Свита Мертвого бога Гончаров Владислав

Глава двадцать пятая,

в которой Тай узнает много нового как о себе самой, так и о других известных личностях

• Поскольку аз есмь церемониймейстер,
• Мне этот утренник вести —
• Молчи, не спрашивай, куда,
• куда, куда…

Михаил Щербаков

Демоны ее знают, как называлась эта площадь во времена вайлэзского господства — к тому моменту, когда Джарвис первый раз оказался в лаумарской столице, старое название было давно забыто, и гордые местные жители именовали ее исключительно площадью Свободы. Вот только в тот раз он въезжал на эту великолепно пригнанную брусчатку верхом, с Зеркалом у бедра — сейчас же сидел в повозке со скованными руками и различал в открытом проеме лишь фрагменты окружающих зданий.

— Смотри, Тай, — повел он рукой в сторону проема, звякнув железом на запястьях. — Видишь вон то сооружение ядовито-розового цвета, с балкончиком? Это их так называемый Дворец Народного собрания. Что-то вроде вайлэзских Генеральных Штатов, только без короля во главе. Говорят, именно с этого балкончика когда-то и была провозглашена независимость страны…

— Нашел время показывать достопримечательности, — Тай даже головы не повернула. При въезде в Кильсед она изрядно разнервничалась и тщетно пыталась это скрыть.

— Да не в достопримечательностях дело! — слегка обиделся Джарвис. — Просто для того, чтобы отправить нас в застенки Святого Дознания, нет никакой необходимости въезжать в Церковный квартал через площадь Свободы. Тюрьма едва ли не с противоположной его стороны, а на площадь выходят кафедральный собор и чуть подальше — личные апартаменты архиепископа Кильседского.

— И в которое из этих двух мест нас, по-твоему, везут? — поинтересовалась Тай с несколько большим оживлением.

— Понятия не имею, — озадаченно произнес принц. — Ясно одно — не в тюрьму.

Погрохотав по брусчатке еще пару минут, повозка замерла в виду великолепной чугунной ограды из сплетенных кованых роз и терний. Невидимые Катем и Лувес обменялись репликами, которых Джарвис не разобрал, затем в поле зрения мелькнула фигура солдата в скругленном шлеме. Наконец, минут через десять томительного ожидания, в повозку заглянула голова Лувеса.

— Выводи пленных, — скомандовал он стражнику. — Его преосвященство ждет.

На улице Тай сразу втянула голову в плечи — накрапывал противный осенний дождь. Смеркалось, но еще можно было разглядеть, что деревья и кусты в парке вокруг дворца уже наполовину облетели. Да, это вам даже не Вайлэзия…

Их провели под конвоем — Лувес шествовал впереди, Катем же остался у повозки, весьма взбешенный этим обстоятельством — к какому-то боковому входу. Со скованными руками подниматься по крутой темной лесенке было очень неудобно, пару раз Тай оступилась, и Лувес был вынужден ее поддерживать. За лестницей последовал коридор, широкий, но столь же темный — падающего из окна тусклого вечернего света, да еще прошедшего сквозь кроны деревьев, было явно недостаточно для того, чтобы рассмотреть детали убранства.

У тяжелых дубовых дверей, напомнивших Джарвису вход в зал заседания Генеральных Штатов, но куда проще отделанных, Лувес на миг замешкался, словно собираясь с духом, а потом, чуть приоткрыв одну из створок, юркнул внутрь.

— Ничего не понимаю, — шепотом произнес Джарвис. Тай не ответила.

Буквально через полминуты Лувес снова высунулся наружу и энергично махнул рукой. Стражники рукоятями мечей подтолкнули пленных к дверям, предупредительно распахнутым молодым монахом. Повеяло густым ароматом благовоний.

Оказавшись внутри, Джарвис даже зажмурился на миг — настолько плотно воздух в кабинете был пропитан дымом, тянущимся сразу из четырех больших курильниц. Кроме дыма, разглядеть что-либо мешал ставший привычным полумрак — шторы на окне были уже задернуты, не дожидаясь окончательной смерти дня, и довольно большую комнату освещали лишь три единственных свечи в канделябре, стоящем на краю большого стола. Однако самого архиепископа за столом не было — он сидел в кресле в глубине комнаты, вне круга света. Сквозь дым и полумрак даже Джарвис мог различить лишь смутные очертания фигуры в темно-красном, с длинными седыми волосами, держащейся, несмотря на преклонный возраст, исключительно прямо.

— Благодарю вас, брат Лувес, — раздался звучный голос, хорошо знакомый принцу по событиям в Шайр-дэ. — Теперь оставьте нас одних. Идите к брату Катему и успокойте его, а то он уже изнывает от нетерпения. И не беспокойтесь — моя сила защитит меня лучше всякой стражи.

Почтительно поклонившись, Лувес выскользнул назад в коридор. Двери захлопнулись, и пленники остались один на один с фактическим владыкой Лаумара.

— Ни шагу дальше стола, — снова донесся из полутьмы голос архиепископа. — Иначе ваши контуры активируются сами собой.

Джарвис решил, что пора перехватить инициативу. Ясно было одно: для банального допроса нет нужды доставлять схваченных приспешников Хаоса сразу же во дворец, минуя застенок. Так для чего же, три тысячи морских чертей, их сюда приволокли?!

— Странная у вашего преосвященства манера принимать гостей, — начал он, постаравшись вложить в голос как можно больше вызова. — Обычно свет, выставленный таким образом, ожидаешь увидеть где-нибудь в сыром подвале с ржавыми железками и жаровней, а уж никак не…

— Я достаточно стар и облечен достаточной властью, чтобы проводить допросы там, где считаю нужным, — мгновенно отозвался архиепископ. — Или наследник меналийского престола считает, что его всегда должно принимать при ярком свете, что бы он ни натворил?

Кровь бросилась в лицо Джарвису. Откуда главе лаумарской церкви известен его титул?! Да, Элори точно так же знал эту подробность, не спрашивая — но то был могущественный демон, претендующий на звание божества! Или сила, которой владеет пастырь мятежного Лаумара, настолько велика?

— Я виновен перед вами, не отрицаю, — произнес он значительно менее уверенным тоном. — Но на моей спутнице нет ни малейшей вины, и вы не можете не знать этого. Вы видели Ломенархик в Шайр-дэ, вы лично сражались с ней на алмьярской границе — и после этого посмеете утверждать, что стоящая перед вами женщина и есть та самая, которую я увел у вас с костра?

Из темноты послышался короткий смешок.

— Существу вашей расы стоило бы знать, что когда ведешь магический поединок, то видишь в основном ауральный спектр противника, а уж никак не его лицо, — интонация, с которой были произнесены эти слова, мгновенно вызвала в памяти Тай чуть высокомерную снисходительность Арзаля, так всегда бесившую ее. — Или вы оба хотите сказать, что стоящая передо мной женщина не только не делила ложе с Повелителем Хаоса, но и никогда в жизни не бывала в Замке Тысячи Лиц?

— Где она бывала и где не бывала — это отдельный вопрос, — Джарвис изо всех сил пытался сохранять спокойствие. — Однако если уже само посещение Замка делает человека виновным в ваших глазах, зачем было посылать для опознания брата Лувеса? В отличие от вас, он прекрасно знает в лицо свою бывшую любовницу — так ради чего он лжесвидетельствовал перед лицом другого вашего посланца?

— Сначала выдал на казнь женщину, которую когда-то любил, а теперь еще и лжет в глаза! — неожиданно вмешалась Тай. По ее голосу Джарвис понял, что монахиня-алхимик разозлена настолько, что больше не имеет сил длить молчание. — Нечего сказать, достойных людей вы берете себе на службу, святой отец!

— Не тебе рассуждать о достоинстве в этих стенах, падшее создание! — возвысил голос архиепископ. — Если наследник величайшего из королей мира унизился до того, чтобы подбирать объедки за демонами Хаоса, то это еще не дает тебе права…

— А вы нам свечку держали, да, святой отец?! — так и взвилась Тай. — Нам всем?!

Она устремила на архиепископа яростный взгляд — и снова, как когда-то в Замке, Джарвис отчетливо увидел два зеленых луча, прочертивших дым благовоний. Если раньше он мог считать, что эти мимолетные вспышки лишь чудятся ему, то теперь для сомнений не осталось места — днем глаза Тай светились точно так же, как и ночью.

— Попрекать женщину постелью — нет ничего проще! А вот дать себе труд разобраться…

— Ни слова больше! — перебил ее архиепископ таким тоном, что девушка невольно осеклась. — Я получил последнее подтверждение.

С этими словами он поднялся из кресла и сделал несколько шагов к своим пленникам. Когда свет свечей упал на его лицо, Джарвис не сразу осознал, что видит перед собой не старика, читавшего заклятия с карниза Пьющей Лошади, а светловолосого мужчину не старше сорока лет. Но не успел он изумиться этому обстоятельству, как случилось нечто еще более достойное изумления. Остановившись перед Тай, мужчина низко поклонился ей и произнес:

— Что ж, приветствую тебя, наместница Мертвого бога, ибо это и в самом деле ты. Позволишь ли? — с этими словами он коснулся ее скованных рук.

— Что я должна позволить? — озадаченно произнесла Тай, совершенно выбитая из колеи этим невероятным поворотом.

— В твоем присутствии существует лишь та магия, которой ты дозволяешь быть. Поэтому я вынужден просить твоего разрешения даже на то, чтобы избавить тебя от неудобства, которое сам же тебе причинил.

— Конечно, разрешаю, — выговорила Тай все так же ошарашенно.

Мужчина в темно-красном по очереди дотронулся до обоих браслетов на руках девушки. Сверкнули две искры — и оковы со звоном упали к ногам Тай.

— Что все это значит? — наконец сумел выдавить Джарвис, когда над ним проделали ту же операцию.

Вместо ответа помолодевший архиепископ подошел к окну и приоткрыл его. Холодный осенний ветер ворвался в комнату, разгоняя тяжесть благовоний и проясняя сознание. Затем, взяв одну из свечей, архиепископ зажег от нее еще шесть, укрепленных в двух других канделябрах.

— На то, чтобы понять, что все это значит, — спокойно произнес он, — у нас с вами впереди целая ночь.

— …Так оно и есть. Все те, кого ты перечислила — тоже жрецы Валориса. Но в любой конфессии, помимо рядовых клириков, существует тот, кого именуют наместником бога на земле. Считается, что это глава церкви, но на самом деле — далеко не всегда… Короче, лишь у наместника Мертвого бога глаза могут вспыхивать не только в его владениях, но и в дневном мире. Потому-то я и принял вас в такой обстановке — другого способа убедиться, что передо мной не простой, как вы выражаетесь, Ювелир, а именно проводник воли Валориса, у меня не было, — архиепископ усмехнулся. — А еще потому, что в присутствии любого из вас я полностью лишаюсь какой бы то ни было силы, и моя личина почтенного старца тает, как снег.

— Ну да, — кивнула Тай. — Теперь понятно. В дыму луч света виден лучше всего. Только почему вы говорите «в его владениях»? Замок же — владения Повелителя Снов!

— Во-первых, еще раз повторяю, что ты равна мне, и никаких «вы» между нами быть не должно, — возразил архиепископ. — А во-вторых, Замок был и пребудет творением Валориса — иначе не может быть, поскольку в присутствии любого из вас чары этого места только расцветают. Ваш же Повелитель Снов — всего лишь крыса, неизвестно как пробравшаяся в покинутый дом Владыки Радости и изрядно загадившая его.

— Первый раз слышу, чтобы Валориса так титуловали, — протянул Джарвис. — Хотя не мне судить — я и на имя-то это наталкивался только в очень старых свитках. Смею думать, среди моих сородичей разве что Сехедж да трое-четверо умников из Янтарной ветви помнят, что был еще и такой Непостижимый.

— Все еще сложнее, — вздохнул архиепископ. — Я называю Мертвого бога Валорисом просто потому, что нельзя же богу совсем без имени. А Владыка Радости — совершенно отдельный термин родом из Эньяты. В трудах многих древних мыслителей эта сущность обычно отождествляется с Валорисом, но Лако-эд-Риик сомневается в правомерности такого отождествления — и я, признаться, вместе с ним. Будь это так, твой господин был бы всего лишь одним из хозяев мира сего, пусть и первым среди равных, тех, кто награждает силой в обмен на душу и преданное служение.

— А разве это не так? — удивилась Тай. — Сила Черного Лорда отменяет магию Солетт, сила же Валориса отменяет магию всех прочих богов. Обыкновенная иерархия.

— Да, вот только ты, госпожа моя, в этом случае была бы чародейкой посильнее властителя долгоживущих. А ты ведь обычный человек, не так ли? — архиепископ взялся за черпак и плеснул еще глинтвейна сначала себе, затем в торопливо подставленную чашу Джарвиса. — Он изгнан за грань, его именуют не иначе как Мертвым богом — и все-таки… Поневоле напрашивается мысль, что механизм его воздействия совсем иной, нежели у прочих.

— И все-таки не могу понять, — в отличие от Джарвиса, увлеченно слушавшего теоретические выкладки архиепископа, Тай все время пыталась вернуть разговор на грешную землю, к вещам, непосредственно касающимся ее самой. — Ювелиром я стала три с лишним года назад. Однако за эти годы никто, кроме… — она сделала над собой усилие, — …кроме тебя, Эрдан, не замечал у меня в глазах никакого свечения.

— А в ночь перед исцелением Нисады? — тут же припомнил Джарвис. — У лесного озера, когда ты завязала мне глаза перед тем, как… Я сразу же и сказал тебе про свечение, помнишь? Да и помимо этого замечал, только не был уверен — например, когда вы с Нисадой ругались на постоялом дворе, свет свечи вроде бы на миг стал зеленым…

— Про это ты мне не говорил, — насторожилась Тай. — А тогда, у озера, я решила, что своим внешним видом притянула магию Замка в день, и не придала значения…

— Увы, ты не придаешь значения почти ничему, что нельзя потрогать руками и понюхать носом, — не сдержался Джарвис. — Кто поручится, что монахини в твоем монастыре, заметив у тебя в глазах зеленый отсвет, не думали так же, как я — показалось?

— Отсвет появляется, если Ювелир испытывает какое-то сильное чувство, — возразила Тай. — А в монастыре основным моим сильным чувством был гнев, когда идиотки-подручные что-нибудь портили. Например, когда дурища Синбель не удержала щипцы и вывернула в очаг полный горшок отвара. Кстати, и пару тогда было — почище, чем в иной бане. Уж в этом-то пару не заметить лучи из глаз было бы просто невозможно! И насчет магии, которая не срабатывает, как-то не все одно к одному. Скорее наоборот — Джарвис то и дело говорил, что по моей просьбе сделал нечто немыслимое для себя. А из противоположного могу вспомнить разве что вывалившийся из моста заклятый камень. Да и тот подождал, пока мы проехали через мост, пообедали, и только через час, когда я взялась за флейту, надумал покинуть свое место…

— За флейту?! — Эрдан даже привстал с места. — За какую флейту?!

— Вот она, взгляни, если хочешь, — Тай достала из-под камзола свое сокровище и протянула архиепископу. — А что в ней может быть такого?

Эрдан принял флейту самыми кончиками пальцев — с огромным благоговением, как показалось Джарвису — и некоторое время разглядывал ее в свете свечей. Хотя, казалось бы, чего там разглядывать — обыкновенная тростинка, крытая лаком, с аккуратно высверленными дырочками…

— Зеленая флейта, — наконец выговорил архиепископ с почтительным придыханием. — Я и не надеялся когда-нибудь увидеть ее вживе.

— Да что в ней такого? — по-прежнему недоумевала Тай.

— Ничего, — усмехнулся Эрдан. — Если не считать того, что во всех известных мне текстах этот предмет называют атрибутом Мертвого бога. Теперь понятно, каким образом происходит избрание наместника — Владыка Радости вручает ему свой знак.

— По-моему, Джарвис на Владыку Радости не тянет, — заметила Тай со своей обычной язвительностью. — Ибо эту вещь подарил мне именно он.

— Девочка моя, ну неужели Мертвый бог лично явится из-за предела, чтобы передать тебе флейту из рук в руки? — неожиданно ласково произнес Эрдан. — Все свои дела он делает руками смертных, которые склонны усматривать в этом лишь совпадение. Эд-Риик называет сие «промыслом божьим». А чудеса на манер тех, что приписывают вайлэзскому Единому, с громом и волнами до небес — не его стиль. Тому, кто истинно силен, нет нужды запугивать людей театральными эффектами и красочными зрелищами.

— Слушай, я, кажется, понял, — подал голос Джарвис. — Ты ведь ничего не знала о своих возможностях, пока тебя не просветил Арзаль — зато, как все люди Запада, всегда верила в магию. А значит, дозволяла быть всему, что встречалось на твоем пути, пока оно не начинало вредить лично тебе. Именно поэтому ты увидела Сонкайля в зеркале Урано — и лишь когда всей душой пожелала избавления от чар, они развеялись. Но стоит тебе взяться за флейту, как она… не могу подобрать лучшего выражения… начинает говорить голосом Мертвого бога, и все происходит помимо твоей воли. Я и кроме моста могу кое-что припомнить — например, как у наших пленителей не загорался костер от магического огнива, пока ты играла. А стоило тебе умолкнуть — загорелся в момент.

— Я и не заметила, что у них что-то не горело, — растерянно произнесла Тай. — Не до того было…

— Лувес сообщил мне об этом, но дать свое истолкование сему факту не решился, — довольно заметил архиепископ. — Лично я склонен согласиться с выводами лорда Джарвиса — ничто из известного мне им не противоречит. Что ж, впредь буду знать, что дозволение не всегда является сознательным волевым действием…

— Отец Эрдан, а дозволять быть магии вправе только наместница? — неожиданно спросил Джарвис. — Или это под силу любому из Ювелиров?

— Видимо, да, — кивнул архиепископ. — Если на них не действует сила хозяев мира сего — логично предположить, что работает и обратный механизм.

— Тогда все окончательно слеглось! — воскликнул принц. — В морском бою с галерой Урано ты не приказывала мне — но мне приказал Берри, который тоже Ювелир! И это же объясняет, почему Солетт до сих пор не развалился от одного наличия там Арзаля!

— Солеттская магия — еще одна моя головная боль, — сокрушенно произнес Эрдан. — Поскольку любая магия — не просто набор формул и действий, но прежде всего энергообмен с кем-то, кто превыше тебя. Даже вас, долгоживущих, это касается — не стало ваших Непостижимых, и силы ваши начали иссякать. Отсюда напрашивается вывод: солеттские маги попросту сами не знают, с кем обмениваются энергией. К величайшему моему сожалению, этого до сих пор не знаю и я — а потому даже думать боюсь о том, кто бы это мог быть. Ибо если Мертвый бог старается вообще не нарушать законов мироздания, если даже пресловутый Единый позволяет нарушать их по особым случаям — в основном ради посрамления врагов — и только своим избранникам, то Солетт нарушает эти законы, как дышит. И мне это очень не нравится.

— Почему бы не предположить, что они обмениваются с самим Повелителем Хаоса? — поинтересовался Джарвис. — Если Восток принадлежит Порядку, то Запад, как известно, Хаосу, а Солетт находится к западу от моря. Правда, клирики Единого любят говорить, что Хаос — это всего лишь территория, куда еще не дошел Порядок, как тьма — не отдельная сущность, а отсутствие света…

— Отчасти они правы, — кивнул архиепископ. — Своей особой земли, где его чтят как божество, у Повелителя Хаоса никогда не было. Пока Единый подчиняет земли, как король и полководец, и оптом забирает себе жителей покоренных стран, его оппонент входит ночью в каждую спальню и работает с каждой душой по отдельности.

— В трактатах по стратегии, насколько я помню, это именуется асимметричным ответом, — ввернул Джарвис.

Эрдан снова кивнул.

— Тактика Повелителя Хаоса — овладевать людьми, а не сообществами. Из этого правила есть только одно исключение, однако это не Солетт, хотя к востоку от моря многие думают иначе. Впрочем, вас, долгоживущих, по нашу сторону моря тоже считают любимыми подданными Повелителя Хаоса, в то время как ваш народ знает о нем не больше, чем любой другой…

— Выходит, наместник Элори — кто-то из Высоких? — вмешалась Тай. — Раз у него нет своей земли, то значит, нет и своих священнослужителей?

— Земли нет, — Эрдан перевел взгляд на Тай. — А служители есть. Хотя он приложил немало усилий, чтобы никто из смертных не связывал их с его именем. Именно они после смерти пополняют ряды демонов Замка. Ты уже догадалась, о ком я говорю?

— Так вот в чем дело! — Тай хлопнула себя по лбу. — А я-то ломала голову, почему в алмьярском виде Элори всегда выходит исключительно как частное лицо, а балы открывает в каком угодно другом! В то время как две трети его демоненышей косят под «черных цветов»!

— При жизни они и были ими, — подтвердил архиепископ. — То самое единственное сообщество, которое я упомянул раньше. Не перестаю поражаться красоте этого решения: Алмьяр поклоняется Атайнет-воительнице, а Черный Цветок — всего лишь ее супруг, божество любви, которое ничего не решает само и у которого, по сути, нет никакого культа, отдельного от Атайнет…

— Вот только все женщины Запада бредят теми, кого считают земными воплощениями этого божества, — докончила Тай сквозь зубы. — Верен себе — покорять желанием, а не силой.

— Странно, лично я всегда относился к Черному Цветку с симпатией, — протянул Джарвис. — Они с Неролин едва ли не самые приятные боги из тех, которым поклоняются на континенте. Как-то не хочется верить, что он и этот мерзавец — одно и то же лицо.

— Тварям свойственно создавать себе притягательные личины, — отрезал Эрдан. — А людям свойственно в них верить. Ибо, поклоняясь возвышенному, возвышаешься и сам, поклоняясь же мерзости, сам становишься мерзостью.

— Неужели и наша Неролин — всего лишь прекрасная маска на какой-то дряни? — Тай не верила своим ушам.

— Неролин — это вообще особь статья, — нахмурился Эрдан. — Равно как и Черный Лорд Анатаормины. Не знаю, откуда взялись самозваные господа Порядка и Хаоса, когда после ухода Непостижимых свято место оказалось пусто, но вот Неролин когда-то была обычной женщиной из племени, родственного предкам салниров, пока Элори не вздумалось сделать из нее свою куклу.

— Как? — пересохшими губами выдохнула Тай. Ей, чья жизнь целиком прошла под сенью Белой Леди, было проще поверить, что этой сущности нет совсем, чем в то, что она не блага.

— Очень просто. Девочка ходила по ночам в Замок, как многие, пока не согрешила с кем-то в дневном мире и не забеременела. А когда последствий греха было уже ничем не скрыть, решила, что смерть лучше позора, и напилась снотворных трав, чтобы умирать было не так больно. В результате сон, как и ожидалось, перешел в смерть, а девица оказалась заперта в Замке вместе со своим неродившимся чадом. Что делать с ней, Повелителю Хаоса придумать было несложно, но вот что делать с ребенком? В конце концов привел он их в некое место… признаться, я сам не очень понимаю, что это такое — вроде бы тоже владения Хаоса, но связанные не с плотскими желаниями, а со страхом… в общем, велел ей приглядывать за этим местом и вытаскивать из него детишек, которые забрели куда-то не туда. А поскольку вера в богиню-мать — едва ли не самая древняя из людских вер, так и стала она кормиться энергией от тех, кто молится жизнедающей силе.

— Ну слава небесам, — облегченно вздохнула Тай. — Это еще не так обидно. Спасать детей — не позорное занятие. А кто же тогда Черный Лорд?

— А это уже креатура Единого. Точнее, бывший проводник его воли, который помер своей смертью аккурат тогда, когда на острова Внутреннего моря пришли анатао. При всей их склонности к порядку обратить их в свою веру Единому абсолютно не светило — слишком уж они любят жизнь во всех ее проявлениях, да и вообще не для того плыли за сто морей, чтобы перенимать там чужие обычаи. Вот он и подсунул им Дирама — вроде как вассала на держание посадил, чтобы тот отправлял сеньору часть собранной энергии в виде оброка. Да только такое ощущение, что не сработало у него что-то… В чем причина, не знаю. Знаю одно: если Единый и Повелитель Снов сами назначают проводников своей воли, то наместником Черного Лорда автоматически становится верховный жрец храма на Скалистом острове, а наместницей Неролин — настоятельница одного из монастырей Белой Леди. Сами же младшие боги уже лет триста никак не выражают смертным своей воли.

— Откуда вы все это знаете, отец Эрдан? — полюбопытствовал Джарвис. — Готов поспорить, что ни в одном из древних свитков такого не вычитаешь.

Архиепископ окинул взглядом своих невольных гостей и в который раз за долгую бессонную ночь глубоко вздохнул.

— Дело в том, — произнес он глухо, — что я в своем роде собрат по несчастью Дирама и Неролин. То есть когда-то был человеком, но более им не являюсь.

Все началось, когда Эрдану, молодому способному клирику из тогда еще Лаумарского домена империи, было двадцать три — ровно столько же, сколько сейчас брату Лувесу. К тому моменту он уже два года работал в скриптории главного церковного книгохранилища в Сэ’дили, и именно его взял в подручные отец Улерт, когда пришло распоряжение патриарха разобрать манускрипты, которым более тысячи лет, проверить их сохранность и снять копии с наиболее важных, буде таковых не окажется в архиве.

Свитку, который, не глядя, вручил ему отец Улерт, было почти пятнадцать веков, и содержал он протоколы того самого Ристесского собора, на котором и произошло окончательное размежевание с еретической церковью Эньяты и Синего Дола…

«И сказал Видлат Эньяла: таких отличий шесть. Первое: тот, кого вы зовете Единым, проклинает людей и раскаивается, что их создал, наш же бог сочувствует и сострадает им в их падении. Второе: ваш Единый делит людей на избранных и иных, не достойных силы и знания, наш же бог оделяет своей милостью любого, кто взыскует ее. Третье: ваш Единый обещает в награду своим верным власть над землями и расточение врагов, наш же бог — радость и любовь вечную. Четвертое: ваш Единый называет человека прахом и велит ему помнить свое место, наш же бог уподобляет себе любого, кто творит нечто руками или умом своим. Пятое: ваш Единый призывает смирять плоть и почитать все красоты земные за соблазн, наш же бог велит наслаждаться тем, что сотворил для нашего удовольствия. Шестое: ваш Единый полагает свой закон раз и навсегда утвержденным, наш же бог учит, что не меняется лишь мертвое.

Епископ же Ристесский сказал на то: видите, он сам изобличил себя в ереси. Ибо сказано — не взыскуй сокровищ плоти, но только сокровища духа, и не люби сотворенное больше Творца.

Видлат же, не споря с тем, возразил: воистину наш бог пребывает не во времени, но в вечности, ибо лишь в вечности счастье нетленно — но разве человек счастлив лишь тогда, когда видит смерть и боль врага? Неужели ничто иное не достойно…»

В этом месте несколько слов были неразборчивы из-за бурого пятна на пергаменте. Эрдан прекрасно помнил рассказ наставника в семинарии о том, что Ристесский собор закончился большой дракой сторонников Видлата с клириками Единого…

«Ох, прости старика, — Улерт выдернул свиток из рук молодого помощника. — Дал тебе по ошибке то, что не подлежит копированию.»

«Почему?» — удивился Эрдан.

«Да потому, что перевязано красной ниткой. Значит, не положено, а почему — это уж не наше дело, тут умы поумнее нас с тобой решили.»

Позже Эрдан несколько раз пытался обсудить с тем или иным клириком тезисы Видлата — и обнаружил, что говорить на эту тему попросту неприлично. «Какой прок вспоминать эту давно посрамленную ересь?» — пожимали плечами коллеги.

Что правда, то правда — Эньята уже шесть веков как пребывала в полном упадке и не считалась соперницей Вайлэзии. И все-таки Эрдан не желал так просто сдаваться. Даже если мысли, изложенные Видлатом, враждебны истинной вере — кто сказал, что врага не надо знать в лицо? А может быть, это упрямство проистекало еще и оттого, что Лаумаром стала зваться та часть Эньяты, которая приняла-таки вайлэзскую веру…

В таком случае имело смысл поискать сведений за пределами Вайлэзии. Через знакомых торговцев, плававших на острова Анатаормины и дальше, в Менаэ-Соланн, ему удалось достать несколько древних герийских трактатов в переводе на меналийский. Затем ему в руки весьма непрямым путем попала пара интереснейших книг, написанных в самой Эньяте. Осилить их не составило особого труда — язык энья не так уж сильно отличался от того, на котором мать в далеком детстве пела ему колыбельные.

Тем временем место его в церковной иерархии делалось все более высоким — страсть к древним рукописям среди клира считалась безобидным чудачеством и не мешала карьере. Мало-помалу он стал вхож в узкие круги по-настоящему избранных, где обо всех важных вещах говорили без оглядки на чувства простецов.

И наконец, настал день, когда из уст одного из высших церковных чинов Эрдан услышал: «Любой, кто истинно верует, после смерти сольется с Единым, но лишь избранным будет дана особая милость — своими руками причинять боль его недругам!»

«То есть обычный человек, для которого любить друзей и близких естественнее, чем иссушать душу ненавистью к тем, кого он никогда в жизни не видел — всего лишь простец?» — тут же с издевкой произнес в его мозгу незримый Видлат. К тому моменту епископ Эрдан уже имел представление о том, что отношения человека с каким бы то ни было божеством основаны на обмене энергетическими потоками.

Так что же это за бог, который желает обмениваться со своими верующими лишь ненавистью? И что это за верующие, которым доставляет наслаждение причинять боль?! Никогда, ни в одной стране ремесло палача не считалось почетным!

Однако Эрдан был достаточно умен, чтобы не озвучивать своих мыслей ни тогда, ни после…

А еще через месяц состоялся его разговор с патриархом Вайлэзским. Лаумарский домен все сильнее проявлял недовольство вайлэзским засильем во власти, и глава церкви, дабы как-то утихомирить неспокойную провинцию, решил дать ей в архиепископы соотечественника.

Эрдану было всего тридцать девять, когда он принял кафедру в родном Кильседе. К тому времени в голове у него уже созрел план своеобразного эксперимента. И настроения в домене как нельзя лучше способствовали его реализации.

В первом же своем послании пастве новоиспеченный архиепископ в умело обтекаемых фразах, к которым не придерешься — годы среди высших иерархов не прошли для него даром — поведал городу и миру, что Единый, как сущность глобальная и всеобъемлющая, откликается лишь на такие же глобальные призывы, во вседневном же бытии куда эффективнее молиться святым — они лучше способны понять нужды простого человека, поскольку и сами когда-то были людьми. В Лаумаре как раз имелся такой святой, весьма почитаемый в народе — блаженный Мешнек. Так что ни прихожане, ни клирики на местах не усмотрели в указаниях нового пастыря никакой крамолы.

Целью сего эксперимента было до предела сузить энергетический поток, направленный на Единого, и посмотреть, что из этого получится. Куда при этом станет деваться энергия, недополученная Господином Порядка, Эрдан особо не задумывался, но решил, что если бог Видлата и в самом деле существует, то простые молитвы, окрашенные любовью, а не ненавистью, должны прийтись ему по душе. А значит, по изменениям в Лаумаре можно будет понять, существует он или нет…

Через два года случилось то, что впоследствии вошло в историю Лаумара как Славный переворот, побочным эффектом которого стала полная независимость Эрдана от контроля Сэ’дили. При этом его личное могущество, обусловленное энергообменом с божеством, лишь окрепло. Мало того, ему начали являться картины, которые он поначалу принимал за пророческие видения… И с каждым новым видением Эрдан все сильнее убеждался: Господин Порядка действительно не заслуживает того, чтобы люди вручали ему себя. Последней каплей стало откровение, в котором Эрдан узрел дев, терзаемых жуткого вида существами — и узнал среди них родную сестру, набожную и кроткую девушку, утонувшую семнадцати лет от роду, до свадьбы. Уж она-то ни в коей мере не могла быть врагом Единого!!!

На следующий день его разбудил посреди ночи звук металла, ударившегося о камень. Встав с постели и накинув рясу, Эрдан, сам плохо понимая, что делает, шагнул в никуда и оказался у каменного гонга, по другую сторону которого стоял взбешенный предшественник Лаймарта. Трясясь от праведного гнева, проводник воли Единого поведал архиепископу, что Господин Порядка снимает с него свою руку и не вернет ее до тех пор, пока мятежник не одумается.

Логично было ожидать, что после этого незадачливый экспериментатор распрощается со своей силой клирика. Однако ничего подобного не случилось. Личное могущество Эрдана уменьшилось ненадолго и ненамного — а потом начало расти, как тесто на дрожжах. Тем временем молитвы, обращенные непосредственно к Единому, сделались в Лаумаре знаком сочувствия вайлэзскому господству, а потому подвергались молчаливому осуждению со стороны окружающих.

К шестидесяти годам Эрдан окончательно понял, что не стареет — со дня объявления независимости Лаумара на его лице не прибавилось ни одной новой морщинки. Слава небесам, при его светлых волосах окружающим не бросалось в глаза отсутствие в них седины, его считали просто крепким в старости. Но с этого дня он начал появляться на людях в личине, отмеченной печатью лет. К тому моменту он уже знал многое и об извечном оппоненте своего бывшего господина, и о так называемых младших богах — но знаний о том, кого упоминал в своих тезисах Видлат, по-прежнему не прибавлялось. Теперь он, словно долгоживущий, понимал все языки, однако новые тексты из Синего Дола и стран Запада лишь играли нюансами, не сообщая главного — как достучаться до странного бога, якобы изгнанного из этого мира Непостижимыми за излишнюю снисходительность к смертным?

В семьдесят лет Эрдан уже твердо знал, что обменивается энергией не с кем-то запредельным, а со своей собственной паствой, став божеством и его посредником в одном лице. То, что для этого ему не пришлось умирать, как когда-то Дираму и Неролин, дела не меняло.

В конце концов в местных архивах Святого Дознания ему повезло наткнуться на интересные материалы допросов. Сопоставив их со сведениями, вычитанными в одном из герийских свитков, Эрдан раскинул по стране частую сеть — и вскоре в его руках уже билась крупная рыба. Выловленная чародейка оказалась Высокой из свиты Элори и без утайки поведала архиепископу все, что знала о Ювелирах. Ее слова слеглись еще с одним текстом — и в руках у Эрдана оказался новый кусок информации.

С этого дня в стране началась такая охота на ведьм, какая не снилась и вайлэзцам. В глазах вайлэзцев, кстати, она только послужила подтверждением того, что Эрдан, не противясь Единому в общем и целом, всего лишь возжелал получить при жизни то, что причиталось ему в посмертии, и даже больше. Что ж, любому Порядку преступник и грабитель всегда был милее инакомыслящего — и Эрдан умело пользовался этим.

В большинстве своем попадались пустышки — люди, побывавшие в Замке, но ничего не ведающие об его устройстве. Таких Эрдан отпускал «с чистосердечным раскаянием» либо пристраивал к делу. Немногих выловленных Высоких и наложниц Элори, разумеется, ждал костер. К ним архиепископ не имел никакой жалости — Повелитель Хаоса был таким же мерзким демоном, как и Господин Порядка, а слуги его, как водится, из кожи вон лезли, чтобы перещеголять хозяина в мерзости. Но за все годы его охоты в сеть так и не попалось ни одного Ювелира. Так что… знай Лаймарт, какой роскошный подарок сделал он ненавистному отступнику от путей Единого — все локти изгрыз бы с досады.

Опознав по описанию в спутнике загадочной женщины того долгоживущего, что устроил резню в Шайр-дэ, Эрдан тут же понял, как надо действовать, чтобы ни у кого не вызвать ненужных вопросов. Брату Лувесу, после истории с Ломенархик ставшему одним из его доверенных лиц, были даны две инструкции: явная — опознать, тайная — сказать «да», кого бы ни увидел…

— Ну и какой толк с того, что вы меня выловили? — спросила Тай, когда архиепископ закончил свой рассказ. — Я ведь знаю об этом Мертвом боге только то, что сообщил мне ты, ничуть не больше. Да и зачем он тебе в твоем-то положении — ты, как я поняла, никогда не умрешь, можешь очень многое и никому не подчиняешься. Чем не жизнь?

— Ты еще молода, а потому многого не понимаешь, — плечи Эрдана как-то сразу поникли. — Мне уже восемьдесят шесть, и умереть я не способен до тех пор, пока на меня замкнут энергообмен с паствой. Сколько я еще смогу притворяться? Ну десять лет, ну пусть двадцать — а дальше поползут слухи. Собственно, они уже ползут, но пока еще очень слабые. Дело кончится тем, что меня в лучшем случае объявят святым при жизни — у нас это недолго, с тех пор, как молитвы в Лаумаре исполняются без проволочек, народ сделался весьма истов в вере. А что будет в худшем случае, я даже думать не хочу. Ясно одно: став божеством официально, я рискую рано или поздно уподобиться прочим демонам и окончательно потерять человеческую суть. Но оставить свою страну я страшусь еще сильнее. В конце концов, я сам довел ее до того состояния, в котором она сейчас пребывает. Не станет меня — и она, скорее всего, вернется под власть Господина Порядка, а с тех пор, как я узнал о нем правду, я не желаю ей такой участи. Однако может случиться и еще более страшное — новый Солетт, когда мой народ станет подпитывать молитвами неизвестно кого, по сравнению с кем, быть может, даже хозяева мира сего — не более чем комары-кровососы. Увы, этот вариант развития событий вполне реален. Я же сам и приучил их молиться по принципу «дерни за веревочку — получишь результат». А тянуть с решением мне некогда. Еще раз повторяю — десять, двадцать лет, и все.

— Но я-то тебе чем могу помочь? — продолжала недоумевать Тай. — Я как была, так и осталась самым обычным человеком, и не в моей власти передать Мертвому богу что бы то ни было…

— Откуда ты знаешь? — улыбнулся Эрдан, одновременно горько и светло. — Может быть, он сейчас твоими ушами слышит весь наш разговор. Может быть, он пошлет тебе какую-нибудь идею, может быть, просто организует обстоятельства твоими руками. Во всяком случае, другого шанса на спасение я не вижу. Ты — моя единственная надежда.

Глава двадцать шестая,

в которой происходит судилище над Тай

Меня собираются убить за то, что я помог тебе украсть невесту, за то, что на моем участке нефть, за то, что я оскорбил Джафара… Какая мне разница? Три причины, а все равно больше одного раза не убьют.

«Не бойся, я с тобой!»

— Откуда вообще тебе известно, что эта женщина уже в моих руках?

Стоящий по ту сторону каменного гонга презрительно скривился.

— Иногда, чтобы узнать что бы то ни было, вовсе не требуется сверхчеловеческих сил. Достаточно и обычных шпионов. И эти шпионы донесли мне, что пять дней назад означенная женщина под руку со своим долгоживущим вышла из твоего дворца и отправилась гулять по городу без всякой охраны.

— И каким же образом эти сведения за пять дней преодолели путь от Кильседа до Сэ’дили? — не меняя выражения лица, поинтересовался Эрдан — но Лаймарт ясно уловил в этих словах легкий оттенок замешательства. Уж что-что, а слабину противника он умел чувствовать превосходно.

— У истинных слуг Единого свои методы, — надменно бросил он. — Есть вещи, которые под силу одному патриарху, есть те, что может сотворить лишь проводник воли Единого. Если ты считаешь, что когда-то познал все наши тайны, то крупно заблуждаешься.

— О да, — издевательски рассмеялся владыка Лаумара. — Однако при всем вашем могуществе вы не смогли сделать с этой якобы ведьмой ровным счетом ничего и перепоручили ее мне. А значит, теперь только я решаю, как с ней поступить. И вот мое решение: данная женщина не только не обладает Силой, но и не совершила никакого действия, за которое воздается умерщвлением без пролития крови. А если начать таскать на костер всех подряд долгоживущих или клириков Белой Леди за одну лишь причастность Хаосу, то это чревато такими неприятностями, расхлебать которые не хватит ни вашей, ни моей власти.

— Я расцениваю твои слова как отказ от сотрудничества, — лицо Лаймарта закаменело.

— До тебя только сейчас дошло? — бросил Эрдан с еще большей издевкой. — По-моему, я перестал сотрудничать с вами еще сорок пять лет назад.

— А значит, — продолжал Лаймарт, словно не слыша слов собеседника, — я оставляю за собой полную свободу действий.

— Вперед и с песней! — глумливо произнес Эрдан. — Думаю, ваш патриарх с удовольствием вспомнит те времена, когда он крутил вороты осадных машин!

Но Лаймарт, более не слушая, повернулся и скрылся в тумане.

— Я тут за месяц с ума сойду от скуки, — пожаловалась Тай. — Ну почему этому Мертвому богу было угодно выбрать себе в наместники меня, а не Берри или Арзаля? Они бы уже давно что-нибудь придумали. А я умею придумывать разве что эффективные способы получения растительных вытяжек, да еще покрой одежды…

Войдя в кабинет архиепископа пленниками, они вышли оттуда почетными гостями. Единственным ограничением, наложенным на них, было — не особо привлекать к себе внимание и (для Тай) не выходить в город в штанах. А поскольку чисто женской одежды у монахини-алхимика больше не осталось, восьми швеям пришлось не разгибаться сутки, чтобы сшить то платье, в которое сейчас и была одета Тай. С косточками в швах вместо корсета и подкрахмаленной нижней юбкой вместо каркаса, оно все-таки было значительно удобнее традиционных вайлэзских. Кормили их тоже как почетных гостей, сытно и вкусно, хотя и без анатаорминских изысков, а из личной библиотеки Эрдана позволялось брать любые манускрипты.

В принципе никто не стал бы их удерживать, если бы однажды утром они собрали вещи, сели на коней и покинули Кильсед. Но архиепископ убедил их погостить у него месяц («если и за этот срок ничего не придумается — что ж, отправляйтесь в свою Меналию; значит, ему не угодно протянуть мне руку») — а Тай, убедившись, что Эрдан ей не враг, не считала себя вправе отступать от данного слова.

Никто особо не интересовался их пребыванием во дворце архиепископа. Как-то вечером к ним заглянул Лувес, испытывающий огромное неудобство из-за того, что не по своей воле вынужден был обращаться с Джарвисом и Тай как с пойманными еретиками. Он-то и рассказал, что Катем в придачу к вожделенной должности получил назначение аж на восточную границу — явно для того, чтобы не вертелся под ногами в столице и не задавал неуместных вопросов. Поначалу Тай держалась с молодым клириком очень холодно — но оттаяла, узнав об оргиях, в которые Ломенна вовлекала в Замке своего любовника.

«После этого я и ушел в монахи, — рассказывал Лувес. — Думал, иначе ни в жизнь не отмоюсь от этой грязи. А потом меня приметил местный дознаватель — и я окончательно понял, как мудр наш архиепископ. Потому-то мы и возобладали над Вайлэзией, что там презирают все, что не они, и налагают самые суровые епитимьи на тех, кто соприкоснулся с Хаосом через Замок, причем вне зависимости от их раскаяния. У нас же монаху, имеющему такой опыт, но не поддавшемуся соблазну, прямая дорога в Святое Дознание. А уж те, кто, как я, сумел перебороть отвращение и продолжать посещать Замок, вообще на особом счету.»

«Так вот почему ты взлетел столь высоко за каких-то три года монашества, — понимающе кивнула Тай. — Ладно, шпионь, ты в своем праве. Только время от времени советуйся со мной или Арзалем, а то в свите Элори есть и те, кто попал туда не по своей воле. Кого-то вообще лучше не трогать, кого-то можно еще вразумить и без костра…»

Первые сутки ушли у них на отдых и приведение себя в порядок, еще трое — на осмотр достопримечательностей Кильседа. После этого Тай стало совсем нечего делать. Читать она не слишком-то любила — разве что трактаты по своей специальности, но в библиотеке архиепископа были собраны труды совсем другого свойства. Брат Лувес больше не заходил, сам же архиепископ заглядывал к своим гостям лишь на какой-то час перед сном, выпить чаю или вина. Даже прогулкой развлечься не получалось — вторые сутки шел непрекращающийся холодный осенний дождь.

— Что-то запаздывает сегодня местное божество, — Тай взглянула на часы. — Четверть часа до полуночи, а его все нет — весь в трудах, не иначе… Знаешь что, лягу-ка я, не дожидаясь его — в Замке и то веселее. Можешь еще почитать, если хочешь, мне свет уснуть не помешает.

Она уже расстегнула несколько крючков на лифе, но тут за дверью раздались знакомые уверенные шаги — значительно более быстрые, чем обычно. Старики восьмидесяти шести лет от роду, как правило, не ходят с такой скоростью…

Дверь распахнулась, подтвердив догадку Тай — Эрдан был без личины.

— Добрый вечер, — бросил он с порога. — Хорошо, что ты еще не ложилась, Тайбэллин. Тебя срочно вызывают в одно место.

— В какое еще место? — недоуменно вскинулась Тай. — И кто?

— В то специальное место для переговоров за пределами дневного мира, о котором я упоминал. А вызывает тебя туда твоя настоятельница.

— Крокодил ее задери! — оскалилась Тай. — Как она могла узнать, где я нахожусь?

— Видимо, отчаявшись тебя найти, начала расспрашивать всех, до кого способна дотянуться. Если она и есть посредник Белой Леди, то имеет на это полное право.

— А зачем ты ей сказал, что я у тебя?

— А почему бы и нет? Беспокоиться о том, куда ты пропала — это даже не право ее, а обязанность.

— Ну что за жизнь такая собачья! — Тай, снова застегнув платье, поднялась с дивана. — Ничего не поделаешь, придется получать выволочку. Посиди здесь, Джарвис, я по-быстрому пошлю мать Файял крокодилу в задницу и сразу же назад…

— Тайбэллин, стой!!! — неожиданно воскликнул архиепископ.

Но было поздно — метко пущенный аркан обвил девушку. Рывок, другой — и она распласталась на базальтовом круге, больно ударившись коленями. На миг какая-то сила придавила ее, словно свинцовой плитой, с трудом позволяя даже дышать, но она, приложив огромное усилие, стряхнула ее и выпрямилась. Однако широкая клетчатая юбка лаумарского платья, казалось, прилипла к черному камню, так что все, что смогла Тай — это сесть на колени.

Другой конец аркана держал в руке статный мужчина с жестким лицом северного анатао и лавиной незаплетенных волос, говорившей о его жреческом звании даже яснее, чем метущие пол черные одежды. Рядом с ним возвышались еще двое. Одной из них, как и обещал архиепископ, была мать Файял, только почему-то в чисто белом облачении, надеваемом лишь три раза в год по главным праздникам Неролин. Другим же оказался тот самый клирик, что возвысил голос против Нисады в собрании Генеральных Штатов, но на этот раз не в сиреневой, а в простой серой рясе.

— Что это такое, Эрдан? — воскликнула Тай, с трудом обернувшись к тому, кто заманил ее в ловушку.

— Ничего хорошего ни для тебя, ни для меня, — отрывисто бросил архиепископ. — А о вас, мать Файял, я был куда лучшего мнения. Сдать свою подопечную тем, кто вам даже не союзник…

— Разумеется, — черный жрец, видимо, убедившись, что Тай не может сойти с круга, отпустил аркан. — Мы ей всего лишь соперники. А приведенная тобой Миндаль — противник. Впрочем, наш Серый товарищ тоже недооценивал эту женщину, пока я не снабдил его кое-какими дополнительными сведениями. Она не обладает никакой особой силой, как любой из нас — она вообще стоит по ту сторону каких бы то ни было сил.

— И что с того? — отозвался архиепископ таким тоном, каким, наверное, говорил исключительно с выловленными слугами Элори.

— Опять прикидываешься простачком? — вспылил Лаймарт. — Берегись, иначе я могу решить, что и ты не соперник, а противник нам всем!

— Я женщина, в этих тонкостях несведущая, — подала голос мать Файял. — Но даже я понимаю, что посланница Мертвого бога не может не быть враждебна силе жизни, коей я служу. Странно, что ты, ученый человек, не понимаешь этого.

— И эту дуру выбрали в настоятельницы! — с притворным сокрушением произнес Эрдан. — Да ты хоть знаешь, Белая, за что Мертвый бог получил такое прозвание?

— Я знаю, что он не дает быть никакой магии на этой земле! В том числе и магии исцеления! — отрезала Файял. — Этого мне более чем довольно!

— А как же тогда исцелилась Нисада анта Лорш? — поинтересовался Эрдан все с той же ехидной интонацией.

— Силой внушения, — снова встрял Лаймарт. — Придворный врач подтвердил — для такого исцеления не обязательно верить в бога. Достаточно доверять тому, кто внушает, чтобы найти ключ в себе самом. Никакой магией тут и не пахло. Если уж на то пошло, для диких бечре в южных пределах Луррага пушка — тоже проявление магической силы…

— Вон ты как заговорил, — натужно рассмеялся архиепископ. — Отсюда недалеко и до вольнодумства.

— Не тебе судить, отступник! — выкрикнул Лаймарт. — Лучше скажи, с какой стати ты так выгораживаешь подсудимую? Не значит ли это, что тебя надо судить на тех же основаниях, что и ее?

— Это ты хватил через край, Серый, — возразил Йахелле. — Наш товарищ из Лаумара никогда не мог пожаловаться на отсутствие личного могущества. Значит, его упорство проистекает исключительно из неверной оценки обстановки. Уверен — ему кажется, что он может как-то использовать представленную нам особу. Так вот, Красный, это тебе только кажется. Использовать посланцев Мертвого бога не удавалось никому и никогда. Не то чтобы никто из приверженцев живущих богов не мог склонить их на свою сторону — просто, заключив союз, эти люди очень скоро утрачивали все свое отличие от окружающих и становились обычными смертными, подвластными любым чарам.

К этому моменту Тай более-менее оценила обстановку и решила, что не позволит кому бы то ни было решать свою судьбу без своего участия. Эрдан, скорее всего, будет драться за нее до последнего, но он один, а этих трое…

— Спасибо за ценные сведения, — кивком и движением сложенных ладоней она обозначила поклон в сторону черного жреца. — Теперь уж точно буду знать, чего мне нельзя делать ни при каких обстоятельствах.

— Ох, Тайбэллин, язык твой — враг твой, — сокрушенно произнесла Файял. — Я еще в монастыре всегда это говорила. Сама же себе погребальный костер складываешь!

— Язык мой — враг всеобщий, — с мрачной горделивостью отозвалась Тай. — А Всеобщий Враг, он, как учит Неролин, и самому себе враг. И теперь я даже знаю, что зовут этого Всеобщего Врага отнюдь не Черным Лордом…

— Воистину только твой покровитель может заставить сплотиться силы Порядка и Хаоса, ибо враждебен тем и другим, — холодно подтвердил Лаймарт. — В древности подобные тебе звали себя Поборниками Света, всех прочих же полагали Тенью и готовы были скорее умереть, чем отречься от своего…

— Поборники Света? — Тай вскинула голову. — Так слушай, что я тебе скажу: если Хаос, как вы в Вайлэзии полагаете, лишь отсутствие Порядка, то как же с ним можно сплотиться? Значит, вы сами признаете, что это самостоятельная сущность. И это, в общем, верно, ибо мирозданию нужно и то, и другое. А вот тень — и в самом деле лишь место, куда не падает свет. Вот только там, где нет Света, нет и Хаоса — есть бардак. Там, где нет Света, нет и Порядка — есть строй в три шеренги. Ни то, ни другое не способно к развитию — только к распаду. Что, съел?

Спине Эрдана на миг стало холодно. Неожиданно он понял то, чего не понимала и сама Тай: слова, которые она сейчас произносит, принадлежат не ей. Они лишь окрашены ее личностью, как свет, пройдя через цветное стекло, становится зеленым или синим — но источник его лежит за стеклом…

— Нашла время проповедовать, еретичка! — сурово отчеканил Лаймарт. — Думаешь, здесь кто-то способен воспринять твою проповедь?

— А почему бы и не попроповедовать, раз вы все равно ничего мне сделать не можете? — усмехнулась Тай. — Не даю я вам дозволения на вашу магию, и все, хоть вы тресните!

— Там, где бессильна магия, в дело вступают мечи, — раздался спокойный голос Йахелле. — Отсюда ты уйдешь живой, что правда, то правда — мы собрались здесь лишь для того, чтобы вынести тебе приговор. И мой приговор — смерть. Как ни жаль мне лишать мир такой драгоценности, как ты, но твоя дерзость на Скалистом острове не имеет права остаться безнаказанной.

— Мой приговор — смерть, — эхом отозвался Лаймарт. — Пока я предстоятель Единого, я не позволю оставлять своего господина в дураках.

— Я бы приняла тебя назад в монастырь, невзирая на все, что ты натворила, если бы услышала от тебя хоть слово раскаяния, — вздохнула Файял. — Слишком уж ценной ты была для нас. Боюсь, сестра Рогрет не успеет до смерти вырастить тебе хоть какую-то замену. Но ты всегда была редкостной упрямицей, а я услышала достаточно, чтобы понимать — каяться ты не намерена. Так что и мой приговор…

— А если я подам голос против? — оборвал ее Эрдан. — Или вы хотите сказать, что ваши наемные убийцы достанут ее и в моих владениях?

— Тогда у твоих южных границ встанет вайлэзская армия, — все так же спокойно произнес Йахелле. — А к побережью подойдет наш флот. Ты не выстоишь, Красный. Откупись ее жизнью — и наслаждайся теми благами, которые сумел взять сам…

— Я так понял, что меня вы решили вообще не спрашивать, — неожиданно раздался из-за спины матери Файял мягкий голос, слегка тянущий слова на алмьярский манер.

— Кого там еще принесло?! — раздраженно выдохнул Лаймарт, хотя прекрасно знал ответ.

Из тумана вышагнул, словно вытек, смуглый молодой человек с еще более роскошными, чем у Йахелле, чуть вьющимися черными волосами, спускавшимися ему почти до лопаток. Классическая красота чистокровного алмьяри: рост немного выше среднего, густые брови, высоко вскинутые над длинными глазами, тонко очерченные губы, гладкая оливковая кожа, оттененная белой распахнутой курткой с «хрустальной росой» на плечах, узкие ладони и такие же узкие босые ступни, выглядывающие из-под свободных золотистых штанов…

— Позвольте представиться — Горицвет, нынешний проводник воли Повелителя Снов, — отвесил он легкий поклон. — Вижу, в сборе абсолютно все, кроме меня. Как хотите, но на мой взгляд, это нечестно.

Еще одна замена в рядах Хаоса… Предыдущий посредник Элори с дурацкой кличкой Опаловый Дождь, насколько помнилось Лаймарту, был светлокожим полукровкой. Впрочем, известно, что у Повелителя Хаоса посредники долго не живут. Десять, самое большее двенадцать лет — и все, ресурс выработан, а среди нескольких сотен красавчиков всегда можно отыскать пару-тройку тех, кто в придачу еще и неглуп.

Лаймарт посмотрел на вновь прибывшего, и трудно сказать, чего в этом взгляде было больше — ненависти или омерзения. «Черный цветок», так это у них называется… Опаловый Дождь являлся к каменному гонгу при полном параде — побрякушек едва ли не больше, чем одежды, лица под раскраской вообще не видать, а из узла волос торчит целый букет — и вел себя столь утонченно-хамски, словно был самим Повелителем Снов, а не его доверенным лицом из смертных. Этот же Горицвет, судя по всему, любитель поиграть в небрежность — якобы прямо из постели, от прекрасной женщины, едва успел набросить на себя первое, что подвернулось под руку, но интересы господина превыше удовольствий… Знаем мы эту небрежность! Рубашку надеть у него времени не было, а на голой груди жемчуг в четыре ряда болтается, да и на лицо смотреть противно — ни глаза, ни губы не забыты… Мужчина, выглядящий как шлюха — видана ли большая мерзость на свете?!

Тай перехватила взгляд Лаймарта — и ощутила, как ее окатывает жаркой волной презрения, смешанного с превосходством. Молодец парень — одним своим появлением так уесть Серого! Сожрал ведь и не поперхнулся! Встреться она с таким в Замке, пожалуй, сделала бы ему высший комплимент, допустив до ложа с покрывалом цвета мха. Даже зная, кому он служит — все равно! Уже один вид этого изящно-самоуверенного алмьярца придал ей сил и рывком поднял настроение.

Сама она опытным глазом знающего человека видела совсем иное — прежде всего слипшиеся от влаги кончики шелковистых волос. Да и так называемого «рельефа» на лице нет, чистая кожа словно светится изнутри — значит, успел умыться на ночь… Посланец Элори действительно примчался сюда в страшной спешке — и не от любовницы, а из ванны или с массажного стола, а если уж из постели, то из своей собственной, где едва успел забыться сном после представления и последовавшей за ним попойки с поклонниками его таланта.

Она как наяву увидела эту картину: вскинутая голова, шелковая простыня, отлетевшая в сторону — ощущение вызова, как уверяет Эрдан, подобно уколу иглы… Только-только расслабился — и снова держать лицо, да еще перед недругами… Скорее! Именно на это они и рассчитывают — на то, что он замешкается, не смея выйти в неподобающем виде, и разговор состоится без него! Рубашка, сброшенная полчаса назад — где?! «Господин, вы сами приказали в стирку…» Ладно, черт с ней… три оборота руки вокруг шеи… некогда подбирать ожерелья одно к другому, а жемчуг — его много не бывает… сверху куртка… Теперь глаза! С такой внешностью, как у него, можно плюнуть на многое, но эта заповедь нерушима для любого алмьяри: никогда не выходи с незащищенным взглядом! Хорошо, что контур глаз и губ у него «на игле» (Тай знала об этом алмьярском обычае — что-то вроде татуировки, но тоньше и не на всю жизнь) — с ним возни больше всего… белый штрих… черный… Рука набита — это знатные дамы, у которых пропасть времени, по полчаса выверяют перед зеркалом тончайшие переливы теней, а ему не привыкать в десять минут за кулисами переделывать Благородного Соперника в Темного Лорда, да еще растушевкой с полуоторванным кончиком… Теперь волосы, хотя бы по-быстрому сколоть верхнюю половину… зажим из черного перламутра слабо хрустит в ладони… проклятье! Крышка шкатулки отброшена рывком, пальцы натыкаются на кольца, цепочки, подвески, но того, что нужно, как назло, не подворачивается… Ладно, все-таки это лучше, чем с чистым лицом, к тому же там, к востоку от моря, вряд ли многим известно, что не только «черный цветок», но и любой другой алмьярский мужчина может появиться с распущенными волосами лишь в некоторых, строго оговоренных ситуациях… Застегивать бесчисленные пряжки на сандалиях уже совершенно некогда… шаг в туман!!! Теперь — отдышаться в некотором отдалении от каменного гонга, окончательно взять себя в руки… тем более, что и отсюда все прекрасно слышно.

— Так, — Йахелле перевел на Лаймарта тяжелый взгляд. — Ты что, отбил на камне всеобщий сбор вместо того, чтобы звать каждого по отдельности?

— Да нет вроде, — растерялся Лаймарт. — Иначе Эрдан оказался бы тут одновременно с вами, и ничего не вышло бы…

— В любом случае я здесь, — улыбка чуть тронула уголки губ Горицвета. — Понимаю, что мое мнение вряд ли кого-то интересует, но я решительно не желаю смерти этой женщины. Точнее, ее не желает мой хозяин, я же всего-навсего передаю его слова.

— Еще один умник, который вообразил, что враг его врага непременно станет ему другом, — в голосе Йахелле послышалось усталое раздражение. — Повторяю для тех, кто в трюме: никакое соглашение с посланцами Мертвого бога невозможно в принципе.