Кукурузный мёд (сборник) Лорченков Владимир
– О кей, – сказал фон Лоринкофф.
– Докажи, – сказал он, и протянул индюку оружие.
– Жожо… – сказал Ай Пацан.
– Только попробуй при расстреле испортить мне прическу, – сказала Цара.
– Дай я сам их расстреляю за амнистию, знал бы, какая обуза семья, никогда бы не женился, – сказал Годо.
– Вода мокрая, а Земля круглая, если с конца капает, значит трипак, а красное солнце к заморозкам, прощайте – сказал философично Пугло.
– Покупай только молдавское, – сказала Ибуца, но все знали, что лошадь в лагере сошла с ума.
– Жожо… – сказал маленький пацан, и глянул снизу.
– Жить так хочется, – сказал он.
– Не будет больно, пацан, – сказал Жожо.
– Выпей, – сказал Лоринкофф и протянул Индюку флягу.
Индюк выпил, и расстрелял всю Семью.
– Фон Лоринкоф, – сказал дрожащим от негодования голосом мудрый еврейский старик.
– Ну? – сказал с ясной улыбкой фон Лоринкофф.
– А вам не боязно за Свою семью? – сказал мудрый старик.
– Ну, когда придут русские… – сказал он.
– Знаете, нет, – сказал фон Лоринкофф со светлой и доброй улыбкой.
– Я русских знаю, они идиоты, – сказал он.
– Русские долбоёбы поплачут и простят нам то, что мы вырезали их детей, – сказал он.
– Еще раз поплачут, накормят наших детей своим пайком, и вернутся в свой сраный ГУЛАГ, – сказал он.
– А кто выживет, будут пердеть от злости, когда наши внуки напишут статьи о том, как они тут бесчинствовали, а ваши внуки будут им подвякивать, – сказал фон Лоринкофф.
– Если, конечно, от вас останутся внуки, – сказал фон Лоринкофф и рассмеялся.
– Бесчинствовали? – спросил охранник.
– А ты пробовал их паек? – спросил фон Лоринкофф.
Рассмеялся, и отлил на всю мертвую семью.
Плюнул на дымящиеся тела, расстрелял мокрого мудрого еврейского старика из гетто за то, что от него смердило, и пошел в барак отсыпаться. Там фон Лоринкофф спьяну переоделся в пижаму заключенного, и его расстреляли на следующий день, несмотря на протесты и Железный крест. Много лет спустя об этом сняли фильм «Пьяница в полосатой пижаме». Но то было завтра и много лет спустя. А сейчас Жожо, стиснув зубы, не глядел на преданную им семью. Мертвые Ай Пацан, кобыла Буца, отличная минетчица Цара, дед Пугло и Ай Пацан лежали, обнявшись, и кровь с них стекала ручьем.
Сверху они были похожи на колесо от Кибитки.
* * *
Очнулась семья в темной комнате.
– Где мы? – сказал Ай Пацан.
– Ша, – сказал голос.
Держась за руки, цыгане увидели человека, похожего на фон Лоринкофф, только менее подтянутого и более пьяного. Человек сидел в кресле.
– Зовите меня Ц, – сказал он.
– Кули мы тут делаем, – сказал Годо, по привычке обшаривая комнату взглядом и руками.
– Ай сладкий хочешь погадаю и отсосу? – сказала Цара.
– Я вас выдумал, – сказал человек.
– Я ваш Творец, – сказал он.
– А почему Ц? – спросил Пугло.
– Потому что Цыгане, в рот вас и в ноги, – сказал Творец.
– Бренд такой, – сказал он.
– Кино «Ц», мультфильм «Ц», соки «Ц», презервативы «Ц», – сказал он.
– В перспективе, конечно, – сказал он.
– У молдаван все в перспективе, – сказал он.
– А почему мы такие… недоделанные? – спросила Ибуца то, что давно вертелось у всей семьи на уме.
– Ну, с финансированием лажа, – признался Творец.
– Вы живете в сценарии мультфильмы «Цыгане», – сказал он.
– Сценарий, в котором вы должны петь и танцевать, и чтоб это было похоже на «Шрек» и «Ледниковый период» и Кустурицу, и чтобы это была семейная комедия, и чтобы увлекательно, и тревел-трип, но чтоб и взрослые понимали, и чтобы шедевр,… – сказал он.
