5-я волна Янси Рик
— Почему ты его застрелила? — тихо спрашивает Эван. — Того солдата в магазине.
— Ты знаешь почему, — отвечаю я, а сама чувствую, что сейчас расплачусь.
Эван кивает:
— Из-за Сэмми.
Теперь я действительно ничего не понимаю.
— Сэмми тут ни при чем.
Эван поднимает голову и смотрит мне в глаза.
— Сэмми взял солдата за руку и пошел в тот автобус. Сэмми поверил. А теперь, даже после того, как я спас тебя, ты не хочешь довериться мне.
Он берет мою руку и крепко сжимает.
— Я не солдат с распятием, Кэсси. И я не Вош. Я точно такой же, как ты. Я напуган, зол, сбит с толку и не знаю, что мне делать, но я точно знаю, что нельзя раскачиваться в разные стороны. Ты не можешь в один момент называть себя человеком, а в следующий — тараканом. Ты не веришь в то, что ты таракан. Если бы так думала, не осталась бы на шоссе под прицелом у снайпера.
— О господи, — шепчу я, — это же просто метафора.
— Хочешь сравнить себя с насекомым? Тогда ты, Кэсси, поденка. Сегодня ты есть, а завтра нет тебя. И иные к этому не имеют отношения. Так всегда было. Мы живем, затем умираем, и вопрос не во времени, а в том, как мы им распоряжаемся.
— Ты понимаешь, что говоришь бессмыслицу?
Меня притягивает к нему, пропадает всякое желание спорить. Я не могу понять, то ли он меня отстраняет, то ли приподнимает.
— Ты моя поденка, — бормочет он.
А потом Эван Уокер меня целует.
Одной рукой он прижимает мою ладонь к своей груди, а вторую заводит мне за шею. От его легкого как перышко прикосновения мурашки бегут вниз по моему позвоночнику, и я теряю равновесие. Чувствую ладонью, как бьется его сердце, вдыхаю запах его дыхания, ощущаю щетину над мягкими губами. Мы смотрим друг другу в глаза.
Я немного отстраняюсь, чтобы сказать:
— Не целуй меня.
Эван поднимает меня над полом. Я плыву вверх, и это продолжается целую вечность. Так бывало в детстве, когда папа подкидывал меня на руках, и казалось, я могу долететь до самого края Галактики.
Эван укладывает меня на кровать.
— Еще раз меня поцелуешь, получишь коленом между ног, — успеваю предупредить я за секунду до того, как он снова меня целует.
У Эвана волшебно нежные руки — меня словно облако обнимает.
— Я не дам тебе… — Он подыскивает правильное слово. — Я не дам тебе улететь от меня, Кэсси Салливан.
Эван задувает свечку возле кровати.
Теперь, в темноте, я особенно остро чувствую его поцелуи. В этой комнате умерла его сестра. В этом доме умерла вся его семья. Мы в тишине того мира, который исчез после Прибытия. Эван узнает вкус моих слез раньше, чем я чувствую их на своих щеках. Вместо моих слез — его поцелуи.
— Это не я тебя спас, — шепчет Эван, и его губы касаются моих ресниц. — Ты спасла меня.
Он повторяет это снова и снова, пока мы не засыпаем, прижавшись друг к другу. Его шепот у меня в ушах, мои слезы у него на губах.
— Ты спасла меня.
V. Веялка
37
Кэсси за грязным окном все уменьшается.
С мишкой в руках она стоит на дороге.
Поднимает мишкину лапу, чтобы помахать на прощание.
«До свидания, Сэмми».
«До свидания, мишка».
Большие черные колеса поднимают над дорогой облака коричневой пыли.
«До свидания, Кэсси».
Кэсси и мишка уменьшаются, а стекло в окне автобуса становится тверже.
«До свидания, Кэсси. До свидания, мишка».
Потом пыль проглатывает Кэсси и мишку, а он остается один. Все места в автобусе заняты детьми, но нет мамы, нет папы и нет Кэсси. Наверное, не надо было оставлять мишку — сколько он себя помнил, мишка всегда был с ним. — Но мама тоже была всегда. И мама, и бабушка, и дедушка, и вся семья. И дети из класса мисс Нейман, и сама мисс Нейман, и все Маевски, и добродушная кассирша из супер-маркета «Крогер», у которой под прилавком земляничные леденцы.
Теперь никого нет.
Он убирает руку от окна, а стекло запоминает его ладонь. Только след от ладони не такой четкий, как фотография, это скорее смазанная тень, совсем как лицо мамы, когда он пытается ее вспомнить.
Если не считать лиц папы и Кэсси, все остальные лица, которые он когда-то знал, смазались в его памяти. Теперь лицо любого человека стало для него незнакомым лицом чужого человека.
По проходу в автобусе идет солдат. Он уже снял противогаз. У него круглое лицо и усыпанный веснушками маленький нос. Солдат, с виду ровесник Кэсси или, может, чуть-чуть постарше, по пути раздает детям пакетики с фруктовым мармеладом и коробочки с соком. Дети тянут грязные ручки за лакомствами. Многие уже сутки не держали ни крошки во рту. Для некоторых солдаты — первые взрослые, встреченные после смерти родителей. Самые тихие дети — это те, кого нашли на городских окраинах, они бродили там среди обуглившихся трупов, а теперь ведут себя так, будто кроме трупов ничего в своей жизни не видели. Они одеты в лохмотья, лица изможденные, а в глазах пустота. Совсем не похожи на детей, которых забрали из лагерей беженцев, таких как Сэмми.
Конопатый солдат подходит к последнему ряду сидений в автобусе. У него на рукаве белая повязка с красным крестом.
— Привет, — говорит солдат, — хочешь перекусить?
Коробка с соком и мармеладные фигурки динозавров. Сок холодный. Холодный. Никогда ему не давали пить такое холодное.
Солдат легко и непринужденно садится рядом с ним и протягивает ноги в проход. Сэмми протыкает соломинкой дырочку в коробке с соком, втягивает немножко в рот и смотрит через проход на девочку, она ссутулилась и клюет носом. Розовая майка на ней вся в пятнах сажи, шортики изодраны до дыр, а на босоножках присохли комки грязи. Девочка улыбается, ей снится хороший сон.
— Ты ее знаешь? — спрашивает солдат.
Сэмми отрицательно качает головой. Этой девочки не было в его лагере.
— Почему у тебя красный крест на повязке?
— Это значит, что я доктор. Помогаю тем, кто заболел.
— А почему ты снял противогаз?
— Он мне больше не нужен, — отвечает доктор и забрасывает в рот пригоршню мармеладок.
— Почему?
— Чума осталась там. — Солдат показывает пальцем в заднее окно, туда, где Кэсси с мишкой в руках превратилась в точку и исчезла в коричневой пыли.
— А папа говорил, что чума везде.
Солдат качает головой:
— Там, куда мы едем, ее нет.
— А куда мы едем?
— В лагерь «Приют».
— Куда? — переспрашивает Сэмми.
— Тебе там понравится. — Солдат хлопает его по коленке. — Мы всё для тебя приготовили.
— Для меня?
— Для всех.
Кэсси на дороге помогает мишке махать лапой.
— Тогда почему вы всех не взяли?
— Возьмем.
— Когда?
— Как только вы, ребятки, будете в безопасности.
Солдат снова глядит на девочку, потом встает, снимает с себя зеленую куртку и заботливо укрывает спящую.
— Самое главное — это вы, — говорит солдат, и лицо у него становится решительным и серьезным. — Вы наше будущее.
Узкая земляная дорога превращается в широкую и мощеную, а потом автобусы выезжают на еще более широкую дорогу. Двигатели ревут громче, автобусы набирают скорость и мчатся по расчищенному от всякого хлама шоссе на восток. Заглохшие машины оттащили на обочину, и они не мешают колонне с детьми.
Конопатый доктор снова движется по проходу, но теперь он раздает детям бутылки с водой и закрывает окна, потому что некоторые дети мерзнут, а некоторых пугает ветер, завывающий, как чудище лесное. Воздух в автобусе очень быстро становится спертым, температура поднимается, и детей клонит ко сну.
Но Сэм отдал мишку Кэсси, а он никогда не засыпал без своего мишки, никогда, во всяком случае после того, как мишка появился в его жизни. Он устал, но он без мишки. Чем больше Сэмми старается забыть мишку, тем чаще его вспоминает и тем больше сожалеет о расставании с ним.
Солдат предлагает Сэмми бутылку с водой. Сэмми улыбается и притворяется, что ему совсем не одиноко без мишки, но солдат понимает: что-то не так. Он снова садится рядом с Сэмми и предлагает познакомиться. Солдат говорит, что его зовут Паркер.
— Долго еще? — спрашивает Сэмми.
Скоро стемнеет, а темнота — самое плохое время. Ему никто об этом не говорил, он просто знает: когда они придут, они придут в темноте и без предупреждения, — еще одна волна. И ничего нельзя будет сделать, это просто случится, как когда-то выключился телевизор, заглохли все машины, попадали самолеты и началась чума. Кэсси и папа сравнивали это с домовыми муравьями. А маму обернули в окровавленные простыни.
Когда иные объявились в первый раз, папа сказал ему, что мир изменился и все уже не будет таким, как раньше. Папа сказал, что иные могут забрать его к себе на корабль-носитель или даже увезти в космическое путешествие. И Сэмми не мог дождаться, когда же он улетит в космос, как Люк Скайуокер на своем X-крылом корабле. Каждый вечер был для него как канун Рождества, он ждал, что проснется утром и найдет в своей комнате чудесные подарки от иных.
Но иные не принесли ничего, кроме смерти.
Они явились не с подарками для него. Они явились, чтобы все забрать.
Когда же они остановятся? Может быть, никогда. Может быть, инопланетяне не останавливаются, пока не заберут все, пока весь мир не станет таким же пустым и одиноким, как Сэмми без мишки.
Поэтому он и спрашивает солдата:
— Далеко еще?
— Нет, совсем недалеко, — отвечает солдат по имени Паркер. — Хочешь, я с тобой побуду?
— Мне не страшно, — говорит Сэмми.
«Теперь ты должен быть храбрым» — так сказала ему Кэсси в день, когда умерла мама.
Тогда он увидел пустую кровать и сразу понял, что мама ушла, как ушла бабушка и все, кого он знал и не знал, как те люди, трупы которых складывали в кучи и сжигали на окраине города.
— Теперь тебе ничто не угрожает, — говорит солдат.
То же самое говорил папа в тот вечер, когда отключилось электричество. Тогда папа, после того как плохие люди с оружием начали грабить дома, заколотил досками окна и запер все двери.
«Теперь тебе ничто не угрожает».
После того как заболела мама, папа дал им с Кэсси марлевые повязки на лицо.
«Это просто для надежности, Сэм. Я уверен, тебе ничто не угрожает».
— Тебе понравится в лагере «Приют», — говорит солдат. — Вот увидишь. Мы там все устроили для таких ребят, как ты.
— А они нас там не найдут?
Паркер улыбается.
— Ну, я не знаю. Но сейчас это самое безопасное место в Северной Америке. Там даже есть невидимое силовое поле, на случай, если плохие гости захотят что-то сделать.
— Силовых полей не бывает.
— Ну, раньше люди говорили то же самое об инопланетянах.
— А ты видел хоть одного?
— Пока нет, — отвечает Паркер. — Никто не видел. Во всяком случае, из тех, кого я знаю. Но мы ждем не дождемся, когда увидим.
Паркер улыбается. Это такая жесткая улыбка солдата, у Сэмми от нее быстрее стучит сердце. Ему хочется быть таким же взрослым, как солдат Паркер.
— Как тут угадать? — говорит Паркер. — Может, они выглядят в точности как мы. Может, ты сейчас на одного такого смотришь.
Теперь он улыбается по-другому. Дразнится.
Солдат встает, а Сэмми тянется к его руке. Он хочет, чтобы Паркер остался.
— В лагере «Приют» правда есть силовое поле?
— Так точно. Видеонаблюдение ведется двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а вокруг ограждение высотой двадцать футов с острой-преострой проволокой поверху, а еще злые собаки, они унюхают инопланетянина за пять миль.
Сэмми морщит нос:
— Совсем не похоже на Небеса! Похоже на тюрьму!
— Ага, только в тюрьме держат плохих парней, а в наш лагерь их не пустят.
38
Ночь.
Вверху яркие холодные звезды, внизу черная дорога и жужжание колес на черной дороге под холодными звездами. Лучи фар протыкают плотную мглу ночи. Автобус покачивается, в салоне тепло и душно.
Девочка, которая сидит через проход от Сэмми, уже выпрямилась. Ее темные волосы спутаны, кожа обтягивает лицо, щеки запали, и глаза из-за этого кажутся неестественно большими и круглыми, как у совенка.
Сэмми неуверенно улыбается девочке. Девочка не улыбается в ответ, ее взгляд прикован к бутылке с водой, которая стоит возле его ноги.
Сэмми протягивает бутылку девочке:
— Хочешь попить?
Худенькая рука стрелой летит через проход и хватает бутылку. Девочка за четыре глотка выпивает всю воду и бросает пустую бутылку на сиденье.
— Если ты не напилась, у них, наверное, есть еще, — говорит Сэмми.
Девочка не отвечает, она пристально, не моргая, смотрит на Сэмми.
— А еще, если ты голодная, у них есть мармелад.
Девочка просто смотрит и молчит. Сидит, поджав под себя ноги, и по-прежнему не моргает.
— Я Сэм, но все зовут меня Сэмми. Кроме Кэсси. Кэсси зовет меня Сэмсом. А тебя как зовут?
— Меган, — громко, чтобы перекрыть жужжание колес и рычание мотора, отвечает девочка.
Ее тоненькие пальцы теребят зеленую армейскую куртку.
— Откуда это взялось? — удивляется она вслух.
Ее голос с трудом выдерживает соревнование с шумом автобуса. Сэмми встает и пересаживается на свободное место рядом с девочкой, она вздрагивает и отодвигает ноги подальше от Сэмми.
— Это куртка Паркера, — говорит девочке Сэмми. — Вон он, сидит рядом с водителем. Паркер — доктор. Это значит, что он заботится о больных людях. Он правда хороший.
Девочка по имени Меган качает головой:
— Я не болею.
У нее вокруг глаз темные круги, губы потрескались, волосы нерасчесанные, в них застряли веточки и сухие листья. Лоб у девочки блестит, а щеки разрумянились.
— Куда мы едем? — спрашивает она.
— В лагерь «Приют».
— Как-как?
— Это форт, — объясняет Сэмми. — Он не такой, как другие. Он самый большой, самый лучший, самый безопасный во всем мире. Там даже есть силовое поле!
В автобусе очень тепло и душно, но Меган все время дрожит. Сэмми укрывает ее курткой Паркера до подбородка. Она смотрит на него своими круглыми, как у совенка, глазами и спрашивает:
— А кто такая Кэсси?
— Моя сестра. Она тоже приедет. Солдаты за ней вернутся. За ней и за папой, и за всеми остальными.
— Значит, она живая?
Сэмми озадаченно кивает. Почему Кэсси не должна быть живой?
— Твои папа и сестра живые?
У девочки вздрагивает нижняя губа, слезы оставляют светлые тропинки на измазанных черным щеках. Это сажа от костров, на которых сжигали трупы людей.
Сэмми, не задумываясь, берет ее за руку. Точно так же Кэсси взяла его за руку, когда рассказывала о том, что сделали иные.
Это была их первая ночь в лагере беженцев. Сэмми лежал, свернувшись калачиком, рядом с Кэсси. До этой ночи он не мог осознать масштаб того, что случилось за последние месяцы. Все произошло слишком быстро. Отключилось электричество, папа завернул маму в белую простыню, семья перебралась в лагерь беженцев. Мальчик всегда верил, что наступит день, когда они вернутся домой и все будет как раньше. Мама не вернется, он не маленький и понимает, что она не вернется. Но он не осознавал, что обратного пути нет и что случившееся изменило все навсегда.
Не осознавал до того самого вечера. Тогда Кэсси взяла его за руку и сказала, что мама была одной из миллионов. Она сказала, что почти все на Земле умерли. И еще, что Сэмми больше никогда не будет жить в родительском доме. Он больше никогда не пойдет в школу, а всех его друзей забрала чума.
— Это неправильно, — шепчет Меган в темном салоне автобуса. — Это неправильно. — Она смотрит Сэмми в лицо. — Моя семья умерла, а у тебя есть папа и сестра? Это неправильно!
Паркер снова идет по проходу, он останавливается возле каждого места, тихо говорит с каждым ребенком и трогает у него лоб. Когда он прикасается к детской голове, в полумраке автобуса загорается огонек. Иногда огонек зеленый, иногда красный. После того как огонек гаснет, Паркер ставит ребенку на руку штамп. Красный огонек — красный штамп, зеленый огонек — зеленый штамп.
— Моему младшему брату было примерно столько же лет, сколько тебе, — говорит Меган.
Это звучит как обвинение: «Почему ты жив, а он нет?»
— Как его звали? — спрашивает Сэмми.
— Какая разница? Зачем тебе знать его имя?
Ему так хочется, чтобы Кэсси была рядом. Кэсси бы придумала, как успокоить Меган. Она всегда находит нужные слова.
— Его звали Майкл, понятно? Майкл Джозеф. Ему было шесть лет, и он никогда никому ничего плохого не сделал. Устраивает? Теперь ты счастлив? Моего брата звали Майкл Джозеф. Назвать всех остальных?
Меган смотрит через плечо Сэмми на Паркера, который останавливается возле их мест.
— Привет, соня, — говорит доктор девочке.
— Паркер, она болеет, — говорит ему Сэмми. — Вы должны ее вылечить.
— Мы всех вылечим, — обещает Паркер и улыбается.
— Я не болею, — возражает Меган, а сама дрожит под зеленой курткой доктора.
— Конечно нет. — Паркер кивает и снова улыбается. — Но давай-ка померим тебе температуру, просто чтобы удостовериться. Хорошо?
У него в руке серебряный диск размером с двадцатипятицентовую монету.
— Если температура выше тридцати восьми, загорится зеленый.
Паркер наклоняется через Сэмми и прижимает диск ко лбу Меган. Вспыхивает зеленый огонек.
— Ой-ой, — говорит Паркер. — А теперь давай я померяю у тебя, Сэм.
Диск теплый. Лицо Паркера на секунду окрашивает красный свет. Паркер ставит штамп на тыльную сторону кисти Меган. Зеленые чернила слабо светятся в полумраке автобуса. Это смайлик. Потом на руке Сэма появляется красный смайлик.
— Подожди, пока не назовут твой цвет, — говорит Паркер девочке. — Зеленые сразу пойдут в больницу.
— Я не болею, — протестует Меган.
Голос у нее хриплый. Она сгибается в три погибели и кашляет. Сэмми инстинктивно отстраняется. Паркер хлопает его по плечу.
— Это просто сильная простуда, — шепотом говорит он. — Меган поправится.
— Я не пойду в больницу, — говорит Меган, когда Паркер уходит на свое место рядом с водителем.
Она трет руку об куртку, и смайлик превращается в зеленое пятно.
— Но тебе надо туда, — говорит Сэмми. — Разве не хочешь выздороветь?
Меган трясет головой. Сэмми не понимает ее.
— В больницах не выздоравливают. В больницах умирают.
Когда мама заболела, он спросил папу:
— Ты не отправишь маму в больницу?
А папа сказал, что там небезопасно. Очень много больных людей и мало докторов, которые все равно уже ничего не могут сделать для мамы. Кэсси сказала, что больницы больше не работают, как телевизор, свет, машины и все остальное.
— Все сломалось? — спросил он тогда Кэсси. — Всё-превсё?
— Нет, Сэмс, не все, — ответила Кэсси. — Это не сломалось.
Она взяла его руку и приложила к его груди. Сердце Сэмми сильно стучалось об его ладонь.
— Не сломалось, — сказала Кэсси.
39
Мама может прийти к нему только в серое время между бодрствованием и сном. Она не появляется в сновидениях, как будто знает, что лучше этого не делать. То, что происходит во сне, оно ненастоящее, но ведь ты все это видишь и чувствуешь совсем не понарошку. Мама слишком сильно его любит, чтобы пугать во сне.
Иногда он видит ее лицо, но чаще только силуэт, который чуть темнее, чем серость у него под веками. А еще он может чувствовать ее запах, прикасаться к волосам — они ощутимо скользят меж его пальцев. Но если он попытается крепко ее обнять, она ускользнет, как волосы между пальцами.
Жужжание колес на темной дороге. Спертый воздух, раскачивающийся автобус и холодные звезды. Сколько еще ехать до лагеря «Приют»? Кажется, они уже целую вечность движутся по этой темной дороге под холодными звездами. Он смежил веки, ждет, когда появится мама, а Меган в это время смотрит на него большими круглыми глазами.
Он так и засыпает в ожидании.
Он спит, когда три школьных автобуса подъезжают к воротам лагеря «Приют». На сторожевой башне часовой нажимает кнопку, электронный замок срабатывает, и ворота плавно открываются. Автобусы въезжают на территорию лагеря, и ворота закрываются.
Он просыпается, только когда раздается злобное шипение тормозов и автобус окончательно останавливается. Два солдата идут по проходу и будят заснувших детей. Солдаты вооружены до зубов, но они улыбаются и голоса у них тихие.
— Все хорошо. Пора просыпаться. Теперь вы в полной безопасности.
Сэмми выпрямляется и щурится — за окнами яркий свет. Их автобус остановился напротив большого ангара для самолетов. Двери в ангар закрыты, так что мальчик не может увидеть, что там внутри. На секунду он перестает волноваться из-за того, что оказался в незнакомом месте без папы, Кэсси и мишки. Он понимает, что означает яркий свет — иным не удалось отключить электричество в этом месте. А еще это значит, что Паркер сказал правду — у военных есть силовое поле. Оно должно быть здесь. Их не волнует, что иные могут узнать о лагере.
Дети в полной безопасности.
Меган тяжело дышит, и он поворачивается взглянуть, как она. При ярком свете глаза у нее просто огромные. Меган хватает его за руку.
— Не бросай меня, — умоляет она.
Высокий грузный мужчина забирается в автобус. Он становится рядом с водителем — ноги на ширине плеч, руки на бедрах. У него широкое, мясистое лицо и очень маленькие глаза.
— Доброе утро, мальчики и девочки, и добро пожаловать в лагерь «Приют»! Меня зовут майор Боб. Я знаю, что вы устали и проголодались, а еще, наверное, слегка напуганы… Кто из вас немножко напуган? Поднимите руки.
Никто не поднял руку. Двадцать шесть пар детских глаз вопросительно смотрят на майора, и он улыбается. Зубы у него тоже маленькие.
— Превосходно. И знаете что? Вам не надо бояться! Сейчас наш лагерь — самое надежное место в этом свихнувшемся мире. Я не шучу. Вы в полной безопасности. — Он поворачивается к одному из улыбающихся солдат, и тот передает планшет с зажимом для бумаг. — Итак, в лагере «Приют» есть только два правила. Правило номер один: запомните свой цвет. Ну-ка, все подняли свой цвет!
Двадцать пять кулачков поднялись, двадцать шестой, кулачок Меган, остался у нее на колене.
— Красные, через пару минут вас проведут в ангар номер один для обработки. Зеленые, оставайтесь на местах, вам надо еще немножко проехать.
— Я никуда не пойду, — шепчет Меган на ухо Сэмми.