Маски Черного Арлекина Торин Владимир

11 сентября 652 года.

Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад

Подлинное безумие подразумевает в себе вовсе не приступы странной апатии или же беспричинной ярости, приливы безудержных эмоций и холодные отливы отчужденности. Это тяжело понять, но вовсе не потеря себя на какое-то время в личностных спорах с самим с собой и не всепоглощающая усталость от самого факта жизни, подкрепляемая унынием, страхами, тревогами, осознанием обреченности и другими малоприятными вещами, делает из нас больных душой. И даже тот миг, когда мы видим вокруг себя тех, кого здесь явно быть не должно, и эти самые чужаки еще и говорят с нами, убеждают в чем-то, спорят, когда их на самом-то деле и нет вовсе, весь этот миг не более чем странность, причуда, необычное (весьма, но не более) состояние души.

Подлинное безумие – это когда стираются рамки. Когда граней больше не остается, а пробуждения нет, ведь сон исчез, а его место жестоко и безжалостно заняла самая что ни на есть настоящая явь. Настоящая, естественно, лишь для тебя, рожденная твоей собственной головой. Когда от вчерашней жизни не остается ничего, даже следа, даже воспоминания – это и есть подлинное безумие.

И все к этому шло... Инстрельд V, король и правитель Ронстрада, чувствовал, хотя скорее даже уже понимал: еще немного, и стены, окружающие его, сожмутся настолько, что от него ничего не останется, а то бесформенное и измятое, что заменит его, уже перестанет быть тем, у кого есть любящая супруга, замечательный сын и ждущие его милости верноподданные. Сейчас он уже даже не мог припомнить: подобное случалось с ним с самого детства или же стало нежданным порогом, о который он споткнулся в недалеком прошлом? Отец Мариус от одной исповеди короля к последующей твердил, что нужно каяться, быть честным и правдивым по отношению к себе и окружающим, что Хранн не допустит злокозненных мыслей... Ему легко говорить, ему не мерещится Бансрот ведает что... Он не тает, оплавляясь день за днем, точно огарок свечи с запаленным фитилем...

Принятое решение срочно покинуть Гортен и лично посетить северную провинцию королевства казалось весьма разумным и логичным, но никто не мог даже помыслить о том, что король занят в первую очередь вовсе не официальным визитом на вассальную территорию, а попыткой собственного побега от гнетущей обыденности, рутинных дел и приевшихся лиц.

Сар-Итиад встретил его величество проливным дождем, ливень как будто и вовсе не собирался заканчиваться, преследуя монарха от самого Гортена. Первые четыре дня пути он слушал барабанящую по крыше кареты мокрую дробь, а сейчас был вынужден оценить осеннюю печаль на себе. Из-за непомерной слякоти и разбитых улочек Сар-Итиада королю пришлось покинуть карету и пересесть на коня. Четверо гвардейцев тут же поспешили растянуть над своим повелителем полотняный навес, закрепленный на копьях, которые они держали в руках, но его величество безоговорочно отказался от подобного передвижного шатра.

Ливень застилал глаза, стекая по лицу и теряясь в аккуратно подстриженной бороде. Дождь впитывался в тяжелую синюю мантию, подбитую беличьим мехом, и высокую алую шляпу с отогнутыми полями и зубчатой золотой короной, сковавшей тулью. Король поднял голову и взглянул на белое небо, подставляя лицо струящейся влаге. Несмотря на неуверенные протесты и замечания спутников, он не желал прятаться от ливня. Именно в эти мгновения он чувствовал себя поистине живым. В голове прояснилось, будто слезы осени вымыли из сознания всю грязь, а свежий воздух наполнил легкие. Вот чего ему не хватало так долго...

Никто не встречал монаршую процессию, что являлось уже даже не простым нарушением этикета, а довольно грубым оскорблением королевского достоинства, но сейчас все это Инстрельду Лорану показалось столь незначительным, что он попросту ввел своего белого коня, облаченного в дорогую темно-синюю попону, вызолоченную узором из лилий и роз, в ворота города. За повелителем последовали его спутники: несколько ближайших советников и представителей знати да три десятка тяжеловооруженных всадников из числа конной королевской гвардии в качестве почетной охраны. Как ни прискорбно было признать, его величество просто не мог сейчас позволить себе более внушительного военного сопровождения – брать в эскорт пехотные полки или рыцарей орденов означало нанести оскорбление графу Анекто, который счел бы это началом оккупации.

Все же король ошибался, когда посчитал, что его не встречают. Сразу же за сар-итиадской стеной, по обе стороны улицы Трех Корсарских Серег, застыли черные фигуры, и невозможно было различить их лиц под глубокими капюшонами. Стражники графа Анекто, выстроившиеся по пути следования королевской процессии, не выглядели доброжелательно и, прячась от дождя, кутались в длинные черные плащи, что делало их похожими на наемных убийц, которыми они, по бытующему в народе мнению, собственно, и являлись. Ходили слухи, что граф Сар-Итиадский набирал своих людей среди висельников и уличного отребья, это, конечно же, было не совсем так, но и вправду некоторые влиятельные роды Северной Пристани отнюдь не могли похвастаться благородством происхождения.

Копыта коней ступали в глубокие лужи и выбоины, и всадники мечтали поскорее спрятаться от ливня у теплого очага под надежной крышей. Король и его свита проезжали мимо тесно обступивших улицу неказистых домов. Окна цирюлен, портняжных мастерских, лавок да трактиров были плотно закрыты ставнями, а кое-где – так и коваными решетками. Улицы пустовали: горожане не казали носу наружу – что им какой-то там приезд какого-то короля! Собаки, не высовываясь под дождь из своих конур, подчас наполняли ближайшие кварталы истошным лаем; коты залегли на чердаках, лениво глядя на проезжающих внизу многочисленных конных; даже голуби не ворковали, прячась на карнизах под скатами крыш.

Вскоре под присмотром черных фигур в плащах процессия выехала на большую площадь, значительную часть которой занимал пустующий и безжизненный сейчас рынок. С балки ближайшего дома на настоящей висельной петле свисала и раскачивалась зловещая вывеска: «Площадь Тысячи Висельников».

Вглядываясь в стену ливня и размытые из-за него очертания сооружений на противоположной стороне, король обратился к своему советнику-секретарю, немолодому уже дворянину с благородной осанкой, ехавшему на гнедом жеребце по правую руку от его величества:

– Господин Луар, напомните мне, почему эта площадь получила такое название.

– Охотно, ваше величество, – голос секретаря выдавал, что вместо каких-либо бесед под дождем господин Луар предпочитает поскорее добраться до места назначения и переодеть мокрую одежду, но с королем ведь не шибко поспоришь. Мысленно кляня неуместно проснувшуюся монаршую любознательность, секретарь начал рассказ, напрягая голос, чтобы перекрыть шум ливня: – Еще до основания Сар-Итиада на этом месте был крупный рынок, оборудованный причалами для кораблей. Сейчас его назвали бы портом, но в те времена порты здесь не строили, в общем, это было просто место, где швартовались суда и куда приходили торговать дельцы со всей округи. Принадлежало оно князю Хианскому, но только формально, фактически же здесь всем заправляла Первая Гильдия.

– Что еще за Первая Гильдия?

– Старинное преступное сообщество, в которое входили несколько знатных родов Хиана Златоглавого, а также кое-кто из Гортена и Дайкана, более того, я встречал записи о том, что и в Таласе у Гильдии тоже были свои люди. Гильдия занималась торговлей и другими, менее честными делами.

– Хорошо, но при чем здесь эта площадь?

– С названием площади связано основание города. – Зябко кутаясь в плащ, господин Луар огляделся и поморщился – история была столь же сырой и мерзкой, как вода, заливающая за шиворот и отвороты сапог. – Правда, тут сведения очень неточные, множество разночтений. Я напомню одну из версий. Бытует предание, можно даже назвать его легендой, о том, что один из воров, надо признать, не последнее лицо в Гильдии, похитил дочь самого князя. Может быть, они любили друг друга, а может, он пожелал получить выкуп, рассказывают по-разному. Молодой вор прислал князю на крыльях белого голубя письмо, но что он написал в нем, неизвестно. Все знают одно: властитель Хиана был человек гордый и слышать не хотел ни о каких условиях. Он вызвал к себе представителя Гильдии и потребовал выдать ему наглеца. Посол Гильдии пообещал разобраться в ситуации. Казалось, все должно было разрешиться миром. Но в тот же день из Златоглавого сюда, на этот самый рынок, приехал незнакомый человек в кроваво-красном плаще, какие носят хианские придворные палачи. На лице его была тугая алая маска с прорезями для глаз. Он привез письмо с печатью князя. Властитель повелевал всем людям, жившим здесь, с женщинами и детьми собраться на этом самом месте, через которое мы держим путь. Люди собрались – они ждали приезда самого князя, но вместо его светлости на рынок въехали солдаты, людей окружили и никуда не выпускали три дня. Все это время сотни плотников, присланные из Хиана, что-то мастерили неподалеку, на доски и бревна разобрали почти все лавки. И вот на третий день мастера закончили свою страшную работу: на площади установили множество виселиц – по числу жителей, включая стариков и грудных детей. По некоторым источникам, число повешенных доходило до тысячи, отсюда и название площади.

– А что же хианский князь? – поинтересовался король. – Нашел свою дочь?

– Нашел, – мрачно ответил советник, – на одной из виселиц. Впрочем, кое-кто сможет рассказать об этом лучше меня. – Луар указал монарху на человека в черном, одиноко идущего навстречу. – Ваше величество, Ночной Король все-таки соизволил нас встретить.

– Что я слышу, Луар? – грозно рявкнул Инстрельд. – Здесь только один король, и это – я, а не какой-то самозванец.

– Прошу прощения, сир... – Секретарь поспешил отвести коня назад.

Ночной Король, как же... Инстрельду Лорану, как и любому другому уважающему себя монарху, претила сама мысль, что некто из его многочисленных подданных смеет равнять себя с ним, сюзереном и повелителем. Все знали, что главу Сар-Итиада кличут подобным образом по причине его главенства над неким сообществом, о деяниях которого Инстрельд старался даже не задумываться. Словно мастера, достигшего непревзойденных успехов в каком-либо деле. Так главу гильдии портных и швей Гортена могли бы называть «королем иглы и ножниц», но тот от подобных почестей не станет ведь носить мантию, подбитую собольим мехом. Конечно, его величество даже не думал, что кто-то, сродни Рейне Анекто, может посягать на его власть, его влияние и положение, но называть самозванца королем при нем, единовластном правителе, – это верх грубости и признак отсутствия такта. Делить с графом Сар-Итиадским Инстрельду Лорану было нечего, ведь властитель Северной Пристани не носит королевскую мантию, и пусть себе называется, как пожелает... когда этого не слышат его монаршие уши.

Повелитель Ронстрада взглянул на приближающегося человека и действительно узнал Рейне Анекто, графа Сар-Итиадского. Этот мужчина выглядел неотъемлемой частью окружающей погоды: ливня, туч над головой и серости осеннего приморского города. У него было суровое, можно даже сказать, беспощадное лицо, карие глаза и строго поджатые губы, прямой нос, аккуратная смолистая борода, длинные черные волосы, собранные в хвост. Он шел в их сторону пешком и без всякой охраны.

Мантии на нем, конечно же, не было. Одет граф был достаточно скромно для своего положения: короткий черный камзол-пурпуан, отороченный мехом, угольно-черные штаны, заправленные в сапоги с острыми носами, и плащ с зубчатым подолом, наброшенный на одно плечо. Единственным украшением являлась массивная золотая цепь из выгнутых звеньев, которую носят на груди поверх одежды.

– Добро пожаловать в Сар-Итиад, сир! – Граф Анекто склонился перед королем в вежливом поклоне. – Прошу вас оказать милость и простить мне отсутствие надлежащей вашей венценосной персоне встречи, поскольку ваш приезд оказался несколько неожиданным.

Король очень сомневался в искренности этих слов, учитывая, какую сеть осведомителей имеет Рейне, но формально тот был, несомненно, прав – монарх не известил его о предстоящем визите, и официальной церемонией Сар-Итиад действительно мог пренебречь. Что, впрочем, говорило о его истинном отношении к трону, а может – о злобливом желании доставить королю некоторое неудобство. Впрочем, пусть выражает свое недовольство так, а не в виде заговоров, резонно посчитал Инстрельд.

– Не беспокойтесь, граф. Мое решение посетить вас было несколько поспешным, и лишь в силу этой поспешности вас не успели известить. – Король ответил на приветствие легким кивком.

– Тем не менее жители Сар-Итиада всегда рады приветствовать своего короля, – продолжил граф.

Король взглянул на пустую площадь и черные провалы под капюшонами графских стражников и понял, что это еще одна ложь, преподнесенная ему сегодня. Что ж, оставалось надеяться, что подобный обман будет не самым изысканным блюдом в этот день.

– Так же как и король всегда рад приветствовать своих подданных, воздавая каждому по его заслугам. – Инстрельд ухмыльнулся, пытаясь разглядеть выражение лица графа. Пусть проглотит этот намек.

Но Ночной Король выглядел абсолютно невозмутимым.

– Возможно, на чей-то непосвященный взгляд, заслуги Сар-Итиада перед королевством не столь уж и велики, но думаю, что после содержательной беседы мне удастся убедить вас в обратном. Во всяком случае, на теплый кров, горячий обед и доброе вино в этом городе вы, сир, всегда можете рассчитывать. – Рейне Анекто чуть заметно улыбнулся одними уголками губ. – Прошу вас проследовать в мое скромное жилище, ваше величество. О ваших людях и их лошадях позаботятся мои слуги.

Королю ничего не оставалось, как слезть с коня и пойти пешком рядом с графом. Командир гвардейцев пожелал выделить эскорт, но король отказался от вооруженной охраны – Анекто недвусмысленно намекнул на личную беседу, без провожатых.

– Мой дом – самый безопасный во всем Ронстраде, сир, – протянул Рейне, волнистым жестом указывая на высокое сооружение, которое проглядывало за пеленой дождя.

Граф не располагал ни дворцом, ни замком. В его собственности находился лишь один особняк на площади Тысячи Висельников, но если про жилища сар-итиадцев принято было говорить «мой дом – моя крепость», то дом Рейне Анекто казался воплощением роскоши и гостеприимства. Однако показная беззащитность и отсутствие охраны вряд ли могли прельстить воров и грабителей – слухи, одни чернее других, говорили о жуткой участи тех несчастных, кто рискнул поживиться за счет Ночного Короля. Лучшей крепостью для графа Сар-Итиадского были страх, внушаемый окружающим, и зловещая репутация коварного интригана, не гнушавшегося никакими средствами и всегда возвращавшего причиненное ему зло в десятикратном размере. В Сар-Итиаде ходила пословица: «Возьми у Ночного Короля тенрий – отдашь десять и свою жизнь в придачу».

Перебрасываясь ничего не значащими фразами, правитель Ронстрада и глава Северной Пристани подошли к трехэтажному особняку графа. Дверь была не заперта.

– Прошу вас, ваше величество.

Они поднялись на второй этаж по лестнице с перилами, украшенными золотыми завитушками ковки; полы в коридорах графского дома устилали богатые ковры, а стены украшали картины. Инстрельд отметил про себя, что Сар-Итиад стал слишком богат, но это богатство не из тех, что выставляют напоказ. В Гортене, в жилищах знати можно увидеть золоченые рамы в окнах, но внутри дома все будет гораздо беднее, а здесь – наоборот, внешняя бедность фасадов контрастирует с богатым внутренним убранством.

– Присаживайтесь, ваше величество. – Граф привел короля в свой рабочий кабинет, выполненный в стиле капитанской каюты корабля корсаров. – Здесь мы сможем спокойно поговорить без посторонних ушей.

Вслед за ними вошел слуга, молодой парнишка с совсем не детским выражением глаз. Мальчишка поставил на столик бутылку вина и пару бокалов, после чего принял мокрую королевскую мантию. Затем он удалился, плотно затворив за собой дверь.

Инстрельд выбрал себе одно из резных кресел, украшенное резьбой в виде плюща, и пододвинул его к ярко горящему камину, после чего сел к нему боком, не отрывая взгляда от хозяина. Граф Анекто повесил плащ на спинку своего кресла и устроился напротив.

Лишь сейчас его величество смог как следует всмотреться в лицо собеседника. Только теперь, когда он знал об этом странном родстве, он углядел в чертах Рейне особенности внешности его младшего брата, того, кого во дворце знали под именем Шико. Тот же узкий овал лица, та же форма тонкого носа, тот же разлет бровей. Лишь глаза у графа были черными, он отпустил бороду и усы, да и выглядел намного старше.

– Попробуйте это вино, ваше величество. Оно с юга, из земель, которые раньше назывались Темной Империей.

Инстрельд нахмурился:

– Надеюсь, вы не пытаетесь оскорбить меня, граф, упоминая древнее государство некромантов, которые у меня сейчас как кость в горле.

– Нет, что вы, сир! – Ночной Король взял в руки бутылку и наполнил бокалы. – Просто оно весьма приятно на вкус, а в Гортен вряд ли заходят торговцы из Сиены.

– Я так полагаю, в Гортене нет многого из того, что я вижу здесь, – мрачно заметил Инстрельд Лоран, – например, столь приторной лжи.

– Вы ошибаетесь, сир! – Анекто засмеялся. – Здесь ее куда меньше, чем в вашем дворце, и вкус у нее скорее горек, чем сладок.

– Что вы хотите сказать этим?! – вспылил король.

– Я хочу сказать, – спокойно ответил граф, – что когда вы почувствуете вкус горечи во рту, тогда вы поймете, что я обманул вас. А пока выпейте вина и поведайте мне о причинах вашего визита, ваше величество.

Инстрельд еле заставил себя сдержаться и не уйти. Он приехал сюда не для того, чтобы выслушивать наглые замечания этого негодяя! Но и вернуться в Гортен, не задав свой главный вопрос, он тоже не мог.

– Хорошо. Я прощаю вам вашу дерзость, граф. Меня привело сюда одно деликатное дело.

На лице Ночного Короля отразилось любопытство.

– Я вас внимательно слушаю, ваше величество.

– Меня беспокоит судьба одного человека. Я знаю, он ненавидел вас, и вы платили ему той же монетой. Но... вы единственный, кого я никогда не стану подозревать в его исчезновении.

– Вы говорите о сеньоре Прево, сир.

– Да, – король кивнул.

– Но почему же я оказался вне ваших подозрений, ваше величество? – Анекто задумчиво дотронулся до золотой цепи у себя на груди.

– Тот, кто больше всех кричит «я убью его», вряд ли окажется настоящим убийцей. Ведь подозревать-то будут именно его. Кроме того, я знаю, что смерть Прево на самом деле не нужна вам, он вас вполне устраивал, граф.

– М-да... Вам не откажешь в мудрости, сир. Как ни странно это звучит, господин Прево действительно устраивал меня. Упрямый, как бык, верный, как пес. Ни тому, ни другому никогда не выловить черную кошку в черной комнате.

Король взял со стола бокал вина и немного отпил.

– Именно поэтому я хочу, чтобы вы помогли мне. Прево обязательно нужно найти, я подозреваю, что здесь что-то нечисто, это заговор против трона.

– Но почему вы обращаетесь ко мне? – Граф тоже взял в руки бокал, но пить не стал.

– Я подозреваю, что в королевстве есть только один человек, который знал каждый шаг моего Прево. Кто методично отслеживал все его действия, интересовался его делами и связями. Это вы.

Анекто засмеялся, но смех получился совсем невеселым.

– И снова вы правы, ваше величество, – граф нахмурился, ему явно не понравилось то, что король разгадал одну из его тайн. – Да, я следил за Прево, и, скажу больше, я даже знаю, где он и что с ним случилось. Вы совершенно верно догадались об этом, как и о том, что я к этому непричастен. Но в одном вы все-таки ошиблись, сир.

– В чем? – Инстрельд насторожился, почувствовав подвох.

– В том, что решили, будто я стану помогать вам, ваше величество.

Король взглянул на своего собеседника, все еще не понимая, что происходит. В глазах помутнело, кровь застучала в виски, дыхание прервалось. Инстрельд попытался встать, но ослабшие ноги не держали его. Король Ронстрада свалился на пол у камина, не успев ничего сказать своему отравителю. Язык прилип к небу, а по рту растекалась отвратительная до омерзения горечь...

9 сентября 652 года.

Северный тракт. В сорока милях от Истара

Королевская карета неслась по просторному Северному тракту. Четверка сильных и выносливых лошадей из конюшни самого Инстрельда, запряженная в карету, вторые сутки мерила копытами путь от стольного Гортена к Истару. Время от времени кучер в синем плаще, расшитом львами и лилиями, символами гортенского трона, взмахивал кнутом и подгонял лошадей звучным криком «Хейя!». Чуть поодаль скакали вооруженные всадники – десять верных солдат его величества из числа королевских гвардейцев, их задачей было охранять важную особу, едущую в карете. Охранять... Или конвоировать, если выражаться точнее.

Всадники выглядели хмурыми, порученная миссия была им явно не по душе, ведь особа, которая находилась в карете, была не кем иным, как Беатрис Истарской, королевой Ронстрада, супругой короля и матерью наследника трона.

– Ваше величество, пересекаем границу герцогства. – Присоединенный к королевской гвардии молодой рыцарь девятнадцати лет от роду по имени Лютер, сын погибшего магистра ордена Златоокого Льва Эвианна Миттернейла, наклонился к зашторенному окну кареты. – Осталось всего двое суток пути.

Королева ничего не ответила, ее молчание стало уже привычным – за весь путь супруга короля не сказала ни слова своим провожатым. Юного Лютера это очень угнетало, молчание королевы он принимал на свой счет. Молодому человеку все время казалось, что она презирает его из-за его отца, из-за той душевной слабости, которой тот поддался, решившись на самоубийство после того, как королевская армия была разбита под Элагоном. Все последнее время он только и делал, что пытался доказать всем окружающим, всему миру и самим богам, что род Миттернейлов вовсе не пал духом, как думали многие, что он, Лютер, обязательно вернет то уважение и любовь, каким пользовались его предки в народе. Он даже вступил в королевскую гвардию, рассчитывая поскорее оказаться в бою и проявить себя на службе у короля. Но Хранн оказался глух к его чаяниям, и остатки королевской гвардии сиднем сидели в Гортене, не принимая участия в боях с Прклятыми. А теперь вот еще эта миссия и молчаливое презрение королевы...

Лютер задумчиво смотрел на дверцу кареты, окно которой по-прежнему оставалось задернуто шторой. Правда ли то, что она плачет, тайком вытирая слезы, или покрасневшие глаза – всего лишь следствие усталости от изнурительного для женщины пути?

Внезапно штора отдернулась, и от неожиданности молодой рыцарь чуть не вывалился из седла.

– Ваше величество, я могу что-то сделать для вас? – Он вглядывался в ее несколько исхудавшее, отягощенное печалью, но по-прежнему прекрасное лицо.

– Поворачивай. – Карие глаза королевы, сухие (от множества выплаканных слез), сверкнули бессильным гневом.

– Поворачивать? – удивился молодой рыцарь. – Куда?

– Поворачивай в Гортен, рыцарь, – королева не просила, она приказывала.

– Я не могу, ваше величество, – во взгляде Лютера читалось искреннее сожаление, – у меня приказ вашего венценосного супруга незамедлительно доставить вас в Истар к одиннадцатому дню месяца.

– В этом приказе говорится что-нибудь о насилии надо мной? – зло спросила королева.

– Никак нет, ваше величество. Что вы такое говорите?..

– В таком случае я отказываюсь куда-либо ехать, кроме Гортена. Стой! Стой, я сказала!

Ее крик долетел до кучера, и тот остановил карету, вопросительно взглянув на рыцаря. Королева тоже повернулась к нему:

– В общем, так. Либо мы едем в Гортен, либо вам придется связать меня по рукам и ногам, иначе я выпрыгну из кареты на полном ходу. Как вы считаете, паладин, что с вами будет, когда мой отец, герцог Истарский, узнает, как вы со мной обращались? Про вашу карьеру в гвардии можете сразу забыть.

Мысли молодого Миттернейла метались, словно у зверя, угодившего в капкан. Карьера мало что значила для него, но вот честь... Если он силой привезет королеву в Истар, да еще и связав, на честь семьи Миттернейлов ляжет такое пятно, что проступок отца моментально померкнет рядом с бесчестием сына.

– Ваше величество, прошу вас, проявите благоразумие, – с последней надеждой взмолился рыцарь.

– Нет, это я вас прошу... – голос Беатрис стал мягким и тихим. – Простите, как вас зовут? Ах да, Лютер... Поймите меня правильно, сэр Лютер, это не какая-то женская прихоть или каприз. Там остался мой сын, – голос королевы задрожал. – Я чувствую, что что-то случилось. Я не могу объяснить, просто знаю. Мой супруг... Его сейчас нет в Гортене, он ничего не успеет сделать, даже если одумается в последний момент. А случится нечто ужасное, я предчувствую это, материнское сердце не может обмануть!

Лютер с ужасом в глазах слушал ее. Тревога королевы непостижимым образом передалась ему.

– Если вам дорога жизнь нашего будущего короля, сэр Лютер, доверьтесь мне! Мы должны успеть в Гортен раньше, чем... Если же в столице все будет спокойно и мои предчувствия окажутся не более чем пустыми страхами, я обещаю вам, нет, я клянусь вам, что безропотно отправлюсь в Истар под вашей охраной.

– Поворачивай! – голос паладина разлетелся над трактом. – Мы возвращаемся в Гортен!

Гвардейцы не стали задавать вопросов, но кучер недоуменно взглянул на рыцаря и медленно потянулся к сапогу, судя по всему, за ножом.

– А вот этого не надо. – Меч Миттернейла моментально оказался у горла возницы. – Убирайся, ублюдок, кем бы ты ни был и кто бы тебе ни платил. Одно лишнее движение, и твой труп останется гнить в придорожной канаве. – Разворачивай конвой! – прокричал рыцарь, наблюдая, как бывший кучер бежит прочь, на север, по направлению к Истару. Лютер привязал своего коня к каретному крюку. – Я сам сяду за вожжи. Вперед, на Гортен!

Беатрис благодарно улыбнулась рыцарю; угасшая было надежда вспыхнула вновь, и уверенность в своих силах вернулась.

10 сентября 652 года. Гортен

Все произошло в ночь перед возвращением королевы в столицу. И началось с того, что где-то неподалеку закричала женщина. Ее крик разорвал ночь, испугав людей и переполошив собак, которые тут же разразились громким лаем.

– Эй, Виллинг, иди-ка, проверь, что там, – приказал широкоплечий сержант-гвардеец.

Фонари на главной площади столицы почему-то не горели, и все кругом было погружено во мрак. Слабого света, льющегося из окон, и маленькой лампадки в караульной явно не хватало, чтобы осветить мостовые и подступающие к дворцовому парку переулки.

Случилось так, что с наступлением ночи город буквально погрузился во тьму. Ну, город не город, но центральная его часть, окруженная внутренней стеной, уж точно.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Виллинг и положил древко алебарды на плечо.

Подхватив фонарь за недлинную цепь, он направился к решетке.

За нею, как ни странно, никого не было. Пустая площадь и пустая мостовая. Что же это творится? Стражник мог бы поклясться даже перед самим Хранном, что слышал крик о помощи у самых парковых ворот. И не он один – весь караул во главе с командиром.

Солдат аккуратно выглянул из-за решетки и увидел, как в переулке три подозрительные личности под покровом ночи тянут куда-то неистово отбивающуюся от них женщину.

– А ну, стоять, мерзавцы! – крикнул Виллинг, но те и не подумали останавливаться. – Сэр, – он повернулся к офицеру, – там трое грабителей, что делать?! Они схватили женщину!

Гвардейский командир не раздумывал ни секунды.

– Кеннет, Тиман, Виллинг, открывайте ворота и быстро на помощь бедняжке.

Стражники удивленно взглянули на своего командира. Вообще-то открывать парковые ворота дворца не позволялось, если только кто-то не выезжал в город или не возвращался обратно, и приказ «Открыть ворота» без особой причины (а таковой, конечно же, не было) был грубейшим нарушением гвардейского устава.

– Вы что, не поняли меня, болваны? – нахмурился великан-офицер. – Вперед!

Подчиненные не стали спорить с начальством и бросились выполнять приказ – они-то люди подневольные, отвечать все равно сержанту. Подняли запоры и приотворили решетки врат. Выскользнув в город, стражники побежали в ту сторону, где глазастый Виллинг усмотрел совершаемое преступление.

– О чем только думает старина Вирт? – на ходу пыхтел толстяк Тиман. – Почему его стражники так редко совершают обход?

– И разжигать по ночам фонари – тоже их дело! – поддержал Кеннет.

– Вообще «городские» вконец обленились! – заключил Виллинг.

Вот и начало переулка. Желтый свет раскачивающегося фонаря вырвал из темноты название на кованой табличке: «Переулок Семнадцати Звонких».

Когда-то давно один нищий калека, просящий милостыню, рассказал своим беспризорным дружкам, что сам король, батюшка нынешнего, не поскупился подать ему семнадцать золотых монет. Кроме того, по его словам, король лично угостил его в «Мече и короне» шикарным ужином. Дружки-бродяги разнесли пустую болтовню калеки по всему городу, и на следующее утро в столице не было ни одного человека, кто бы не знал, что сам король – представляете! – напился, как свинья, с местными нищими, а после сбежал с табором цыган. Вот так всегда слухи растут, ширятся, и вскоре в них не остается ни капли правды. Король разозлился и повелел выдать болтуну-пустобреху семнадцать... нет, вовсе не золотых, а звонких ударов хлыста. Оттуда и название перулка.

– Вон стоит кто-то! – Виллинг указал на темную фигуру, прислонившуюся к стене дома.

– Нет, вон там! – Кеннет ткнул в другую сторону.

И правда, там тоже притаились два здоровенных человека, вышедшие из-под темной, как дно колодца, арки.

– А ну всем стоять, где стоите! – приказал Виллинг, товарищи взяли алебарды наперевес. – И сдавайтесь!

– Да, и отпустите женщину! – поддержал Тиман.

В ответ раздался неприятный женский смех. Она не просто так смеялась, она нагло и грубо насмехалась над ними! Насмехалась над стражниками дворца его величества!

Виллинг шагнул вперед и высоко поднял над головой фонарь. Скупой свет вырвал из ночи нескольких человек в доспехах и при оружии. Трое сжимали в руках направленные на солдат короля арбалеты. В тупике улицы стояли вовсе не простые уличные грабители. Тонкая ковка брони, дорогие геральдические плащи, утонченные перевязи и... шпоры! Золоченые рыцарские шпоры!

– Вот уж нет, – прошипел в ответ на предложение сдаться невысокий бородач с украшенной сапфирами цепью на бархатном плаще.

– Барон Олдридж? – не поверил своим глазам Виллинг. – Ваша светлость, что все это значит?

Старый лорд просто взмахнул рукой. Треньканье тетив, свист каленых болтов и... все. Больше стражник Виллинг, которому, помнится, сам король однажды предложил кружку воды, уже ничего не видел.

– Да где они запропастились? – нервно проворчал сержант гвардии его величества Джордж Брент, бросая подозрительные взгляды в сторону переулка Семнадцати Звонких.

Последние три дня вообще показались ему из ряда вон выходящими. Что-то непонятное и зловещее творилось в Гортене. Это в гвардии чувствовали все, начиная с самого Дарна Защитника Трона и заканчивая парнишкой Тенни, что бегал на посылках у стражи и таскал воду измученным жаждой воинам.

Все началось с того, что королева покинула город. Ее величество просто села в карету и выехала в сопровождении десятка гвардейцев через северные ворота. На следующий день сам король отбыл из столицы с визитом к одному из западных графов, забрав с собой еще три десятка их боевых товарищей. Флаги на шпилях Асхиитара спустили, челядь позволила себе немного расслабиться. Ах да, еще кто-то похитил орочью пленницу с торговой площади, перебив всю охрану (в том числе четырех гвардейцев!). Гарнизон дворца сократился просто до пугающего количества: менее сотни гвардии и еще сотня стражи; солдаты короля несли службу, практически не покидая постов, – сменить их было просто некому. Сержант искренне полагал, что все это между собой как-то связано. Недалекий гвардеец ошибался: все началось намного раньше, чем три дня назад, но это уже было неважно.

От размышлений старого солдата оторвал какой-то шум, раздающийся со стороны пяти старых вязов. Кто-то крался меж столетних деревьев, слегка звеня доспехами при ходьбе. Обычный человек точно бы ничего не заподозрил с такого расстояния, но гвардейцев его величества с детства тренировали видеть и слышать лучше остальных.

– Такерей, Хокинс, быстро во дворец. Предупредите капитана Дарна, что кто-то пробрался в парк через заднюю калитку. Только тихо и побыстрее.

– Это, наверное, любимый пустозвон его величества, – предположил стражник Хокинс. – Он любит всюду расхаживать по ночам. Шут, дери его...

– Быстро, – сквозь зубы прорычал командир Брент. Да, стражники, хоть и дворцовые, но все же в подметки не годятся гвардейцам. Жаль, что приходится командовать у ворот именно такими безголовыми чурбанами – вся гвардия либо во дворце, либо при короле и королеве, либо при наследнике престола. – А вы, Гокс и Уотерс, глядите в оба.

– Так точно, сэр.

Но приказ командира «глядеть в оба» им не помог. В следующий миг в ночи раздалось несколько хлопков со стороны площади, так, словно там кто-то спустил тетиву. Между прутьями решетки пролетел с десяток арбалетных болтов. Стражники с предсмертными хрипами рухнули навзничь, их доспехи были пробиты в нескольких местах. Выжил лишь командир Брент. Он пополз в сторону дворца, оставляя за собой кровавый след на плитах главной дорожки.

С разных сторон парка заполыхали факелы... десятки факелов. Враг был уже на территории дворца! К парковой решетке из прилегающих переулков и улиц, цокая копытами, выезжали конные рыцари с множеством различных гербов и витых девизов на копейных флажках и щитах.

А командир Брент все полз и полз, невзирая на два каленых болта, разрывающих грудь при каждом движении.

– Тревога! Тревога! – раздался где-то на лестнице знакомый рев Джонатана Дарна.

Только после этого сержант-гвардеец позволил себе умереть.

11 сентября 652 года. Северные ворота Гортена

Едва королевская карета влетела в Гортен через широко открытые северные ворота, как Беатрис поняла, что предчувствия не обманули ее – у въезда в столицу не было видно стражников, призванных встречать всех приезжих от имени короля. В Гортене что-то происходило, со стороны центра города слышались какие-то далекие крики, а над Соборной площадью, где располагался дворец Асхиитар, поднимались густые клубы дыма: зловещее марево пожара озаряло полуночную столицу. Непосредственно на улице сразу за городскими воротами лежала перевернутая телега с рассыпанными вдоль дороги товарами – простой глиняной посудой, преграждая тем самым дальнейший путь. Хозяина разбросанного скарба рядом не наблюдалось.

Карета остановилась, гвардейцы на своих конях расположились по кругу, с тревогой вглядываясь во тьму переулков.

– Сэр Миттернейл, вы видите это?! – Беатрис высунулась из окна кареты. – Вы видите?!

– Да, ваше величество, боюсь, что вы оказались правы. Очень боюсь... – Молодой рыцарь выглядел более чем серьезным, казалось, сама Смерть коснулась его лица, сделав бледным, как полотно.

– Но что там случилось? – королева нервничала. – Что с моим сыном?

– Мы выясним это, ваше величество. – Рыцарь спрыгнул с передка, оставив уже бесполезные вожжи, и стал распрягать коней. – Оставайтесь здесь, под охраной гвардейцев, а я отправлюсь во дворец и все разузнаю.

– Нет! – голос королевы не терпел возражений. – Мы отправимся вместе! Я не хуже вас умею ездить верхом.

– Владеть мечом вы тоже умеете, сударыня? – повернулся к ней Миттернейл.

– Не смейте смеяться надо мной! – возмущенно вскинулась Беатрис.

– Что вы, госпожа, я серьезен как никогда, – с тревогой в голосе ответил рыцарь. – Там идет бой, понимаете?!

– Дайте мне меч, – потребовала королева, – и скорее, мы должны успеть!

По приказу Лютера один из гвардейцев уступил королеве своего коня, а сам пересел на только что выведенную из каретной упряжки лошадь. Нашелся и меч для возомнившей себя воительницей Беатрис – длинный кинжал старой ковки в богато украшенных золотом ножнах. Это оружие считалось семейной реликвией Миттернейлов и передавалось от отца к сыну, при этом сам Лютер не ведал о том, откуда взялся этот клинок, – его история затерялась в веках.

– Вот, возьмите его, ваше величество, – рыцарь протянул оружие королеве, – в нашей семье считается, что он охраняет того, у кого находится.

Беатрис схватила кинжал, закрепила его у себя на поясе и вскочила в седло:

– Вперед, чего же мы ждем?!

– За королеву и Ронстрад! – Лютер Миттернейл направил своего коня через баррикаду.

На всем пути до дворца им не попалось ни одного вооруженного человека, что было очень странно, учитывая, сколько войск король Инстрельд успел стянуть в Гортен, да и простых жителей встречалось не слишком много, и все они были крайне напуганы. Лютер пытался расспросить некоторых, но бессвязное лопотанье и страх в глазах при одном упоминании о дворце так и не позволили выяснить ничего конкретного. Одно было ясно – в районе Асхиитара уже несколько часов идет бой, королевская гвардия защищает дворец от целой армии мятежников, среди которых много солдат из расквартированных под Гортеном королевских войск. Что произошло, где король и первые лица государства – ничего из этого лепета просто невозможно было понять.

Когда до дворца оставалось два переулка, до королевы и ее спутников отчетливо долетели лязг оружия и яростные крики солдат.

– Нам нельзя на площадь, ваше величество, – констатировал Лютер, – там будет слишком много врагов.

– Есть другой путь, – подумав, сказала Беатрис, – через парк и мимо озера. Только там придется идти пешком.

– Вперед, все за мной! – скомандовал Миттернейл, и всадники свернули направо, объезжая Соборную площадь по узкому – там не разминулись бы два всадника – переулку.