Древний Марс (сборник) Мартин Джордж

– Маартин? Он приходит в себя.

Голос отца.

Его обнимали чьи-то руки. Папа? Маартин моргнул, с трудом заставил себя разлепить тяжелые, липкие веки.

Он лежал в лазарете. Все кругом было белым, а на экране у кровати мигали цифры и бежали кривые графиков. Отец наклонился над Маартином, заслонив лицом экран и марсиан, проходивших рядом с кроватью и сквозь нее, махавших пальцами, оживленно беседуя:

– Сынок, с тобой случилось что-то вроде припадка. Хорхе принес тебя сюда. Сказал, что это случилось, когда ты коснулся марсианской жемчужины.

Вовсе это не жемчужина, как глупо так её называть. Жемчужины появляются из раковин моллюсков, живущих в океанах на Земле – смешно даже думать, будто это какое-то морское создание. Марсиане, стоявшие вокруг его постели, помахали пальцами, соглашаясь с ним, отрывистыми жестами передавая свой смех. Нелепое сравнение, не-умное, не-достойное-нашего-внимания. «Они просто не знают». Пальцы мальчика дернулись на закрывавшем его одеяле, и он словно со стороны заметил искаженные звуки, вырвавшиеся из… из его рта. Понадобилась пара секунд, чтобы припомнить нужные слова.

– Маартин? Что ты пытаешься сказать? Не уходи от нас, сынок.

Мальчик моргнул, и прогуливавшиеся вокруг марсиане стали казаться бледнее. Теперь он мог смотреть сквозь них, снова видеть папино лицо, теперь еще более обеспокоенное, видеть Хорхе, стоявшего в ногах кровати.

– Я… в… порядке, папа, – Маартин выговаривал слова осторожно, сжав руки в кулаки, ведь его пальцы все еще пытались двигаться. Рот. Сосредоточься на рте. – Фсе… ха… ра… шо. П… пап?

– Привет, Маартин, как ты? – Перед глазами появилось еще одно лицо, отодвинувшее отца в сторону. Доктор Абрам, специалист поселка по медтехнологиям. Доктор Абрам улыбался той самой чересчур широкой улыбкой, в которой ясно читалось, что дела плохи.

– Так что произошло? Мистер Морено тут говорил, что кто-то из мальчиков грубовато с тобой обошелся. Ты обо что-то ударился головой?

Маартин физически ощущал, с каким вниманием они на него смотрят – папа и Хорхе. Вновь его пальцы задергались, пытаясь объяснить. Он еще крепче сжал кулаки, заставив себя качнуть головой – вперед-назад. Кивнуть. Ему вспомнилось слово, означающее этот жест. Он снова кивнул:

– Об… стену, – в том хаосе, что творился у него в голове, было легче подобрать слова для лжи, чем для правды.

– Я говорил Алу, что мальчишки издеваются над Маартином, – отец поднял голос, повернувшись к Абраму. – Так нет, никаких мер он не предпринимает, только пальчиком грозит этой шпане. Когда от этого был толк? А теперь вот…

– Успокойся, Пол, – Абрам положил отцу руку на плечо. – Кровотечения нет, сканирование не показало никакого давления на мозг или поврежденных участков. Скорее всего, удар вызвал что-то вроде короткого замыкания, которое повлекло за собой увеличение необычной активности в мозге, вот и все. Истинная причина, вероятно, связана с тем, что случилось ранее, с первоначальной травмой головы.

Доктор говорил как можно более утешительным тоном, и папа смотрел в сторону. Он старался не заплакать.

Маартин взглянул на Хорхе. Тот нахмурился. Ну, конечно. Он-то знал, что доктор не прав. Маартин ждал, что Хорхе так и скажет, но он ничего не сказал. Вместо этого он криво улыбнулся Маартину:

– Рад, что тебе лучше, Маартин. Эй, поправляйся, хорошо?

Он поднес палец ко лбу, шутливо отдавая честь, и вышел из палаты.

– Я… Я рад, что он пришел. – Отец посмотрел ему вслед напряженным взглядом, неохотно кивнул. – Рад знать, что среди них и нормальные люди попадаются, – повернулся к Абраму, с взглядом, вновь полным гнева. – Пойду поговорю с Алом. Прямо сейчас. Это повод для общественного вмешательства.

– Ты же слышал, что говорили мальчики, – покачал головой Абрам.

– Врут они всё.

– Он поправится, Пол. Дети жестоки. И порой издеваются над другими. Этот случай их напугал. Они получили хороший урок.

– Маартин, я скоро вернусь, – папа говорил с ним точно так же, как и мэр. Чересчур громко и чересчур медленно. Маартин сглотнул, скрывая грусть. Кивнул ему.

– Ты скоро поправишься, Маартин. – Абрам смотрел не на него, а на экран, полный цифр и графиков. – Но мы тебя еще немного тут подержим. – Он вновь улыбнулся той самой, слишком широкой улыбкой, хотя по-прежнему не смотрел на мальчика. – Ты больше трех дней пролежал без сознания.

Три дня? Маартин кивнул, но доктор на него не смотрел и не заметил этого. Мальчик откинулся на подушки и позволил толпе на площади вновь стать ясно видимой. Теперь она поредела. Люди уходили сквозь стены, словно бы никаких препятствий там не было, и он мог видеть здания, улицу, пересекавшиеся над его головой воздушные переходы. Округлая стена строения шла прямо сквозь палату, даже сквозь его кровать, у самых ног. Он наблюдал, как Абрам проходит сквозь эту стену, сквозь троицу, что направлялась к широким сводчатым дверям, суетливо махая пальцами в оживленной беседе. Маартин вытащил ногу из-под одеяла и попытался что-то почувствовать, толкнув ею стену здания. Ничего. Одна из марсианок быстро провела в воздухе пальцами, изображая улыбку, и сказала что-то не совсем понятное. Хотя он почти её понял. О его ноге. И о здании.

– Что ты видишь?

Маартин вздрогнул от испуга, и на экране промелькнул красный всполох. Хорхе быстро сделал шаг вперед и коснулся экрана. Красный сигнал исчез, и Хорхе украдкой взглянул на дверь:

– Глянь-ка, они повысили порог чувствительности для сигнала тревоги. Думаю, док боится, что у тебя опять случится припадок. – Он неуклюже уселся в ногах кровати, не замечая, как сквозь него проходит пара марсиан: – Так что же ты видишь?

Темные глаза Хорхе напряженно, внимательно смотрели на Маартина.

– Я… Город. Воздушные… переходы. Людей. – Он позволил говорить и своим пальцам. Они помогали словам появляться. Хорхе уставился на его руки.

– С длинными пальцами, и они все время ими машут, верно? Серебристые волосы? Худые? Какие-то странные вещи…

– …Красивые… вещи. Как… шпили.

– Да, точно. – Хорхе вздохнул. Вздох прозвучал устало. Словно Хорхе вдруг постарел.

Маартин, прищурившись, посмотрел на его лицо, на тени в глазах.

– Так значит, это не только я. – Хорхе потер лицо обеими руками. – Я понять не мог, почему мне все это мерещится. Кто они такие, Маартин? Ты знаешь?

– …Люди.

– Марсиане?

Маартин пожал плечами. Что за глупый вопрос.

– Призраки?

Маартин нахмурился. Медленно покачал головой.

– Призраки… это мертвые люди.

Хорхе тяжело вздохнул и обхватил лицо руками:

– Я народ расспрашивал. И очень долго. Да, некоторые ребята, которые занимаются жемчужинами, видят кое-что, но никто долго жемчужины у себя не хранит. Ну, не считая меня. Но я хотел понять, что я такое вижу. Я решил, что они – призраки. – Он поднял голову и внимательно посмотрел на Маартина. – Я кое-чего проверил. Нашел старые новости в архивах о твоем… об аварии. Вы с мамой попали под обвал из осколков, из-за взрыва. Небольшой купол был разрушен.

Они приехали в гости к Терезе, маминой подруге. Она весело смеялась и научила его играть в покер. Маартин закрыл глаза, вновь почувствовав, как купол над ними изогнулся, раскололся и вниз водопадом хлынула красная пыль и камни. Уши взорвались от крика, а потом – тишина, темнота и…

…люди.

– Мне так жаль.

Маартин открыл глаза, когда что-то коснулось его лица. Хорхе вытирал слезы на щеках мальчика.

– Это оказалась самая крупная залежь жемчужин из когда-либо найденных. Люди… люди просто сошли с ума. Так что они такое? – Теперь Хорхе говорил шепотом. – Жемчужины. Ты знаешь?

Маартин задумался. Он знал. Не был уверен, что найдутся слова, и потому вывел пальцами в воздухе неуверенное объяснение, кусая губы, ожидая, когда придут слова из дыхания. Но они так и не пришли.

– Что это значит? Что ты такое делаешь пальцами?

Маартин покачал головой:

– Я… я думаю, они… как… – Он сделал глубокий вдох. – … Душа. Нет, – мальчик покачал головой, – …проекция? Из далекого прошлого?

– Тогда они – призраки.

Хорхе произнес это с таким облегчением. Маартин тряхнул головой:

– …Не мертвые. Живые. – Он пытался подобрать слова, которые помогли бы объяснить, а пальцы его быстро шевелились. – Др… другой способ… существовать. – Он поднял голову, глядя прямо в темные глаза Хорхе. – Они живут вечно. Но… когда… когда вы забираете… жемчужины… они… умирают. Все умирает. Город. Шпили. Воздушные переходы.

– Нет. – Хорхе вскочил на ноги, направляясь к двери. – Парень, тебе это мерещится. Они не живые, это просто видения. Ну да, они кажутся настоящими, но на самом деле все, как я сказал. Призраки. Видения.

– Нет, – Маартин сжал пальцы в кулак, – …живые. Вы их убиваете.

Хорхе ушел.

Маартин слушал, как его шаги затихают вдали. Вокруг него в городе кипела жизнь. Люди скользили по узким переходам, а трое музыкантов потряхивали связками тонких серебряных палочек, и вокруг разносились переливы кристально чистой мелодии, наполнявшей воздух розовым и золотым мерцанием. Город. Маартин так сильно напряг глаза, что купол растворился перед его взором и теперь он видел только улицы, свободной формы площади, вымощенные радужными изразцами, серебристые арки дорожек над головой, изящные галереи, соединявшие взмывавшие ввысь шпили высоких зданий.

Город, полный людей.

Полный жизни.

Залежь.

На следующий день папа забрал Маартина домой, обращаясь с ним так, словно тот сделан из хрупкого стекла и может разбиться. Даже взял напрокат транспортёр, будто бы Маартин ногу сломал. Мальчик чувствовал себя так глупо, сидя рядом с отцом, пока они с гудением ехали мимо людей, работавших в садах, шедших за покупками или занятных другими делами. Все подходили посмотреть на него, стоило подъехать поближе. Маартину даже не надо было оборачиваться, чтобы ощутить чужие взгляды, словно пальцы, указывающие ему в спину. Тут он обнаружил, что может сосредоточить взгляд на марсианском городе и тогда эти взгляды чувствовать не придется. Но даже это теперь не приносило покоя. Сама атмосфера города менялась, все пронизывало то самое гневное гудение. Всё. К югу, у канала, мучительной болью, словно выбитый зуб, отзывалось пустое красное пространство, где заканчивались воздушные переходы, и канал лежал опустошенный и высохший. Когда они вернулись к себе в комнаты, Маартин сказал папе, что плохо себя чувствует, и отец дал ему одну из пилюль, которые получил от доктора Абрама. От этих таблеток мальчик засыпал и не видел города даже в своих снах. Папа обрадовался, что он принял лекарство. Теперь можно было пойти, вернуть на место транспортер и ни о чем не беспокоиться.

Город постоянно попадался Маартину на пути. Ему приходилось все время концентрироваться, чтобы видеть перед собой купол и все внутри него. Стоило забыться, стоило рассредоточить внимание – и строения города, его жители, воздушные переходы смешивались со стенами коридоров и куполом: в итоге он останавливался там, где не следовало, или натыкался на других. Или на стены. Все кругом были очень к этому внимательны, все слышали о «припадке». Они просто приводили его обратно домой, даже если он совсем туда не собирался, говорили всякие утешительные глупости – чересчур громко, подбирая чересчур простые слова. Их дети тихо уходили, стоило им его увидеть.

Но гневное гудение стихало. Как-то вечером папа взял его с собой в бар Кэнни, и Маартин услышал, как люди говорят, будто рудокопы прекратили взрывы, что никаких жемчужин они не нашли, что еще ведут какие-то пробные раскопы, но, если ничего так и не обнаружат, двинутся дальше.

Хорхе Маартин не видел с того самого момента, как тот вышел тогда из лазарета.

Папа снова отвел Маартина к доктору Абраму и попросил того провести еще одно сканирование мозга.

– Да, усилилась беспорядочная активность в височных долях. – Абрам даже голос не потрудился понизить, хотя дверь между его кабинетом и смотровой, в которой сидел Маартин, была открыта. – Причем увеличение заметное, по сравнению со сканированием, которое я проводил после первоначальной травмы. – Доктор перегнулся через клавиатуру, положил руку отцу на плечо.

– Речь, слух, восприятие визуальных образов… все исходит из этой области мозга. Представь себя грозу на старушке Земле. Молния заставляет свет мигать, вызывает статические помехи в радиоприемнике, передаче данных по старинному кабельному ТВ. Вот что происходит в мозгу у Маартина. – Теперь голос доктора звучал почти весело. Маартин подумал, что тот любит читать лекции. Он как-то подключался к некоторым из видеоуроков доктора Абрама по вопросам здоровья – получалась у него неплохо.

Вот только эта лекция доктору Абраму не удалась.

Печаль отца заставила потускнеть площадь, окружавшую офис. Один из прохожих взмахом пальцев посочувствовал Маартину, и тот быстрым жестом выразил слабую благодарность.

– Можно это как-то вылечить?

Абрам покачал головой. Что за грубый, неуклюжий жест, когда легчайшее движение его безымянного пальца могло бы выразить так много. Маартин смотрел, как у папы опускаются плечи.

– Лекарства успокаивают эту активность, но поскольку он от них засыпает… – пожал плечами Абрам. – А дозы поменьше, судя по всему, никакого эффекта не оказывают.

Ну, от их действия город чуть тускнел – но не более того.

– А что с его руками… они все время подергиваются, шевелятся, словно от судорог.

– Не знаю, в чем причина, – нахмурил лоб Абрам.

Грозы. Маартин нахмурился. Папе явно было очень не по себе, и доктор Абрам снова похлопывал его по плечу, утешая. Хорхе говорил про залежь. Когда рудокопы взорвали скальный уступ над поселком Терезы, в лавине из камней и пыли было и множество жемчужин? А он пролежал, погребенный под обвалом целые сутки. По крайней мере, так ему рассказывал папа. Так долго им пришлось его откапывать. Значит, он спал среди жемчужин, касался их? Гроза?

Двое с пурпурными цветами в руках остановились, пересекая площадь и отрицательно взмахнули пальцами в его сторону. Не так. Тот, что повыше, быстро-быстро зашевелил пальцами, выразительно взмахнул ими. Изящным движением изобразил улыбку.

«Мы тебя исправили».

«Теперь ты стал цельным. Ты был поврежден. Несовершенен». Движениями пальцев они передали в его сторону улыбку, успокоение и одобрение, и пошли дальше своим путем, едва касаясь лёгкими ступнями полированных изразцов.

«Постойте, – Маартин замахал им обеими руками. Они остановились, оглянулись. – Исправьте рудокопов! Исправьте их!» Он был так настойчив, что пальцы сплелись воедино, и оба марсианина согнули ладони, демонстрируя, что не одобряют подобного тона. Но потом расслабили пальцы, сложив их в длинную дугу понимания. Все еще несовершенен. Быстрым движением пальцев они словно пожали плечами и пошли дальше. Маартин дернулся, когда на его руки легли руки отца.

– Спокойнее, сынок, – глаза папы были полны боли. – Попробуй переплетать пальцы, когда они начинают делать такие штуки.

«Ты не понимаешь». Пальцы Маартина извивались, хотя отец крепко их сжимал.

– Им… это… – он заставил себя выдохнуть такие неуклюжие теперь слова. – Не… – пальцы мальчика резко дергались в руках отца, – важно.

– Кому не важно? – улыбка папы казалось натянутой. – Рудокопам, Маартин? Это не те плохие люди, которые… которые причинили тебе боль.

«Хочу, чтобы они и тебя сделали цельным». Пальцы продолжали сопротивляться. «Хочу, чтобы ты увидел. Мы здесь не одни. Она делит с нами то, что мы чувствуем. Мы просто не видим».

Маартин начал ежедневно приходить в садовые купола, пропалывая там все грядки. А разбили эти грядки прямо на чудесной площади – изысканном пространстве свободной формы, выложенном бледно-голубыми и светло-зелеными восьмиугольниками, на которых искрились хрустальные песчинки. Два фонтана журчали водяной музыкой, а из стройных черных труб, поднимавшихся над ниспадавшей водой, лился голубой и розовый туман. Иногда кто-то на площади останавливался, чтобы поговорить с ним. Он узнавал их по особому ощущению: Нежная-милая-радостная или Строгий-задумчивый – когда он дал им человеческие имена, но теперь не мог их припомнить. А еще был Жёсткий-резкий-настороженный. Говорил он редко. И много думал о рудокопах. Это Маартин знал точно. Жёсткий-резкий-настороженный иногда касался Маартина. Хотя «касался» не совсем точное слово, они же не могли на самом деле дотронуться друг до друга, как трогают растение, землю или камень. Но иногда он клал руку на Маартина, и она… проходила внутрь мальчика.

Маартину не слишком нравилось это ощущение. Больно не было, но казалось… неправильным. Как будто в его теле что-то застряло, что-то, чего там быть не должно. Когда его «касались» другие, то просто проводили руками по его телу, как сделал бы любой из людей, вот только он не чувствовал этих прикосновений. Когда Маартин сам пытался их коснуться, то заметил, что они ускользают в сторону, если он позволяет своей руке пройти внутрь них. Поэтому он больше так не делал.

Только Жёсткий-резкий-настороженный вводил свою руку внутрь Маартина, причем Маартин ни разу не видел, чтобы он поступал так же с кем-либо из марсиан.

Жители поселка в целом оставили его в покое, хотя Сиул Ку, которая тоже часто полола грядки, иногда с ним разговаривала. Но даже она переняла манеру говорить медленнее, чем надо, и выбирать простые слова, как для малышей. Поэтому он не особенно старался ей отвечать, продолжал сосредоточенно обрабатывать пальцами землю. В тот вечер, когда в садовый купол пришел Хорхе, её там не было.

Казалось, он постарел лет на десять. Маартин поднялся, встал на колени, а его пальцы пытались спросить, что случилось, разбрасывая кусочки земли, падавшие ему на ноги.

– Что они такое? – Хорхе сел на корточки, чтобы посмотреть ему в лицо. – Что такое люди, которых ты видишь, если они не призраки?

Пальцы Маартина затанцевали, объясняя. Он покачал головой. На ощупь подыскал слова. Находить их становилось все труднее и труднее:

– Они… и есть… жемчужины.

Нет, не так.

– Как… как… – Маартин думал изо всех сил, перебирая в голове все земные вещи, которые в свое время выучил. – Проекция? Компьютерная память? Они… живут… вечно. Пока солнце… не поглотит планету.

Маартин сдался, опустил плечи, пощелкивая пальцами и проводя ими по воздуху между собой и Хорхе, чтобы выразить свое бессилие.

Хорхе внимательно наблюдал за его жестами.

– Живут вечно? – он покачал головой. – Они не могут быть живыми. Как ты сказал, они образы. Призраки. Не настоящие. Жемчужины – это камни. – Он поднял голову, чтобы встретиться глазами с Маартином.

Ему хотелось, чтобы Маартин сказал «да». Очень этого хотелось. Маартин покачал головой. Он внимательно следил за объяснением: пальцы сами шевелились и крутились в воздухе, рисуя кривые:

– Спектр…

Уже ближе.

– Энергия?

Не совсем.

– Другой спектр. Они живые.

Хорхе закрыл глаза, а когда открыл, из них исчезла всякая надежда:

– Кори и Банту здесь кое-что поскребли, когда никто их не видел, – он говорил хриплым голосом. – Ваш поселок стоит прямо на залежи.

Маартин не стал даже кивать в ответ. За ним появился Жёсткий-резкий-настороженный. Маартин вдруг сообразил, что, кажется, он постоянно находился где-то неподалеку.

– Я… – Хорхе с трудом втянул воздух. – Я собираюсь предупредить вашего мэра. Чтобы все ушли. Очистили это место. Посёлок. Я… с ними говорить бесполезно. Думают только о… возвращении домой. Как я тебе тогда рассказывал.

Они уничтожат их поселок так же, как уничтожили предыдущий. Хуже того, залежь была прямо под ними, а не в скалах над куполами. Маартин закрыл глаза, представив себе мэра, своего отца, когда огромные, жующие землю машины подползут к их садам.

– Мэр… созовет Планетарный Совет, – Маартин отчаянно искал слова, заставлял себя их выговаривать. – Они помогут.

– Нет, не помогут. – Хорхе покачал головой, глядя в сторону. – У нас оружие сильнее, и они это знают. Мы заплатим тем, кому надо дать взятку, – это просто, когда перед тобой целая залежь жемчужин. Они всем нужны, Маартин. – Теперь его голос звучал жестко. – Всем. Лучше уж попроси своих марсианских дружков защитить тебя, если хочешь остаться здесь. – Усмешка Хорхе была так же горька, как и его унылый взгляд: – Больше никто помогать не станет. Пошли, – он схватил Маартина за руку. – Мне надо вернуться, пока они не заподозрят, что я пришел сюда предупредить вас, не то я труп.

– Вы убьете… – пальцы Маартина переплелись, передавая возмущение. – Вы убьете… город.

– Хочешь сказать, поселок? Нет, если только вы, ребята, не станете оказывать сопротивление, – теперь Хорхе тащил Маартина за собой по дороге, к выходному шлюзу.

Он не имел в виду поселок. Жёсткий-резкий-настороженный двигался за ним.

Гнев.

А потом марсианин вдруг ушел, размашистой походкой пересекая пастельные изразцы. Все на площади остановились и посмотрели ему вслед. Вода в фонтанах опустилась, превратившись в низкие, пузырящиеся холмики, а туман из труб приобрел уродливый, болотисто-зеленый оттенок. Лоб Маартина покрылся холодным потом, мальчику показалось, что он сейчас потеряет сознание, но тут Хорхе затащил его в шлюз и закрыл внутреннюю дверь.

Мэра они нашли в баре Кэнни. Маартин не сообразил, что уже так поздно: солнце садилось за красные зубцы скал за городом и за каналом. Большинство жителей поселка тоже собрались в баре. Отец опирался на стойку и казался таким же постаревшим, как и Хорхе. Маартин раньше этого не замечал. Теперь у папы появилось столько седых волос… А толпа марсиан струилась сквозь комнату, направляясь к каналу, скользя сквозь жителей поселка, сквозь стены, торопясь. Маартин раньше не видел, чтобы кто-то из марсиан торопился. Он смотрел им вслед, а гневное гудение усиливалось с каждой секундой, отчего у него болели кости.

– Что ты, черт побери, такое говоришь?

Сердитый вопль мэра заставил Маартина вновь вернуться к происходящему в комнате. Хорхе отошел в сторону, а поселенцы собрались вокруг, глядя ему в лицо – жесткие взгляды, непреклонно сжатые губы. Сквозь них продолжали проходить марсиане, все больше и больше. Маартин согнулся от боли – так силен был теперь гневный гул. Хорхе сделал шаг назад:

– Вы никак не можете помешать, – он развел руки в стороны. – Один выстрел в их сторону, и они сотрут поселок в порошок. Собирайте вещи и уходите отсюда, прямо сейчас, а мы постараемся нанести как можно меньше повреждений.

– Только попробуйте, и Планетарный Совет тотчас приговорит всех к смерти! – Мэр сделал шаг вперед, упрямо выставил подбородок. – Вы все умрете.

– Вы так думаете? – Хорхе прекратил отступать, его глаза наполнились тем же унынием, что и в садовом куполе. – Я тебе соврал. – Теперь он обращался к Маартину и только к Маартину. – Я был там. Был одним из бригады, которая обрушила скалу на поселок возле Фест-Даун. Я… знал, что они собираются сделать. И просто отказался, ушел оттуда. Но я не предупредил поселенцев. Я… Прости меня. – Глаза Хорхе были черны как ночь. – Прости меня, Маартин.

Он вновь посмотрел на мэра:

– И каждый из них получил смертный приговор. И при этом все они вернулись домой. Вернулись богачами. – Жесткий голос Хорхе загрохотал во внезапно повисшей тишине. – Когда в руках настоящие, жемчужные деньги, смертные приговоры, как бы сказать, откладываются. Пока очередной корабль не покинет планету. Ясно?

– Пол, принеси ружья. В подвале под моим кабинетом есть штук двенадцать. – Мэр перекрыл дорогу Хорхе, когда тот начал продвигаться к двери. – Взять его!

Хорхе рванулся в сорону, но полдюжины поселенцев сбили его с ног, навалившись со спины. Кто-то протолкался сквозь толпу с фиксаторами из маленькой тюремной камеры за кабинетом мэра. Хорхе связали: руки сзади, ноги вместе.

– Да вам их не остановить! – кричал Хорхе, шевеля залитыми кровью губами. – Вам не нужно умирать! Просто уходите! Потом они оплатят вам ущерб, если вы не станете обращаться в Совет.

– Пятнадцать лет. – Мэр встал над ним, сжав кулаки. – Мы культивируем эти циановые поля пятнадцать лет! И вы вот так собираетесь все это к черту взорвать?! А потом улететь домой? Нам возвращаться некуда – и мы хотим дышать! – Он пнул Хорхе в бок.

– Пошли! – Мэр повернулся, схватил реактивное ружье из рук кого-то стоявшего за ним. – Они за это заплатят! Мы рассредоточимся, спрячемся в укрытиях и покажем им, где раки зимуют, как только они подойдут на расстояние выстрела.

– Только попробуйте, и они убьют вас, всех до одного! – кричал лежавший на полу Хорхе. – От этого места вообще ничего не останется!

Никто его не слушал.

– Пошли, Маартин, – отец схватил мальчика за руку. – Не могу здесь тебя оставить. Одному богу известно, что они сделают, когда мы начнем стрелять. Не отходи ни на шаг!

Он потянул Маартина за собой, проталкиваясь через дверь с другими поселенцами, хватавшими респираторы.

Папа был напуган. Все его тело, казалось, трясло от страха.

«Стойте, стойте, стойте, не надо, не ходите туда!» Пальцы Маартина отчаянно щелкали, но отец не смотрел, не замечал этого.

– Нет! – Ему наконец удалось выдавить из себя слово. – Подождите!

– Мы не можем ждать, сынок. Иначе будет слишком поздно. – Папа не замедлил свою речь, как обычно, он и внимания на Маартина не обращал, волоча его за собой.

Никто не обратит внимания. Гневное гудение сдавливало мозг Маартина, все его органы. Площадь под ногами так сильно вибрировала, что мальчик споткнулся, и отец выпустил его руку. Он вскрикнул, пытаясь обернуться, но толпа поселенцев понесла его дальше. Остальные бежали мимо Маартина, не замечая его. Шпили раскачивались от гнева, и воздушные переходы трясло: облака серебристых искр вырывались из колонн на месте высохшего теперь фонтана, шипя и потрескивая, с отвратительным звуком.

И папа, и мэр, и Селия, и все остальные теперь намного его обогнали. Маартин резко повернул направо, побежав к каналу по лишь ему известному короткому пути. Вот куда они придут. А он сумеет попасть туда быстрее. Маартин стиснул зубы, которые, казалось, вот-вот все разом выпадут от вибрации: теперь гневное гудение служило ему опорой, он ориентировался на него.

Марсиане и марсианки выстроились в изящную закругленную линию, обратив лица к громыханию приближавшихся пожирателей земли. Машины враскачку катились на тяжелых гусеницах, поднимая вихри красной пыли, с открытыми челюстями – клыкастые рты уже готовы были втянуть красную землю и камни, просеять сквозь себя жемчужины, город. Они с грохотом прошли сквозь шпили и изысканный сад с дорожками и подстриженными кустами в окружении вьющихся растений с пурпурными и серебристыми бутонами.

Их ход не повредил ни цветам, ни дорожкам. Пока не повредил.

Пока они не начали выкапывать жемчужины.

Они были не способны увидеть марсиан. Как и папа. Как и мэр.

Гнев поднялся над головами людей молочного цвета облаками, и Маартин увидел, как облака сгущаются все сильнее – над марсианами, казалось, парило бледное покрывало тошнотворного оттенка. Они подняли руки, все разом: из жгучей энергии гнева они плели, свивали, придавали форму этому жуткому полотну. Некоторые повернулись лицом к папе и мэру. Селия маршировала рядом с отцом Маартина, а за ней, стараясь не отставать, тяжело дыша, двигалась Сиул Ку. Она несла одно из реактивных ружей. Какая-то дальняя часть сознания Маартина уловила это – и он почувствовал удивление.

Мальчик выскочил вперед, встал перед марсианами, поднял руки вверх, крича им, широко разведя пальцы, размахивая ими: «Не они. Они хорошие. Вы не понимаете. Мы не такие, как те».

Поначалу он подумал, что никто и внимания на него не обратит, но марсиане посмотрели на него. Плетение и кручение чуть замедлилось, и пальцы жестко зашевелились ему в ответ.

«Дефектные. Дефектные существа».

«Ничего плохого, никакого вреда, мы тоже здесь живем. А они – нет». И Маартин резко вытянул пальцы, указывая на рудокопов, заметив легкую рябь, прошедшую по толпе, шокированную его ужасной грубостью. Но большинство пальцев начало прищелкивать и быстро шевелиться: они что-то обсуждали, слишком быстро, чтобы он смог понять, пальцы мелькали, выписывали фигуры в воздухе.

Жёсткий-резкий-настороженный хлестким жестом опустил руки вниз, встал лицом к рудокопам. Маартин развернулся лицом к поселенцам:

– Назад! – Слова из воздуха вернулись к мальчику, недвижимые, застывшие в тишине пальцы он развел перед собой. – Назад, люди сейчас уничтожат рудокопов!

Поначалу он решил, что никто не воспримет его всерьез, хотя заметил, как широко отец открыл глаза от изумления. А потом поселенцы остановились, перешептываясь, и шепот был пронизан страхом – все подняли руки вверх, неуклюже указывая пальцем вперед.

Маартин обернулся.

Все, как один, марсиане потянули за сотканное ими в воздухе полотно из гневного гудения и…

…бросили его.

Совсем легонько.

Оно поднялось над приближавшимися машинами, над рудокопами, целеустремленно двигавшимися по обеим сторонам, с энергооружием в руках. И опустилось на них – мягко, осторожно.

Рудокопы закричали, от боли выгибая спины. Конвульсии срывали с их лиц респираторы, спазмы пронизывали руки и ноги, и они бились на земле, словно рыбы, которых Маартин видел в кадрах фильмов с Земли, когда тех вынимали из потока и бросали на берег реки, умирать. Тошнотворный занавес рассеялся, оставив за собой дергающиеся тела и машины, потихоньку двигавшиеся вперед. Один из больших пожирателей земли переехал через тело одного из рудокопов, измельчив его в пыль.

– Ох, черт! – жесткий голос мэра перекрыл даже шум машин. – Что, к дьяволу, произошло?

– Остановите машины! – отец Маартина побежал вперед, схватился за поручень и прыгнул на сиденье первого пожирателя. Секунду-другую он нашаривал управление, и машина остановилась, гусеницы прекратили вращаться. Отец успел выпрыгнуть из кабины прежде, чем шедшая сзади машина врезалась в остановившуюся, отшвырнув ее в сторону.

Туда прыгнул уже мэр, и теперь все бежали: кто к машинам, кто к упавшим рудокопам или же назад в поселок. Через несколько минут все механизмы были остановлены. Никто из рудокопов не двигался. Поселенцы стояли вокруг, качая головами, побледнев, с испугом в глазах.

– Боже мой, ураган…

– Песчаные вихри…

– Эти мерзкие, мелкие смерчи…

– Как маленькие торнадо, как будто бы они… нападали…

Все жители поселка теперь смотрели на Маартина.

Марсиане расходились, направляясь назад на площадь или поднимаясь вверх по воздушным переходам. Некоторые прогуливались в саду, а один играл сразу на трех крученых пурпурных трубах, откуда в воздух поднимался лавандовый туман с серебристыми прожилками.

– Сынок, что ты сделал? – приглушенным голосом спросил отец.

Они собрались полукругом, встав между ним и поселком. Боясь его. Оглядываясь вокруг. Думая, что налетят другие песчаные вихри? Маартин посмотрел на них, слова из воздуха по-прежнему играли с ним в прятки, а его пальцы сами выводили объяснение, крутясь и быстро шевелясь.

– Он видит марсиан. Они здесь живут. Прямо на том же месте, где и ваш поселок, – подоспел запыхавшийся Хорхе, с ярко-красными полосами на запястьях от слишком туго затянутых фиксаторов. – Я могу их видеть, совсем чуть-чуть, когда держу в руках жемчужину. Думаю, это они… они убили бригаду. – Он сглотнул. – Я… Маартин, ты попросил, чтобы они не убивали нас вместе с ними?

Мальчик согласно пошевелил пальцами. Слова из воздуха больше ему не давались.

– Думаю, он хочет сказать «да». – Хорхе держался чуть позади, с толпой, не подходил к нему слишком близко. – Я… Я кое-что видел.

Теперь все хотели узнать про марсиан. Какое-то время они задавали вопросы Маартину, но сдались, когда он попытался объясняться лишь пальцами, и вместо этого стали говорить с Хорхе. Хорхе все понял не так, но Маартин даже не стал пытаться исправлять его рассказ. Отец положил руку на плечо мальчика и увел его обратно в их комнаты. Он тоже задавал вопросы, но Маартин держал пальцы сплетенными, и через какое-то время папа перестал его расспрашивать.

О случившемся сообщили в Планетарный Совет, откуда приехали несколько человек. Они слушали, качали головами над все активней поддерживаемой версией о скрытых марсианах и энергооружии с дальним радиусом поражения. Довольно долго все боялись, внимательно глядя на холмы вдалеке – хотя сами при этом проходили сквозь музыкантов, игравших на площади или сквозь нижние изгибы узких воздушных переходов.

Маартина они тоже боялись: но так было даже лучше, чем прежде, ведь теперь его больше не приводили домой, когда площадь и стены смешивались друг с другом и он во что-нибудь врезался.

Прошло время, и поселенцы перестали выискивать марсиан, которых не могли увидеть, и перестали бояться Маартина. Брошенные машины увезли, и жители ворчали в баре Кэнни, что это поселок должен был заявить свои права на спасенное имущество, а не Совет. А они вернулись к посадкам новых циановых полей, и отец опять начал рассказывать о том, как чувствует запах кислорода.

В основном Маартин пропалывал грядки в садовом куполе, потому что ему нравился запах и прикосновение земли, да и Сиул Ку решила, что он остался все тем же старым добрым Маартином, и ему это нравилось. А если одолевала усталость, он гулял по площади с Нежной-милой-радостной или Строгим-задумчивым. Жёсткий-резкий-настороженный больше не следовал за ним по пятам; Маартин ни разу не видел его после нападения на рудокопов.

Однажды в сад пришел Хорхе. Он работал с отцом, делая новые посадки, и снял комнату, в нескольких дверях от бара Кэнни. Хорхе присел на корточки рядом с Маартином:

– Я уезжаю. Стал акционером нового посёлка, в одном дне пути к югу от Столицы. – Его темные глаза встретились взглядом с Маартином. – Не могу больше быть рудокопом.

Он порылся в кармане, вынул свою жемчужину:

– Мне надо ее вернуть. Куда ее положить?

Маартин потянулся к жемчужине и взял ее с ладони Хорхе прежде, чем тот успел ее отдернуть. Нежная-милая-радостная как раз шла по площади, и он позвал ее движением пальцев, предложил ей жемчужину. Она коснулась ее, позволив исчезнуть, вернуться на свое место, и улыбнулась, когда они оба почувствовали легкое биение от возвращения жемчужины.

– Что ты такое сейчас сделал? – Хорхе уставился на свою пустую ладонь. Он поднял голову. – Надеюсь, тебе хорошо, – тепло произнес он. – Надеюсь, они с тобой друзья.

Жалость, подумал Маартин. Нужна ли ему жалость? Он задумался об этом. Все, о чем стоило жалеть, ушло, решил он. Его пальцы замелькали, быстро зашевелились, когда он принялся говорить Хорхе о том, как все время, даже сейчас, каждое его действие, каждая вибрация каждой молекулы его тела становится частью… жемчужины. А когда это завершится, он вечно будет гулять по площади, делить с ними музыку из тумана, бродить по их городам и тонким воздушным переходам.

Нет. Жалости здесь нет места.

– Мы. Будем. Защищать. – Маартину удалось подобрать эти три слова.

И он увидел, как в глаза Хорхе вновь пробирается страх.

– Все рудокопы узнали про эту историю. – Он произносил слова из дыхания, резко выдувая воздух сквозь губы. – Но на истории не обращают внимания. Когда речь идет о деньгах.

Маартин пожал плечами. Жёсткий-резкий-настороженный узнал все, что ему требовалось знать. О дефектных существах.

Хорхе направился к шлюзу, забрав с собой свои страхи.

Теперь это было неважно. Для Маартина переход завершился.

Он встал, потянулся, прошел сквозь купол и пересек площадь, наслаждаясь текущим из фонтана туманом. Маартин шел к изящному воздушному переходу, откуда Нежная-милая-радостная поприветствовала его движением пальцев.

Теперь он тоже стал совершенным.

За собой он услышал, очень слабо, грубые звуки слов из дыхания.