Живая вода времени (сборник) Коллектив авторов

Н-есть, никаких пелагиански: «нормальнейших»! – «спасений» – не сулит – первородно: органическое – самоотвержение твари. Воплощается – со стр я -(ш) – стн о й: все-не-мощью! – только двуединство ее духа – во Христе. Да, «чтоб избавиться от бремени грехов», [44] но – без само: вольнозванных гарантий – на искомое раскрепощение. Но – ради Утешительного вдруг.

Так Платон сохраняет святоотеческий и древнерусский запрет – на одно-зря-шно-«позитивную»: культивацию – антропоцентризма, подвиг-ая его – лишь на покаянно-безумное умирание: возрождение.

Правда, наше – на-лично-психологизированное я-чество – может в «натуре» – заходиться «самобытным» канканом – но при его мета-физически хлестком захвате – крест-о-крестно-! – целомудренными: не-истовствами.

Неслиянная тождественность – не: истины – сущего – способна – надежно под-страх-овать потомка Адама – без смертобожнической – фосфоресцирующей – подсветки.

Платон достиг – порфиро: кровно-нестяжательной – власти в – Богочеловеческой – бездне своей души. Логическая не-с-мысленность: терм – адекватно отразилась в распятой чистоте: первородной скверны.

К-рай-не с-вершенная я-зычность – об-вет: шало! – преобразовалась – в «первоначальную ночь» Шестоднева – без последующего «объективного» «утра». [45]

Подл-инн-ые требования агонизирующего духа – Провиденциально об о жились – в креационистском «rien». [46] Ничто-мн(о) – жественные усугубления греховности – гум-ан-ус-но – не возопили о «заслуженной» – «законно»-«про-свет-ленной» (Быт 1–3) – пощаде. [47]

Голгофный синергизм православной личности – вызывающе – претворяется – в по-ры-Ц-ц-арски-кенозисное – пере-сверх-! – живание своей оригинальности. Абсолютно не умолимая свобода: стр л -(ш) – стн о го естества – не дает «интеллигентно» «сняться» – секулярным «шляпкам» – на «спасительно»: халявное – «комильфо».

Контрадикторный ряд несамопротиворечивой философической добродетели – бесконечен. Клиновышибательное отрицание «всеедино»: запад-ающей – рациональности – разит!

Бездна – и-с-конная – тьма над бездною (Быт 1–2) – навеки обусловила – не-а-сущую русскость – органично разверзнув ее – до свято: отечески-и – салосно-новой – православности. Иной достойной – антропологической – должности – мы не искали.

Платон же конкретизировал ее через мета-физическую научность и антиномическую эпатажность – протекторатно и все-не-мощно – поддержав – по-явление во второй половине XVIII века – нашей не-классически-просвещенной – нигиленции.

От психологизированного блаженства: новиковых и шварцев – до откровенного мессианства: бердяевых и большевиков – прогрессировало: вво-»-ю! – не-до-росс-ль-ское – забвение = самозванство – себя. От стыдливо-эзотерической: «смерти» – к ноу-хамски-! – экзотерическому: «бессмертию» – пролег – по-лож(ь) – ительный – путь отечественных «духоносцев» – к 1917 году..

Все возможные закоулки «единого» неприкаянного «бытия» – заполонились – «а-вто»-р-ично: смерд-т(ь) – ящими – буквоедами «русских идей» и «русских социализмов» – лишь бы – я-зычно – оприходовать – свой – абстрактно: солипсический! – срам – фиговым листочком очередного «не-бе-са».

Иде-т-альный «свет» – материальный «свет» – равно! – «тотально» – врубались – для «самобытно»-оборотнического – «восстановления»: «райской» «невинности» – закоренелого грешника.

«Благоприобретенный» – в «натуре» – культ – ере-алис-тической «святости» – не мог – принципиально – допустить – адекватно: «хамского» (Быт 9-22)! – саморазоблачения.

Мыслимое ли дело, покаянное: доносительство – на себя?! Мыслимое ли дело, целенаправленное безумство: логоса?!

Разве не очевидна – элементарная человеческая нестерпимость – сего православного утопизма?!

Фи! – таким мазохистским соизволениям. Бр-р! – таким кроме-шным н-ощам.

Остается конгениально почить – в «бозе»: повапленного неглиже – однозначном кружале: «представительного» пира.

Пусть много там званых «из-начальников», пусть заняты все первые места, но вот входите вы – передернув затвор гл-я-а-д-к-остойного воротничка.

Вспотевает с-ж-ш-уть – запад-ня: пре-исподняя. Хозяева сразу – подчистую – выветриваются в кри-к-тические окна – конкретно-солидными у-дар-ами – «избранных», ась?! – последышей.

Любая – до-тошно-непротиворечивая – истина – мгновенно: объективизируется – в ослепительной россыпи – улет-ных: на-прочь(-но) – искр.

Прекрасно – по-этично – за-га -д -женно.

«Интеллигентно» возносится – доселе просто гордынная плоть – подл-инн-о: б-з-лик-овать – доселе неощутимыми крыльями.

В-п(о) – рок наращивается – «духовитая» крутизна – чем не съ-ест(ь) – ествен-но: вы-вов-анных – объедков?!.. Воочию столбенеет указательный палец – на троих, на троих – перст -л -х.

Итого – безысходно: синтезируются – все затрапезные буквы и запахи с «невинным» простором – антихристовых объятий – в целокупном раже: «неба» с «землею».

Пир продолжается – с фимиамом: пепельного праха – пир продолжается – с черво-угоднической силой.

Апокалипсис – имеет место быть – пока в яд-них – задушевных – «покоях»: «классически»-у-доб-р-ен-ной – культ: ур-ны…

«Совершенно»: не-до-росс-ль-ский – твяр(ь) – ец – как должно-нравственная тать в ночи – потребно заставал – всегда «готовое» застолье: «мертвецки»-«бытийствующих» – понятий.

Приходилось – у-гроб-но – задерживаться – на «высочайшем» «онтологизированном» – «Совете» – заслушавшись до бес-чувствия – «преблагим» «отчетом» – «Бога» – о России «в вечности» (из объяснительной – «L\'id-еве russe» – В.С. Соловьева). [48]

Но после столь «безукоризненно»-«ангельского» – опоз-д-н-ания – чт о собой явит любое дольнее – ништяк! – торжество – для в-с ы рье-з: «ипостасного человечества»? [49]  Несомненно, пост-модернистскую: пьянку-тоску – пресыщенных самостью – я = не-я – со своеобразием – лишь в запад-ло: отрыжке – и пуще: б -л-л -а-вот -ч -ине.

Экий, право, антропо-центричный конфуз. Н-есть – «всеедино»: доступных – «Софочек».

Но «не-б е с-нов я тый» последыш – заручается-таки утешительной любовию к «просвещенному» пиру – «благодатнейшая» премудрость – по-лож(ь) – ительно – закругляет – вс-я-костно: ст-ер-ильные! – животы.

Монопольно: пре-испо-л-д-нилось – до истинной: пустоты – «самобытно»: демо-н-кратичное! – ничто – и как-ни-в-чем: по-дым-ается! – на свой божковый язычок – очередная жертва: палач – не спуская – не снимая – не-в-себе – диалектически: «потусторонние» – штаны.

К-рай-не гум-ан-ус-ное самоотвержение – на-сущно – нашей не прикаянной секулярности – хоть в откровенно-! – нигилистическом – героизме. [50] Иначе никогда не подавить: не у-блаж(ь) – ить! – не-истово-русский – кенозис. [51]

Зависает – в удушливо-стойком воротничке – и ныне «спасительное» – самосознание – кончики пальцев ног – «невесомо» – гарантируют – и его «горний» – улет.

Греховодный раж подтягивается – скромнее – умопомрачительный «свет» – снисходит на мир – верней!

Сколько «последних» вопросов – слетается прямо на шляпу – сколько «последних» решений – срывается: в-нявь! – куд-куда?!..

Демографически-страшная буква – подменяет: о-крест – сингулярной каплей: паки-небытия.

Распятие: миром – разверзлось – до точки: всевозможного – нуля.

У собственно истории – пробуждается – у-бойная – совесть.

У России – да-буд(ь) – нично – с-носится – зиждительное – п-р-падание – в-не: себя.

«Классически»-«интеллигентский» – завет – с «абсолютистским»: «божком» = смерд-т(ь) – ом – при-творился – до ад-екватнейшего конца – «солнца смерти». [52] На-лично-психологизированный «позитив» – в действительно исключительную: «державу смерти». [53]

Жизнепоклонническая культ-ивация я = не-я – увенчалась – тоталитарным смертобожничеством: Российской империи – СССР. Назойливый воротничок: любвеобильной «нормы» – разинул рот – обобществленной петлей.

Но каждая гордынная «невинность» – добровольно натянула – по-соловьевски-Совет-ский «галстук»: презерватив – от самоубийства! – дабы органично без-с-опаситься – в своей – пусть, прежде и обреченной – но теперь: «всегда готово»! – «ипостасичности».

И вящая «потусторонняя»: «а-вто»-р-ичность – соц-ере-алис-тично! – узаконивалась – в у-порно-м целомудрии: коротких штанишек – и наполеоновские треуголки: газет – органично под-креп-ляли – Высь – своей – конгениально: атмосферной – поголовностью.

Но – не ровен час! – собьются – «спасительные» – шляпки – в кривую – «крышу»: революционной – ухмылки – в-навь – демо-н-кратически: об-вет-шалого – «духа» – и не избежать очередного – «прогрессивного» – торжества – у-с-покойни(к) – ческого: вне себя – мира.

Но н-есть – и-с-конная русскость – утвер-дыбливает и – Ч е- К а-нит! – шаг – на катехоническую помощь – «самобытно»-у-доб-р-ен-ным – «не-б е с -я м» – восстанавливая их – хотя бы почвеннически-! – должную – традиционность.

Жизнепоклоннически: солипсическая – у-гроб-а – не может не получить – политкорректно оправданный статус – мета-физически и – глобалистски! – ядреного – бессмертия: Земли.

Воистину мертвый – завет – породил – «классически»-«интеллигентский» – тотем. Воистину мертвым – Христом – соборовалась – эта – сс-м»-рр-нейшая! – секулярность: одно-раз-ит.

Великая Пятница – безумно: определяет – креационистскую – с-ж-ш-уть – Богооставленной человечины. Великая Пятница – бездонно: интенсифицирует – растленное и – не б-л-я-ад-ное! – с-вершение и – не-свершенство! – потомка Адама.

Но самозванный «избранник» – не нуждается – в зиждительном: горе – муке. Но у-веко-у-веч-ен-ный «господин» – потребен – в пре-пол(ь) – з(а) – н я в(ь) – енной свободе: черво-точ-ен-ности – трупных «очков».

Антропо-центрично-достижимому «преблагу» – Провиденциально – необходим – конкретный: укон. Самоотверженной: к-рай-не – преданности – халявный – но наглядно: фосфоресцирующий – ореол = преисподняя.

Последние времена – отзываются – «последними»: беспредельно! – решениями.

Покинутый было крест – опоминает-ся – и в-с ы рье-з.

Мертвый Христос – не воскресает – при воскресении: праха.

Но вс-я-костные «концы» – задорно и – подчистую – продолжают: т -руппироваться – на голгофной перекладине – для остальных – закругленнейших! – петелек.

Да, не-до-росс-ль-ское «комильфо» – допускает – только смерд-т(ь) – ящую: «духоносность» – во-и-с-питываясь – только по-живительным – запад -л о!

Но круче, круче – объективизировался – культ – и без того безысходного! – ничто-мн(о) – жества – до постмодернистской рези – в матках: очей!

Но где, где – «абсолютистские» роды – этих «потусторонних» – м-орг-ий?! Одно – «кесарево» – треугольчатое – коленце: «самодержавных» – выкидышей.

Дошло-таки д-т-ело – до эсхатологически-! – хамского разоблачения – любой – неприкаянной – по-лож(ь) – ительности – на совесть: растлилась – она – от «пре-благо»-приобретенной – «невинности».

Далеко-далеко – пове-я-ло – «классического» «интеллигента» – ан нет – в «натуре»! – до кладбищенски-освежеванного – цветка.

Вкушайте, вкушайте – столь «непредставимую» – пчелку = пыльцу – авось и сподобитесь – каким-никаким – уродцем: пионерским! – апчхи.

Совет-ская власть – Богооставленно – монополизировала «1Чёе€е russe» – «ест(ь) – ественно»: воплотив – лишь свою – соц-ере-алис-тичную! – «ипостась» – и по вс-я-костной «норме»! – нынешней – демо-н-кратично-«избранной» – смерд-т(ь) – и – России – тем бол(ь) – ее: так – не вынести-сь…

Крестный, крестный – посо-шок – всегда последнее откровение – зависшего – от-вне: себя – мира. Атеистическое покаяние – стр я -(ш) – стн о – вдруг: «вдруг». И без государственного у-дара: монументально-почвеннической – безопасности.

Трансцендентный «инстинкт» самосохранения, понятно, не стерпит «потусторонних» альтернатив: твар(ь) – чества.

Лобно-черепное – не-бо-сь! – голгофно гарантировано – для гум-ан-ус-но-и у-гроб-но: пре-исполненных – божков.

«Хотите – живите, хотите – нет». [54]

«Тотальному» ноу-хамству – ад-екватно: икается! – из не-а-сущего.

Не для б-л-я-ад-но: «снятых»! – одно-раз-итов – распинается – до-подлинно-не-единая – Россия – не для органических: отрыжек и K° – при-у-ро(к) – чивается – ее – запоздало: креационизирующееся! – заст-в-олие.

И «золотые», и «серебряные», и даже «кре-м-невые» – «века»: «вины» – любвеобильных «Софочек» – целомудренно: у-ничто-мн(о) – жатся! – до их же – первородно: оригинального – и не лобка.

Остается – не-с-вершенно – умереть – во плоти или – в духе – по на: мертво: живому!  – завету – М.О. Меньшикова [55] – и! – Л.П. Карсавина [56] – постоянно слетая – с собственных губ – не повадно-! – запекшейся – нигиленцией: интеллигенцией.

Бездна древнерусских молчальников – буквально запульсирует – и в каждом из нас – да-буд(ь) – ничной и – форс-мажорной! – зиждительностью: н-ести.

Мета-физический червяк – по-раженно: подавится – эх, была-не-была! – и его аскетичной: ю-родственностью.

Только не-классическим – классикам! – хватало – своей – потрясающе и – методично! – выдерживаемой – антропоцентричности: без в-сырье-з: у-доб-р-ен-ной – «прогресссивки» – в «законе». Только им – воистину: нормальным! – безумцам – удавалось – кон-гениально и – научно! – исповедывать – именно стр я -(ш) – стн ы х – предпринимателей [57] – православно: имперской! – русскости – по-бедно – возходя: и посейчас! – на ее – по-ры-Ц-ц-арски: «внешний крест». [58]

Индиви-дуальный – запа -л – петровской секуляризации – традиционно и – эпатажно! – актуализировался – в почти нестерпимо: спасительной – культуре: исихии – Платона (Левшина) и его – учено-монашеских – позорищно: орденских! – не-едино-мышленников.

Никаких – по-лож(ь) – ительных – заклятий: во грехе – не допускалось – в действительно новое тв я р(ь) – чество – этих – секулярно: не-вид-ан-ных! – и-с-конников – без «а-вто»-р-ично-«просвещенного» – «отпечатка рабства» [59] – на их – да, кенозисном – но аристократично-но порфиро-кровно-! – кенозисном – лике: лице.

И вот я уже нераздельно: разлагаюсь – и не аналитически – не на ч(е) – рево-поклоннический в-п(о) – рок! – а на сугубо покаянный и все-не-мощный – генезис! – своего я: Аз. И Земля – лишь пока! – безвидна и пуста, и тьма над бездной (см.: Быт 1–2) – не маргинальничает…

Возникновение мира – Великий пост: XXI века

Елена Есина

Трепетом пятнистый лес объят,

Хлесткие проносятся ветра.

Листья тонким золотом звенят,

На глазах краснея с сентября.

По деревьям солнце расползлось.

Лес, как зверь, готовый зарычать.

Птицы не желают песен врозь,

Все хотят других перекричать.

Но певец поет не для себя,

А подруге в зареве чудес.

Я заговорила для тебя —

Сотню верст до самых до небес.

Бежали тени по Луне

Цепочкой дивных превращений,

И теплый свет в моем окне

Струился сквозь ряды растений.

Но омрачилось все вокруг,

Пронесся неба синий всадник,

Унес Луны неясный круг

За соловьиный палисадник.

Художник под моим окном

Не ждал ответного участья,

А просто грезил полусном,

Вовек не предвещавшим счастья.

Сосна стояла у реки,

Как будто посредине мира,

И пробивались родники

Из недр небесного эфира.

Дождь

Дождь, упавший на плес,

Лижет пряди волос.

Он такой же печальный, как пес.

По дорогам бежит,

Синей лужей лежит,

И меня у дверей сторожит.

Этот дождь обложной

Встал высокой стеной

И шумит, как кустарник ночной.

Скоро травам в покос,

Но идет дождь всерьез,

Он из гроз,

Он из рос,

Он из слез.

Поэтам союзница свыше дана —

Бескровная узница синих небес.

Восходит над миром младая Луна

И белою грудью ложится на лес.

Она и тебя не отдаст никому,

Желая затмить ускользающий сон.

И молча терзает, преследуя тьму,

Любого, кто тайной ее опьянен.

И тянет, и ловит томленье души,

Лишь призрак надежды давая взамен.

Но сколько же прелести в этой тиши,

Как сладок Луны изнуряющий плен!

Моя галактика

Елене О.

Моя звезда теперь в другом созвездье

Свое тепло дарит другим мирам.

И прошлое, когда мы были вместе,

Уже отныне не вернется к нам.

Мою звезду возносит время странствий,

Проб и ошибок, веры и измен.

И пусть в других мирах бушуют страсти,

В галактике моей без перемен.

Как жаль, что не вернешься ты навеки,

И как же бесконечно далеки

Звучащие сквозь звездные парсеки

Твои неосторожные гудки.

Последний луч, взывающий о встрече,

Пространство ночи озарит на миг,

Но время пролетает быстротечно,

И нам ли, мимолетным, спорить с ним.

Лодки на каналах,

Воздуха слюда.

Сердце доконала

Черная вода.

Сердце замирает

Словно не мое.

Сердце улетает,

Как в небытие.

Пусть усну, исчезну

В вихре февраля.

Разрывают бездны —

Небо и Земля.

Весна

Ветры с дождями съели снега.

Стала размытой округа.

Ищет вода, где есть берега,

Далекие друг от друга.

Хмарью дорожной пахнет вокруг,

Даже цвет неба жестокий.

Только ручьи все бегут и бегут

К берегу речки глубокой.

Вячеслав Смоленский

Хрузочка

Вообще-то ее звали Ефросинией. Однако в деревне живут по своим законам: хорошо, если только имя переиначат, а могут и кличку обидную дать. И будешь носить, куда денешься.

Ефросиния была женщина необидчивая: Хрузочка так Хрузочка. Маленькая, сухонькая, тихая и незаметная, она сорок лет отработала в полеводческой бригаде совхоза «Любовский». Никто никогда не слышал от нее бранного слова; ни с кем она не ссорилась и никому ни в чем не перечила. Когда же пришло время уходить на пенсию и директор совхоза на общем собрании, перед вручением ей медали «Ветеран труда», сказал, что на таких, как она, «…. тягловых лошадях вся Россия держится», удивилась искренне, не поверила, что говорят о ней. Расплакалась и долго не могла успокоиться, а справившись с волнением и растерянностью, в пояс поклонилась односельчанам.

В ту пору я, двадцати лет от роду, после окончания автошколы, шоферил в совхозе: доярок возил на ГАЗ-51. Машинешка досталась мне изрядно потрепанная (молодым новую технику не доверяли), но относился я к ней с почтением, поскольку была она мне почти ровесницей, если не старше меня. Рабочий день мой начинался в четыре утра, а заканчивался ближе к полуночи. Первую половину смены я лихо гонял на своем газике по деревенским окрестностям, а вторую, как правило, проводил под ним, исправно исполняя роль лечащего врача. Надо признаться, что доктором был неважным, и потому машина моя постоянно хворала, а сам я походил на чушку: лицо, одежда – вечно в мазуте.

Случалось, в перерывах между дойками посылал меня управляющий то на ток, то на (зерносклад, а то и в поле. Однажды на посевной я и познакомился с Хрузочкой.

Привез я как-то обед для трактористов и сеяльщиков. Выбрал уютное местечко у кромки поля под старой раскидистой березой, взобрался на кузов – сижу поджидаю тружеников. Начало мая. Дни стояли жаркие, безветренные. Пылища за тракторами такая, что света Божьего не видать. Стоят бедные женщины на подножках сеялок: подсыпают зерно из мешков в приемники, да подачу семян регулируют. Грохот, лязг, тряска ужасная! Поработай-ка денек в таких условиях! Ни спецодежды на них, ни респираторов, только дурацкие очки – неизвестно кем и для чего придуманные, да головы платками обмотаны – вся защита.

Вот она, советская действительность! И вспомнилась мне тогда Паша Ангелина – глупая баба, хоть и героиня. Женщины наши и без того всю самую трудную работу выполняют, а тут она и ей подобные со своими подвигами. Ладно, война – этому можно оправдание найти – впяливать больше некому, а сейчас ведь мирное время, семидесятые годы! В какой стране увидишь женщину с лопатой на укладке асфальта или на бетонном заводе, а уж про сельское хозяйство и говорить нечего. Мужики российские от физического труда увиливают всячески: на женские плечи все тяжелое и грязное переложить норовят. Может быть, впервые тогда у меня, молодого парня, зародились негодующие мысли и претензии к власти: странно, несправедливо получается – женщины работают наравне с мужчинами, во многих случаях – больше и лучше, а получают меньше.

Заметили наконец-то. Подогнали сцепки поближе к машине, заглушили трактора. Мужики приняли от меня канистру с водой, и минут пятнадцать сеяльщицы тщательно отмывались от грязи и пыли. Никто не обращал на меня внимания и особой радости от предстоящего обеда никто не испытывал – устали. Я помалкивал. Разливал из походных термосов горячие щи, накладывал в алюминиевые миски гречневую кашу. Завершив нехитрый поварской ритуал, улегся под березой на молодую траву, задремал.

– А я тебя знаю…

Я открыл глаза. Рядом, опершись на руку, сидела Хрузочка. Светлое открытое лицо, усеянное мелкими бороздками морщин возле глаз и в уголках губ; лоб на удивление чист. Она улыбалась и казалась моложе. С трудом верилось, что этой женщине далеко за шестьдесят.

– Я вас тоже знаю, – сказал я, – в том году я вам соломы привозил. Помните?

– Как же не помнить, помню. Спасибо, милок, ты ведь и денег с меня не взял, не как некоторые. Добро долго помнится.

Я чувствовал, что она хотела что-то сказать еще, и не ошибся.

– Просьба у меня имеется… только ты не смейся, хорошо?

– Хорошо, – согласился я, зная, что не смогу ей отказать, о чем бы она ни попросила.

Я предполагал все что угодно: привести дрова из леса, свозить на рынок воскресным утром или еще что-то в этом роде. С такими просьбами старики обращались ко мне часто и, при наличии свободного времени, я им помогал.

– Я ведь, милок, на все ваши концерты в клуб хожу: ни одного не пропустила. Очень мне нравится, как ты на баяне играешь – душевно. Да ты не красней: что можешь, то можешь…

Мне польстили ее слова, но я никак не предполагал, что мое участие в художественной самодеятельности может быть как-то связано с ее просьбой.

– Чую, помирать пора, – продолжала Хрузочка готовить меня к главному. – Горевать по мне некому: одна-одинешенька живу. На гроб я с горем пополам скопила, на этот случай я спокойна. Жаль только, на оркестр денег не хватит, а умереть хочу с музыкой, – сказала она мечтательно, словно и не о кончине своей говорила, а о чем-то заветном, благостном, отвлеченном.

– Да что вы, тетя Фрося, – перебил я женщину, – вам еще жить да жить! И лицом вы молоды и двигаетесь на зависть молодым. Я вот понаблюдал, как вы с сеялкой управляетесь. не каждый за вами успеет.

– Спасибо, Слава, только предчувствие меня никогда прежде не подводило. Умру, недолго осталось.

Она впервые назвала меня по имени, и я за этим обычным обращением уловил что-то далекое, забытое, материнское. Мне стало неуютно от сказанных мною слов, хотя готов дать язык на отсечение – никак Хрузочка не походила внешне, по крайней мере, на человека, у порога которого стоит смерть. Женщина, разумеется, не могла разгадать смысл моих размышлений.

– Ты бы пришел, сынок, на мои похороны с баяном и сыграл бы что-нибудь веселое…

Я опешил. Не поверил собственным ушам. Вот уж просьба так просьба! Должно быть, я выглядел идиотом или слишком растерянно, поэтому Хрузочка поспешила мне на выручку:

– Ты не сразу приходи, а опосля: когда меня зароют, когда крест в землю воткнут и все разойдутся. Не откажи. Чего тебе стоит: сыграй…