Там, где фальшивые лица Торин Владимир
– Далеко отсюда, – проворчал он. – Видишь тот маленький ручей? Тот, что впадает в пруд… Если пойти по нему вверх, то можно добраться до широкого тракта. А если шагать по дороге на запад и перейти по мосту через большую реку, то непременно попадешь в предместья города, где я живу…
– Ты живешь в большом городе? – заинтересованно спросила она. – Как там? Должно быть, очень интересно! Дворец, балы, танцы, пирожные! И наряды, наряды, наряды!
– Там очень шумно и скучно, – Клэр презрительно скривил губы. – Вечно расхаживающие толпы людей, которые все время пытаются заслужить твое внимание… И еще множество различных надсмотрщиков, постоянно ворчащих: «Сделайте то, не забудьте про это». Ты бы знала, как там уныло и… – не договорив, мальчишка неожиданно вскочил на ноги.
Недоумевающая девочка никак не могла понять, почему он отбежал от нее в сторону на несколько шагов, пока не услышала за спиной возмущенный, рассерженный возглас: «Агрейна!» Обернувшись, она увидела сердитую мать в охотничьих одеждах, гордо восседающую на коне, растерянную нянюшку Вилле и Гарольда с Томасом, двух солдат из замка.
– Как ты могла убежать в лес?! – раздраженно спросила леди Марго дочку. – Мы все так волновались! Уже все обыскали, даже чердаки и погреб!
– Мамочка, я тут познакомилась с Клэром! – радостно воскликнула девочка.
– С кем? – переспросила леди и наконец увидела застывшего поодаль мальчугана.
Все, кто был на поляне, посмотрели на него. Реакция матери ну никак не была той, которую ожидала девочка. И не ее одной. Леди Марго неожиданно спрыгнула с лошади и совершила легкий книксен, нянюшка так и вовсе склонилась в поклоне, солдаты, как один, выхватили мечи и с шумом ими отсалютовали.
Мальчишка выглядел несколько смущенным, но на его лице отражались также усталость и раздражение.
– Что вы… мамочка… – ничего не понимала девочка.
– Ваше высочество! Что вы здесь делаете?
У маленькой леди не было слов, она с удивлением смотрела то на маму, то на Клэра.
– Агрейна, дорогая, твой новый друг – его высочество Кларенс Лоран, он принц Ронстрада и кузен его высочества наследного принца Инстрельда.
Девочка насупленно молчала. Так вот почему он не выказал никакого почтения, когда узнал, что она графиня. Это на самом деле его камзол – он ниоткуда его не стащил, и он… принц…
Наверное, порядочной леди следовало бы сделать книксен, поприветствовав особу королевских кровей, как ее мать, но Агрейна тогда была всего лишь ребенком.
– Где ваша охрана? – спрашивала леди Марго, озираясь по сторонам и выискивая многочисленную свиту. – Где все ваши воспитатели, учителя, слуги? Что вы делаете один в лесу?
– Я просто вышел погулять… – неуверенно отвечал кузен будущего короля.
– В стольких милях от Гортена? – усомнилась графиня. – Как сэр Уильям, Лорд-Протектор, и Мессир Тиан Элагонский, Лорд-Регент, допустили такое?
– Им просто наплевать, – мрачно изрек принц.
– Не говорите так, ваше высочество. – Графиня повернулась к солдатам. – Томас, Гарольд, отведите его высочество к главному входу, я дам знать в Гортен, что с ним все в порядке и он гостит у нас. – На что они слаженно ответили: «Будет исполнено, миледи!»
– Ты же, Агрейна, пойдешь со мной и Вилле к калитке парка и дашь слово, что больше никогда не будешь убегать.
Леди сделала еще один книксен и вновь села на коня, направив его медленным шагом к замку. Нянюшка взяла девочку за руку и повела ее рядом; солдаты направились к принцу.
– Постой! – крикнул мальчишка вслед новой знакомой и, к вящему негодованию леди Марго и ужасу нянюшки Вилле, прыгнул в пруд. Проплыв несколько футов, он сорвал белоснежную лилию, выбрался на берег и протянул ее Агрейне. Тогда, помнится, этот неказистый цветок просто растопил ее детское сердце…
Так она познакомилась с принцем Кларенсом, человеком, навсегда изменившим ее жизнь. Он надолго остался в замке, выпросив у лордов Регента и Протектора дозволение погостить в Сарайне. Принц очень сдружился с Агрейной, и девушка, уже не девочка, понимала, что любит его. В двенадцать лет и принц признался ей в своих чувствах. Они все время проводили вместе: гуляли, бродили по замку, танцевали, сбегали на ярмарку…
Потом он отправился в Гортен, провел там два года, а когда приехал обратно, она не сразу поняла, что вернулся уже не тот мальчик, которого она любила. Агрейне было пятнадцать лет, когда отец сообщил ей ужасную новость: принц Кларенс был замечен в обществе некромантов. Когда на их темный сбор была объявлена облава, убили четверых, а двоих взяли в плен, одним из них и оказался принц Кларенс, кузен наследника престола. Вторым был некто Аркин, чернокнижник и темный маг. Тогда принц клятвенно заверял сеньора Прево, что Аркин явился на сбор лишь для того, чтобы защитить его от некромантов, что он не является колдуном Умбрельштада и вообще просто оказался «не в том месте в неподходящее время». Аркина отпустили, установив за ним слежку, но он ни в чем больше замечен не был, разве что открыл алхимическую лавку в Дайкане. Историю с принцем Кларенсом уладили так, что никто ни о чем не узнал. Его даже почти не наказали. Все забылось – он ведь королевской крови.
Когда она расспрашивала его обо всем этом, он ничего не смог объяснить. Пытался что-то ей рассказать про тайные сведения, уверял, что был вынужден встретиться с некромантами… Тогда Агрейна отчетливо увидела, что его серые глаза изменились – стали более хитрыми, отчего он выглядел намного старше своих лет: ему было всего пятнадцать, но на вид можно было дать не меньше двадцати.
Он клялся, заверял, что любит ее. Но она ничего не хотела слушать – в ее ушах до сих пор стояли слова отца: «Он некромант… погибло много простых солдат, пытавшихся арестовать сборище темных магов… Мне очень жаль, дорогая, но ты ошибалась в нем… мы все ошибались… он клянется, что ни при чем, но никто не верит – он лгал с самого детства… и… он всегда отличался склонностью к чему-то темному». И хотя она возражала тогда отцу: «Мне он не лгал! И для меня никогда не был кем-то темным», Агрейна прогнала Клэра. Кричала, что ненавидит его. Ведь он предал ее… предал ее любовь… она не могла представить себе, что любит темного мага. Того, кто является убийцей, кто похищает детей и жестоко с ними расправляется, кто питается людскими страданиями, кто общается с демонами и ошивается в кругу мертвецов… Некроманты считались самыми страшными тварями из всех, которые могли однажды появиться на просторах королевства, – даже орки, гоблины и ведьмы не шли с ними ни в какое сравнение. Некроманты всегда оставались теми, чьи имена были прокляты, а деяния передавались лишь шепотом, украдкой оглядываясь через плечо, – не притаился ли за спиной страшный темный маг?
С тех пор прошло двадцать лет, она никого так и не полюбила, более того, леди понимала, что до сих пор любит только Кларенса, и ненавидела себя за это… В последнее время она видела его лишь изредка, краем глаза, в те дни, когда приезжала на балы или сопровождала Ее Величество Беатрис. Растрепанный, нечесаный, грязный… он был таким же, как в день их первой встречи… Он всегда следил за нею в те редкие моменты, когда бывал в Гортене. Большую же часть времени кузен короля пропадал неизвестно где.
Однажды она наткнулась на него в коридоре дворца. Он не давал ей пройти, не отпускал ее… пытался с ней поговорить… пытался что-то сказать. Но в его глазах она отчетливо углядела отпечаток тьмы, злости и гнева. Она поняла, что он на самом деле стал некромантом. Она никому не говорила об этом, просто знала.
Клэр снился ей, и она просыпалась вся в слезах, но ничего с этим не могла поделать. Всю свою жизнь она любила этого мерзавца… Подчас ловила себя на том, какой романтический образ присваивает этому слову… «некромант». Ночной странник, облаченный в струящийся за ним по земле черный плащ, лунный свет на волосах и страстный отблеск в глубоких глазах, скрытых тьмой… Нет!
Леди сжала кулачки. Она стояла перед витражным окном и смотрела на грозу, беснующуюся на улице. По оконному стеклу ползли капли дождя, ее собственное отражение плакало вместе с ливнем: теперь она будет вынуждена выйти замуж за этого Кевина Нейлинга, баронета Фолкастлского, богатого и злого соседа, который явится на рассвете «с визитом». Отец готовит замок для встречи гостя и сватов. Видно, что и он боится. Действительно, что он может? Нет у нее защитника… а брат остался в Гортене, и вражеские интриги не позволяют ему вернуться домой. Боги, дайте ему выжить! Боги, дайте ему выжить! Боги…
Какое-то шевеление за спиной отвлекло леди от грозы и невеселых мыслей. Она обернулась и застыла, пораженная.
В самом центре зала, раскинув руки в стороны, лежал человек. Кто он? Откуда взялся? Ведь всего минуту назад она была здесь совершенно одна!
Женщина бросилась к незваному гостю. Человек лежал на спине, из его бока торчал ржавый меч, а кровь растекалась под ним большой лужей.
Леди Агрейна склонилась над раненым, убрала с лица слипшиеся с кровью полуседые волосы. На нее смотрели затухающие серые глаза, а лицо было исполосовано незаживающими порезами. Она зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать…
За ее спиной на карниз окна сел большой черный ворон. Он глядел сквозь стекло на то, что происходит в зале, и его вертикальные желтые зрачки начали стремительно наполняться кровью. Крючок, закрывающий окно, медленно пополз вверх, окна со звоном отворились, и птица с громким карканьем влетела в зал.
Глава 9
День святого Терентия, или О том, как вкусно человеческое мясо
«Суд рыцарей», стараярифмованная пословица
- Кто прав, кто виноват,
- Решает этот суд.
- И беден аль богат,
- Ничуть не важно тут.
- Поверь, рассудит нас
- Судья твой – острый меч.
- Он никогда не даст
- Тому, кто прав, полечь.
5 сентября 652 года. Предместья Гортена. Ристалищное поле.
Герольд поднял голову и взглянул вверх. Такое небо в народе прозывали вороньим – казалось, что весь лазурный свод затянуло крыльями черных птиц, отчего на душе становилось непередаваемо тяжко. Тучи хмурились, все более наливаясь злобой и чернотой. Всадник увидел бледные молнии, разрезающие облака на востоке, на короткий миг показалось, будто бы плотный полог туч весь разом содрогнулся и подернулся рябью. На шлем упала капля дождя, она скатилась по тонкому гравированному краю забрала и соскользнула в прорезь – небо слезилось, грозя вот-вот разразиться безутешными рыданиями. На влажной земле вода постепенно собиралась в неглубокие лужи, а ветер бросал в грязь чуть тронутые желтизной листья, безжалостно срывая их с ветвей деревьев перелеска за восточной границей турнирного поля.
Несмотря на наступившее утро, темнота не слишком-то торопилась уползать, поэтому на ристалище зажгли фонари.
Герольд восседал на белоснежном коне в самом центре арены. Здесь на десять футов в высоту возвышалась древняя статуя Хранна; некогда белый мрамор пожелтел от старости и кое-где порос мхом. Вот уже несколько веков бог-покровитель из-под своего глухого шлема наблюдал за тем, как люди на этом поле скрещивают мечи и копья ради славы и почестей. Постамент изваяния Великого Мечника был обвит длинными переплетающимися стеблями, словно колючей паутиной, – это пышный куст багряных роз разросся прямо у его основания и тянулся вверх, к широкому поясу, груди, плечам. Красивые бархатные бутоны, будто пятна крови или зияющие раны, усеивали руки бога, его могучий торс и даже щит, что он держал в руке. Никто и никогда не посмел срезать хотя бы один крохотный цветок с этого куста – все знали, что дерзкого наглеца, который осмелится на подобное святотатство, ждет неминуемая кара: сотни воронов, посланников Хранна, тотчас спустятся к нему из поднебесья и разорвут его в клочья.
Но турнирный глашатай и не собирался совершать что-либо подобное – он был здесь по другой причине. Всадник положил закованную в сталь ладонь на каменный клинок божественного меча, опущенного острием в землю и также перевитого темно-зелеными шипастыми лозами.
– Хранн Всеблагой, – раздался приглушенный голос из-под забрала, к традиционной мольбе герольда присоединилась и дрожь в голосе: холод утра пронизывал воина насквозь, и доспехи все более начинали походить на промерзлую клетку – не спасала даже ватная стеганка, – прошу, благослови сей ежегодный турнир при Нелинже, даруй рыцарям твердость руки и зоркость глаза. Коль суждено им пасть, дай благородным сердцам взойти на острие копья, а недостойным и малодушным присуди быть растоптанными конскими копытами.
Холодный пронзительный ветер шелестел одеждами герольда, что представляли собой длинный плащ с узором из черных и белых ромбов; на такой же шахматной накидке на груди было нашито алое рдеющее сердце. Турнирное одеяние традиционно имело особое значение: белые и черные цвета, скрещивающиеся на плаще, сравнивались с жизнью и смертью, которые преодолевает горячее алое сердце – сердце рыцаря. Плечи всадника обременяла золотая цепь – символ того, что сей человек скован нерушимыми обетами и клятвами. В ножнах на перевязи покоился меч, а в руке герольд сжимал длинный серебряный жезл.
– Благодарю тебя, Хранн Всеблагой, за то, что согласен ты стать искренним судиею на этом славном ристалище, дабы не позволить пасть правому, поразив своим мечом неправого.
Герольд приложил сжатый кулак к сердцу, повернул коня и направил его к западному краю арены. Копыта месили влажный песок, а скакун рысью нес всадника все ближе к месту, где возвышались галереи почетного помоста для богатых и влиятельных вельмож, увешанные разноцветными драпировками и геральдическими щитами – именно там сейчас собрался весь гортенский двор. Это средоточие роскоши должно было пестреть и искриться буквально всем: красивыми коврами, шитыми подушками и магическими огнями разных цветов, но в осеннем утреннем мраке и серости оно смотрелось странным образом угрюмо и тоскливо. Даже струнный перебор лютен и арф казался каким-то неуместным для праздника, трагичным и рвущим душу.
Герольд проезжал мимо деревянного ограждения, из-за которого простые люди могли наблюдать за рыцарскими схватками и поединками. Массивные брусья были сплошь увиты плющом, что придавало ему сходство с живой изгородью в каком-нибудь древнем парке. Точно такой же барьер был возведен и по другую сторону арены. Глашатаи далеко окрест разнесли клич о предстоящем столичном турнире, и нынче к месту ристалища съехалось множество народу: как богатых рыцарей с семьями и целыми армиями слуг и пажей, так и простых обывателей, не менее страстно желающих поглазеть на ратную потеху. И никому здесь не мог помешать ни ветер, ни даже непрестанно накрапывающий мерзкий дождь. В День святого Терентия трубы громогласно оповещали о большом турнире самых доблестных и достойных рыцарей королевства, с зачинщиками и вызываемыми, но сперва должен был состояться судебный поединок между графом Ильдиаром де Нотом из Аланда и бароном Джоном Бремером из Теала. Огромная толпа собралась для того, чтобы посмотреть на рыцарские схватки, но еще больше народа явилось наблюдать именно этот бой. Зажиточные горожане, благородные господа, главы гильдий и маги спешили занять свои места – всех привлекало кровавое действо, которое должно было вскоре начаться.
Герольд пересек ристалище и направил коня в сторону красивых резных ворот – места въезда рыцарей на поле. На темных створках искусными мастерами были вырезаны сцены легендарных турниров. Вот лежал пронзенный тринадцатью мечами рыцарь, пришпиленный к земле, вот рядом с ним изображен паладинский конь в геральдической попоне, топчущий копытом голову какого-то воина, вот дамы, безутешно льющие слезы по своим избранникам, – некоторые из них в безумном горе бросались на мечи и кинжалы… Эти древние рисунки всегда казались герольду жуткими и пугающими, а сейчас – особенно. Хотя, быть может, виной всему эта осень, накинувшая свой хмурый полог на арену? Кто знает…
Всадник поднял забрало, снял с пояса рожок и затрубил в него, издавая звук, походящий на крик лани. Створки тут же разошлись, показался разноцветный рыцарский лагерь, украшенный множеством пестрых лент, шнуров, флажков, девизов и гербов, ткань шатров тяжелела от дождевой влаги. Стяги на шестах обвисли, как тряпки, сунутые в бочку с водой, отчего невозможно было разобрать ни одного символа. Все будущие герои турнира прятались у себя в шатрах, грелись у очагов, вкушали горячий завтрак, даже господские собаки жались под навесами, тоскливо высовывая носы из-за полога лишь для того, чтобы облаять очередного новоприбывшего в лагерь. Оруженосцы и пажи благородных рыцарей были облачены, согласно традициям турнира, в вычурные костюмы различных сказочных существ: эвивов, герретов и боргов[24], их обычно праздничные одеяния сейчас больше походили на какие-то шкуры чудовищ. Треклятая осень… Главный королевский герольд, он же наш всадник в шахматном облачении, справедливо полагал, что во втором рыцарском лагере, расположенном на противоположном конце поля, дела обстоят не лучше. Но все-таки это был турнир, и никакая погода не могла испортить настроение храбрым рыцарям, что сегодня выйдут на поле, дабы добыть себе доблесть и славу. И те, кто отвечал за проведение ристалища, изо всех сил старались соответствовать моменту – несмотря на слякоть и дождь, шли последние приготовления; под большим растянутым на копьях алым сукном с золотой бахромой выстроились трубачи и герольды в парадных одеяниях.
Лишь завидев своего предводителя, глашатаи отдали приказ, и музыканты грянули громогласный клич. Как только заиграли трубы, шум толпы постепенно затих. С восточного края поля, где виднелись шатры рыцарей, зачинщиков турнира, показались два всадника, направляющиеся к королевской галерее. Это были граф Ильдиар де Нот, облаченный в белые латы и глухой шлем, увенчанный двумя коваными птичьими крыльями, и рыцарь сэр Джеймс Доусон, его верный соратник и помощник во всех предприятиях. С противоположного конца ристалища (там располагались шатры рыцарей-вызываемых) из ворот под звуки труб им навстречу выехали барон Джон Бремер и его вассал, сэр Тарольд Логайнен, более известный, как Рыцарь Червленого Сердца. В центре поля, под статуей Хранна, будущие противники встретились и, обменявшись несколькими короткими фразами, направились к почетному помосту.
Распорядителем турнира являлся сэр Ангерран Ганейнт, сенешаль Ронстрада – сегодня маркиз заменял здесь короля. Сидя под пышным балдахином с цветами Дома Лоранов в самом центре темной, как подземный туннель, галереи, он с нетерпением ожидал начала ратной потехи. По левую руку от лорда сидела его супруга, леди Келен, облаченная в платье светло-лазурного цвета, сейчас походящее на саван призрака. Длинные ряды в полутьме балконов занимали богатые господа: графы, бароны и маркизы в пышных мантиях. Граф де Нот отметил две фигуры, сидящие под багровым стягом с изображением змея, свернувшегося кольцом на воротах. Танкред и Олаф Бремеры… не забыли явиться, чтобы полюбоваться на представление.
Четыре рыцаря застыли на своих конях внизу, в тени галереи, словно статуи. Сеньоры и дамы, маги и горожане – все впились в них взглядами.
– Не передумали ли вы, благородные сэры? – спросил сенешаль королевства у враждующих сторон. – Быть может, лучше сдвинуть кубки с вином, нежели скрестить копья?
Ильдиар увидел, как при этих словах скривился Танкред Огненный Змей, а его младший брат так и вовсе глянул на маркиза-распорядителя, как на полоумного.
– Я прошу вас, сэр, принять наш выбор, позволив свершиться поединку, и быть на нем справедливым судиею, яко осененный дланью Хранна Всеблагого, – сказал на старый лад Ильдиар, прикладывая ладонь к изображенному на белой кирасе все время движущемуся огоньку. Когда-то для великого магистра Священного Пламени один иллюзионист нарисовал этот огонек, не преминув дать и напутствие: «С ним будет всегда биться твое сердце, рыцарь», после этого многие стали узнавать графа де Нота по его неизменному, ставшему уже легендарным, символу.
– Принимаю. Позволяю. Буду, – вздохнул сэр Ганейнт – до этого он еще наделся, что дело завершится миром, ведь он полагал, что негоже, в то время как королевство ведет войну, устраивать кровные поединки.
Рыцари склонили головы и разъехались в противоположные стороны.
– Береги вас Хранн, – сказал сэр Доусон, подавая великому магистру копье, когда они остановили коней на изготовочном месте, означенном статуей дамы в длинном платье, поднимающей в благословении руку. Молодой паладин сгорбился на своем коне и закутался в тяжелый синий плащ, он глядел в землю, не в силах выдержать взгляд своего предводителя.
– Ты помнишь, что должен сделать, Джеймс? – вполголоса напомнил Ильдиар, устремив взор на своего соперника – тот также остановил коня подле каменной девы, примерно в сотне ярдов от них. – В случае, если я паду?
– Помню, ваша светлость, помню, – тоскливо ответил паладин. – Но я знаю, что вы выстоите в этом испытании, как выстаивали в тысячах других. – Его взгляд говорил об обратном – мрачный настрой сэра де Нота, исполненный бессильной злости и обреченности, передался и Джеймсу. – Я буду молиться за вас.
– Молись, – только и прошептал Ильдиар, опуская забрало…
До того редкие капли мороси зачастили и вскоре превратились в неприятный промозглый дождь. На ристалище остались лишь два человека: барон и граф. Острия копий направлены друг другу в лицо, щиты, удерживаемые левой рукой, прочны, а кони верны и проверены в боях.
Поединок происходил без разделительного барьера, что свидетельствовало о том, что здесь должна оборваться чья-то жизнь – бой на смерть – полное воссоздание настоящей схватки. Копье в копье, лобовой удар. Пока не будет преломлено три копья любой из сторон, будет продолжаться конный бой, после чего, если противники не передумают драться или же не погибнет один из них, будет проведен пеший поединок.
Но вот заиграла труба, и оба всадника что есть сил ужалили шпорами бока своих коней. Скакуны рванулись с места. Подкованные копыта стучали по вымощенному плитами рыцарскому пути, вздымая вверх грязные фонтаны брызг из луж.
В абсолютной тишине, опустившейся на ристалище, рыцари наконец сшиблись. Копье графа ушло немного в сторону от противника, толпа ахнула – такой опытный воин, каким был сэр Ильдиар де Нот, не мог так глупо промахнуться! Но копье барона также лишь немного скользнуло по вражескому щиту. Рыцари проскакали дальше, словно и не было никакого столкновения.
В это время где-то вдалеке верный Джеймс пораженно застыл, ничего не понимая. Верный сподвижник великого магистра, возможно, единственный увидел, что на самом деле случилось в ту секунду, когда произошел удар. Он успел уловить, как сэр Ильдиар стремительным движением скользнул своим копьем по наконечнику копья противника, немного отклонив его в сторону. Такое могло показаться просто невозможным, но лишь тем, кто не видел множество раз этого воина в бою. Сэр Джеймс прекрасно понимал, что великий магистр мог преспокойно попасть по шлему барона, если уж он сумел совершить такой выпад, требующий необычайного глазомера, ловкости и мастерства. Тогда почему он этого не сделал?
Сэр Ильдиар доехал до конца поля, повернул коня и направил его обратно к стоящей в стороне статуе Дамы Благословения; барон проделал то же самое. Им подали новые копья – старые все же немного оббились.
В сторону Белого Рыцаря полетели насмешки и злые проклятия, что, в общем-то, строго запрещалось уставом турнира, но кто сейчас следил за соблюдением правил, когда весь Гортен, да и приехавшие из других мест настроены против него! В толпе, что окружала уже все ристалище, было яблоку негде упасть, да и если бы кто-нибудь выронил его, то ни за что не решился бы поднять – это грозило бы верной смертью из-за жуткой давки. Ворота обоих лагерей открылись, и народ хлынул в них, даже рыцари вышли из своих шатров под хмурое небо, смешавшись с простым людом, чтобы посмотреть на поединок. Ильдиар лишь на мгновение взглянул на зрителей сквозь прорезь забрала и не смог различить ни одного лица – сплошное многоцветное марево, закутанное в покров начинающегося дождя.
Граф де Нот повернул голову – люди стояли уже по эту сторону ограждения, крики раздавались и за спиной. Рыцарь оборотил коня и увидел толпу, вышедшую из лагеря его противника, сэра Джона. Здесь, казалось, презрением к нему пропитался сам воздух. Стало настолько неуютно, что захотелось поскорее закутаться в плащ так, словно это смогло бы помочь, но длинная накидка белого шелка, налившись влагой, лишь облепила доспехи и лошадиный круп. Граф почувствовал, как пот выступил на спине, впитываясь в поддоспешную стеганку. Нельзя поддаваться всему этому… нельзя! Латная перчатка скрежетнула металлическими суставами, крепче сжимая древко копья. Белый Рыцарь немного наклонил голову вперед и, стараясь не думать ни о чем, кроме застывшего вдали врага, повернул коня к бою. Заиграла труба… шпоры впились в лошадиные бока… копыта звякнули подковами… Скакун перешел в галоп. Белоснежная попона, крытая латами, промокла насквозь, животное недовольно фыркало – дождь был ему неприятен. Могучий черный баронский конь, облаченный в багровую ткань и дорогие золоченые доспехи, неистово ревел, несясь навстречу во весь опор.
В опустившейся на ристалище тишине произошло второе столкновение, но в этот раз граф де Нот был менее удачлив. Копье барона ударило в самый центр щита великого магистра. Черно-красное древко разлетелось вдребезги, а белое и на этот раз прошло мимо. Удар, который должен был быть направлен в шлем сэра Ильдиара, вновь оказался несколько замедленным и отклоненным.
Белый Рыцарь откинулся почти к самому крупу своего животного, чувствительно ударившись поясницей о заднюю луку седла, и, должно быть, только сам Хранн-Заступник защитил графа, не позволив ему потерять стремя.
Всадники вновь отъехали на исходные позиции. Для последнего удара – третьего.
Бремер отшвырнул в сторону обломок копья, и ему поднесли еще одно, Ильдиар также взял новое. В следующий миг после того, как труба провыла в очередной раз, рыцари понеслись друг другу навстречу. Толпы людей застыли в ожидании, даже хвалебные ободряющие крики в адрес барона и изничтожающие вопли в сторону графа де Нота затихли.
Кони скакали, отбивая четкий ритм по каменной дорожке, брызги летели во все стороны. Дождь усилился, стало заметно холоднее. Белый Рыцарь слышал, как кровь стучит в висках, а дыхание превратилось в резкие влажные хрипы. Он то с силой жмурился, то широко открывал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, но пелена разошедшегося ливня стеной встала в узкой прорези забрала. Ильдиар видел сэра Джона отрывками, будто призрака, то исчезающего, то вновь объявляющегося, но приближающегося все ближе и стремительнее. Рукоять копья немного скользила под стальным налокотником, отчего наконечник все время подрагивал, не в силах закрепиться в одной точке – повторить столь ловко проведенные ранее приемы казалось уже невозможным.
Вода стекала по шлему, наплечникам, впитывалась в плащ, скользила по щиту. Можно было подумать, что на ристалищное поле опустилась ночь, дождь застлал собой все.
Блеснула синяя молния, и ее дерганый, промелькнувший на мгновение отсвет вырвал из окружающей непогоды статую Хранна, застывшего немного впереди и слева, и могучую фигуру противника, слившуюся с конем в каких-то двадцати футах. Наконечник копья с обвившим древко мокрым багровым флажком был уже совсем рядом… Удар в середину щита… Оба стремени потеряны… тусклый гул в шлеме, будто по нему ударили молотом, и твердая земля…
Ильдиар был готов к этому, но удар все же оказался намного сильнее, нежели он ожидал. От падения ужасно болели спина и ребра. Рыцарь отбросил забрало, нужно было дать легким побольше воздуха, но вместо этого в лицо тут же ударили холодные капли, окропляя и без того мокрую кожу, стекая в бороду и усы. Струи дождя катились по забралу, попадая в глаза. Ильдиар с трудом повернулся на бок. Кажется, он ничего себе не сломал, что странно… но все тело превратилось в одну сплошную ссадину. Белый Рыцарь с трудом вынул из ножен свой меч, упер клинок в землю и с его помощью поднялся на ноги. Теальский барон, направивший к нему коня, не замедлил спешиться и обнажить оружие. Его шлем был отворен, а на лице легко читалось неприкрытое удовлетворение – все шло согласно плану, и две минувшие неудачи нисколько его не тревожили.
– Ваши копья преломлены, благородные сэры! – воскликнул герольд в шахматном плаще, подъезжая к рыцарям на своем великолепном белом скакуне. – Если вы не считаете это удовлетворением вашего спора, извольте продолжать поединок пешими.
Ответом ему был почти одновременный глухой стук опускаемых забрал.
Сэр Джеймс подбежал к статуе Хранна и подобрал упавший в грязь повод коня своего предводителя; баронского скакуна повел прочь молодой паж.
– Вы заставляете рыцарей прислуживать вам в качестве оруженосцев? – презрительно бросил лорд Бремер Ильдиару; плечи сэра Джеймса вздрогнули, и он обернулся. – Я так понял, что весь ваш орден, граф, у вас на посылках…
Белый Рыцарь промолчал, но молодое красивое лицо сэра Джеймса исказилось гневом:
– Следите за языком, барон, если не хотите драться еще и со мной! А после и со всеми святыми братьями, если не захлебнетесь раньше водой из какой-нибудь лужи на этом поле.
– Еще поглядим, кто будет захлебываться… – сквозь зубы процедил Джон Бремер.
Коней увели с поля, пажи подобрали обломки копий.
Старший герольд вскинул жезл к небу и провозгласил:
– Благородные сэры, да продлится поединок, и да рассудит вас Хранн, у стоп которого вы скрещиваете клинки!
Противников разделяло примерно два десятка футов, граф первым шагнул вперед – его походка отнюдь не выглядела уверенной: спина и ноги болели, тяжелые доспехи тянули к земле, а капли дождя, точно крохотные молоточки, стучали по стали лат. Барон лишь усмехнулся и двинулся навстречу.
Ильдиар смотрел на сэра Джона. Словно укутанная в ливень скала нависала над ним – таким огромным выглядел его противник. Казалось, что это какой-нибудь тролль спрятался под сплошное рельефное железо. Шлем барона Бремера был увенчан багрово-алым плюмажем. Сейчас, правда, гордые перья поникли и скорее напоминали обвисшие крылья птицы с кровавым оперением. Во тьме прорези забрала не было видно глаз, а за щитком – надменной усмешки, но Ильдиар знал: барон весьма доволен происходящим и полностью уверен в своей победе – рыцарская честь у всех братьев Бремеров давно отступила на второй план, освободив путь для подлости и коварства.
Вооружен сэр Джон был прямым клинком с позолоченной гардой, на поясе висели короткий кинжал и его неизменная булава, которой, как любил бахвалиться при дворе старший Бремер, он многократно выбивал дурь из орочьих вожаков. В левой руке сэр Джон держал крепкий рыцарский щит с родовым гербом Теальских баронов: красным закатным полем и серой стеной на нем, поверх которой незамкнутым кольцом вился зеленый змей с изумрудной чешуей и зубчатым гребнем.
Джон Бремер зло стукнул мечом о щит и направился к своему противнику.
Ильдиар вскинул белый меч Тайран к лицу в приветственном жесте. Толпа яростно выла. В небо улетали крики: «Смерть душегубу!» и «Да свершится праведный суд!»
Стараясь не слушать, паладин взмахнул клинком. Послушный меч беспрекословно повиновался малейшему движению руки – идеальный баланс и удивительная легкость, совмещенные в этом оружии, являлись так и нераскрытыми секретами его давно почивших создателей. Когда рыцарь падет, клинок его рода перейдет победителю.
Барон сделал выпад, разрезая струи ливня. Де Нот загородился щитом, но удар был такой силы, что рука у графа онемела. В глазах Ильдиара мелькнула боль, но рыцарь не замедлил ответить клинком. Самый главный закон ристалища: кровь за кровь, удар за удар. И меч его свято чтит… Барон вовремя подставил щит, лезвие скользнуло по разрисованной коже, оставляя после себя широкую полосу. Послышался противный лязг – щит лорда Бремера под кожей оказался стальным…
Джон начал наносить удар за ударом, и каждая его атака встречалась ободряющими криками толпы – здесь и сейчас его противник был не в фаворитах – а чего еще ждать, если все убеждены, что королевский военный советник лично вырезал семью своего предшественника-министра в попытке устранить злословные слухи на свой счет. Хранн Великий, как же нелепо звучат подобные обвинения, неужели никто этого не понимает?
Ильдиар парировал удары, отбивал в сторону, уклонялся от клинка. Его белый щит уже весь был исколот и изрублен – лишь жалкие ошметки болтались на ремнях на сгибе левой руки. Несколько раз удары приходились по кирасе и набедренникам, но крепкая сталь выдерживала… пока выдерживала – к тому же все выпады до этого касались его лишь вскользь.
Граф де Нот отшвырнул в лужу обломки щита, противник не замедлил отбросить свой. Играешь в честь, барон? Поздно начал. Ильдиар вскинул Тайран на вытянутую руку, направив острие в лицо Джона, который перехватил свой меч другой рукой, а клинок положил на тыльную сторону правой латной перчатки и так и застыл, ожидая, когда же его противник атакует. Что тот и не преминул сделать.
Дождь мешал видеть, латные башмаки скользили по плитам рыцарского пути. Последствия падения вновь начали отзываться во всем теле болью. Он не хотел больше драться. Возникло единственное желание: просто сесть… опуститься на камень, и пусть ливень стекает по доспехам, пусть молнии сверкают в вышине, а гром расходится эхом… Как же он устал… как же измотан бансротовой непогодой, отчаянием и поединком. Сэр де Нот совершал неловкие выпады, попадая почти все время или мимо, или едва касаясь серого доспеха Джона. Быть может, просто опустить меч, и пусть клинок барона вонзится в прорезь забрала… или прошьет какое-нибудь сочленение доспеха… Проклятие! Ильдиар понимал, что так не может продолжаться долго… Нужно лишь дернуть руку в сторону в обманном движении, а потом, извернув кисть, клинком скользнуть под рукой Джона и вонзить его в бедро, как раз в щель меж пластинами лат… Нет! Он не мог пожертвовать любимой ради своей жизни, не мог… Эх, не будь Изабелла в плену, он бы показал этому барону, как следует отвечать за нанесенные оскорбления. Да, Бремер был весьма силен, но Ильдиару ничего не стоило отправить его к Бансроту – в этом не могло быть сомнений. А сейчас приходилось играть свою роль и поддаваться, ожидая, пока наконец вражий меч его не настигнет.
Грозовая тьма давила: можно было подумать, что тучи вот-вот рухнут на землю, а гром все подбадривал молнии, стремившиеся ухватить одна другую за колючие синие руки. Дождь продолжался, рисуя на лужах круги, все ристалищное поле уже представляло собой грязное разбитое болото, кроме места, где проходил рыцарский путь, мощенный серыми плитами. Поединок происходил уже неподалеку от ворот лагеря зачинщиков… Барон оттеснил туда своего противника, наверное, чтобы все рыцари видели, как Бремеры расправляются с неугодными. Граф де Нот начал слабеть – уже почти все его удары проходили мимо, а сэр Джон уклонялся лишь для пущего эффекта, больше играя на публику и проводя умопомрачительные приемы и блоки. В какой-то миг барон совершил ловкий подхват, зацепив кончиком клинка гарду белого меча, крутанул рукой, поворачивая оружие. Меч Ильдиара улетел в сторону и упал у самого края ристалища, в пяти футах от того места, где стояла толпа. Зрители радостно закричали, поддерживая удачу своего любимца.
Ильдиар выхватил из чехла на поясе длинный кинжал. Даже с ним, он знал, против баронского меча у него были бы шансы на победу, но только не сегодня… В другой раз он утомил бы грузного противника, заставил бы его попрыгать за собой по ристалищу, по лужам и грязи. Все было бы на его стороне, даже треклятый дождь, даже неугомонный ветер, сметающий капли в шлем и прорезь… Сейчас же граф де Нот сделал простой выпад, пойдя в глупую атаку на вооруженного более длинным клинком барона.
В голову начали лезть обреченные мысли… Уже некуда было от них скрыться.
«Изабелла, живи и будь счастлива… Интересно, оценишь ли ты этот жест? Долго ли станешь горевать?»
Ильдиар ужаснулся бы, взглянув на себя со стороны. О чем он только думает?! О чем?! Мысли, недостойные паладина, заполонили разум графа, он бы сам возненавидел себя за них, но сейчас это казалось ему само собой разумеющимся – да ему было, в общем-то, все равно – совсем скоро бесстрастный Анку провезет его на своей телеге по смертному пути. А толпа вокруг все изливала свое негодование… Как ему надоели их крики! Да-да, он уже превосходно уяснил, что является собакой, изменником, детоубийцей, душегубом и так далее… Все верно, и список кар на свою голову он тоже преотлично запомнил. Сколько же можно кричать?! Сколько можно?! И этот бансротов дождь… Но тут вдруг его губы разомкнулись в яростной злорадной усмешке: если уж он сегодня должен пасть, то и им, всем этим мерзавцам, не видать праздника, не видать веселой ярмарки, цирковых представлений, акробатов и жонглеров, пройдох-шутов и ручных зверей. Из-за непогоды даже турнир будет перенесен… Ильдиар точно ужаснулся бы тому, что сейчас пал до лишенного достоинства, злоречивого глупца, который предается подобным недостойным мыслям, если бы смог взглянуть на себя со стороны. Любой на его месте мог бы так думать, но только не он. Он не должен был…
Джон снова начал атаку, кинжал Ильдиара в ответ поднимался уже более по велению законов поединка, нежели сил или воли. И все же никто не смог бы потом сказать, что он, великий магистр Священного Пламени, граф и военный министр Его Величества, генерал и полководец… просто рыцарь, нарушил свое слово, лично данное когда-то одному давнему противнику – не применять «колдовство» в поединках, иначе горел бы барон Бремер в священном пламени. Но честь, как известно, дороже жизни истинного рыцаря и человека слова. Что весьма прискорбно… Жить все же хотелось. Хотя бы для того, чтобы увидеть еще раз Изабеллу.
«Проклятый Танкред! Гори в Бездне! Пусть Хранн покарает тебя за то, что ты похитил мою любимую… – Ильдиар пытался еще что-то сделать, но уже едва ли понимал, что именно. – Будь ты проклят за то, что обрек меня на гибель без возможности даже защититься. Как ты там говорил? Капля крови Джона – за каплю ее крови? Кто-нибудь однажды и из тебя выпустит всю твою поганую кровь».
В какой-то миг барон выбил и кинжал – тот отлетел в грязь в противоположную сторону от той, где в луже лежал белый Тайран. Подумать только: Ильдиар де Нот обезоружен в бою на мечах! Братья по ордену точно бы не поверили. Но, хвала Хранну, им не доведется сегодня любоваться его бесчестьем – прецептория окружена тайной стражей, и по его, великого магистра, приказу ни один из святых братьев не покинет здания, чтобы прийти ему на помощь. Он не хотел жертвовать еще и их жизнями.
– Ну что, сосунок, моли о пощаде! – громко расхохотался барон. Его смех из-за забрала походил на рев тролля, а раздающийся гром, казалось, являлся раскатистым эхом от его голоса.
Толпа поддержала Бремера, разразившись смехом-лаем, как шакалы над трупом льва. Но этим падальщикам еще придется помокнуть под ливнем, ожидая часа, когда можно будет забрать его труп – граф де Нот дал себе в этом слово.
– Попробуй вырвать мольбу с моих уст! – прохрипел Ильдиар.
Джон Бремер ударил раз, другой, третий. Стремительная подсечка настигла свою жертву, и граф рухнул на землю, беспомощно распластавшись спиной в грязной луже… люди вокруг заулюлюкали, закричали что-то нелестное в адрес великого магистра ордена Священного Пламени. Но тот не слышал, все звуки ушли куда-то вдаль. Нет, Ильдиар до сих пор не был ранен, но он был измотан как никогда, в голове звучал неясный монотонный гул, то нарастающий до громовых раскатов, то переходящий в свистящий шепот. Серая пелена дождя уже стала чем-то привычным, глаза перестали различать капли и струи ливня, все вокруг подернулось какой-то туманной поволокой, дыхание никак не могло выровняться.
Барон не спешил добивать своего противника, он широко развел руки в стороны и грозно потряс мечом, приветствуя толпу. Толпа в ответ разразилась бурными воплями – все они были на стороне победителя и люто ненавидели лежащего в грязи злодея и детоубийцу. Многочисленные подвиги Ильдиара де Нота, вся его былая слава, истаяли в одночасье, моментально померкли на фоне тех обвинений, которыми толпа обливала его, словно помоями.
Барон повернулся к поверженному врагу спиной, победно вскинул меч в воздух. «Божий суд! Божий суд!» – кричали из толпы особо рьяные до крови зрители, вздымая вверх сжатые кулаки.
Ильдиар еще пытался отползти, упираясь руками и коленями в плиты рыцарского пути. Весь его доспех был покрыт бурой грязью, а плащ и вовсе превратился в нечто такое, что не могло даже похвастаться званием старой собачьей подстилки. Сэр Джон неспешно подошел к своему противнику, остановил его и, поставив тяжелый стальной сапог графу на спину, вновь повернулся к толпе. Паладин распростерся на истерзанной ливнем земле, придавленный могучей ногой. Голова его оказалась повернута набок и лежала в луже, в щели шлема затекла грязь и вонючая вода, руки беспомощно стучали по земле, поднимая тучи брызг… на лице кровь из разбитых бровей смешалась с потом и влажным песком арены, рот был полон мерзкой жидкой земли. Граф де Нот почувствовал, что начинает задыхаться под забралом, его жутко тошнило, к горлу подкатывался комок, а он все бил и бил руками по земле, пытаясь вырваться и подняться. Сейчас Белый Рыцарь напоминал тонущего щенка, что еще барахтается в воде из последних сил и обломанными когтями безуспешно пытается вырвать себе право дышать, но у него ничего не получается. Всего лишь жалкий щенок, что он может сделать тем, кто решил лишить его жизни?..
Джон Бремер считал точно так же.
– Жри землю, собака! – хохотал барон, с силой давя на спину поверженного противника, будто вбивая графа кованым сапогом еще глубже в его бесчестье и поражение.
Ильдиар крепко жмурил глаза и сжимал зубы, чувствуя, что вот он – его конец. Достойная гибель для славного рыцаря! Боги, почему же вы именно на нем решили отыграться?! Уж лучше было бы издохнуть по дороге в гномьи горы или пасть убитым от секиры Стража Горы, да просто свалиться в бездонную пропасть в Ахане! Все лучше, чем подыхать вот так… Хранн Великий!.. Сойди со своего каменного постамента, подари удар клинком…
Джон Бремер вдруг убрал ногу, отошел в сторону и взмахнул мечом, снова приветствуя толпу. Люди кричали, казалось, не переставая, одни кляли треклятого душегуба, другие благословляли великого и могучего барона, ставшего десницей божьей и сокрушившего убийцу детей, тварь, мнящую себя безнаказанной, сидя в своем Коронном Совете, вдали от правды и справедливости.
Они не знали, что для победы их герою потребовалось похитить любимую рыцаря и лишить его возможности оборонить себя в этом поединке, ставшем злой потехой для всего города. Бароны искусно натравили на графа де Нота народ, на защите которого он стоял всю жизнь, за который не раз проливал свою кровь.
– Вот видите, чего стоят все эти рыцари трона?!! – кричал Джон Теальский; толпа внимала. – Если у трона такие защитники, то каков же тогда сам трон?!!
Ильдиар с трудом перевернулся на спину и направил немигающий взгляд в небо. Рука бессильно скользнула по шлему, распахивая забрало, забравшаяся под шлем грязь стекала по щекам и скулам. Ливень смывал с него бурую маску, обнажая бледную кожу… Где-то внутри его тела гасла яркая искра, сходила на нет бессмысленно окончившаяся жизнь, а огонек на кирасе начал двигаться медленно-медленно, едва шевеля багровыми языками-лепестками. «С ним будет всегда биться твое сердце, рыцарь»…
– Ильдиар! Я здесь! Я свободна!
Она ворвалась в его шатер, но он оказался пуст, и ни одной свечи в нем не горело. Здесь было еще холоднее, чем на улице, если такое вообще возможно. Очаг потушен, а по пологу стучит ливень. Вбежавший следом за ней паж поспешил разжечь светильник и склонился с огнивом над очагом. Искра перебежала на хворост, матерчатые стены шатра осветились багрянцем, на миг пыхнуло жаром.
Леди огляделась по сторонам, но никого так и не увидела. Лежак был пуст и заправлен – хозяин этого походного жилища, судя по всему, так к нему и не прикоснулся. Кресла располагались в центре шатра, на одном из них лежал плащ с оторочкой из лисьего меха – его плащ! На столике стояла початая бутылка вина, были разложены мечи и кинжалы, а поверх хищно блестящего оружия лежал запечатанный конверт…
– Я могу идти, миледи? – справился паж; госпожа, не глядя, кивнула и взяла в руки послание. На сургуче, растекшемся по бумаге, словно пятно засохшей крови, был виден оттиск магистерской печати Ильдиара: трехзубая стена с воротами, а в средний зубец воткнут меч, и все это на фоне языка пламени. Сверху было написано: «Леди Изабелле де Ванкур, графине Даронской».
Уже предчувствуя, что именно там найдет, она дрожащими пальцами сломала печать и развернула письмо. Глаза впились в зеленые чернильные строки, и каждое слово, каждая витая буква показались ей пропитанными ядом.
Когда леди дочитала, в первый миг она еще продолжала стоять, как будто застывшая от горя ива, глядя в одну точку перед собой и в ужасе приоткрыв рот, но затем ее одеревеневшие пальцы выронили бумагу, и она без сил упала в кресло.
Четырнадцать лет… ей было всего лишь четырнадцать лет, когда они с Ди спрятались от отцовского гнева на старом запыленном чердаке и, держась за руки, поклялись друг другу в любви до смерти. Как это тогда звучало! «Любовь до смерти»! Эти слова проникали ей в душу так же, как тепло его ладони, горячащее кровь. Тогда она, помнится, прижимая его руку к своей щеке, дрожала всем телом от счастья, от первого в ее жизни подлинного, истинного счастья, когда забываешь о том, что было пять минут назад и не задумываешься о том, что будет через миг, когда главное – не разрывать прикосновение, не отрывать взгляда. Как же она была счастлива, маленькая глупышка. Она отвесила бы Ди такую пощечину, что он слетел бы с чердачной лестницы вниз, знай она тогда, что ей предстоит вынести, сколько дней, ночей, лет одиночества ей уготовано. Восемнадцать лет прошло… Почти два десятка! Всю жизнь она жила ожиданием, будто узник, запертый и все глядящий на закат в забранное решеткой окно, пленник, которому кажется, что еще один день угас, приближая свободу. Приближая счастье. А он… ее рыцарь походил на мираж. На зыбкого призрака, которого она видит, к которому может даже прикоснуться временами, но стоит ей лишь обнять его, прошептать на ухо нежное слово, рассказать о своих чувствах, молить, чтобы он остался, как он тут же исчезает, проходя, как туман, сквозь пальцы. Теперь она знала, что лучше совсем никого не любить, чем жить в извечной муке ожидания и в итоге не дождаться. «Любовь до смерти»… Да пусть все барды и менестрели подавятся собственными языками, воспевая эту ложь, этот обман…
Рука схватила лежащий на столе кинжал. Прямое лезвие блеснуло в свете очага, леди Изабелла заплакала и сжалась в кресле, будто неоперившийся птенец на пронизывающем ветру. Она обняла оружие, словно младенца, и прижала его ледяной клинок к груди. Плащ с оторочкой лисьего меха, помнящий еще тепло его тела, оказался у нее в руках, она зарылась носом в мягкую ткань, заливая ее слезами. Вот оно, счастье… вот она, любовь… Любовь до смерти…
«Возьми меч. Бери его, дурак, – в голове откуда ни возьмись объявились безжалостные, как удар в лицо, мысли. – Не умирай на земле – умирай с ним в руке, в бою…»
Ильдиар де Нот вновь перевернулся, встал на четвереньки и медленно пополз. Пальцы загребали грязь, плащ весь сжался, будто слипшись в страхе. Вода из луж уже давно проникла под латы, но ему было все равно – холода он даже не чувствовал.
– Куда же ты? – издевался где-то за спиной барон. – От смерти не уйти! А-а, хочешь взять меч и умереть как герой? Ну, давай. Только никто здесь не поможет тебе встать, собака!
Ильдиар полз за оружием. Полз, невзирая ни на что, оставляя за собой широкий след в грязи. И это золоченый феникс, как его любил называть в детстве старик Тиан? Нет, это жалкий человечишка, в душе которого умирает бессмертная пламенная птица…
Паладин наконец подобрался к своему мечу, наполовину утонувшему в грязной луже на самом краю ристалища, толпа отшатнулась от вставшего на четвереньки рыцаря, словно от прокаженного. Пусть их. Ильдиар схватился за рукоять и, прижав клинок к груди, распростерся на земле. Бансрот побери их всех: и барона, и толпу. Наплевать на то, что они там кричат, нет дела до того, что эти мерзавцы брызжут слюной от злобы, и глумиться могут, сколько им влезет, – неважно. Но у кого-то внутри его еще были силы сражаться. И этот кто-то, слишком упрямый для того, чтобы просто взять и умереть, имел свое мнение по этому поводу:
«Да встань же ты, глупец! Дерись! Умри, но встань! Неужели ты хочешь, чтобы потом люди помнили, как ты, словно падаль, обглоданная крысами, в последние мгновения своей жизни лежал в грязи?»
– Да, ты, несомненно, прав… – прохрипел Ильдиар, отвечая сам себе. Он воткнул меч в землю и, опираясь на него, попытался подняться, подтянув тело, но ноги не удержали, и он снова упал в грязь. Толпа разразилась хохотом.
Внезапно от стоявшей в каких-то десяти футах людской стены отделилась высокая фигура. Незнакомец подошел к распростертому графу. Нет, этого просто не может быть! Неужели сочувствующий, или жестокая иллюзия, вызванная к жизни уже начинающим гаснуть разумом? А может, всего-навсего один из этих мерзавцев вышел, чтобы пнуть его сапогом? Ради еще большего смеха. Или же все-таки еще не весь народ прочерствел и покрылся гнилью, как булка старого хлеба? Сэр Джеймс не посмел бы нарушить приказ и помочь ему, это был явно не он…
Незнакомец склонился над лежащим в грязи рыцарем, подал руку. По толпе пронесся удивленный возглас. Пораженный барон застыл в двадцати шагах.
Поверженный граф поднял взгляд: это был стройный, худощавый человек, закутанный в темно-зеленый плащ. Из-за глубокого капюшона нельзя было различить лицо незнакомца.
Граф де Нот ухватился за его руку, оказавшуюся такой сильной, точно она была выкована из стали, и неведомый добродетель рывком поднял паладина на ноги.
– Дерись, человек, она в безопасности, – тихо произнес незнакомец, и в этом голосе Ильдиару почудились смутно знакомые нотки. Только тут граф понял, кто этот чужак, единственный из всего Гортена подавший ему руку помощи. Он вспомнил этот голос…
На мгновение в памяти встали ровные ряды тяжелой конницы под черным стягом с изображением алчно раскрывающего пасть серебристого дракона. Волнистые парные клинки воителей были подняты, готовясь собрать смертельные всходы, смолистые плюмажи на высоких шлемах вились на ветру, а багровые лучи заходящего солнца блестели на рельефных латах. В самом центре первого ряда всадников двигался он, с обнаженным мечом вороненой стали в руке, его длинные черные волосы трепал холодный ветер. Ледяные глаза выражали абсолютную ненависть, поджатые губы не сулили пощады, а еще… у него были шрамы. Пять ужасных полос, проходящих через все лицо. Он неистово рвался вперед, растаптывая нежить копытами своего коня, а черный меч оставлял за собой едва различимый в воздухе след. Всадник несся вперед, туда, где в полном окружении бились последние выжившие рыцари с паладином в белом облачении во главе. «Держись, человек!» – разнесся тогда крик над бранным полем, и, сметая поганую нежить, эльфы наконец прорвались к стенам Восточного Дайкана. Ильдиар вспомнил его.
– Мертингер? – все еще не веря, прохрипел граф де Нот. Он крепче сжал могучую руку эльфийского лорда, чтобы увериться в том, что это не морок. А быть может, это всего лишь предсмертный бред, который нарисовала ему гроза? Молнии, будто ответом, тут же чиркнули в небе, словно изломанные хлысты древних титанов. В вышине пронеслись громовые раскаты.
– Сражайся, человек… она в безопасности, – коротко повторил эльф и отпустил его руку, оставив в ладони рыцаря белоснежный шелковый платок с вышитыми вьющимися цветами маленькими буквами в углу: «И. В.» Изабелла де Ванкур… Миледи Изабелла де Ванкур… любимая…
– Иди и сражайся. Она в безопасности, – нежданный друг, казалось, устал повторять.
Ильдиар заставил себя оторвать взгляд от заветного платка, стремительно намокающего под дождем, посмотрел на эльфа и кивнул. Мысли быстро приобретали упорядоченный ход, оставляя место лишь ненависти и стремлению отомстить. Белый Рыцарь резко повернулся к барону. Тот так и стоял, в недоумении глядя то на своего уже, казалось бы, поверженного противника, то на этого странного чужака. Толпа застыла в молчании. Лишь дождь продолжал равнодушно разрывать своими струнами небо.
Оно грело графа де Нота сильнее любого огня – заветное чувство покоя и знание того, что его женщине ничто не угрожает. Это придало ему сил. А может, сам Хранн, покровитель воинов, и Синена, богиня справедливости, наделили его ими? Кто знает…
Магистр Священного Пламени – уже не просто приговоренный, обреченный на гибель и способный лишь растянуть последние минуты перед смертью, а еще ни разу до этого не побежденный в многочисленных поединках мастер клинка, знаменитый на все королевство, – поднял свой меч.
Джон Бремер опомнился и тоже вскинул оружие.
– Ну все, – прохрипел Ильдиар тихо, но его услышали и барон, и, наверное, вся толпа недоброжелателей, окружившая ристалище.
Граф де Нот сделал нетвердый шаг, словно пробуя крепость камня под ногами. Твердые плиты рыцарского пути держали, сознание прояснилось. Исчезли все мысли, кроме одной – она в безопасности…
Вот они снова сошлись, но теперь Ильдиар не собирался поддаваться. Первый же удар попал в цель: Тайран, грязный, как и его хозяин, но так же, как и он, не сломленный, рассекая струи ливня, скрежетнул по кирасе противника сбоку. Барон отступил на шаг, попытался закрыться от второго удара, но Ильдиар, резко наклонившись вперед, будто бы падая, в последний миг ловко выставил ногу и сделал стремительный выпад, заставляя Джона вновь отступить.
Граф больше не совершал обманных приемов, не распылял силы в излишнем фехтовании и парировании – довольно!!! Только лобовые атаки, только открытые и прямые выпады. Следующий удар прошил сочленение лат под плечом барона, отчего сэр Джон взревел, будто раненый зверь. Ильдиар резко вырвал окровавленный меч из раны врага. Лорд Бремер продолжал неистово рычать и, будто не замечая собственной крови, стекающей вместе со струями дождя по доспехам, попытался контратаковать. Бесполезно. Граф де Нот ловко уклонился, крутанул в руке меч, и новый выпад просвистел в воздухе. Барон отпрянул, но Ильдиар, остановив свой замах на середине, неожиданно повернулся к нему спиной и резко ударил из-под локтя. Белый клинок стремительной молнией прошел снизу-вверх. Толпа ахнула. Паладин вложил всю свою злобу и ярость в последний удар. Меч пробил стальную кирасу, вонзившись в живот, и глубоко погрузился в плоть барона. Кровь вместе с пеной хлынула из щелей забрала.
Ильдиар вырвал меч из вражеской раны, и тело лорда Джона на подогнувшихся ногах рухнуло в грязь, туда, где еще несколько минут назад лежал он, Белый Рыцарь, поверженный, униженный и раздавленный.
Толпа застыла, не веря своим глазам. Герольды не спешили провозглашать его имя. Трубачи оставили свои медные трубы, ни единой струны на лютне не подернулось, чтобы воздать почести победителю. Паладин поднял забрало и, покачиваясь, направился через поле к Мертингеру, который все это время безмолвно стоял на самом краю ристалища.
Эльф взял графа под локоть и, осторожно поддерживая, чтобы тот не упал, повел его сквозь толпу. Застывшее в немой тишине людское море бесшумно расступалось перед ними. Сейчас шелест ливня был здесь единственным звуком.
Они прошли через ворота лагеря зачинщиков, оставили за спиной навес герольдов. Подле выставленных у входов в шатры гербовых щитов стояли рыцари и сопровождали их тяжелыми пристальными взглядами – никто не торопился поздравлять графа де Нота с победой. Собаки начали скулить, почуяв эльфа, а одетые в костюмы монстров оруженосцы и пажи уже не выглядели грозно – они промокли до нитки и походили на растрепанных куриц, на их лицах застыла смесь недоумения и злобы. Мертингер довел Ильдиара до его шатра. У входа он остановился.
– Я зайду через несколько минут, – бесстрастно прошептал эльфийский лорд, – тебя там ждут…
Граф де Нот кивнул ему, откинул полог и вошел в шатер. Первое, что он увидел, – высокую женщину, застывшую в центре шатра. В руках у нее был длинный блестящий кинжал, занесенный в замахе над собственной грудью. Ильдиар успел уловить боковым зрением распечатанное письмо, лежащее на полу. Его предсмертное письмо…
– Нет! – закричал он и бросился вперед. Остро отточенный кусок стали отлетел в сторону, вырванный из ее бледных рук. Он резко развернул даму к себе и сжал в объятиях.
– Нет, отдай! – кричала она и билась в его руках. – Отдай! Отдай!
Кажется, она не понимала, что происходит, не понимала, кто отобрал у нее средство для скорого и спасительного покоя. Графиня де Ванкур осознала лишь то, что ее лишили этого решения всех ее напастей и злоключений, отобрали ключ к той заветной двери, такой манящей и зовущей. Кто-то другой посмел вмешаться в ее планы…
– Нет! – кричала она и била его кулачками по груди. Леди обдирала руки об иссеченную клинком барона кирасу, словно какое-то безумие овладело ею. Она ничего кругом не замечала, она кричала сквозь слезы. – Нет! Отдай…
– Это я… – прошептал он, перехватив руки женщины и крепко прижав ее голову к своей груди, – это я…
Она все билась в его объятиях и дрожала, но он продолжал ей шептать на ухо успокаивающие слова. Слезы блестящими дорожками ползли по ее щекам, перетекая на холодную кирасу. Она еще продолжала тихо завывать…
– Все закончилось… это я, Изи, я с тобой…
– Я прочитала… я прочитала…
– Все хорошо, любимая… все хорошо…
Постепенно женщина успокаивалась, но он не спешил ее отпускать. Они застыли в молчании, слившись друг с другом, и только дождь продолжал стучать по пологу шатра, а хворост хрустел в очаге. Казалось, что даже сквозь его доспех проникает дикое биение ее безумного сердца, ее грудь вздымалась, а дыхание было тяжелым и прерывистым.
Ильдиар растянул ремешки и сбросил латные перчатки. Сталь звякнула, упав на ковер. Рыцарь поспешил взять ладони леди Изабеллы в свои и вмиг ощутил нестерпимый жар, исходящий от ее нежной кожи. В эти секунды магистр чувствовал, как его обледенелое от обреченности сердце начало оттаивать. В эти мгновения он был поистине счастлив.
– Изабелла, я… – начал было Ильдиар, но графиня де Ванкур ладонью прикрыла ему губы. Мокрые от слез глаза смотрели снизу вверх на высокого рыцаря. Она просто всхлипывала, не в силах оторвать глаз от его лица, ее тонкий носик покраснел, а черные волосы спутались и растрепались, на нежной скуле алела ссадина. И все равно она была волшебно красива, и эта ее красота вновь сводила его с ума.
– Ди! Я так боялась… так боялась за тебя. Мое сердце готово было разорваться на тысячу кусков, а потом, когда я прочитала… – Графиня снова начала плакать, блестящая слеза скатилась из уголка глаза, потекла по щеке. Ильдиар приблизил к себе любимую и нежно ее поцеловал. Она крепко-крепко прижалась к нему, так и не замечая холодной стали лат.
– Я собиралась умереть. Мне уже ничего не было нужно, я подумала, что больше не увижу тебя… Когда они меня схватили… Я боялась… мне было так страшно… Я все звала тебя, я думала, ты придешь за мной… меня били, они меня мучили. Там были орки! Потом туда ворвался этот страшный эльф с черным мечом, он убил их всех. Они все умерли, не успев издать даже звука, а он…
– Лорд Мертингер – великий воин, и я в неоплатном долгу перед ним. Он спас наше королевство под Дайканом, он спас тебя здесь, в столице, и меня – на этом ристалищном поле.
Они опустились в кресла, Ильдиар по-прежнему держал свою возлюбленную за руки.
– Когда он ворвался в комнату, где меня держали, я подумала, сама смерть явилась за мной. Он такой страшный… Но у добра бывают разные лица, я так ему благодарна! Если бы не он…
– Нужно его поскорее отблагодарить, негоже спасителя оставлять за порогом, еще и под дождем. Лорд Мертингер!
Закутанная в темно-зеленый плащ стройная фигура появилась в шатре. Эльф снял капюшон, на жутком лице застыло отстраненное, задумчивое выражение.
– Небеса затянули свои раны, – тихо произнес он, глядя куда-то в сторону. – Дождь заканчивается…
– Лорд Мертингер, прежде всего, позвольте поблагодарить вас от всей души. – Граф подошел к эльфу и склонил голову. – Вы спасли и мою жизнь, и жизнь моей любимой. Клянусь вам Хранном и всеми Вечными, что оплачу свой долг, чего бы мне это ни стоило.
Эльфийский лорд холодно смотрел на проявление признательности со стороны спасенного им человека.
– Оставь свои клятвы при себе, воин. – Холодный блеск в непроницаемых голубых глазах придавал странную силу словам. – У меня были причины помочь тебе. Как это ни прискорбно, не жалостью или благородством пропитано мое сердце. Мне знакомо твое положение, ведь когда-то и меня оклеветали, а мой народ долгое время считал меня убийцей. Более того: многие до сих пор так считают. – На миг по лицу, покрытому ужасными шрамами, пробежала мимолетная тень, возвращая древнего эльфа в далекие дни его молодости, когда он не был еще лордом своего Дома. Когда у него еще были отец и брат.
– Но главное – это особые сведения. Мне нужно узнать все об одном человеке, что скрылся на просторах вашего королевства.
– Если это не заключает в себе открытие государственных тайн… – неуверенно начал Ильдиар.
– Отнюдь, – гордо перебил его эльф. – Это касается лично меня и его, упомянутого человека. И это дело не терпит долгих отлагательств.
– Кто же эта интересующая вас личность?
– Это сотник вашей армии. Зовут Логнир.
– Логнир? – искренне удивился Ильдиар. – Логнир Арвест?
– Мне известно, что ты можешь ответить мне, где он, в каких землях. Путевые бумаги или нечто подобное.
– Это правда, все отчеты о проверенных подорожных грамотах идут ко мне, но их так много, а писари и секретари не всегда безупречны.
– Я полагал, что не зря проделал столь долгий путь, чтобы добраться до военного советника короля людей.
– Бывшего, – нахмурившись, поправил Ильдиар, – бывшего военного советника. Я снял с себя все полномочия, чтобы избавить трон от той тени, что отбрасывает сейчас мое имя.
– Пусть так. И все же, как быть с Логниром? – Эльф уже начал намекать, что он очень торопится.
– Сейчас все решим… Джеймс!
Как граф де Нот и полагал, его верный соратник уже дожидался за порогом. По зову своего командира рыцарь тут же вошел в шатер и, достав меч, отсалютовал своему магистру, после чего склонился в поклоне перед дамой. Даже тени удивления не возникло в его глазах, когда он увидел эльфа.
– Джеймс, срочным порядком отправляйся в Асхиитар. В моем кабинете, в тайном шкафу (ты знаешь, где он, и ключ у тебя имеется), в седьмом ящике справа, на котором изображены лилия и меч, ты найдешь документы о назначениях, отпусках и передвижениях командиров застав. Мне нужен отчет о подорожной грамоте сотника двадцать первой северо-восточной заставы Логнира Арвеста. Это очень важное дело, Джеймс, прошу тебя, поторопись.
Рыцарь кивнул и, вновь отдав честь, бросился прочь из шатра…
– Могу я предложить вам вина, лорд Мертингер? – граф де Нот наконец вспомнил о законах гостеприимства. – Прошу вас, садитесь…
Эльф придирчиво покосился на его покрытый грязью доспех, на лицо в черных и алых подтеках, на то, что он едва стоит, опершись рукой о резную спинку кресла.
– Лучше предложи себе чан горячей воды и обогрейся, человек, – холодно ответил чужеземец. – Можешь отбросить все церемонии, я их не слишком ценю.
Читать бесплатно другие книги:
