Тайный орден Лукьянов Тимур

с морем, и бесконечные войны. Даже боги у нас все время воевали.

—Это как? — Спросил де Бриен.

—Да так, воевали, пока верховный бог Один, сын Борра не воцарился в Валгалле.

Он поселился там со своим сыном Тором, богом войны и грома, и с женой Фриггой, и

все валькирии, и все силы природы служили им. Только Локи, дух зла,

воспротивился...

—Да ладно, сказки-то рассказывать. — Перебил де Бов. — Бесы все эти старые

боги.

—Бесы или нет, я не знаю, но наши деды верили в них… — Сказал Озерик.

—Это любой христианин знает, что бесы. Дикий же вы народ! — Вставил

Фридерик де Бриен.

—Почему?

—Да потому, что вот у нас во Франции даже деды наших дедов верили только в

Иисуса Христа.

—А деды наших дедов просто не знали о Нем, а то, конечно, тоже уверовали бы

еще раньше вашего. Ведь Он пришел на юге, и вы, франки, оказались намного

ближе…

—Ерунда, просто вы, северяне, слишком любите держаться за старое. — Сказал

де Бов.

—Можно подумать, что франки лучше… — Обиженно произнес Озерик.

—Помолчите вы все, оставьте в покое этого парня, лучше послушайте, что скажу

вам я, старый викинг. — В беседу рыцарей встрял Хельге Гундесван, чистокровный

норманн, седой воин с косым шрамом на лбу, много лет прослуживший верой и

правдой герцогу Вильгельму, а затем изгнанный из его армии, как говорили, за

затеянную Гундесваном драку, в которой погибли несколько приближенных герцога.

Разгневанный Вильгельм изгнал ветерана, оставив ему только коня и оружие. Но и

этого Гундесвану вполне хватило.

Покинув пределы владений герцога Вильгельма, Гундесван какое-то время вел

жизнь странствующего рыцаря, участвуя в турнирах в разных местах Европы, а затем,

когда он почувствовал, что возраст постепенно берет свое, и силы уже не те, случайно

прослышав, что новый граф Шампанский набирает дружинников на хороших

условиях, приехал в Труа и поступил на службу.

Хельге и сейчас, в свои пятьдесят три, выглядел грозно и был страшен в битве.

Его рост позволял возвышаться на поле боя почти над всеми и наносить удары

тяжелым боевым топором с широким лезвием, сверху, прямо по головам врагов. И

если такой удар попадал в цель, защиты от него не было: щиты рассыпались в щепки,

мечи ломались, а шлемы сплющивались и лопались. И потому, хоть Хельге Гундесван

и не был франком, в дружине его уважали. И вот сейчас, обычно очень молчаливый,

Гундесван вступился за Озерика:

—Когда-то, давным-давно, за многие тысячи лет до Рождества Христова мир

действительно был другим. И наши песни и сказания давних дней еще хранят память о

тех временах, когда ходил по земле великий воитель Сигурд, когда ковали свои мечи

гордые Нибелунги, когда в глубине подземных чертогов добывали сокровища гномы,

а в зачарованных замках среди дремучих лесов и в неприступных горных долинах

жили ясноглазые эльфы, владеющие волшебством и умеющие делать клинки,

светящиеся во мраке. Но могучий враг пришел в мир и начал войну. И страшной была

та война. Ибо тот враг был врагом самой жизни. И не один он был. Множество

невиданных злобных тварей пришли в мир вместе с ним. Драконы, гоблины, свирепые

великаны и злые тролли наступали во вражеском войске, попирая мирные земли.

Великим было противостояние с тем врагом. Пали крепости эльфов, и последние из

них покинули этот мир. Огнедышащие драконы полностью уничтожили народ гномов.

И от тех, кто сгорал в драконьем пламени, не оставалось даже костей. И только люди

смогли устоять. Но ужасной для всех была последняя битва. Обе противостоящие

армии оказались разгромленными, но никто так и не победил. Все великие воители

людей погибли, но и враг был повержен, а его твари уничтожены или изгнаны в самые

глухие места. Даже сама земля не выдержала последствий того страшного

кровопролития: начались моровые болезни, землетрясения, наводнения и все

закончилось Всемирным Потопом. А выжившие народы перемешались друг с другом.

И с тех пор нет больше ни явного добра, ни явного зла на земле. Все смешалось с тех

пор, и все умалилось, все измельчало: и добро, и зло, и, даже, человеческая жизнь,

которая стала очень короткой. И наши старые боги — это просто память народа о том

древнем времени и нельзя за это нас осуждать. Иисус Христос пришел в этот мир,

чтобы возродить добро в людях. И все добрые люди приняли веру в Христа. Но Он

ведь пришел совсем недавно: еще и двадцать поколений с тех пор не минуло.

—Да какое право имеет этот язычник вообще рассуждать о Христе? И что это он

там несет о каких-то гномах, драконах, эльфах и великанах? По-моему, самое время

его проучить! — Возмутился великовозрастный забияка де Бов, которому выпитое

вино ударило в голову.

—Это кого ты назвал язычником, жирная свинья?! — Взревел Хельге,

поднимаясь в полный рост и сжимая свои огромные кулаки.

—Хватит спорить, давно пора спать, — неожиданно вмешался Гуго де Пейн в

перебранку рыцарей, которая начала уже подходить к опасной черте, после чего могла

разразиться серьезная ссора с нешуточной потасовкой и даже с кровопусканием.

—А ты бы лучше помолчал, шателен! Наши споры — это наше дело, и тебя они

не касаются, молод ты еще. — Дерзко бросил ему толстый де Бов.

—Волею графа Шампанского я командир этого отряда, и я обязан не допускать

ссор между моими людьми, а вы, сударь, как я вижу, как раз ссоры и ищите. Неужели

же вы хотите ослабить всех нас раздорами перед лицом грядущей битвы с неверными?

— Глядя прямо в маленькие глаза на широком квадратном лице де Бова, сказал Гуго.

Хельге молчал, разжав кулаки и внимательно глядя на молодого шателена Пейна.

Несколько затянувшихся мгновений Гуго де Пейн и Эндрю де Бов буравили друг

друга глазами, затем де Бов уступил.

—Говорить ты умеешь, шателен, но посмотрим, чего будут стоить твои слова,

когда дело дойдет до мечей. Пока что я видел только, как ты с лошади на турнире

упал, — проворчал де Бов, набычившись, опустив свою большую голову и с вызовом,

исподлобья глядя на молодого командира.

—Что ж, вот и посмотрим, упаду ли я снова с лошади или нет. А сейчас я

приказываю вам прекратить все споры и ложиться спать.

К удивлению Гуго, грозные воины безропотно умолкли и стали готовиться ко сну.

Первым подал пример Хельге, за ним стал укладываться Озерик, потом де Бриен. Их

оруженосцы тоже уже улеглись. Сидеть у костра остался только один де Бов.

Наверное, рыцарям все-таки не слишком хотелось затевать драку, в противном случае,

их вряд ли что-либо остановило бы.

—А кто будет в карауле? — Спросил де Бов командира. Судя по всему, он уже

окончательно остыл после недавней перебранки.

—Я сам, пока не захочу спать, потом разбужу Джеральда, — ответил де Пейн.

И действительно, время было уже позднее. Шампанцы загасили костер и улеглись

спать в шести больших синих палатках. А Гуго де Пейн, напротив, поднялся с земли,

закутался в свой теплый плащ и с обнаженным мечом нес караул, бродя вокруг лагеря

и прислушиваясь к ночным звукам.

Апрельская ночь над ним была ясной и безмолвной. Светила почти полная Луна.

Легкий ветерок, наполненный запахом влажной земли, шевелил ветки старых вязов,

окружающих поляну на которой стояли палатки шампанских рыцарей. Гуго смотрел

на звезды, и, вдыхая весенний воздух, в который уже раз вспоминал Кристину. Со

многими девушками познакомился он за время странствий, но так и не встретил ни

одной лучше нее. Но в последнее время де Пейн почему-то стал еще острее

переживать свое одиночество. Возможно, виновата была недавняя встреча с

Розалиндой де Сент-Омер, которая всколыхнула какую-то давно забытую струну в

сердце молодого рыцаря, но была ли причина именно в этом, он и сам не знал

наверняка. Так или иначе, но теперь при свете звезд ему вдруг снова сделалось

невыносимо грустно, одной рукой Гуго оперся на меч, а другой достал из-под одежды

маленькую обгоревшую иконку Богородицы, посмотрел на нее в тусклом свете луны,

прижал к груди, и глаза его увлажнились. Но никто не должен был видеть его слез: все

товарищи молодого рыцаря спали. И вдруг, какое-то движение произошло в тени

ближайшего дерева. Де Пейн вздрогнул и выставил перед собой правую руку с мечом.

—Кто здесь? — Спросил он.

—Адамус. — Был ответ, и фигура в капюшоне выступила из-за старого вяза.

—Что вы делаете под деревом в столь поздний час?— Спросил рыцарь, все еще

держа перед собой меч.

—Мне просто не спится. Знаете ли, в моем возрасте такое иногда бывает:

внезапно охватывает беспокойство. Я стоял возле дерева и слушал голоса ночи.

Простите, если напугал вас, Гуго. — Сказал монах.

—Пустяки, просто я думал, что вы давно смотрите сны в нашей палатке рядом с

Джеральдом и Яковом, — произнес де Пейн и, стыдясь собственной трусости, опустил

оружие, затем спросил:

—Что же заставило вас беспокоиться, брат Адамус? Вы слышали ночных птиц,

или, быть может, в лесу выли волки?

—Вовсе нет. Я слушал голоса, которых не слышно обычному уху. Не знаю даже,

как объяснить вам, но некоторые монахи нашего ордена способны слышать

тончайшие голоса всего окружающего: голоса земли, воды, растений, воздуха и даже

звезд. Голоса космоса. — Сказал монах.

—И что же говорят все эти неслышимые голоса? — Спросил Гуго.

—Они тревожные и предрекают опасность. Возможно, уже завтра мы встретим на

пути врагов. — Ответил монах.

—И как же вам удается такое необычайное умение слышать неслышимое? —

Недоверчиво спросил рыцарь.

—Многие годы обучения и трудов предшествуют подобному умению. —

Смиренно ответил монах.

—А вы не могли бы научить меня? — Поинтересовался де Пейн.

—Возможно, когда-нибудь и вы сможете научиться. Когда пройдете достаточно

по пути своему. Но, кажется, вы молились? Наверное, я помешал вам? — Спросил, в

свою очередь, брат Адамус, заметив икону в левой руке молодого рыцаря.

—Нет. Я не молился. Просто вспоминал. Эта икона раньше принадлежала одной

девушке. И теперь это все, что мне от нее осталось на память. — Голос рыцаря

дрогнул.

—И вы до сих пор любите эту девушку, Гуго. — Сказал монах.

—Да, это так. Но как вы догадались? — Спросил рыцарь.

—Догадаться не трудно. Если бы это было не так, вы бы не стали прижимать

икону к сердцу. Но я вижу также, что ваша любовь несчастлива и мысли о ней

причиняют вам душевную боль: на глазах у вас в лунном свете блестят слезы.

—Вы правы. Мне очень больно вспоминать эту девушку. Несколько лет назад она

погибла в огне пожара, запертая врагами в собственном доме. И эта икона

единственная ее вещь, единственная память о ней, которую я смог найти на пепелище.

—Дайте, пожалуйста, ее мне. — Попросил монах.

—Зачем? — Не понял Гуго.

—Возможно, я смогу сказать вам что-нибудь интересное.

—Возьмите. — Гуго передал монаху икону, и тот осторожно принял ее. А затем

положил на одну ладонь и накрыл другой. Какое-то время монах стоял неподвижно,

держа икону между ладоней и устремив взор в небо. Потом произнес:

—Она не погибла.

—Кто? — Спросил Гуго.

—Ваша девушка, хозяйка иконы. — Сказал монах.

—Откуда вы знаете? — Спросил рыцарь.

—Она блондинка с золотистым отливом волос, с небольшим, чуть вздернутым,

носиком и с яркими голубыми глазами. Верно? — Вместо ответа спросил монах.

—Верно. Но каким образом вы узнали? — Спросил потрясенный рыцарь.

—Внутренним взглядом я вижу ее отпечаток на этом предмете. И это живой

отпечаток. Она жива.

—Но как же она избежала гибели? И где она сейчас?

—Этого я не знаю, но, во всяком случае, она далеко отсюда. Но, не

расстраивайтесь, возможно, вы еще встретитесь со своей девушкой. — Сказал брат

Адамус, возвратив икону недоумевающему де Пейну.

Гуго молча смотрел на пожилого человека, стоящего перед ним. Неужели кто-то

способен вот так запросто, просто прикоснувшись к вещи, описать прежнего ее

владельца, которого не видел ни разу? Верить ли этому странному монаху,

слушающему в ночи голоса звезд? Но, как же не верить, если сам аббат Мори

рекомендовал положиться на брата Адамуса во всем? Да и ведь брат Адамус

доверенное лицо аббата. Странного аббата не похожего на обычного иерарха церкви,

человека дважды спасшего ему, Гуго де Пейну, жизнь и изменившего его судьбу. И

все же, не спросить Гуго не мог. Наконец он задал давно уже мучающий его вопрос.

—Кто же такой аббат Мори? — Спросил молодой рыцарь у брата Адамуса,

которого такой вопрос, казалось, нисколько не удивил. Он был готов ответить и

ответил сразу:

—Он один из немногих хранителей древних знаний. Он один из тех, кто помнит

Истинное Христианство. Он страж Правды Христовой.

—А вы?

—И я тоже.

—Что же все это значит?

—Боюсь, что никто из ныне живущих иерархов церкви не скажет тебе точно.

Разве что сам папа римский, ибо тот, кто носит сан понтифика, посвящается во

многое. Когда-то, очень давно, задолго до воцарения императора Константина, когда

устои церкви только-только закладывались, существовала некая братия, именующая

себя общиной Сионской горы. Эти братья были там еще до первого патриарха. И

происходила эта община из самого ближайшего окружения Иисуса Христа. Они не

желали подчиняться создающейся церкви, потому что, как они утверждали, церковь

строится неправильно, во многом даже вопреки тому, что завещал Спаситель. Себя же

они именовали истинными христианами, стражами Правды Христовой. Ибо истинная

церковь, созданная Иисусом Христом есть община народов, братство людей,

соединенных между собою через Христа и во Христе. И во времена Апостолов не

было ни обрядов, ни церковной иерархии, вера и храм были в сердцах, и каждому