– Вот херня нереальная – сказал Годо.
– Само собой, – сказал Ц.
– Но беда не в том, что заказчик, как всегда, не знает, чего хочет, ни хрена не понимает и отстал от жизни на сто лет, – сказал он.
– Беда в том, что вся эта хрень невнятно финансируется, – сказал он.
– А поскольку я вас уже выдумал в Европе сороковых, то пришлось делать что в голову взбредет, – сказал он.
– Я ведь даром писать не очень умею, – признался он.
– Поэтому вечно выходило так: сяду писать, а получается какая-то херня, – сказал он.
– То про молдаванина-матадора, то про любовь молдаванина и крысы, – сказал он.
– Впрочем, вы были ушлепки а-при-о-ри, – сказал он важно.
– Вас даже выдумали как ушлепков, потому что выдумывали вас ушлепки, – сказал он и посмеялся.
– Да и занимались вами разные люди, то один, то другой… – сказал он.
– Вот поэтому вы – ушлепки, и мультфильм «Цыгане» такой же, – сказал он.
– Здорово, что будет похоже на Кустурицу, – сказала Цара.
– Ох, колхозница ты моя, только молдаване еще не поняли, что Кустурица лет десять как не в моде, – сказал Творец.
– Очень уж вся эта сцена напоминает мне какую-то книжку Пелевина, – сказал дед Пугло.
– Молчи педик, – сказал Ц,
– У воспитанных людей это называется культурное цитирование, – сказал Ц.
– А кто нами занимается? – спросил Годо.
– Ну, глобально, – сказал он.
– Фирма «Семьпальцев», – сказал Ц.
– А почему семь, их же десять, – сказал Ай Пацан.
– Так три постоянно в жопе, – сказал Ц и рассмеялся.
– А что с нами будет?
– А кто знает, – сказал Творец.
– С деньгами полная непонятка, так что вас убьют, – сказал он.
– Ну, еще сначала трахнут, – сказал он.
– А тебя в рот, сладкая, – сказал он Царе и расстегнулся.
– Ну все, пошли на хер отсюда, – хлопнул он в ладоши.
Семья очнулась на построении перед охранниками с собаками. Семью раздели, трахнули, и расстреляли теперь уже навсегда.
Индюк Жожо к ночи три раза пропел петухом.
* * *
…Седенький, трясущийся Жожо смахнул слезу, поправил кипу, и сказал:
– Вот такая история, пионеры.
Пионеры сочувственно молчали. Они были совсем как евреи из Аушвица. Кучерявые и носатые. Над ними висел плакат «Коммуна-кибуц Аль Шаед приветствует участников встречи еврейской молодежи с Праведником».
Праведником был Жожо, который рассказывал всем, конечно же, не правду, а то, как он почти спас цыганскую семью, но потом все равно не вышло. И его за это посадили в концлагерь и он там отрезал себе ногу и сварил бульон еврейской семье. Та, впрочем, тоже умерла потом. Как и все, кто могли бы подтвердить рассказы Жожо. Но история была красивой…
За эту историю его часто приглашали в Израиль. Здесь Жожо нравилось: было тепло, красиво, чисто. Как Праведник Жожо получал еще пенсию. Да, это было, по существу, аферой… Да и по херу, думал Жожо. Все равно живой один я. Делай что хочешь, главное проживи дольше всех, и история будет такой, какой ее представишь ты, вспомнил Жожо слова, которые сказал странный мужик во сне. Мужик еще просил называть себя Ц и был вечно под мухой.
– А сейчас… – сказала после сочувственной паузы ведущая.
– Поэт Борис Хер прочитает вам стихотворение, которое он сочинил по мотивам истории праведника Индюка Жожо, – сказала она.
– Поэма «Курочка»! – сказала она.
На сцену вышел поэт, – как и Жожо, – седенький, в кипе и с прищуром. Тоже, небось, аферист, одобрительно кивнул Жожо.
Поэт начал читать:…
- была у тети Фани курочка, ее убили
- фашисты гребаные, нет не курочку, а Фаню, и
- курочка пришла на могилу к Фане, сказала:
- я помню тебя, Фаня, я отмщу за твою кровь,
- вступила в партизанский отряд, сражалась,
- а когда бойцы умирали от голода, отрезала
- ножку, и партизан Кац поел супа, наваристого
- душистого ароматного супа, и с новыми силами
- стал играть на фортепиано, и партизаны из-за
- музыки Баха ринулись в бой, за Фаню, за
- курочку, за нас, за Родину, за Стали… то есть
- за наш, за еврейский пенициллин, за блядь
- культуру, за Пушкина и Духовность, за все то,
- что мы, люди культуры, бережем для быдла,
- за Бродского, за Иерусалим, за журнал
- Зеркало, за Иерусалимский журнал —
- за все эти Общечеловеческие ценности
- строчила пулеметчица-курочка, а что
- это был пулеметчик и гой выдумали позже
- а на самом деле это была кошерная курочка и она
- строчила и не минет, а очереди, и строчила за то о чем я
- уже говорил, а не за этот ваш гребанный синий платочек
- блядский синий платочек, херов синий платочек,
- сраный русский синий платочек, да долбись он в рот…
Конечно, на иврите все это было в рифму.
…На заднем ряду сидели трое усталых парней в униформе. Они выпили бутылку водки и перебрасывались словами:
«… Ливан… пустыня и один миномет на… колонна… сжег лицо… гребаный ваш рот, суки… да трахал я ваш бля… я трахал в… и на… патриотизм херов… гребанный бородач… гребанная ракета… гребанный танк… гребанная жизнь… карты неточные… поимели… как всегда… херовы офицеры.. херова армия… херова жизнь… податься в Штаты… завтра снова… Ливан мля».
Ведущая косилась на них с осуждением. Парни выпили вторую бутылку водки и уснули. Это были выросшие ребята коммуны, и старший уже был сержант. Ну, ему сам Бог велел. Ведь двоюродный дед Гилель-Лоринкова был офицер и погиб в немецком концлагере. Сержант тревожно похрапывал, и все высматривал во сне гребанного бородача в тоннеле, где шла колонна. Другим солдатам спалось не лучше. Даже во сне им снилось, как они устали.
Праведник Мира индюк Жожо тоже задремал. Во сне ему приснилась Семья.
…минетчица Цара щурилась выбитым пулей глазом. Кобыла Ибуца печально глядела, придерживая выпавшие внутренности. Пугло как умер молчаливым хмурым гандоном, так им и остался. А вот Годо улыбался и был как живой. И, наконец, мальчишка. Мальчишка с окровавленной грудью, который снился Жожо каждую ночь. Ай Пацан был все в той же в короткой рубашке, и все так же без портков. И все такой же маленький, хотя прошло вот уже пятьдесят лет, подумал Жожо. Ничего, это нормально, подумал он. Ведь Ай Пацан умер.
А мертвые не растут.
Белые колготки
– Как же так, Аурика?
– А вот так, Аурел…
– Но как же так, Аурика?
– А вот так, Аурел.
– Но неужто же, Аурика…
– Да, да, Аурел…
Аурел, глазам своим не веря, все смотрел и смотрел. Но нет, они, проклятые, не врали. Перед ним лежала сама Аурика. Та самая, на волевой профиль которой Аурел заглядывался во время редких, – и потому бесценных, – перерывов, на войне.
Аурел вспомнил, что написали об этом в «Независимой Молдове» в том самом, роковом, 1992 году.
«… сти с фронта боевых действий между Молдавией и Приднестровьем передает специальный корреспондент нашей газеты, Лена Замура. Она надиктовывает нам по телефону, перекрикивая разряды снарядов и визг шрапнели, а также крики и ругань русской солдатни. Лена?!
– Когда порох и гарь оседают на улицах города Бендеры, истерзанного нашествием русских оккупантов, и волны захватчиков отступают, разбившись о скалы неприступной бороны нашей доблестной полиции, ребята-добровольцы из Кишинева садятся в круг и начинают петь веселые национальные песни. Смех и шутки звучат над истерзанной родиной, в глаза мелькают искорки и улыбки, а девчата в белых колготках – конечно же, медсестры, а никакие не снайперши, как врут пидарасты-приднестровцы, чтоб они всех издохли, – задумчиво улыбаются небу, ребятам и Солнцу. Это Солнце новой, независимой Молдовы. Кстати. Подписку на «Независимую Молдову» можно оформить в абонентских отделениях «Пошта Молдова» по адресам:…
На адресах газета обрывалась, потому что во время отдыха хотелось курить, а табак некуда было заворачивать. Так что Аурел так и не узнал в то лето, где можно оформить полугодовую подписку на «Независимую Молдову», да еще и со скидкой.
Да и не до газеты было молодому специалисту «ВинКишинеумаша», Аурелу Гимпу, который в то роковое лето 1992 года пошел добровольцем на фронт. Сражаться с сепаратистами, расколовшими нашу маленькую солнечную страну. Правда, как убежденный гуманист и выпускник гуманитарного лицея имени Георгия Асаки, Аурел решил, что не примет участия в боевых действиях как воин, а просто исполнит свой долг во вспомогательных войсках.
Вербовщики пошли ему навстречу.
Поскольку видел Аурел, просадивший зрение на занятиях сначала в техникуме, а потом в институте, не очень хорошо, то автомата ему «по-любасу» – как странно выразился военный вербовщик, – выдавать не стали. Но доверили очень важное и ответственное дело. Сначала предупредив:
– Важное и ответственное дело мы доверим тебе, сынок, – сказал Аурелу седой генерал в выглаженном кителе с орденами, среди которых Аурел разглядел, почему-то, «20 лет службы в ВС СССР» и «За взятие Кандагара».
– Кули ты на мои награды пялишься, сынок? – спросил генерал.
– Дело твое, сынок, в том чтобы прикрывать тылы и подносить боеприпасы нашей, молдавской, медсестре, – сказал генерал.
– Которая, конечно же, вовсе никакой не снайпер, как физдят эти конченные приднестровцы, – сказал он.
Подышал на другую медаль – «30 лет службы в ВС СССР», – плюнул, протер рукавом… Солнечный зайчик от награды заметался по стенам кабинета профсоюзного вожака завода, где трудился Аурел, и где проводили набор добровольцев. Аурел, глядя за зайчиком, чуть равновесие не потерял.
– Лох, – грустно сказал другой вербовщик.
– Такой нам и нужен, – сказал генерал.
И объяснил, понизив голос, что руководство Молдовы отправило на фронт, в Бендеры, специальный отряд из 100 специально обученных молдавских медсестер. Которые, чтобы в суматохе боевых действий не заблудиться и не заплутать, будут одеты в белые колготки. Причем помогать они будут раненым как с одной, так и с другой стороны!
– Что само по себе свидетельствует о гуманизме нашего военного руководства! – сказал генерал Аурелу.
Но так как с той стороны воюют не люди, а звери, – продолжил он, – наше руководство вынуждено предпринимать меры предосторожности.
– Это как? – спросил Аурел, поправляя очки.
– Девушки будут нести свою медицинскую службу на крышах домов, и использовать медикаменты дальнего действия! – воскликнул генерал.
– Лекарства, обезболивающее, антисептики… – сказал он.
– Все это будет спрятано в специальные лекарственные боеприпасы, замаскированные под обычные пули, – сказал он.
– И наши медсестры будут доставлять их больным, используя медицинские приборы, замаскированные под снайперские винтовки Драгунова, – сказал он.
– Это как? – сказал Аурел.
Генерал и вербовщик переглянулись, и встали. Завязали Аурелу глаза и повели его куда-то.
– Это зачем? – спросил Аурел.
– Что бы ты, если попадешь в плен, не проболтался, – объяснил генерал.
– Поэтому ты и фамилий наших знать не будешь, – сказал он.
– Кто ничего не знает, тот легко умирает, – сказал он.
– Отличная шутка, генерал Косташ, – сказал вербовщик.
…после часа неспешной ходьбы куда-то, повязку с глаз Аурела сняли. И он увидел помещение, ужасно напоминающее кабинет профсоюзного лидера, откуда Аурела и увели. Даже стол был тот же самый. Правда, на нем сидел мужчина со связанными руками, с лицом, почему-то в крови, и полосатой майке.
– Тельняшка, – поймав взгляд Аурела, сказал генерал.
Расстегнул китель и Аурел увидел под ним точно такую же майку.
– Что это значит? – вежливо спросил Аурел.
– Советский десант, брателло, – сказал генерал.
– И ты служил, брателло? – воскликнул мужчина в крови.
– ВДВ мля, 68—70!! – воскликнул генерал.
– ВДВ 78—80 на ха! – воскликнул мужчина.
Генерал обрадованно всплеснул руками. Они с мужчиной немножко пообнимались – причем тот со все еще связанными руками, – после чего генерал повернулся к Аурелу.
– Вот этот человек воевал против нас в Приднестровье, – сказал он Аурелу на хорошем румынском языке.
– И сейчас ты увидишь, как его вылечит наша медсестра, – сказал он.
В помещение зашла Аурика. Но, конечно, это было не так, знал Аурел.
В помещение зашла его судьба…
…после того, как связанного мужчину, крепко уснувшего после лекарственной инъекции с голову из специального медицинского пистолета «Макаров», оттащили из кабинета во двора, Аурел дал специальную расписку, получил жалование и военную форму.
– Значит, сынок, Аурика сидит на крыше, отслеживает самых раненных в специальный медицинский бинокль, – сказал ему генерал.
–… и посылает лекарственные препраты самым нуждающимся, – сказал он.
– А твое дело таскать ей воду, продукты, прикрывать тыл… – сказал он.
– Короче, работа в «двойке», – сказал он.
Аурел кивнул. Отдал честь – неумело, по-граждански, – и вышел. Пошел на пункт сбора.
Ориентировался, как и велели, на белые колготки…
* * *
Аурика оказалась замечательным медицинским работником.
Она и медпункт свой разбила прямо на крыше роддома. Поэтому работы у Аурела не было почти никакой, знай, таскай себе воду да шоколадки на крышу, да «утку» выноси. У других медсестер, которым не так повезло с местом дислокации, проблем было намного больше.
Аурел даже слышал, что таких медсестер ловят, и, почему-то, убивают.
– Это от варварства, – знал Аурел.
– В старину крестьяне тоже врачей во время холерных бунтов убивали, – знал он.
Аурел вообще очень много знал, потому что много читал, из-за чего, собственно, и прошляпил свою жизнь до 26 лет. Так что по-настоящему родился он только в 1992 году, когда увидел майора медицинских частей Национальной Армии Молдовы Аурику Фамилия Засекречена. И, наблюдая за усталым лицом красавицы Аурики, лежавшей на крыше под маскировочным тентом, и выслеживающей в городе тех, кому нужнее всего помощь, Аурел мечтал, чтобы ее фамилия сменилась.
Аурел, лежа у лестницы, мечтал…
– Аурика Фамилия Засекречена, согласна ли ты выйти замуж за… – спросит седенький генерал, который будет венчать их после Победы.
– Аурел Лилин, согласен ли ты жениться на… – спросит седенький генерал теперь уже его.
И они скажут да, и наденут на пальцы кольца, которые выточат из гильзы снаряда, и об их браке напишут в «Независимой Молдове».
Так мечтал Аурел, который и словечком с Аурикой перемолвиться боялся не по делу. До того была строга, хороша, и серьезна эта женщина. Аурел примерно представлял себе, что она старше его на 5—6 лет. Но это не беда, знал Аурел. Вера в национальные идеалы сглаживает самые острое углы в браках, основанных на любви, взаимопонимании и совместном несении службы в одной воинской части. Он даже написал так в «Независимую Молдову» и его письмо было напечатано за подписью «Неизвестный воин». Аурел хотел было похвастаться перед Аурикой, когда в очередной раз залез на крышу, чтобы принести своей медсестре воды и еды, но, глядя на ее утомленное лицо, не решился.
Молча положил пакет рядом с тентом и стал отползать.
Аурика мягко нажала на курок, и, даже не проверяя попадание, стала вырезать на прикладе 39—ю зарубку. Глянула вбок и как будто впервые Аурела увидела. И тогда Аурел впервые услыхал ее голос.
– Что там внизу, мальчишечка? – сказала Аурика.
– Ну эээ война… – сказал Аурел.
Аурика мягко – совсем как курок спускала, – улыбнулась. Глотнула воды. Улеглась. Прицелилась.
Аурел, перед тем, как закрыть люк, и начать спускаться вниз, горько выкрикнул.
– Взгляни же на меня, – крикнул он.
– Я изнемогаю без тебя, – сказал он.
– Я томлюсь по тебе, – сказал он.
– Я выдумал тебя и не могу без тебя, – проплакал он.
Но, конечно, лишь про себя.
Ничего такого вслух Аурел не сказал.
* * *
У каждого своя война.
Была она своей и у Аурела. В то время, как внизу раздавались разрывы гранат и визг шрапнели, перекрикивая которые, передавали из Бендер сообщения по телефону журналисты «Независимой Молдовы» и других СМИ мирового значения, Аурел просто сидел внизу, в холле роддома. Там же и спал в в углу на матраце. Воду и поесть подвозили на бронетранспортере раз в неделю.
А еще Аурел следил за дверьми, и, если там появятся вооруженные люди, должен был сказать об этом в рацию. Правда, до этого не дошло.
Врачи смотрели на Аурела с ненавистью, но он знал, что это из-за промывки мозгов приднестровцами. Время от времени в роддом заносили каких-то людей с оторванными руками или ногами, а то и просто баб, которым настала пора рожать, а иногда мертвых баб. Слушая обрывки их разговоров, – мертвые бабы, конечно, молчали, – Аурел узнавал, будто бы в городе грабят, убивают, и вообще страшно жить. Звучало это странно и неправдоподобно. Еще в «Независимой Молдове» Аурел прочитал статью, где главный полицейский Молдавии опроверг клевету о том, что на крыше роддома – снайперская точка.
– Приднестровские пидарасы совсем уже изолгались на ха! – добавил военный комиссар, дословно цитируемый журналистами.
И это чистая правда, знал Аурел.
* * *
Аурел лазил на крышу три месяца.
Он четыре раза сменил Аурике специальную медицинскую винтовку, потому что из-за зарубок на прикладе инструмент терял балансировку. Он смотрел на Аурику жадно и с любовью. Он буквально вобрал в себя силуэт стройной, красивой женщины с задумчивым лицом, которая смотрит на улицы Бендер, как Мадонна – на грешную землю.
И как Мадонна, Аурика дарила людям спасение.
За что Аурел любил ее все больше.
Но так и не решился признаться ей в этом. В сентябре 92 года Аурел уехал из Бендер вместе с отступающими частями молдавской армии. На заднем сидении УАЗика с красным крестом, с Аурикой.
Аурел каждую минуту собирался начать говорить с ней о самом важном, но сначала смертельно уставшая медсестра дремала. Потом – водитель отвлекал болтовней. Затем – Аурел просто постеснялся.
И когда машина остановилась у его дома в Кишиневе, Аурел только и буркнул стеснительно:
– Прощайте.
Аурика в его сторону даже головы не повернула.
В следующий раз Аурел увидел ее лишь на параде в честь Украденной Победы.
Стройная, бесконечно одинокая, стояла она поодаль от трибуны. На груди ее красовался орден, на плечах – погоны майора.
Само собой, сержант Аурел Лилин подойти к майору медицинских войск Аурике Фамилия Строго Засекречена постеснялся.
* * *
…в последующие 20 лет независимости Молдавии Аурел, – как и сама Молдавия, – обнищал и обанкротился. Так что ему пришлось закрыть квартиру с выдранным и сожженным в буржуйке паркетом, и нелегально уехать Стамбул. Там он носил тюки в магазине для хозяина, турка Мустфы. Потом Мустафа переправил Аурела в Германию. Как высококвалифицированный винодел, Аурел рассчитывал получить место на заводе в северной Германии, где делают вина из замерзшего винограда. Он и в самом деле устроился на севере.
Аурел мыл полы в кабаке в Гамбурге.
Чем-то работа напоминала ему военные Бендеры. Много криков, взвизги, удары, взрывы,… не хватало только журналистов «Независимой Молдовы», которые бы передавали сводки из кабака по телефону в Кишинев.
Читать бесплатно другие книги:
