Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия Колотенко Владимир
– Я, – повторил Жора, теперь тыча себя в грудь указательным пальцем, – я – нормальный. Вот, Вит, смотри!..
Нашла, что называется, коса на камень.
В таких случаях Вит не выбирал лестных слов, ни с кем не считался, становясь наглым, циничным, неустрашимым, неистовым. Никакой стыд не мог его остановить. Да что стыд – мир переставал для него существовать. Иногда его неуступчивость нас бесила. Он даже не посмотрел на Жору.
– Жор, – продолжал он, – но нельзя же быть просто тупым и таким толстокожим… И ты знаешь, сколько тебе уже лет?
Вит ни разу не заикнулся.
– Сегодня? – сделав серьезное лицо, спросил Жора.
Вит даже не улыбнулся.
– Если мы потеряем это…
Я сидел и машинально листал какой-то журнал.
– Вит, – снова сказал Жора, – если тебе так хочется разговаривать, то сядь и молчи.
Их спор я всегда находил блистательным и с наслаждением слушал, как они поносили друг друга.
– Жор, – вдруг взмолился Вит, – нас ни-икто не поймет.
Он впервые заикнулся. Его слова застряли у него в горле. Он смотрел на Жору глазами нищего, выпрашивающего милостыню. И тут снова заговорил Жора.
– Ты, – сказал он, – скоро умрешь. А это, – Жора сделал паузу и добавил: – останется.
Вит словно окаменел.
– Сдай лучше анализы на СПИД, – сказал он через секунду, – а потом пугай.
Затем он обвел всех своим желтым взглядом, и безнадежно махнул рукой.
– Вы все рехнулись, – едва слышно прошептал он, – вы чокнутые… И, знаешь, – он снова, презрительно щуря свои рачьи глаза, посмотрел на Жору, – твоя жажда все разрушать и неодолимое желание перевернуть мир с ног на голову погубят тебя, знай это!
Жора этого знать не хотел. Он сделал вид, что не слышит Вита.
– Ты жадный, – сказал Жора, глядя теперь в окно. – А нельзя быть жадным. Жадный – всегда больной, и поэтому ты скоро умрешь. А это – останется, понимаешь? Никогда не думай о выгоде и собственном интересе. Это – признаки бедности. Твоя тяга к вечной выгоде – это философия нищего. И не волнуйся ты так, мы все обязательно тоже умрем!
Вит молчал.
– Знаешь, почему тебе так не везет? – спросил Жора.
Вит ел Жору глазами. Он залился краской, лысина его побагровела.
– Потому что ты, – сказал Жора, – это ты…
Кадык Вита дернулся, а Жорин скальп даже не шевельнулся.
– Посмотри на Гришку, – продолжал Жора, кивнув в сторону Гриши Перельмана, – тебе нужно у него многому поучиться. Как, скажем, легко расставаться с миллионами… И даже не этому! Важно ведь не то, что ты миллион долларов в грош не ставишь, гораздо важнее, какие мысли при этом наполняют тебя и питают твою сущность.
Жора так и сказал: «Питают твою сущность»!
– Эти чо-окнутые маа-атематики…
Вит стал заикаться, понося свободу человека от материального мира. Мы слушали. Жора, как Цезарь в сенате, поднял открытую ладонь, мол, стоп!
– Я люблю математику, – сказал он, – за то, что в ней нет ничего человеческого, за то, что с нашей Вселенной ее ничего не связывает. Но мы – не математики. Мы не пересчитываем и не переводим в, так сказать, материальный эквивалент все сущее. Наша задача проще, яснее, чище, человечнее… Сегодня мир так порабощен денежными знаками…
Вооружившись теперь терпением, он холодным уверенным тоном уже произносил слова, производившие чрезвычайный эффект: мурашки бежали по коже, и, казалось, вот-вот откроется дверь и зайдет к нам старуха с косой. Он не первый раз таким образом останавливал Вита. И только так он мог заткнуть рот столь ненасытному гобсеку. Впрочем, не нужно думать, что Вит был уж таким ненасытным, нет. Так он взывал к нашему здравому смыслу. Мне тогда вспомнилось, как Жора однажды осадил нашего московского генерала. «Ты», сказал он, – «просто овощ, полевой одуванчик, и тебя когда-нибудь обязательно сожрет какая-нибудь худобокая корова». Мне довелось видеть рожу этого генерала, невзначай подвернувшегося Жоре под горячую руку. «Ты», – говорил ему Жора, – «даже не овощ, а корм…. Ты просто корм для вшей и клопов, для всяких там кишечных палочек, бледных спирохет и грибков… Ты это понимаешь?». На что генерал, вылупив свои бараньи глаза, только срыгнул и тут же сглотнул слюну. Вот и Вит напоролся. Тишина воцарилась такая, что слышно было, как у Вита заскрипели зубы.
– Ты – монстр, – едва слышно, не глядя на Жору, произнес Вит, – удав! Ты – паук! Спрут! Ты восстал против мира. И он не простит тебе…
Он не договорил, глубоко выдохнул и молча, смирившись, опустился на стул.
– Не зря все говорят, что ты даже…
Было так тихо, что слышалось, как у нас росли уши.
– Слушай, – воскликнул Жора, – никого не слушай!.. Все, что обо мне говорят – чушь собачья! Здесь важно только одно – вера в меня! Ты – веришь?
Вит молча кивнул.
Какое-то время все смотрели на него, затем перевели взгляд на Жору.
– Да почитайте, почитайте вы все, – как-то вяло и разочарованно проговорил, наконец, Жора, – проштудируйте вы своего так любимого Тициана, который еще сто тысяч лет тому назад сказал, что…
– Тацита, – уверенно перебил Жору Вит, – Тацита, а не Тициана! Ты даже этого не можешь запомнить: Тацит, а не Тициан!
– Не все ли равно, – улыбнулся Жора, – кто сказал – Тацит, Тициан или твой Тит Ливий. Важно только то, что он сказал это навсегда. Когда умер Цезарь…
– Что, что он сказал? – спросила Горелова.
Жора не ответил. Он повернулся к Лесику:
– Так что ты хотел нам сказать?
Надо сказать, что Жора, однажды признав, что на свете есть интересы, стоящие выше его собственных, никому из нас не позволял пренебрегать этими интересами. Он был рабом этого убеждения: все личное должно быть подчинено достижению общей высокой цели. Легче было выковать из чугуна молнию, чем заставить Жору отказаться от принятого решения.
– Я хотел сказать, – повторил Лесик, – что вас обмануть невозможно.
Что хотел Лев, крупнейший специалист в области применения новых инструментов познания истины, нам этим сказать? Преподать нам урок праведности?
– Мы откроем новые законы жизни, основанные на мерах любви и добра, – говорил Лев, – мы научим каждого гражданина нашей новой страны, не только видеть в соседе брата и друга, не только видеть, слышать и осязать его, но и – знать. Знать, что пришло время давать и гордиться этим знанием. И знаете – знать, что с тобой твой сосед поделился последним, как та нищенка у Христа – это вершина любви. Нет ничего сильнее этого знания… И это pura Veritas[31]. Мы знаем, как это сделать, и теперь нам нельзя перестать знать, что мы это знаем.
– Какой-то он, этот ваш Лесик, весь травяной, – говорит Лена.
– На то и Гербильский…
– Да-да, – сказал Жора, – нам позарез нужно знать!.. Знать как! Когда умер Цезарь…
– Вот-вот, – кивнув, подтвердил и Алька Дубницкий, знать как – это главное условие сосуществования.
Непревзойденный специалист в области обратных биологических связей, он лишь тогда соглашался с мнением других, когда был уверен, что связь эта установлена и принесет только ощутимую пользу выясняющим отношения спорщикам.
– И вы же помните, – добавил Алька, – мы должны быть в главном – едины! А в споре – свободны. А иначе…
– Когда умер Цезарь, – сказал Жора, – тут же стали говорить…
– Его жа-адность не мешала ему, – сказал Вит, – быть великим.
Этот спор не прекращался ни на минуту. Даже если все умолкали. Правда, это трудно было назвать спором.
Ко мне тихонечко подошел Валерочка…
– Какой Валерочка? – спрашивает Лена.
– Наш, Чергинец… Ну тот, что… ВИЧ, этот вирус табачной мозаики.
– Ты давно о нем не вспоминал.
– Просто не было повода… Подошел, даже нет – подполз. Давай, сказал он почти шепотом, мы Жору… ну… это…
Он не отваживался даже произнести это слово – кинем! Он часто предлагал мне дружить то против Юры, то против Лесика, а то и против Шута или Стаса. Инну он просто терпеть не мог, обхаживал Оленьку и по-черному завидовал Юле. Он просто соткан был для интриг и во всем искал свою выгоду. И вот он осмелился предложить мне дружить против Жоры. Мне захотелось съездить его по ничего не выражающей кислой рожице, но я сдержался. Бить его значило бы для меня сделать его достойным моего отвращения. Как он собирался подставить Жору, я не знал, но Жору предупредил.
– Кто?!. Эта мокрица?!. – Жора расхохотался. – Плюнь и разотри, – сказал он.
Мы сидели всю ночь. Вит напился. Жора пел.
– И Задорский тоже был с вами? Вильям? – спрашивает Лена.
– Куда же мы без него? Конечно, с нами!.. Из него, если ты помнишь, и выросла, так сказать, наша Пирамида. Это он зародил в нас уверенность… Потом Юля своей «Геометрией совершенства», по сути, – «Манифестом щедрости» укрепила ее…
– Да, ты говорил.
– Щедрость, щедрость… Мир без денег…Можно ли представить себе жизнь без денег? Если бы не торговля в свое время овощами на автотрассе, которые мы выращивали на приусадебном участке и деньги от которой мы давали в рост всем, кто в них сильно нуждался, нам бы не видать своей Пирамиды, как собственных ушей. Да, без тех денег, каких-то засаленных, измятых, задрипанных рублей, умением Вита превратившихся в звонкую золотую монету, в сотни тысяч кубометров леса, газа, нефти, в оружие, и даже в наркотики (страшно вспомнить!) наша Республика Духа, не знающая денежных отношений, никогда бы не состоялась. Мы даже людьми приторговывали – самый прибыльный бизнес…И вдруг – мир без денег! Деньги исчерпали себя как инструмент обмена количеством труда и товара. В них нет никакой нужды тем, кто получает весь перечень средств и способов для реализации собственного генома. Он счастлив! Зачем лодке счастья на борту лишний груз? Теперь денежные запасы, как залежи труда и товара, перестали служить приманкой для охотников полакомиться за чужой счет. Нет денег – нет и борьбы за овладение этими ископаемыми. Даже Дарвиновская борьба за существование перестала беспокоить людей и животных. В мире – мир! Никакой конкуренции, никакого рынка! Мера взяла верх над животной страстью накопительства. Мода на меру – единственная неистребимая страсть, превратившая Homo sapiens в Homo perfectus – Человека совершенного. Формула войны «деньги – товар – деньги» заменена формулой мира «миру – мир меры»…
Можно красиво мечтать о такой жизни, где деньги не имеют цены и не являются эквивалентом человеческого или нечеловеческого труда, затраченного на получение какой-то прибавочной стоимости, сеющей раздор и различия между людьми. Но попробуйте мечту превратить в реальность – вас засмеют. Мир без денег – такое еще никому не приходило в голову. Мы же – уже жили без них в своей Пирамиде. Да, мы было на пороге совсем новой жизни.
Глава 3
– Это было похоже на тайную вечерю перед походом на Иерусалим. Правда, среди нас не было Иисуса Христа, и мы не собирались омывать ноги друг другу, но Иисус был в каждом из нас. Я, правда, не совсем уверен, впустили ли Его в свои сердца Лесик и Вит, поскольку первый так и не поверил в то, что Бог создал Адама и Еву. Во всяком случае, Лев при каждом удобном случае цитировал Дарвина и мог с убедительностью ученого мирового класса привести тысячу аргументов в пользу того, что так оно и было, что эволюция ни на миг не останавливалась все эти тысячи и миллионы лет и тому есть научные доказательства, упрямые факты, от которых никуда не спрячешься и не отмахнешься. И даже не достающие ей какие-то там переходные виды не могут умалить того факта, что так все и было, было!
– Хербильский, что ли? – спрашивает Лена.
– Ну да, он самый – Лев Гербильский! Вит же, яростный почитатель и слуга Маммоны, никогда не высказывал никаких мыслей относительно своей веры в Иисуса. Во что он точно верил – это в здравый смысл и точный расчет. Здесь ему не было равных. Я удивлялся молчанию Тамарова. Он только загадочно улыбался. Что же касается Ани и Юры, у меня не было никаких сомнений, что они идут строить новую жизнь с верой в Христа. Достаточно ведь нескольких фраз, двух-трех слов, случайного взгляда, совсем незначительного поступка, штришка, чтобы знать, с кем имеешь дело. С Аней, с Юрой, с ними я готов был идти на край света.
– С какой Аней, – спрашивает Лена, – с Поздняковой или с Тройской?
– И с той, и с другой! Это ж ясно!
– А что Ната, – спрашивает Лена, – что твоя Ната?
– Какая?
– И та, и другая… И эта… Хераськина что ли?
– А что Ната?
– Не знаю, – говорит Лена.
– Да-да, – говорю я, – Ната… Наталья… Ты заметила – она всегда мне нравилась. Телом, умом и характером. Ее ноги и грудь, и…
– Какая? – снова спрашивает Лена.
– Ну… Все!.. Жорина!..
– Это ясно, – говорит Лена, – а что характер?
– Знаешь, – ее… покладистость…
– Покладистость?
– Я просто верю ей и все! Не так часто на тернистом пути к успеху встретишь женщину, которая…
– Не часто, – признает Лена, – а ты встретил?
Пауза. Я думаю: тут и думать нечего – а как же! Но делаю вид, что не слышу вопроса.
– И, конечно, с Жорой, С Жорой – без сомнения. С Жорой, думал я, можно преодолеть любые трудности, пройти самые жестокие испытания. Жора – это Жора. Я искренне завидовал его терпению, с которым он приручал нас. С таким терпением он мог приручить даже тигра. Он бы вынес меня на плечах из любого пожара. Помню, как на Кара-Даге, в Крыму, он тащил меня на себе. Раненого. Это было. Стае? Стае был наш и не наш. Мы долго не виделись, долго не знались, но тех слов, которыми мы уже успели обменяться, было достаточно, чтобы он снова почувствовал себя с нами. Ну и Юля – зодчий нашего совершенства. Она… Да!.. С ней… Правда-правда: без Юли бы мы… А что Аня? Я повернул голову в ее сторону: она, не мигая, смотрела на меня. Да-да, я помню тот наш недавний разговор: она спрашивала, не забыл ли я наш Париж. Я не забыл. Но Париж наш остался в том сказочном прошлом, а сегодня, сказал я, вот видишь… Сама понимаешь…
Аня и без лишних слов прекрасно все понимала: да, без Юли мы бы не сделали и шага вперед!
Мы, не сговариваясь, стали правительством нового мира, кабинетом министров новой страны. У каждого был свой портфель. Среди нас, правда, не было ни премьера, ни президента, все были лидерами и в то же время винтиками огромной машины, имя которой никто не произносил, но его знали все – новый мир. Пи-ра-ми-да! Да, Пирамида. Никто и не претендовал на лидерство, но у каждого из нас была тайная надежда на свою значимость в этом грандиозном строительстве, и каждый был уверен, что доля его участия самая важная. Ей просто нет цены. И самый важный из принципов счастливой жизни – принцип Монтескье – был реализован у нас в самой полной мере. И трансмутации тоже! С этой уверенностью и с такими надеждами мы чувствовали себя апостолами нового времени. Мы были и Матфеями, и Иоаннами, кто-то назначил себя Лукой, кто-то Марком. Здесь сидели и Павел, и Петр, обязательно был и Иуда, и в этом не было ничего предосудительного. Ведь если бы не было Иуд, мир был бы другим. Каким? Никто не знает. Жора как-то назвал Аню Марией. И мы нарекли ее Магдалиной. Не сговариваясь. Была ли это случайная ассоциация? Мы не раз подспудно пересыпали свои беседы библейскими фразами и аллегориями, не задумываясь, подсознательно. Иначе и быть не могло: что бы ты не сказал, это уже сказано в Библии. Мы и не удивлялись никаким сравнениям. Кто-то был даже Иоанном Предтечей, а кто-то и Иоанном Богословом со своими звонами и трубами. Весь прогрессивный мир, все, кто обеспокоен судьбой будущего человечества и уже осознали роковые перспективы использования достижений генной инженерии для улучшения породы людей, восстали против клонирования человека. Это решение и у нас не вызывало сомнений. Мы прекрасно осознавали цену этой тайны. Все силы беспримерного контроля и дотошной секретности были брошены на стражу и защиту наших исследований. Все, нам казалось, было all right и lege artis. И мы начинали новую жизнь, так сказать, tabuba rata[32]. Чтобы ни у кого не осталось и тени сомнения, мы, наконец, разработали стратегию нашего будущего. Оно нам показалось прекрасным.
– Вот поэтому-то, – сказал в заключение Лев, – мы и бьем эту бутылку шампанского о борт нашей Пирамиды… Счастливого пути и семь килей под футом…
– Семь футов под килем, – толкнула его в бок Тамара.
Лев посмотрел на нее с высоты своего роста и, подняв еще выше бокал, выкрикнул:
– Да!.. И сто тысяч футов!..
Возникшую тишину бережно нарушил Вит.
– Вы еще пожалеете, что не слышите меня, – едва слышно сказал он.
Никто не обратил на его слова никакого внимания.
– А что же Ушков, он приехал? – спрашивает Лена.
– Нет, конечно. Жаба задавила. Он, правда, звонил: «Ничего у вас не получится…». Мне было, конечно, жалко, что мы начинали новый мир без него, ну да бог с ним… Но меня до сих пор восхищает его дотошное усердие и тщательность, с которыми он относился к работе. Да, здесь ему не было равных. Затем несколько слов сказала Юля, коротко, in drevi, без всякой патетики, о терпимости, о дружбе и любви, и буквально два слова об этике взаимопонимания и взаимопроникновения, она так и сказала – «взаимопроникновения друг в друга, если хотите – взаимослияния». Речь шла о независти, нетрусости, непредательстве… Ею нельзя было не восхищаться! Я снова поймал на себе пристальный Анин взгляд и отвел глаза в сторону.
Наконец встал Жора. И подвел, так сказать, итоговую черту. Без всяких там призывов и экивоков, тихо и мирно он объявил войну старому миру.
– Да-да, – сказал он, – «Вставай, страна огромная!..». Как когда-то мы сплотились против ига татар, так сегодня мы идем в бой за иго совершенства…
– Мы должны всему этому миру, – сказал Юра, – montrer les dents[33]!
– Определенно! – сказал Жора, – показать крепкие зубы… И здесь очень важно вот еще что: нам нельзя допускать ни одной оплошности, ни одного наимельчайшего просчета, ведь черт, как известно, таится в деталях.
Он сказал еще несколько ярких фраз, так, что у многих увлажнились глаза, а Тая просто расплакалась… Это был плач Ярославны.
– И мы, и мы, – вытирая слезу, с надеждой произнесла Света, – клонируем и Переметчика…
Тут все просто грохнули смехом!
– Да, – давясь от смеха, сказал Маврин, – и Переметчика, и…
– Да-да, – поддакнул ему Жора, – ведь такие ублюдки – это самые тонкие места в плесени человечества, опеленавшей нашу планету! Все эти авловы и здяки, рульки и ухриенки, и уличенки, переметчики и ергинцы, штепы и шапари, и шпуи и шуфричи…
– Ты злишься? – спрашивает Лена.
– … все эти мытари и жнецы, бондари и швецы, все эти шпицы, шариковы и швондеры, это шшша-акальё, стервятники и гиены, что так падки на падаль, эти лавочники и мясники, эти шипящие и сычащие, гавкающие и блеющие… Все эти головоногие моллюски и пресмыкающиеся, зануды и заики, рябые и членистоногие, и… О, отродье!!! Кррр-ово-сосы и кррровососки!..
– Ты, когда злишься, – говорит Лена, – у тебя белеют глаза.
– Эти дети Антихриста!.. Одним словом – Зверь! Зверь Апокалипсиса! Еще Иоанн Богослов в своем Откровении обозвал это шакалье Зверем. Как точно!
– На, выпей воды. Держи же!..
Я беру стакан, отпиваю глоток, улыбаюсь и продолжаю:
– Смех постепенно стих, погребенный густотой Жориной неприязни к плесени. Жора секунду помедлил, глаза его снова рассветились, он продолжал:
– Милый, Вит, – улыбаясь, сказал он напоследок, обратившись к погрустневшему Виту со всей нежностью, на которую был способен, – я надеюсь, что вскоре и ты обретешь настоящую радость среди благ, которых ты больше всего желаешь. А сейчас мы с тобой должны клепать новое человечество, верно? До этого уже дошло. И у нас с тобой для этого все готово. Определенно! И запомни – настоящий вождь умирает бедным. С этим ведь не поспоришь. Но главное – это то, что мы с тобой в главном – едины! И в споре свободны. Не так ли?
– Я не рвусь в вожди, – тихо произнес Вит.
– А я не собираюсь умирать, – сказал Жора, – от смерти уйти, как ты знаешь, нетрудно, гораздо труднее…
– Знаю-знаю…
И Вит сдался.
– А, – разочарованно махнув рукой, произнес он, – ты всегда был чайником, чайником и останешься.
– Вит, – добродушно сказала Тамара, – не огорчайся, ты прав. Ведь мы недавно обнаружили-таки у Жоры этот самый ген чайника. Его уже не перекуешь!
Вит только согласно кивнул, мол, я и не спорю.
– И вот еще что, – добродушно улыбнувшись, произнес Жора, – ешь побольше лимонов, целиком, с коркой, они делают человека щедрее. На себе проверил.
Наконец и Вит улыбнулся:
– Зачем же так жадничать, – сказал он, – корку мог бы и выплевывать.
Жора, улыбаясь только кивал, и когда Вит кончил, добавил:
– И обязательно пей картофельный сок – лучшее средство от геморроя и зависти. Ты не поверишь, но я сам на себе проверил: зависть – как корова языком слизала…
– А геморрой? – спросил Вит.
– А этим я никогда не страдал, – по-прежнему улыбаясь, сказал Жора.
Мы уже не конфузились наших чувств, и у нас не было страха показаться слабыми в глазах друг друга. Таков был естественный ход вещей. Мы искренне верили: нам удастся изменить ход истории! Ведь мы были так сильны!
– Хорошо бы, – задумчиво произнес потом Жора, – было бы иметь в своем распоряжении Копье Судьбы и Чашу Грааля.
Эти слова выдавали его неуверенность, хотя я не помню случая, чтобы Жора когда-либо отступался от принятого решения. Потом он еще не раз вспомнит об Этих Святых Реликвиях, дающих, по мнению посвященных, всенепременную власть над миром.
– Разве он жаждал этой власти? – спрашивает Лена.
– Ха! А как же! Bay! А то!.. Мы напились…
– Ты уже говорил это.
– У меня, и правда, белеют глаза, – спрашиваю я. – И сейчас белые?
– Нет-нет, – улыбается Лена, – сейчас зеленые. Как у Иисуса.
Глава 4
Вот так и был провозглашен наш «Манифест». Я, еще будучи в Москве, начал его сочинять. Была зима, канун Нового года. Я пытался рассказать его суть. Не все выходило складно. Многие скептически ухмылялись. Поддержал меня только Жора и Танечка Сарбаш. И Ната Горелова, да!.. Она тогда просто бросилась, как она всегда это делала, бросилась мне на шею, прижавшись всем телом…
– Да, ты говорил, – говорит Лена, – Ната и твоя Наталья… Жорина жена!
– Да! А как меня с моим «Манифестом» тогда поддержала Юля! Ведь многие, казалось, искренне восхищались нашим проектом, но, я знал, что все они в глубине души считали его очередным прожектом, пресловутым воздушным замком, который никто и не собирается строить. Юля ясно и просто выложила на тарелочке, так сказать, с голубой каемочкой всю суть нашего совершенства. Это было как раз под Новый год, мы сидели и, болтая, пили кофе. Юля пришла с мороза и ветра, сдернула с себя свой дутый роскошный пуховик, свою вязанную пушистую шапку и, как Пушкин перед лицеистами, встала перед нами с огнем в глазах, с рассветным жаром на щеках…
– Слушайте, вы, – сказала она, – слушайте же!..
Она еще раз шумно вдохнула и, тряхнув головой, высвободила из-под льющихся черной смолой нарочито небрежно взъерошенных волос, придававших ей особую привлекательность, свой высокий белый лоб. Она всегда была одарена той красотой, от которой слепнут.
– Я хочу поделиться с вами наставлениями и пожеланиями моего друга Kiyosaki. Пусть они помогут нам в этом новом году приблизиться к своему абсолюту.
Мне показалось, что нет в мире голоса призывней и слаще!..
Я не знал, что у нее есть такой друг, я всегда думал, что она и сама в состоянии нести в мир похлебку совершенства, не расплескивая его по капелькам. Ведь ее «Геометрия совершенства» стала для меня да и для всех нас не только таблицей умножения, но и нашей E=mc2. Ага – нашей Вселенной!
– Новый год, – Юля пришла в себя, но щеки ее еще пылали, – гораздо лучшее время, чем понедельник, чтобы начать новый виток самосовершенствования!
Так она собрала наше внимание. Выдержала паузу и продолжала:
– Создавай благожелателей! Пусть всё большему количеству людей будет хотеться сделать тебе добро. Пусть не будет на свете тех, кто желает тебе зла. Ищи возможность сделать так, чтобы люди выигрывали от сотрудничества с тобой, но и о своём выигрыше не забывай.
Она даже прикрыла глаза, чтобы даже свет единственной свечи не отвлекал ее от монолога.
– Не борись против – борись за. Не разрушай – строй. Любая война невыгодна. Особенно – затяжная. Сотрудничество всегда полезнее. Не вкладывай свои ресурсы в чужое поражение – займись своим делом. Созидай!
Ее правая рука невольно поднялась, и пальцы собрались в крепкий кулак, которым она какую-то секунду качала, словно утверждая свою созидательность. Мне казалось, невозможно найти в мире более прекрасной руки!
– Всегда выполняй соглашения. Или не соглашайся. Договорились – сделай. Тогда с тобой захотят иметь дело и впредь. Да и сам получишь всё, на что договаривался.
Выбирая работу, думай не только о деньгах, но и о всех прочих приобретаемых там возможностях: информация, связи, опыт, умения, репутация, атмосфера… Иногда работа не столько выгодна, сколько перспективна, а иногда ты за свою работу получаешь только деньги.
Юля опустила руку и открыла глаза. Мне казалось, невозможно найти в мире более выразительных глаз!
– Перспектива важнее! – тихо произнесла она и снова прикрыла веки. Заботься о собственном здоровье, думай, что кладёшь и заливаешь себе в рот. Как со всем этим справляется организм? Какой ценой? К чему это приведёт через десять лет? Прекращай есть яды – питайся правильно! Сок лучше колы, фрукт лучше шоколадки, овощи легче мяса. Очевидно!
Она стояла у самой новогодней елки, на игрушечных блестящих шарах которой, играли блики от единственной свечи. Было так тихо, что слышно было, как стекает плавящийся воск.
– Учись на ошибках. Замечай их. Спрашивай обратную связь. Тогда ошибок будет меньше, а результатов – больше.
Я ждал, что она, говоря об обратной связи, утонет в примерах, но Юля не собиралась тонуть. Она перешла на молодость.
– Старость, – сказала она, – это когда уверенность в собственной правоте важнее результата. Будь молодым! Меняйся к лучшему!
Она расправила свои хрупкие, не всегда податливые плечи, придав всему телу еще большую обворожительность. Теперь она смотрела мне прямо в глаза, и я принял этот ее удар на себя. – Производи нужное первое впечатление. Создавай себе репутацию. Всё это будет работать на тебя годами, ведь людское мнение столь инерционно.
Тут я был на ее стороне. Удивительно, но и Жора, и Юра не перебивали ее. Хотя Стае и порывался вставить словцо, но Шут держал его за рукав.
– Окружи себя успешными людьми. Окружи себя любящими людьми.
Об этом можно было бы и не вспоминать: любовь у нас была на первом месте. Что же касается успеха, то мы всегда были на его вершине. Мелких неудач мы просто не замечали. Что дальше?
– Общайся с теми, кто тебе нравится, и на кого тебе хочется походить. Создай себе среду, которая тебе поможет. Поддержит. Направит. Покажет верный пример. Не водись с тем, кто будет тебе мешать развиваться и тянуть не туда.
Ее «не водись» меня обескуражило: никто ни с кем, кто куда-то там не туда тянет, и не водится! Вопрос заключался в том, что, по мнению Юли, нужно тщательно отсеивать зерна от плевел и иметь мужество эти отбросы тут же захоронить.
– Не ври! Иначе придётся запоминать всё, что и кому сказал – тратить лишние ресурсы. Плюс враньё – мина замедленного действия под отношениями с этим человеком. Или организацией. Честность перспективнее.
Еще бы! Я всегда знал, что ее сердце всегда питалось честью и правдой. Это правило жило у нее в крови. И даже самая малая толика неправды приводила ее в замешательство. Если не в негодование!
– Доделывай начатое. Только после достижения результата ты сможешь вернуть то, что ты в него вложил. Иначе… И вложения зависают, и сожаление подступает, и вера в себя уменьшается. Лучше доделай. Хотя бы до отрицательного, но конечного результата.
Это был хороший призыв, хотя в нем не было никакой надобности.
– Не мусоль проблемы, не тереби старые раны – думай конструктивно. О будущих результатах, о необходимых средствах, о путях достижения, об открывающихся возможностях. Позитивные мысли создают нужный настрой. – Негативные – медленно убивают. Думай конструктивно!
Если бы не нити прошлого, конструктивные мысли давно бы уже выстроили нашу Пирамиду. Но не хватает ни ножниц, ни топоров, чтобы отсечь все то, что еще удерживает нас в прошлом.
– Расширяй зону комфорта. Осваивай новое. Учись! Нарабатывай навыки. Исследуй неизведанное! Тогда ты сможешь чувствовать себя уверенно в самых разных обстоятельствах…
«Учись!», «Исследуй неизведанное!»… Прекрасно!.. Прекрасно!.. Юля, переминаясь с ноги на ногу, с закрытыми все еще глазами и чуть покачиваясь, говорила все тише и тише. Мы слушали. Кто-то попытался ее остановить, но она не дала себя прервать.
– Выбери стратегию расширения! Потому что иначе придётся поступаться даже тем, что уже есть, а навык развития окажется утрачен…
Она снова открыла глаза и затихла. Затем:
– И вот еще что: не пытайтесь мстить. Живите будущим, а не прошлым. А кто жаждет мстить, пусть готовит себе могилу.
Она слово в слово повторила эту китайскую мудрость, медленно обвела всех нас ласковым взглядом, улыбнулась и добавила:
– Будьте счастливы и прекрасны! Искренне Ваша, Юлия…
Слово «Ваша» она произнесла с большой буквы. Мы все это почувствовали. Тишина была такая, что слышно было, как плавится воск свечи. Наш кофе оставался нетронутым. У меня до сих пор звучит в ушах та интонация, с которой Юля проповедовала нам свои пролегомены.
– Какая мощная экспрессия генов, – прошептал мне на ухо Жора, – экспрессия с импрессией! А?!. И какой пленэр!..
Как тот бедуин у Экзюпери, чтобы сделать хоть крохотный глоток, собирал по капельке в предрассветной пустыне с растений росу, так и Юля, чтобы утолить жажду человечества в справедливости, так и Юля собирала по капельке росу знаний о совершенстве… Чтобы потом обрушиться водами Ниагарского водопада на ветхую плотину неверия и скептицизма.
– Мне кажется, – говорит Лена, – что твоя Юлия…
– Что?!.
– Да нет… Ничего.
Глава 5
Я тоже был восхищен и горд!
– И вот еще что, – сказала Юля, немного повременив, – у каждого гена есть своя Пирамида. Да-да. Подумайте и над этим…
Я сидел на подлокотнике кресла и слушал. Мне достаточно было видеть ее исполненное нежной прелести раскрасневшееся лицо, прекрасные горевшие огоньком абсолютной уверенности даже в свете свечи чуть прищуренные черные глаза, ее живые призывные полные губы, так победоносно аргументировавшие в пользу нашей Пирамиды!.. Очертания ее обольстительной груди, стесненной настойчивыми и неуступчивыми объятиями тонкой шерсти черного свитера, уводили мои мысли далеко от тех постулатов, которые только что провозгласила Юля, и я даже прикрыл глаза, чтобы получше рассмотреть те кущи, где мои мысли могли бы спрятаться и потом затеряться. Мне казалось, невозможно было найти более прекрасную грудь, более изящную шею…
И тут дали яркий свет, который просто убил пламя свечи. Но даже при таком ярком свете египетские пирамиды просто меркли перед величием того, о чем нам только что поведала Юлия – перед величием нашей Пирамиды. Излив нам все свое красноречие, Юля еще какое-то время стояла молча, чтобы мы могли наслаждаться не только ее словами, ни и безукоризненно исполненными линиями ее смелого тела.
Господи, а как ослепительна ее кожа!
Обладая безупречным вкусом и чувством прекрасного, Юля не могла не завершить свое новогоднее поздравление милой улыбкой.
Тишина стояла такая, что слышно было, как наш кофе теряет тепло. Что же касается меня, то я прекрасно исполнял роль первого ученика: слушал и молчал, давая волю лишь неуемному воображению.
Улыбнувшись, Юля окинула нас беглым взглядом, и произнесла только одно слово:
– Все!..
Никто не осмелился нарушить воцарившуюся тишину. И только через минуту грохнул вал аплодисментов.
Читать бесплатно другие книги:
