Архангелы: Битва за Землю Истомин Евгений
— Нет, учим. Правда, схватываем на лету — это один из способов конспирации, так что гордиться здесь нечем.
Запихивая телефон обратно в сумочку, Вера заметила в глазах Грассатора беспокойство.
— Что-то случилось?
— Пока еще нет. Видишь ли, как я и говорил, все мы шестеро — разные. У каждого с самого начала были свои интересы. Нокс мог показаться своеобразным, но не он беспокоил других больше всего. Один из нас… Мы зовем его Крез, как того царя Лидии, богатейшего человека своего времени. Хотя у него, разумеется, есть и несколько других имен, более стандартных. После воплощения и постигшей нас неудачи он решил, что найдет причину того, почему человечество не желает меняться. Он не отступился от идеи сделать вас лучше, как и Лекс, вот только пошел другим путем. Крез пора зился, насколько люди зависимы от такой, казалось бы, пустяковой условности, как деньги, поразился тому, на что они способны ради денег и с каким маниакальным упорством стремятся обладать деньгами. Он говорил, что деньги — символ животного начала у человека.
— Звучит парадоксально, — пробормотала Вера. — Насколько я знаю, у животных понятия денег нет.
Когда Грассатор начинал вот так говорить о человечестве, ей становилось не по себе.
— И тем не менее. Он говорил, что, насколько конкретный человек и человечество в целом зависит от денег, настолько это начало преобладает. Он думал, что раскроет природу этой привязанности, и тогда мы сможем решить, как с ней бороться. Однако чем дольше Крез носился со своей идеей, тем сильнее увязал в ней. Он научился с легкостью добывать деньги, научился их тратить, но разучился без них обходиться. Через какое-то время он стал для нас чужим и непонятным. Мы перестали видеться с ним, но никогда не пеняли ему ни на что, ведь, в конце концов, и сами временами пользовались его счетом, когда проще и безопаснее было за что-то заплатить, чтобы не вызывать лишних подозрений.
— Тот самый счет, о котором ты говорил?
— Да, у всех нас есть доступ к нему. Крез знает — что-то произошло, но ничего не предпринимает. Я должен встретиться с ним и все рассказать, предупредить.
— Ты опасаешься, что Экзукатор может убить и его?
— Да. Но еще меня беспокоит то, что они могут договориться. Слишком схожи их взгляды на людей. Чем более зависимым становится Крез, тем яростнее ненавидит он эту черту у других. Старая история. И обычная для людей.
— Договориться? Даже после того, что сделал этот убийца?
Грассатор пожал плечами:
— Подлость, как и добродетель, может объявиться даже с неожиданной стороны, что уж говорить, когда ее ожидаешь.
Вера глянула на монитор ноутбука. Среди испанских слов она узнала лишь одно название — Коста-Рика.
— Итак, ты направляешься в Коста-Рику, — констатировала девушка.
— Да. У Креза там особняк в бухте Дрейка. Уже лет триста. Он не любитель путешествий.
— Я с тобой.
Грассатор поднял на нее взгляд, лицо его было очень серьезным.
— Я догадывался, что ты это скажешь. Боялся и надеялся.
— Это мое решение. Обдуманное. Не рассказывай мне про опасности и все остальное. Если не хочешь меня брать с собой, если я буду мешать, то просто скажи — нет, но не изображай заботу о моей безопасности. Я знаю, на что иду.
— Ее и изображать не нужно. Это действительно опасно.
— Если кто-то и рискует, то только я сама и только собой. К тому же, если ты помнишь, вдвоем у нас лучше получается бороться с этим подонком. Мне бы еще немного подучиться стрельбе и…
Грассатор встал, закинул на плечо сумку, взял ноутбук под мышку.
— Наш самолет. Идем.
19
Африканская ночь, точно незримый оркестр, наигрывала свою коронную композицию, в которой заглавную партию, как всегда, выдавали неутомимые сверчки, однако здесь, в пригороде, к ней также примешивались чужеродные звуки цивилизации.
Гидеон Хабе обернулся к своим соратникам — из-за черной кожи их лица сейчас трудно было разглядеть, как, наверное, и его, лишь разноцветные одежды выдавали два десятка людей, медленно двигавшихся по улице. Столица Зимбабве город Хараре спал сном беспокойным, так что нужно было действовать осторожно.
Сон — одна из последних радостей, оставшихся у сограждан Гидеона в его стране, где цены вырастают в два раза за двадцать четыре часа. Впрочем, хотя бы и в три, денег-то все равно нет практически ни у кого. Ни денег, ни работы, ни будущего. Так было, и Гидеон думал, что так будет всегда.
Но теперь все изменилось. Небеса обратили взор на его измученный народ и послали Ангела. Гидеон видел Его, говорил с Ним, внимал Ему всей душой. Теперь он знал, что должен делать, знал, что беды его страны позади. Но путь к Свету и Благоденствию нелегок, он пролегает через толпы невежд и предателей, втоптавших его народ в грязь.
Их было около полусотни — тех, кто видел и говорил, они рассказывали людям правду, они поселяли в души надежду, которая теперь горела в их собственных сердцах. И вот их — тысячи. Сам Гидеон Хабе в столице направил к Свету не меньше двух тысяч соотечественников.
И теперь пришло время действовать, как он, Гидеон Хабе, лично обещал Ангелу, Посланнику Небес. Первое июня. Два часа ночи. Да, именно так, как и обещал. Гидеон разбил свою паству на множество маленьких групп и сам встал во главе одной из них. Он лично поведет людей в бой.
Остановившись перед выходом на широкую улицу, Гидеон переложил старенький АК-47 в левую руку, а правую вытер о штаны. Ладони потели — еще бы, в конце концов, полгода назад, прежде чем стать избранным Небесами, он был всего лишь рабочим ткацкой фабрики, которая, впрочем, прикрылась еще раньше, чем он с нее ушел. Из автомата стрелял всего пару раз, а людей так вообще никогда не убивал. Но это неважно, его руки укрепит и направит Провидение, в этом он не сомневался.
Первоначальная цель их группы — небольшой полицейский участок — располагалась на другом конце улицы, на первых двух этажах пятиэтажного здания. Некоторые окна были темны, в других горел свет, что и неудивительно для полицейского участка. Сколько там людей? Пять? Десять? В любом случае неожиданность и помощь Небес сделают свое дело.
Где-то вдалеке послышалась отчаянная автоматная стрельба. Гидеон выругался, глянул на часы — какая-то группа начала раньше времени, а это может всполошить полицию. Передернув затвор, он ринулся вперед, слыша за собой топот остальных.
Он уже подбегал к дверям, когда те распахнулись и в проеме появился полицейский, встревоженный далекой стрельбой. Не думая ни секунды, Гидеон нажал на спусковой крючок. Автомат трепыхнулся в его руках пойманной птицей. На светло-зеленой рубашке полицейского бутонами расцвели темные пятна, и он рухнул.
Заорав что-то нечленораздельное, Гидеон Хабе ворвался в участок, отчаянно всаживая короткие очереди по сторонам. Кто-то завизжал, взметнулись листы бумаги, громко лопнул экран компьютерного монитора, роняя стулья, повалилась на пол застреленная женщина. Наконец затвор автомата беспомощно щелкнул, подсказывая, что магазин пуст. Трясущимися руками Гидеон отстегнул рожок.
Теперь кричали все, отовсюду и одновременно. Замешкавшегося Гидеона то и дело толкали вбегающие в помещение соратники, но он не замечал этого, а лишь упорно пытался приладить к автомату новый магазин. В какой-то момент некая внутренняя тревога заставила Гидеона поднять глаза. В проеме приоткрытой двери туалета он увидел толстого полицейского с испуганным взглядом. И дуло пистолета. Отдельный выстрел потонул в общей вакханалии звуков.
Избранный Небесами Гидеон Хабе, последователь Света, упал с простреленной головой неподалеку от убитой им женщины, мертвой хваткой он по-прежнему сжимал так и не прицепленный рожок автомата.
Жаркое афганское солнце еще не успело выглянуть из-за скалистого горизонта, но уже подкрасило ночную мглу светлой бирюзой.
Абдул Кимар поднял руку вверх. Две сотни бойцов, следовавших за ним, разом остановились и присели. Он глянул на ручные часы — качественные, американские. Вообще полевому командиру Абдулу Кимару было свойственно не совсем подобающее истинному талибу пристрастие — он любил хорошие вещи, особенно западные. За спиной у Кимара висела французская штурмовая винтовка «famas», а не старый «калашников», как у большинства его бойцов, на поясе в кобуре покоилась итальянская «Beretta-92», камуфляжные штаны и ботинки — натовские, а на шее имелось ожерелье из личных жетонов ныне покойных солдат США. Если бы не борода и «душманка» на голове, Кимар, вероятно, вполне сошел бы за натовского вояку.
Перед отрядом Кимара стояла задача преодолеть невысокие скалы, за которыми, насколько он знал, располагался американский блокпост, прикрывающий подступы к городу Калат. Уже скоро блокпосту предстояло исчезнуть с лица земли во имя Истинного Пророка. И таких отрядов, готовых вцепиться в горло врага, сейчас замерло в тревожном ожидании по всей юго-восточной границе Афганистана не меньше дюжины.
Кимар прикрыл глаза и улыбнулся. Наконец-то они сделают то, ради чего появились на свет, наконец-то умрут ради Истинного Пророка, которого так долго ждали и который все же явился к своим детям, блуждавшим во тьме невежества, дабы направить их на верный путь. Он — Абдул Кимар — видел Его лично! Слышал Его речи! Наблюдал за божественными чудесами, которые Он творил! Нет никого больше, есть только Он. Истинный Пророк и Бог!
Впереди послышался шорох камней. Бойцы напряглись, послышались щелчки затворов и бряцанье амуниции. Но появился тот, кого ждали, — мальчишка-разведчик. Худощавый пацаненок кивнул — все в порядке.
Кимар снова глянул на часы. Ровно четыре часа утра первого летнего дня. Как и велено. Пора. Он встал, снял со спины «famas», повернулся к бойцам и, взметнув винтовку, громко, отчетливо прокричал: «Истинному Пророку и Богу нашему Акбар!!!»
«Акбар!!!» — вырвалось из сотен глоток, и бойцы устремились вперед.
Когда Кимар сам поднялся на пригорок, его солдаты уже неслись к блокпосту.
За забором из колючей проволоки мелькали фигурки американцев. Застрекотали автоматы. Пятеро афганцев разом присели на колено и дали залп из РПГ. На блокпосту рвануло. Загорелся «хаммер», стоявший ближе других к воротам. Новый залп из трех РПГ разнес какое-то строение, здоровенный грузовик песочного цвета с пулеметом сверху медленно завалился набок.
Бойцы Кимара уже достигли ворот, прячась за бетонными блоками, создающими помеху на въезде, и яростно перестреливаясь с немногочисленными часовыми.
Взметнулись гранаты, прочертили белые полосы очередные выстрелы РПГ, что-то оглушительно жахнуло, видимо взорвалась емкость с горючим. Еще минуту назад чистенький, аккуратненький и ухоженный клочок американской земли на афганской территории превратился в островок ада. Отбросив защитников от ворот, бойцы Кимара один за другим исчезали в дыму пожарища, развивая наступление.
Кимар довольно усмехнулся, вскинул винтовку на плечо и зашагал им вслед в искупляющее пламя.
Джунгли переливались влажной зеленью и дышали утренней свежестью.
Хенг Мок смахнул с мокрых от росы коротких штанов нахального паука и продолжил пробираться к кромке леса. Тощий и маленький даже для своих четырнадцати лет, он, тем не менее, уже имел приличный вес в их пусть и немногочисленном отряде «красных кхмеров», а также слыл одним из лучших разведчиков.
Поправив зацепившееся за ветку ружье, Хенг подкрался к границе леса и раздвинул листья. Небольшая деревенька, окруженная полями, уже давно проснулась, да это и не страшно — не первый раз отряду нападать на деревни, и очень редко, когда кто-то дает им отпор.
После того как много лет назад «красных кхмеров» разбили, а всех выживших лидеров арестовали, отдельным отрядам только и осталось, что заниматься грабежами да контрабандой в отдаленных провинциях Ратанакири и Стынгтраенг.
Хенгу до слез было обидно, что ему довелось родиться так поздно, когда от былой славы «красных кхмеров» не осталось и следа. Мальчик грезил не мелкими набегами, а крупномасштабными походами на столицу, представлял, как он, расплескивая блестящими ботинками, добытыми у какого-нибудь богача, кровь врагов, марширует сквозь дым пожарищ и плач бесхребетных крестьян. В одной руке он бы нес новенький промасленный автомат, а другой волочил бы за волосы ту девку, которую мельком видел в деревне, неудачно атакованной ими на позапрошлой неделе.
Хенг сжал старое ружье до белых костяшек, с ненавистью разглядывая человечков, блуждающих по полям. Но теперь-то все изменится. Отряды начали объединяться после того, как пришел Он. Настоящий лидер, величайший из великих, достойный славы героев из древних преданий, а может, и являющийся им и вернувшийся, чтобы повести за собой отчаянных и смелых. И пусть их сейчас немного, но любой, кто хотя бы услышит о Нем, а не то что увидит, как посчастливилось самому Хенгу, без раздумий вольется в их ряды. И тогда они станут брать уже не деревни, о нет, под их натиском содрогнутся города и даже страны! И Хенгу больше не придется горевать о прошедших днях, его ждут времена куда как блистательнее, чем даже у старших его товарищей!
Хенг взглянул на солнце. Нужный час приближался. Он сложил ладони трубочкой и на удивление точно имитировал крик птицы-носорога. Ему откликнулись. Пора.
Хенг проверил ружье. У него было всего три патрона, но, как он знал, этого вполне хватит для начала. Встал в полный рост и вышел из джунглей. Слева и справа от него, точно духи леса, из угрюмой зеленой стены появлялись все новые и новые люди.
Заметив незваных гостей, крестьяне бросились к деревне.
Хенг Мок совсем еще по-детски расхохотался. Они бегут, удирают от него! О да, скоро так же побегут все, кто попадется ему на пути!
20
Угрюмые ночные волны вздымались далеко на горизонте, закрывая нижнюю половину луны, лениво подползали и с неожиданной агрессией накидывались на песчаный берег.
Крез стоял на балконе, позволяя ветру трепать его светло-каштановые волосы и полы дорогого пиджака. В такие ночи океан ему не нравился — он выглядел чересчур угрожающе.
Впрочем, сейчас угроза шла не от океана. Полминуты назад Крез почувствовал, что с пожилым привратником Джоржи, чья комната располагалась на первом этаже особняка у самого парадного входа, что-то произошло. Нечто похожее на то, что происходило, когда сам Крез влиял на людское сознание. И он знал, что это значит — в особняке гости.
— Ну здравствуй, — послышался хрипловатый тихий голос позади.
Крез медленно обернулся, стараясь не выдавать волнения. Да, он такой, как описал его Грассатор, — здоровый, мощный и лысый. Удивительно, насколько он отличается от их шестерки, словно и не имеет с ними ничего общего. Экзукатор возвышался в темной комнате неясным силуэтом, но Крез чувствовал, что он улыбается.
— Полагаю, что прикончить меня тебе будет несложно, — спокойно проговорил Крез, облокотившись на перила. — Я не имел привычки размахивать клинком, когда было модно размахивать, и не имел привычки палить из всего стреляющего, когда стало модно палить. Ты убил Сутеки. Вряд ли я смогу с тобой совладать.
— Вряд ли, — согласился Экзукатор, прогулявшись к барному столику.
— И все же мне думается, пока что ты не собираешься меня убивать. А думается мне так потому, что два дня назад я получил письмо с твоей подписью, в котором был указан день и час. Поначалу я решил, что это время, когда ты придешь за мной, но ошибся — ты не пришел. Зато в новостях я увидел, что именно тогда одновременно в разных точках мира произошли некие события.
— Ты очень прозорлив, — отозвался Экзукатор, рассматривая этикетки на бутылках. Наконец он выбрал бренди, наполнил бокал и сделал глоток. — На редкость отвратительный вкус. Если учесть, что мы не пьянеем, так вдвойне странно, что все это здесь у тебя стоит.
Крез покинул балкон и присел на небольшой диванчик в комнате.
— Не знаю, как ты, а мы пьянеем, хотя и можем в любой момент избавиться от этого с помощью адреналина. Впрочем, стоит все это здесь не ради пьянства. Мне нравится вкус. К горечи можно привыкнуть, и тогда она лишь добавляет пикантности.
— Как это по-человечески — привыкать к горечи, — буркнул Экзукатор, вернув бокал на столик. — Я был прав, вы очень сильно изменились за все это время. Изменились настолько, что уже забыли, кто вы есть на самом деле.
Крез не ответил.
Экзукатор откупорил бутылку со сливочным ликером, наполнил новый бокал, попробовал и вроде бы остался доволен вкусом. С этим бокалом в руках он прошел через комнату и бухнулся в кресло неподалеку от Креза.
— Ну и? Что же ты видел в новостях касаемо этой даты и этого времени? — поинтересовался Экзукатор.
— Беспорядки, начавшиеся практически одновременно в разных точках планеты, а точнее в нескольких странах третьего мира.
— И чем там все закончилось?
— В Камбодже бандитов перебили без особых проблем и очень быстро. В Зимбабве уличные бои продолжались до вчерашнего вечера, много убитых и раненых, но и там все уже закончилось. С Афганистаном сложнее, там все, похоже, только начинается, но талибам не удалось захватить ни одного города, лишь несколько деревень.
— Не впечатляет? — поинтересовался Экзукатор без каких-либо эмоций.
— Не особенно. Конечно, то, что ты в принципе способен сотворить такое, — удивительно, но масштабы… Для покорения мира тебе понадобится нечто большее.
— Так и есть. И вот именно поэтому я сейчас мило разговариваю с тобой, вместо того чтобы начать сдирать шкуру. Эти инциденты — лишь демонстрация. Для тебя. И немного для дела. Вот что я тебе скажу: щенки, с которыми мне довелось повстречаться в России, — не просто дураки, но и предатели. Они предали нашу идею, снюхались со скотом, который обязаны были всего лишь выпасать. Но ты не таков.
— Может быть. Но я с ними в одной команде.
— Разве? Так и есть, или тебе так хочется думать?
Крез молча направился к барному столику, подхватил оставленный Экзукатором бокал, а также бутылку бренди и, немного подумав, бутылку ликера. Все это он установил на журнальный столик между собой и Экзукатором.
— Я долго наблюдал за людьми, — продолжил Экзукатор, — наблюдал даже тогда, когда все остальные уже отвернулись. Старался понять, зачем я здесь, зачем меня сделали частичкой этого мира, ради чего. Ради этих неугомонных животин? Не может быть. Мое существование все больше виделось мне бессмысленным. И если другие смирились с этим, то я — нет. Коль уж мы, посланники Архитектора, старшие братья, небожители, ангелы, обречены быть частью этого мира, то он должен принадлежать нам — лучшему, что у этого мира есть. Нам не пристало смиренно наблюдать, как суетятся людишки, как они плодятся, копошатся, упиваясь своей вседозволенностью, своей воображаемой властью. Человек — царь природы! Каково? Звучит, как «Свинья — царица хлева!». В таком случае мы должны стать мясниками, которые придут в этот хлев и вытащат свинью за рыло из теплого дерьма, так ею любимого, раз уж не получилось выманить ее оттуда желудем.
— А что потом? Резать на мясо?
— Может, и резать. В виде поджаристого стейка скотина смотрится куда лучше, верно? В любом случае для начала нужно сбить этих тварей в кучу. Так их будет гораздо легче гнать в нужном направлении, а уж куда — нам решать, хоть на скотобойню, хоть в райские кущи.
Крез долго молчал, так долго, что они успели выпить по бокалу и наполнить их еще раз.
— Предположим, — наконец проговорил он. — А чего же ты хочешь от меня? Ведь я тоже из них, из стариков. Чем я могу быть тебе полезен?
Экзукатор с ответом тоже не торопился, лишь смотрел на собеседника, точно пытался прощупать его взглядом. И Креза действительно начало пробирать. Не выдержав, он опустил глаза.
Экзукатор еле заметно улыбнулся, заговорил:
— Современный мир людей не так прост, как хочется думать. Если судить без эмоций, то люди сейчас действительно могущественны, самоуверенны, у них приличное самосознание, через край скепсиса и многовато индивидуализма. Чтобы завладеть их душами, нужно сначала выбить почву у них из-под ног, отобрать уют и чувство безопасности. С человеком испуганным и растерянным можно делать все, что угодно, только протяни ему руку, пообещай защиту и кое-какой порядок.
— Мысль ухватил, — отозвался Крез. — Но ты сам сказал — мир людей не так прост. Его не обрушить, лишь подув на него.
— Верно. И даже если хорошенько потрясти, он вполне может устоять. Да, я могу заставить президента какой-нибудь крупной державы отдать приказ о ядерном ударе. Но кто такой современный президент? Кто ему позволит сделать так, как он решил, если это расходится с чьими-то интересами? Нынешняя власть в крупной стране подобна раковой опухоли. Столько чиновников, столько корпораций, столько серых кардиналов и скрытых механизмов. При угрозе власть будет обороняться яростно, как загнанная в угол крыса, а если учесть, что размеры подобных крыс впечатляют, то это опасно втройне. Если возникнет серьезная ситуация, они не посчитаются с жертвами, но угрозу устранят, чего бы им это ни стоило.
— Тем более…
— Но у этого мира есть слабые места. — Экзукатор улыбнулся и сделал глоток ликера.
— Деньги, — констатировал Крез.
— Одно из. Твой конек, верно? Помоги мне с этим, ведь никто лучше тебя не разбирается в хитросплетениях их экономики. А затем я займусь остальными уязвимыми местечками. Их нужно лишь подтолкнуть, выпустить демона разрушения, сидящего в людях, и они доделают все сами. А тогда уже можно будет творить с растревоженным муравейником все, что нам вздумается. Мы подарим миру новую жизнь. Ведь многие устали верить клирикам на слово. Современный человек хочет не верить, а знать. И наша религия будет основана не на вере, а на доказательстве. Они получат того бога, о котором мечтали, того, в существовании которого не нужно сомневаться. Они хотят бога-звезду, бога-шоумена, творящего чудеса на потеху публике, — ну что же… В обмен на преклонение.
Экзукатор поднял бокал и приблизил его к бокалу Креза, ожидая решения.
21
До Коста-Рики добраться оказалось не так просто, как думала Вера. После Москвы им еще предстояло совершить пересадку в одном из городов Европы, но с таким опытным путешественником, как Грассатор, ей оставалось лишь следовать за ним да поглядывать по сторонам. Грасс решил выбрать маршрут через Франкфурт, и уже через три часа их самолет сел в германском аэропорту.
Однако на ближайшее время рейсов в столицу Коста-Рики, город Сан-Хосе, не было, так что, провернув очередные махинации с покупкой билетов, Полина Грин и Соломон Грин должны были провести ближайшие сутки во Франкфурте-на-Майне.
Нисколько не смутившись, Грассатор поймал такси, которое доставило их в небольшую гостиницу поблизости от аэропорта с претенциозным названием «Глобал».
Вера прошла в маленькую спаленку с белыми стенами, синим ковролином на полу, простенькой деревянной мебелью и двумя раздельными кроватями. Ничего сногсшибательного, все-таки это лишь отель у аэропорта, но уютно и по-немецки аккуратно.
Скинув куртку, Вера плюхнулась на бордовое покрывало, заложила руки под голову и уставилась в белоснежный потолок. Она никак не могла заставить себя осознать, что находится за тысячи километров от дома, на пути в Центральную Америку, с мужчиной, о котором еще пару дней назад ничего не знала, а теперь знает даже больше, чем нужно нормальному человеку. И ей это нравилось, черт побери!
Сам Грассатор куда-то запропастился, едва сбросив сумку, так что Вера решила пока принять душ и переодеться, после чего она, порывшись в Интернете и раздобыв телефонные коды, позвонила родителям.
Разговор вышел не особо приятный — оказывается, с ними уже связались бывшие Верины коллеги, и родители не находили себе места. Еще бы: гибель группы захвата, больница, нападение в кабинете и вдобавок — перестрелка и восемь трупов в ее подъезде. Вера не думала, что родителям рассказали все, но отчитала себя за то, что не предупредила их раньше. Она, как смогла, успокоила вырывающих друг у друга трубку мать и отца, заверила, что ей ничего не угрожает, что она просто уехала из города, чтобы немного отдохнуть и развеяться. А почему не поставила в известность прокуратуру? Не посчитала нужным, ведь она ни в чем не виновата. А теперь возвращаться уже поздно, но, когда вернется, все недоразумения разрешатся сами собой. Насколько родители поверили, судить трудно, но, во всяком случае, удостоверились, что сейчас с ней все в порядке.
Однако даже этот телефонный разговор не смог испортить ей приподнятого настроения. Вера чувствовала себя девчонкой, чья мечта о путешествиях в дальние страны на пиратских кораблях в качестве прославленной капитанши-воительницы начинает сбываться.
Девушка извлекла из сумки припасенную шоколадку, включила маленький телевизор и завалилась на кровать.
Показывали новости, разумеется на немецком языке, которым Вера не владела, так что ей оставалось лишь смотреть картинку. Представительный дяденька-диктор хмурил брови и явно вещал нечто такое, что должно был не понравиться общественности.
Затем показали сюжет, из подписи под которым можно было понять, что дело происходит в Афганистане. Там снова кто-то стрелял, на каменистой земле лежали накрытые покрывалами трупы, раненых солдат грузили в фургоны, а суровый натовский вояка потрясал кулаком.
В следующем сюжете, на этот раз из Камбоджи, горели деревянные домишки на фоне пальм, рыдали женщины, и с чувством выполненного долга расхаживали солдаты, попинывая трупы каких-то бедно одетых людей. Судя по поведению солдат, убитые были бандитами. Вера обратила внимание на тело совсем еще мальчишки, худого и долговязого, продолжавшего сжимать в мертвых руках допотопное ружье.
Далее следовал сюжет из Африки, где вновь что-то пылало и бегали люди с автоматами. Тут уж Вера не выдержала и переключила канал. На следующем шел старый голливудский фильм, который она помнила, так что можно было хоть как-то следить за сюжетом, не обращая внимания на немецкий язык.
Грассатор заявился, когда Вера уже начала дремать. Водрузив новую сумку на свою кровать, он, словно Дед Мороз, начал одну за другой извлекать оттуда коробочки.
— Стишки нужно будет рассказывать? — поинтересовалась Вера, взяв одну из коробок, оказавшуюся на удивление тяжелой, и, не дождавшись ответа, открыла ее.
Увидев содержимое, девушка не удержалась от возгласа удивления. В коробке лежал здоровенный блестящий новенький револьвер с черной прорезиненной рукояткой. На стволе явно различалась гравировка «Python-357». Вера осторожно извлекла его, оставив в коробке набор каких-то щеточек, видимо для чистки. Рядом лежала такая же коробка со вторым револьвером.
— Ого! Я смотрю ты разозлился.
Грассатор криво усмехнулся:
— Девять миллиметров его не берут, попробуем «магнумом».
— Что ж ты сразу пулемет не приобрел?
— Не завезли.
— Тогда понятно… Но не проще было бы вооружиться уже там, в Коста-Рике? Все-таки путь не близкий, две таможни, а у нас целый арсенал. Ты не переоцениваешь свои возможности случаем? Признаться, сидеть в тюрьме не входило в мои планы, пусть даже в немецкой.
— Насчет этого не беспокойся, Экзукатор куда опаснее таможни. А в Коста-Рике у нас может быть мало времени, да и вообще, осторожность не помешает, кто знает, где мы можем с ним встретиться.
Грассатор скинул куртку, отцепил спаренную кобуру с прежними пистолетами, позаимствованными у покойных бандитов, нацепил новую, также извлеченную из сумки, и засунул туда оба револьвера.
— Эти, — он указал на пистолеты, — теперь будут твоими, но пока пусть останутся в сумке. Там же будут патроны.
Грассатор поймал неуверенный взгляд девушки. Вид оружия немного вывел ее из равновесия.
— Ты понимаешь, куда мы направляемся? Понимаешь всю степень опасности? Еще раз — пока не поздно, ты можешь направиться в любую точку мира, куда пожелаешь. Сейчас же закажем билет и забронируем отель хоть на несколько лет проживания. Я помогу тебе вылететь.
Вера нахмурила брови.
— Я была рядом с тобой во время обоих его нападений и видела не меньше тебя. Он держал нож у моего горла. Я стреляла в него, видя, как по фигу ему мои пули. Да, Грассатор, я все понимаю. И еду с тобой.
Да, как просто и легко это говорить в симпатичном номере немецкой гостиницы.
Он какое-то время медлил, буравя ее взглядом и, наверное, понимая. Он мог уговорить, мог заставить или просто оставить ее здесь. Но он этого не сделал, сложил пистолеты в сумку и поднялся с кровати:
— Ну что же, раз уж мы застряли во Франкфурте до утра, хочешь, я покажу тебе кое-что?
— Кое-что?
— То, что поможет тебе окончательно поверить в мои слова.
— Да я уже вроде бы и так…
— Пойдем.
На улице они поймали такси. Грассатор по-немецки назвал некую «штрассе», а затем всю дорогу молчал, лишь таинственно улыбаясь.
Пунктом назначения оказался небольшой старинный особнячок на тихой улочке недалеко от центра. Невысокий кирпичный забор, витые кованые ворота, лепнина, узорчики, арабески. Особнячок словно материализовался с открытки.
Отпустив такси, Грассатор подвел Веру к воротам и нажал на кнопку звонка.
На крыльце долго никто не появлялся, так долго, что Вера подумала — уже никто и не появится. Однако дверь все же отворилась, и на пороге появилась очень старая женщина. Она какое-то время постояла, а затем зашаркала к воротам.
Когда она подошла ближе, Вера даже охнула. Совершенно белые волнистые волосы, лицо, испещренное такими глубокими морщинами, что напоминало сухофрукт, руки точно куриные лапки. О да, женщина была действительно старой, возможно, ей перевалило за сотню лет.
Старуха какое-то время близоруко щурилась, рассматривая гостей, а затем в ее выцветших бледно-голубых глазах появилось выражение радости. Она узнала Грассатора.
— Саймон, — проскрипела она, и это было единственное слово, которое Вера поняла, дальше они заговорили по-немецки.
Женщина открыла калитку, неловко обняла Грас сатора и зашаркала к дому.
— Это фрау Августа. Иди за мной, — подтолкнул Веру Грасс.
— Она тебя знает.
— Да. Причем очень давно.
— Я даже могу представить, как давно. Но откуда?
— Я и Лекс когда-то летали с ее отцом на одном из первых цеппелинов. В самом начале двадцатого века. Ей тогда было лет пять.
— И она тебя помнит? А ее не смущает, что ты по-прежнему молодой? Или… она знает?
— Нет, не знает. А помнит, потому что я потом частенько забегал к ней в гости, когда бывал во Франкфурте. Аэропорт Франкфурта — удобная развязка для путешествия практически в любую точку планеты. Ну а что касается возраста… мы никогда не говорили на эту тему. Августа меня и не спрашивала, просто как-то для себя это объяснила, вот и все…
— Полагаю, она думает, что ты ангел.
Грассатор улыбнулся, пропуская Веру в дом.
Внутри особняк выглядел таким же антикварным, как и снаружи, вот только смотрелось это несколько иначе, чем бабушкина мебель в квартире Веры. Здесь это выглядело уместно и очень красиво.
Фрау Августа проводила парочку в гостиную, а сама, не переставая щебетать, удалилась на кухню, где зазвенела посудой, наверняка такой же старинной, как и все вокруг.
Вера неторопливо прошлась вдоль стен, увешанных картинами, вдоль трюмо, заставленного статуэтками, вазами и подсвечниками, вдоль дивана с витиеватыми узорами на ручках и ножках.
— Как в музее, — пробормотала она.
— Пожалуй, — согласился Грассатор. — Подойди сюда.
Девушка приблизилась к комоду, у которого он стоял, и взглянула на большую фотографию в темной потертой рамке. С фотографии на нее смотрели четверо мужчин в одежде, напоминающей летную форму. Они стояли на фоне дирижабля, не вошедшего полностью в кадр, обнимали друг друга за плечи и улыбались светлыми счастливыми улыбками. Одного из мужчин Вера узнала тут же:
— Это же ты — слева!
— Ага. Собственной персоной. А рядом со мной Лекс.
— Так вот он какой… я видела его только мертвым. Жаль…
— Да, жаль. А следующий за ним — Ахим фон Ауэрбах. Отец Августы. Хороший был мужик. Ну и наш «юнга», как мы его тогда называли, Отто Толлер. Совсем молодой парнишка. Погиб в Первую мировую, через три года после того, как была сделана эта фотография.
Вера долго всматривалась в застывшие лица, затем взглянула на Грассатора и снова повернулась к фотографии. Провела по ней кончиками пальцев.
— Ты совсем не изменился. Уму непостижимо…
— Обычно мы старались не светиться, но иногда очень уж хочется оставить какую-нибудь весточку из прошлого. — Грассатор грустно улыбнулся, не отрывая взгляда от фотокарточки. — Чтобы помнить…
— Потрясающе.
— Ну что же, а теперь уважим хозяйку, наверняка она уже приготовила нам чай с чем-нибудь вкусненьким. Понимаю, что тебе будет скучновато без знания языка, но мы постараемся долго не задерживаться. Зато потом сможем пойти поужинать в ресторанчике. Как тебе?
— Отличный план!
22
Ресторанчик при отеле больше походил на пусть и весьма приличную, но все же столовую и тем не менее смотрелся очень даже мило. Белоснежные скатёрки, желтенькие цветочки в маленьких вазочках и пирамидки из салфеток на каждом столике — все чистенько и аккуратно. У дальней стены ненавязчиво наигрывали музыканты, приглушенный свет создавал уют, а небольшое количество посетителей позволяло добиться уединения, притом что столики стояли довольно тесно.
Вера и Грассатор молча утолили голод и, откинувшись на стульях с бокалами вина в руках, перешли к неторопливой беседе.
— Сутеки говорил, что твое имя переводится как «бродяга», — произнесла Вера. — Почему? Ты много где бывал?
— Бывал, — отозвался Грассатор. — Мне всегда было интересно вернуться в те места, которые я посещал прежде, и посмотреть, что там изменилось за годы и десятилетия.
— Я тут вспомнила про Византию. Почему она была тебе так важна, что ты даже решил защищать ее?
Грассатор смущенно улыбнулся. Насадил на вилку кусочек сыра.
— Я воплотился неподалеку, прожил там свои первые годы среди людей. После нашего съезда в Риме, а собрались мы примерно через десять лет после воплощения, на котором решили, что умываем руки, я ради интереса помотался по Европе, а потом вновь вернулся в Константинополь. Для меня Византия стала чем-то вроде родины… Ну а последняя оборона… — Грассатор прикрыл глаза. — Помню, как впервые испытал обстрел из пушек, как рушилась наша внешняя стена под ядрами. Помню морской бой в Золотой бухте… Треск дерева и крики тонущих доносились до нас отчетливо… Столько людей копошилось в воде… Помню, как поливали «греческим огнем» брешь во внутренней стене, как горели и кричали башибузуки… Помню, как с музыкой на нас двинулись янычары. Это было жутковато. Презрение к смерти. Сейчас такого не увидишь. Мы крепко стояли, но… — Грассатор печально улыбнулся. — Я ушел вместе с итальянцами, когда стало понятно, что все кончено, и потом около пяти лет прожил в Генуе, пока не перебрался в Рим.
— А она? — осторожно спросила Вера. — Та византийка, о которой говорил Сутеки. Она погибла тогда? Кстати, как ее звали?
— Мелания. Ее звали Мелания. Она умерла много раньше. От болезни.
— Кем она была для тебя?
Грассатор помолчал, отпил вина.
— Откровением. Новой гранью людского мира. До встречи с ней я, признаться, относился к людям не слишком хорошо. Конечно, не так фанатично, как Экзукатор, но что-то сродни взглядам Нокса. После встречи с ней многое изменилось.
— Вот мы и выяснили причину злобы того лысого монстра. — Вера решила уйти от скользкой темы. — Бабы ему не хватает.
Они посмеялись и решили, что это вполне сгодится в качестве тоста.
— И надолго ты обосновался в Риме? — продолжила расспросы Вера после короткого обсуждения, что им заказать на десерт.
— Да я не то чтобы обосновался. Пожил там какое-то время и вновь отправился путешествовать по Европе. Тогда этот кусочек мира был очень интересен. Мы частенько пересекались с Лексом, пока ему не захотелось помотаться по морям с португальцами. После этого я не видел его, наверное, лет пятьдесят, а в следующий раз, когда мы встретились, Лекс заявил, что на корабли он больше ни ногой. Бывало, что и с Ноксом шалили порой, если только он не задумывал чего-то такого, на что я был не готов.
— А этот ваш приятель, в гости к которому мы торопимся, что делал он?
— Когда чума отступила, он перебрался в Венецию. Вскоре начался расцвет Венецианской рес публики, и она стала на редкость богатеньким городишком. Не буду ничего утверждать, но так частенько происходило с местами проживания нашего Креза.
— Ну вот видишь, значит, и он не такой уж плохой.
— А я и не утверждал, что он плохой. Хотя ради справедливости добавлю, что обогащение кого-то еще для Креза всегда было последним делом, видимо так просто получалось.
— Ладно, рассказывай дальше про себя.
— А дальше мне надоело болтаться по Европе и я решил отправиться на Восток, в гости к Сутеки. Но увидеть мне его удалось только через тридцать лет, а в Европу вернуться — через сорок. На Востоке оказалось ничуть не скучнее, чем на Западе, так что я не торопился. Кстати, тогда я первый раз побывал у вас в России, тогда еще Московском княжестве. Вера оживилась:
— Ну-ка, ну-ка, здесь поподробней. Это какой год?
Грассатор задумался.
— Конец восьмидесятых где-то. Пятнадцатый век.
— Да? Я, честно говоря, не очень помню это место в учебниках… Стояние на Угре и Иван Третий — вот и все, что всплывает.
— Так и есть. Угру я уже, правда, не застал, но живенько у вас там было. Сразу видно, что матерела страна после долгой разрухи. Я даже думал присоединиться к походу дружин на Казанское ханство, они как раз при мне выступали в восемьдесят седьмом, насколько помню, но потом решил двинуться в Персию. Затем добрался до Индии, кстати, тогда же Васко да Гама открыл туда морской путь в обход Африки, но я находился далеко от побережья и этого еще не знал. В общем, чтобы не утомлять тебя рассказом, скажу, что побывал я затем на Тибете и добрался наконец до Сутеки. Он в Китае тогда обитал. Помахал вместе с ним саблей да и засобирался обратно.
— Неужели вот так вот просто через весь континент, да еще в то время? — Вино успело зашуметь у Веры в голове, и если прежде ей приходилось осаживать свой скепсис, то теперь она втягивалась в рассказ все сильнее.