Запретный камень Эбботт Тони
Двадцать минут спустя, когда их самолет выруливал на взлетную полосу, Вейд перегнулся через кресло Даррела, а тот через кресло Лили, чтобы при взлете увидеть в иллюминатор огромный город. И только Бекка не могла на это смотреть. Она ничего не имела против езды на автомобилях. Симпатизировала автобусам. Любила поезда. Но в гигантских железных птицах, которые таинственным образом отрицают гравитацию, полностью расслабиться не могла.
Двигатели завыли, и самолет начал набирать скорость. Бекка вцепилась в подлокотники.
– Это, между прочим, моя рука, – возмутилась Лили.
– Ой, прости.
– Ладно, пользуйся на здоровье. Расслабься. Следующая остановка – Вашингтон.
Самолет набирал высоту, а желудок Бекки болтался где-то между космической невесомостью и погружением в морскую пучину. Через несколько минут она вдруг осознала, что вой турбин теперь не утихнет, из-за чего говорить стало неудобно всем, кроме Даррела, который продолжал отвлекать внимание Вейда на себя – так, словно вокруг больше никого не существует. Ну и ладно. Даже Лили, та еще трещотка, умолкла и тихонько набирала на планшете текст, чтобы потом поставить его в свой блог.
Чертовы турбины завывали еще два самых долгих часа в истории человечества, пока Бекке не удалось наконец задремать.
– Наконец-то! – воскликнул доктор Каплан, как только шасси коснулись посадочной полосы Вашингтонского аэропорта Рейгана, где им предстояла пересадка. Он включил мобильник, и тот сразу же запищал, сообщая о пропущенном вызове. Прослушав сообщение, он нажал кнопку, сказал в трубку несколько слов и отключился.
– В Атланте сильная буря, поэтому Сара чуть не опоздала на рейс в Боливию – на посадку пришлось бежать бегом, – рассказал он. – Она уже опять в воздухе и, скорее всего, до конца недели, а то и дольше, с ней не будет связи. Так что мы теперь сами себе хозяева. Давайте все быстро в туалет, в кафе и в киоск за газетами. Проверим, не случилось ли еще каких катастроф. Возможно, найдем какую-то взаимосвязь.
Однако из-за бури в Атланте, грозившей перекинуться на Колумбию, их рейс на Берлин решили отправить пораньше. Поэтому из кафе им пришлось нестись на посадку со всех ног, успев выхватить в киоске первую попавшуюся газету.
Дед и бабушка Бекки, жившие в Остине, частенько присматривали за ней в детстве, благодаря чему она с самого детства выучила несколько языков. На немецком и испанском говорила почти свободно, на французском похуже, хотя при чтении вполне обходилась без словаря. Так что, увидев парижскую газету «Монд», Бекка взяла ее. Хотя даже примерно не представляла, что там можно найти. Например – катастрофы? Иногда весь мир превращается в сплошную катастрофу. И что теперь?
Заканчивается посадка на рейс пятьдесят шесть до Берлина.
– Успели! – выдохнул Роальд Каплан, подталкивая ребят по трапу самолета. Едва они заняли свои места, люк закрылся, и самолет вырулил на взлетную полосу, мокрую от дождя.
– Если хочешь, держи меня за руку, – прошептала Лили подруге на ухо.
Та рассмеялась:
– Все в порядке! Я теперь профи.
Но до профи ей было еще далеко. На взлете она не могла вздохнуть, в ушах грохотали кувалды.
– Дыши, – командовала Лили. – Так больше шансов остаться в живых.
– Спасибо… – прошептала Бекка, как только самолет набрал высоту. – Похоже, я еще не профи.
– Эй, ребята! Слушайте! – воскликнул Даррел, развернувший на коленях лондонскую газету. – Помните, мы читали про танкер, затонувший в Средиземном море у берегов Турции? На его борту находилось семнадцать человек. Разве не трагедия?
Следом за ним свою газету показал Вейд.
– А это, как считаете, подходит? В районе Майами столкнулись большой грузовик и лимузин. Водитель грузовика исчез, но всего минуту спустя его обнаружили за сто миль от места происшествия – он шагал по обочине.
– Так значит, за рулем сидел не он? – спросила Лили.
Вейд отрицательно покачал головой:
– Свидетели аварии опознали его. Вдобавок он сжимал в руке ключи от машины.
– Ну, это уже какая-то мистика, – не поверила Лили.
Доктор Каплан взял у сына газету и перечитал заметку. Затем сказал:
– Генрих был очень дорог мне, но все-таки он давно уже вышел на пенсию. И стал жить очень замкнуто… Не хочется так говорить, но, возможно, это письмо лишь доказывает, что старость взяла свое. Такое бывает, вы же понимаете. Его время настало – и он ушел в мир иной. И больше это никак и ни с чем не связано.
«Ушел в мир иной…» Слова эти вдруг поразили Бекку. Такие умиротворяющие, в отличие от слов зашифрованного письма – «пожирает», «трагедии», «спасай», «найди»… А ведь они до сих пор не знают, как он умер, этот старый профессор. Экономка им ничего не сказала…
Бекка уже собралась отложить «Монд», как вдруг наткнулась на небольшую заметку.
– Масштаб трагедии невелик, – сказала она, – но все же послушайте. «В офисе газеты погиб человек. Один из служащих ночной смены упал в открытую шахту лифта. Версия убийства не исключается».
– Вейд, мотай на ус, – заметил Даррел. – Я не хочу так погибнуть!
– Постараюсь такого не допустить, не дрейфь.
Роальд повернулся к ним.
– Один из нашей пятерки, которую Фогель собрал двадцать лет назад, работает в «Монд», – сказал он. – Интересно, знал ли он погибшего? Я уже несколько лет с ним не общался. Бернар… Бернар… Забыл фамилию.
– Бернар Дюфор? – спросила Бекка.
– Именно! Мы его звали Берни. А что, его упоминают в заметке?
Бекка застыла.
– Человека, упавшего в шахту, звали Бернар Дюфор. Полиция пока говорит о несчастном случае, но расследование продолжается.
С доктором Капланом что-то произошло. После этих слов его лицо как будто закрыла какая-то тень, он весь сжался, точно провалился сам в себя. Неужели все-таки все эти события связаны между собой? Письмо. Смерть Генриха Фогеля. Газетные новости. А теперь вот – Бернар Дюфор…
Даррел наклонился к отцу:
– Вы с Берни правда были друзьями?
Роальд закрыл глаза. Снова открыл.
– Не совсем. Он был одним из нашей пятерки – группы «Астериас» профессора Фогеля, понимаете?
– Думаешь, началось то, о чем предупреждало письмо? – нахмурился Вейд. – «Увы, нас Кракен пожирает… Последний – ты»? Не это ли дядя Генри имел в виду? Последний из «Астериаса»… Тебе грозит опасность?
– Ну что ты, сынок, – убежденно ответил Роальд. – Конечно, нет!
– А с остальными в группе ты поддерживал связь? – спросил Даррел. – Как мы узна…
Но Роальд Каплан резко поднял верх указательный палец, и все замолчали.
– Про газетные новости ничего сказать не могу. Но дядя Генри и Бернар – совсем другое дело. Надеюсь, в Германии мы выясним, что же с ними случилось. А пока, я уверен, самое главное для нас – держаться вместе.
– Мы не подведем вас, правда! – воскликнула Лили и, посмотрев на друзей, решительно кивнула головой.
– Генрих был хорошим человеком, – уверенно произнес Роальд. – Отличным представителем рода человеческого. Давайте отдадим ему последний долг. Лили права. Не подводите меня – и будьте всегда рядом. Каждую секунду.
Он спокойно вздохнул и наконец улыбнулся. А затем достал из кармана куртки свои студенческие конспекты и, надев очки, погрузился в чтение.
Начали развозить на тележках еду, и Бекка, откинувшись в кресле, раскрыла «Моби Дика». Через семьдесят страниц она дочитала до того места, где капитан Ахав с командой вторглись во владения белого кита:
«И я с жадностью выслушал рассказ о свирепом чудовище, которому я и все остальные поклялись беспощадно мстить…»
Чудовище. Моби Дик был гигантским китом, морским чудовищем. Она перечитывала эту фразу снова и снова, гадая, что же имел в виду дядя Генри, когда писал о кракене.
Глава одиннадцатая
Эбнер фон Браун терпел до последнего, но наконец не выдержал – и выдернул обожженные тонкие пальцы левой руки из чаши с водой и осколками льда.
Эту керамическую чашу изготовили венецианские мастера в XIII веке. За более чем странные четыре года, проведенные с Галиной Краузе, Эбнер научился неплохо разбираться в антиквариате.
– Возьми ее с собой, пригодится, – бросила она ему с неожиданным, как он было решил, состраданием, но та вдруг добавила: – И перестань все время ныть из-за этих ожогов!
Лифт остановился. Третий подземный этаж.
Двери разъехались. От яркого белого света Эбнера, как всегда, начало подташнивать. Лаборатория. В нос ударил смешанный запах кондиционеров, дезинфекторов и животного страха.
Уши заложило. Лабораторные аппараты едва слышно гудели «белым шумом». А может, этот шум слышал только он? Это началось года четыре назад, после очередного эксперимента Ордена. И теперь Эбнеру фон Брауну все время казалось, что с какой-то огромной высоты прямо ему в темечко нескончаемым водопадом сыплются шарики от подшипников. И это ощущение ни на миг не покидает его. Эбнер так и жил с ним, точно «в компании с дьяволом», как говорилось в старой и страшной легенде о докторе Фаусте.
Эта лаборатория, как и семь остальных по разным уголкам Земли, была большой, с белыми стенами и потолком. Все восемь лабораторий отличались одна от другой разве что лицами небритых молодых ученых за длинными рядами компьютеров.
Из всех лучших выпускников последних лет Эбнер выбрал именно Гельмута Берна. В гении этого парня по части цифрового надзора и электронного декодирования он не сомневался. Но вот достаточно ли темна его душа – этого Эбнер пока не понял. Руки молодого ученого порхали над клавиатурой. Умный – да, дотошный – безусловно. Но насколько он предан делу?
– Сэр? – Гельмут повернулся на стуле.
– Компьютер готов?
– Да, сэр, – ответил тот и похлопал по тонкому серебристому кейсу, что лежал рядом с ним на столе. – Здесь все, что вы просили. Батарея практически вечная. Ни одной слепой зоны, охвачен весь земной шар. Только мне любопытно, почему вы поручили изготовить такую штуку именно мне – и именно сейчас?
– Тебе любопытно? – уставился на него Эбнер. – Это мне любопытно. Ты еще не восстановил жесткий диск Фогеля?
Ученый мгновенно сник и, взглянув на керамическую чашу под мышкой у неприветливого гостя, ответил:
– Пока нет, сэр.
На один из ближайших мониторов транслировалось изображение с камеры, установленной напротив бывшей штаб-квартиры компании «Эдифицио Петробас» в Рио-де-Жанейро. Строители и криминалисты бродили среди обломков стекла и бетона в надежде понять, почему же здание рухнуло, но Эбнер знал, что шансов у них никаких.
– Последнее письмо Фогеля?
– Зашифровано.
– Расшифруй.
– К утру.
– К утру?
– Самое позднее.
Диалог сделал бы честь любому фильму, но лаконичные вопросы и отрывистые команды Эбнер считал своей прерогативой. И сколь бы талантливым ни был Гельмут Берн, копировать стиль шефа он не имел права – даже несмотря на украшавшую подбородок щетину. Уж не иронизирует ли он? Ирония дозволена лишь тем, кто наделен властью. А работники, хорошо оплачиваемые или плохо, – это всего лишь работники, серые немытые людишки, которые обязаны повиноваться и лебезить перед ним. Пусть ноют и умоляют о пощаде – но о язвительности и речи быть не может.
Довольно улыбнувшись собственным размышлениям, Эбнер вынул обожженную руку из чаши, стряхнул с пальцев воду и поставил емкость на стол молодого ученого. Неспешно достал блокнот в кожаном синем переплете, раскрыл на чистой странице и вывел имя «Гельмут Берн». Напротив – «Исландия. Станция № 4». И поставил жирный вопросительный знак. Захлопнул блокнот.
– Танкер у берегов Кипра?
– Хорошие новости, – сообщил Берн, пробежался пальцами по клавиатуре, и картинка сменилась текстом. – Наши водолазы подсоединились к корпусу судна – подводное строительство началось. Зона обитания будет готова не позже первого апреля. Хотите ознакомиться с текущим экспериментом?
Эксперименты! Миссии по всему миру! И все – по особому приказу Галины Краузе… Эбнер снова слышал, как пересыпаются эти проклятые шарики.
– Австрийский транзит? О, да! – сказал Эбнер и направился к двери во внутреннюю лабораторию, чьи стены из тонированного стекла почти не пропускали солнечных лучей.
– Доктор, простите…
Эбнер остановился и чуть повернул голову.
– Что?
– Я хотел спросить про двенадцать объектов… Почему именно сейчас? Ведь прошло уже столько времени.
Эбнер задумался, стоит ли отвечать. Не обезоружит ли это его самого? Ведь молчание – тоже власть. Особенная – но власть. Этому он научился у мисс Краузе.
Но оказать кому-либо доверие – тоже проявление власти… На данный момент Эбнер решил держать дистанцию.
– Мисс Краузе считает, что дело срочное. Существует порядок приоритетов.
Гельмут Берн потер рукой небритый подбородок.
– Вы хотите сказать, есть определенный график?
Я хочу сказать то, что говорю!
Эбнер решил закрыть тему.
– Вся наша жизнь – график. Изволь укладываться в свой, – сказал он и остался доволен тем, как прозвучал ответ, хотя и сам не вполне понял, что это значит.
Гельмут Берн прикусил язык, отвернулся к монитору и больше не высовывался.
Эбнер вошел в открытую дверь внутренней лаборатории.
Половину помещения занимала пушка – а как еще назвать эту штуку? В центре огромного колеса со спицами из платинового сплава громоздился узкий стальной цилиндр, обвитый спиралью ультратонкого световолокна. У стены напротив сидели в клетке белые мыши – самые умные из пациентов лаборатории. Эбнер усмехнулся. Там, куда они попадут, сообразительность им все равно не поможет…
Двери лифта открылись. Безымянный водитель высунулся оттуда и нашел взглядом Эбнера.
– Пора!
Эбнер покинул внутреннюю лабораторию.
Пора, всегда пора…
Возле рабочего места Гельмута Берна он опустил руку в чашу с уже теплой водой, вынул, стряхнул капли.
– Эту бесценную чашу я должен вернуть мисс Краузе, – сказал Эбнер, глядя на молодого ученого. – Без воды.
– Сэр?
– Опорожните ее, – пояснил Эбнер как можно мягче.
– Сэр? – переспросил Берн, отодвигая стул.
– Прямо сейчас.
Гельмут взглянул сначала на безымянного водителя, ждавшего в лифте, затем на Эбнера и взял чашу. Он поднес ее к губам и выпил до дна.
– Можете не благодарить, – сказал фон Браун.
А Берн промычал в ответ:
– Спасибо, доктор фон Браун.
Эбнер не сдержался – губы сами расплылись в тонкой улыбке. Возможно, «Исландия» – и правда самое подходящее место для Гельмута Берна?
Он забрал него чашу, взял со стола серебристый кейс, шагнул в лифт и нажал кнопку.
Глава двенадцатая
Берлин встретил серостью, холодом и дождем.
Едва четверо подростков и мужчина вышли из огромного терминала аэропорта в поисках такси, тяжелый берлинский воздух тут же окутал их автомобильными выхлопами, табачным дымом и ароматом крепкого кофе.
Бекка осторожно вдохнула:
– Я читала, что именно так пахнет в Европе.
Роальд кивнул:
– Как в прошлое вернулся… Жаль, что мы здесь по такому печальному поводу.
– Вон такси! Последнее! – крикнул Вейд и, подтолкнув брата, побежал к крошечному авто, рядом с которым стоял коротышка-водитель.
Выехав с территории аэропорта, такси понесло их по автостраде к городу. Все молчали. Они миновали несколько похожих друг на друга кварталов в окружении скромных парков с голыми деревьями.
Наконец Лили нарушила тишину:
– Не так уж и привлекательно…
Роальд объяснил, что после Второй мировой войны почти весь Берлин отстроили заново, руководствуясь не соображениями красоты, а функциональностью. Из-за сдержанной архитектуры город кажется холодным и печальным.
Широкую автостраду сменила мокрая, в лужах, дорога, тянувшаяся вдоль железнодорожных путей, а потом под колесами мягко затарахтела брусчатка, и Бекка догадалась, что они уже в старой части города.
Наконец машина остановилась у железных кладбищенских ворот. На часах – почти половина двенадцатого.
За воротами кладбища их встретило потемневшее от старости здание, похожее на церковь. Казалось, оно простояло здесь уже много веков, но планшет Лили сообщил, что его история насчитывает «всего полторы сотни лет».
Позади часовни меж старых густых деревьев виднелись могильные холмики и надгробия.
Вейд указал рукой на дальний край парка:
– Вон там собрались люди… – Слова его будто глохли на стылом воздухе. – А вот и дорожка.
Некоторые могилы тянулись строгими рядами в обе стороны от дорожки. Другие – с полустертыми от времени надписями и датами, – казалось, выросли прямо из-под земли. Кое-где среди венков виднелись намокшие под дождем мягкие игрушки.
Тут лежат дети.
Протоптанная тропинка, извиваясь между деревьев, вела к четырем резным прямоугольным камням с именами, два из которых Бекка тут же узнала. Якоб и Вильгельм Гримм – братья, жившие в XIX веке и собиравшие сказки. Лили тут же остановилась и защелкала мобилкой.
Они пересекли лужайку и углубились в сосновую рощу. От аромата хвои у Бекки закружилась голова. Она едва держалась на ногах.
Что это с ней? Почему именно на кладбище?
В чем же дело? Впрочем, она прекрасно знала, в чем.
Два года назад ее сестренка Мэгги заболела, и Бекка очень боялась потерять малышку. Каждую ночь она ревела, а когда наконец засыпала, видела во сне места вроде этого: вереницы каменных надгробий, тихий шепот. Ночные кошмары перестали преследовать ее, лишь когда сестричка полностью выздоровела и угроза миновала. Бекка очень старалась, чтобы родители не видели ее испуга – они и так боролись со смертью. Теперь с Мэгги все в порядке, но…
Лили тронула ее за руку:
– Вот они.
Под раскидистыми буками собралась небольшая группа людей, пришедших проститься с покойным. Гроб стоял рядом с семейной усыпальницей, увитой диким виноградом. Фамилии на табличке не разобрать. И здесь же, чуть с боку от входа, она увидела солнечные часы. Время. Смерть. Могилы. Утраты.
Бекке вспомнилась строчка из «Белого кита»:
«Мы уже смело бороздим морскую пучину: пройдет немного времени, и мы затеряемся в безбрежной необъятности…»
Она заметила какое-то движение. За старым надгробием ждали окончания службы могильщики. Перед глазами у Бекки всплыло лицо Мэгги, но она прогнала наваждение, резко помотав головой. Нет, с Мэгги все в порядке. Это не ее похороны. Это хоронят Генриха Фогеля. Пожилого человека. Дядю – почти дядю – Вейда.
– Никого не узнаю, – шепнул Роальд. – Конечно, я предполагал, что все его коллеги уже скончались, но все-таки… – Он снял очки, вытер слезы. – Надеялся встретить здесь хотя бы несколько бывших студентов.
Бекка мягко коснулась его руки. В голове всплыла строка из письма: «Последний – ты…»
Роальд с Вейдом и Даррелом прошли немного вперед и остановились. Лили и Бекка чуть отстали.
– Я знаю, что это неправильно, – шепнула Лили, поднимая руку с мобильником. – Ну то есть похороны и все такое, но все-таки я это сниму!
– Слушай, ну я не знаю…
Но Лили уже снимала на видео прощальную церемонию. Вот заговорил священник:
– Guten Morgen, liebe Freunde…
Бабушка Хайди неплохо научила Бекку немецкому, но читать ей было все-таки легче, чем воспринимать на слух. Люди говорят слишком быстро и даже не думают делать паузы, не хотят ничего повторять, а в книжке всегда можно перечитать, если что-то не понял.
– Все мы… не поняла, не поняла… здесь, чтобы… ученого, друга… учителя… его жизнь… «Gelehrsamkeit»… стипендии…
Она потеряла нить. Когда сестра выздоровела, Бекку стали притягивать кладбища. Они пугали ее, но в душе появлялось нечто вроде благодарности – за то, что там нет ее сестренки. В таких и без того грустных местах ей не хотелось грустить еще сильнее. Она потерла глаза и в очередной раз вспомнила, что не спала уже много часов подряд. Интересно, когда же все они смогут отдохнуть?
– …Вечное отдохновение… души последний путь…
Нет-нет, сказала она себе. Только не туда, умоляю. Она поморгала, прогоняя слезы, и перевела взгляд на покосившуюся стрелу солнечных часов у старой могилы с треснувшей колонной. На вершине надгробия плакал каменный ангел. Повсюду печаль утраты, куда ни глянь…
Слева от них из леса на дорожку вышел какой-то мужчина. Он неспешно направился к похоронной процессии, но, увидев ее и Капланов, вдруг остановился на полпути.
Бекка обернулась. Лили по-прежнему снимала церемонию на телефон.
– Смотри, вон тот человек – застыл, когда увидел, как ты снимаешь.
Подошел Даррел:
– Вы тоже заметили? Похоже, явились друзья профессора.
К мужчине присоединились еще двое. Один плотный, в блестяще-черном костюме, с каменным лицом. Другой – бледный, неказистый, почти горбатый. Он что-то сказал двум другим, и те одновременно, как по команде, отступили за надгробие.
Сам же горбун осторожно, стараясь не промочить туфли в сырой от дождя траве, приблизился к толпе провожающих, но не влился в нее, а встал чуть в стороне от могилы – руки скрещены на груди, голова опущена. Когда священник ненадолго умолк, он поднял голову, посмотрел на Бекку, затем на Роальда с Вейдом и снова потупил взгляд. По спине Бекки пробежал холодок – ей почудилось, будто взгляд этого странного типа из-под очков с толстыми стеклами пронзил ее, как стрела. На его правом виске горела свежая рана, похожая на римскую цифру V.
– Аминь…
Священник окропил гроб святой водой из серебряной чаши, пробормотал последнее благословение. Церемония завершилась. В ту же минуту небо совсем потемнело, и хлынул дождь.
Все пришедшие быстро разошлись. Кто-то уехал на собственных машинах, кто-то поймал такси. Вскоре кладбище опустело. Кроме ребят и доктора Каплана остались только могильщики да те странные типы возле статуи плачущего ангела.
Бекка подошла к Роальду с Вейдом.
– Дядя Роальд, кажется, за нами следят. Вон те люди.
Но пока доктор Каплан поднимал голову, надевал очки и оборачивался, они уже исчезли.
Глава тринадцатая
Не желая мокнуть, Даррел спрятался от дождя под аркой мрачного склепа в трех шагах от Роальда и Вейда. Те молчали – вероятно, потому что не знали, что делать дальше. По крайней мере, так казалось Даррелу. Уж он-то совершенно точно знал, каким должен быть их следующий шаг.
– Чем чаще я вспоминаю тот бред, который несла по телефону экономка дяди Генри, – сказал он, – тем больше уверен – она что-то знает.
– Да, мы сходим в квартиру профессора, – кивнул доктор Каплан. – Но сначала заселимся в отель. Мы неслись как угорелые, чтобы не опоздать сюда. Теперь можно сбавить обороты. Приведем себя в порядок, а затем отправимся туда.
– У меня в программе еще один пункт, – продолжал Даррел. – В этом городе должен быть хоть один ресторан, не так ли? Немцы хорошие повара. Или плохие? Не важно. Я сейчас могу съесть что угодно. Вам понравилась еда в самолете? Точнее, даже не так – кто-нибудь это съел?
– Даррел, не начинай! – возмутилась Лили.
Он умолк, но мозг его не унимался.
Я-то съел. Но было невкусно. И мало. Неужели никто не голоден? Вот я, например…
– Папа, а почему здесь не было фрау Мюнх? – спросил Вейд. – Странно как-то. Ведь она ответила нам по телефону. Может быть, она даже живет там…
– Здесь все странно, братишка, – отозвался Даррел. – Мы же в Европе.
Роальд развернулся в сторону выхода. Казалось, он старается не дышать, чтобы не потерять контроль над собой.
– Уверен, после ее объяснений тайны рассеются сами собой, – сказал он. – Идемте.
Даррел согласился с ним – разговор с экономкой многое прояснит. Но вряд ли развеет все тайны. Шифровка от старого друга, который внезапно умер, просто обязана значить что-то серьезное в шпионской столице мира. Тут и сомневаться нечего…
В Интернете Лили нашла недорогой отель, и они сняли два номера: один для девочек, другой – для мальчиков с отцом. Даррел хотел забросить в номер вещи и немедленно отправиться обратно на улицу – штрассе, как сказала Бекка, – но совершил страшную ошибку: сел на кровать. Потом прилег, напоследок подумав, что насекомых тут все-таки нет. И открыл глаза только на следующий день – как, впрочем, и все остальные.
На обед в гостиничном кафе им подали нечто утопленное в густом соусе, но порции были огромные, так что Даррел не возражал. Из отеля они вышли уже ближе к вечеру, и рестораны на берлинских штрассе заманивали посетителей огнями. Даррелу опять захотелось есть, но остальных, похоже, голод не мучил.
Они взяли такси и без двадцати пять подъехали к дому дяди Генри – невысокому серому зданию на огромной улице под названием Унтер-ден-Линден.
Сверившись со своими конспектами, Роальд убедился, что они прибыли по адресу, и расплатился с водителем. Они выбрались из машины. Где-то за несколько кварталов от них – уиииуу-уиииуу – завывали сирены, как в настоящем в кино. Полиция? Пожарные? Шпионы?
Нет, шпионы не включают сирен.
Женщина, закутанная от холода в шарф по самый нос, недовольно пробормотала что-то, обходя их компанию, вставшую посреди тротуара. Тоже маскируется? Или от холода? Изо рта шел пар. Ноги начали мерзнуть, и Даррел запрыгал на месте.
– Генрих жил на третьем этаже, – сообщил Роальд, подходя к широкой двери, по бокам от которой в высоких, по пояс, вазонах росли какие-то вечнозеленые кусты. Он нажал кнопку звонка, и тот еле слышно зазвякал внутри дома. Никто не ответил. Роальд позвонил еще раз – и снова напрасно.
– Что же теперь? – спросила Лили. – Будем стоять и ждать, пока нас кто-нибудь впустит?
– Или пробьемся внутрь! – предложил Даррел. – Слышь, Вейд, если мы с тобой на пару…
– Со мной?
– Погодите, – сказал Рональд.
Он опустился на колени, сунул руку в щель под левым вазоном и замер. А потом вытащил оттуда брелок с двумя ключами.
– Прикольно… – изумился Вейд. – Прямо под носом! Как ты узнал?
– Генрих всегда оставлял запасные ключи для студентов, которым захочется зайти к нему в гости в позднее время.
– Вроде вас? – уточнила Бекка.
– О, да. Мы частенько беседовали всю ночь напролет. Все вместе.
Они открыли дверь подъезда и вошли в пустынный вестибюль, где горела всего одна лампочка.
Читать бесплатно другие книги:
