Там, где фальшивые лица Торин Владимир

– Знаете, милорд! – Сероглаз шагнул к Деккеру и пустился в пространную исповедь: – Каждое мгновение, проведенное в Умбрельштаде, я все ожидал и трясся от любого шороха за спиной, страх опутывал меня своей липкой паутиной, залепляя рот и горло, мешая дышать. Мне казалось, что невероятно тяжелая груда камней лежит у меня на плечах, пригибая мою спину к земле, а за ноги ежечасно тянут десятки мертвецов, не давая и шагу ступить. Ежесекундно я боялся, что меня разоблачат и тут же предадут страшным карам или того хуже. Но знаете… – он неожиданно замолчал, оглянулся по сторонам, бросил короткий взгляд в серое небо, – это не такой уж плохой день для смерти, ничем не лучше других, но и не хуже, прошу заметить. Сейчас мне почему-то уже не страшно.

– Ты понял, что я давно мог бы прикончить тебя, если бы захотел, верно? – улыбнулся Деккер. – Но, к счастью для тебя, мне нужна твоя помощь. Здесь уж для тебя выхода нет, и поверь – смерть тебя не спасет. Я знаю, какие цели ты преследовал, шпионя в моем ордене, Магнус, или, может быть, называть тебя сэром Кларенсом Лораном, предатель? – Черный Лорд сжал зубы и прошипел: – Ты же знаешь, как я горячо люблю Лоранов… Я догадываюсь, ради кого ты все это затеял… Можешь не сомневаться, я найду ее.

Такое случается… Когда ты ищешь верное решение, а отгадка сама просится в руки и гениальный план рождается прямо на глазах, ты не замечаешь порою одной незначительной детали – того, что может все разрушить. Эта мерзкая, подлая тварь ускользает, словно змея в высокой траве, и ее ни за что не поймать. Но когда ты найдешь свое решение, построишь всю конструкцию, точную и, несомненно, продуманную, эта самая змея по имени Ускользнувшая Деталь неожиданно появится и укусит тебя за ногу. И дай-то Хранн, чтобы клыки ее не полнились ядом.

– Вы не посмеете! – Ужас тотчас же вернулся к Сероглазу. Деккер нашел его слабое место. Последними фразами Черный Лорд доказал – предателю есть что терять, а значит, он уязвим. И ускользнувшей деталью казавшегося безупречным плана «Мне не страшно, Черный Лорд, поскольку мне нечего терять» стала женщина, ради которой Сероглаз когда-то и вступил в ряды некромантов. В голове начали появляться лихорадочные планы по скорейшему спасению и побегу. – Не посмеете… нет…

– Неужели? Что же мне может помешать? – скривился Черный Лорд. – Перед тобой две дороги. Обе ведут к концу, но первая грозит смертью тебе и твоей любимой, а вторая – лишь одному человеку, который тебе безразличен. Что выберешь? Только решай быстрее, время не ждет! Я ведь знаю, где она, Магнус, и меня ничто не…

– Хорошо, хорошо! – закричал Сероглаз. – Я выбираю вторую дорогу, вторую!

– Замечательно. – Деккер ни мгновения не сомневался. – Слушай и запоминай. Ты отправишься в Элагон к Арсену Кровавому Веретену. Ты должен взять у него одну вещь. Скажешь ему, запомни это точно: «Медрог укушен. Волчий клык нужно сломать». Понятно?

– Да, «Медрог укушен. Волчий клык нужно сломать», что потом?

– Потом ты возьмешь то, что он даст тебе, и отправишься в Умбрельштад.

– Вы говорили что-то о человеке, который должен погибнуть, – напомнил Магнус. – Кто он?

– Ты его хорошо знаешь. Его зовут Семайлин Лайсем, Черный Патриарх.

– Что? – ужаснулся некромант. – Черный Патриарх? Но это невозможно! Почему именно я должен его убить?

– Потому что я тебе так сказал, – оскалился Деккер, отчего стал походить на волка, изображенного на вражеском стяге. – Семайлин Лайсем тоже выдает себя за другого. Он предал меня намного раньше, чем ты, но если ты лишь немного замедлял мое продвижение по истинному пути, то его преступление простить нельзя. Именно по его вине все мы стали такими, как сейчас. Ты ведь прекрасно знаешь историю нашего падения во тьму и знаешь, что когда-то я убил всех подписавших некий «Указ Обречения» – рок и проклятие светлого ордена Руки и Меча. Ныне все они мертвы, и душа каждого томится в подземельях Умбрельштада: магистры и их рыцари, даже король Инстрельд II, твой предок. Их души мучаются настолько сильно, что ни один демон так бы их не наказал. Но один мерзавец все же избежал этой участи, избежал и, более того, оказался на самом верху, смеясь оттуда над нами всеми, смеясь надо мной. А я не люблю шуток над собой, и моя давняя месть вновь начинает тлеть, будто уголья, раздуваемые ветром.

– Но кто же находится под личиной Черного Патриарха?

– Черный Патриарх и находится. Ты так ничего и не понял: он предал Умбрельштад и орден еще до падения, более того – он привел орден к нему. Кое-кто знает его под именем Мес’й-ала Свечи Мора – это один из самых древних некромантов, что еще ходят по этой земле. Он слишком задержался по эту сторону Арки и более других заслужил немедленное путешествие к вратам Карнуса. Я долго выжидал, прежде чем нанести удар. Но когда Черный Патриарх велел отправляться сюда и принять бой от «нежданно и негаданно» появившейся здесь, точно по волшебству, армии Империи Волка, я понял – время настало. Первой попыткой была книга. Я добыл ее в стране Смерти, и она должна была погубить каждого, кто вздумает ею воспользоваться. Я послал ее «в подарок» Семайлину, но он лишь ответил в благодарственном письме, что «высоко ценит подобное подношение…». Он открыл ее, я точно знаю, но отчего-то не погиб, выходит, старый лис слишком хитер и обо всем догадался. Тогда я послал Анина и Дориана. Они даже не добрались до Умбрельштада: Анин распят, Дориан бесследно исчез, полагаю, убит. Теперь твоя очередь, Сероглаз. Арсен Кровавое Веретено даст тебе оружие, им ты и убьешь Черного Патриарха. Ты понял меня?

– Если не справилась книга и Анин с Дорианом, вы полагаете, что у меня выйдет?

– У тебя будет хотя бы вероятность успеха. Оружие, от которого нет защиты. И тем более – это ведь ты, Сероглаз, мы говорим о тебе! Ты выбирался из таких закоулков и передряг, что уже давно доказал: тот, у кого есть цель, – выживет, что бы ни случилось.

– Воодушевляет, – поморщился Магнус. – Когда я это сделаю, что будет со мной? – Некромант пристально поглядел в черные глаза Деккера.

– Мой дорогой Сероглаз, ты умрешь. – Предводитель некромантов улыбнулся, глядя на исказившееся лицо предателя, лицо, которое уже начинало меняться и приобретать истинный вид. – Лет через пятьдесят, прожив недолгую, но, возможно, счастливую жизнь.

– Я не смогу жить счастливо, пока не исполню свой обет.

– Оставь эти бредни для паладинов и прочих святых голодранцев! Ты и так сделал то, чего не удавалось многим армиям и самым могущественным из магов. А убив Черного Патриарха, ты завершишь мою месть. Ну а потом… ты отдашь щедрую дань своему эгоизму и лицемерию. Ты до сих пор глупо полагаешь, что, исполнив «долг» по отношению к людям Ронстрада, ты исполнишь долг по отношению к себе? Оправдаешься? Залижешь свою раненую душу? Все еще надеешься повернуть заклятие вспять? Не буду тебя переубеждать в твоей неправоте, просто знай: твой обет будет исполнен. Ты ощутишь это не сразу, должно пройти время. Но так и будет.

– Вы что, хотите сказать, что просто…

– Да, именно это я и хочу сказать. Люди забудут об угрозе Умбрельштада, а мы все останемся лишь в страшных сказках.

Магнус Сероглаз склонился в поклоне, впервые за двадцать пять лет он уловил разгорающуюся внутри искру надежды и счастья, и самое странное – ее разжег самый злейший его враг.

– Я исполню свой долг, Черный Лорд.

– Я знаю, Сероглаз, знаю, и… хм… пока ты не ушел, можешь взглянуть на себя. – Деккер протянул собеседнику свое неизменное зеркало в красивой резной оправе черной кости.

Магнус взялся за ручку, представляющую собой трех скелетов, с разных сторон подвешенных к дыбе и изломанных в ужасных позах. На полированной поверхности появилось его лицо, но оно стремительно менялось и вскоре стало совершенно другим. От прежних черт остались лишь глаза – серые и злобно сощуренные. Нос несколько удлинился и заострился, грязные взлохмаченные волосы изменили свой цвет, став светло-русыми. На щеке алели четыре глубоких незаживающих пореза.

В следующее мгновение Сероглаз скривился от боли. Словно невидимым лезвием провели по его лицу – на коже под остальными начала появляться еще одна царапина, по щеке потекла кровь.

– Тебе нужно это сделать в последний раз, Магнус, – сказал Деккер.

– Вы и о зелье знаете? – равнодушно спросил сэр Кларенс Лоран, кузен Его Величества короля Ронстрада. Принц крови открыл небольшую сумку, висящую через плечо, и извлек оттуда последний пузырек. Он был наполовину заполнен густой черной смолянистой жидкостью.

– Потом выпью, – сказал сэр Кларенс и при помощи заклятия открыл рядом с собой черный портал, будто ножом полоснул по пространству. – До скорой встречи, Черный Лорд.

– Будь осторожен, мой друг, в этом колдовском тумане магия играет по собственным правилам и не всегда действует так, как мы планируем.

Магнус кивнул и вошел в портал. Дыра мрака за ним тут же затянулась.

Как и сказал Деккер, заклятие сбилось. Сероглаз это понял сразу, появившись всего в трех сотнях шагов от того места, где он только что стоял. Вокруг кипел бой, и мертвые легионеры со всех сторон сошлись в жестокой схватке с живыми. Нежить падала, рассыпаясь прахом, но на землю опускались и умирающие солдаты Империи Волка. Темная земля покрывалась кровавыми лужами и неподвижными телами, а в воздухе висел запах смерти. Пели трубы имперцев, а Проклятые отвечали им зловещим молчанием и равнодушием в пустых глазницах.

Всего в дюйме от головы Магнуса просвистел гладиус. Удар прошел мимо, легионер Империи промахнулся, что стоило ему жизни – его противник, скелет в ржавых латах старой ковки, вонзил ему в горло тонкое острие пилума. Зевать здесь не приходилось, безумие и хаос опустились на болота, ворвавшись в слившиеся в бою армии. Стрелы, выпущенные из луков, походили на дождь, а грохот и рев могли оглушить кого угодно. Погибшие опускались на землю, в сети тумана, и их становилось все больше.

Новый выпад несся к голове Сероглаза. Некромант резко прыгнул в сторону, уклонившись от стального поцелуя в последний миг. Мертвому центуриону не удалось застать его врасплох, а сам офицер неживой когорты не смог спастись, когда Магнус выхватил из ножен меч. Клинок вспорхнул в руке Сероглаза, как птица. От первого удара скелет рассыпался прахом, оставив после себя лишь изодранный на лоскуты плащ и изъеденные ржавчиной доспехи. Некромант обернулся и сделал выпад на всю длину клинка. С ужасным криком, схватившись за пробитую грудь, наземь опустился легионер Империи.

Сероглаз дрался с таким упоением, будто очутился в жару схватки первый раз в жизни: клинок мелькал то здесь, то там, и горячая кровь на лезвии смешалась с налипшим на нее прахом. Некромант сражался в полном окружении, где живые смешались с мертвыми. Какое же он получал наслаждение, просто парируя и нанося удары, не раздумывая, где свой, а где чужой, ведь каждый здесь был ему врагом. Но еще большую радость колдуну приносило то, что уже не требовалось это скрывать. Ни одной мысли, вроде «Что же ты делаешь?» или «Беги отсюда, пока можно!» не мелькнуло в голове принца Кларенса. Будто какое-то безумие нашло на него – то ли от столь долго хранимой надежды, что вырвалась на свободу лишь сейчас, то ли от горячего чувства, что осталось совсем немного, и он сможет наконец вернуться. Что-то заставило его сейчас позабыть о привычном благоразумии и осторожности…

Магнус дрался, а живые и мертвые легионеры вокруг уже начали забывать друг о друге и ближайшие из них поспешили одарить его своим вниманием с криками: «Во славу Волчью, умри, некромант!» – или же диким потусторонним ревом, который могла издавать лишь нежить. Сэр Кларенс Лоран был хорошо обучен бою на мечах, но он не мог сравниться с такими мастерами, как Дориан Сумеречный или граф де Нот, его старый недруг. Некромант это прекрасно осознавал, и все же, вместо того чтобы благоразумно сбежать, он продолжал отражать удары и нападать, не глядя даже на кровь, которая начала покрывать его мантию и накидку под ней, вырываясь из многочисленных ран…

«Все! Хватит честной игры, поиграем, как нам привычнее, дорогие мои», – подумал Магнус, выхватывая из-за пояса старые песочные часы. Он мысленно воззвал к ним, и древний артефакт тут же ответил. Склянки затянуло пленкой, будто на стекло кто-то подышал изнутри, и они сами собой быстро закрутились, после чего вздрогнули и начали постепенно замедляться, красноватый песок стал пересыпаться буквально по крупинке… И тут время вокруг начало выделывать какие-то странные шутки. Замахнувшийся было на него легионер – уже неважно: живой или мертвый – вдруг начал опускать свой меч настолько медленно, что казалось, будто сотни тоненьких нитей тумана тянут его за руку, не позволяя ей сдвинуться с места.

Даже не собираясь отбивать удар, колдун просто вонзил меч в прорезь легионерского забрала. Удар прошил глаз, и, чтобы выдернуть клинок, пришлось с силой его рвануть обратно, разбрызгивая кровь. Подобная участь ждала еще около двух десятков врагов. Но часы начинали двигаться все быстрее и быстрее, как и противники кругом.

В какой-то миг Магнус увидел невдалеке десяток воинов Империи, облаченных в ярко выделяющиеся среди мрачных топей золоченые латы с тонкими гравировками.

– Эй, волки! – закричал колдун. – Я здесь!

В тот же час склянки его часов замерли, остановившись, и случилось то, чего совсем не планировал некромант. Клинок удачливого имперского легионера ринулся вперед с удвоенной скоростью, вонзившись ему в бок. Колдун захрипел и выронил свой меч. Другой враг проткнул пилумом его плечо. В голове все смешалось, и мертвые в тускнеющих глазах стали живыми, а живые, наоборот, помертвели, и теперь они обступали его со всех сторон. Все звуки тут же превратились в единый неразборчивый гул, отдаваясь каким-то странным эхом, словно исходили со дна колодца.

– Круук! Круук! – неистово вопил где-то неподалеку ворон, а сэру Кларенсу показалось, что он кричит ему: – Уходи! Уходи!

Некромант закрыл глаза и, уже теряя сознание, покачнулся, ноги не выдержали груза раненого тела, и он начал падать. Огромным усилием воли колдун открыл под собой черный портал и провалился в него. Последним осмысленным желанием было оказаться в месте, о котором он мечтал последние двадцать пять лет, целых две трети своей жизни.

Лорд-некромант призывно свистнул, и в этот же миг, вылетев из бледного туманного марева, прямо перед ним приземлилась большая летучая мышь-нетопырь, превосходящая по размеру даже грифона. Огромные перепончатые крылья чернели, словно тканые куски мрака, голова и тело были покрыты сиреневой, как цветок чертополоха, шерстью. Что же касается морды, то самыми заметными деталями ее являлись жутко сморщенный пятак, походящий на кабаний, и окровавленные клыки, каждый в два фута величиной. Большой черный язык еще облизывал губы после сытного пира.

– Пора нанести визит нашим незваным гостям, Крио, – прошептал Деккер в огромное ребристое ухо зверю и влез ему на спину.

Большие перепончатые крылья развернулись, и чудовище взмыло в воздух. Здесь правил бал сильный холодный ветер, но темный маг не обратил на него никакого внимания, направив Крио на юг. Пелена колдовского тумана, сплетенная Черным Лордом над его тридцатитысячной армией мертвецов, отнимала столько сил, что некроманту приходилось крепко держаться за длинную шерсть нетопыря, иначе он бы просто свалился на землю. Перед глазами все плыло, ужасно болела голова, но Деккер заставлял себя концентрироваться, и продолжая чувствовать каждой крупицей сознания сосущее из него соки заклятие, он походил на тугую тетиву лука, которая если лопнет, то порежет пальцы.

Мерными взмахами антрацитовых крыльев чудовище несло своего повелителя над кипящим внизу сражением. Когда озеро колдовского тумана осталось далеко позади, а на широкой проплешине среди холмов показался огромный палаточный лагерь, Деккер почувствовал сразу пять или шесть направленных в него заклятий. С каждой секундой приближения к сердцу вражьей армии к ним присоединялось еще по одному. Защитная магия инквизиторов была готова к встрече с Черным Лордом. Они, судя по всему, прекрасно знали, кто он и чего от него можно ожидать.

В какой-то момент где-то на земле родилось около двух дюжин стрел праха, сотворенных имперскими инквизиторами. Святые лицемеры! Как смеют они наставлять народ на путь истины, если сами применяют боевую некромантию?!

Сил защититься не оставалось. Перед Черным Лордом встал выбор – или быть убитым, или отпустить, развеять навеянный им туман. И тогда нежить разорвет на куски оставшихся там некромантов. Выход, конечно, мог быть лишь один. Жаль их, конечно, но умрать он пока что не собирался. Тем более что Деккер больше не планировал возвращаться туда, а Ступивших за край в рядах его армады больше нет, поэтому погибнут лишь молодые адепты. Никогда не жалеть о своих поступках – вот путь истинного некроманта, они бы его поняли.

Деккер отпустил нити управления туманом и сразу почувствовал, что стало легче, словно неподъемный груз свалился с его плеч. Черный Лорд поспешил сотворить вокруг себя и Крио непробиваемый доспех из призраков, теней и неприкаянных душ давно умерших. Каждая из направленных в небо костяных стрел попала в цель.

Бесплотная броня защитила лучше кованой стали или известного гномьего мифрила, но все же с каждым ударом по своему магическому щиту Черный Лорд ощущал крепкий удар по лицу. Из носа побежали две тонкие темно-багровые дорожки, перед глазами снова все начало плыть. Только неимоверным усилием воли Деккер заставил себя не разжимать пальцы, крепко вцепившиеся в мягкую шерсть летучей мыши. Ветер перестал бить в лицо, легонько обдувая фигуру некроманта, а сознание вдруг настолько затуманилось, что окружающий мир стал однотонно-серым… Казалось, будто просто плывешь по спокойному озеру в маленькой лодчонке, низкие, ленивые волны качают и качают, становится так спокойно, что ты начинаешь засыпать… а зачем тебе держаться за бортик, неясно. Пальцы разжимаются, ты хочешь прилечь и расслабиться… расслабиться после очень долгой и утомительной работы…

– Уиииирррр!!! – ужасный визг Крио вывел Деккера из почти бессознательного состояния. Нетопырь кричал от боли, все его тело дрожало, словно он сильно обжегся, и по нему стремительно пробегали дикие судороги. Каждый новый взмах крыльев сопровождался криком боли.

Мир перестал расплываться перед глазами, и Деккер с неподдельным ужасом увидел, что большие перепонки крыльев его любимца пробиты, скорее всего, стрелами и арбалетными болтами, отчего они стали походить на изорванную парусину. Несмотря на боль и ливень крови, льющийся вниз, нетопырь старался удержать высоту, не рухнуть на землю, но его сила воли могла привести лишь к бесповоротному падению и гибели. Лорд-некромант знал, что именно нужно нетопырю породы Древних Гоккенов[19], чтобы залечить раны на перепонках крыльев.

– Снижайся, Крио! – взвыл Деккер в самое ухо питомцу. – Вон тот камень! – Он указал на большой валун, стоявший на самом краю имперского лагеря.

Бансрот подери! Как это они сумели так быстро отреагировать на его появление?! Как командиры успели отдать приказы, а лучники исполнили их настолько четко и стремительно?! Неизвестно, кого благодарить за то, что попали лишь в крылья вампира, а не в покрытую тонкой шерстью грудь или брюхо. Если бы такое случилось, то уже можно было бы ни о чем не думать, а просто падать, падать и падать на чересчур твердую землю.

Вампир приземлился возле камня, на который указал ему хозяин. Едва не теряя сознание от боли и потери крови, Крио в изнеможении припал к вытоптанной траве, разложив по ней израненные крылья.

Деккер осторожно слез с его спины. В лагере была поднята тревога, выли трубы, раздавались крики и команды офицеров. Около двух сотен легионных арбалетчиков, гремя подкованными сапогами на бегу, стремительно окружали незваного гостя и его чудовище, нацелив заряженные арбалеты в голову Черного Лорда и переводя их вслед за каждым его движением. Легионеры в полном доспехе, опустив забрала-наличья в виде волчьей морды, устремились к месту приземления, точнее падения, некроманта. Они становились плечом к плечу, окружая врага и отгораживаясь от него большими башенными скутумами, выставив перед собой лес из гладиусов и спетумов-трезубцев. Арбалетчики опустились на одно колено, выстраиваясь перед рядами щитоносцев.

Черный Лорд поплотнее закутался в обрывки плаща с оторочкой из вороньих перьев и огляделся. Со всех сторон на него смотрели блестящие, начищенные, как зеркала, клинки, острия копий и наконечники арбалетных болтов. Сплошная стена темно-багровых башенных щитов с выгравированными на них оскаленными волчьими ликами походила на маленький тюремный дворик для одного заключенного. И все это происходило в полной тишине. Ни звяканья стали, ни возгласов командиров, ничего. Трубы затихли, а воины и вовсе, казалось, перестали дышать. Единственным звуком были лишь жуткие посвистывающие хрипы изувеченного Крио.

– Sanct benedictum, mi fili![20] – раздался откуда-то из-за строя легионеров одинокий голос; воины, не отрывая глаз от злобного некроманта, почтительно склонили головы.

Кольцо имперцев на миг распалось, два ауксилара-копейщика стремительно отбежали в стороны, освобождая дорогу. К камню вышел высокий старик со скрещенными на плечах руками, макушка его была полностью гладкой, как голый череп, а на лбу чернело выжженное и поблекшее от времени клеймо – волчий оскал. Губы всех присутствующих начали неслышно шептать молитвы благословений, Черный Лорд лишь усмехнулся.

Старик шагнул к Деккеру, за ним по земле волочился длинный подол алой рясы, перепоясанной грубой пеньковой веревкой – символ простоты и умеренности странно сочетался с дорогим шелком одеяния. Благородные черты лица церковника выражали абсолютную снисходительность ко всему окружающему миру, показывая, что сия личность готова свободно открыть свою душу для каждого желающего, наставить, исцелить от скверны, перевоспитать, если нужно. Вот только близкое общение с этой душой не влечет за собой ничего хорошего, Деккер это понял в первое же мгновение.

– Я приветствую тебя, сын мой! – Высокий приторный голос был под стать росту, а медоточивая улыбка являлась просто воплощенным счастьем для окружающих их нескольких тысяч фанатиков.

– Ты кто такой? – грубо спросил Деккер, скрещивая руки на груди. Крио жалобно взрыкнул – умирающий нетопырь очень боялся, но хозяин не мог сейчас защитить его от этого человека.

– Я кардинал Клемент Кельнский. Я был призван самой Синеной очистить эту землю от греховности и ввести ее в царствие добра и правды. In nomine Lupus![21]

– Неужели? – усмехнулся Деккер, вглядываясь в темные прорези забрал на шлемах вражеских солдат, ища в этом воинстве слабые места, звенья, которые порвутся, стоит лишь дернуть как следует. – Неужели эти земли нужно очищать? От меня и моих слуг?

Глаза одного легионера дрогнули, и он отвел их в сторону, не в силах выдержать взгляд некроманта. Значит, не все здесь бездумные куклы, ослепленные фанатизмом, есть и простые воины, которые могут испытывать страх и хотят вернуться домой, покинуть топи. Что ж, это не может не радовать…

– Non, non, salvare Lupi![22] – не снимая с губ искренней всепрощающей улыбки, проронил отец Клемент. – Эти земли нужно очистить от богомерзких еретиков, погрязших в своей языческой вере, от тех, кто ведет за собой в погибельную трясину остальных. Я имею в виду магов и волшебников Ронстрада.

– А как же я и мои братья? Неужто мы не достойны вашего очищения? – Деккер скривил губы в усмешке; один легионер внезапно вздрогнул: воину отчетливо показалось, что чьи-то невидимые ледяные пальцы крепко схватили его за голову, вот они проходятся по лицу, отчего кожа тут же мертвеет и стынет. Невидимые ладони быстро обращаются в щупальца и, проникая ему в уши, нос и рот, текут вместе с кровью в самую глубину сознания. Солдат тряхнул головой, отгоняя жуткое наваждение, моргнул раз, другой. Морок исчез, а легионер лишь крепче сжал в руке обнаженный гладиус, ближе придвинул к телу башенный щит-скутум, но что-то с ним уже было не так. Вдруг непреодолимо захотелось вернуться домой, в долину Авар-Яна, ведь как раз приближается сезон урожаев. Кто знает, что он делает здесь, в этих промозглых северных топях давно утерянной провинции?

Еретик продолжал стоять и чему-то дерзко усмехаться…

– Твои братья, сын мой? – странно, но в этот миг улыбка исчезла, а в глазах Клемента появился злорадный блеск. – Вы всего лишь немногие из сонма заблудших детей, которых преподобный отец наш, Его Святейшество, понтифик Сиенский, и сама Милосердная Мать, единственная истинная богиня – Синена Светлая, излечат от хвори и соблазнов. Criminum Gratiam Facere Sinena est Lupi![23] Мы вам не враги, Черный Лорд. И позволь, в знак моих самых искренних намерений, показать тебе кое-что, способное упрочить тебя в решении пропустить нас на север.

Инквизитор указал на тот самый проход между рядами солдат, откуда он сам появился.

– Я прошу тебя, сын мой, следуй за мной.

Он пошел по искусственному коридору, созданному большими щитами легионеров, некромант – за ним, и при этом Деккер успевал взглянуть в глаза каждому, мимо кого они проходили. Еще один солдат вздрогнул и недоуменно оглянулся, за ним еще и еще один. Странный морок появлялся и исчезал, будто его и не было вовсе.

Инквизитор и Черный Лорд подошли к большому шатру. Возле него на огромных стальных цепях сидели два ужасных существа. У них были поджарые собачьи тела и у каждого по три головы. С оскаленных клыкастых пастей наземь стекала кипящая слюна, в зеленых горящих глазах бесновались Бансроты, а шерсть, походящая на жесткую щетину вепря, стояла дыбом. Монстры, задыхаясь от собственного безумного лая, рвались с привязи, грозя вцепиться в гостя своего хозяина. Твари были поистине уродливыми существами.

– Какие красавцы, – сказал Деккер, – но я думал, что они должны быть несколько побольше.

И правда, тот зверь, что заключен в подземельях, простирающихся под Умбрельштадом, был огромного размера.

– Это всего лишь щенки: Хорен и Кенниус. В долине Авар-Яна, где находится Великая Столица, это самая распространенная порода. Обычно им не дают вырасти больше трех футов в холке. Прошу, следуй за мной. – Старик-инквизитор всего лишь поднял руку, и трехглавые псы трусливо заскулили и отползли в сторону, прижимаясь брюхом к самой земле. Черный Лорд теперь понял, чья именно воля вырвала у него из рук нити управления мертвой армией. «Что ж, старик, ты себя показал, теперь мое время».

Инквизитор откинул полог и вошел в шатер, Деккер проследовал за ним. То, что ему открылось внутри, даже его, обычно спокойного и непоколебимого, привело в такое замешательство, что он просто застыл на месте, не в силах пошевелиться.

Все пространство внутри шатра занимали коленопреклоненные люди. Здесь находилось около десятка согбенных фигур с начисто остриженными волосами и выжженным клеймом, таким же, как на лбу у кардинала Клемента, только свежим и багрово-красным. Пленники были полностью обнажены, и бледные тела каждого покрывали ужасные ожоги, порезы и раны. Не могло быть сомнений в том, что их пытали, причем долго и жестоко. Каждый еретик склонил голову так, что не было видно лица, почти уперев подбородок и губы в сложенные перед собой кулаки. На запястьях у всех алели прожженные отметины – след от раскаленных штырей – излюбленной пытки святых отцов-инквизиторов.

Внезапно еретик, стоявший на коленях у самого выхода из шатра, широкоплечий и физически великолепно развитый, поднял голову. В первый миг Деккер отшатнулся, узнавая знакомые черты. Гордый взгляд серо-зеленых глаз не смогли сломить никакие пытки, упрямые скулы не поддались мучениям, и хоть нос его был неоднократно сломан, он словно подчеркивал волю, которой обладал его хозяин. Даже без выкрашенных в сумеречный цвет длинных волос Деккер узнал его. Он узнал бы этого человека, если бы его лицо было скрыто маской, и остались видны только эти глаза, эти пропасти в черную душу.

На израненном лице пленника, перемежаясь с кровоподтеками, плясала незамутненная улыбка. Он все же дожил, дожил до того момента, когда пришел Черный Лорд, он успел посмотреть ему в глаза, и плевать, что они наполнены ужасом, плевать, что руки повелителя дрожат.

Деккер с трудом оторвал взгляд от этих несломленных и упрямых глаз. Странно, но они вдруг передали ему самому ту уверенность, которая вытекла из него вместе с ужасом и непониманием. Черный Лорд перевел глаза на инквизитора, который стоял рядом, спрятав руки в широкие рукава своей алой рясы. Весь вид старика выражал интерес. Бансротовый интерес, как же он отреагирует! Этому святоше доставляло огромное удовольствие созерцать замешательство Черного Лорда, его злость. И тут Деккер наконец понял, кто эти еретики, согбенные пытками. Это его некроманты, его братья.

Он вновь смотрел на согнутого, но не сломленного темного мага, смотрел, как по щеке у него течет слеза – радости, а не боли. Боль давно ушла, оставив вместо себя усталость и равнодушие.

Глаза пленного некроманта вздрогнули. Деккер до мельчайших подробностей видел сейчас каждую точку, каждую нить в сложном рисунке серо-зеленого зрачка, он видел обручи роговицы и тонкие штрихи, будто меленькие спицы, сходящиеся к центру глаза некроманта. Предатель Трона будто втягивался, его, казалось, засасывает, как в водоворот, внутрь головы Дориана. Черный Лорд моргнул и огляделся. Шатер исчез, а под ногами лежала дорога, мощенная черным кирпичом. В лицо тут же впился сильный ветер, он начал шелестеть перьями на плаще и рассыпать длинные волосы. Кругом простирались серые равнины и бесконечные уходящие вдаль холмы с пожухлой травой. Перед ним на коленях стоял Дориан, инквизитора и всех остальных пленников и след простыл.

– Я знал, что вы придете, милорд, – с непреклонной уверенностью в голосе, странно сочетающейся с более чем жалким обликом, прошептал некромант по прозвищу Сумеречный.

– Я здесь, – тихо сказал Деккер, сжав зубы.

– Он казнил Анина, – со страхом и болью, словно маленький ребенок к отцу, потянулся к Черному Лорду пленник Клемента Кельнского. – Распял его на кресте… Я не смог ему помочь… не смог…

– Я знаю, знаю, – попытался успокоить собрата Деккер. – Я уведу тебя отсюда, ты залечишь свои раны…

– Что? – на изрезанных ножами губах появилась невеселая усмешка. Они разъехались в стороны, являя жуткие широкие прорези в коже. – Вы и впрямь считаете, что именно этого я здесь дожидался? Чтобы вы, так сказать, спасли меня, превратив во второго Лоргара? Чтобы я, израненный и изуродованный пытками, гнил заживо, пока кто-нибудь из моих друзей не вонзит мне в грудь меч? Нет уж, благодарю покорно…

– Ты не можешь себя простить, верно? – Деккер жестоко улыбнулся. – За то, что убил его.

– Не могу, – не стал спорить Дориан. – И не только за это. Но вся тяжесть моих грехов – лишь незначительная пушинка в сравнении с тем грузом, что несете вы, милорд.

– Ты так считаешь? – скривился Деккер. – Это почему же?

Сумеречный взглянул на Черного Лорда, и тот смог различить в серо-зеленых пронзительных глазах абсолютную убежденность в неких неприятных выводах, смирение с неизбежностью, но при этом и мрачный покой.

– Потому что я сумел простить всех, кто причинил мне зло, – тихо ответил бывший паладин Льва. – Даже вас.

Деккер едва сдержался от того, чтобы не расхохотаться некроманту в лицо. Момент откровенничать и изливать душу тот выбрал не слишком-то подходящий.

– Меня? – презрительно бросил Черный Лорд. – Мне давно уже плевать на все это…

– Я знаю, чьей волей действовал Джеймс Ричмонд, самозваный магистр, с убийства которого началось мое падение, – спокойно произнес Дориан. – Это был ваш ставленник, милорд, не отрицайте. Сто шестьдесят лет назад вы пытались подчинить мой орден, а вместо этого получили меня…

– С драного льва хоть меха клок, – зло процедил Деккер. Раскаиваться он даже не думал, и уж тем более – просить прощения за содеянное.

Окровавленные губы Дориана лишь сложились в невеселой улыбке.

– Раньше я бы просто убил за такие слова, не раздумывая. Но теперь все это кажется тленом. Перед смертью наконец понимаешь, что действительно важно, а что – нет. А моя смоляная дорога уже совсем близко, – будто бы в свое оправдание добавил Сумеречный. – Лоргар осознал это на самом краю, его последний взгляд многое поведал мне. И вы, милорд, тоже обязательно поймете, когда придет срок. Не так уж и долго осталось…

– О чем ты?

– Я говорю о том, что нас ждет… О том, что его гибель открыла эту клеть, выпускающую наши смерти… Вы сами уже всепоняли, я по глазам вижу… Усталость и равнодушие. Нет больше ярости и жажды мести.

– К Бансроту этот безумный бред! – Злость сверкнула в черных зрачках Деккера Гордема. – Замолчи, наконец! И позволь мне вернуть тебя! Клянусь, я отпущу тебя, все оставят тебя в покое… никто не посмеет к тебе прикоснуться, Дориан. Ты станешь свободен! Но… это произойдет сразу же после того, как мы отомстим за Анина – на пощечину я всегда отвечал кованым гвоздем, забитым в глазницу, ты ведь знаешь. Душа Анина требует расплаты. Пойдем со мной… – Черный Лорд протянул руку Сумеречному.

– Всегда отыщется какое-нибудь дело, прежде чем вы отпустите кого-либо из нас, милорд, не так ли? Лоргару, помнится, была обещана свобода после взятия Элагона. Ну что ж, теперь он свободен. От вас. Вы знаете, почему я все еще жив, милорд? Почему не позволил себе умереть, хотя сотню раз уже мог отдать душу Карнусу под ножами инквизиторов или сидя три дня и три ночи в «железной деве»?

– Нет.

– Ради этого разговора… – Дориан погладил дрожащей ладонью черный кирпич дороги. – У меня к вам две просьбы. Полагаю, что своей более чем полуторавековой службой я заслужил то, чтобы вы исполнили две мои небольшие просьбы, милорд?

– Вообще-то принято выполнять одну предсмертную просьбу… – безжалостно процедил Черный Лорд. – Но я тебя слушаю…

– Первое – решите для себя, наконец, что делать дальше и кому именно вы хотите мстить. Чего вы сами хотите добиться. Вы могли бы обмануть кого угодно, милорд, но только не меня. Уж я прекрасно знаю, что весь этот… поход, эти битвы и убийства – все это было сделано лишь для того, чтобы прикрыть вашу неуверенность. Черный Патриарх потребовал войны – вы не спорили. Вам нужно было спокойно обо всем подумать, а чем бранное поле плохо для этого? Но ответы ускользают от вас, как призраки.

– И ты знаешь ответы?

– Нет, но я знаю, какие нужно задать вопросы. Вы просто зашли не с той стороны, милорд. Вам нужно вспомнить, с чего все началось. А прежде всего – вспомнить наш с вами разговор перед походом. Помните, о ком мы говорили? Только он поможет вам. Только ему по силам пробудить вас к жизни. Он еще не запятнан злом. Он наивен – и оттого великодушен, все его чувства, все порывы искренни. Согласитесь, это редкость. Найдите его, он поможет вам вспомнить и понять все. Он поможет решить и даст ответ на главный вопрос. Я ведь вижу, вы чувствуете то же, что и я: вы словно заперты в тупике, из которого ведет только одна дорога, та, на которой мы с вами сейчас стоим…

– Ты говорил о двух просьбах. Какова вторая?

Бывший командор ордена Златоокого Льва поднял на Черного Лорда тяжелый взгляд. В нем смешались и былая ненависть, и нынешняя боль – было нечто, позволявшее ему просто уйти.

– Помолитесь, милорд. Прошу вас…

– Что? – отшатнулся Деккер. – Ты спятил? Не будет этого…

– Я знаю, вы умеете… Просто поговорите с Хранном… Пусть он вас не услышит, просто поговорите… тогда вы сможете понять, что делать и как поступить…

– Ты полагаешь, что если перед смертью сможешь наставить на путь истинный хотя бы одного грешника, тебе здесь воздастся? – Деккер развел руки в стороны, указывая на просторы страны Смерти.

– Нет, я просто…

– Думаешь, что все твои грехи, убийства, черные ритуалы… все забудется?

– Послушайте…

– Или, быть может, надеешься, что сумеешь уйти из жизни со спокойной и чистой, такой беленькой и противной совестью? Я все понял! Да ты ведь боишься ее, эту свою мерзавку-совесть, которая грызет и грызет тебя стальными клыками. В своих глупых стенаниях ты просто жалок, Дориан…

– А мне жаль тебя, Деккер Гордем, – прошептал Дориан, печально улыбнувшись. Черный Лорд застыл на месте, не в силах пошевелиться. – Если ты попытаешься помолиться, то, быть может, поймешь, что следует сделать, чтобы перестать изменять своей душе…

Деккер моргнул и увидел, что они вновь оказались в полутьме шатра. Ветер перестал раздувать волосы, а иссушенную кожу обожгло так, будто ее обдало колючей пылью. Подле стоял отец Клемент – он так ничего и не заметил, для него прошло не больше мгновения – инквизитор продолжал наблюдать за мукой, отразившейся на лице своего пленника, с нескрываемым удовлетворением…

– Прощайте, милорд, – словно на последнем издыхании прохрипел, не поднимаясь с колен, некромант.

– Прощай, сэр Дориан Райкок, Рыцарь Двух Мечей и Двух Орденов. Покойся с миром.

– Что значит «прощай»? – Ехидная маска на лице кардинала сменилась удивлением. – Разве ты не хочешь обсудить условия их освобождения?

– Нет, – сказал Деккер и выбежал из шатра. Трехглавые стражи тут же бросились к нему, но Черный Лорд больше не собирался играть, теперь он был готов бить в открытую. С бледных тонких пальцев Предателя Трона сорвались едва видимые призрачные хлысты. Каждая из белесых колдовских плетей со свистом прошлась по монстрам, и они упали, как подкошенные, захлебнувшись кровавым лаем.

Легионеры не знали, что делать. Приказ Его Святейшества был ясен, и нарушение его грозило более ужасными последствиями, нежели просто пытки. Трогать Черного Лорда, а тем более убивать его, строго запрещалось, ведь он пока еще нужен кардиналу. Поэтому и легионеры, и арбалетчики, и простые велиты недоуменно смотрели на появившегося из шатра следом за некромантом святого отца, ожидая от него указаний.

Когда Его Святейшество увидел своих бездыханных питомцев, он перевел яростный, как костер инквизиции, взгляд на темного мага. Безумное выражение лица Деккера превратилось в непередаваемо холодную и спокойную маску, он взмахнул руками и в тот же миг исчез в пыльном облаке, появившемся из ниоткуда.

Кардинал Клемент бросился к своим воинам.

– Пропустить! Немедленно! – приказывал он, пробираясь между рядами легионеров к краю лагеря, туда, где лежала раненая летучая мышь.

Черный Лорд уже стоял там, подле своего монстра. Голова нетопыря припала к самой земле, он без сил, подобно ковру, распростер продырявленные крылья, и казалось, что последние мгновения его жизни уже сочтены. Некромант стоял спиной к инквизитору. Он склонился над своим любимцем, ласково гладя вампира по окровавленной шерсти и что-то нашептывая в его большие ребристые провалы ушей.

– Заболела птичка? – ехидно осклабился кардинал.

– Тише, тише, мой верный Крио, – шептал Деккер, не оборачиваясь, – один только раз, прошу тебя. Встань на лапы, поднимись один только раз, потом ты сможешь вернуть себе крылья. Мы улетим… улетим далеко отсюда.

Ответом ему послужил лишь сдавленный хрип, вырвавшийся из пересушенной от жажды глотки нетопыря. Летучая мышь приоткрыла один глаз и тут же его закрыла – солнечный свет, даже такой слабый, пробивающийся сквозь пелену тумана и низких серых туч, сейчас выедал все его силы.

Легионеры уже стояли со всех сторон, нацелив в злобного некроманта и огромное умирающее чудовище арбалеты и ожидая команды, но Его Святейшество почему-то медлил.

– Ну что ж, – прошептал Деккер. Черный Лорд резко провел длинным острым ногтем у себя по запястью, на высунутый в изнеможении язык вампира упало несколько капель крови. В ту же секунду конвульсивная судорога пробежала сквозь тело нетопыря, он изогнулся в перевернутую вверх рогами подкову, но с огромным трудом все же смог привстать на лапу, опираясь на изувеченный сустав крыла. Преодолев боль, Крио упер в землю вторую лапу, огромные когти сжали комок земли. Капли крови впитывались в его горло, стекали в желудок, и там, куда они попадали, органы вновь наполнялись жизнью.

– Молодец, – похвалил Деккер и влез ему на спину. В первый миг чудовище под ним прогнулось, но устояло, во второй – оно уже крепко и уверенно встало на лапы, без труда удерживая равновесие.

Черный Лорд немного потянул за сиреневую шерстку на загривке, и огромный нетопырь, еще пошатываясь, шагнул вперед. Тщедушный монах в длинной алой рясе с черной отметиной-волком на лбу даже не пошевелился.

– Уаррайееее!!! – Крио издал такой душераздирающий крик, что некоторые легионеры вжали головы в плечи, а другие отступили на шаг – никто и не подумал выстрелить. Деккер прекрасно помнил, как от этого вопля когда-то в ужасе застывали сердца храбрейших рыцарей, бесстрашных воинов и могущественных волшебников. Кардинал Клемент не шелохнулся.

– Зачем вы пришли на мою землю?! – прорычал Черный Лорд, глядя сверху вниз на своего врага. От этого взгляда и голоса даже неистовые орки бежали в страхе или падали мертвыми (кому как нравилось), но инквизитор спокойно глядел на него и улыбался:

– Пропусти святые легионы на север, сын мой. Мы поможем тебе захватить Срединные равнины.

– Мне не нужна ничья помощь! – рыкнул Черный Лорд. В ответ зарычал и Крио, чувствуя неудовольствие и гнев хозяина. От голоса некроманта поднялся черный ветерок, подхватывающий с земли опавшие красные листья и пепел лагерных костров.

– Но почему ты не хочешь просто отойти в сторону? – изобразил удивление инквизитор. – Почему стоишь преградой на пути в эти земли?

– Это мои земли! – отрезал Лорд-некромант. – Вы были врагами три сотни лет назад, когда мой орден телами своих сыновей оборонял от вас Ронстрад, ими и остались сейчас, когда снова весь груз защиты Севера лежит на ордене Руки и Меча.

Пока Деккер это говорил, нетопырь подходил все ближе и ближе к инквизитору. Теперь чудовище нависало над человеком, отбрасывая черную давящую тень, словно огромная скала. Легионеры по-прежнему выжидали, держа наготове оружие, но руки их начали уставать.

– Что ты такое говоришь, сын мой? – спокойно спросил отец Клемент, глядя в упор на клыки оскалившегося чудовища, каждый из которых был с его руку длиной.

– За всю мою долгую жизнь, старик, – лицо Деккера утратило последнее выражение чувств, походя на мертвенный лик покойника, – было лишь два человека, которых я мог бы назвать отцом. Мой родной отец, Джон Гордем, герольд герцога Элагонского, он умер, когда я был совсем мал, и я почти его не помню. Второй спас мне жизнь когда-то, взяв меня, сироту, с собой. Он многому научил одинокого мальчишку и, можно даже сказать, воспитал, хоть я и видел его не очень часто. Это самый главный ваш еретик, Архимаг Элагонский Тиан. Но поскольку ты, Клемент Кельнский, – не один из них, я не должен мучиться и считать себя плохим сыном, верно, старик?

– Послушай меня, некромант, – теперь только злость сквозила в голосе кардинала, – я готов простить тебе даже убийство моих любимцев Хорена и Кенниуса, моих верных псов… – Деккер усмехнулся: про погибших от рук Проклятых верных сынов Империи святой отец, разумеется, даже не вспомнил, – если ты отринешь гордыню, уведешь некромантов и склонишься пред святой церковью нашей…

– А кто тебе сказал, что твои псы мертвы, инквизитор? – перебил его Деккер и взмахнул рукой над головой, с нее в то же мгновение сорвалась невидимая плеть и устремилась куда-то в сторону шатра пленных некромантов. В тот же час послышались дикий лай, рев и чьи-то крики. Судя по всему, любимцы кардинала в эти мгновения раздирали стоящих поблизости легионеров.

– Что это? – в недоумении обернулся отец Клемент. – Что происходит?

Лорд-некромант глубоко вдохнул окружающий воздух, все его запахи, страхи и чувства. Сейчас он знал почти все о каждом из здесь присутствующих: кто из них о чем думает, чего боится, чего желает и к чему стремится, а чего избегает. Те, кто шагает по ступеням трансформы на пути лича, как это сделал Деккер в Элагоне, славятся тем, что с легкостью могут проникать в хрупкое сознание десятков, даже сотен окружавших их людей. Черный Лорд не был исключением. Огромная толпа людей стала для него лишь множеством имен и сознаний, для каждого из которых требовалось найти и применить отдельный подход, один лишь маленький ключик, сыграв на их слабостях и сильных сторонах. Требовалось только привести эти самые слабости и сильные стороны к тому обрыву, который называется яростью и безумием…

– Аааа! Что ты… – еще кричал один легионер, когда другой вонзил ему в грудь гладиус. Со всех сторон полетели арбалетные болты, стрелы и метательные пилумы. Крики начали раздаваться отовсюду, а растерявшийся инквизитор загнанно оглядывался, не в силах не то что остановить – понять, что происходит. Его верные воины, его легионеры, безжалостно убивали друг друга, будто наглотавшись воды из озера Отчаяния. У него на глазах они самозабвенно отнимали жизни у тех, кто еще пять минут назад стоял рядом с ними плечом к плечу. Каждый здесь и думать забыл о своем предводителе, святом кардинале Клементе Кельнском, и опаснейшем из опаснейших еретике Черном Лорде Деккере.

Нетопырь яростно взвизгнул, его большие глаза сузились, наливаясь кровью, но инквизитор не обратил на вампира никакого внимания. Он в это время с ужасом смотрел, как трезубец одного ауксилара пронзает тело другого в двух шагах от него, как уже успевшие окунуться в кровь гладиусы срубают головы, как стрелы, выпущенные одними лучниками в упор, пронзают рядом стоящих стрелков того же отряда.

Его Святейшество даже не пытался защититься или просто убежать, когда громадные челюсти сомкнулись на его шее. Казалось, он ничего так и не заметил…

Обезглавленное тело опустилось на землю, всего за несколько секунд погрузившись в лужу собственной крови. Крио с хрустом пережевывал лысую голову кардинала, после чего ее проглотил, издав довольное ворчание.

– Вот тебе и птичка, – зло усмехнулся Деккер, глядя, как разорванные перепонки крыльев нетопыря медленно, но верно затягиваются, а выбитые суставы вправляются. Странно, но Черный Лорд никогда бы не подумал, что такой худой старик может содержать в себе столько крови. Тело отца Клемента, разорванное на куски, исчезло в пасти нетопыря. Крио, склонив свою огромную голову, начал облизывать обагренные камни, словно какой-нибудь голодный кот, лакающий молоко из блюдца.

– Кто же виноват в том, что ты не выказал должного почтения Черному Лорду, имперец? Кто же виноват, что ты хотел предать огню и мечу эти земли? Разве не ты казнил моего друга, моего брата Анина? Разве не ты пытал Дориана?

Ответом ему были крики умирающих имперских легионеров и звон стали. Когда раны чудовища полностью излечились, когда оно отошло от кровавой лужи, насытившись, лишь тогда Деккер приказал ему взмыть в воздух. Крылья взмахнули раз, другой, и вскоре нетопырь и его хозяин исчезли в низких серых тучах.

Когорты Проклятого легиона тем временем шагали в бой, накатываясь черной ржавой волной на отступающие к лагерю войска Империи Волка…

– Пора, – тихо проронил израненный обнаженный человек, поднимаясь с колен. Он говорил шепотом, но его услышали все присутствующие. Пленники в шатре инквизитора поднимались на ноги, поддерживая друг друга, помогая собратьям по несчастью. – Нам пора…

Дориан шагнул вперед, кандалы на руках тянули своим весом к земле и не позволяли как следует разогнуть шею и плечи. Стальной ошейник соединялся цепью с наручными оковами, и вся эта шипастая кованая громада весила никак не меньше семидесяти фунтов. Ноги пленника оставались свободны – инквизиторы посчитали излишним тратить на цепи для них металл и время: и верно, куда бежать из самого центра боевого лагеря?

Сказать по правде, Дориан и не собирался бежать. Грудь наполнилась воздухом, лишь только полог откинулся в сторону, хотя для любого другого здесь, казалось, нечем было дышать. Для любого другого?.. Никому его не понять. Когда тебя держат так, что ты не в силах даже пошевелиться, не в силах повернуть голову… Когда тебя заталкивают в огромный кованый саркофаг, отдаленно напоминающий формы женского тела… Когда шипы, будто длинные спицы, вонзаются тебе в плоть, проходят в спину, плечи, под ключицу… Ты не можешь умереть – ни один из жизненно-важных органов не задет… Ты можешь только реветь: «Будьте вы все прокляты! Будьте вы все… Будьте…» – твой крик постепенно затихает, обрывается, превращается в хрип, полный крови и боли. В голове у тебя не торчат шипы, но кажется, она проткнута насквозь не менее чем десятком из них. Из каждой раны боль течет жаром, кожа будто горит и плавится, а ты, стеная и хрипя, начинаешь ощущать, что к тебе плотно пригнана железная любовница, дарящая тебе последнюю утеху… она прижимается к тебе своим ледяным телом, будто бы обнимает сзади, лсково положив свою головку тебе на плечо и нашептывая в самое ухо мягкими, теплыми и страстными губами нежные слова. Но ты не можешь ничего разобрать из ее речи, остаются лишь скрипы. И все это – лишь жалкий ничтожный миг из тех мук, что еще предстоит вынести… А ведь тебя пока просто засунули внутрь, и это отнюдь не конец, нет – все только начинается… Будто эпитафия, зачитанная вслух по тебе, еще живому, но погребенному так, чтобы ты мог слышать, точнее – не мог не услышать, раздается скрип крышки. В тебя спереди вонзаются еще шипы, в бедра, пояс, ловко проходят между печенью и легким… так, чтобы ты не скончался здесь же… чтобы еще простоял в таком положении не менее трех положенных суток. Истекая всем, чем только можно истечь. Но более всего из тебя наружу льется ненависть… Ты кричишь: «Деккеееееер!!! Деккееееер!!!» – но сам не слышишь собственного голоса. Твое лицо застыло, будто залитое горячим воском, в диком крике: рот разорван, щеки растянулись, словно кожа на барабане, глаза зажаты неистово поднявшимися скулами. А где-то в горле, нет, даже выше – под небом ты ощущаешь неимоверный жар – то некая жуткая смесь крика и слез. Именно так они, эти прислужники добра и света, почитающие себя орудиями богини правды и справедливости, изгоняют нечисть из тел грешников! Они верны себе, они истово, до фанатизма верят в то, что делают благое дело, и вот от этого, а не от их жутких пыточных инструментов, жертве становится действительно страшно. Они неустанно молятся за спасение души «обретающего свет», за то, чтобы вся скверна вышла из него, они полагают, что путь из тела ей должен быть проложен кровью. Шипы «железной девы» впиваются отнюдь не в плоть – о нет! – в душу грешника… Но на их губах, на их похотливых старческих (а порою и молодых) лицах кистью веры, макаемой в оттенки тщеславия и лицемерия, нарисовано безумное наслаждение и удовлетворение, эти улыбки… эти тяжело и страстно вздымающиеся груди… Видят боги, с каким же трудом они себя сдерживали, чтобы не вонзить языки в щели «железной девы», слизывая текущую изнутри кровь. Но нет, они ведь не плотью питались – эти пиявки. Эти вампиры были намного опаснее и безжалостнее – их излюбленной снедью являлось страдание, нестерпимая мука.

Три дня… он не мог умереть. Три долгих, уводящих за грань безумия, дня и столько же не менее страшных ночей он глядел на мир сквозь узкую прорезь на уровне глаз, видел стоящих на коленях кругом инквизиторов в алых рясах, подпоясанных веревками, и тогда он молил, чтобы его распяли на кресте вместо Анина. Ну почему брату досталась настолько легкая смерть? Почему?! В то время как он…

После его выпустили, просто открыли замки, отворили крышку и вырвали его из жуткой металлической утробы. Они так это и называли – второе рождение… только отнюдь не мать здесь испытывала муку, ни одной живой матери никогда не пережить ничего подобного… «новорожденный» напоминал груду ошметков, потеряв целостность, он походил сейчас на нечто ужасное, бесформенное – на сгусток злобы, приправленный безумием и болью… Его излечили, а после швырнули к остальным – дожидаться…

Поэтому никому не понять, что ощутил пленник, вдохнувший полный гари и пыли воздух, но такой для него свежий и чистый. Никому не понять. Вы когда-нибудь проводили три дня в «железной деве»?! То-то же…

Перед глазами зависли тучи поднятой сапогами пыли, смешавшейся с едким дымом разворачивающегося где-то в ближайших шатрах пожара.

– In nomine Lupus! – раздавалось со всех сторон. – In nomine Lupus! Sanct Lupus!

Они славили своего божественного зверя. С его именем на устах они убивали или падали наземь бездыханными. Без разницы… Смерть, она равно живет и в том, кто убивает, и в том, кто умирает… Все уже было сказано… Далеко-далеко, там, где люди никогда не видели снега, где урожаи случаются дважды в году, а дома строят из чистого белого мрамора, откуда злобные волчьи оскалы на людских челах пришли в эти несчастные, залитые кровью и страданиями земли, неся уже знакомую боль и еще неизведанные муки… Там, на ласкаемом жарким солнцем Юге, оставшаяся вдовой женщина вот-вот возьмет на руки маленького сына и завоет, глядя на север, ее глаза уже полнятся слезами, а руки дрожат. Ребенок не понимает – он слишком мал, или же нет – он просто не хочет понимать, ведь это единственное, что осталось принять, чтобы стать взрослым. Перед глазами жены встает облик, такой любимый, такой… боги, она не успела прижаться к нему в последний раз, не успела обнять покрепче, не успела сказать всего того, что хотела сказать сейчас. Где-то невообразимо далеко, как считает она, на самом краю света, ее муж падает на землю, его убил его же товарищ, сосед, брат. А Волк, равнодушный и вечно голодный, как глотка интриг и амбиций сильных мира сего, яростно скалится убийцам и их жертвам с забрал и щитов, стягов и литых фигурок на шлемах. Его вой разносится, рождаемый в утробах рогов и труб, ему просто нравится взирать на людское горе, он крайне доволен тем, что сейчас происходит вокруг. Кровь, по которой шагают, кровь, которая стекает по лезвию меча, капает на гарду и течет на ладони… только это доставляет ему наслаждение – этому олицетворению власти, облику безжалостности и стальной жестокости…

Дориан шагнул вперед. Босая ступня коснулась шершавой земли. Откуда-то слева раздавался громкий лай и глухой собачий рев – это один из псов отца Клемента раздирал на куски верных солдат Империи. Лапы с острыми когтями упирались в поверженные тела, а клыки трех огромных пастей рвали в клочья плоть, подчас выплевывая в сторону откушенные куски стали, а после продолжали свой пир. Раздвоенные языки демонических животных в безумии метались, слизывая кровь, их глаза, налитые злобой, истекали черными смолянистыми слезами, а широкие глотки были перетянуты едва заметными белесыми нитями темной магии. Второго пса нигде не было видно… Дориан равнодушно отметил колдовство Черного Лорда и сделал еще один шаг. Лежащее на земле ребром кверху лезвие скользнуло по обнаженной подошве и пятке. Кровь засочилась, пленный некромант припал на другую ногу.

В нескольких шагах показались вражеские легионеры. Они самозабвенно нарезали на куски собственных друзей, протыкали груди и животы, отсекали руки и ноги… И пусть еще вчера эти пары ног, что окровавленными обрубками сейчас валялись в стороне от стонущих и ревущих от боли новоявленных калек (тех, кому удалось сохранить сознание), размеренно шагали подле них же в строю. Пусть оторванные кисти, валяющиеся в пыли, пусть отсеченные пальцы, которые ныне втаптывали в грязь, еще вчера хлопали их по плечу или жали их руки. Пусть из пробитого гладиусом рта еще вчера раздавались приветствия и добрые слова – теперь оттуда лилась лишь кровь. Пусть… Человек – самый страшный и самый безжалостный зверь. Человек – прирожденный убийца. Первейший его инстинкт – вовсе не желание утолить голод. Первейший его инстинкт – жажда убийства, как ты добудешь себе пропитание, не обагрив рук? Сперва человек убивал, чтобы выжить, но со временем он вошел во вкус – ему стало нравиться отнимать жизнь. Отнимать у других то, что дается всего один раз, лишать самого дорогого…

– Вперед, братья! – закричал Дориан и бросился на ближайшего легионера. Неизвестно, на что он надеялся. Облаченный в полный стальной доспех воин Империи, вооруженный гладиусом и прячущийся за башенным скутумом, казался неприступной башней по сравнению с обнаженным и лишенным всякого оружия пленником. Сумеречный взмахнул кулаком, пытаясь достать своего врага. В ответ легионер успел прикрыться щитом – цепь бессильно звякнула о металл и, заскользив, потянула пленника вниз. Но Дориан не упал – он обреченно рванулся вперед, отталкивая в сторону ненавистный скутум с волчьим ликом… и тут лезвие гладиуса полоснуло его по груди. Некромант закричал и упал на землю. В тело ему впились два клинка… В голову его собрату в этот миг вонзился пилум, другому пробила живот стрела. Самоубийственная и безумная атака пленников завершилась.

На земле остались лежать лишь десять окровавленных белых тел. У кого-то недоставало руки, у кого-то нога лежала немного поодаль, у третьего был рассечен бок, и кровь под ним образовывала огромную лужу. Первым погиб Дориан. Он распростерся на земле, страшно изогнув хребет. В одной руке у бывшего паладина Льва был зажат вырванный из собственного тела наконечник пилума, другая судорожно сжимала выцветшую полуистлевшую траву. Некромант походил на испещренную зажившими отметинами от шипов статую, выполненную каким-то безумным скульптором: он был прибит к земле, а из груди у него торчали два гладиуса, будто некое роковое напоминание о том, как именно он убил когда-то своего друга. Кровь стекала на живот и капала, просачиваясь между ребрами, на ковыль. Дориан Сумеречный погиб, но на лице его застыло чувство долгожданного покоя, со стороны могло даже показаться, что он просто заснул…

Когда настал рассвет нового дня, в округе не осталось ни единого живого человека на расстоянии в полтора десятка миль. Гордый поход Империи Волка на Север бесславно завершился, и последний из легионеров Сиены висел бездыханный и нанизанный грудью на три пилума. Первые солнечные лучи обратили в прах оставленные без связующей нити с жизнью и мертвые когорты нежити. Их покореженные латы и изломанное оружие будут догнивать и ржаветь в топях, а их души наконец освободились… может быть… кто знает…

Ночь на 8 сентября 652 года. После праздника святого Терентия прошло три дня.

Центральная часть Срединных равнин.

Графство Аландское. Замок Сарайн.

Леди Агрейна, единственная дочь графа Аландского Уильяма де Нота, стояла возле большого резного окна в холле своего замка Сарайн и смотрела на затянутое грозовыми тучами небо. К стенам подступали заснувшие в ожидании ливня деревья окружающего леса, а неширокая дорога терялась в их тени, убегая на юг, в сторону большого дайканского тракта.

Прекрасная леди была мрачнее подступившей осени, все ее горькие мысли были заняты лишь тем проклятым письмом, что пришло этим утром. Гонец от западного соседа Аландской земли, барона Фолкастла, прибыл еще на рассвете, и каково же было удивление Агрейны, когда отец сказал ей, что лорд Говард Нейлинг посватал к ней своего сына, баронета Кевина, этого непроходимого грубияна и пьяницу! Помимо всего прочего, младший Фолкастл еще являлся обладателем длинного носа и водянистых выпученных глаз – урод эдакий, одним словом! Нет, ну какова наглость: благородной и богатой леди, да не простой, а любимой фрейлине Ее Величества, предлагать такого «красавца» в супруги! Где это слыхано?!

Письмо было написано в очень настойчивой и резкой манере. Это ли предложение? Это скорее утверждение уже решенного факта и предупреждение о скором визите. И кто теперь ее защитит? Кто? Старый отец, чья былая слава вся висит в трофейном зале, или старший брат, который столь неистово служит трону, что давно позабыл и о своей собственной жизни, и о жизни любимой женщины? Бедная, бедная Изабель! Как может она так долго терпеть такое положение вещей? Любая другая давно бы нашла себе более свободного кавалера, да такого, кто проводил бы с ней больше времени, нежели в различных посольствах, войнах и военных советах! Но нет, она любит этого чурбана Ди, любит больше жизни, с самого детства. Леди Агрейна прекрасно понимала ее, ведь когда-то давно и она испытывала похожее чувство к одному человеку, но все это… все это сгинуло, уничтоженное тьмой, разбив ей сердце и изорвав на куски душу.

Мальчишка, которого девочка однажды встретила на берегу лесного пруда, был ее ровесником, а ей самой тогда едва исполнилось восемь лет. Няня не уследила, и она выбежала через заднюю решетку, отделяющую парк Сарайна от окружающего леса. Маленькая леди долго бродила в одиночестве среди деревьев и любовалась солнечными лучами, пробивающимися сквозь листву, пока не вышла на берег небольшого зеленоватого пруда, на поверхности которого плавали белоснежные кувшинки, а по берегам, переплетаясь шипастыми стеблями, цвели розовые кусты. Пруд тонул в тени от нависающих древесных крон, из которых раздавался щебет десятков различных птичьих голосков. На покатом прибрежном камне сидел он, растрепанный и взлохмаченный. Мальчишка глядел на воду и иногда швырял в нее маленькие камешки, любуясь расходящимися кругами и расплывающимися в стороны кувшинками.

Девочка тихо-тихо подошла и легонько дотронулась до его плеча. От страха, смешно вспомнить, он едва не упал в воду. Его мимолетный испуг быстро перерос в недоумение, а затем – в недовольство. Дочка графа представилась, ожидая увидеть в его хитрых серых глазах уважение, но лишь с удивлением отметила в них равнодушие и какой-то затаенный, почти злорадный блеск, словно мальчишка придумал какую-то мерзкую выходку. Бродяжка нисколько не был польщен тем, что с ним заговорила сама графиня, он просто уселся обратно на свой камень, нагло повернувшись к ней спиной.

Она села рядом, настолько ее заинтересовал этот маленький незнакомец в изорванном камзольчике темно-красного цвета, который, как тогда она подумала, он стащил у какого-нибудь портного, обшивающего вельмож. Его одежда очень насмешила ее: вся спина была в пыли, словно мальчишка провалялся на земле не один час, рукав висел на нескольких нитках, едва ли не оторванный полностью, а манжеты потемнели от воды – он доставал свои камешки прямо со дна, не гнушаясь опустить руку в мутный пруд по локоть. В общем, то еще зрелище. Когда она, прилежная, в красивом платьице, засмеялась, он разозлился и просто отсел от нее подальше. Но она и не подумала оставить его в покое.

– Что ты делаешь здесь совсем один? – спросила маленькая леди бродяжку. Он не отвечал, глядя на расходящиеся по воде круги от вновь брошенного камешка. Светло-русые волосы, взлохмаченные и непричесанные, вздрагивали под теплым летним ветром, как перья какой-то светлой птички. Агрейна и сама не заметила, как залюбовалась. Тонкий нос, поджатая полоска губ и щеки, – она подумала, уж не могла ли ошибиться?! – припорошенные пудрой, какой тогда присыпали лица детей из благородных семей, дабы придать им вид возвышенной бледности. Казалось, что этот мальчишка просто вытирал лицо рукавом, – боги, какое невежество! – потому что на щеках и лбу чернели длинные грязные полосы. И все же он был достаточно мил. Папенька с маменькой не отпускали ее гулять в деревню, и друзей у нее совсем не было, поскольку она никогда не играла с тамошними мальчишками и девчонками. Да и вообще, компанию ей составляла лишь нянюшка Вилле, ведь отец почти все время находился при дворе, выполняя обязанности Лорда-Протектора, страшно подумать, королевства, а маменька постоянно была занята хлопотами по замку. Что касается старшего брата, красавца Ди, то отец всегда брал его с собой, и на игры с сестренкой у того совсем не оставалось времени.

Так что ее неожиданная симпатия к этому незнакомому неряхе, несомненно, была оправданной. Милый мальчик-простолюдин, одиноко сидящий на большом камне, к основанию которого подступала спокойная гладь лесного пруда, ее чем-то заинтересовал.

– Как тебя зовут? – вновь спросила девочка, но очередная попытка завязать разговор закончилась ничем. Он даже не повернул голову.

Еще с самого раннего детства она очень любила слушать романтические баллады о прекрасных дамах и отважных рыцарях, которые преодолевают тысячи преград, чтобы доказать любимым свои чувства. Одна из историй была схожа с тем давним утром ее собственной жизни. Сказочная леди, как и она, сбежала в лес из замка, а там ей встретился охотящийся рыцарь, красивый и благородный. Он спас ее от страшного волка, она его сразу же полюбила, и они обвенчались. Конечно, теперь леди Агрейна, уже взрослая и знающая жизнь, понимала, что так не бывает, а мгновенная любовь возникает лишь в наивных балладах, но тогда выспренние слова какого-то менестреля были для нее непреложной истиной.

– Мы с тобой, как прекрасная леди Нинельн и храбрый рыцарь сэр Лион из баллады, – сказала она. – Ты хочешь стать моим другом?

Вдруг он обернулся и поднял свой печальный взгляд. Серые глаза впились в нее, будто намереваясь пронзить насквозь. Девочка отвернулась, скромно потупив глазки, щеки залил румянец. Когда она вновь осмелилась на него взглянуть, он все так же продолжал смотреть, почти не моргая, – как-то задумчиво и немного растерянно.

– Меня зовут Клэр, – проронил наконец бродяжка. Голос у него был очень мягкий и приятный. Агрейна так ему и сказала, от чего он неожиданно дернулся в сторону. Было видно, что маленькая леди его чем-то задела, но она не могла знать чем. Графская дочка испугалась, что он сейчас возьмет и упадет в воду, но почти сразу Клэр вновь успокоился.

– Ты живешь в том замке? – поинтересовался он чуть погодя, указывая в сторону гордого Сарайна.

– Да, это замок моего отца, графа Аландского, сэра Уильяма де Нота.

Он отвернулся и спросил ее таким глухим голосом, что ей показалось, будто она вновь его чем-то сильно обидела: «Выходит, ты знаешь Ильдиара?»

– Да, – настороженно ответила она. Откуда мог простолюдин знать Ди? – Он мой брат.

– Я так и думал, – прошептал Клэр.

– Да что с тобой такое? – удивилась она. – Ты знаешь Ди?

Он ответил не сразу. Поначалу упрямо молчал, наверное, решая, стоит ли ей доверять.

– Да, я знаю Ди и знаю его лучшего друга, наследного принца Тели. – В словах мальчика не было ни толики радости от факта подобного знакомства.

– А где ты живешь? – спросила она, чтобы перевести тему в более отвлеченное русло, но это, по-видимому, не слишком-то ей удалось – мальчишка по имени Клэр все еще на нее дулся.