантий от новых оскорблений. И Пален стал во главе заговора.

Недовольные нашли общий язык: армию представлял вице-канцлер Л. Л. Бенигсен, высшее дворянство – командир легкоконного полка П. А. Зубов (фаворит Екатерины), проанглийски настроенную бюрократию – Никита Панин. Панин же привлек к участию в заговоре наследника престола великого князя Александра. Узнав о возможной отмене надоевшего армейского распорядка, в дело с радостью включились десятки молодых гвардейских офицеров; командиры гвардейских полков: Семеновского – Н. И. Депрерадович, Кавалергардского – Ф. П. Уваров, Преображенского – П. А. Талызин. Несколько человек оставили в своих мемуарах списки заговорщиков: М. А. Фонвизин, А. Н. Вельяминов-Зернов, А. Коцебу, Э. Ведель, В. Гете, М. Леоньтев, Р. Шаторжирон. Больше всего фамилий называют Фонвизин и Коцебу. Они говорят о 60 заговорщиках, но всех вспомнить не могут.

Депеша шведского дипломата Стединга королю Швеции Густаву IV от 1802 года говорит в пользу того, что поначалу убийство императора не входило в планы заговорщиков: «Панинский переворот, направленный против усопшего императора, был задуман в известном смысле с согласия ныне царствующего императора (т. е. Александра I) и носил очень умеренный характер. Замысел состоял в том, чтобы отобрать у Павла бразды правления, оставив за ним суверенное представительство, как это имеет место в Дании…» Действительно, современная Европа демонстрировала подобные исторические прецеденты. В Англии во время болезни короля Георга III руководство дел несколько раз вверялось принцу Уэльскому. В Дании в царствование короля Христиана VII с 1784 года правил регент, который затем стал королем под именем Фридриха VI.

«Мы хотели заставить императора отречься от престола, – рассказывал впоследствии Пален барону Гейкингу, и граф Панин вполне одобрял этот план. – Первою нашей мыслью было воспользоваться для этой цели услугами Сената…»

В одной из версий событий 11 марта 1801 года, изложенной Л. Л. Бенигсеном и дополненной П. А. Зубовым, говорилось следующее: Александру дело было представлено так, что «пламенное желание всего народа и его благосостояние требуют настоятельно, чтобы он был возведен на престол рядом со своим отцом в качестве соправителя, и что Сенат, как представитель народа, сумеет склонить к этому императора без всякого со стороны великого князя участия в этом деле». Есть сведения, что Н. А. Толстой получил задание собрать у представителей иностранных дворов подробные сведения о том, как это произошло в Англии и Дании.

Итак, первоначальный план Панина состоял в том, чтобы совершить английский государственный, а не русский дворцовый переворот. Но осенью 1800 года Панин как сторонник союза с Англией получил отставку и вскоре был выслан из столицы. Руководство же заговором перешло в руки Палена.

Существует устойчивая традиция изображать дело так, что после отъезда Панина «всякие разговоры о регентстве прекращаются среди заговорщиков». Сложилось мнение о «серьезных расхождениях» и взаимных противоречиях Панина и Палена. Однако в действительности в источниках нет четких сведений о том, что такие противоречия существовали.

По городу, кстати, с ведома Палена распускались слухи, что Павел Петрович собирается заключить супругу свою в монастырь, а старших сыновей своих – в Шлиссельбургскую крепость. Слухи эти ничем, однако, не подтверждались, хотя подозрительность императора часто изливалась на старшего сына. Известно только, что Павел однажды, когда великий князь ходатайствовал за некоторых провинившихся офицеров, увидел в этом ходатайстве стремление сына к популярности в ущерб себе и, подняв свою палку, с гневом закричал на него: «Я знаю, что ты злоумышляешь против меня!» Великая княгиня Елизавета бросилась между отцом и сыном, и Павел ушел, вздрагивая от гнева. Этим предубеждением государя и воспользовался Пален для достижения своих целей: он старался вооружить отца против сыновей, а великих князей уверял, что заботится об оправдании их поступков перед их родителем.

В конце концов Александр дал согласие. Но на что? Вопрос этот столь же важен, сколь и сложен. Обычно дело изображают так, что Александр дал согласие на переворот, поставив условие, чтобы жизнь его отца была сохранена. Такое обещание якобы ему было дано Паленом. Но было ли все это хитрой дипломатической игрой, смысл которой понимали и тот и другой? Очень образно эту мысль выразил Герцен: «Александр позволил убить своего отца, но только не до смерти».

Трудно сказать, как и когда начали бы заговорщики осуществлять свой план, если бы заговор не оказался на грани срыва. Непосредственная опасность быть раскрытыми заставила заговорщиков начать действовать немедленно, ибо Павел получил какие-то сведения о конспиративной организации. Существует предположение, что В. П. Мещерский, в прошлом шеф Санкт-Петербургского полка, квартировавшего в Смоленске, написал донос царю. По другой версии, это сделал генерал-прокурор П. Х. Обольянинов. Во всяком случае, Павел втайне от Палена подписал подорожную на проезд в Петербург Ф. П. Линденеру, которому два года назад помешали раскрыть до конца смоленский заговор, ставшего прологом к дворцовому перевороту 11 марта. Есть сведения, что был вызван и А. А. Аракчеев. (Тот и другой были в то время в немилости.) Пален остановил выдачу этих подорожных и сделал вид, что считает их подложными, о чем и доложил императору. Павел смутился и ответил, что имел причины так поступить. Пален отправил их по назначению. Это было грозное предзнаменование, особенно если учесть, что накануне, проводя вечер у своей фаворитки А. П. Лопухиной-Гагариной, Павел говорил о великом ударе, который он собирался нанести, он даже сказал, что скоро полетят некогда дорогие ему головы. Слухи о намерении Павла развестись с Марией Федоровной, детей заточить в крепость, а наследником назначить Евгения Вюртембергского, предварительно женив его на великой княжне Екатерине Павловне, усилились. К сожалению, не известно, когда произошел этот важный эпизод, какого числа. Согласно показаниям Л. Л. Бенигсена, именно эти предположения заставили заговорщиков действовать решительно. Кроме того, Павел заявил Палену, что существует заговор. Пален успокоил царя, заверив его в своей лояльности. Очевидно, что после этого разговора заговорщикам стало ясно: медлить нельзя.

Заговор очень ярко проиллюстрировал парадоксальную ситуацию, сложившуюся при дворе Павла. Дело в том‚ что император не был уверен ни в ком‚ но именно в силу этого он должен был оказывать доверие в общем-то случайным людям. У него не было друзей, не было единомышленников – только подданные. Подспудное же недовольство разных дворянских группировок теми или иными правительственными мерами в царствование Павла достигло невероятного накала. Когда любого несогласного заранее считают заговорщиком‚ тому психологически легче перейти черту, которая отделяет пассивное неприятие перемен от активного противодействия им. При всем этом нужно помнить, что при дворе было еще много «екатерининцев». Гнев же императора был страшен, но скоротечен, поэтому Павел оказался не способен на последовательные репрессии. Его мягкий характер не подходил для той политической системы, которую он сам пытался ввести.

Поэтому, когда после полуночи 11 марта 1801 года заговорщики ворвались в Михайловский дворец, там не нашлось ни одного офицера, способного встать на защиту императора. Главной заботой заговорщиков было не допустить во дворец солдат, поддерживавших императора. Часовых сняли с постов их начальники, двум лакеям разбили головы.

Один из самых важных моментов – это вопрос о цели, с которой заговорщики отправились в Михайловский замок. Согласно известному русскому историку Н. Я. Эйдельману, заговорщики шли «на кровь и убийство». Впрочем, он признает, что руководители не произносили слов об убийстве. Все источники, которые затрагивают этот вопрос, говорят об аресте императора, акте отречения, о заключении в крепость. Н. Я. Эйдельман придает решающее значение фразе, которую будто бы произнес Пален, напутствуя заговорщиков: «Прежде чем съесть омлет, необходимо разбить яйца». Фактически это было призывом к убийству Павла. Однако с этой фразой много нелепостей, так как свидетельства о том, когда именно и кем она была произнесена, очень противоречивы. Штединк утверждает, что эти слова были произнесены в прихожей императора. Ла Рош-Эмон говорит, что в спальне, в момент убийства. Д. В. Давыдов полагал, что Бенигсен произнес их в опочивальне, когда убивали Павла.

К. И. Остен-Сакен в дневниковой записи от 15 апреля 1801 года (а это одно из самых ранних свидетельств) приписывает их П. А. Зубову. Он якобы произнес их в тот момент, когда заговорщики уже приканчивали царя.

Точно восстановить картину убийства историкам не удалось, поскольку все бумаги, так или иначе зафиксировавшие события трагической ночи, были уничтожены. Кто-то говорит, что император кинулся бежать, другие отмечают, что его величество прятался за ширмами, иные заявляют о необычайно смелом поведении императора, который боролся с убийцами. Интересно, что злодеяние совершилось практически в присутствии как супруги, которая находилась за стенкой и все слышала, так и любовницы, безмятежно спавшей в нижней комнате.

Создается впечатление, что в заговоре участвовали все: и самые близкие, и далекие от императора люди. Павла I не спасли ни глубокие рвы, ни подъемные мосты, ни крепкие стены, ни многочисленная охрана. Роковая судьба настигла его даже там, где он, как ему казалось, был в безопасности.

Итак, очевидно, что все многочисленные, но во многом несогласованные между собой рассказы могут быть сведены к нескольким версиям.

Версия первая: преднамеренное убийство. Эта версия существует в двух вариантах. Вариант А: Павел принял все условия заговорщиков и подписал отречение. Тогда один из лидеров, П. Зубов или

Л. Бенигсен, призвал к решительным действиям, и с Павлом покончили. Вариант Б: Павел подписал условия заговорщиков. Бенигсен вышел. В этот момент царя убили пьяные заговорщики во главе с П. Зубовым.

Версия эта не может быть принята ни в одном из вариантов, потому что она исходит от лиц, которые не принимали непосредственного участия в убийстве и были далеки от заговорщиков. Все рассказы, излагающие эту версию, отличаются незнанием конкретных деталей топографии Михайловского замка. Сплошь и рядом встречаются совершенно неправдоподобные подробности.

Версия вторая: непреднамеренное убийство. Итак, существует версия, согласно которой Павлу предложили отречься, но он не только отказался, но оказал отчаянное сопротивление и был убит во время драки. Варианты версии расходятся в том, присутствовал ли Бенигсен при этом или вышел, но Зубовы здесь – главные действующие лица. Согласно одному из вариантов этой версии, Павел сначала угрожал заговорщикам карами, потом пытался разжалобить их и даже сумел поколебать их решимость. И тогда лидеры призвали к решительным действиям и сами показали пример. Орудиями убийства стали табакерка, шарф, рукоятка пистолета, эфес шпаги.

Хотя едва ли когда-нибудь удастся восстановить в деталях истинную картину произошедшего, эта версия представляется более близкой к действительности. Она позволяет объяснить, почему заговорщики шли в замок с документами об отречении или соправительстве, а закончили кровавой бойней. Это, кстати, и наиболее ранняя версия. Впервые она прозвучала в ночь убийства на парадной лестнице Михайловского замка, где Пален узнал от Ф. П. Уварова о смерти Павла. Не осведомляясь о подробностях, Пален сообщил великому князю Александру, что император отказался отречься, пытался ударить тех, кто это ему предлагал, и тогда заговорщики убили его.

Официального расследования обстоятельств смерти Павла не велось и не могло вестись, так как новый император вовсе не был заинтересован в том, чтобы обстоятельства скоропостижной кончины его отца были прояснены. Весть о смерти Павла I Петербург встретил заранее подготовленными фейерверками и всеобщим ликованием. Вначале все хвастались своим участием в этом «славном деле». Ходили в Михайловский замок и прямо на месте показывали, «как все происходило». Если бы всех «убийц» Павла в то время можно было бы собрать вместе, то они не поместились бы в опочивальне императора.

Интересно, но наиболее сильное сопротивление вступлению на престол Александра оказала Мария Федоровна, мать наследника. К сожалению, мы ничего не знаем о том, что ей было известно о подготовке заговора. Немецкий историк Т. Бернгарди по этому поводу писал, не называя своих источников: «Мария Федоровна знала о том, что подготовлялось, и имела на своей стороне собственную маленькую партию, интриги которой казались совершенно бессильными наряду с планами главного заговора. Семья Куракиных, близких друзей императрицы, играла главную роль в этих кругах и питала в своей высокой покровительнице надежды на то, что она может сделаться самодержавной императрицей… и повторить роль Екатерины. Ей говорили, что… Александр слишком молод, неопытен, малосилен и слабоволен, что он и сам откажется от тяжелой для него короны… Ее уверяли, что Россия привыкла к царствованию женщин. Она любима народом. Эта любовь и возведет ее на престол». И поведение Марии Федоровны после убийства мужа вполне оправдывает предположения немецкого историка. Когда Марии Федоровне объявили о смерти Павла, с ее уст сорвалась замечательная фраза: «Ich will regirien!», то есть: «Я хочу царствовать!» Она отказывалась признать сына императором. Принято считать, что Мария Федоровна с часу ночи до пяти отказывалась подчиниться воле сына и только в шестом часу утра, убедившись в бесплодности сопротивления, отправилась наконец в Зимний дворец, куда уже отбыл Александр.

В действительности сопротивление Марии Федоровны продолжалось вдвое дольше и было более упорным. Камер-фурьерский журнал сообщает, что это произошло уже после того, как в 9 часов утра в церкви Зимнего дворца придворные чины принес ли присягу на верность ее сыну. Камер-фурьерский журнал, ведшийся на половине Александра Павловича, устанавливает и точное время приезда императрицы – 10 часов утра.

До этого Мария Федоровна предприняла три попытки прорваться в спальню Павла. Узнав о смерти мужа, императрица попыталась пройти в опочивальню убитого со стороны своих покоев. Но комнату, разделяющую покои Павла и Марии, охранял пикет семеновского офицера Волкова и прорваться через него оказалось невозможно. Тогда Мария Федоровна попыталась выйти на балкон и обратиться к войскам, окружающим замок. Однако ее попытка была пресечена офицером Ф. В. Ридигером. Затем вдова пыталась прорваться в спальню Павла с другой стороны, обходным путем через библиотеку, но солдаты скрестили штыки у самых дверей. Мария Федоровна разбушевалась, дала начальнику караула К. М. Полторацкому пощечину и без сил опустилась в кресло. Затем появился Бенигсен, только что назначенный комендантом Михайловского замка, и через некоторое время велел допустить императрицу к телу Павла.

Это произошло только после того, как в Михайловский замок возвратился Александр, которому только что в Зимнем дворце была принесена присяга, и они все вместе, и мать и сын, посетили впервые место убийства Павла. Таким образом, только после посещения убитого мужа и свидания с уже воцарившимся сыном Мария Федоровна покорилась судьбе и переехала в Зимний дворец. С этого времени она стала изображать скорбящую вдову и преследовать заговорщиков, но не за то, что они сделали ее вдовой, а за то, что так бесцеремонно пресекли ее претензии на власть и помешали ей взойти на престол.

12 марта петербуржцы читали манифест, составленный по поручению Александра сенатором Трощинским: «Судьбам Всевышнего угодно было прекратить жизнь любезного родителя нашего, Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно от апоплексического удара». Позднее в народе шутили: «От апоплексического удара золотой табакеркой в висок». Что интересно, младший брат Александра, великий князь Константин Павлович, узнав о гибели отца, смог промолвить только: «Я бы от такого престола отказался…»

Кстати, позднее, в 1825 году, он и на самом деле отказался от трона, когда Александр, как было официально объявлено, скончался в Таганроге.

Двадцатитрехлетний Александр I торжественно сказал придворным: «При мне все будет, как при бабушке». Эти слова казались посмертной и окончательной победой Екатерины II над своим сыном. Проигравший поплатился жизнью. Чем же должна была расплачиваться Россия?..

Загадки Михайловского замка

Император Павел перекраивал Россию на свой манер, желая создать идеальное государство. Так, чтобы прекратить девальвацию рубля, Павел сжег на площади перед Зимним более 5 миллионов рублей ассигнациями, а придворные серебряные сервизы приказал переплавить в монету. «Я буду есть на олове до тех пор, пока курсы серебряного и бумажного рубля не стабилизируются», – заявил император. Жест, безусловно, красивый, но, отказавшись от серебряной посуды, Павел I начал тратить миллионы рублей золотом на строительство новой императорской резиденции – Михайловского замка. Подобные противоречия в поступках императора встречаются довольно часто. Современники считали, что это было вызвано безумием, историки же полагают, что всему виной был страх. Именно страх перед заговором, который мерещился Павлу в стенах Зимнего, заставил его приступить к реализации своей давней мечты – постройке рыцарского замка.

Прежде царские дворцы называли, как правило, либо по имени владельца, либо по топонимическому принципу. Новый дворец был назван Михайловским замком в честь архангела Михаила. Возможно, это несколько неожиданное название объяснялось тем, что Павел вступил на престол как раз накануне дня этого архангела, которого он считал к тому же небесным покровителем своей семьи. По замыслу Павла I, Михайловский замок должен был стать не просто очередной императорской резиденцией, но и символом его царствования.

Михайловский замок стоит в северной столице особняком, как Эскуриал в Мадриде. По стилю подобных зданий в городе нет, но от него, однако, веет своеобразной и мрачной прелестью. Первые чертежи Михайловского появились еще в 1784 году, но за 13 лет, вплоть до начала строительства в 1797-м, было уже 13 различных вариантов будущего дворца. Причем большинство из них созданы самим Павлом. Случайное совпадение цифр с чертовой дюжиной никого не смущало, к тому же, если верить легенде, строительству предшествовало доброе знамение.

По воспоминаниям современников Павла записана легенда, которая, кроме прочего, дает еще одно объяснение неожиданному названию замка. Караульному, стоявшему возле старого Елизаветинского Летнего дворца (прежде размещавшегося на месте Михайловского замка), привиделся светлоликий юноша. И повелел передать императору приказ: разобрать деревянное строение «веселой императрицы» и построить на этом месте церковь в честь архистратига Михаила, а над главными воротами сделать надпись из Библии. Однако что за надпись, простой солдат не разобрал. Но оказывается, что и у самого императора было подобное видение, и он понял, что это за текст.

Некоторые скептики уверяют, что слух о галлюцинациях караульного был пущен специально, дабы оправдать дорогостоящую затею. А что касается Елизаветинского дворца, то это место Павел выбрал лично: «Здесь я родился, здесь хотел бы и умереть», – таковы были пророческие слова Павла. А родился Павел Петрович, наследник российского престола, 20 сентября 1754 года в летнем деревянном дворце, построенном архитектором Растрелли для Елизаветы Петровны.

Как бы там ни было, но в полном соответствии с видением на фронтоне главного фасада была сделана надпись: «Дому твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней». Что она означает, вопрос второстепенный, зато число символов в этом изречении оказалось равным числу прожитых Павлом лет – 47. Незадолго до смерти Павла I блаженная Ксения Петербургская предрекла скорую кончину императору Павлу Петровичу, добавляя при этом, что жить ему на земле столько лет, сколько букв в тексте изречения над главными воротами Михайловского замка. Из уст в уста передавалось в Петербурге это мрачное предсказание, пока не стало повсеместно распространенным поверьем. С суеверным страхом и тайной надеждой ждали наступления 1801 года. Считали и пересчитывали буквы библейского текста…

На самом же деле изречение было предназначено для украшения фасада Исаакиевского собора. Но вместе с облицовочными мраморными плитами и другими строительными материалами каменная надпись была изъята со строительства храма, что, возможно, и стало поводом для суеверных предположений.

Но это лишь часть загадки. Дело в том, что надпись эта исчезла с фронтона в начале ХХ века. «В 1901 году в очерках, изданных к 200-летнему юбилею Петербурга, В. М. Суходрев упоминает об этом тексте как о существующем. То же самое повторяет В. Я. Курбатов в 1913 году. В дальнейшем упоминания о нем как будто исчезают. Исчезает и сама надпись, от которой осталась таинственная петербургская легенда да темные точки на чистом поле фриза над Воскресенскими воротами замка – давние меты крепления мистических знаков», – читаем мы у Синдаловского в книге «История в преданиях и легендах», выпущенной в 2003 году. А летом 2005 года эти мистические знаки проступают вновь… Загадка!

Но вернемся во времена постройки Михайловского замка. В общем, с Божьего благословения или нет, но Летний дворец был разобран, и на его месте началось строительство резиденции Павла I. Замок был отделен от города лугом и рвами.

Император торопил художников и мастеров, он самолично контролировал все работы по сооружению своей резиденции. Главным архитектором дворца был назначен Винченцо Бренна, сумевший соединить все 13 вариантов чертежей замка. Сам император постоянно интересовался трудом зодчих. Это здание проникнуто его настроением.

Работы велись с такой поспешностью, будто надвигалась война. На строительной площадке одновременно трудилось около шести тысяч человек. Мастеровые не знали отдыха ни днем ни ночью. С наступлением темноты вокруг замка разводили костры и зажигали факелы, но работы не прекращались. Вопреки здравому смыслу, логике и строительному опыту рытье рвов под фундаменты начали глубокой осенью, а кладку стен – зимой! Штукатурные и отделочные работы велись почти одновременно. Не оставалось времени на просушку и необходимую выдержку. Строительных материалов катастрофически не хватало. И Павел дает распоряжение использовать мрамор Исаакиевской церкви (кроме вышеупомянутой надписи). Попутно разоряются имения Екатерины в Пелле и интерьеры Таврического дворца, которые использовались для внутренней отделки замка.

В Михайловском не было ни одной случайной детали. Все несло в себе глубокий смысл, зачастую понятный только Павлу. Петербуржцы XVIII века с ужасом взирали на рождающегося монстра. Такого город еще не видел. Все фасады строения были разными. Люди с любопытством ходили вокруг Михайловского, удивляясь странному эффекту, благодаря которому казалось, что замок постоянно меняется. К тому же он был полностью окружен каналами и рвами, наполненными водой. Вход во дворец осуществлялся через единственный мост, который с заходом солнца разводился.

Необычен был и красновато-кирпичный цвет замка. О его происхождении ходила романтическая легенда. По преданию, когда строительство Михайловского замка приближалось к завершению, на одном из дворцовых балов взволнованная танцами будущая фаворитка императора Анна Лопухина вдруг обронила перчатку. Оказавшийся рядом Павел I, демонстрируя рыцарскую любезность, первым из присутствующих мужчин поднял ее и собирался было вернуть владелице, как вдруг обратил внимание на странный, необычный, красно-оранжевый цвет перчатки. На мгновение задумавшись, император тут же отправил ее архитектору Бренне в качестве образца для колера дворца.

Хотя вряд ли перед Павлом всерьез стояла проблема выбора цвета фасадов замка и вряд ли в этом выборе такую решающую роль сыграла Анна Лопухина, но чего только не бывало в российской истории!.. скорее всего, архитектура Михайловского замка, необычная для северной столицы, исключала применение традиционных классицистических тонов петербургских зданий. Так или иначе, загадочный цвет Михайловского замка оказался настолько удачным, что другую окраску этого «памятника тирана» невозможно представить. Но история с покраской фасадов Михайловского замка на этом не закончилась. Легендарная рыцарская любезность императора по отношению к даме вызвала волну верноподданнических чувств у приближенных. И фасады многих петербургских особняков были поспешно перекрашены в мрачноватый цвет царской резиденции.

Михайловский замок в Петербурге. Гравюра XIX в.

Замок еще не был окончательно готов, когда 1 февраля 1801 года к нему двинулась торжественная процессия. Еще не просохли стены, когда император повелел двору переехать в полюбившийся ему дворец. Но лишь сорок дней довелось Павлу прожить в нем.

А 2 февраля был маскарад. Приглашено было три тысячи человек. Гости робко бродили по залам, пораженные необычайностью обстановки. Но трудно было оценить роскошь и великолепие убранства, потому что от холода, сырости и дымных печей все залы были наполнены синим туманом, и, несмотря на множество свечей, люди в них были похожи на привидения.

«Ничто не могло быть вреднее для здоровья, как это жилище, – рассказывает один из современников, – повсюду видны были следы сырости, и в зале, в которой висели большие исторические картины, я видел своими глазами, несмотря на постоянный огонь в двух каминах, полосы льда в дюйм толщиной и шириной в несколько ладоней, тянувшиеся сверху донизу по углам». Темные лестницы и жуткие коридоры, в которых постоянно горели лампы, придавали дворцу таинственный вид. В нем легко было заблудиться. На площадках дул непонятный ледяной ветер. Везде были сквозняки. И неожиданно хлопали двери, наводя ужас на окружающих.

В замке был мрачный лабиринт зал, и лишь в конце этих пышных комнат находился кабинет и спальня императора. Здесь стояла статуя безбожника Фридриха II, а над узкой походной кроватью висел сентиментальный ангел Гвидо Рени. Обстановка была сухой и строгой, за исключением роскошного письменного стола. В спальне было несколько дверей. Одна, вскоре запертая Павлом наглухо, вела в покои императрицы. Была и потаенная дверь, ведущая вниз по винтовой лестнице в покои царской любовницы Анны Лопухиной-Гагариной.

Вселившись в свой замок, император вел себя все более странно. Казалось бы, сбылась его давняя мечта, но радости от происходящего Павел не испытывал. Наступление нового века его пугало. Вечные страхи усугублялись и разными слухами, которые витали вокруг замка. Пытавшийся убежать от собственных страхов император не нашел покоя даже в этих могучих стенах. Смерть призрачным туманом витала по узким коридорам и просторным залам. Ночью 9 марта 1801 года Павел проснулся в холодном поту. Ему снилось, будто на него надели слишком узкую рубашку, которая его душит. Утро следующего дня также было омрачено одним странным событием. Готовясь к выходу на завтрак, император остановился у зеркала. «Посмотрите, какое смешное зеркало, – горько заметил Павел, – я вижу себя в нем с шеей на сторону». Говорят, в последние дни жизни он как-то сник. Всегдашнее беспокойство сменилось апатией. Павел словно махнул рукой на свою судьбу.

В ночь с 11 на 12 марта император неожиданно проснулся. Прошло не более десяти минут, в спальню ворвались заговорщики – и судьба императора была решена.

После убийства императора двор покинул Михайловский замок, навсегда лишившийся статуса резиденции царей. А ведь современники называли его «чудом роскоши и вкуса». И не случайно! Здесь Павел собрал великолепные коллекции живописи и скульптуры, да и сами интерьеры поражали богатством и изысканностью отделки.

После смерти Павла I Михайловский замок остался без хозяина… Чертежи, хранящие тайны подземелий, были уничтожены самим Бренной, уехавшим из России ровно через год после убийства царя. С тех пор с замком стало происходить что-то неладное. Говорят, что в совершенно пустой заброшенной резиденции после полуночи слышались шаги, стоны и иногда был виден слабый тусклый свет. Люди стали сторониться этого места. Мрачный полуразрушенный дворец, овеянный дурной славой, пустовал 18 лет.

А затем в XIX веке по воле третьего сына Павла, великого князя Николая (будущего императора Николая I), в здании разместилось Военно-инженерное училище. Многие интерьеры были перестроены, изменилось даже само название: с февраля 1823 года Михайловский замок стал называться Инженерным.

Однажды команда солдат столичного гарнизона, перевозящая военное имущество и застигнутая ливнем, была вынуждена заночевать в еще пустующем дворце. Старший – унтер-офицер – позволил подчиненным осмотреть бывшие царские покои. Буквально через полчаса один из солдат с перекошенным от страха лицом, лихорадочно крестясь, доложил о виденном им призраке со свечой в руке. Через некоторое время в замок перевезли имущество училища и выставили для охраны караул. И вот как-то ночью разводящий ефрейтор, некто Лямин, произведя смену часовых, справил малую нужду прямо у входа. Повернув голову в сторону, он обратил внимание на падающее на газон светлое пятно, исходящее из окна третьего этажа. Ефрейтор отошел подальше и вгляделся в окно. Горела свеча. Причем она не стояла на подоконнике, а парила в воздухе. Свечу держала незримая рука… Поговаривают, что это мятущаяся душа убиенного императора посещает свой замок.

Скорее всего, гамлетовская история с явлением императора связана с проделками кадетов. Но она доказывает, что и после смерти Павла последовательно появлялись мистические предания об императоре, незримая тень которого вот уже два столетия окрашивает биографию Михайловского замка в сумрачные тона загадочности и тайны.

И расскажем еще об одном загадочном происшествии, правда, произошедшем не в Михайловском замке, а в Гатчине, где через пятьдесят лет после смерти Павла I в 1852 году открыли памятник императору. Во время торжественной церемонии император Николай I расплакался, но слезы катились не от умиления. По свидетельству очевидцев, «покровы сняли, но веревка осталась на шее статуи, и державный сын, увидя это, заплакал. Всех поразила эта случайность», в которой невозможно было не увидеть некий символический смысл. Характерно, что всю свою жизнь Николай Павлович с фанатическим упорством уничтожал любые документы, которые могли пролить хоть какой-то свет на обстоятельства смерти его отца. Но, как говорится, истина сильнее царя!

Павел I, масоны, мальтийские рыцари и прочие розенкрейцеры

Императора Павла I, кроме внешне– и внутриполитических безумств, о которых рассказано выше, многие обвиняют и в том, что Россию-матушку он на корню запродал всяческим «нехристям» и «иродам» – масонам, католикам (Мальтийскому ордену) и прочим коварным тайным обществам, только и мечтавшим захватить власть в стране в свои руки. Последние три века масонство вообще неизменно является популярной темой для бурных дискуссий в прессе, околонаучных и политических кругах. Масонов обвиняют в причастности к международным заговорам, исполнении зловещих обрядов, к которым не допускаются непосвященные, в разврате, создании разветвленной тайной организации, которая оплела своими сетями весь мир. Как же в действительности обстояли дела с тайными орденами во времена Павла Петровича?

Прежде всего хочется разграничить две главные «статьи обвинения»: масонство и Мальтийский орден – две абсолютно разные, если так можно выразиться, вещи, даже антагонистичные друг другу. Но к обеим идеям Павел I имел прямое отношение. Какое? Тут необходим небольшой экскурс в историю.

Масонские идеи в то время просто витали в воздухе. Надо сказать, что Орден вольных каменщиков пребывал после смерти Екатерины в состоянии напряженного ожидания того, как определится его дальнейшая судьба. Многое было поставлено на карту, решалось, быть ли масонству в принципе. Российское масонство, разгромленное Екатериной II, пребывало в добровольном молчании («силануме» по терминологии ордена), растерянности и бездействии. «Усердие к царственному ордену везде угасло, и священные его работы пришли в упадок», – говорилось в одном масонском издании.

Сухой, ясный и насмешливый ум Екатерины не позволял ей отнестись к масонству с доверием и сочувствием. Она изучила масонскую литературу и сочинила на братьев каменщиков три сатирические комедии. Впрочем, наступили дни, когда ей пришлось бороться с вредным, по ее мнению, сообществом иными средствами – арестами и ссылками. Расправа с Новиковым всем известна. Сами масоны объясняли эти кары тем, что следствием были установлены связи Новикова с цесаревичем Павлом в контексте планируемого свержения императрицы. Преступность этих связей в глазах Екатерины усугублялась также близостью Павла I к немецким дипломатическим кругам.

Какого-либо официального рескрипта о запрещении масонства в России в связи с делом Н. И. Новикова не последовало. Большая часть лож (шведские, розенкрейцеры), за исключением елагинских, к которым у Екатерины II было особое отношение, еще задолго до ареста Н. И. Новикова были вынуждены заявить о прекращении или приостановке своих работ. С прекращением в 1793 году по воле императрицы деятельности елагинских лож легальное масонство в России, можно сказать, исчезло вовсе. Однако в действительности масонские собрания в Петербурге прекратились только в 1794 году. В Москве же они продолжались еще дольше – вплоть до 1797 года. (По другим сведениям, собрания масонских лож в Петербурге также проходили не до 1794-го, а до 1797 года.)

Как всегда в таких случаях бывает, гонения только усугубили назревавший кризис русского масонства и открыли дорогу новым людям и идеям. В то же время тайный орден сохранил свои основные кадры и организацию, ложи были готовы к возобновлению масонской «царственной работы» и прежней деятельности.

В 1780-е годы Павел всерьез увлекся масонством. Как уже говориось, воспитателем Павла был известный масон Никита Иванович Панин. Суеверие и мистицизм великого князя и трезвое здравомыслие его окружения (Н. И. Панин, Н. В. Репнин, А. Б. Куракин, Г. П. Гагарин и др.) легко мирились с тогдашней практикой «вольных каменщиков». В ложах не было строгой идейной дисциплины. Суть дела заключалась в одном – в отрицании материализма, с одной стороны, и в соперничестве с христианской церковью – с другой. Очевидно, митрополит Платон сознательно или невольно уступил своего воспитанника Н. И. Панину. И. В. Лопухин даже восхвалял в стихах графа Панина за то, что он ввел Павла в общество «вольных каменщиков»:

  • О старец, братьям всем почтенный,
  • Коль славно, Панин, ты успел:
  • Своим премудрым ты советом
  • В храм дружбы сердце царско ввел…
  • Грядущий за твоим примером,
  • Блажен стократно он масон…

Панин давал читать наследнику сочинения, где доказывалось, что император должен блюсти благо народа как некий духовный вождь, что он должен быть посвященным, ибо он помазанник Божий. Не церковь должна руководить им, а он церковью. Эти идеи смешались в экзальтированной голове Павла с той детской верой в Промысел Божий, которую он усвоил с младенческих лет. И вот Павел стал мечтать об истинном самодержавии, которое осчастливит весь народ. К тому же при всем этом масоны пытались связать свое движение со средневековыми рыцарскими орденами, уделяли большое значение мистике и ритуалам, что не могло не отразиться на влюбленном в рыцарские идеалы Павле.

Павел, следуя примеру Петра III, весьма чтил Фридриха Великого, который покровительствовал масонам. Из Пруссии присылали масонские книги и рукописи. Их жадно читал цесаревич, считая, что познает истину. Павел с ужасом смотрел на свою коронованную мать, которая, по его представлениям, смеялась над святыней – божественностью царской власти. Нет, он, Павел, будет другим. Ему не приходило в голову, что братья масоны лишь до поры до времени терпят его суеверие; он не догадывался, что именно из масонских кругов выйдут в недалеком будущем те самые «якобинцы», которых он впоследствии будет считать врагами рода человеческого.

Многие масоны являлись сторонниками ограничения самодержавия. Они боролись против любого абсолютизма, но вполне допускали монархию им подконтрольную. Масоны возлагали в этом на Павла большие надежды. В московском издании «Магазин свободно-каменщической» были напечатаны следующие вирши, обращенные к Павлу:

  • С тобой да воцарятся
  • Блаженство, правда, мир,
  • Без страха да явятся
  • Пред троном нищ и сир;
  • Украшенной венцом,
  • Ты будешь всем отцом.

Император Павел, взойдя на трон, сначала продолжал благожелательно относиться к масонам, освободил арестованных («Невинность сам освобождает», – восторгался в благодарственной оде масон М. И. Невзоров), вернул сосланных, призвал на государственную службу И. В. Лопухина и И. П. Тургенева, сделал фельдмаршалом виднейшего розенкрейцера Н. В. Репнина, разрешил (с оговорками) деятельность лож и капитулов.

Пока не найдены несомненные архивные свидетельства о вступлении великого князя Павла Петровича в Орден вольных каменщиков, опять же точно не известно, был ли Павел масоном, но некоторые его поступки можно объяснить не иначе как «масонскими симпатиями» русского самодержца. В уникальной коллекции древностей, собранной псковским купцом Ф. М. Плюшкиным, имелись подлинные масонские знаки Павла I. Именно их мы видим на «масонском» портрете царя, опубликованном Т. О. Соколовской. Во всяком случае, к русским масонам он после коронации публично обратился как «брат». Очевиден огромный и вполне доброжелательный интерес будущего императора к масонству, его философии, эстетике и практической этике.

При Павле I русское масонство «проснулось» и преисполнилось надежд. Тайные чаяния ордена касались всех сфер русской действительности. Воспитанник Паниных Павел должен был стать деятелем, знаменующим собой новую историческую эпоху и воплощающим в реальность планы и чаяния «вольных каменщиков» России.

  • О Павел, Павел, ветвь Петрова,
  • Надежда наша, радость, свет,
  • Живи во счастьи много лет
  • Под сенью матерня покрова;
  • Живи и разумом блистай,
  • Люби усердную Россию.

По восшествии на престол Павла І масоны посвятили ему множество од, в соответствии с орденской символикой именовали его «солнцем наших дней», а павловское царствование – «возрождением». Главный поэт масонства М. М. Херасков шел дальше, он называл Павла I Соломоном и советовал новому царю:

  • Ты храмы Истине поставишь
  • И тамо Совесть водворишь;
  • Ты Истину любить заставишь,
  • Ее Ты любишь сам и чтишь!

Но надежды масонов на покровительство монарха и легализацию деятельности ордена не сбылись, хотя Херасков за свою оду получил чин тайного советника. Возрождения и обновления масонства при Павле не произошло, и стало ясно, что упадок идей вольных каменщиков – следствие не только политических репрессий и подозрительности Екатерины II или равнодушия ее сына, но и радикального и необратимого изменения исторической и культурной ситуации в Европе и России.

Это всем известное увлечение Павла I масонством и последующее разочарование и разрыв с «вольными каменщиками» стали причиной появления еще одной версии убийства императора. Конечно, убийцы и в этом случае назывались все те же, но изменились мотивы заговора и его цель. Теперь речь шла о масонском заговоре против российского самодержца. Ныне мы приводим аргументацию сторонников этой версии убийства Павла.

Масонство сделало стратегическую ставку на цесаревича в своей борьбе за власть с его умной и осторожной матерью, и в конце концов это погубило не только орден, но и самого императора. История не оправдала масонского оптимизма. «Надежды масонов, что Павел I будет послушным орудием масонства, не оправдались. Это-то и послужило впоследствии главной причиной его трагической гибели и клеветы на него при жизни и после его смерти», – пишет историк русского масонства Борис Башилов.

Можно определенно утверждать, что заговор и убийство Павла были организованы оппозиционной аристократией, а значит, и масонами. Ведь если не каждый дворянин был масоном, то 90–95 % масонов были дворянами, т. е. почти каждый масон был аристократом или дворянином. А им-то и принадлежит главная роль в убийстве Павла, жестоко обманувшего надежды масонов на то, что он будет послушным царем-марионеткой в их руках. Раньше всего план свержения Павла возник у племянника его воспитателя Н. И. Панина – у Никиты Петровича Панина. Панин планировал ввести регентство над «сумасшедшим» Павлом, причем регентом над «помешавшимся» отцом должен был быть воспитанный швейцарским масоном Лагарпом в соответствующем духе Александр. То есть дворянство и масоны не желали считаться с введенным Павлом I законом о престолонаследии и возвращались к утвердившейся после Петра практике возведения на престол государей, устраивающих дворянство. План регентства обсуждался Паниным в глубокой тайне, это, конечно же, был заговор.

Заговор Панина не удался, так как в 1800 году Н. П. Панин был удален Павлом из столицы. Но Панин только сделал вид, что устранился от участия в заговоре, и продолжал пользоваться влиянием среди заговорщиков. Это доказывает его присутствие во дворце в ночь убийства Павла.

После удаления Павлом Никиты Панина из Петербурга во главе заговора становится самое доверенное лицо Павла – граф Пален, а он носил официальный титул Великого магистра масонской ложи в России. Его совершенно не устраивало то, что Павел хотел создать антимасонское движение. И Павел действительно проникся другой идеей.

Он создал поразительный по глубине Мальтийский проект. Вот уж за что несправедливо упрекают Павла западники и патриоты. Западники говорят: куда же с суконным рылом – и на Мальту! А недалекие патриоты вопрошают: как же мог православный император Павел стать гроссмейстером ордена, признававшего первенство Папы Римского? Более того, до сих пор ходят феерические легенды о том, что мальтийские рыцари – это и есть масоны, и вот это как раз главное прегрешение императора Павла.

Мальтийский орден имеет славную историю. Из тех орденов, что официально известны до сих пор, он является самым древним. Возник он, по легенде самих мальтийцев, еще в VI веке нашей эры, и его основателем был святой Маврикий. Официальная же история гласит, что орден был создан в тысячном году и основателем его был аббат Проба. Основан орден был в Иерусалиме за столетие до захвата его крестоносцами в виде странноприимного дома (госпиталя) около собора Иоанна Крестителя (в нынешнем Иерусалиме) и был призван помогать всем, кто направлялся в паломничество на Святую землю. Отсюда и официальное название этого ордена – Суверенный рыцарский орден госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского Родоса и Мальты.

Однако не все было просто в тысячелетней истории ордена. После того как госпитальеры ушли со Святой земли, завоеванной мусульманами, они обосновались на острове Родос. Но в середине XVI века они проиграли битву за этот остров Сулейману Великолепному. Шестьсот рыцарей-мальтийцев (тогда еще госпитальеров) и три тысячи солдат этого ордена выдержали трехмесячную осаду шестидесятитысячной армии Сулеймана Великолепного. При подписании почетной капитуляции Сулейман выделил им пятьдесят кораблей, на которые они погрузили всех своих рыцарей, солдат, имущество, а также жителей Родоса, которые захотели уйти с ними. Госпитальеры ушли с Родоса и долго скитались по Европе. В конце концов испанский король (в то время император Священной Римской империи) Карл подарил им три острова: Камину, Гоцци и Мальту. С этого момента они стали называться Мальтийским орденом, но до сих пор в их названии есть слова «рыцари Родоса и Мальты».

Кроме того, что мальтийцы имели порядка девятнадцати тысяч своих комтурств – маленьких и больших замков, хозяйств, деревень по всей территории Европы, они снабжали, обували, одевали, поставляли ордену деньги. На эти деньги мальтийцы делали самое главное, за что отвечали. Даже на печати Великого магистра ордена изображен больной, лежащий на кровати. Они отвечали за лекарское дело, т. е. строили госпитали, родильные дома, лепрозории, инфекционные больницы. Им также подчинялся орден Святого Лазаря (отсюда мы знаем слово «лазареты»). Получилась некая наднациональная структура, хотя и границ в нашем понимании этого слова в средневековой Европе не было.

Везде, где бы ни появлялись рыцари с белым восьмиконечным крестом на груди, а позже на плаще (это знаменитый мальтийский крест), они основывали госпитали. И надо отдать им должное – это были лучшие госпитали в мире. Но не только этим славились мальтийские рыцари. Они были великолепными моряками, воевали с морскими пиратами – корсарами, имели лучшую морскую академию.

По просьбе императрицы Екатерины II российский военный флот был организован именно мальтийскими рыцарями. Самые точные морские карты также были составлены рыцарями, и адмирал Федор Ушаков неоднократно ими пользовался во время своих сражений с турками на Черном море. Орден учреждал публичные школы и библиотеки, построил знаменитый Мальтийский колледж, получивший статус университета.

Но в 1798 году рыцари были изгнаны Наполеоном с Мальты, и туда они больше не вернулись, но нашли приют в России. Наполеон, для того чтобы захватить Мальту и уничтожить Мальтийский орден, даже разорвал отношения с Россией. А ведь у него были далеко идущие планы: он хотел вместе с Павлом пойти на Индию, и русский император уже направил целый экспедиционный казачий корпус для поддержки Наполеона, который должен был подготовить пути следования армии французского императора в Индию.

Стоит отметить, что Мальтийский орден в целях самосохранения сознательно искал покровительства России и императора Павла. За год до этого была подписана конвенция между суверенным Мальтийским орденом в лице его Великого магистра Фердинанда де Гомпеша и императором Павлом I. Согласно этому международному акту, в России учреждалось Великое российское приорство, причем с 1798 года поднимался вопрос о создании двух приорств – католического и православного, но, к сожалению, Павел не успел решить этот вопрос и сегодня в Мальтийском ордене нет Православного приората.

Итак, сначала император Павел I стал протектором ордена, а затем был провозглашен его Великим магистром – 72-м по счету. Но провозглашение главой католического ордена женатого, да к тому же некатолика, было нарушением конституции и кодекса ордена и поэтому являлось незаконным и не было признано Римским Папой, а это являлось необходимым условием легитимности. И хотя Павла I признали в этом качестве и многие рыцари, и ряд правительств Западной Европы, все же его следует считать Великим магистром не де-юре, а де-факто.

Принятие православным Павлом титула главы католического Мальтийского ордена сделано было не только по политическим соображениям. Это была попытка воскресить в рамках ордена древнее византийское Братство святого Иоанна Предтечи, из которого и вышли когда-то иерусалимские госпитальеры. 12 октября 1799 года в Гатчину торжественно были принесены святыни ордена: десница святого Иоанна Крестителя, частица Креста Господня и Филермская икона Божьей Матери (всеми этими сокровищами Россия владела вплоть до 1917 года).

Тем не менее, несмотря на юридические неувязки, орден, его православная ветвь существовали в России и после трагической гибели императора, а белый эмалевый Мальтийский крест входил в наградную систему Российской империи. В 1803 году 73-м Великим магистром был избран Жан Батист Томмази, который перевел орден из Петербурга в Мессину – там располагалась новая штаб-квартира ордена, а российские приорства были запрещены императором Александром I в 1810–1817 годах. С 1834 года штаб-квартира суверенного Мальтийского ордена находится в Риме. На Мальту орден так и не вернулся.

Но вернемся в век XVIII. Итак, Павел стал Великим магистром ордена и вступил в войну против Наполеона. Но чем мальтийцы так не угодили Наполеону? Дело в том, что Павел I принял к себе мальтийцев с одной, единственной целью, и об этом было написано в его меморандуме. Он собирался на базе Мальтийского ордена создать надрелигиозный и наднациональный фронт против масонства и революционного движения в Европе, лозунгом которого стал бы лозунг масонов «Свобода, равенство, братство». Но, как мы знаем, этот опыт не удался.

Куда государь Павел I вел Россию

Павел I правил 4 года, 4 месяца и 4 дня. Это царствование российские историки оценивают по-разному. К примеру, Н. М. Карамзин в написанной по горячим следам «Записке о древней и новой России» (1811 год) писал: «Заговоры да устрашают государей для спокойствия народов!» По его мнению, из деспотизма невозможно извлечь никаких полезных уроков‚ его можно только свергнуть или достойно переносить. К концу XIX века такая точка зрения уже казалась примитивной. В. О. Ключевский писал‚ что «царствование Павла было временем‚ когда была заявлена новая программа деятельности». «Хотя, – тут же оговорился он, – пункты этой программы не только не были осуществлены‚ но и постепенно даже исчезли из нее. Гораздо серьезнее и последовательнее начала осуществляться эта программа преемниками Павла». Н. К. Шильдер‚ первый историк царствования Павла‚ согласился‚ что антиекатерининская государственно-политическая направленность «продолжала существовать» всю первую половину XIX века и «преемственность павловских преданий во многом уцелела». Он возложил на эти «предания» вину и за военные поселения‚ и за 14 декабря‚ и «рыцарскую внешнюю политику»‚ и за поражение России в Крымской войне. Той же точки зрения‚ видимо‚ придерживались и исторический публицист Казимир Валишевский, и известный русский писатель Дмитрий Мережковский. Лишь автор, изданный мизерным тиражом в годы Первой мировой войны, М. В. Клочков – единственный‚ кто возражает против этих упреков‚ утверждая, что именно при Павле началась военная реформа‚ подготовившая армию к войне 1812 года‚ были предприняты первые шаги в ограничении крепостного права‚ а также заложены основы законодательного корпуса Российской империи.

В 1916 году в околоцерковных кругах даже была попытка добиться канонизации «невинно убиенного» императора. По крайней мере, его могила в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга считалась среди простого народа чудотворной и была постоянно усыпана свежими цветами. В соборе даже существовала специальная книга, куда записывались чудеса, произошедшие по молитвам у этой могилы.

Леволиберальные‚ а следом за ними и советские историки были склонны приуменьшать значение Павловского царствования в истории России. Они, безусловно, не испытывали никакого пиетета к Екатерине II‚ однако рассматривали Павла лишь как частный случай особо жестокого проявления абсолютизма (в чем заключалась «особая жестокость», обычно умалчивалось)‚ в корне не отличавшегося ни от предшественников‚ ни от наследников. Только в середине 1980-х годов Н. Я. Эйдельман попытался понять социальный смысл павловской консервативно-реформаторской утопии. Этому автору принадлежит и заслуга реабилитации имени Павла в глазах интеллигенции.

Вышедшие за последние 10–15 лет книги в основном суммируют все высказанные точки зрения, не делая особенно глубоких и новых выводов. Видимо‚ окончательное суждение о том‚ кем же именно был император Павел Петрович, а также насколько реальна была его политическая программа и какое место она занимает в последующей российской истории, еще предстоит вынести.

Павел Петрович был не только дальновидным или, напротив, неудачливым государственным деятелем. Он был прежде всего человеком очень трагической судьбы. Еще в 1776 году он написал в письме: «Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиною тому небрежность и личные виды. Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое». Но окружавшие его люди‚ как правило‚ даже не пытались понять причин его поведения. Что же касается посмертной репутации‚ то до недавнего времени она была самой ужасной после Ивана Грозного. Конечно‚ проще назвать человека сумасшедшим или злодеем, чтобы объяснить нелогичные, с нашей точки зрения, поступки этого человека. Однако это вряд ли будет справедливым.

Поэт Владислав Ходасевич писал о непонятом и странном императоре: «Когда русское общество говорит‚ что смерть Павла была расплатой за его притеснения‚ оно забывает‚ что он теснил тех‚ кто раскинулся слишком широко‚ тех сильных и многоправных‚ кто должен быть стеснен и обуздан ради бесправных и слабых. Может быть‚ это и была историческая ошибка его. Но какая в ней моральная высота! Он любил справедливость – мы к нему несправедливы. Он был рыцарем – убит из-за угла. Ругаем из-за угла…»

Александр I: монарх или монах?

По признанию многих историков, наивысший подъем Российского государства приходится на первую четверть XIX века. Прежде всего это связано с исторической победой русского народа в Отечественной войне 1812 года. Все страны Европы приветствовали страну-победительницу. Правителем же огромной империи в то время был царь Александр I.

Это одна из самых загадочных фигур в русской истории. Вероятно, ни о ком из государей не высказывали столько противоречивых суждений соотечественники и иностранцы, современники и нынешние исследователи. Для многих он так и остался «неразгаданным сфинксом». Самое же загадочное началось после его смерти…

Жизнь до смерти

Старший сын императора Павла Петровича и Марии Федоровны – будущий император Александр І – родился 12 декабря 1777 года. Это было радостное событие – прямое престолонаследие обеспечивалось надолго, и тревожившие Россию смуты должны были прекратиться. Свидетелями при крещении были австрийский император Иосиф II и прусский король Фридрих II.

Екатерина II была счастлива и, как многие бабушки, всю силу материнского чувства отдала любимому внуку-первенцу. Но наследник престола оказался в ужасной атмосфере сложных родственных отношений, которая сложилась между императрицей и опальными родителями, жившими в солдатско-прусской обстановке Гатчинского двора. Рождение Александра не принесло мира в царскую семью, а, напротив, увеличило противостояние между бабушкой-императрицей, с одной стороны, сыном и невесткой – с другой. Екатерина решила сама воспитывать внука. Через полтора года (в апреле 1779 года) у Павла Петровича и Марии Федоровны родился второй сын – Константин, постоянный товарищ и друг Александра – с ним вместе он рос и воспитывался. Позже, в 1825 году, появился на свет Николай, который и станет преемником старшего брата на посту императора, поскольку Константин будет вынужден отказаться от престола из-за не подобающей его положению женитьбы.

В дело воспитания внуков Екатерина вложила много любви и ума: написала для них «Бабушкину азбуку», «Записки, касающиеся русской истории», рассказы-притчи о Февее, Хлое и др. Позже она привлекла к этому делу лучшие научные и педагогические силы тогдашней России: академиков Петра Симона Палласа, который учил Александра и Константина географии, зоологии и биологии, Франца Ульриха Теодора Эпинуса, преподававшего математику и физику. Труды этих ученых составили два томика карманной, так называемой «Александро-Константиновской» библиотеки.

Александр I. 1801 г.

Говорить и писать об Александре стало потребностью и удовольствием Екатерины. Судя по ее письмам, Александр был исключительным, прямо-таки гениальным ребенком: на четвертом году он уже читает, пишет, рисует; за полчаса узнает по глобусу от бабушки столько, сколько учитель Екатерины сумел преподать ей самой за несколько лет; умеет говорить по-немецки, по-французски и по-английски; на пятом году обнаруживает удивительную склонность к чтению; на седьмом – с успехом разыгрывает сцены из екатерининской же комедии «Обманщик». Поскольку в своем родном сыне Екатерина не видела достойного продолжателя ее дел, она спешила с образованием внука, ей не терпелось видеть его взрослым и развитым.

Почти с самого начала Александр получал не по годам много пищи для ума. Впечатлительный ребенок улавливал желания бабки и старался соответствовать ее повышенным требованиям. Письма семилетнего Александра к Екатерине, написанные им то на неграмотном русском, то на хорошем французском языке, показывают его совсем недетскую, какую-то угодливую натуру: он всегда «целует ручки и ножки бабушки»; умеет шепнуть, кому следует, что «высшее его желание как можно больше походить на бабушку». И это не удивительно: Александр достаточно рано заметил противостояние между бабкой и отцом и должен был угождать и одной, и другому. Физическим его развитием сначала занималась англичанка-няня Гесслер, которая привила ему много здоровых английских привычек, закалила его тело и между делом обучила английскому языку.

Когда внукам исполнилось шесть и пять лет, Екатерина поручила воспитание Александра и Константина Н. И. Салтыкову – дворцовому угоднику и льстецу, который был своеобразным буфером между петербургским и гатчинским дворами. Наставником христианского закона, как тогда выражались, был приставлен А. А. Самборский, женатый на англичанке, всегда напыщенный и щеголеватый. В 1786 году учителем Александра стал швейцарец Лагарп, республиканец по взглядам, носитель «отвлеченных» идей XVIII века.

Оказавшись волею судьбы между обожающей его императрицей и раздражительным, суровым отцом, Александр нашел во Фредерике Сезаре де Лагарпе настоящего воспитателя и друга. Приверженец идей Просвещения Лагарп вылепил из мягкого юноши того Александра, которого позже узнала Российская империя. Он попытался взрастить в царевиче чувство справедливости и уважение к человеческому достоинству. Либеральные теории Лагарпа, хотя и далекие от понимания российской действительности, были неплохим противоядием при дворе Павла, не выносившего противоречий, преследовавшего всех пытавшихся «умничать», и стареющей Екатерины.

Так же, как и другие представители его поколения, принадлежавшие к верхам русского общества и к богатому дворянству, Александр был воспитан на французской литературе, науке, искусстве. Все окружавшие его люди владели французской речью лучше, чем своей родной, в переписке, даже официальной, нередко прибегали к французскому языку. Даже на Бородинском поле они говорили между собою по-французски, хотя и не становились от этого менее патриотами.

Республиканские идеи Лагарпа были восприняты Александром скорее как заветы любимого учителя, к тому же поданы они ему были в несколько подслащенном риторическом стиле. Десятилетним ребенком он уже читал Плутарха, «Илиаду», восторгался римским сенатом, негодовал, когда видел этот сенат у ног Цезаря. Правда, из своей юности Александр вынес и идеи другого порядка. Постоянные нашептывания бабки о его грядущей славе, сравнения его с Александром Великим не прошли бесследно.

Едва Александру стукнуло тринадцать лет, Екатерина стала подыскивать ему невесту и остановила свой выбор на принцессах Луизе-Марии-Августе и сестре ее Фредерике, дочерях наследного принца Баден-Баденского Карла-Людвига. Осенью 1792 года принцессы прибыли в Петербург, и, к большому удовольствию Екатерины, визит оказался удачен. На Рождество Александр под секретом сообщил принцессе Луизе, что скоро сделает ей предложение. 28 сентября 1793 года состоялось бракосочетание Александра. Невеста, как и положено, перешла в православие и получила при крещении имя Елизавета Алексеевна. Молодому супругу шел шестнадцатый год, супруге – пятнадцатый.

Период увлечения молодой женой у Александра длился недолго, и вскоре он почти забыл о ней. Их союз оказался не слишком счастливым: две дочери умерли в детстве (Мария в течение года, а Елизавета – в двухлетнем возрасте). Правда, внешне жизнь молодых протекала ярко и весело.

В январе 1795 года Лагарп покинул Россию (через три года он станет членом Директории Гельветической республики[6]). К тому моменту отец привлек старшего сына к военным занятиям, назначив его командовать гатчинскими частями. Из Гатчины Александр вынес увлечение фронтовыми учениями, военной выправкой, муштрой, военными парадами. Это было единственное увлечение в жизни, которому он никогда не изменял и которое он передал своему преемнику. С тех пор вахт-парад, или же развод, по словам историков, приобрел значение «важного государственного дела» и стал на многие годы непременным ежедневным занятием русских императоров.

В это время Александр переживал тяжелый душевный кризис: Екатерина не скрывала своего намерения оставить ему престол, обойдя Павла. Незадолго до смерти императрица объяснила Александру всю необходимость лишить престола его отца. Внук письмом выразил свою глубокую признательность бабушке за дарованные ему милости, то есть, по сути дела, согласился на устранение Павла от престола. При этом, дав 24 сентября 1796 года Екатерине согласие принять престол, Александр в то же время дал присягу и Павлу, что признает его законным императором. Ему настолько не хотелось принимать на себя тяжесть короны, что он даже намеревался скрыться в Америке в случае, если бы его заставили занять престол.

Во всем этом виден главный недостаток характера Александра к тому моменту, когда императрица Екатерина Великая покинула этот мир, – отсутствие воли. Как и все слабовольные люди, он скрывал свои истинные мысли и чувства, притворялся, старался казаться другим, чем был на самом деле; сначала он боялся обнажить себя перед тем, кто сильнее его, а позже – и перед прочими окружающими. Сравнительно недолгая, но бурная жизнь рядом с близкими родными – бабушкой Екатериной II и отцом Павлом I – научила Александра многому. Он познал коварство, подлость, подкуп, измену, лесть – то, что так пагубно влияет на характер формирующейся личности. Окружающим часто приходилось угадывать его истинные убеждения и настроения. При дворе императрицы это – беззаботный, веселый кавалер; играет в карты, слушает оперы, концерты, иногда музицирует сам, переводит Шеридана. В Павловске и Гатчине – офицер, затянутый в прусскую форму, муштрующий своих солдат, спокойно слушающий брань Аракчеева. В беседах с молодыми друзьями – вольтерианец, либерал, поклонник принципов революции, критик Екатерины и ее системы, отрицающий какие-либо права рождения. У себя дома – довольно шумный барин, иногда бранящийся с женой, часто с домашними, забавляющийся грубыми шутками.

Смерть Екатерины кардинальным образом изменила положение вещей. Елизавета Алексеевна очень скоро обратила внимание на неприятные черты нового режима и острее мужа почувствовала весь ужас создавшегося положения: она увидела себя под суровым контролем, веселые званые вечера сменились скучными семейными прогулками и томительным пребыванием во дворце. Уже в письме от 7 августа 1797 года Елизавета выражает надежду на то, что произойдет что-нибудь особенное, и уверенность, что для успеха не хватает только решительного лица; в этом письме Павел прямо назван «тираном».

Приблизительно в то же время Александр написал Лагарпу письмо, из которого ясно, что происходившие вокруг изменения в государственных делах привели его к тем же выводам, которые сделала его супруга. «Мое отечество, – писал он, – находится в положении, не поддающемся описанию… Вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев». Александр мечтает произвести в России революцию с помощью власти, которая перестанет существовать, как только конституция будет принята и страна выберет своих представителей.

В царствование Павла Александр занимал много разных должностей, но большей частью номинально. Сам он характеризовал свое положение как «исполнение обязанностей унтер-офицера».

Уже в 1799 году в среде дворянской верхушки возникала идея ввести регентство, передав верховную власть Александру. Ему же, по-видимому, предполагалось поручить и осуществление задуманного. Неудача этого проекта (возможно, все из-за той же нерешительности Александра) привела к составлению другого, более радикального. На этот раз во главе движения стал умный, энергичный и решительный граф Пален. Александр опять дал свое согласие, поскольку кроме государственных и общественных мотивов у него теперь были еще и личные причины: в последние годы жизни недоверчивость и подозрительность Павла все усиливались, обращаясь даже на членов его собственной семьи. В феврале 1801 года Павел выписал из Германии 13-летнего принца Вюртембергского Евгения, племянника императрицы Марии Федоровны, и рассказал барону И. И. Дибичу о своем намерении усыновить этого принца. Сыну же он напомнил историю царя Петра I и царевича Алексея Петровича. Не доверяя старшим детям, Павел незадолго до своей смерти вторично привел к присяге и Александра и Константина. Поэтому Александр, зная о готовящемся государственном перевороте, целью которого было устранение Павла, ничего не предпринимал. Более того, заговорщики посвятили Александра в свои планы, но так как он не желал смерти отца, участники заговора дали ему клятву сохранить Павлу жизнь.

Петербург. 1800-е годы. Худ. Б. Патерсен

11 марта 1801 года заговорщики попытались осуществить давно задуманный план. Ночью они (в основном гвардейские офицеры) ворвались в покои Павла в только что выстроенном Михайловском дворце и потребовали у него отречения от престола. Когда же император попытался сопротивляться и даже ударил кого-то из них, один из мятежников стал душить его своим шарфом, а другой ударил в висок массивной табакеркой. Император был убит, народу же объявили, что Павел скончался от апоплексического удара.

Убийство отца потрясло Александра и осталось навсегда тяжелым грузом на его совести, омрачив все его царствование. Он чувствовал себя виновным в том, что уклонился от активной роли, предоставил другим выполнение плана, вследствие чего «государственное дело» превратилось в «ночное убийство». Александр не мог не сознавать, что его более решительное и активное поведение спасло бы отца. До сих пор почти все за него решали и делали другие: одни писали конституцию, другие занимались подготовкой вверенных ему отцом войск. Теперь же при его молчаливом потакании была решена судьба его отца…

Приближенные пребывали в восторге, народ, узнав о смене власти, ликовал. Но эта шумная радость оскорбляла сыновние чувства Александра, он искал опоры вокруг себя и не находил. Ближе всех к нему была Елизавета Алексеевна; в тяжелые дни она стала его верным и преданным другом, но по своему характеру сторонилась дел и никогда не пользовалась влиянием ни при дворе, ни у народа. Отношения с матерью у Александра сложились сложные и тягостные. Во главе правительства стояли лица, само присутствие которых было ему неприятно. Самый талантливый среди них – граф Пален – смотрел на молодого государя как на юнца, нуждающегося в опеке. Поэтому после переворота Александру стал ближе непричастный к нему Аракчеев, в верности которого покойному императору сомнений не было. Этот суровый и мрачный временщик станет главным помощником Александра в течение всей второй половины его царствования, в его руках постепенно сосредоточится все гражданское и военное управление, тогда как сам государь все более будет отходить от дел внутреннего управления, занимаясь преимущественно делами международной политики. Но сначала молодой император постарался удалить из Петербурга лиц, причастных к убийству отца, предоставил матери некоторый круг дел, окружил ее сыновним почтением.

Александр попытался взять власть в свои руки. Еще раньше он сформулировал для себя основные направления преобразований, которые, по его мнению, должны были привести Россию к благоденствию. Прежде всего он собирался заняться изменением структуры правительства и законодательством.

Такое понятие, как «законность», в России давно потеряло свой смысл. Даже в смене верховной власти после смерти Петра Великого часто лежало прямое нарушение законного порядка (примеры: воцарения на престоле Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины II происходили с помощью переворотов, а то и убийств). Два пункта – устранение произвола управления и упразднение крепостного права – вернули бы верховной власти, по мнению Александра, ее прежнее положение. У него были единомышленники – такие же молодые либералы, как и он. Одни из них возлагали надежды на преобразование Сената, предлагали сделать из него «политический» орган; другие шли дальше, проектируя и реформу Сената, и собрание депутатов; третьи мечтали об усилении в России аристократии как орудия для ограничения самодержавия; четвертые же толковали о «разных конституциях».

Александр вступил на престол, будучи полон возвышенных и доброжелательных устремлений, которые должны были дать свободу и благоденствие управляемому народу. Однако он четко не представлял себе, как же это сделать. Эти свобода и благоденствие, как ему казалось, должны были водвориться сразу, сами собой, без труда и препятствий, каким-то волшебным «вдруг». Вокруг государя образовался тесный кружок советчиков (В. П. Кочубей, П. А. Строганов, Н. Н. Новосильцев, А. А. Чарторыйский). Эти друзья-советчики принадлежали к высшему обществу, были образованными, воспитанными на просветительской литературе XVIII века выразителями аристократических тенденций. Все они были честными людьми, не стремившимися ни к каким личным выгодам, воодушевленные желанием работать на благо родины. Но при этом у них были и недостатки, и весьма существенные – слабое знакомство с бытом и прошлым России, нехватка деловитости, неумение разобраться в деталях. Сотрудничество Александра с этими людьми было непродолжительным – всего около пяти лет. Они смотрели на государя немного свысока, находили его неопытным, мягким и ленивым; им казалось, что, учитывая мягкость характера, его нужно подчинить, не теряя времени, пока другие не опередили их. Когда же отношение Александра ко всем этим попыткам расширить власть кружка изменилось, его недавние друзья стали отзываться о нем совсем иначе: «Александр – это совокупность слабости, неверности, несправедливости, страха и неразумия». А между тем, принимая на себя задачу полного переустройства России, они, безусловно, брали на себя груз, который был выше их сил и возможностей. Они разбрасывались и обсуждали в неофициальном комитете все подряд: и внешнюю политику, и реформу Сената, и учреждение института министерств и Кабинета министров, и крепостное право, и права дворянства, и систему народного просвещения. Члены неофициального комитета один за другим удалились от императора. Их места занял один человек – М. М. Сперанский[7].

Надо сказать, что в оценке характера молодого императора его советники отчасти были правы. Вступивший на престол в 24-летнем возрасте Александр перенял от бабушки не только навыки управления государством, но и тягу к роскоши, от деда к нему перешло увлечение военными делами, от отца – скрытность. Император любил пофилософствовать, порассуждать, помечтать. Его фразы всегда были звонкими, но, к сожалению, зачастую пустыми. Александр говорил: «Даровать России свободу и предохранить ее от поползновений, деспотизма и тирании – вот мое единственное желание». Скорее всего, именно так он и думал, по крайней мере, в начале своего правления. И даже кое-что успел сделать. И, должно быть, с бессилием наблюдал, как большинство его деяний дают ничтожный результат.

Однако надо признать, что хотя положение Александра в начале правления было не из легких, тем не менее, он сумел удержаться на престоле и проявил немало такта, ловкости и лукавства в отношениях с окружавшими его людьми. А. С. Пушкин заметил в своих записках, что император «был окружен убийцами своего отца» и «должен был терпеть их и прощать им». И в указах, и в частных беседах Александр выражал основное правило, которым он собирался руководствоваться: «на место личного произвола деятельно водворять строгую законность». Император не раз указывал на главный недостаток, которым страдал русский государственный строй; этот недостаток он называл «произволом нашего правления».

Для устранения этого недостатка Александр хотел ввести коренные, то есть основные, законы, которых в России до тех пор практически не было. Разумеется, при первых же попытках он встретил упорное сопротивление. Не умея преодолевать трудности, Александр начинал досадовать на людей и на жизнь, приходил в уныние. Непривычка к труду и борьбе развила в нем наклонность преждевременно опускать руки, слишком скоро утомляться; едва начав дело, он уже тяготился им, уставал раньше, чем принимался за работу.

И все же, несмотря на все свои недостатки, Александр I попытался перестроить, как он выражался, «безобразное здание Российской империи». В 1801 году один за другим он издал ряд указов, отменявших стесняющие, реакционные и карательные меры Павла. Было восстановлено действие жалованных грамот дворянству и городам, возвращены на службу все уволенные без суда чиновники и офицеры (число которых превышало 10 тысяч), освобождены из тюрем и возвращены из ссылок все арестованные и сосланные Тайной экспедицией, а сама Тайная экспедиция была упразднена, ибо, как гласил царский указ, «в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона». Было запрещено – «под страхом неминуемого и строгого наказания» – применение пытки («чтобы наконец самое название пытки, стыд и укоризну человечеству приносящее, изглажено было навсегда из памяти народной»). Разрешено было открыть частные типографии; отменено запрещение ввоза иностранных книг из-за границы и разрешен свободный выезд русских подданных за границу. Кроме этого, Александр своим указом учредил институт приходских училищ, финансировавшихся из местных бюджетов. К сожалению, как и многое другое, эти меры не получили широкого развития. К 1805 году в Российской империи (не считая Польши и Литвы) было открыто всего шесть университетов, 42 гимназии и 405 уездных училищ.

Несмотря на эти, казалось бы, положительные изменения, многое встречало недовольство и сопротивление, причем как дворянства, так и простого народа.

Перестройка государственного порядка на правовых уравнительных началах требовала подъема образовательного уровня народа, а между тем осторожное, частичное ведение этой перестройки вызывало двойное недовольство в обществе: одни были недовольны тем, что разрушается старый быт; другие – что слишком медленно вводится новое. Поэтому Александру и его единомышленникам и соратникам казалось, что необходимо руководить общественным мнением, сдерживать его попытки уйти в сторону, направлять, воспитывать умы.

Екатерина II оставила незавершенной систему центрального управления. Организовав сложный и стройный порядок местной администрации и суда, она не создала правильных центральных учреждений с точно распределенными ведомствами. Внук продолжил работу бабки, но возведенная им вершина правительственного здания не соответствовала своему фундаменту ни по духу, ни по форме.

Собиравшийся по личному указанию императрицы Екатерины Государственный совет 30 марта 1801 года был заменен постоянным учреждением, которое получило название Непременного совета, для рассмотрения и обсуждения государственных дел и постановлений. Непременный совет был организован на скорую руку, состоял из 12 высших сановников без разделения на департаменты.

Затем была изменена система петровских коллегий, уже при Екатерине утративших свой первоначальный характер. Манифестом 8 сентября 1802 года они были преобразованы в восемь министерств: министерство иностранных дел, военно-сухопутных сил, морских сил, внутренних дел, финансов, юстиции, коммерции и народного просвещения с Комитетом для обсуждения дел, требующих общих соображений. Прежние коллегии были подчинены министерствам или вошли в новые министерства в роли департаментов. Главным отличием новых органов центрального управления была их единоличная власть: каждое ведомство управлялось министром вместо прежнего коллегиального присутствия, каждый министр был подотчетен Сенату.

Был затронут щекотливый вопрос о крепостном праве. Изначально правительство давало понять, что собирается упразднять это право. Так, в правительственных периодических изданиях запретили печатать объявления о продаже крестьян без земли. Однако серьезные меры для улучшения положения крепостных крестьян были предприняты в эти годы только в Прибалтийском крае. «Положениями», изданными для крестьян Лифляндской и Эстляндской губерний в 1804-м и 1805 годах, продажа крестьян без земли была запрещена. Крестьянам предоставлялись гражданские права, они становились наследственными владельцами своих участков, вводились крестьянское самоуправление и крестьянские суды, размеры повинностей и платежей в пользу господ должны были определяться особыми комиссиями.

Вскоре выяснилось, что условия реформы не соответствовали интересам российских крестьян, ибо вся земля по-прежнему оставалась в собственности помещиков. «Учреждение» для эстляндских крестьян, изданное в 1816 году, гласило, что «эстляндское рыцарство, отрекаясь от всех доселе принадлежащих ему крепостных наследственных прав на крестьян, предоставляет себе токмо право собственности на земли». И это «токмо» сводило все усилия едва ли не к нулю. Крестьяне, став лично свободными, но не получив никаких земельных наделов, вновь попадали в полную экономическую зависимость от помещиков и должны были превратиться или в арендаторов помещичьей земли, или в батраков в помещичьих хозяйствах. На таких же условиях были «освобождены» крестьяне Курляндской и Лифляндской губерний.

Кроме того, череда войн и внутренних реформ выводила из равновесия государственное хозяйство, расстраивала финансы, заставляла напрягать платежные силы народа, снижала народное благосостояние.

Один из исследователей этого периода, историк Борис Зайцев пришел к выводу, что российской, точнее русской, политики в царствование императора Александра I, можно сказать, не существовало. Была политика европейская, была политика Священного союза. И была «русская политика» иностранных кабинетов, использующих для своих корыстных целей Россию и ее императора через посредничество доверенных лиц, имеющих на российского государя неограниченное влияние (вроде Поццо ди Борго и Мишо де Боретура – двух удивительных генерал-адъютантов, заправлявших русской политикой, но за длительное свое генерал-адъютантство так и не выучивших ни одного русского слова).

Политику александровского правления, согласно Борису Зайцеву, можно разделить на четыре фазы.

Первая – эпоха преимущественно английского влияния. Молодой государь не прочь помечтать в кругу близких друзей о «прожектах конституции российской». При этом Англия – идеал и покровительница всякого либерализма. Во главе английского правительства стоит Питт-младший – смертельный враг Франции вообще и Бонапарта в частности. Он озвучивает прекрасную идею освобождения Европы от тирании Наполеона (финансовую сторону Англия берет на себя). Результат – война с Францией, вторая французская война… Английской крови, правда, пролито немного, зато русская льется рекой при Аустерлице и Пултуске, Эйлау и Фридланде. Наполеону удалось разбить русских при Фридланде, и русская армия, оставив Пруссию, отступила на правый берег Немана. Александр был вынужден склониться к миру; летом 1807 года состоялось знаменитое свидание Наполеона с Александром на Немане, два великих актера политической сцены очень искусно разыграли свои роли.

Тильзит, следующий за Фридландом, открывает вторую эпоху в правлении императора Александра – эпоху французского влияния. Гений Наполеона производит глубокое впечатление на него. Тильзитский банкет, Георгиевские кресты на груди французских гренадеров… Эрфуртское свидание Императора Запада с Императором Востока… У Российской империи развязаны руки на Дунае, где она ведет войну с Турцией. Наполеон же получает свободу действий в Испании. Россия безоглядно присоединяется к континентальной системе, не обдумав всех последствий этого шага.

Однако, несмотря на все внешнеполитические успехи, после Тильзита в русском обществе проявлялись недовольство и ропот. Тильзитский договор и союз с Наполеоном считались унизительными для России; континентальная система подрывала внешнюю торговлю и причинила значительные убытки помещикам, отпускавшим продукты сельского хозяйства за границу; с другой стороны, цены заграничных («колониальных») товаров (например, сахара) чрезвычайно поднялись. Большие расходы на военные нужды вызывали постоянные дефициты в государственном бюджете, усиленный выпуск бумажных денег привел к быстрому падению их стоимости и в результате – общему росту цен.

Наполеон отправляется в Испанию. Прусское влияние начинает вытеснять французское. Главы прусской экономики и финансов Штейн и Пфуль (второй когда-то преподавал Александру науку стратегию) искусно повели дело, расписав русскому императору все величие подвига «спасения царей и их народов». Одновременно их сообщники стравливали Россию и Францию. Наполеон, продолжая распоряжаться в Европе как полновластный хозяин, между прочим выгнал родственника императора Александра, герцога Ольденбургского, из его владений за недостаточно строгое соблюдение континентальной системы. Александр воспринял это как личное оскорбление и заявил протест действиям Наполеона. Между тем сама Россия с 1810 года фактически уже не соблюдала континентальной системы, ибо судам «под нейтральным флагом» было разрешено приходить в русские порты, а под ним могли ввозиться и английские товары. Александр требовал от Наполеона прямого обязательства, что он не будет стремиться к восстановлению польского королевства, но Наполеон отказался дать такое обязательство. Весной 1812 года Александр потребовал вывода французских войск из Пруссии и герцогства Варшавского; Наполеон признал это требование для себя оскорбительным.

Отношения между «эрфуртскими союзниками» окончательно испортились, и пустячного повода оказалось достаточно для вовлечения Наполеона и Александра в жестокую трехлетнюю войну, обескровившую и разорившую их страны – но оказавшуюся до чрезвычайности прибыльной для Германии вообще и для Пруссии в частности.

После уничтожения «великой армии» Александр взял на себя задачу освобождения Европы от ига Наполеона и двинул свои войска в Германию. Пруссия, а потом и Австрия примкнули к нему и начали общими силами (в союзе с Англией) борьбу против французов. В октябре 1813 года в трехдневной «битве народов» под Лейпцигом союзники одержали решительную победу над Наполеоном, и 1 января 1814 года русские войска перешли французскую границу. В марте 1814 года союзные войска вступили в Париж; Наполеон постановлением французского сената был лишен престола, и королевский престол Франции занял Людовик XVIII (брат казненного революцией Людовика XVI). В мае 1814 года союзники заключили с Францией мир, по которому Франция отказалась от своих завоеваний в Европе и возвратилась к границам 1792 года. Наполеон получил во владение остров Эльбу, ему сохранили титул императора. Европейские государи и дипломаты съехались на конгресс в Вену для обсуждения и устройства европейских дел после ликвидации наполеоновских завоеваний. В 1815 году, когда заседания конгресса еще продолжались, Наполеон вдруг появился во Франции и армия перешла на его сторону. Союзники снова начали военные действия, Наполеон был разбит англичанами и пруссаками при Ватерлоо (в Бельгии) и вывезен англичанами на остров Св. Елены, где умер в 1821 году.

Собравшиеся в Вене монархи заключили между собой Священный союз (акт 14 сентября 1815 года), который, по замыслу Александра, должен был вносить в международные отношения начала мира и правды, взаимной помощи, братства и христианской любви (в действительности этот союз скоро превратился в оплот европейской реакции, стремившейся к сохранению абсолютизма и подавлявшей все свободолюбивые движения народов). Гравюра того времени изображает «клятву трех монархов на гробе

Фридриха Великого в вечной дружбе». Клятву, за которую ужасной ценой заплатили четыре поколения русских людей. На Венском конгрессе у России была отобрана Галиция, полученная ею незадолго до этого, а в обмен было дано герцогство Варшавское, – под названием Царства Польского; Познань была отдана Пруссии, а Галиция (включая Тарнопольский округ) – Австрии. В этот четвертый период русская политика следует указке Меттерниха.

События этого времени, в которых русскому народу пришлось принять такое деятельное участие, вызвали в российском обществе необычайное политическое и нравственное воодушевление.

Это возбуждение долго не могло улечься и по возвращении русской армии из-за границы. Силу этого возбуждения нам трудно теперь себе представить; оно передалось и правительственным кругам, проникло в официальные правительственные издания. Печатались статьи о политической свободе, о свободе печати; попечители учебных округов на торжественных заседаниях управляемых ими заведений произносили речи о политической свободе как «о последнем и прекраснейшем даре Божьем». Частные журналы шли еще дальше: они прямо печатали статьи под заглавием «О конституции», в которых старались доказать «доброту представительного учреждения».

Возбуждение сообщилось и, может быть, даже поддерживалось военными, вернувшимися из заграничных походов. В офицерских кругах образовывались общества, в которых читались речи о недостаточности специального военно-технического образования для военных людей, о необходимости для них чтения, ученых упражнений общего образования.

Однако на правительство, и прежде всего на Александра, внешние события подействовали совершенно иначе: он вышел из тревог военных лет с чувством усталости, с нежеланием продолжать преобразовательные начинания царствования, даже с некоторым разочарованием в прежних своих политических идеалах. Быстрая смена побед и поражений нарушила в императоре прежнее и без того не слишком устойчивое нравственное равновесие; недаром в 1814 году, возвращаясь из-за границы, он привез домой седые волосы.

Эту перемену в настроении вызывали различные причины, одной из них явилась ничтожность результатов этих преобразований. Они не оправдали ожиданий, не внесли заметного улучшения в жизнь общества, не устранили старых многочисленных злоупотреблений. Правительство и император пришли в уныние от этих неудач; причем на ход внутренних дел начала оказывать давление и внешняя политика.

Внешние события заставили Россию бороться с последствиями Французской революции; русское правительство во главе с Александром как-то незаметно для себя перешло от либерализма к консерватизму. В международных отношениях Россия превратилась в хранителя порядка, эдакого «жандарма Европы». Такое направление из международных отношений невольно переносилось на внутреннюю политику. Нельзя же было, в самом деле, одной рукой поддерживать восстановление привычного порядка на Западе, а другой продолжать преобразовательные предприятия дома. Так возникла новая почва для конфликта между русским правительством (а соответственно, и Александром) и русским обществом.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Рассказ входит в авторский сборник «Сержанту никто не звонит», 2006 г....
Враги убили жену благородного рыцаря. Что делать, если у тебя на руках – пистолет и четырехмесячная ...
Серия «Духовные четки» по творениям святых отцов....