Живая вода времени (сборник) Коллектив авторов

Василий оглядел очередь, где проходила регистрация на его рейс, затем неуверенно посмотрел на девушку.

– Мужчина, решайтесь, – потребовала билетерша…

Василий, навьюченный детскими игрушками и конфетными коробками, едва взобрался по трапу.

Наконец, самолет оторвался от земли. Василий удобно расположился в кресле, закрыл глаза. Сосед рядом хохотнул. Им оказался мальчишка лет двенадцати.

– Что читаешь? – спросил Василий.

– Про осла. Буриданова. Он думал-думал, какую из двух охапок сена выбрать, да так и помер с голодухи. Но в жизни так не бывает, правда, дядь? Ослы же не думают.

Василий вздохнул, погрузился в свои мысли.

Евгений Аверьянов

Осеннее

Мне на лицо упала осени слезинка.

Ах! Осень, осень, как печален Ваш пейзаж.

Несет холодный ветер полем паутинку,

И медный клен стоит, как старый верный страж.

Моих рябин еще горят кроваво грозди,

Чтобы зимой согреть озябших снегирей.

Я в палисадник заколачиваю гвозди,

Дань отдавая череде ушедших дней.

Ветшает все, а я не верю, что не вечен.

Чиню старинный покосившийся забор.

Закат погаснет, и опять дождливый вечер

Укроет двор, укроет дол, укроет дом.

В любви просвета не хочу я и не знаю.

Пусть осень в золоте и в серебре виски.

Я понимаю, понимаю, понимаю,

Что без тебя однажды сдохну от тоски.

На берегах моих надежд споткнулись ивы.

На берегах моих надежд споткнулось небо.

Бродяга месяц проплывает горделиво,

Чтоб навсегда уйти в заоблачную небыль.

Моя любовь еще горит звездой последней,

И небо множит лунный свет в росистых травах.

Последний месяц нам остался – месяц летний,

Где мы в финальной сцене правы и не правы.

Прощальный взгляд растает давним поцелуем,

Взорвется в небо воронье на дубе старом,

Ну почему мы время к жизни не ревнуем?

И на кого судьбу растрачиваем даром?

Увянут чувства, как букетик розы чайной,

Я ж не лукавствуя кричу, как проповедник:

– Нет, для любви не будет в мире дней печальных!

Как для поэзии не будет дней последних!

Храни Господь Вас от беды и от ненастья

На этом блекло-сером фоне бытия.

О, как блистало незабудковое платье,

Вы шли ко мне, души открытой не тая.

Я Вам поверил и счастливый и влюбленный

Навстречу сделал шаг, потом и два и три…

Я шел в полон своей судьбою не преклонный,

Как на току идут под выстрел глухари.

Любовь, любовь, моя любовь – мечта и чудо,

Чем дальше в лес, тем меньше чувств и больше дров.

Обожествлять Вас и оправдывать не буду,

Вы – нежный ангел из моих далеких снов…

Вы мне шептали, что родился я в рубахе,

Жизнь океан, а я для Вас судьбы причал.

А мне казалось, будто я стоял на плахе,

Но я смотрел на Вас влюблено и молчал.

Пастырь

Отцу Михаилу (Малееву)

Не впадая в ненужные споры,

Не кляня технотронный свой век,

Божий пастырь вериги-оковы

Волочил в водах жизненных рек.

Строгий ликом и мягкий душою

О спасенье просил небеса

Тем краям, где рассветной порою

Так чиста в мягких травах роса.

Где святых не растрачены мощи,

И где храмы стоят на крови.

А в тенетах березовой рощи

Бесконечно поют соловьи.

Где порою хватает безбожья,

Потому что не каждый здесь свят.

Где стоят еще крепко острожья,

Как недавнего прошлого ад.

Где чужой не поможет мессия,

Где любовь – покаянье и грусть.

Там где Родина наша – Россия

Или если по старому – Русь.

Пастырь брел не окутанный ложью,

Ощущая терновость венца.

Все что мог он – нести слово Божье

И любить этот мир до конца.

Цветные сны

Цветные сны мои цветными мне не снятся,

Любовь прошла сквозь строй бездушных серых лиц.

Я мог пред Вами по-лакейски расстараться,

Забыв о гордости упасть пред Вами ниц.

Воспеть любовь, не удостоенный и взгляда.

Дарить цветы и получать немой отказ.

И понимать, что Вам моей любви не надо,

В который раз, в который раз, в который раз.

Не говорите, что родился я в рубахе,

В своей любви я вновь остался не удел.

Я мог быть с Вами откровенен, как на плахе,

Но в час прощальный не сумел… и не успел.

Тогда казалось, что пройдет любовь и ладно,

Любовь, страдания и грезы не внови.

Я на дуэлях драться мог за Вас нещадно,

Я лишь сгорал дотла от пламенной любви.

Я ждал и верил, но прошли любви все сроки,

А я наивный шел и шел на новый срок.

Не отвечайте, знаю, – Вы ко мне жестоки,

Да я и сам к себе, наверное, жесток.

Не отвечайте, я привык жить без ответа,

Не отвечайте, покаянно Вам велю…

И Вы не верьте, что погиб я как-то, где-то,

Я Вас любил, я Вас по-прежнему люблю.

Прощальный мотив

Е.Н.

В промозглых сумраках осенней тишины

Твоя любовь шальная станет мне расплатой.

Я виноват перед тобою без вины,

А ты ни в чем передо мной не виновата.

Осенний вечер, поцелуи под дождем,

Твои глаза, твоя печальная улыбка.

Мы в этой жизни расставания не ждем,

Мы просто множим бесконечные ошибки.

Мы множим чувства, приручив чужую боль,

Мы топим нежность в волнах пламенных признаний.

И правит миром бесконечная любовь,

И греет сердце теплый всплеск воспоминаний.

Наталья Крестовская

Червовая дама, крестовый валет и другие

– А Крестовый Валет опять всю ночь прижимался к Червовой Даме, – в никуда доложила шестерка.

Червовый Король немедленно проснулся.

– Эти Крести хватают все, что плохо лежит, – проворчал он. – Как утро, начинаются доклады о ночных развратах. У меня не Дама, а какая-то потаскуха.

– Как утро, так какие-то идиотские нотации. Нельзя уже с мальчиком пообщаться, – откликнулась Дама Червей и улыбнулась себе в зеркало. – И потом, шестерок слушать – себя не уважать. Какая скука в этой колоде!

– Я скажу нашему Тузу, – начал распаляться Червовый Король. – Я наведу порядок! Крестей надо наказывать! Сколько можно все это терпеть?!

Король Пик протяжно зевнул, хмыкнул и презрительно скривился.

– Да замолчите вы все! Еще проснуться не успеют – сразу лаются! – прикрикнул Крестовый Туз. – Дам надо держать в узде. А не можешь ее приструнить – так сиди и не гунди!

– Это он своего Валета защищает, – заверещали Черви. Они жалели своего Короля-тюху, который был старый, потертый, весь помятый, и часто впадал в истерику.

– Ой, да ваша Дама сама пристает к нашему мальчику, – Крести заволновались и постарались поддеть Червей пообиднее.

Крестовый Валет был общим любимцем. Казанова всей колоды, он обладал редким талантом красиво говорить комплименты. А уж когда беседовал с Дамами, каждой Даме казалось, что Валет говорит только для нее одной и улыбается исключительно ей.

Червовый Король совсем расстроился и запричитал, размахивая скипетром:

– Когда же она уймется, ненасытная дрянь…

– Дурак, – спокойно сказала Дама Червей. – Был бы ты настоящим мужчиной, я бы по сторонам вообще не смотрела, – и быстро состроила глазки Крестовому Валету.

Так карты лежали в колоде, тихо переругиваясь. Эта утренняя перебранка была уже устоявшейся традицией.

Колода давно состарилась. Карты, потертые, многие с оторванными уголками, всю жизнь провели вместе и изучили друг друга до мельчайших деталей рисунка на гербах, и им ничего не оставалось, кроме как из случайного слова раздуть скандал или поймать чей-то взгляд и потом долго его истолковывать на все лады. Короче, старая колода карт жила уже давно неинтересно и скандально.

Гадалка, коей принадлежала колода, часто забывала мыть руки, и пятна грязи и жира украшали лица и значки, нарисованные на когда-то белом атласном фоне.

С утра к гадалке пришла спрятанная в соболью шубу заплаканная дамочка, которой очень хотелось узнать о дальнейшей судьбе своего неудачного романа.

– О, какая несчастная женщина! – воскликнула Бубновая Дама, отличавшаяся гипертрофированной сентиментальностью. – Надо ей помочь!

– Заколебали меня эти меха, – проворчал Пиковый Туз. – Волосья с их дохлых кошек так и сыплются, так и сыплются, я от них чихаю. Помочь?! Дудки! Я ей удар подсуну. Может, перестанет размахивать здесь своими шкурами.

Гадалка раскинула карты.

Червовая Дама и Крестовый Валет постоянно держались вместе, шестерки упорно следили за ними, а Пиковый Туз острием вонзился клиентке в самое сердце.

– Дорогая, рядом с вами постоянно какой-то молодой брюнет, – рассказывала гадалка. – Но он хочет куда-то уехать – ему выпадают дороги, дороги, дороги, видите: все шестерки здесь. И через это вы получите удар, смотрите – Туз Пик лег так опасно.

Гадание закончилось истерикой, дрожанием соболей, подношением воды, которую рука в мехах расплескала по всей колоде.

– Вот! Это все твой удар! – накинулись на Пикового Туза все сразу. – Будем теперь лежать на горячей батарее!

– Да, в прошлый раз я так прилипла к этой батарее, что из меня выдрался целый клок, пожаловалась Девятка Червей. – А я же все-таки любовь. С тех пор любовь из меня какая-то рваная получается.

– А я тогда вся скрючилась, – вспомнила Восьмерка Пик. – Теперь я не скандал, а дурацкий, мерзкий, похабненький разговорчик.

– Ну ладно! Хватит! Мне из-за аллергии надо обводняться. Потерпите! – огрызнулся Пиковый Туз.

Гадалка действительно разложила карты на батарее и ушла на кухню. Правда, прежде она сделала колоде внушение:

– Знаю я ваши интриги! Вечно прыгаете как хотите, а не как положено. Вот отправлю вас на свалку! Будут какие-нибудь бомжи в дурака вами играть – запоете!

Хозяйку карты побаивались. Ведь заменить их новой колодой было в ее власти.

Король Червей, расстроенный, перебегал с места на место и всем жаловался на свою пару. Особенно он любил изливать душу Бубнам. Бубны обычно держались нейтрально, стараясь ни с кем не ссориться. Больше всего на роль сливной ямы годился Валет Бубей. Сегодня он и был выбран поверенным в делах обиженного венценосца. Червовый Король в конце концов приклеился к этому Валету намертво. С другой стороны Короля успокаивала по душевной доброте Бубновая Девятка.

Король Пик, хотя презрительно и улыбался, не вступая ни в какие разговоры, послал свою Даму разузнать подробности, поэтому Пиковая Дама постоянно нарезала круги около этих троих.

А «сладкая парочка» Дама Червей и Валет Крестей все так же не расставались сегодня, воркуя и щебеча.

Клиентка, появившаяся вскоре, очень хотела знать, изменяет ли ей муж. Она жаловалась:

– Мы живем вместе пятьдесят лет, я ни разу не помыслила глянуть на другого даже одним глазком. А у него явно интерес на стороне. Милочка, разрешите мои сомнения, – клацала она вставной челюстью и размазывала слезы по морщинистому лицу.

Гадалка метнула карты и начала свою песню.

– Дорогая, вы не должны сильно расстраиваться, но расклад сложный. Ваш благоверный c детскими хлопотами. Видите, вот он – Червовый Король, и падает с бубновым Валетом. Этот Валет означает, что у него на стороне ребенок, и родился он совсем недавно. И вот же Бубновая Девятка. Значит, он очень любит этого ребенка.

– О-о-о-о, – застонала клиентка. – Старый кобель! Самому уже под восемьдесят, а туда же, детей клепает! Голубушка, вы в этом уверены?

– Ну конечно! Вот тут и Дама Пик – злодейка. Это она, разлучница, – уверенно пела гадалка. – Но вот что я вам скажу. Около вас вьется какой-то интересный молодой брюнет. Ни на шаг не отходит, – и ткнула пальцем в Крестового Валета.

«Склеились они, сегодня, что ли… Надо менять колоду, а то ведь черт знает что получается».

Клиентка задумалась.

– Может, это тот, из четвертой квартиры. Он такой интересный и как раз брюнет. Но позвольте! Ему всего тридцать три! Возможно ли, чтобы я ему нравилась?

– Конечно, дорогая.

– Ну, право, не знаю… Надо сегодня же сходить в парикмахерскую. Пусть покрасят, да и химзавивочка не помешает. Ой, милочка, вы меня совсем смутили. Ну, пусть этот старый козел узнает, что я еще очень даже… Мальчики внимание обращают.

После ухода клиентки гадалка разбушевалась:

– Вы что, совсем обнаглели с вашими разборками?! Что за ребенка вы подсунули? Хватит! Сейчас же иду за новой колодой! – и кинула карты в мусорное ведро.

Два живописных бомжа деловито подошли к помойке и со знанием дела начали сортировать все, что там находилось. Поживиться было почти нечем. Нынче народ живет экономно. Когда стало ясно, что добычи и вовсе нет, бомжи собрались уходить. Вдруг один из них заметил игральные карты, рассыпанные в мусорном ящике.

– О! Вася! – сказал он. – У нас есть картишки!

Быстренько собрав теперь уже совсем грязные, облитые чем-то вонючим, мятые карты, бомжи отправились домой. Домой – это в полуподвал готового к сносу дома.

Сначала картам было непонятно, почему их так хлестко шмякают друг о друга. При этом оставаться с тем, с кем желаешь, не было никакой возможности. Их бесцеремонно отрывали и швыряли, швыряли. Выкрикивались какие-то непонятные слова. Они пытались перебегать с места на место, как обычно, но их грубо хватали противные грязные руки и делали с ними что хотели.

После игры карты забросили в угол. Это было ужасно. Горячая гадалкина батарея теперь казалась им раем. В углу валялись вонючие остатки явно протухшей рыбы. На них-то и вынуждены были лежать карты. Еще более ужасным было то, что к этим объедкам подошел страшный подвальный кот и принялся выдергивать какие-то мерзкие куски из-под совсем отчаявшейся колоды, то и дело подцепляя когтями карты и разбрасывая их в разные стороны. Тут уж не до интриг. В общем, ночь была до такой степени тяжелой, что обычной утренней перебранки не состоялось. Да и никто ни с кем не заигрывал. Все были подавлены и молчаливы. Только Пиковый Туз ворчал о своей аллергии. Оказалось, аллергия у него не только на меха, но и на подвальную пыль. На него никто не обращал внимания. Все с ужасом ожидали вечера. Даже Червовая Дама была не в силах кокетничать. Крестовому Валету не хотелось говорить комплименты. Бубны сникли совсем. Король Пик не ухмылялся. Даже шестерки потеряли всякий интерес к внутренней жизни колоды. Да и обсуждать, в общем-то, было нечего – не про бомжей ведь сплетничать.

Обитатели подвала сходили на промысел и вернулись к вечеру. Поужинав, решили перекинуться в дурачка.

Карты падали друг на друга, больно ударяясь, слыша реплики, которые поначалу решительно не понимали.

– Вася, твою мать, ты мухлюешь, падла, убери свою восьмерку! Я заходил с валета! – истошно кричал один игрок.

– Ты, козел, куда ты суешь свою шестерку? – сипел второй.

– Отбой! Отбой! Все козыри ушли! – верещал третий.

– А, блин, все погоны твои!

Ночью карты обсуждали правила игры.

– Хорошо всегда ходить в козырях, – заметила Бубновая Дама.

– Откуда, мадам, такая тяга к власти? – осведомился Крестовый Валет. – Вы и так способны покорить любое сердце.

– А, между прочим, козырная шестерка главнее любого туза. Наконец-то нас начнут уважать, – заметила Пиковая Шестерка.

– Господи, как всем не терпится быть главными! – воскликнула Пиковая Дама. – Да вы послушайте, о чем они говорят! Это что за игра? Кого она может заинтересовать? Только такое ничтожество, как наши замечательные шестерки. В козыри хотят!

Но ссоры на этот раз не вышло, так как неожиданно заплакал Червовый Король. Нет, не заплакал, буквально зарыдал – горько, громко захлебываясь, никого не стесняясь.

– Вы… вы… не понимаете, – всхлипывал он. – Куда мы попали, что с нами будет дальше. Мы же теперь живем в отвратительных объедках, на нас льют мерзкую левую водку и вонючее пиво, кем-то явно не допитое. Во что мы скоро превратимся? О-о-о, – застонал он. – Как я хочу обратно, даже на ее проклятую батарею!

Все притихли. Король Червей первым сказал то, о чем думала вся колода.

– Немедленно прекратить истерику! – грозно приказал Крестовый Туз.

Бубны окружили плачущего Короля и начали его утешать.

Через некоторое время, пьяно отдуваясь, сели играть в дурака.

Тетки так же лихо, с оттяжкой шлепали картами о поверхность ящика.

– Ах ты, курва! Ты же скинула девятку!

– Ты чо, ослепла? Глаза-то раскрой! Все здесь правильно!

– Щас, ублюдок, я тебя завалю!

– Да пошла ты…

– Куда, куда ты пихаешь все это? Тебе западло, что ли, посмотреть, что лежит?!

Всю ночь шла игра. К утру, бросив карты на ящике, народ завалился спать.

Примерно так пошла жизнь карточной колоды дальше. Никаких изменений не намечалось. Карты становились все более грязными и как будто жеваными. Крестовую Семерку вообще потеряли. Теперь ее заменял кусок картонки.