Язык фольклора. Хрестоматия Хроленко Александр
Таксономический метод применим в науках, где исследуемые объекты находятся в сложных иерархических отношениях друг с другом и где классификация представляет собой познавательную процедуру. Таксономия первоначально складывается в зоологии и ботанике (в разделе систематики). Систематика – альфа и омега науки, считали биологи К. Линней и А.А. Любищев. Позже таксономия входит в арсенал средств лингвистического исследования, поскольку языку свойственна многоярусная, иерархически организованная структура. «Классификация – самый древний и самый простой научный метод. Она служит предпосылкой всех типов теоретических конструкций, включающих сложную процедуру установления причинно-следственных отношений, которые связывают классифицируемые объекты» [Селье 1987: 276].
Базой таксономического метода является один язык, однако результаты его приложения широко используются и в общетипологических исследованиях. Этим методом язык исследуется преимущественно в аспектах внутриструктурном, внепространственном, синхронном, нефункциональном, универсальном и, как антитеза, идиоэтническом. Основная задача таксономического метода – описание системы языка (языков). Первым примером использования этого метода служит древнеиндийская грамматика Панини.
Мы уже говорили о том, что таксономический метод близок к описательному, вырастает из него и основывается на нем, однако нужно отметить и принципиальное различие этих методов. Описательный метод имеет дело с реально наблюдаемыми явлениями, таксономический выявляет и описывает систему языка, которая в непосредственном опыте и наблюдении не дана, а выводится из языкового материала путем сложных умозаключений [Кацнельсон 1972: 101].
Если основной целью таксономического метода является представление структуры языка, описание его системы, то возникает вопрос, не лучше ли говорить о структурном, а не таксономическом методе. Действительно, в нашем перечне основных методов нет структурного метода. В то же время в монографии «Общее языкознание: Методы лингвистических исследований» есть глава «Основные принципы и методы структурного анализа».
Думается, что следует говорить не о структурном методе, а о системно-структурном подходе к языку. Действительно, принцип структурности заметен в применении других лингвистических методов, например, в типологическом [Успенский 1965]. Широко внедряется этот принцип в такие гуманитарные науки, как фольклористика и этнография, литературоведение и музыковедение и др. Структурный принцип реализуется в целом ряде методик.
Видимо, при разграничении метода и методики нужно учитывать критерий универсальности. Метод может использоваться при исследовании любого яруса языка, для методики это необязательно. Так называемый «метод непосредственно составляющих (НС)» успешно используется в синтаксисе и ограниченно применяется в словообразовательном или морфемном ярусах, поэтому логичнее говорить о методике НС.
Существует мнение, что структурная лингвистика – это не специальная наука, а логика науки, поскольку она никаких новых языковых фактов не находит. «Структурный метод» является не методом науки, а методом изложения ее результатов. Основная цель его – превратить интуитивные, приблизительные представления о языке в нечто точное и научное. «…Никаких новых фактов языка, никаких новых методов изучения языкового развития, никаких новых законов языка, будь то исторических, будь то систематических, структуральная лингвистика никогда не устанавливала, не имеет никаких средств установить, даже не должна их устанавливать, а должна все это предоставить методам т. н. традиционной лингвистики. Структуральная лингвистика имеет своей целью, как показывает само ее название, устанавливать только структуры языка» [Лосев 1968: 273].
Процедурной основой таксономического метода являются структурные методики вычленения лингвистических единиц, обобщения их в классы, классифицирование (установление иерархических отношений), моделирование и др. К описанию наиболее распространенных методик мы и переходим.
Методика коммутационной проверки в общем виде сложилась в трудах датских лингвистов. Она последовательно учитывает соотношение плана содержания и плана выражения в пределах лингвистической единицы и ставит своей целью выделение таких единиц из звуковой последовательности. Эта методика применима в основном при исследовании фонемного яруса.
В общем виде методика коммутационной проверки формулируется следующим образом: «…Если в звуковой последовательности АВ оба элемента А и В или один из этих элементов (либо А, либо В) не могут быть заменены другим элементом, в том числе нулевым, то АВ является реализацией одной фонемы; в противном случае комплекс АВ может рассматриваться как реализация двуфонемного сочетания» [Общее языкознание 1973: 183].
Обратимся к примерам. Известно, что подчас трудно решить вопрос об одно-или двуфонемности того или иного звукового комплекса. Испанское слово chato 'курносый' (в транскрипции [tsato] начинается со звукового комплекса ch [ts] [Общее языкознание 1973: 184]. Необходимо определить, является ли этот комплекс особой фонемой испанского языка <ts> или совокупностью фонем <t> и <s>. В слове [tsato] [s] можно опустить – [tato] – 'братик' или заменить – [trato] 'обращение', но [t] опустить нельзя. Вывод: <ts> является одной фонемой испанского языка. В русском слове строиться [т'с'] произносится как [ц]. Проведя коммутационную проверку путем опускания [т'] и [с'], утверждаем, что здесь две фонемы, сливающиеся в одну аффрикату Ц.
Шире применяется методика дистрибутивного анализа. «Дистрибутивный анализ… – метод исследования языка, основанный на изучении окружения (дистрибуции, распределения) отдельных единиц в тексте и не использующий сведений о полном лексическом или грамматическом окружении этих единиц» [АЭС: 137]. Сущность методики сводится к следующему. Каждая лингвистическая единица в линейной последовательности речи всегда находится в окружении других однотипных единиц. При этом очевидно, что языковая единица отличается от другой единицы своим окружением. Если в куче камней любой камень может находиться рядом с любым другим, то в языке картина иная: на сочетаемость единиц накладываются определенные ограничения. Вспомним хотя бы закон открытого слога в древнерусском языке, согласно которому слог должен был оканчиваться гласным звуком.
Процедура дистрибутивного анализа начинается символической записью текста, когда каждое слово получает определенное формализованное обозначение, например, С им (сущ. в им. падеже), С род (сущ. в род. падеже), Г л (глагол личный), Г бл (глагол безличный). Текстовый материал подвергается идеализации (восстанавливаются эллиптированные элементы, устраняются конструктивно необязательные элементы типа междометий, вводных слов и т. п.). Идеализированный текст записывается в символической форме. Например, Человек требует справедливости = С им Г л С род. Затем составляется дистрибутивная таблица, в которой «левое окружение» – это те элементы, от которых зависит данное окружение, а «правое окружение» – элементы зависимые. Последующий анализ таблицы позволяет увидеть дистрибутивные особенности единиц данного языка [Распопов 1970: 4—18].
Вторая ступень методики дистрибутивного анализа – идентификация, т. е. объединение множества текстовых единиц в одну единицу языка. Если две текстовые единицы никогда не встречаются в одних и тех же окружениях, то они принадлежат одной и той же единице языка (например, [и] и [ы] в русском языке). Если же встречаются в одних и тех же окружениях, но при этом в значении не различаются (например, землей и землею), то перед нами тоже одна единица языка. Однако если текстовые единицы встречаются в одном и том же окружении, но различаются значениями (например, звуки [л] и [к] в словах лом и ком), они принадлежат разным единицам языка.
Третья ступень методики – объединение выделенных языковых единиц в классы. Тест на объединение – способность одной языковой единицы замещать другую в одном и том же окружении (например, качественным прилагательным является такое слово, перед которым возможно слово очень).
С помощью методики дистрибутивного анализа можно изучать все ярусы языка, включая синтаксис и семантику, однако она во многих случаях громоздка и противоречива. По этой причине она дополняется методикой эксперимента и количественного анализа (теория множеств) и в свою очередь способствует усовершенствованию техники лингвистического эксперимента.
Методика анализа по непосредственно составляющим (НС) была впервые использована Л. Блумфилдом при описании языков американских индейцев и вошла в арсенал средств дистрибутивного анализа как одна из первых его ступеней [Слюсарева 1960]. Методика НС в известной мере является реакцией на недостатки традиционной теории членов предложения и частей речи. Правда, конкретные результаты анализа НС очень часто совпадают с выводами традиционного описания.
Методика НС основывается на следующих теоретических положениях: а) язык представляет собой строго организованную систему ярусов; б) единицы этих ярусов находятся друг с другом в неоднородных, иерархических отношениях; в) языковые единицы, реализуясь в линейной последовательности речи, связаны попарно (принцип бинарности).
Анализ по непосредственно составляющим призван ответить на два основных вопроса: каковы отношения между языковыми единицами и как эти единицы расположены (аранжированы). Последовательность анализа НС складывается из следующих операций: снятие супрасегментного слоя (в предложении это интонационный контур, в слове – ударность), выделение основных звеньев (группы подлежащего и сказуемого в предложении), дальнейшее членение каждой группы до конечных составляющих – слов или морфем. Логика движения анализа: от наиболее прочных связей к предельно свободным.
Технику анализа НС можно показать на следующем примере [Слюсарева 1960: 100]:
Хотя и в предложении любое слово связано с любым словом, степень их связи различна, и анализ НС как раз и показывает иерархию слов в высказывании. При членении на НС словосочетания или предложения одна из НС является ядром членимой конструкции, а другая – маргинальным элементом. Например, в именной группе моя книга ядром является существительное, а в глагольной группе прочитать интересную книгу ядро – глагол, а маргинальный элемент – именная группа.
Технически анализ НС можно вести не только в виде схемы, как в данном случае, но и в виде скобочной записи, если актуальный порядок не противоречит структурному. Например: Предложение Мой брат за день написал большую статью может быть представлено так: //Мой/брат//за/день// написал//большую/статью/. Пример взят из: [ЛЭС: 332].
Возможна и символическая запись: А№ 1 Vfin Advl Adv2, при этом каждая пара символов сводится к одному.
Методика анализа НС может быть использована не только при описании синтаксического, но также морфемного и фонемного ярусов.
Анализ по непосредственно составляющим обладает своими достоинствами: раскрывается системная организация речи и выявляются интересные, не лежащие на поверхности закономерности структурных взаимоотношений, преодолевается линейность и обнаруживается интеграция синтаксических конструкций в высказывании. Заслуживает всякого внимания попытка выработать единую для всех ярусов методику. В 60-е гг. методики НС начали использовать в системах автоматического перевода для синтаксического анализа и синтеза предложений (свертывания и развертывания по НС).
Однако исследователи, использующие анализ НС, столкнулись со значительными и до сих пор не преодоленными трудностями. Спорно применение методики НС при описании однородных членов предложения и сложноподчиненных предложений – игнорируются синтаксические связи, не ясен статус служебных слов, не разграничиваются свободные и устойчивые (фразеологические) сочетания слов, с трудом анализируются слова и конструкции, которые естественно членятся не на две, а на три части. Например, взморь-е или дом-и-сад и т. д. Практика анализа НС показала, что эта методика пока менее эффективна, чем традиционный анализ словосочетаний.
Содержательную сторону языковых единиц исследуют также с помощью методики компонентного анализа. Она основывается на предположении, что значение слова (шире: любой значимой единицы языка) состоит из далее неделимых минимальных единиц смысла, находящихся друг с другом в системных отношениях. Например, в значении слова термометр выявляются три минимальные единицы смысла: 'прибор', 'измерение', 'температура (тепло)'. Эти единицы называются по-разному: семы, компоненты значения, семантические множители, дифференциальные признаки, дифференциальные элементы значения, фигуры содержания, семантический примитив, семантический маркер и т. д. Чаще других употребляется термин сема. Семы элементарны (далее неразложимы), одно-плановы (у них только план содержания) и универсальны. Эффективно попарное сравнение лексем. Сема выявляется, если ей есть противопоставление; в результате семы идентифицируются и дифференцируются. В сумме они составляют семему. Полагают, что в составе семемы может быть не более шести сем.
Семы выявляются, во-первых, логически, т. е. путем расщепления понятия, лежащего в основе значения (это понятие иногда называют формальным), на существенные признаки. При этом используются логические приемы анализа, синтеза, абстрагирования и сравнения. Например, в слове дядя выделяют такие семы, как 1) 'мужской член семьи', 2) 'относящийся к поколению родителей', 3) 'но не являющийся прямым родственником по восходящей линии'.
Семы можно выделять логико-лингвистическим путем, когда одновременно используют и логические приемы анализа, и данные лингвистических словарей, а также с помощью эксперимента.
Возможен чисто лингвистический способ выделения сем, когда изучают сочетаемость семантически близких слов [Долгих 1974: 105–111]. Например, синтагматические связи слова казна в древнерусском языке выявляют его четырехсемный состав [Смолина 1986: 102]. Важную роль в семантическом анализе слова играют языковой опыт лингвиста и его интуиция, опирающиеся на приемы оппозиции и комбинирования, на процедуру анкетирования и опроса информантов, на прием компонентного синтеза.
Семы неоднородны. Они могут быть архисемами, интегральными, дифференциальными и потенциальными. Воспользуемся таблицей:
Методикой компонентного анализа широко пользуются лексикологи, когда определяют в системе языка семантические поля, синонимические ряды, антонимические пары и т. п. Перспективно использование данной методики и в лексикографии. Дать точное и исчерпывающее толкование слова – это значит выделить в его значении все семы и расположить их в должном порядке. В целях тренировки откройте словарь С.И. Ожегова, возьмите несколько слов, например, брат, учитель, бежать, с помощью словарных статей выделите семы, обратите внимание на их соотношение. Возможно, вы найдете такие семы, на которые не обратил внимания замечательный лексикограф.
Создание системы автоматического перевода также не мыслится без точного структурирования значений слов.
Методика компонентного анализа хорошо «работает» в случаях, когда объектом его являются слова так называемых «четких закрытых систем»: термины родства, наименования воинских званий, термины цветообозначений, музыкальные термины, названия положительных эмоций и т. п. Когда же анализируются слова открытых систем, возникают большие трудности [Лукин 1985]. Существенно отметить, что методика компонентного анализа позаимствована из этнологии и этнографии, где с ее помощью изучались термины родства и цветообозначения.
В последние два десятилетия методика компонентного анализа стала использоваться и в грамматических исследованиях, особенно при изучении морфологии, а также синтаксиса.
Дополнительная литература
Засорина Л.Н. Введение в структурную лингвистику. – М., 1974. С. 157–255.
Распопов И. П. Методология и методика лингвистических исследований. – Воронеж, 1976.
Цветков Н.В. К методологии компонентного анализа // Вопросы языкознания. 1984. № 2. С. 61–71.
4. Лингвогенетические методы
Лингвогенетические методы основываются на диахронном подходе к языку и используются при изучении истории отдельного языка или группы родственных языков. Поскольку базой диахронного исследования может быть и один язык, и целая языковая семья, четко противопоставляются два лингвогенетических метода – исторический и сравнительно-исторический.
Исторический метод складывается в недрах другого лингвогенетического – сравнительно-исторического – метода. От идеи сравнения родственных языков лингвистика перешла к сравнению внутри одного языка. Оба метода, основанные на принципах сравнения и историзма, практически пользуются общим арсеналом методик. «Комплекс этих приемов входит в равной мере как в методику исторического исследования отдельно взятого языка, так и в методику сравнительного изучения группы родственных языков – в сравнительно-исторический метод» [Общее языкознание 1973: 9]. Процедурное сходство обоих методов приводит к тому, что очень часто они не разграничиваются.
4.1. Исторический метод
Исторический метод был разработан гораздо позже описательного, по существу исторический метод ограничивается рамками одного языка и фиксирует внимание на отдельных языковых ярусах – фонетическом, морфологическом, синтаксическом, лексическом. Практические достижения этого метода воплощаются и закрепляются в исторических грамматиках языков.
Техника исторического метода сводится к методике сравнения одного явления, взятого на разных этапах языкового развития и соответственным образом интерпретированного. Наиболее эффективно в этом методе используется методика внутренней реконструкции и «филологический метод».
Методика внутренней реконструкции исходит из того, что высшая форма выступает ключом для понимания низших форм развития, и основывается на предположении о системном характере языка, в противном случае всякое восстановление (реконструкция) сомнительно. Особенностью любой языковой системы является сосуществование фактов, относящихся к разным этапам истории языка. Мы не можем представить себе языка, в котором не было бы архаизмов и новообразований. В любой момент язык включает в себя и остатки прошлого, и зачатки будущего. Выявление архаизмов языка и является основой методики внутренней реконструкции. Архаизм представляется архетипом.
Элементарным примером использования описываемой методики является реконструкция исходной формы при наличии двух сосуществующих и соотносящихся форм. Так, в современном русском языке соотносятся формы класть и кладу, веста и веду. Учет соответствий позволяет реконструировать праформы *кладти, *ведти, в которых взрывной [д] диссимилируется во фрикативный [с].
Итак, под «внутренней реконструкцией подразумеваются те диахронические выводы, которые можно сделать из синхронического анализа языковых данных, не прибегая ни к сравнению, ни к лингвистической географии, ни к «ареальной лингвистике», ни к глоттохронологии» [Общее языкознание 1973: 82].
Разновидностью методики внутренней реконструкции является так называемый филологический метод, описанный французским лингвистом А. Мейе. Этот метод основывается на анализе памятников письменности, из которых извлекаются те языковые формы, которые имеют значение для последующей истории языка [Мейе 1954: 16]. Разумеется, эта методика возможна при изучении языков с длительной письменной традицией.
Исторический метод освещает этапы развития языка в их хронологической последовательности от форм архаических до форм современных. Однако возможно и обратное – ретроспективное – движение исследовательской мысли: от состояний языка современных, развитых, зрелых форм к формам предшествующим. Этот путь познания получил терминологическое обозначение актуализма. Отсюда актуалистический метод, который основывается на предположении, что высшая форма является ключом для понимания низших форм развития. Прошлое познается с помощью и на основе настоящего. Актуалистический метод теоретически реконструирует прошлое исследуемых языков посредством использования современных данных и их экстраполяции на историю.
Исторический и актуалистический методы обычно используются в единстве. Ученые полагают, что с помощью актуалистического метода можно познать такие отдаленные от нас явления, которые другим методам не подвластны; например, пытаются реконструировать начало мышления, сознания и языка [Ерахтин 1985: 55–68].
4.2. Сравнительно-исторический метод
Языки обнаруживают ту или иную степень родства между собой, причем общность происхождения обусловливает определенную схожесть в закономерностях развития. На этой идее возник в XIX в. сравнительно-исторический метод, с которого начинается теоретическое языкознание как самостоятельная наука. Основным результатом метода было открытие законов, определявших развитие родственных языков в прошлом. Благодаря ему уже в XIX в. были достигнуты большие успехи в изучении истории звуковой и морфологической структуры индоевропейских языков. Сравнительно-исторический метод – совокупность исследовательских приемов, направленных на решение ряда задач: 1) установление генетического родства между различными языками определенного ареала; 2) объяснение генетической общности определенных языков; 3) объяснение причин и условий распада праязыка, образования отдельных языковых ареалов и самостоятельных языков; 4) обнаружение и объяснение закономерностей эволюции группы родственных языков, выявление вторичных схождений и расхождений между ними, выявление архаизмов и новообразований в языках той или иной генетически родственной языковой группы.
Фундаментальным положением сравнительно-исторического метода является признание того, что родственные языки, образовавшиеся в результате распада одного языка, типологически и материально едины, связаны постоянными звуковыми и морфологическими соответствиями и развиваются несимметрично, что позволяет их сравнивать, а сравнение, как говорилА. Мейе, – «единственное орудие, которым располагает языковед для построения истории языков» [Мейе 1954: 18].
Общая процедура использования сравнительно-исторического метода складывается из ряда этапов: а) отбор материала для сравнения, б) установление ряда сравниваемых единиц и их отождествление, в) установление относительной хронологии фонетических изменений и г) реконструкция архетипа.
Основными приемами сравнительно-исторического метода являются прием генетического отождествления фактов, прием лингвистической хронологии, прием внешней реконструкции и прием лингвистической географии.
Методика генетического отождествления – основа сравнительно-исторического метода, потому что сам метод имеет право на существование только в том случае, если будет доказано генетическое тождество большого количества разнородных языковых элементов. Без этого нет родства языков, а следовательно, проблематичен и сам метод.
Разработка критериев родства языков – самая актуальная проблема сравнительно-исторического метода. Для сравнения может быть использован только самый устойчивый языковой материал: некоторые тематические группы из основного словарного фонда (термины родства, обозначения жизненно необходимых понятий, личные местоимения, числительные первого десятка и сто), формы словоизменения и средства словообразования. Генетически тождественные слова могут быть внешне совсем непохожими друг на друга, например, русское чадо и немецкое Kinder, однако они находятся в закономерных звуковых соответствиях.
Весьма эффективна методика внешней реконструкции. Сущность ее заключается в следующем: устанавливая закономерности развития родственных языков при помощи сравнительно-исторического метода, мы можем восстановить языковую картину в период, не зафиксированный памятниками письменности. «Реконструкция праязыковой системы достигается путем сопоставления исторически засвидетельствованных родственных языковых систем и путем ретроспективного движения от одного языкового состояния к другому, более раннему состоянию» [Гамкрелидзе 1986: 205].
Обратимся к примеру, взятому из книги: [Перетрухин 1968: 297–298]. Если сравнить русское слово гость с соответствующими словами других славянских языков, то легко восстановить праславянский архетип *gostb. Сопоставляя общеславянское слово с латинским hostis и готским gasts, видим звуковые и структурные соответствия:
Соответствия эти регулярны, и можно предположить, что [д] и [h] – рефлексы одного и того же звука, который совмещает в себе качества [д] и [h], – [gh], т. е. [д] придыхательный. Гласные [о] и [а] восходят к индоевропейскому [о]. Краткий [i] в праславянском языке превратился в [ь], а в готском выпадал перед [s]. Итак, реконструируемая индоевропейская форма слова гость имеет вид *ghostis.
Ярким примером эффективности использования рассматриваемой методики является открытие Ф. де Соссюром так называемых ларингалов в индоевропейском языке. Опираясь на данные родственных индоевропейских языков, ученый высказал предположение о существовании в праиндоевропейском языке звуков, которые не сохранились, но дали в разных языках различные рефлексы. Значительно позже эти звуки были открыты чехом Б. Грозным в расшифрованных хеттских памятниках.
Пользуясь приемом внешней реконструкции, А.Х. Востоков выявил носовой характер юсов и звуковую природу редуцированных в старославянском языке.
Любое лингвогенетическое исследование обязательно учитывает временной фактор: без этого нельзя построить надежную историю языка. В недрах лингвогенетических методов сложились методики относительной хронологии и глоттохронологии.
Методика относительной хронологии позволяет установить, какое из двух языковых явлений предшествовало другому. В исторической грамматике русского языка методика относительной хронологии использовалась для выявления, какая из трех палатализаций заднеязычных была первой, а какая второй или третьей. Методика относительной хронологии позволяет, например, установить, что сочетание звуков типа an, am, en, em, on, от существовали раньше носовых гласных [а], [е], [о]. Очень широко используется она и при установлении подлинности памятников письменности.
Сравнительно недавно начала применяться методика глоттохронологии, которая помогает ответить на вопросы, с какой скоростью происходят изменения в языке и насколько постоянна эта скорость. «Глоттохронология (от греч. glotta — язык, chronos – время и logos – слово, учение) – область сравнительно-исторического языкознания, занимающаяся выявлением скорости языковых изменений и определением на этом основании времени разделения родственных языков и степени близости между ними» [ЛЭС: 109].
Методика была создана в 1948–1952 гг. Автор методики американский учёный М. Сводеш первоначально отобрал 250 слов, обозначающих самые необходимые понятия, имеющиеся в каждом языке; они не переходят из языка в язык, не зависят от географических, исторических и социальных условий (это личные и вопросительные местоимения, некоторые глаголы движения, элементарные физиологические функции, обозначения размеров, космических явлений, животных, цвета, родства и т. п.), предельно устойчивы и существуют во всех родственных языках. Сравнив родственные языки, имеющие длительную литературно-письменную традицию, Сводеш установил, что примерно 20 % таких слов изменяется в течение тысячи лет. Когда же М. Сводеш уточнил исходный список слов (его принято называть основным списком) и сократил его до 100 слов, оказалось, что за тысячу лет изменяется 14 % этих слов. Проверка на разнообразном материале показала, что процент изменяемости лексики каждого языка примерно одинаков. Итак, процент сохраняемости основной лексики 86 %. На этом основании лингвисты строят таблицу:
Помимо таблицы известна формула, по которой можно определить наименьшее время/t/ разделения двух родственных языков:
t = log С: 2 log R,
где С – доля совпадающих слов в основном списке, R – коэффициент, характеризующий степень сохранности основного списка за интервал времени (R = 86 %).
Если учесть, что у двух родственных языков исчезнет по 14 % слов и не обязательно это одни и те же слова, то окажется, что через тысячу лет у них будет примерно 74 % общих слов (86 % х 0,86). Выявив количество совпадающих древних слов в какой-либо паре языков, можно практически определить, когда эти языки начали расходиться. Если обнаружим, что у двух родственных языков осталось 74 % общих слов основного списка, то делаем вывод, что эти языки начали расходиться тысячу лет назад. Так, данные славянских языков позволяют утверждать, что они разошлись полторы тысячи лет тому назад, т. е. в V в., что не противоречит данным о времени распада общеславянского единства, полученным другим путем. У русского и английского языков совпадает 25 слов из основного списка, следовательно, они разошлись около пяти тысяч лет назад.
Методика глоттохронологии использовалась при изучении «Слова о полку Игореве». Согласно полученным выводам, великий памятник восточнославянской культуры возник около 760 + 60 лет тому назад. Установлено также, что доля совпадения базисной лексики южновеликорусского и северновеликорусского наречий составляет 0,74, т. е. наречия существуют около 1,01 тысячелетия.
Методика глоттохронологии небезупречна, за что и подвергается критике. Спорными являются принципы составления основного списка; игнорируется то обстоятельство, что не у всех слов равные возможности сохранения или исчезновения; установлен также факт «старения» лексики языка, а это требует введения коэффициента – поправки на «старение»; не учитываются языковые контакты, которые способствуют сохранению слов; недооценивается консервирующая роль литературных языков и т. п.
Известны попытки усовершенствовать методику М. Сводеша. Так, Ш. Эмблтон ввела различные для разных языков коэффициенты изменчивости базисного лексического фонда и серию коэффициентов темпов заимствований, различной для каждой пары контактирующих языков. Усовершенствованная методика была проверена на материале креольского языка ток-писин (официального языка Папуа – Новой Гвинеи) и английского языка. Выяснилось, что оба языка начали расходиться с 1850 (точнее с 1842 г.). За 130 лет из 196 слов базисного лексического фонда разошлись 89 слов.
С.А. Старостин учитывает не слова, а корневые морфемы (основы), сохраняющиеся в текстах определенной длины. Вычисления по уточненной методике дают лучшие приближения к датам, основанным на исторических данных. С.А. Старостин предлагает коэффициент 5 % (а не 14 % за тысячелетие). Он применил также новую формулу расчёта времени расхождения языков и новую процедуру применения методики: берется текст на некотором языке, делится на морфемы, и для каждой корневой морфемы проверяется наличие генетически родственного соответствия. Если родственной морфемы нет, ставится (—), если есть – (+). При этой процедуре процент совпадения более высок, и методика позволяет работать на большую временную глубину. См. хроникальную заметку в: [Вопросы языкознания. 1991. № 1. С. 174].
Исследование происхождения и истории языков требует, наряду с учетом фактора времени, еще и учета пространственного распределения языковых фактов. Пространственный аспект языка успешно исследуется методикой лингвистической географии, которая основывается на понятии изоглоссы (изо – «одинаковый», глосса – «слово»). Изоглосса – это линия, соединяющая конечные пункты распространения того или иного языкового явления. Изоглоссы отделяют друг от друга районы, отличающиеся языковыми особенностями. Если какой-либо пункт обладает уникальной языковой особенностью, то изоглосса будет просто линией вокруг данного пункта. Учет совокупностей (пучков) изоглосс позволяет решать важные лингвистические и социально-исторические проблемы. Так, пучки диалектных изоглосс помогли уточнить границы древнерусских княжеств.
Наличие того или иного языкового факта в населенном пункте чаще всего обозначается на карте условным знаком (кружок, квадрат, треугольник, «птичка» и т. п.). Россыпь одинаковых значков может сменяться знаками другого лингвистического явления.
Картографирование языковых фактов впервые было использовано в начале XIX в., когда группа английских ученых предприняла обзорное описание языков Индии. Позже Г. Венкером и Ф. Вреде создается атлас немецких говоров, составленный по анкетным данным. Наиболее известным атласом XIX в. стал «Лингвистический атлас Франции», составленный Ж. Жильероном и Э. Эдмоном на базе личных полевых наблюдений.
В русском языкознании первым обратил внимание на возможность изучения языка в пространственном отношении И.И. Срезневский. В 1903 г. по инициативе акад. А.А. Шахматова создается Московская диалектологическая комиссия (МДК), которая провела систематическое изучение русских говоров ив 1915 г. издала «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе, с приложением очерка русской диалектологии». К 1949 г. относится завершение «Лингвистического атласа района оз. Селигер». Большим достижением явилось создание «Диалектологического атласа русского языка. Центр Европейской части СССР. В трёх выпусках» [М.: Наука, 1986, 1989, 1996 (Справочные материалы ко всем выпускам ДАРЯ)]. В настоящее время усилиями диалектологов-славистов создается общеславянский диалектологический атлас, который поможет решению таких важных проблем, как прародина славян, миграция славянства, границы славянских языков и диалектов и т. д. [Сухачев 1984].
Известны два типа лингвистических атласов: 1) общеязыковые (общенациональные), которые отражают наиболее важные для данного языка явления, и 2) региональные (областные, территориальные), цель которых охватить сравнительно небольшую территорию и выявить локальные языковые черты. Примером атласа первого типа могут служить «Общеславянский лингвистический атлас», представляющий родственные языки, и «Лингвистический атлас Европы» – типологически различные языки. В качестве образца межнационального специального атласа может быть приведен «Общекарпатский диалектологический атлас», ориентированный на «карпатизмы». В 1988 году отмечалось, что в распоряжении ученых мира уже свыше двухсот атласов.
Известный специалист по антропонимике В.А. Никонов показал, что даже такая категория языка, как фамилия, может изучаться в пространственном плане. Четыре самые часто встречающиеся русские фамилии – Иванов, Смирнов, Попов и Кузнецов – распространены на Европейской части России не равномерно, а тяготеют к определенным регионам. Так, на Севере преобладает фамилия Попов, в северном Поволжье – Смирнов, южнее и восточнее Москвы больше Кузнецовых (особенно их много в районе Тулы), а на северо-западе России (Новгород, Ленинградская и Тверская области) самая частая фамилия – Иванов [Никонов 1988]. Такая связь частых фамилий и регионов объясняется историей страны, особенностями экономического и культурного развития России. Фамилии, как «меченые атомы», позволяют судить, откуда и как шло переселение масс населения, в частности, как заселялось Зауралье. Об этом как раз и рассказывает одна из глав книги В.А. Никонова.
С помощью методики лингвистической географии изучается и диалектный синтаксис. В одном из последних исследований сведены и обобщены лингвогеографические материалы по синтаксису русских говоров. Описано 60 явлений, которые создают территориальные различия русских говоров. На картах показано 27 синтаксических явлений [Кузьмина 1993].
Исследовательская эффективность методики лингвистической географии зависит от 1) доброкачественности вопросника, 2) продуманности технологии сбора и записи материала и 3) четкости принципов картографирования. Диалектологи пытаются улучшить методику картографирования с помощью компьютеров.
Методика лингвистической географии, обогащенная идеей системности языка, имеет большое теоретическое и практическое значение, она превращает диалектологию, в недрах которой и зародилась, в точную языковедческую дисциплину и позволяет уточнить многие исторические данные. Более того, методика лингвистической географии способствует возникновению особой области лингвистической науки – ареальной лингвистики, которая изучает лингвистическое пространство в целом, общие закономерности дифференциации этого пространства, его структуру и развитие.
Возникновение и развитие сравнительно-исторического метода широко известно по многочисленным работам. Этот метод в своем развитии прошел несколько этапов:
1) первая половина XIX в. – зарождение метода в работах Ф. Боппа, Р. Раска, А. X. Востокова, Я. Гримма и А. Шлейхера;
2) вторая половина XIX в. – начало XX в. – развитие метода в трудах младограмматиков, возникновение понятий фонетического закона и аналогии;
3) 50-е гг. XX в. – начало современного этапа, характеризующегося освоением нового языкового материала, привлечением новых памятников, использованием последних достижений языкознания в целом. «…Индоевропеисты постепенно выработали методику, пожалуй, более совершенную, нежели методы других наук, имеющих дело с человеческими институтами» [Сепир 1993: 259].
В поле пристального внимания исследователей, работающих в области генетической классификации языков, находятся и так называемые «изолированные» языки, среди которых и древнейший по письменным памятникам шумерский язык и бесписьменный язык малой северной народности – юкагиров. К «изолированным» языкам относят древние хуррито-урартс-кие языки, хаттский, языки этрусков, басков, японцев.
Выдвинута идея языковых «макросемей», в которые входит несколько известных в настоящее время языковых семей. Советский ученый В.М. Иллич-Свитыч ввел понятие «ностратической» языковой семьи, включив в нее индоевропейскую, афразийскую, картвельскую, уральскую, алтайскую и дравидийскую языковые семьи. Установление макросемей перспективно, ибо в этом случае возможно углубление реконструкции, выявление наиболее глубоких архаизмов, уточнение представления о прародине языков. Перспективен последующий синтез лингвистических результатов с результатами, полученными историками, археологами, этнографами и антропологами, в результате чего можно будет представить целостную картину развития человеческой культуры.
Несмотря на значительные достижения и исследовательские возможности в целом, сравнительно-исторический метод нельзя пока признать универсальным, так как в нем есть и известные слабости: во-первых, метод эффективен только при наличии ряда родственных языков, исследовать изолированные языки им нельзя; во-вторых, почти невозможно выявить уже утраченные отличия в родственных языках, к тому же материальная общность элементов в родственных языках может быть не только следствием их генетического тождества, но и результатом заимствования; разграничить эти два источника во многих случаях бывает трудно.
Дополнительная литература
Блумфилд Л. Язык. – М., 1968. Глава XIX.
Бондалетов В.Д. А.Н. Гвоздев и лингвогеография Пензенского края. Пенза – Самара, 1997.
Бурлак С.А., Старостин С.А. Введение в лингвистическую компаративистику. – М., 2001.
Журавлев В.К. Внутренняя реконструкция // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. – М., 1988. С. 68–90.
Никонов В.А. География фамилий. – М., 1988.
Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 21.
Новое в современной индоевропеистике. – М., 1988.
Судаков Г.В. География старорусского слова. – Вологда, 1988.
5. Типологический метод
В современном языкознании все больший вес приобретает типологический (сопоставительный) метод, сущность которого заключается в том, что сравниваются языковые структуры в их сходстве и различии независимо от генетической принадлежности самих языков. «Кто хочет обнаружить истинную природу языка, должен прежде всего обратить внимание на то, что в нём общего с иными системами того же порядка» (Ф. де Соссюр).
Базой этого метода являются все языки мира, рассматриваемые в синхронном, внутриструктурном, непространственном, генерализованном и универсальном аспектах. Типологические исследования опираются в основном на сопоставительные и классификационные методики.
Основанием для возникновения типологического метода стало убеждение в том, что все языки мира при всем их внешнем различии изоморфны, т. е. в основе их структуры лежат одни и те же общие принципы. Французский лингвист Ж. Вандриес заметил: «…Существует только один человеческий язык под всеми широтами, единый по своему существу» [Вандриес 1937: 217]. А.А. Потебня полагал, что мысль о сравнении всех языков есть для языкознания такое же великое открытие, как идея человечества – для истории [Потебня 1989: 55].
Типологический метод интуитивно используется очень давно. Многовековая традиция изучения иностранных языков опиралась на сравнение чужого языка с родным – это и есть сопоставительный метод в зачаточном состоянии. Чешский лингвист Вл. Скаличка справедливо заметил, что типология – самый древний, хотя и менее других разработанный раздел языкознания [Скаличка 1963: 19].
Общая неразработанность проблем типологии вообще и типологического метода в частности во многом обусловлена тем, что до сих пор нет общепринятого определения целей и задач подобного подхода к изучению языка. По авторитетному мнению В. Скалички, сами типологи не знают, что является предметом типологии, поскольку существует широкое и узкое понимание ее. Одно из них: «Целью типологического описания языков мира является их распределение по сумме сходных и различительных признаков, характеризующих их системы» [Ярцева 1986: 493].
Анализ литературы, посвященной лингвистической типологии, обнаруживает следующие подходы к определению цели сопоставления в изучении языков: классификационный, характерологический, признаковый, внутрисистемный, контрастивный, универсологический.
Первым по времени осознания является классификационный подход, согласно которому все языки мира по одному какому-либо признаку разграничиваются на группы языков. Известны генеалогическая, ареальная и морфологическая классификации, единицами которых являются языковая семья, языковой союз и класс языков.
В морфологических классификациях все многообразие языков укладывается в три-четыре типологических класса: языки корнеизолирующие, агглютинативные, флективные (иногда еще и инкорпорирующие). Достоинством классификационного подхода является стремление построить непротиворечивую и удобную классификацию языков. Существенным же недостатком этого подхода считают, во-первых, произвольность критерия типологической классификации, следствием чего является большое и все увеличивающееся число классификаций (в то время как генеалогическая и ареальная классификации единственны в своем роде); во-вторых, то, что он не дал более конкретных сведений об отдельных языках.
С 50-х гг. XX в. стала развиваться контрастивная лингвистика, цель которой – сопоставительное изучение двух, реже нескольких языков для выявления их сходств и различий на всех уровнях языковой структуры. У контрастивной лингвистики ярко выражен практический акцент – улучшение методики изучения иностранных языков, однако несомненна и её теоретическая ценность.
Если рассмотренный подход отыскивал общее в языках, то характерологический подход выявлял своеобразие каждого языка. Отмечалось, например, что для русского языка характерно обилие шипящих и свистящих, наличие палатальных (мягких) согласных, множество падежей, суффиксов и т. п. В других языках отмечались иные особенности. Выявление своеобразия каждого языка в конечном счете должно было определить существенные черты языков. Недостаток этого подхода – в отсутствии прочной теоретической базы, «которая позволила бы ему оценивать различные явления не в зависимости от их своеобразия, а в соответствии с их ролью в общей системе языка, оценивать их на основе точных и определенных критериев» [Скаличка 1963: 28].
Учитывая сложность изучения многоярусной структуры языка, некоторые лингвисты пошли по пути создания типологий отдельных языковых явлений и ярусов: фонетическая типология, лексическая типология, синтаксическая типология и т. д. Например, классифицируют славянские языки по соотношению гласных и согласных в их фонологических системах. По морфологическим особенностям различают языки вербальные, с развитым спряжением и ослабленным склонением (романские и германские) и невербальные, с развитым склонением и ослабленным спряжением (русский). Известна типология словообразования, разработанная главой пражской школы функциональной лингвистики В. Матезиусом.
Такой подход интересен и продуктивен, он позволяет обнаружить важные закономерности, так как оперирует конкретным языковым материалом. При этом подходе возможно применение и количественных методик. Ограниченность же его обнаруживается в том, что невозможно выявить универсальные типологические свойства и, следовательно, создать общую классификацию языков.
Стремление преодолеть недостатки классификационного подхода, основывающегося на учете только одного критерия, породило так называемую многоступенчатую классификацию, учитывающую три и более критериев.
Трудность и спорность сопоставительной классификации обусловили появление совершенно иного типологического подхода, при котором выявляются отношения между отдельными явлениями в данном языке. Такой подход основан на признании системности языка, внутренней взаимообусловленности его элементов: какие элементы могут выступать в определенном языке, а какие не могут, какие элементы обязательно сосуществуют, какие элементы с необходимостью вызывают появление других и какие элементы не связаны подобным образом, какие элементы вызывают отсутствие других – вот вопросы, на которые призван ответить типолог.
В современной литературе по типологии языков все больше внимания уделяется обнаружению так называемых лингвистических универсалий, т. е. таких языковых явлений, которые присущи всем без исключения языкам. «За бесконечным поражающим многообразием языков мира складываются общие для них всех свойства. При всем безграничном несходстве оказывается, что языки созданы как бы по единому образцу» [Гринберг и др. 1970: 31]. Так, всем языкам присуща такая категория, как часть речи; во всяком языке не может существовать менее 10 и более 80 фонем; если в языке слово всегда односложно, то оно одноморфемно и в языке существует музыкальное ударение; нет языков, в которых не было бы согласных [р], [t], [к]; изменение древнего, исходного лексического ядра всех языков происходит примерно с одинаковой скоростью; если в языке присутствуют так называемые звонкие придыхательные звуки, то обязательно должны существовать и глухие придыхательные. Чем богаче содержание лексической единицы, тем реже она встречается в тексте. Средняя глубина слов во всех языках (глубина слова – это количество морфем в нем) составляет 2,5 морфемы на одно слово. Психологические эксперименты подтверждают, что это обусловлено свойствами оперативной памяти человека. Много интересных универсальных закономерностей обнаруживается при помощи лингвостатистики.
В наши дни складывается социолингвистическая типология, интересующаяся сходством и различиями языковых состояний и ситуаций [Виноградов В.А. и др. 1984].
Типологический метод дополняет и усиливает сравнительно-исторический метод, так как вооружает его способностью предсказывать и оценивать реконструируемые факты. Например, существовала точка зрения, согласно которой в индоевропейском праязыке был всего один гласный звук. Типологическое же изучение не обнаружило ни одного языка, в котором был бы один гласный. Реконструкция сомнительна, если она противоречит общим законам, которые установлены типологией. Результаты, полученные лингвогенетическими методами, корректируются при помощи типологического метода. Если лингвогенетические методы устанавливают факт языковых изменений, то типологический метод позволяет объяснить причины этих изменений. Типологический метод обладает прогнозирующей силой [Серебренников 1974], с его помощью ученые должны ответить на вопрос, что такое язык, как он возник. В сравнении с лингвогенетическими методами, у типологической реконструкции историческая глубина больше. Вокруг сопоставительного метода строится всё здание естествознания, и многие учёные полагают, что сравнительный метод может самостоятельно решить все научные задачи, а другие методы самостоятельно это сделать не могут.
Дополнительная литература
Кацнельсон С.Д. Лингвистическая типология // Вопросы языкознания. 1983. № 3. С. 9–20.
Литвинов В.П. Типологический метод в лингвистической семантике. – Ростов н/Д, 1986. Методы сопоставительного изучения языков. – М, 1988
Нерознак В.П. Метод сравнения в синхронном языкознании: (К основаниям лингвистической компаративистики) // Известия АН СССР. Серия лит. и яз. – М., 1986. – Т. 45. № 5. С. 402–412.
Нерознак В.П. О границах типологического анализа языков // Литература. Язык. Культура. – М., 1986, – С. 279–287.
Новое в зарубежной лингвистике: Вып.25. Контрастивная лингвистика. – М.: Прогресс, 1989.
Основы лингвистической компаративистики. – М.: Наука, 1990.
Ярцева В Н. Теория и практика сопоставительного исследования языков // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. – М., 1986. – Т. 45. № 6. С. 493–499.
6. Методика количественного анализа
XX век – век победного шествия математики, время проникновения ее во все области человеческого знания, превращения ее в универсальный язык науки. Физик Н. Бор писал: «…Мы не будем рассматривать чистую математику как отдельную область знания; мы будем считать ее скорее усовершенствованием общего языка, оснащающим его удобными средствами для отображения таких зависимостей, для которых обычное словесное выражение оказалось бы неточным или слишком сложным» [Бор 1961: 96].
Усвоение науками отвлеченных понятий и методов математики расширяет их возможности, способствует открытию новых, более глубоких закономерностей. Не случайно, что еще в X в. ученый и философ эпохи Возрождения Николай Кузанский в трактате «Об ученом познании» утверждал, что все познания о природе необходимо записывать в цифрах, а все опыты над нею производить с весами в руках. Философ И. Кант был убеждён, что точное естествознание простирается до тех границ, в пределах которых возможно применение математического метода.
Если науки естественного цикла сравнительно давно заговорили на языке математики, то гуманитарные науки обратились к нему только в XX в. Первой среди них была лингвистика, занимающая особое, срединное положение среди всех областей человеческого познания. Системность языка, обобщенный характер его единиц – вот та благодатная почва, в которой стали плодотворно укореняться идеи и методы современной математики. В лингвистике есть все условия, необходимые, с точки зрения известного кибернетика Н. Винера, для математического исследования. Во-первых, в лингвистике влияние наблюдателя на объект наблюдения ничтожно мало, осознания явления наблюдателем недостаточно для того, чтобы его изменить. Во-вторых, язык обладает длинными статистическими рядами [Леви-Строс 1985: 54–55].
Языкознание первым из гуманитарных наук от установки на полное и исчерпывающее описание отдельных фактов перешло кустановке на обобщение, на поиски единого закона, объясняющего необозримое множество отдельных фактов. Эта познавательная установка и определила интерес к математическим методам. Связь языкознания с математикой наметилась уже давно. Известный русский математик В.Я. Буняковский пророчески писал о необходимости применения математики в области грамматических и этимологических разысканий. В наши дни стали известны лингвистические исследования основоположника генетики И.Г. Менделя, пытавшегося применить статистические методики не только в области биологии, но и в языкознании. И.А. Бодуэн де Куртенэ, набрасывая контуры будущего языкознания, непременным условием его считал тесную и органическую связь с математикой. «Нужно чаще применять в языкознании количественное, математическое мышление и таким образом приблизить его всё более к наукам точным» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 17]. Перспективные мысли высказаны Бодуэном в статье «Количественность в языковом мышлении». Выдающийся лингвист практически использовал квантитативную методику в исследованиях по фонетике (исчисление альтернаций) и по грамматике (описание типов склонения).
Крупнейший теоретик языка Е.Д. Поливанов, говоря о точках соприкосновения между математикой и лингвистикой, особо выделял следующее: а) анализ кимографических кривых; б) диалектологическая статистика; в) приложение теории вероятностей к определению относительной вероятности этимологий – как достоверных, так и гипотетических и, наконец, фантастических [Поливанов 1968].
Связь языкознания с математикой не была односторонней. Используя методы математики, лингвистика в свою очередь питала математику плодотворными идеями. Наблюдения известного математика А.А. Маркова (1856–1922) над текстом «Евгения Онегина» (распределение доли гласных и согласных среди первых 20 ООО букв – «испытания, связанные в цепь») привели к открытию знаменитых «марковских цепей», обогативших теорию вероятностей и математическую статистику. Примером использования лингвистических знаний в математике служит создание математической лингвистики [Гладкий, Мельчук 1969].
Для описания и исследования лингвистических фактов привлекаются различные разделы математики: алгебра, теория множеств, математическая логика, теория информации, теория вероятностей и математическая статистика. В силу этого математическая лингвистика стала развиваться в нескольких направлениях – алгебраическая лингвистика, комбинаторная лингвистика, которая опирается на разделы «неколичественной» математики (теория множеств, математическая логика, теория алгоритмов), и квантитативная лингвистика, которая изучает лингвистические явления с помощью «количественной» математики (математическая статистика, теория вероятностей, теория информации и др.).
Квантитативная лингвистика отличается от математической лингвистики большим вниманием к языковой специфике, которая стоит за количественными отношениями. Главная её задача – поиск связи между количественными и качественными сторонами языка: между употребительностью и возрастом слов, длиной слова и его употребительностью, полисемией и употребительностью; делается попытка выявить объективный критерий таких лингвистических категорий, как продуктивность классов слов, однородность и регулярность отношений между единицами словаря [Арапов 1988].
Пока наиболее перспективным представляется исследование сущностных характеристик языка при помощи аппарата теории вероятностей и математической статистики – квантитативная лингвистика. Собственно говоря, связь математики с языкознанием началась с попыток установить статистические свойства речи, поскольку языку присущи объективные количественные характеристики. Благодаря вероятностной природе языковой структуры, она легко поддается изучению математическим аппаратом теории вероятностей и математической статистики. Основа тому – регулярность, упорядоченность языковых явлений. Уже существует большая специальная литература, отразившая результаты применения статистических методик в исследовании различных ярусов языковой системы.
Статистически исследуется фонетика, закладываются основы статистического изучения морфемного состава слова и морфологических категорий. В частности, установлена связь между числом фонем и средней длиной морфемы, стало известно, что количество фонем отражается на качестве морфем и слов, а количество морфем на качестве слов. Интересна попытка количественно выразить степень силы управления. Намечается статистическая классификация синтаксических конструкций, обследуются закономерности связи размера предложения с характером текста. Выявлено, что с XI до XX в. вероятность использования предлогов увеличилась с 0,096 (XI–XIII вв.) до 0,123 (XX в.), а союзов уменьшилась с 0,126 (XI–XIII вв.) до 0,085 (XX в.) [Русинов 1983: 37]. Количественной интерпретации подвергается даже такая «качественная» сторона языка, как семантика. Особенно эффективны статистические подсчеты в стилистике. Количественными параметрами обладают такие явления, как ритм и рифма. С применением статистики увеличивается надежность типологических разысканий. С помощью статистических методов устанавливается мера генетической близости между славянскими языками, сохраняемой, по данным праславянской лексики, каждым из них [Журавлев 1994].
С помощью формально-количественных методов изучается авторский идиостиль, под которым В.П. Григорьев понимает взаимосвязь между языковыми средствами и особенностями творческой позиции писателя, его взгляда на мир, на окружающую действительность [Баранов 1998: 121]. Замечено, например, что частицы разве и неужели по-разному распределены в романах М. Булгакова «Мастер и Маргарита» и «Белая гвардия». В первом романе значительно чаще встречается частица разве, значение которой предполагает более активную, действенную позицию говорящего, подвергающего сомнению некоторое положение дел. В «Белой гвардии» чаще используется частица неужели, которая указывает на то, что некоторое положение дел практически принимается говорящим и он лишь недоумевает, почему оно имеет место. Исследователь видит пассивное «изумление», «удивление» автора в «Белой гвардии» и активное восприятие в «Мастере и Маргарите» [Баранов 1998: 121]. Сопоставляя более разговорное по крайней мере с книжным по меньшей мере в художественных текстах Ф.М. Достоевского, А.Н. Баранов гипертрофированную частотность по крайней мере объясняет творческой позицией Достоевского, осознающего всю сложность и противоречивость окружающего мира. Книжное по меньшей мере, будучи более точным и определенным, требует определенности и в суждениях о мире [Баранов 1998: 134].
Шире всего количественные методики используются при описании лексического уровня языковой системы. Лингвисты убеждены, что лексемный ярус системен, но его системность особого рода. В лексике целостность и устойчивость системы сочетается с автономностью частей (подсистем). В ней заметна массовость и случайность и одновременно господствует необходимость. Всё это характерно для вероятностных систем. Известен вывод Б.Н. Головина: «Язык вероятностен, речь частотна». Квантитативная лингвистика возможна потому, что для речи характерна относительная стабильность частот отдельных элементов или групп элементов и устойчивое распределение элементов, выражающее наличие внутренней упорядоченности в системе. Единицами и уровнями квантитативного анализа являются словоформы, лексема и словоупотребление [Тулдава 1987].
Практическим результатом статистического изучения лексики являются частотные словари, отличающиеся от обычных лингвистических (толковых, орфографических и других) тем, что словарные единицы располагаются в них не только в алфавитном порядке, но и в порядке убывающей частотности. В первом случае это будет алфавитный частотный словарь, а во втором – ранговый частотный словарь. Частотные словари характеризуются следующими параметрами: объём текста (число словоупотреблений), объём словаря словоформ, объём словаря лексем.
Первым частотным словарём был словарь Кединга (1898). За девяносто лет XX столетия было составлено несколько сот частотных словарей и частотных списков для нескольких десятков языков. Первым частотным словарём русского языка был словарь Г. Йоссельсона (США, Детройт, 1953). В нашей стране первый частотный словарь русского языка был составлен Э. Штейнфельд (1963). Интересны материалы к частотному словарю языка Пушкина (1963). В 1977 г. вышел в свет «Частотный словарь русского языка» под редакцией Л.Н. Засориной. Создавался он на основе выборки в один миллион словоупотреблений из четырёх жанров (художественная проза, драматургия, научная публицистика, газетно-журнальные материалы). В нём около 40 тыс. слов. Самое частотное слово – предлог в (во) далее идут служебные слова и местоимения (и, не, на, я, быть, что, он, с, а, как, это). Самое частотное существительное – год.
В 90-х гг. XX в. в Швеции вышел в свет «Частотный словарь современного русского языка» (Уппсала, 1993).
Идея частотных словарей возникла из практической потребности решения ряда вопросов: 1) создание рациональной методики изучения родного и иностранного языков; 2) усовершенствование различных кодовых систем; 3) выявление специфики разных стилей литературных памятников или языка отдельных авторов. Вслед за частотными списками слов появляются словари, отражающие частоты морфем и грамматических форм.
Частотные словари позволили обнаружить целый ряд количественных закономерностей в лексическом составе языка. Первые 1500 слов частотного словаря для любого языка составляют примерно 80 % всех словоупотреблений. Причём 12 самых частотных слов – артикли и предлоги – из 20 тыс. слов (словарь Эсту) составляют примерно 40 % всех словоупотреблений. По Г. Йоссельсону, в русском языке наречия, предлоги, союзы, частицы составляют 13,9 % всего текста. Сделан общий вывод, что первые 50 слов охватывают грамматический словарь любого языка.
Нет сомнения, что частотные словари окажутся мощным инструментом теоретического и практического языкознания. Они могут дать корректные в научном смысле выводы о структуре общенародной лексики и количественном соотношении её различных пластов, помогут решить проблему языковой нормы и строго определить понятие функционального стиля.
Характерно, что математические методы обладают следующими возможностями:
– делают точными суждения, основанные на количественно-частотных соображениях;
– указывают на такие обстоятельства функционирования языка или диалекта, которые иными способами не обнаруживаются;
– позволяют глубже и всесторонне понять причины и результаты языковой эволюции, длительность эволюционных процессов и их хронологию, и даже прогнозировать будущее языковое развитие;
– расширяют сферу прикладного использования языкознания [Русинов 1983: 42].
Количественная методика стала более эффективной с появлением вычислительной техники.
Определение авторства с помощью формально-количественных и статистических методов стимулировало поиск и выявление характерных структур авторского языка. На этом строятся многообразные методики, представленные в книге «От Нестора до Фонвизина. Новые методы определения авторства» (М., 1994).
Два специалиста исследовали несколько простых параметров авторского стиля и на базе большого количества произведений писателей XVIII–XX вв. статистически доказали, что доля всех служебных слов в данном прозаическом произведении является авторским инвариантом [Фоменко В.П., Фоменко Т.Г. 1996]. Д.В. Хмелев, опираясь на модель цепей А.А. Маркова, предложил методику определения авторства, основанную на том, что по произведениям автора, которые достоверно им созданы, вычисляется матрица переходных частот употреблений пар букв. Затем такие матрицы строятся для каждого из авторов, «подозреваемых» в написании анонимного текста, и для каждого автора оценивается вероятность того, что именно он написал анонимный фрагмент текста. В результате автором анонимного текста полагается тот, у которого вычисленная оценка вероятности больше [Хмелев 2000].
В многолетний спор по поводу того, кто является истинным автором романа «Тихий Дон», в свое время включились скандинавские ученые, норвежско-шведский коллектив под руководством Г. Хьетсо. Они взяли тексты, бесспорно принадлежащие М. Шолохову, и тексты донского писателя Ф. Крюкова, которому приписывалось авторство великого романа, и проанализировали их, выявляя особенности писательской манеры каждого. Учёные сравнили длину предложений, распределения длины предложений по количеству слов, распределение частей речи, сочетание частей речи в начале и в конце предложения, частоту применения союзов в начале предложений, лексические спектры, повторяемость словарного запаса по богатству. Естественно, сделать это оказалось возможным только с помощью мощной вычислительной техники. Математическая статистика при контрольной выборке на ЭВМ 12 тыс. фраз при 164 637 словах представлена в 250 таблицах, формулах и графиках [Книжное обозрение. – 1999. № 18–19. С. 6]. Вывод однозначен: из двух претендентов на авторство «Тихого Дона» Крюков явно обладает наименьшим правом. «…Применение математической статистики позволяет нам исключить возможность того, что роман написан Крюковым, тогда как авторство Шолохова исключить невозможно». Найденная сравнительно недавно рукопись великого романа (885 рукописных страниц, 605 из которых написаны рукой самого Шолохова, а 285 страниц – женой писателя и её сестрой) окончательно утвердила авторство М.А. Шолохова и правоту скандинавских ученых [Наука и жизнь. 2000. № 1. С. 24–25].
В Эдинбурге (Англия) разработан аналитический метод, основывающийся на учёте зависимости частоты употребляемого слова и длины предложения, в котором оно появляется. Этот метод получил название «диаграммы накапливающихся сумм». С его помощью установлено, что каждому человеку свойствен прочно укоренившийся, неизменный стиль, который не поддаётся имитации. Например, стиль Т. Харди в «Руке Этельберты» (1876) убедительно совпадает со стилем «Джуда Неизвестного». Анализ показал, что авторы приобретают и сохраняют постоянный стиль, как бы ни сложилась их жизнь. Например, стиль В. Скотта в «Антикварии» (1816) полностью совпадает с его стилем в «Замке опасностей», написанном после того, как знаменитый английский писатель перенёс три инсульта, один из которых лишил его речи и нарушил двигательные способности. Метод выявляет в тексте инородные вставки, обнаруживает попытки подделать авторский стиль. Английская писательница Джейн Остин не окончила повесть «Сандиция», которая обрывается на семьдесят третьем предложении одиннадцатой главы. Повесть была дописана другой писательницей. При чтении невозможно определить, где заканчивается текст Д. Остин, а метод позволяет точно найти инородную часть повести [За рубежом. 1990. № 44. С. 20–21].
Тот факт, что объём активного лексикона Шекспира составляет от 15 до 24 тыс. слов и что количество новых слов, введенных в язык Шекспиром, превышает 3200 единиц, свидетельствует в пользу тех, кто считает, что Шекспир – это псевдоним, под которым творил не один человек. У Ф. Бэкона, которому некоторые приписывают авторство пьес и сонетов Шекспира, лексикон составлял 9—10 тыс. слов (у современного англичанина с высшим образованием словарный запас включает 4 тыс. лексем) [Знание – сила. 2000. № 2. С. 109].
Специалисты говорят о безусловной возможности и целесообразности постановки на ЭВМ исследований по любой лингвистической теме. Реальная перспектива – глобальная информатизация языкознания – от сбора данных до выхода научных трудов из печати [Хант 1993; Использование ЭВМ 1990].
Использование количественных методик в языкознании не означает, что наука о языке стала одной из математических дисциплин. Устойчиво мнение о том, что язык как целое не является подходящим объектом для эффективной математической обработки. Как заметил А.Ф. Лосев, в языке нет никакой однородности и никакого постоянства. Родительных падежей столько же, сколько и тех контекстов, в которых они встречаются; и отношений между членами предложений фактически столько же, сколько и самих предложений. Математика же имеет дело с сущностями устойчивыми [Лосев 1983], даже с омертвевшими, как полагал философ и культуролог О. Шпенглер. «Становление «не имеет отношения к числу». Только безжизненное можно сосчитать, измерить, разложить. Чистое становление, жизнь не имеет границ в этом смысле. Оно лежит вне границ области причины и действия, закона и меры»; «Средством для понимания мертвых форм служит математический закон» [Шпенглер 1993: 35, 112]. Математик М. Клайн заметил, что количественное описание может дать о богатом и разнообразном опыте не более полное представление, чем рост человека о человеке, а специалист в области вычислительной математики Р. Хэммингтон говаривал, что цель расчетов – понимание, а не числа. Всё более популярной становится мысль о том, что в науке островки рациональных рассуждений соединены мостами иррациональных озарений. Отмечается тенденция к «дематематизации» физики, к превращению её (как и химии) в качественную физику, которая в отличие от классической физики, опирающейся на изощренный математический аппарат, стремится отразить в своих понятиях интуицию исследователя-практика, достигающего необходимых результатов без излишних вычислений, опираясь на один только здравый смысл (Из доклада акад. Д.А. Поспелова. См.: [Философские науки. 1995. № 2–4. С. 233]).
Сущностные характеристики языка могут быть исследованы только с помощью целого ряда методов и методик, среди которых своё место занимают и количественные методики. Они являются хорошим вспомогательным средством глубокого проникновения в суть языка. Лингвистика остаётся единой наукой, сочетающей качественные и количественные методики для более адекватного описания системы языка и характеристики его функций.
Лингвистике в союзе с математикой ещё предстоит проверить истинность утверждения, что все слова в языке имеют суммарные численности меры, подчиняющиеся строгой закономерности, что слова-синонимы имеют одну и ту же сумму чисел, что в древних языках слово одного смысла имеют одинаковую числовую меру [Мартынов 1989: 122].
Петербургский поэт и переводчик «Слова о полку Игореве» Андрей Чернов нашёл, что построение стихов загадочного древнерусского памятника подчиняется определенным математическим закономерностям, а именно – формуле «серебряного сечения». А. Чернов сделал заключение о том, что «Слово о полку Игореве» имеет девять песен и что в основу текста легла круговая композиция. Если в композиции «Слова» лежит круг, то у него должен быть «диаметр» и некая математическая закономерность. Число стихов во всех трёх частях «Слова» (их 804) А. Чернов разделил на число стихов в первой (или последней) части (256), в итоге получил 3,14, т. е. число «пи» с точностью до третьего знака. Эту же закономерность А. Чернов выявил при изучении «Медного всадника» Пушкина, в котором использована круговая композиция, а также храма Софии Полоцкой. Исследователь сделал вывод: математический модуль автор «Слова» использовал интуитивно, неся внутри себя образ древнерусских архитектурных памятников. В те времена храм являл собой всеобъемлющий художественный идеал, оказывающий влияние на композицию и ритмику стихосложения.
Исследователь назвал обнаруженную им закономерность в построении древнерусского литературного памятника и древнерусских храмов принципом «серебряного сечения» [Известия. 1995. 1 февр. С. 7].
Точность в общественных науках определяется степенью адекватности отражения предмета и далеко не всегда выражается языком математики. Не количество математических формул на странице научного труда, а степень строгости определения элементарных структур и явлений, которые характеризуют данную область исследования, определяют точность научного поиска. «Точность достигается культурой специальных и точных исследований. Ни одна из точных наук не развивается путём создания общих курсов и монографий, а путём кропотливых, математически чётких частных исследований». «Точность нужна в той мере, в какой она допускается природой материала. Излишняя точность может оказаться помехой для развития науки и понимания существа дела» [Лихачёв 1981: 196–197]. Не голые цифры и не наукообразные формулы, а культура математического мышления нужна прежде всего гуманитарным наукам и языкознанию в частности. И вообще существо математики никоим образом не определяется числом (М. Хайдеггер).
Языкознание, по существу, занимает среди гуманитарных наук особое место, дав классические образцы научной точности. Так, по мнению учёных, сравнительно-историческое языкознание до сих пор остаётся примером точного лингвистического исследования. Не случайно установленные лингвистикой факты широко используются историками, литературоведами и представителями других смежных общественных наук. «Нет анализа более точного, чем языковой. В самые смутные вопросы лингвистика нередко вносит математическую прозрачность» [Осетров 1970: 23]. Из множества примеров воспользуемся одним. Так, лингвостатистический анализ был использован в исследовании «Илиады» Гомера. Чтобы доказать, что Гомера не существовало и все 24 песни «Илиады» – по происхождению самостоятельные произведения, соединенные в эпос позднее без особой переработки с целью унификации, была использована статистика отношений внутри синонимических пар (имен собственных, просто лексических пар, формул и т. п.).
По мнению автора исследования Л.С. Клейна, наиболее полные возможности для классификации текстов представляют главные этнонимы греков (ахейцы, данаи и аргивяне): они все три синонимичны, массовы (употребляемость исчисляется сотнями), и они неравномерно и неодинаково распределяются по книгам «Илиады». Окончательно вывод исследователя состоит в том, что разная употребительность имен, а также предлогов и частиц говорит о том, что это (песни. – А.Х.) были не просто и не только источники, а самостоятельные вклады, ставшие составными частями поэмы; сохранность в окончательном тексте первоначально выбранных этнонимов, топонимов, теонимов и служебных слов (и это при наличии других синонимов) говорит о том, что переработка поэтической ткани при объединении самостоятельных песен в поэму была незначительной [Клейн 1998: 18, 96, 112, 436]. Как показано исследователем, фольклорные песни, составленные в разных местах древнегреческого мира, воспевали подвиги разных героев – участников и троянской войны, и прочих мифических кампаний. Песни приспосабливались к ранее существующим сюжетам, взаимопересекаясь, часто противоречили друг другу. «Стыки» разных песен были обнаружены вдумчивым и тонко проведенным анализом.
Слова Гёте «Я уважаю математику как самую возвышенную, полезную науку, поскольку её применяют там, где она уместна, но не могу одобрить, чтобы ею злоупотребляли, применяя её к вещам, которые не входят в её область и которые превращают благородную науку в бессмыслицу», – чрезвычайно актуальны и в наше время – время взаимопроникновения наук.
Дополнительная литература
Арапов MB. Квантитативная лингвистика. – М., 1988.
Арапов М.В., Херц М.М. Математические методы в исторической лингвистике. – М., 1974.
Головин Б.Н. Язык и статистика. – М., 1971.
Журавлев А.Ф. Лексикостатистическое моделирование системы славянского языкового родства. – М., 1994.
Клейн Л.С. Анатомия «Илиады». – СПб., 1998.
Крейдлин Г.Е., Шмелев А.Д. Математика помогает лингвистике: Кн. для учащихся. – М., 1994.
Носенко И.А. Начала статистики для лингвистов. – М., 1981.
От Нестора до Фонвизина: Новые методы определения авторства. – М., 1994.
Пиотровский Р.Г., Бектаев КБ., Пиотровская А.А. Математическая лингвистика. – М., 1977.
Сухотин Б.В. Исследование грамматики числовыми методами. – М., 1990.
Хант Дж. Вычислительная лингвистика в Летнем Институте лингвистики // Вопросы языкознания. 1993. № 6. С. 114–125.
Частотный словарь русского языка / Ред. Л.Н. Засорина. – М., 1977.
Шайкевич А.Я. Дифференциальные частотные словари и изучение языка Достоевского (на примере романа «Идиот») // Слово Достоевского. Сб. статей. – М., 1996. С. 195–253.
Вместо заключения
Наука о языке в системе человеческого знания
Учитель-словесник нередко слышит полувопрос-полуутверждение ученика: «Русский язык – разве это наука? Вот физика, химия…» Действительно, то, что представлено в школьных учебниках по русскому и иностранному языку, трудно назвать наукой, по крайней мере, по внешним признакам. Это, скорее, набор определений, правил, исключений из них, кратких комментариев и упражнений с заданиями. И даже многим хорошим учителям не удаётся переубедить молодого скептика, ибо сам учитель не всегда представляет цели, задачи, теоретические и практические возможности науки о языке, общенаучной и обыденной ценности её. Уважительное отношение обучаемых к лингвистике можно воспитать, осознавая её как важную и интересную область человеческого познания, зная место лингвистики в системе наук и общественной практики.
Познание материального мира не было равномерным. В каждую отдельную эпоху различные науки как составные интеллектуального освоения мира обладали неодинаковой степенью актуальности. Неравномерность развития каждой науки и значительное колебание её престижа в общественном сознании обусловливается различными причинами, главной из которых является развитие производительных сил и производственных отношений.
История лингвистики показывает, как меняется роль науки в различные периоды жизни общества. Сложившись в недрах филологии, языкознание постепенно становится самостоятельной наукой. В XIX в. оно переживает расцвет, питает плодотворными идеями и методами другие науки, усваивая в свою очередь достижения иных областей познания. Времена, когда, по признанию выдающегося лингвиста Е.Д. Поливанова (1881–1938), «в смысле отхода от реальной жизни выбрать своей специальностью лингвистику – это было почти то же, что постричься в монахи», прошли. Лингвистика второй половины XX в. претерпела качественные и количественные изменения, из науки периферийной она стала одной из самых перспективных наук. Сейчас вся наука стала производительной силой. Расширяются области её практического применения.
Сохраняются традиционные точки практического применения лингвистических знаний – преподавание родного и иностранных языков. Без хорошего теоретического осмысления таких проблем, как системный характер языка, связь его с мышлением, соотношение языка и речи, добротной методики преподавания языка не создать. «Самая тонкая и глубокая теория всегда приводит к практике», – заметил известный отечественный учёный А.Л. Чижевский.
Традиционные проблемы перевода с одного языка на другой в эпоху интернационализации жизни становятся ещё более актуальными. Расширяется и совершенствуется словарное дело, создаются новые и новые типы грамматик и учебников по языку. Внимание исследователей привлекают вопросы письменности.
В эпоху научно-технической революции, во времена коренных преобразований в жизни общества особенно актуальным становится так называемый человеческий фактор. Отсюда развитие средств массовой коммуникации и переход на новый виток развития древней науки об ораторском искусстве. Складывается особое направление – экспериментальная риторика, поверяющая тысячелетиями накопленные факты языкового взаимодействия человека и аудитории строгими научными экспериментами и вырабатывающая систему средств речевого воздействия на слушающих.
Эти области практического применения языкознания учащимся хотя бы в общих чертах очевидны и известны, гораздо меньше они знают о нетрадиционном практическом приложении лингвистики.
Несколько десятилетий тому назад словосочетание «инженерная лингвистика «или «кибернетическая лингвистика» вызывало бы удивление даже у языковедов, а в наши дни появление сборников типа «Инженерная лингвистика» представляется закономерным по логике развития и науки вообще, и лингвистики в частности. В задачи прикладного раздела языкознания – инженерной лингвистики – входит решение множества больших и сложных проблем, из которых актуальнейшими являются машинный перевод, общение в системе «человек – машина – человек», оптимизация речевого общения, телеграфия и радиотелефония, информационный поиск и др.
Инженерная лингвистика, которую часто называют прикладным языкознанием, ориентирована на создание промышленных систем, управляемых с помощью естественной речи. Перед ней стоит задача осуществлять диалог человека с ЭВМ на естественном языке и на базе ЭВМ создать информационно-поисковые системы с устным речевым вводом-выводом [Златоустова 1986].
По недавним подсчётам швейцарских журналистов, в мире сейчас издаётся сто тысяч научных и технических журналов. Они публикуют в год два миллиона статей и заметок по разным отраслям знаний. Ежегодно выходит в свет более 10 тыс. научных книг. Прибавим ещё два миллиона экземпляров специальных публикаций типа бюллетеней, отчётов о конференциях и симпозиумах, рефератов. Короче, темпы роста этих изданий – от 5 до 10 % в год. Естественно, что обработка такого количества информации под силу лишь компьютерам с огромным объёмом памяти. Вот почему права гражданства получила вычислительная лингвистика, которая решает вопросы обработки данных в системах с использованием ЭВМ, теоретические и прикладные проблемы, связанные с автоматизацией обработки текстовой информации. С полным основанием профессор МГУ В.А. Звегинцев назвал одну из своих работ «Язык как фактор компьютерной революции». На повестке дня современной науки создание искусственного интеллекта – совокупности средств, которые позволили бы компьютерам, роботам и иным искусственным системам при возникновении некоторой проблемы, требующей решения, строить самостоятельную процедуру, позволяющую разрешить эту проблему. Складывается наука интеллектроника, которая не мыслится без разрешения сложных вопросов лингвистического плана. Сборник «Когнитивная и компьютерная лингвистика» (Казань, 1994) – яркая примета современного языкознания.
Следствием компьютеризации исследовательского процесса стало появление новой научной дисциплины, именуемой корпусной лингвистикой, которая основывается на использовании корпуса, т. е. большого объема языкового материала, извлеченного из разнообразных источников и сведенного в компьютеризованную систему (например, Cobuild Bank of English включает более 500 млн словоупотреблений). У исследователей открывается доступ к большому объему текстов, что позволяет избежать неправомерных обобщений о состоянии языка, которые возможны при работе с ограниченным и разрозненным эмпирическим материалом [Гвишиани, Герви 2001].
Огромный и постоянно пополняющийся массив языкового материала, фиксирующий накопление тех или иных свойств, позволяет увидеть то, что традиционным словарям не под силу. Выясняется, что многие слова и словосочетания имеют тенденцию появляться в определенном семантическом окружении (так, глагол happen, как правило, ассоциируется с неприятными событиями), стало очевидным, что между словами существуют семантические ассоциации, своего рода «семантическое притяжение». Замечено, что каждое слово тяготеет к определенному месту или позиции в составе предложения (так, заурядное слово sixty «шестьдесят» в 2/3 случаев встречается в тематической части предложения, в 71 % контекстов является первым словом в предложении, а в 10 % – первым словом в тексте). Корпусные исследования аргументируют тезис, что семантические и функциональные особенности слов находят отражение в частотности их употребления. Корпусный подход постулирует «фразовость и контекстуальность языка» [Гвишиани, Герви 2001].
Корпусная лингвистика сосредоточила своё внимание на грамматике речи, на грамматике выбора, отражающей установившуюся практику использования слов. Корпусный подход используется и при решении традиционных вопросов, таких, как проблемы разграничения полисемии и омонимии.
Для лингвокультуроведов важным представляется вывод пионеров корпусной лингвистики о том, что она пересекается с когнитивными исследованиями, поскольку большинство речевых решений говорящего продиктовано определенной культурой и зависит от нашего знания и понимания мира. Отсюда вытекает идиоматический принцип языка, под которым понимают специфические и уникальные черты языкового употребления. Эти черты выводятся из привычек, традиций, навыков, норм и стандартов, принятых говорящими в построении. В качестве примера приводится различие французского и немецкого языков: в ряде случаев в немецком представлены три или четыре специальных глагола, соответствующих одному общему наименованию во французском языке [Гвишиани, Герви 2001: 50–51].
Каждая наука обладает своим метаязыком, т. е. совокупностью терминов и других средств, при помощи которых она описывает объект и предмет исследования. Поступательное развитие наук приводит к расширению метаязыка, его терминологии. В некоторых науках (например, органическая химия) количество терминов достигает астрономических размеров. Выработка самих основ и упорядочение существующей терминологии, выявление важнейших тенденций в терминообразовании – задача не только специальных наук, но и лингвистики.
Факты, установленные лингвистикой, и самые её методы начали учитываться в такой новой для неё сфере, как медицина. Это связано прежде всего с необходимостью лечения нарушений работы участков головного мозга, ведающих речью (афазия). Работы крупнейшего отечественного афазиолога А.Р. Лурия свидетельствуют о серьёзном интересе психиатров к глубинным вопросам языкознания. Так, складывается лингвостатистический подход к оценке речевой продукции больных шизофренией, поскольку шизофрения выражается прежде всего в нарушениях личностной сферы, что больше всего заметно в мышлении и языке. Сравнение частотного списка слов в речи больного шизофренией с частотным словарём русской разговорной речи укажет степень отклонения от нормы. В таком случае психиатр ставит диагноз на более объективных данных. Интерес читателя вызовет «Лингвопсихологический учебник здоровья» [Надель-Червинская 1996]. Популярными становятся работы из новой области исследований – нейролингвистического программирования [Известия. 1997. 29 ноября. С. 6].
Специалисты, изучающие измененные состояния сознания – стресс, переутомление, тревоги, страх, волнения, – обратили внимание на то, как меняется речевая деятельность людей при нарушении жизненных стереотипов или резком изменении обстановки. Установлена связь частоты встречаемости отдельных частей речи со степенью эмоциональной устойчивости человека. В состоянии стресса увеличивается число устойчивых словосочетаний, эмоционально значимых слов, растёт число глаголов при уменьшении числа существительных и прилагательных. Выяснилось, что, изучая речь человека, можно предсказать характер и степень глубины измененных состояний сознания во время деятельности человека в необычных условиях. Появилась возможность прогнозирования при массовом отборе людей для работы в сложных условиях.
По данным речи разработан тест для прогноза о характере приспособления испытуемых к необычным условиям существования. С его помощью, например, отбирались участники 28-й Советской Антарктической экспедиции. Этими исследованиями заинтересовались специалисты в области средств массовой информации. Полагают, что можно найти такую эффективную структуру текстов сообщения о надвигающихся природных катастрофах, которая позволяет представить информацию максимально быстро и убедительно, не создавая при этом паники [Спивак 1985]. Небесполезным может стать критическое прочтение переведенной с английского книги Р. Бендлер и Дж. Гриндер «Рефрейминг: Ориентация личности с помощью речевой стратегии» (Воронеж, 1995).