5-я волна Янси Рик

47

Старший инструктор по строевой подготовке соглашается со мной, и утром Танка уводят в больницу для полного психиатрического обследования. Койка Танка пустует целую неделю, а наша группа, лишившись бойца, теряет очки в таблице лидеров. Мы никогда не выпустимся, никогда не поменяем синие комбинезоны на настоящую военную форму, никогда не выберемся за эту ограду из колючей проволоки под током. И не сможем показать, чего мы стоим, не сможем отомстить за все наши потери.

Мы не говорим о Танке. Его как будто никогда и не было. Мы должны верить в то, что система подготовки новобранцев совершенна, а Танк — всего лишь пустяковая погрешность.

А потом как-то утром в ангаре ОУ Дамбо подзывает меня к своему столу. Дамбо готовится стать санитаром в нашей группе, поэтому он, чтобы понять анатомию человека, вскрывает специально отобранные трупы. В основном это гады. Когда я подхожу, он не говорит ни слова, просто указывает кивком.

Это Танк.

Глаза у Танка открыты. Мы с Дамбо смотрим на него, а он смотрит невидящими глазами в потолок. Он совсем как живой, мне даже не по себе. Дамбо оглядывается — не слышит ли кто нас? — и шепчет:

— Только Кремню не говори.

Я киваю.

— От чего он умер?

Дамбо трясет головой, он сильно вспотел под защитным капюшоном.

— Зомби, это правда чертовщина какая-то. Я ничего не нашел.

Я смотрю на Танка. Он даже не бледный, кожа розовая и без всяких пятен или царапин. Как он умер? Превратился в Дороти и закинулся кучей таблеток в палате для психов?

— Может, ты его вскроешь и посмотришь?

— Я не буду вскрывать Танка. — Дамбо смотрит на меня так, будто я предлагаю ему спрыгнуть со скалы.

Я молча киваю. Плохая идея. Дамбо — не врач, он мальчишка двенадцати лет. Осматриваюсь и говорю:

— Тогда убери его со стола. Не нужно, чтобы кто-то его увидел.

Мне тоже не стоило его видеть. Я отворачиваюсь, чувствуя, что меня вот-вот вырвет, а потом что-то заставляет меня повернуться обратно. Я дотрагиваюсь до подбородка Танка и аккуратно наклоняю его голову набок. Потом ощупываю шею в основании черепа.

— Дамбо, дай нож.

Я никогда не резал ножом человека и никогда не собирался. Указательным и большим пальцами залезаю в разрез и достаю микрочип, который вживили Танку в основание черепа. Дамбо удивленно сморит на меня.

— Для следующего новобранца, — объясняю я. — Выбрасывать чип неразумно.

Тело Танка переместили к другим трупам, сложенным у дверей в ангар. Скоро его отправят в последнее путешествие, к мусоросжигательным печам, его пепел в потоках горячего воздуха смешается с серым дымом и в конце концов осядет невидимыми глазу частицами. Дамбо будет с нами, на нас, пока мы вечером не пойдем в душ. Там мы смоем с себя останки Танка, они утекут с мыльной водой к септикам и, перед тем как впитаться в землю, смешаются с нашими экскрементами.

48

Замена Танку прибывает через два дня после этого дежурства в ангаре ОУ. О его появлении мы знаем заранее, потому что Резник выдал информацию на инструктаже «Вопрос — ответ». Сержант ничего не рассказывает о новеньком, произносит только кличку — Рингер. После ухода Резника ребята гадают, почему сержант так назвал бойца. Должна быть какая-то причина.

Наггетс подходит к моей койке и спрашивает:

— Что значит рингер?

— Это тот, кого незаконно зачисляют в команду, чтобы набрать побольше очков, — объясняю я малышу. — Очень хороший игрок.

— Снайпер, — угадывает Кремень. — Это наше слабое место. Кекс хороший стрелок, я тоже ничего, но ты, Дамбо и Чашка просто мазилы. А Наггетс и стрелять-то не может.

— Иди сюда и повтори, что я мазила, — кричит Чашка.

Девчонка постоянно рвется в бой. Будь моя воля, я бы выдал ей винтовку, пару обойм и выпустил из лагеря, чтобы она перестреляла всех гадов в радиусе ста миль.

После молитвы Наггетс долго ворочается у меня под боком, я не выдерживаю и шепотом говорю, чтобы он возвращался на свою койку.

— Зомби, это она.

— Кто — она?

— Рингер! Рингер — это Кэсси!

Я не сразу вспоминаю, кто такая Кэсси.

«Ой, братишка, только не заводи эту шарманку».

— Я не думаю, что Рингер — это твоя сестра.

— Но ты же этого не знаешь.

Мне очень хочется сказать: «Не будь дураком, малыш. Твоей сестры здесь нет, потому что она умерла». Но я прикусываю язык. Кэсси для Наггетса, как мой серебряный медальон для меня. Малыш вцепился в Кэсси неспроста — если перестанет в нее верить, ураган унесет его в страну Оз, как унес других Дороти из нашего лагеря. Вот почему имеет смысл формировать армию из детей. Взрослые не тратят свое время на мечты о волшебной стране и всяких чудесах. Они держатся за неудобную правду, ту самую, благодаря которой Танк оказался на столе для вскрытий.

На перекличке Рингера нет, его нет и на пробежке, и за завтраком он тоже не появляется. Впереди стрельбы. Мы проверяем свое оружие и шагаем через плац на стрельбище. День ясный, но холод собачий. Нет настроения разговаривать, все гадают, каким окажется Рингер.

Наггетс первый замечает новичка. Тот стоит на позиции для стрельбы по мишеням, и мы убеждаемся в правоте Кремня — к нам пожаловал чертовски меткий стрелок. Мишень поднимается из высокой пожухлой травы. Выстрел, и голова силуэта разлетается в щепки. Еще одна мишень, результат тот же. Сержант Резник стоит неподалеку и управляет мишенями. Он видит, что мы пришли, и быстрее нажимает на кнопки. Мишени одна за другой выскакивают из травы, а Рингер крошит их еще до того, как они встают в полный рост. Кремень одобрительно свистит.

— Этот парень действительно хорош.

— Это не парень! — восклицает малыш и мчится через замерзшее поле к одинокой фигуре с винтовкой в руках.

Наверное, увидел подсказку в осанке или фигуре новенького.

Она поворачивается до того, как Наггетс к ней подбегает. — Малыш останавливается, сначала я вижу на его лице растерянность, а потом разочарование. Рингер явно не его сестра.

Странно, но издали она кажется выше. Девочка примерно одного роста с Дамбо, но весит намного меньше… и она старше. Думаю, ей лет пятнадцать-шестнадцать, у нее лицо эльфа, темные, глубоко посаженные глаза, чистая белая кожа и прямые черные волосы. Первое, что привлекает внимание, — это ее глаза. В таких всегда пытаешься что-то разглядеть, но в результате приходится выбирать: либо они настолько глубокие, что тебе этого не увидеть, либо там просто ничего нет.

Это та девчонка, которая засекла нас с Наггетсом у дверей амбара ОУ.

— Рингер — девка, — шепчет Чашка и морщит нос, как будто почуяла какую-то гадость.

После появления Наггетса она перестала быть младшим ребенком в семье, и вот теперь она не единственная девочка в группе.

— И что мы будем с ней делать? — спрашивает Дамбо.

Я слышу в его голосе панику и улыбаюсь. Просто ничего не могу с собой поделать.

— Мы будем первыми выпускниками в лагере, — говорю я.

И не ошибаюсь.

49

В первый вечер пребывания Рингер в казарме номер десять царит атмосфера, которую можно описать одним словом: неловкость.

Никаких подколок. Никаких грязных шуточек. Никто не строит из себя крутого. Мы ведем себя как восторженный юнец на первом свидании; мы считаем минуты до отбоя. В других группах, может, и есть ровесницы Рингер, а у нас есть только Чашка. Но сама Рингер, кажется, не замечает нашей неловкости. Сидя на краю бывшей койки Танка, она разбирает и чистит винтовку. Рингер любит свою винтовку, это сразу видно. Она тщательно натирает ствол промасленной ветошью, пока холодный металл не начинает блестеть в свете флуоресцентных ламп. Мы изо всех сил стараемся не смотреть в ее сторону. Рингер собирает винтовку и запирает в шкафчике рядом со своей койкой, а потом подходит ко мне.

У меня в груди что-то сжимается. Я не общался с девчонкой своего возраста уже… сколько? Последний раз это было до начала чумы. Я не вспоминаю о своей жизни до чумы, это была жизнь Бена. У Зомби своя жизнь.

— Ты командир группы. — Голос у Рингер ровный; он, как и ее глаза, не выражает никаких эмоций. — Почему ты? — спрашивает она.

Я отвечаю вопросом на вопрос:

— А почему нет?

Рингер разделась до трусов и стандартной футболки без рукавов. Она смотрит на меня сверху вниз, прямая черная челка закрывает ей лоб почти до бровей. Дамбо и Умпа, чтобы не пропустить самое интересное, откладывают карты. Чашка улыбается — предчувствует конфликт. Кремень, который до этого складывал одежду для стирки, бросает комбинезон в кучу грязного белья.

— Ты хреново стреляешь, — говорит Рингер.

— У меня есть другие таланты. — Я скрещиваю руки на груди. — Видела бы ты, как я чищу картошку.

— У тебя хорошее тело. — Кто-то тихо ухмыляется, я думаю, что это Кремень. — Спортсмен?

— Был когда-то.

Рингер стоит надо мной: кулаки уперты в бедра, ноги на ширине плеч. Меня тревожат ее глаза, их чернота. Что там? Ничего или, наоборот, все?

— Футбол?

— Прямо в точку.

— И бейсбол, наверное.

— Когда был помладше.

Рингер резко меняет тему разговора:

— Парень, на место которого меня прислали, стал Дороти.

— Верно.

— Почему?

Я пожимаю плечами:

— А это важно?

Рингер кивает. Это не важно.

— Я была командиром в своей группе.

— Кто бы сомневался.

— То, что ты командир, еще не значит, что после выпуска станешь сержантом.

— Очень надеюсь, что это так.

— Я знаю, что так. Я спрашивала.

Рингер резко разворачивается и возвращается к своей койке. Я смотрю на свои ступни и понимаю, что пора бы подстричь ногти. У Рингер очень маленькие ступни с короткими широкими пальцами. Когда я снова поднимаю голову, она уже направляется в душевую с переброшенным через плечо полотенцем. Возле двери останавливается и говорит:

— Если кто-то в группе дотронется до меня, я его убью.

В ее словах нет ни угрозы, ни издевки. Она произносит это так, будто констатирует факт: сегодня холодно.

— Доведу твою мысль до всех, — говорю я.

— И когда я в душе, другим туда вход запрещен.

— Принято. Что-нибудь еще?

Рингер молча смотрит на меня через комнату. Я чувствую, что напрягаюсь. Каким будет следующий ход?

— Я люблю играть в шахматы. Ты играешь?

Я отрицательно качаю головой и кричу ребятам:

— Эй, извращенцы, кто-нибудь из вас играет в шахматы?

— Нет, — отзывается Кремень. — Но если ей захочется сыграть в покер на раздевание…

Это произошло раньше, чем я приподнялся над матрасом на два дюйма. Кремень лежит на полу, держится за горло и колотит воздух ногами, а над ним стоит Рингер.

— И еще: никаких сексистских подколок.

— Ну ты крутая! — восклицает Чашка.

Она действительно так считает; похоже, появление Рингер ее уже не расстраивает. Еще одна девчонка в группе — может быть, это не так уж и плохо.

— За то, что ты сейчас сделала, на десять дней вполовину урезается рацион, — говорю я Рингер.

Пусть Кремень получил по заслугам, но, когда рядом нет Резника, командую я, и Рингер не должна забывать об этом.

— Донесешь?

И снова в ее голосе нет ничего — ни страха, ни злости.

— Это предупреждение.

Рингер кивает и отходит от Кремня. Она задевает меня, когда идет за своим набором туалетных принадлежностей. Это девчонка пахнет, как… в общем, она пахнет как девчонка. В эту секунду я чувствую легкое головокружение.

— Я не забуду, что ты хорошо себя вел со мной, — Рингер откидывает назад челку, — когда стану новым командиром пятьдесят третьей группы.

50

Через неделю после появления Рингер наша группа переместилась с десятого места на седьмое. На третью неделю мы подвинули девятнадцатую группу с пятого места. А всего за две недели до выпуска уперлись в стену. Мы скатились с четвертого места на шестнадцать пунктов — это практически непреодолимое отставание.

Кекс, хоть и молчун, считает хорошо, он разложил все по полочкам. В каждой категории, кроме одной, есть небольшой шанс улучшить показатели. Мы вторые на полосе препятствий; третьи на воздушной тревоге и в кроссе; первые в «прочем», куда входят утренние проверки и соответствие несению службы в действующих войсках. Стрельба по мишеням — вот где мы провалились. Рингер и Кекс — отличные стрелки, и все равно в этой дисциплине мы на шестнадцатом месте. Если в следующие две недели не улучшим показатели, нам конец.

Естественно, не надо быть математическим гением, чтобы понять, почему мы набираем так мало очков. Командир группы хреново стреляет по мишеням. Поэтому хреновый стрелок отправляется к старшему инструктору по строевой подготовке и просит, чтобы ему дали время для дополнительных тренировок. Без толку. У меня неплохая техника, я все делаю уверенно и четко, и все равно, если я, расстреляв обойму на тридцать патронов, один раз попадаю в голову, можно считать, что мне повезло. Рингер так и считает, что это просто тупое везение. Она говорит, что даже Наггетс может выбить один из тридцати. Она старается этого не показывать, но моя «меткость» бесит ее. Бывшая группа Рингер на втором месте. Если бы ее перевели обратно, она бы попала в первый выпуск и была бы первым кандидатом на сержантские нашивки.

Как-то утром на пробежке она говорит:

— У меня к тебе предложение.

Рингер убрала черные шелковистые волосы назад и закрепила их узким ободком. Меня, естественно, не волнует, шелковистые они или нет.

— Я помогу тебе, но только при одном условии.

— Это ты о шахматах?

— Откажись от места командира.

Я мельком смотрю на Рингер. Ее щеки цвета слоновой кости разрумянились от холода. Рингер неразговорчивая девчонка, но молчит она не так, как Кекс. В ее молчании есть напряжение, от которого становится не по себе. Ее взгляд будто вспарывает тебя, он острый, как хирургические ножи Дамбо.

— Если ты не просился на эту должность, значит, тебе на нее плевать. Так отчего бы мне не занять ее?

— Откуда у тебя такие амбиции?

— Отдавать приказы — лучший шанс выжить.

Мы бежим от плаца к парковке у больницы и дальше к подъездной дороге на аэродром. Теперь перед нами трубы электростанции. Они продолжают изрыгать в небо черный и серый дым.

— Давай так: ты помогаешь мне, мы выигрываем, и я отступаю, — предлагаю я.

Это предложение ничего не стоит. Мы новобранцы. Не мы выбираем себе командира, его назначает сержант Резник. И я понимаю, что дело вовсе не в том, кто из нас командир. Дело в том, кто из нас станет сержантом в действующей армии. Должность командира группы не гарантирует продвижение, но и не помешает, если что.

У нас над головой стрекочет «Блэк хоук». Возвращается с ночного патрулирования.

— Никогда не думал, как у них это получилось? — спрашивает Рингер, глядя на вертолет, уходящий вправо от нас, к посадочной площадке. — Как у них все заработало после электромагнитного импульса?

— Нет, — честно отвечаю я. — А ты что думаешь?

Рингер выдыхает белые облачка в холодный воздух.

— Подземные бункеры, наверняка подземные бункеры. Или…

— Или что?

Рингер трясет головой и раздувает красные от холода щеки, а черные волосы, подсвеченные утренним солнцем, раскачиваются у нее за спиной.

— Это бредовая идея, Зомби, — наконец говорит она. — Ладно, звезда футбола, давай посмотрим, на что ты способен.

Я на четыре дюйма выше, на один мой шаг приходится два ее шага, так что я выигрываю.

С трудом.

Днем на стрельбах Умпа управляет мишенями. Рингер молча наблюдает за тем, как я расстреливаю несколько обойм, а потом выносит заключение эксперта:

— Кошмар.

— Кошмар — моя стихия, на то я и Зомби. — Я выдаю свою лучшую улыбку.

До прибытия инопланетян я славился своей улыбкой. Без хвастовства скажу: я опасался улыбаться за рулем. Моя улыбка могла ослепить водителя встречной машины. Только на Рингер она никак не действовала, эта девчонка даже не зажмурилась.

— Техника у тебя хорошая. Что происходит, когда ты стреляешь?

— Вообще говоря, я промахиваюсь.

Рингер качает головой. Кстати об улыбках, я еще не видел, как она улыбается, так что поставил перед собой цель — заставить ее улыбнуться. Это, конечно, в духе Бена, а не Зомби, но от старой привычки так просто не избавишься.

— Я имею в виду, что происходит между тобой и мишенью, — говорит Рингер.

Что-что?

— Ну, когда она появляется…

— Нет. Я говорю о том, что происходит между вот этим, — она прикасается к моей правой руке, — и вон тем, — и она показывает на мишень в двадцати ярдах от нас.

— Я не понимаю, Рингер.

— Твое оружие должно стать частью тебя. Стреляет не винтовка, ты стреляешь. Это как дуть на одуванчик. Ты выдыхаешь пулю.

Она снимает с плеча винтовку и кивает Умпе. Рингер не знает, в каком месте появится мишень, но фанерная голова разлетается в щепки еще до того, как фигура встает в полный рост.

— Думай об этом так, будто нет ничего, кроме тебя. Винтовка — часть тебя. Пуля — часть тебя. Мишень — часть тебя. Здесь есть только ты.

— Тебя послушать, получается, что я должен отстрелить себе башку.

В этот момент я был близок к цели. Левый уголок рта у Рингер дрогнул.

Предпринимаю еще одну попытку:

— Очень по-дзен-буддистски.

Рингер хмурится:

— Больше похоже на квантовую механику.

Я киваю с серьезным видом:

— О да, точно. Именно это я и хотел сказать. Квантовая механика.

Рингер отворачивается. Прячет улыбку? Или я просто не вижу, как она с утомленным видом закатывает глаза? Когда она снова поворачивается ко мне, я натыкаюсь на этот ее пронзительный взгляд, от которого кишки в клубок сжимаются.

— Ты хочешь выпуститься?

— Я хочу убраться подальше от Резника.

— Этого мало. — Рингер показывает на одну из мишеней. — Что ты видишь, когда на нее смотришь?

— Вижу вырезанную из фанеры фигуру человека.

— Хорошо, но кого именно ты видишь?

— Я понял. Иногда я представляю лицо Резника.

— Помогает?

— Сама знаешь.

— Дело в контакте, — говорит Рингер и жестом показывает, чтобы я сел.

Она садится напротив и берет меня за руки. Руки у этой девчонки холодные, как тела мертвецов в ангаре ОУ.

— Закрой глаза, — говорит она. — Как твое отношение работает на тебя? Хорошо, запомни, дело не в мишени и не в тебе, и не в том, что между вами. Дело в том, что вас связывает. Представь льва и косулю. Что их связывает?

— Хм. Голод?

— Голод — это лев. Я спрашиваю, что у них общего?

Трудная задачка. Возможно, мне не стоило принимать ее предложение. Она и так убеждена в том, что я никудышный солдат, а теперь у нее есть возможность убедиться в том, что я конченый тупица.

— Страх, — шепчет Рингер мне на ухо, как будто хочет поделиться секретом. — Косуля боится, что ее сожрут. Лев боится голода. Страх — вот цепь, которая удерживает их вместе.

Цепь. Я ношу в кармане цепочку с медальоном. Ночь, когда умерла моя сестра, была тысячу лет назад. Та ночь была последней. Все кончилось. Это никогда не кончится. Это не линия, которая тянется от той ночи к сегодняшнему дню. Это круг. Я крепко сжимаю ее пальцы.

— Не знаю, какая цепь у тебя, — продолжает шептать Рингер. — У каждого — своя. Они знают. «Страна чудес» им все рассказала. Они знают, какая твоя, и поэтому они дали тебе оружие. Та же цепь связывает тебя с мишенью.

А потом, словно прочитав мои мысли, она добавляет:

— Это не линия, Зомби, это круг. Дистанции не существует.

Я открываю глаза. Заходящее солнце окружает ее ореолом из золотых лучей.

Рингер кивает и подталкивает меня, чтобы я встал.

— Темнеет.

Я поднимаю винтовку и прижимаю приклад к плечу. Не знаю, где появится мишень, знаю только, что она появится. Рингер подает знак Умпе. Справа от меня за миллисекунду до появления мишени вздрагивает трава, но этого достаточно. Эта миллисекунда бесконечна.

Нет никакой дистанции. Между мной и немной нет ничего.