Четвертая экспедиция (сборник) Ампилов Юрий

– Я водки не пью, мне бы винца, – ответила она.

– Да где ж мы его здесь возьмем. Ты скажи еще, шампанского хочешь.

– Хочу, конечно. С такими парнями с шампанским посидеть приятно было бы.

– Ну, это да. Мы, конечно, пацаны хоть куда. Но шампанского здесь нет. Так что пей, не капризничай.

– Мальчики, вы мне очень понравились. Может быть, завтра прихватите шампанского и заедете за мной на полигон вечерком, – продолжала хитрить она. – Я еще и подружку прихвачу.

– То будет завтра. Может, и заедем, – сказал Каланча, – а сейчас давай, как договорились, да побыстрее, времени у нас нет.

Саша поняла, что препираться дальше бесполезно. Пригубила стакан и сделала глоток. Жгучий напиток с непривычки обжег горло. Она поперхнулась и закашлялась.

– Вот интеллигенция хренова, – возмутился Каланча, – водки пить не умеют.

При этом он сам хлебнул из бутылки и передал ее чернявому. Тот тоже сделал пару глотков, и решительно встал.

– Давай, допивай да раздевайся, – сказал он Саше. – Лирика кончилась.

И она поняла, что больше тянуть время не сможет. Но раздеваться она и не собиралась. Оставалось только довериться судьбе и ждать дальше своей участи. За прошедшее время, если бы Димка дозвонился, машина с полигона была бы уже здесь. Тут езды-то пять минут с хорошей скоростью.

Саша сидела, не шелохнувшись, и молчала.

– Слушай, Каланча, – произнес чернявый, – да она нас просто разводила.

– Вот, сука. Давай ее оттрахаем по полной и прикончим здесь. Оставлять нельзя, она нас хорошо запомнила, и мы никуда потом не скроемся. Найдут.

– Ты прав, приступай, да побыстрей. Нет, погоди, давай я первый, я уже передохнул маленько, а ты держи ее.

– Ты у нас старшой, так и быть, начинай.

Они начали ее раздевать вдвоем. Но Саша сопротивлялась и в один момент так умудрилась лягнуть кого-то из них ногой в пах, что тот взвыл и отлетел в сторону. Оказалось, это был чернявый.

– Вот, зараза, – крикнул он, подлетел к ней и с размаху ударил сбоку, попав в ухо.

В голове у Саши все зазвенело, а в глазах пошли круги. Она потеряла сознание. Но через миг она очнулась и поняла, что по-прежнему лежит на траве. Она слышала их разговор, но решила не показывать, что пришла в себя.

– Слушай, да ты ее крепко ударил, она совсем вырубилась.

– Ну и хрен с ней. Зато теперь разденем без проблем. Давай, шевелись скорее.

– Слушай, Фазан, надо линять отсюда по быстрому, а то этот хлюст точно вот-вот кого-нибудь приведет. Уже времени много прошло.

– И что же такую телку здесь оставим? – досадливо спросил чернявый.

– Ну, хорошо, давай ее в машину затащим и переедем куда-нибудь, где нас не найдут.

– Дело говоришь, Каланча. Потащили.

Они вдвоем подняли ее и, ругаясь и спотыкаясь, понесли через кустарники наверх к дороге, где на обочине стоял их раздолбанный джип. Расстояние было метров пятьдесят – столько успела пробежать Саша, пока ее не догнал чернявый. Ей было больно, потому что они едва не выворачивали ей руки и ноги, но она терпела, стиснув зубы и продолжая имитировать потерю сознания от полученного удара.

– Тяжелая, зараза, – ворчал чернявый, запыхавшись.

Тут Саша краем уха услышала шум автомобиля, который ехал со стороны Прохладного. «Может наши?» – с робкой надеждой подумала она. И, действительно, судя по шуму, при приближении автомобиль стал притормаживать.

– Все, бросай ее, текаем, – быстро проговорил чернявый.

Они тут же расцепили свои руки, и Саша упала на землю, добавив себе пару синяков и царапин и едва не вскрикнув при этом от боли. Она лишь услышала звук их убегающих шагов и попыталась сесть.

Меж тем машина-легковушка остановилась, и послышался шум голосов, среди которых она узнала голос начальника практики профессора Никитина:

– Смотрите, их машина еще здесь, значит они рядом.

– Да, они здесь, идите сюда, – послышался голос Димки, появившегося откуда-то сбоку.

Так значит, он действительно дозвонился до них по мобильнику, и все это время находился неподалеку. Почему же он никак не защитил меня, когда они надо мной издевались? Трусил? За себя боялся?

И вдруг она услышала знакомый и почти родной голос, который ее позвал:

– Саша-а!

Господи, да это же Мишка. Слава богу, они взяли его с собой. Да, а кого же еще брать на выручку, если не старосту их студенческой группы?

Она попыталась тут же отозваться, но вдруг обнаружила, что вместо своего громкого и звонкого голоса у нее вырвался едва слышный сипящий хрип:

– Мишаня, я здесь.

«Это что, я от страха голос что ли потеряла? – удивилась Саша». Все пятеро мужчин ринулись к ней.

– Саша, Сашуля, слава богу, ты жива, – услышала она Мишкины слова и почувствовала на лбу его дружеский поцелуй. – Как ты, Сашуля?

– Да нормально все, Мишань. Вы как раз успели.

Мишка крепко обнял ее и едва не заплакал, хотя парень он был армейский и крепкий.

– Больше без меня никуда не ногой. Поняла?

– Да, Миш, прости меня дуру, пожалуйста. Я поняла.

В этот момент они услышали визг колес джипа, резко рванувшего с места. Видать эти двое, воспользовавшись тем, что все мужчины подошли к Саше, тайком вышли из темноты, сели в свою колымагу и ретировались.

– Вот, черт, упустили, – сказал кто-то из прибывших.

– Ничего, никуда они не денутся, – произнес профессор Никитин, – дорога от Ново-Павловки до обсерватории тупиковая, и здесь всего три села. А при выезде на трассу милиция пост должна выставить. Мы их уже известили. Надо только номера машины быстро сообщить.

Через несколько минут они уже были на полигоне, и Сашу сразу отвели в медпункт. Ею занималась разбуженная медсестра Ирина Николаевна, а Мишка остался ждать ее на улице, где властвовала южная крымская ночь.

– Ну, Сашенька, синяков и ссадин у тебя хватает, а так, слава богу, ничего страшного, – сказала медсестра. – Только бы сотрясения мозга не было. Как ты себя чувствуешь?

– Да вроде бы ничего, – ответила Саша.

– Давай побудь пару дней у меня в изоляторе, дорогая. Здесь тихо и спокойно.

– Нет, Ирина Николаевна, прошу Вас, не надо. Что я утром скажу девчонкам? И так лишних разговоров не оберешься. Я лучше к себе в домик пойду.

– Саша, я настаиваю, у тебя может быть сотрясение.

– Ирина Николаевна, пожалуйста, очень Вас прошу.

– Ну, хорошо, утром как проснешься, сразу ко мне. В маршрут не ходить категорически. Завтра обязательно доктору покажемся. А сейчас давай тебе укол успокоительного сделаю.

– Не надо, – жалобно попросила Саша.

– Не спорь, надо, иначе оставлю здесь.

– Хорошо, согласна.

Саша вышла из медпункта, и Мишка тут же спросил:

– Ну как?

– Да все нормально, укололи только.

Они подошли к ее домику, где мирно спали девчонки. Саша только сейчас поняла, какой ураган чувств пронесся в Мишкиной душе. Ведь он все это время любил ее, а сегодня все его сомнения на счет ее романа с Димкой рассеялись. Он должен был испытывать ревность и одновременно досаду и обиду на нее. Виду Мишка не показывал, но выражение его лица говорило само за себя. Саша взяла его за руку и сказала:

– Спасибо тебе за все, Миш. И прости меня, ладно?

Он ласково посмотрел на нее, помолчал немного и произнес:

– Сашенька, пожалуйста, не ходи больше никуда без меня, хорошо?

Она преданно взглянула на него еще раз, помолчала и сказала:

– Миш, ты очень хороший. Но я же взрослая девочка, а не ребенок. Но я обещаю, что больше не будет никаких приключений. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Сашуль. Помни, я всегда рядом.

Ласковое крымское солнце слегка позолотило вершину Сель-Бухры. Природа, отдохнувшая в ночной прохладе от июльской жары, готовилась встретить новый летний день. Полевые цветы, тут и там разбежавшиеся по склону, медленно раскрывали свои лепестки после ночного сна, умываясь капельками утренней росы... Все было точно так же, как и две недели назад. А Саше казалось, будто за эти дни прошла целая жизнь. Не было и того сладкого предутреннего сна, потому что она проснулась задолго до подъема и лежала с открытыми глазами. Да и не спала она вовсе, просто было тяжелое забытье под воздействием снотворного укола. Голова гудела. Все девчонки вокруг мирно спали. А Саша думала о том, что случилось с ней за эти несколько дней и как ей жить дальше. О том, что больше нет любви, она сильно не переживала. Наоборот, ей было даже стыдно за себя, что она приняла за любовь свое физическое влечение в ответ на ухаживания «самца», оказавшегося на поверку эгоистом и трусом. Страшная душевная рана не давала покоя. И ей сейчас было очень плохо. Жить совсем не хотелось. А зачем? Внутри была полная пустота.

И вдруг среди этой тишины зазвучал марш «Прощание славянки», прервав ее невеселые мысли. И Саша совсем неожиданно подумала о другом – об этой песне, впервые пытаясь вслушаться в ее слова. Ведь больше 100 лет назад под нее на русско-японскую войну девушки провожали своих парней, дети отцов, а жены мужей. Потом другие поколения под эти же звуки отправляли на ратный бой своих мужчин в Первую мировую и Великую Отечественную. И наверняка среди этих людей были ее далекие прародители, которых она никогда не видела. Их давно нет в живых, но Саша именно сейчас слышит этот марш, который со слезами и болью расставания слушали они. Он будто связал их далекие друг от друга поколения и заставил вернуться к жизни.

Но как же коротка эта жизнь! Она вспомнила о тех же ощущениях мысленной связи с давно ушедшими людьми, когда была на Чуфут-Кале. Ведь на фоне вечности, к которой Саша прикоснулась через эту романтическую науку – геологию, ее жизнь короче мига. А все геологи дружат с вечностью по сути своей профессии. И свой краткий миг, отпущенный судьбой, обязательно надо прожить по-человечески. Как говорил классик: «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Иначе, зачем было появляться на этом свете, который давно существовал до тебя и будет существовать после тебя? Но как же построить свою жизнь, в которой так много сложных ситуаций и испытаний, и что нужно для того, чтобы преодолеть их?

Ответов Саша не знала. Но она решила, что для начала надо больше слушать свой разум, а не доверяться безоглядно чувствам и эмоциям. И с мужчинами следует вести себя крайне осторожно. Большинство из них просто опасно. У них совсем другая логика, которую понять до конца не суждено. Однако умная женщина всегда должна найти выход из трудного положения и ключ к пониманию сложных жизненных проблем, чтобы научиться разрешать их. И Саша должна стать такой. А пока надо набираться этого ума и рассчитывать только на себя. Да еще у нее есть друг Мишка, на которого можно положиться и который ее не предаст. В общем, надо жить дальше, какой бы безысходной и безрадостной ни казалась нынешняя ситуация.

...Это была уже не та беззаботная и веселая девчонка, а совсем другая и совсем взрослая Саша...

– Надька, Ленка, подъем! – крикнула она, расталкивая девчонок. – Хватит дрыхнуть, солнце уже высоко. Нас ждут великие дела.

– Саш, ты чего? Взбрендила? – спросила Ленка, мгновенно раскрыв свои заспанные глаза после таких слов, от которых сон тут же, как рукой сняло.

– Пожалуй, да, – ответила Саша серьезно, – но шанс на излечение, надеюсь, остался...

Взрослая жизнь начиналась совсем непросто...

Славкины рассказы

Есть у меня старый друг Славка Бочкарь. Дружим мы еще с детства, унаследовав дружбу наших родителей. Наши мамы работали вместе, и мы семьями отмечали все праздники, к которым часто присоединялись и другие соседи и знакомые. Со Славкой мы ходили в одну группу детского сада, а потом и в школу; вместе росли и помаленьку хулиганили, как и положено провинциальным пацанам. Было это в маленьком районном городке Щигры, что в глубинке Курской области. Потом незадолго до окончания школы наши пути разошлись вслед за переездом родителей по разным городам. Но, несмотря на это, мы как-то держали в поле зрения друг друга, хотя не виделись годами. А в последнее время, хоть и живем в разных городах, стали время от времени встречаться. То он заглянет в столицу, то я по пути на ежегодную конференцию «Геомодель», проводимую в сентябре в Геленджике, сделаю незапланированную остановку в Краснодаре специально для того, чтобы лишний раз посидеть со Славкой за чашкой чая. Как-то разговорившись, мы в очередной раз вспоминали то лихолетье 90-х, когда в один миг пришла в упадок вся наша промышленность, причем во всех отраслях разом. По большому счету она не поднялась до сих пор, несмотря на бравые телевизионные репортажи со «строек капитализма». Правда, в период очередного кризиса и эти бравады затихли, сменившись уверениями руководства страны, что у других еще хуже, что, впрочем, далеко не так.

– Юрец, – обратился ко мне Славка, – раз ты взялся за перо, тебе неплохо было бы написать нечто вроде романа о том, как мы, жившие раньше в одной стране, теперь оказались в совершенно другой и прорисовать характеры и метаморфозы в жизни простых людей в этот период.

– Слав, да ты что, – ответил я, – у нас работы каждый день невпроворот. Жить по-человечески не успеваешь и даже отоспаться по выходным, одна работа да работа.

– Но ты же эти заметки да рассказы пишешь, – резонно ответил он, – так лучше бы за серьезное дело взялся.

– Слава, у меня такой способ отдыха. Когда я пишу что-то не очень обязывающее, моя нервная система отдыхает от ежедневного напряжения. А если я вместо этого буду смотреть «ящик», как многие, то напрягусь еще больше от той бестолковщины, которая там идет. Для меня изложить что-то на бумаге равносильно тому, как для другого к батюшке на исповедь сходить. После этого временно чувствуешь душевное облегчение.

– Но кто-то же должен правдиво написать об этом времени, – ответил Слава. – Ведь ничего путного мне пока об этом не попадалось.

– Для таких вещей есть профессиональные писатели, которые этим себе на хлеб зарабатывают, – был мой следующий аргумент.

– Да, но они все изобразят со своей колокольни. И вряд ли литератор сможет показать это время таким, каким его видели и чувствовали такие «технари», как мы с тобой. А разве сможет даже хороший писака перевоплотиться в работяг на промысле, которые изо дня в день добывали нефть и газ, за счет чего кормилась вся страна?

Разве он мог видеть изнутри, что происходило в такой компании, как «Газпром», который был становым хребтом России в те годы?

– Слав, мне это не по зубам. Это все слишком серьезно, чтобы заниматься такой проблемой на любительском уровне в качестве хобби.

– Но ты все же подумай, – настоятельно повторил он.

– Ладно, если до пенсии доживу, подумаю над твоим предложением, – отшутился я. – Но тогда ты будешь у меня одним из главных героев, который, работая в тундре с газовиками, вытащил страну из «болота».

– Считай, что договорились, – ответил Славка.

– Тогда расскажи мне несколько историй о своих промысловых буднях – я хотя бы сделаю какие-то наброски. А то ведь потом забуду все.

– Ну давай, пиши, писатель, – ответил он...

Вряд ли когда-нибудь дело дойдет до романа, на который толкает меня мой старый друг, но несколько Славкиных историй заслуживают того, чтобы их рассказать Вам, дорогой читатель. Но сначала несколько слов о самом герое – Вячеславе Федоровиче Бочкаре.

Славка в школе был прекрасным математиком, пожалуй, даже первым в нашей параллели из четырех классов. А отец его, дядя Федя, как мы его тогда звали, был талантливым инженером-самородком. Потом, окончив заочно ВЗПИ, он возглавил Специальное конструкторское бюро при Щигровском заводе геологоразведочного оборудования. Но даже не это главное. У дяди Феди был старенький «Москвич-401», наверное, в то время единственный личный автомобиль на весь наш городок. На нем мы очень часто выезжали в лес по грибы. Недавно мне попалась старая фотография, на которой нас в лесу было 11 человек. Из них, правда, шестеро были детьми. Каким-то образом этот «Москвич» доставлял в лес такую ораву за один раз. Конечно, все сидели друг у друга на коленях, а ноги и руки чуть ли не из окон торчали. И этот автомобиль с завидной регулярностью после очередного происшествия на тогдашнем бездорожье многократно оказывался в полностью разобранном виде у дяди Феди в гараже. А потом снова как новенький колесил по окрестным грунтовым дорогам. Асфальтовых, считай, тогда и не было вовсе. Так что Славка, можно сказать, вырос среди этих «железяк» и был просто обречен на то, чтобы стать инженером. Он и стал им, да еще каким: настоящим и талантливым, унаследовав способности и смекалку своего отца, дяди Феди. Однажды, оказавшись на конференции в Ухте в 1985 году, я на одной из главных площадей перед горкомом партии увидел его портрет с надписью «Лучший рационализатор Коми АССР». Тогда нам с ним еще не было и 30 лет.

Славка, отработав после «политеха» на севере 15 лет на газовом промысле, переехал в Краснодар, где построил себе великолепный трехэтажный дом и вместе с женой Аней воспитывает трех дочерей: Настю, Олю и Женю. С момента возвращения его на Большую землю и возобновились наши личные встречи.

А теперь несколько историй от настоящего российского инженера Славки Бочкаря.

Губернаторский холод

Многие сравнивают первую половину 90-х годов с послевоенной разрухой. Пожалуй, сравнение никудышнее. После войны народ-победитель жил надеждами на скорое счастье и благополучие и трудился не покладая рук. А в девяностых миллионы благополучных ранее семей вмиг стали нищими, потеряв работу и доход, особенно в малых городах, где остановившееся единственное предприятие сразу делало безработным весь город. И такая беспросветная перспектива явно не лучшим образом отражалась на настроении и душевном спокойствии людей. Сходство только одно: фабрики и заводы лежали в руинах. Но после войны это было результатом бомбежек и эвакуации всей промышленности за Урал, а в девяностые – результатом недальновидной и бесчестной приватизации, после которой заводы достались «на халяву» нечистым на руку дельцам. Эти ушлые ребята были не в состоянии наладить и перепрофилировать производство под новые условия – их куриных мозгов все равно не хватило бы. Да и не собирались они этого делать. Главная их задача – «хапнуть» и «свалить». Другими словами, приватизировать почти «задарма» успешное в прошлом предприятие, пользуясь близостью к сильным мира сего, продать на металлолом станки и оборудование, а в одном-двух освободившихся цехах устроить склады под импортный товар. Остальное же попытаться перепродать дальше. Так и стояли по всей стране пустые цеха с выбитыми стеклами, по которым гулял ветер. Не обошла сия доля и относительно благополучный ранее европейский Север России.

– Тогда мне запомнился автовокзал в Усинске, – продолжал Славка. – Однажды в середине 90-х мы были там по делам и просто ужаснулись увиденному. Ведь Усинск еще в советское время создавался как центр нефтяной промышленности Коми АССР и узловой транспортный центр нефтяников и газовиков. Предполагалось, что отсюда во все концы республики будут отправляться вахтовые автобусы, машины и вездеходы. Здесь, на автовокзале, было оборудовано больше сотни посадочных площадок. А теперь нашему взору предстало огромное и частично недостроенное здание с зияющими окнами и выбитыми дверьми. Заглянув внутрь, увидели горы мусора: битые и пластиковые бутылки, изгаженные стены, пол – и абсолютно ни одной живой души. На улице порывы сильного ветра поднимали с земли рваные полиэтиленовые пакеты и обрывки газет, которые долго потом летали и кружились. Было какое-то ощущение нереальности, ощущение, что находишься в мертвом городе. Наверное, так выглядело бы это место после ядерной войны, когда разрушения произошли где-то неподалеку, а здесь все вымерло от радиации. Однако, увидев два ларька с продавцами на краю тротуара, мы поняли, что ядерной войны, слава богу, не было. Страна со своими новыми полководцами потерпела сокрушительное поражение безо всяких военных действий.

– Да, похожую картину, я наблюдал в провинции в большинстве малых городов, – согласился я. – Однако давай поближе к нашим газовикам.

–Я к этому и веду, – ответил Славка. – Просто таким сравнением ты погрузишь читателя мысленно в обстановку тех лет, и он более живо представит наш быт и нашу работу в то время.

– Наверное, читатель уже вполне проникся и сидит в ужасе с книжкой, поеживаясь от холода. Давай расскажем для него несколько интересных историй.

– Да, да. И начнем именно с холода, – поддержал Славка.

В те времена многие сомнительные люди всякими правдами и неправдами получали власть, чтобы использовать ее для личного обогащения. Да и сейчас ситуация вряд ли лучше. Губернатором округа был тогда небезызвестный Василий Дутов, который спустя несколько лет скрывался по разным городам и странам. Говорят, недавно снова открыто стал появляться на людях.

Так вот, он тогда рассуждал наподобие Мао Цзэ Дуна. Великий Кормчий в свое время пытался повысить производство чугуна и стали в Китае, насаждая кустарные плавильные печи в каждом дворе. Понятно, что ничего путного из этого не получилось. Дутов же рассчитывал, что таким примерно способом можно самим в округе полностью распоряжаться нефтью и газом в недрах, не оглядываясь на федеральные власти и на такие компании как ГАЗПРОМ. Он собирался «наклонить» ГАЗПРОМ и получить его хозяйство в округе в свое распоряжение, потому что в отличие от нефти, с которой гораздо легче организовать неучтенный сбыт, с газом без магистрального трубопровода делать нечего. А кризис неплатежей в то время достиг своего пика. Денег у компаний не было, и все хозяйственные отношения строились на основе натурального товарообмена, т.е. «бартера». Не было живых денег и у ГАЗПРОМа, поскольку ему за газ не платила почти вся страна, благодаря чему, собственно, и выжила. И только за счет экспорта компания получала какие-то деньги. Однако и значительную часть этих доходов государство, латающее бесконечные бюджетные дыры, умудрялось изымать в различных формах, в том числе заставляя оплачивать бесконечные демократические выборы. Как бы то ни было, ГАЗПРОМ в те годы рассчитывался с подрядчиками и поставщиками продукции, в основном, не живыми деньгами, а векселями. Вексель – это ценная бумага, представляющая по смыслу фактически долговую расписку от компании, где указан крайний срок погашения долга. Большинство принимало их в качестве оплаты, потому что векселя ГАЗПРОМа считались самыми надежными. Вероятно, Дутов, пользовался этой мутной ситуацией для того, чтобы вести свою собственную игру с газовой монополией.

Однажды по служебным делам наша группа оказалась в командировке в Нарьян-Маре – столице Ненецкого округа, где главным барином как раз и был Дутов. В середине декабря к темноте полярной ночи все уже понемногу привыкли, хотя без солнышка было грустно. Правда, иногда прекрасные разноцветные сполохи северных сияний в полнеба разнообразили звездное небо, но душевного тепла это не приносило. Скорее, наоборот, от этой космической вакханалии ощущение холода только усиливалось. А морозы и без того стояли знатные, что, впрочем, для этого времени года здесь было обычным. Хотелось скорее домой в Вуктыл, где морозы были ненамного меньше, зато домашний семейный уют позволял на время забыть о холоде полярной ночи.

Наконец, все дела в Нарьян-Маре были сделаны, и мы всей командой из шести человек прибыли в аэропорт. Аэропортом этот небольшой сарайчик можно было назвать с большой натяжкой, тем более, что большую часть времени он был закрыт. Рейсовые самолеты были редки – у народа не было денег на билеты. Так что летали, в основном, вахтовые рейсы нефтяников и газовиков. Вот и наша газпромовская винтокрылая машина смирно ожидала нас в ночном холоде. Стоял двадцатиградусный мороз. Мы загрузились в вертолет и надеялись, что уже через несколько часов будем дома. Однако время шло, а двигатель никто не запускал.

– В чем дело? – поинтересовались мы у пилота. – Вроде небо ясное, погода летная.

– Топливо на нуле, – ответил наш пилот, мужчина средних лет с начинающими седеть висками.

– А что, у них заправлять нечем?

– Да нет, топливо у них есть, но просят наличкой расплатиться за заправку.

– Как это? – опешили мы. – Это ж не автомобиль, там бы мы на бак наскребли, а здесь, даже если и захотим, не наберем и близко. У нас же договор с ними, и до сих пор по взаимозачетам заправляли.

– Да это, похоже, Дутов с местным ГАЗПРОМОМ таким способом разбирается и хочет какие-то активы прикарманить.

– А мы-то тут причем?

– Мы своего рода заложники.

– Вот это влипли.

Меж тем в вертолете было почти так же холодно, как и на улице. Отключили даже свет, чтобы не разряжать аккумулятор, который надо было экономить для запуска двигателя на таком морозе.

Вот так и сидели в темноте и жутком холоде вшестером, надышав в салон немного теплого воздуха из своих легких. Но это помогало мало. Сначала пытались разговаривать и шутить, чтобы отвлечься, но вскоре стало не до этого. Каждый сидел, нахохлившись, словно воробей, и замотав шарфом голову вместе с шапкой, а женщины, которых с нами было двое, припасенными шерстяными платками.

Прошел час. Пальцы на ногах уже не ощущались, и мороз пробирался и под тулуп, и под свитер. Несмотря ни на какие растирания пальцев, топтание на месте и разные упражнения, теплее не становилось. У меня с собой был термос с горячим чаем, но я решил, что время для «вечернего чая» еще не настало. Мало ли что нас ждет впереди?

Прошел еще час. Уже не было слов, чтобы описать наше состояние. Не ощущались теперь уже и пальцы на руках. Было непонятно, как лучше сохранить последнее тепло в окончательно замерзающем теле. Очень хотелось даже не глотнуть чайку, а просто открыть горячий термос и хотя бы подышать над ним.

– Вячеслав Федорович, – обратилась ко мне плановичка Вера, – мы, наверное, так совсем пропадем. Надо что-то делать.

– Вера, мне слышно через переборку, что пилот все время по рации ведет переговоры на эту тему. Начальство в курсе. Нам остается ждать или писать завещание, – пытался я пошутить, но шутка была совсем некстати. Меня так и подмывало достать термос и плеснуть чайку хотя бы женщинам. Я с трудом, но все же удержался от этого. Все же признаки жизни мы еще подаем.

Через три часа стало понятно, что действительно замерзаем по-серьезному и еще чего-то ждать опасно для жизни. Надо было как-то вернуться в город и попытаться где-то погреться. Мысль была только о термосе. Ни о чем другом не было сил и желания думать. И в этот момент, о чудо, к нам, наконец, подогнали заправщик. Видать, перспектива получить шесть замороженных трупов и потом отвечать за них местных дельцов не устраивала. Но я все равно ждал последнего момента для полной определенности. И как только услышал, что пилот включил стартер и винт начал делать первые обороты, достал свой маленький термос. Налил в крышку от него уже совсем не горячего, но еще теплого чая и первой передал ее Вере, поскольку она держалась из последних сил. Вера сняла перчатки и взяла ее в руки, но пить не стала. Ее абсолютно замерзшие пальцы едва удерживали этот уже едва теплый сосуд. Потом она передала его своей подруге Лене. Та тоже только подержала крышку в руках и передала дальше. Так, совершив полный круг, она вернулась ко мне. И только потом мы пустили ее вновь по кругу, отхлебывая каждый по глотку. На всю жизнь запомнилась эта маленькая теплая чашка в руках, отогревающая совсем замерзшие пальцы и души. И глоток обычного чая был словно глоток счастья...

Вертолетчики

В Большеземельской тундре, занимающей большую часть республики Коми и Ненецкого округа, вертолет является привычным видом транспорта наряду с вездеходами и автомобилями повышенной проходимости. Для обычного человека покажется странным, но на серьезных автомобилях по тундре можно неплохо проехать лишь зимой по временным трактам, когда после морозов встанут многочисленные болота. А летом на машинах ездить можно разве что по городам и поселкам, да возле них, поскольку на всю остальную огромную территорию имеется лишь «полторы» дороги. А при необходимости оперативно перебраться с одного промысла на другой, между которыми нет никаких дорог, замены вертолету просто не существует. Хотя, слов нет, это самый дорогой из всех известных способов перемещения, придуманных человечеством.

Но не только в связи с банальными рабочими перелетами вспоминаются эти случаи. Зачастую обратные порожние рейсы из каких-либо точек совсем не были порожними. Более того, они были запредельно перегруженными.

Однажды мы доставили на Василковское месторождение, что близ Нарьян-Мара, вертолетом Ми-2 необходимые срочные материалы и детали для неожиданно вышедшего из строя оборудования. Обратно в Вуктыл должны были возвращаться порожняком. Когда мы уже сели в Василково, знакомый пилот Николай Гаврилович, с которым не раз приходилось летать раньше, обратился ко мне:

– Федорыч, подождешь лишних с полчасика на обратный путь? Надо небольшой груз ребятам перед отпуском доставить. Очень просили.

– О чем разговор, – ответил я, ничего не подозревая. – Мне как раз это на руку. Надо еще с мастером кое-какие вопросы порешать.

– Ну и отлично, – ответил Николай Гаврилович.

Я сам не заметил, как пролетело время, и явился на посадку еще на полчаса позже, чем условились. Однако, как выяснилось, я совсем не опоздал. Какие-то мужики под руководством Николая вдвоем заносили мешки в салон вертолета.

– Гаврилыч, что еще не летим? – поинтересовался я.

– Все, Федорыч, заканчиваем. Сейчас последние пару мешков приладим, и готово.

Я подошел к вертолету, от которого сразу пахнуло густым запахом рыбы: и соленой, и копченой, и свежей.

– Федорыч, извини, но будет небольшой перегруз, – тут же, немного смутившись, произнес Гаврилыч. – Мои вуктыльские ребята на большую землю в отпуск собрались. Надо же им гостинца с собой прихватить. Да и твоим архаровцам тоже ведь рыбки надо.

– Рыбка – это хорошо, – ответил я, – но здесь ее почти под самый потолок. Взлетишь ли ты с таким грузом?

– Да, Федорыч, взлетим, конечно, нам не впервой.

– Что-то мне сомнительно.

– Да все нормально, Федорыч. С места вверх, конечно, тяжеловато. Но посмотри: здесь по диагонали площадки есть почти 50 метров. Подразгонимся чуток навстречу ветерку и вперед до самого Вуктыла.

– Ну смотри, Гаврилыч, мне еще трех дочек надо вырастить, не хотелось бы потом свои кости по тундре собирать.

– Да брось, Федорыч, у меня самого двое пацанов растут. Никакого риска нет.

– Если бы много лет не знал тебя, Гаврилыч, ни за что не согласился бы.

– Ручаюсь, как за себя, Федорыч!

– Ну тогда полетели, – вынужден был я согласиться.

Я с трудом протиснулся в пропахший рыбой салон вертолета, где мне оставили лишь небольшой уголок. После того, как дверь захлопнули, запах рыбы стал просто невыносимым. Но перспектива порадовать своих ребят и домочадцев королевской рыбкой да навязчивые мысли о кружке пива с такой богатой закуской настроили на примирительный лад.

Меж тем двигатель уже вовсю ревел, вертолет трясся как припадочный, но стоял на месте. «Может, ну ее к дьяволу, пока не поздно, – пронеслось в голове, – а то действительно, не ровен час, брякнемся, и конец всему». Но мысль явно запоздала. Вертолет тронулся с места и тяжело поехал, разгоняясь гораздо медленнее, чем хотелось бы. Буквально через пару секунд эта коротенькая дорожка кончилась, обрываясь небольшим метровым уступом вниз к ровной болотистой тундре. Вертолет в первое мгновение провалился немного вниз, едва не нырнув в это болото, но потом медленно и грузно приподнялся над тундрой на два-три метра и пошел вперед. «Фу, пронесло, – с облегчением подумал я, – ни за что больше не соглашусь на такие трюки».

Так мы и летели на минимальной высоте до Харьяги, наблюдая за мелькающими буквально под ногами лужами да кочками. Подниматься выше с такой лишней массой было опасно. Более разреженный воздух вверху не удержал бы перегруженную машину, а любая карликовая березка под нами, оказавшаяся чуть выше обычной, непременно была бы последней на нашем рискованном пути, не говоря уже о какой-нибудь вышке или линии электропередач. И такой «экстрим» продолжался больше часа. И лишь ближе к Вуктылу, когда баки с горючим заметно пустели, можно было приподнять машину еще на несколько метров. Да и рельеф местности тут уже не позволял лететь на малой высоте.

Но прошло буквально две-три недели, и эти неприятные ощущения забылись. Потом пришлось еще несколько раз бывать в похожих ситуациях, однако такого перегруза в моем присутствии я больше не допускал.

Зато однажды был другой случай с тем же экстремалом – пилотом Николаем Гавриловичем.

В очередной раз мы летели с Василием Петровичем, заместителем начальника управления, из Нарьян-Мара домой в Вуктыл. Уже когда вылетали, были проблемы с погодой. По прогнозу Вуктыл закрывался из-за метели через два часа, а то и раньше. Но мы надеялись проскочить. Уж очень хотелось эту надвигающуюся ночную метель встретить в домашнем тепле и уюте. И, похоже, все складывалось удачно. Правда, вертолет все больше болтало под усиливающимися порывами ветра, а впереди в смотровое стекло в свете вертолетных прожекторов ничего не было видно кроме крупных снежинок, собиравшихся в сплошные снежные заряды. Но мы все же надеялись на то, что успеем прорваться до пика надвигающегося циклона, тем более, что оставалось не больше получаса. Но тут в эфире послышались слова, которые привели нас в уныние:

– Внимание всем бортам. Аэропорт Вуктыл закрыт ориентировочно до семи утра.

– Твою мать, – не сдержался Петрович, – думал, успеем. У меня ж сегодня у младшего пацана день рождения. Он просил: «Папка, приедь» – я пообещал. Ну что теперь делать?

– Да не расстраивайся, Петрович, – пытался я его успокоить, – все в наших краях бывает, а такие пустяки, как метель, так каждую неделю. Я тоже надеялся, что через часок дома поужинаю да к жене под бочок.

– Гаврилыч, куда теперь летим? – спросил пилота расстроенный и задумчивый Петрович, словно не слыша моих утешений.

– Да куда-куда, в Ухту, Петрович, куда же еще? – ответил Николай Гаврилович.

– Слушай, Гаврилыч, оттуда же почти 200 километров по зимнику в ночную метель трястись. Неизвестно, доберемся ли к утру, а мне домой сегодня ну очень надо.

– Петрович, а я-то что могу сделать?

– Слушай, Гаврилыч, идея есть.

– Что за идея?

– Отсюда же до Вуктыла рукой подать.

– Ну так что?

– Давай сядем на трассе у поста ГАИ, мы с Федоровичем там соскочим и я водителя вызову, а ты в Ухту полетишь.

– Да нельзя, Петрович, меня же уволят.

– Не бойся, Гаврилыч, никто не узнает, а с гаишниками я договорюсь, авось я не последний человек в Вуктыле.

И рисковый Николай Гаврилович согласился. Каково же было изумление редких водителей, когда в свете ночных фар при порывах снегопада они увидели на дороге вертолет, производивший посадку прямо на трассу.

Василий Петрович тут же вызвал своего водителя с машиной на пост ГАИ, и уже через час мы сидели в тепле домашнего уюта, вспоминая добрым словом нашего Гаврилыча. А за окном бушевала метель, которая не стихала еще сутки и, в конце концов, полностью занесла зимник, парализовав движение машин по всей трассе. Потом долго еще бульдозерами снег разгребали. И если бы не наш вертолетный ас Николай Гаврилович, мы бы домой еще нескоро попали.

Русская смекалка

Чем всегда отличался русский человек от иностранца, так это великолепной способностью приспосабливаться к изменчивой внешней среде во всех формах. Там сложившаяся система предполагает четкое разделение труда между всеми членами общества Например, какой-нибудь швейцарский банковский клерк знает свою работу лишь «от сих до сих» и ни на йоту больше. Если, например, у него в доме на пару часов отключат воду или электричество, он испытает серьезный стресс и попросту растеряется, а то и начнет действовать не совсем адекватно. Многие из них даже гаечного ключа в глаза не видели, хотя всю жизнь ездят на автомобилях. Наши люди, не избалованные сервисом, привыкли все делать сами. Это вроде бы и хорошо, но такой натуральный уклад все же тормозит техническое развитие нашего общества в целом, поскольку каждый для себя изобретает свой велосипед, который все равно будет хуже того, что сделают профессионалы. Однако положительной стороной этой медали как раз и является наша русская смекалка, благодаря которой наши мозги всегда находят выход из самой, казалось бы, безнадежной ситуации. А слава о русских чудо-мастерах тянется еще от Левши. Правда, сейчас, к сожалению, все это уходит в прошлое. Молодежь все больше тянется к гуманитарному и экономическому образованию, забывая о том, что мы сильны до тех пор, пока сами умеем производить что-то стоящее, а не анализировать, учитывать и регулировать то, что сделали другие. Многие из нынешних молодых менеджеров уже стали такими же технически беспомощными в повседневной жизни, что и их иностранные коллеги. Но все же в генетической памяти русского человека, надеюсь, надолго останется этот феномен, называемый русской смекалкой. А в наших суровых северных условиях без нее иногда попросту не выжить.

В начале 90-х годов на наших тундровых промыслах стали появляться довольно странные на первый взгляд транспортные средства, получившие официальное общее название ТРЭКОЛ, что при расшифровке означает транспорт экологический. Бесспорно, экология для тундры – дело важное. Если там пройдет обычный вездеход ГТС, то следы от его гусениц природа будет залечивать десятилетиями. А ТРЭКОЛ при высокой проходимости почти не повреждает ранимую поверхность тундры. Типичный ТРЭКОЛ представлял собой обычный легковой автомобиль, чаще всего «Ладу-восьмерку» или «Ниву» с дополнительными небольшими кузовами для мелких грузов. Однако вместо обычных колес у машины были огромные накачанные резиновые камеры диаметром метра полтора, а то и больше. Понятно, что на обычной дороге такую камеру проколоть – нечего делать, а в тундре по мягкому ягелю, а то и по сугробам – лучше не придумаешь.

И вот однажды летом мы с водителем Алексеем в очередной раз добирались от Нарьян-Мара до нашего Василковского месторождения на этом самом ТРЭКОЛе. Погода была хорошая и ясная, а видимость – до самого горизонта. Обычный наш маршрут проходил вдоль газопровода, связывающего Нарьян-Мар с этим месторождением. Причем труба была проложена не совсем по прямой, видимо следуя по траектории распространения наиболее устойчивых грунтов. Алексею показалось, что при хорошей погоде и ровной поверхности тундры неплохо было бы немного спрямить наш маршрут, на котором попадались слишком уж частые кочки. И на одном из участков, показавшимся ровным, он решил это проделать. Взяв руль вправо и поддав газку, он прилично разогнал машину, которая довольно шустро побежала по мягкому тундровому ягелю. Алексей весело насвистывал какую-то мелодию, а я сидел, разбирая на коленях различные бумаги, преимущественно сводки и отчеты. Вдруг совсем неожиданно режим движения изменился, и эта кипа производственных документов оказалась у меня на полу под ногами. Наш ТРЭКОЛ на полной скорости влетел в какой-то водоем, разметав вокруг тучи брызг.

– Твою мать, – выругался Алексей.

– Что случилось? – спросил я, не поняв сначала сложившейся ситуации.

– Да болото не заметил на скорости в него влетел. Здесь все сплошной зеленой ряской прикрыто.

Меж тем ТРЭКОЛ медленно плыл по инерции в воде среди этой ряски. Накачанные огромные резиновые камеры, что были вместо колес, держали машину как поплавок. Двигатель работал, колеса крутились, но их гладкая поверхность в воде просто прокручивалась, не придавая никакого импульса движения нашему ТРЭКОЛУ. Пробовали включать и заднюю передачу, но колеса с таким же успехом легко прокручивались в воде назад, а машина плыла сама по себе куда-то в сторону, сносимая легким ветерком.

– Попробуй самый малый ход, – предложил я, – может хоть чуть-чуть «зацепимся» за воду и потихоньку выгребем.

Но ни малые, ни быстрые обороты к успеху не приводили. Мы по-прежнему потихоньку плыли по ветру, словно в прогулочной лодке без весел.

– Да, черт, – покумекать надо, – произнес Алексей.

– Делать нечего, надо искать точку опоры и за что-то зацепиться, – изрек я глубокомысленно, вспоминая известное изречение кого-то из древних классиков механики, который говорил: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю».

– Да где ж взять эту опору, вокруг на сотни метров одно болото.

– Давай-ка я попробую нацепить «заброды» (примечание: заброды – резиновые сапоги с голенищами на всю длину ноги, которыми часто пользуются рыбаки), а ты сиди за рулем и слушай мои команды.

Слава богу, такие сапоги летом по тундре всегда с собой возили на всякий случай или просто для рыбалки. И случай их использовать по назначению у нас, к сожалению, сейчас представился. Надевать их в тесной машине было неудобно, но, все же это получилось. Я открыл дверь машины и попробовал осторожно спуститься, чтобы нащупать дно. Это было совсем непросто, поскольку держаться не за что. Просто спрыгнуть в воду с неизвестным дном и глубиной было, по меньшей мере, неразумно, а реально представляло серьезную опасность. В конце концов, приладив веревочные петли для того, чтобы можно было закрепиться руками, я попытался спуститься в воду. После нескольких попыток, погружаясь до глубины, на которую позволяла высота голенищ, нащупать дна так и не удалось.

– Вариант с поиском точки опоры не проходит, – сказал я Алексею без энтузиазма.

– Ну и что дальше делать будем? – так же невесело спросил он.

– Что-что! Нечего было дорогу срезать, – с досадой ответил я. – Думать надо было, когда по тундре гнал. Забыл народную мудрость: «Самый короткий путь тот, который знаешь».

– Но я же хотел как лучше, – насупился Алексей.

– А получилось как всегда, как выразился наш классик-газовик Черномырдин, – недовольно ответил я.

Ну да ладно. Хватит мне ворчать, надо что-то придумывать еще. Никто сюда не приедет за нами, а если и приедет вытаскивать, то мне же потом и нагорит. Я бросил взгляд на эти «лысые» резиновые камеры, которые минуту назад беспомощно вращались в воде, и вспомнил кадры старых фильмов, когда пароходы ходили по Волге не с современными гребными винтами, скрытыми под водой, а с большими барабанами за кормой, которые загребали воду, словно мельница. Если что-то похожее наделить на наши «лысые» колеса, пожалуй, мы выгребем отсюда.

– Алексей, что там у тебя в кузове есть? – поинтересовался я. – Нам бы какие-нибудь короткие рейки да крепкого шпагата побольше.

– Этого добра хватает, только рейки не совсем короткие: метра по полтора длиной. Но ножовка есть, можно распилить.

– Если так, давай делать амфибию из нашего ТРЭКОЛа.

– И как же мы это сделаем в таких «плавучих» условиях? – спросил Алексей.

– Да очень просто. Твое дело пилить эти длинные рейки на короткие, а мое – обвязывать наши лысые колеса. Двигатель потом запустим, колеса закрутятся и по воде загребать начнут. Глядишь, до берега доковыляем.

– Ну ты, башка, Федорыч.

Однако от замысла до его реализации дистанция по времени оказалась немалая. Поскольку глубина была такая, что дна достать не удалось, мне пришлось висеть на колесе так, чтобы одновременно удержаться самому и при этом подвязывать рейку за рейкой. Сделать это было совсем непросто. Тем, кто бывал в летней тундре, понятно, что ко всему прочему здесь летали тысячи комаров и всяческая мошка, которые норовили укусить в самый неподходящий момент. По сравнению с этими полчищами насекомых подмосковные леса и болота можно считать просто свободными от гнуса даже в вечернее время. Один хлопок по комару, севшему на щеку, мог стоить холодного купания в болоте. Поэтому усилием воли приходилось терпеть эту гадость на себе, пытаясь сдуть ее, искривляя губы в сторону, да постоянно потряхивая головой. И в этот момент у меня в кармане заверещала трубка газовой связи. Я попытался ее достать, не отпуская вторую руку, держащуюся за колесо. Но все же она соскользнула, и я сорвался в пучину...

Однако удалось все же зацепиться за колесный диск. Но мои резиновые «заброды» оказались коротковаты, и правый сапог заполнился холодной водой, да и левый немного зачерпнул. Но я все же выкарабкался в исходное положение. Трубка продолжала настойчиво трещать. Я, наконец, ухватил ее мокрыми пальцами и ответил:

– Бочкарь слушает.

В ответ услышал голос нашей плановички Галины Петровны:

– Вячеслав Федорович, тут финансовое начальство интересуется нашими новыми сметами. Могу я им дать проект без Вашей визы? И еще у меня есть целый ряд вопросов для согласования с Вами.