Влюбленные Браун Сандра
И все же ему было неловко и стыдно хитрить с теми, кто был ему дорог. Правда, Ева слишком радовалась тому, что Хедли не только остался жив, но и скоро поправится, поэтому она вряд ли заметила, насколько неопределенными и уклончивыми были его ответы. Сам Хедли наверняка догадался, что крестник что-то затевает, однако его острый ум был затуманен обезболивающими средствами и наркозом, от которого он еще толком не оправился, поэтому он так и не успел задать вопросы, на которые Доусону волей-неволей пришлось бы отвечать.
А вот Амелия точно знала, что он лжет. Он умолчал о главном, а значит, он ее обманул. Один только их поцелуй и был честным, тут Доусон не лгал — просто не мог солгать. И чем бы теперь ни кончилось дело лично для него, он надеялся, что Амелия это поймет.
С тех пор как он выехал из Саванны, она уже трижды звонила ему на мобильник, а это означало, что ей, скорее всего, уже известно: он вовсе не беседует с Такером и Уиллсом в вестибюле больницы (вот и еще одна ложь, правда — совсем маленькая). Но отвечать на вызовы Доусон все равно не стал, как не стал и прослушивать сообщения, которые она оставляла, боясь, что не выдержит и развернет машину в обратном направлении. Или расскажет ей, куда он направляется и что именно намерен сделать. В последнем случае можно было не сомневаться — Амелия сделает все, что в ее силах, чтобы его остановить.
Этого Доусон допустить не мог. Быть может, рассуждал он, его ждет неудача, однако если он не попытается сейчас встретиться с Джереми и Карлом лицом к лицу, то не будет знать покоя до конца своих дней.
Утром, когда Амелия сказала, что он по-прежнему ведет себя как журналист, напавший на след сенсации, Доусон вспомнил об одной своей способности. Он очень хорошо умел разговорить собеседника, заставить его подробно рассказать о себе, и теперь это могло ему пригодиться. Идею, которая неожиданным образом пришла ему в голову, Доусон долго обдумывал, поскольку она была как минимум небезопасной, но покушение на жизнь Хедли заставило его отбросить колебания.
Использовав полученную от Уилларда Стронга информацию, Доусон позвонил Гленде еще до того, как Амелия и Хедли заехали за ним в тюрьму. К счастью, Гленда была в неплохом настроении, а может, просто почувствовала, что дело весьма важное. Как бы то ни было, к его просьбе она отнеслась ответственно и со всем вниманием, поэтому, когда он перезвонил ей из больницы, она смогла сообщить ему кое-какие сведения, которые позволили Доусону существенно продвинуться впередв расследовании.
Разумеется, ему следовало поделиться этими сведениями с властями; больше того, Доусон просто обязан был это сделать, однако торопиться он не хотел, хотя и сказал Амелии, что намерен обсудить информацию Гленды с детективами. Вместо этого он решил действовать самостоятельно (правда, впоследствии его могли обвинить в препятствовании отправлению правосудия, но Доусон всегда мог сказать, что не хотел направить следствие по ложному пути — Гленда могла ошибаться), но вовсе не потому, что им овладел профессиональный азарт. Дело было вовсе не в его журналистских инстинктах, точнее, не только в них. Доусону было необходимо первым добраться до Джереми и Карла совершенно по иной причине. Он отлично знал — если их арестуют, у него больше не будет возможности поговорить с ними один на один, откровенно, без адвокатов, надзирателей и прочих. И Доусон был намерен использовать свой шанс, каким бы призрачным он ни казался.
Впрочем, шанс у него все-таки был. Он был уверен, что Джереми и Карл видят в нем только амбициозного, настырного журналиста, который втерся в доверие к Амелии и ее детям с единственной целью — написать материал, где было бы как можно больше смачных подробностей, до которых так охочи рядовые читатели. О его связи с Хедли они не знали, и Доусон считал это своим важнейшим преимуществом.
Еще одним его преимуществом было колоссальное самомнение Карла. Хедли часто говорил об этой черте его характера как об уязвимом месте всех социопатов, как правило имевших о себе крайне высокое мнение. Завышенная самооценка, утверждал Хедли, и делает их способными на самые дерзкие преступления. Доусон не сомневался, что Карл Уингерт вполне соответствует данной ему Хедли характеристике, и собирался предоставить ему трибуну, с которой тот мог бы поведать миру о своей исключительности и неповторимости.
Если, конечно, Карл и Джереми не убьют его до того, как он успеет раскрыть рот.
Доусон, безусловно, понимал, что сильно рискует, однако ему казалось, что Карл должен отреагировать на вызов именно так, как ему нужно. Криминальная карьера Карла строилась не столько на точном расчете, сколько на дерзости и наглости, и Доусон очень рассчитывал, что Карл непременно заинтересуется подобным проявлением нахальства со стороны журналиста и не станет стрелять сразу. Во всяком случае, появление постороннего в самом его логове должно было вызвать у него как минимум любопытство, которое Доусон был намерен использовать, чтобы произнести свою вступительную речь.
Речь эта была предельно короткой и состояла всего из одной фразы:
«Я хочу опубликовать историю вашей жизни».
Это должно было заинтересовать страдающего манией величия преступника.
Правда, однажды Карл уже давал интервью прессе — Доусон знал об этом случае от Хедли. По словам крестного, где-то в середине восьмидесятых корреспондент «Вашингтон пост» написал и опубликовал статью, посвященную Карлу Уингерту. Основана она была на информации, которую собрал Хедли и которой он щедро поделился с журналистом. В статье, в частности, приводились не только биографические факты, но и сведения о преступлениях, совершенных Карлом и его бандой. В заключение журналист писал, что хотел бы быть справедливым и дать Карлу возможность сказать что-то в свою защиту — возможно даже, опровергнуть что-то из написанного, так как в статье упоминалось несколько преступлений, которые тогда только приписывались «рейнджерам истины». Закончил он тем, что открытым текстом предложил Карлу Уингерту выйти с ним на контакт и дать ему развернутое интервью.
Карл, что называется, поймал журналиста на слове. Через несколько недель после того, как статья вышла из печати, бедняга был похищен. Спустя еще три или четыре дня журналист прислал по почте рукопись интервью. «Вашингтон пост» опубликовала его целиком, а журналист получил Пулитцеровскую премию.
С тех пор прошло почти три десятка лет, а значит, у Карла появилось много такого, о чем он мог бы рассказать и что не вошло в первое интервью. Особенно подробно Доусон планировал расспросить его о последних семнадцати годах его деятельности. Совершил Карл те преступления, которые приписывались ему властями, или Карл частично отошел от дел, как думало большинство специалистов? Сам ли Джереми решил пойти по его стопам или он сделал это по отцовскому наущению? Как поживает Флора Штиммель? Какова ее судьба?
И так далее, и так далее… У Доусона было много вопросов, и он собирался задать их все, если его не убьют раньше.
Но сначала он должен был найти Карла.
Автомобиль, который он взял в аренду неделю назад, когда впервые приехал в Саванну, так и остался на Сент-Нельде, поэтому от больницы Доусон добрался до аэропорта на такси. Там он ворвался в офис компании по прокату авто за несколько минут до закрытия и успел арендовать еще одну машину.
По магистрали И-95 Доусон решил не ехать, опасаясь, что там его могут перехватить поднятые по тревоге полицейские. Южную Каролину он пересек по темному, двухполосному шоссе, петлявшему среди глухих лесов, которые только чудом избежали внимания застройщиков, с легкостью превращавших природные заповедные территории в гольф-клубы и поселки для состоятельных пенсионеров. На протяжении многих миль единственными огнями, которые он видел, были фары его автомобиля да тоненький серпик луны, время от времени скрывавшийся за легкими облаками. С каждой оставшейся позади милей воздух за открытым окном машины становился все более холодным и влажным. Скоро леса отступили, и глазам Доусона открылась заболоченная равнина, на которой кое-где посверкивали слюдяным блеском небольшие озерца с мертвой, стоячей водой. Заблудиться в этом унылом, безлюдном краю было легче легкого, но для человека, который скрывался от правосудия, эти места были просто раем.
Гленду Доусон просил разыскать в Сети все сведения о расположенных в этом районе участках земли, которые переходили из рук в руки в те периоды, когда Джереми служил на базе Пэррис-Айленд. Это был выстрел наугад или почти наугад, однако ему повезло: Гленда, как всегда, действовала с большим тщанием и наткнулась на некую сделку с недвижимостью, которая хотя и не выглядела подозрительной, отвечала всем выдвинутым Доусоном условиям. О том, что ей удалось выяснить, Гленда рассказала Доусону, когда он звонил ей из госпиталя.
— Значит, так, — деловито начала она, — речь идет об участке земли площадью двадцать акров[38], который расположен между Бьюфордом и Чарльстоном примерно в полумиле от побережья. Он сменил владельца как раз в 2006 году…
— И что в этом такого подозрительного? — спросил Доусон. — Почему именно эта сделка привлекла твое внимание?
— Этот участок был приобретен некоей корпорацией.
— Ничего необычного в этом нет, — отрезал Доусон.
— Нет, если не считать того, что участок находится буквально у черта на куличках — между пустошью и лесом, вдалеке от дорог и каналов. Треть участка представляет собой натуральное болото, так что лично я совершенно не представляю, зачем какой-то корпорации могла понадобиться такая недвижимость. Разве только они собираются разводить там лягушек для экспорта во Францию, поскольку комаров там, наверное, видимо-невидимо.
И прежде чем Доусон успел придумать ответ, Гленда добавила:
— На всякий случай я решила проверить, на чем специализируется эта корпорация, вдруг она и в самом деле разводит лягушек, но меня ждало разочарование. Корпорация с таким названием не зарегистрирована ни в одном из пятидесяти штатов. Похоже, это липовая фирма и липовая сделка.
При этих словах Доусон невольно сделал стойку, хотя и запретил себе радоваться раньше времени.
— Корпорации банкротятся, меняют хозяев и названия… — начал он.
— Да, но не далее как два месяца назад за участок в очередной раз были заплачены все налоги. Необходимая сумма была автоматически списана со счета…
— Принадлежащего этой корпорации?
— Вот именно.
Порывшись в карманах, Доусон извлек оттуда мятый клочок бумаги и, прижав его к стене, записал точные координаты участк, который был приобретен таинственной корпорацией как раз в тот год, когда Джереми познакомился с Амелией Нулан.
— Гленда, ты — ангел! — сказал он от души.
— А ты — дырка от задницы, но поскольку сегодня ты спас жизнь некоей молодой леди, я полагаю, что ты все-таки не так плох, как кажешься.
— Откуда ты знаешь?
— Что именно? Что ты — дырка от задницы?
— Нет, что я спас чью-то жизнь?
— Об этом передавали в новостях Си-эн-эн.
— Вот черт!.. Проклятые журналюги!.. — Доусон и в самом деле был раздосадован. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы его считали героем, потому что это было бы ложью. Скорее он был «дыркой от задницы», как назвала его Гленда, но уж никак не героем.
— Кто бы говорил! — фыркнула Гленда и дала отбой.
Вскоре Доусон заметил, что шоссе стало однополосным. Потом асфальт сменился укатанным гравием, а спустя еще какое-то время он обнаружил, что едет по довольно ухабистой грунтовке. Примерно через милю дорога закончилась тупиком, оборвавшись у края болотистой низины, плотно заросшей меч-травой и спартиной[39]. Дальше пути не было. Доусон выключил двигатель, а потом погасил фары. До утра было еще далеко, и его окружила плотная ночная мгла, в которой не светилось ни одного огонька. Достав мобильник, Доусон сверился с показаниями джипиэс-приложения, в которое заранее ввел координаты границ вызвавшего подозрение Гленды участка. Техника не подвела — он добрался почти до того места, где пересекающиеся линии раздела земельных владений образовывали юго-восточный, ближайший к Атлантическому побережью угол искомого участка. Этот угол был также и самой низменной точкой участка.
Включив на мобильнике крошечный фонарик, Доусон выбрался из машины и двинулся к зарослям травы, но буквально через несколько шагов его ноги по щиколотку погрузились в жидкую грязь.
При свете дня отыскать участок площадью в два десятка акров было бы сравнительно просто, но сделать это ночью, в полной темноте, оказалось значительно труднее. Доусон двигался почти наугад, плутая среди зарослей травы и проваливаясь в наполненные липкой грязью и вонючей водой ямы. Наконец ему стало ясно, что все его усилия напрасны и что ему необходимо дождаться утра. Проклиная комаров и хлюпающую в ботинках воду, он с трудом отыскал обратный путь к машине и забрался в салон. Мобильный телефон Доусон выключил, а потом, немного подумав, вытащил и аккумулятор — ему приходилось слышать, что с помощью специальной аппаратуры можно засечь даже отключенный мобильник.
А Доусону очень не хотелось, чтобы кто-то помешал ему беседовать с Карлом и Джереми.
Эту ночь Амелия и Ева провели в больничной комнате ожидания. Сиделки предлагали им перебраться в отель, уверяя, что за ближайшие несколько часов с Хедли все равно ничего не случится, но Ева даже не стала их слушать, а Амелия не решилась бросить ее в больнице одну, хотя детектив Такер несколько раз предлагал выделить ей охрану, чтобы она могла вернуться на Сент-Нельду к детям. После всех испытаний, которые выпали обеим женщинам за последние несколько часов, им требовался полноценный отдых. Но они решили потерпеть, чтобы быть рядом на случай, если Хедли станет хуже. Амелии, кроме того, не хотелось уезжать потому, что именно здесь она в последний раз видела Доусона. Почему-то ей казалось (хотя никакого рационального объяснения этому чувству она найти не могла), что если она останется в больнице, то Доусон непременно сюда вернется и объяснит, почему он так внезапно исчез.
Ночью женщины почти не спали, и ближе к утру Амелия почувствовала, что ей в глаза будто песку насыпали — так они болели и слезились. Она мечтала о душе, поскольку умываний в туалете для посетителей, где она горстями плескала в лицо холодную воду, было явно недостаточно, чтобы почувствовать себя чистой или хотя бы освеженной. Кроме того, у нее ныл и чесался локоть, который она ушибла об асфальт, когда Доусон сбил ее с ног. Все это были чисто физические неудобства, которые не шли ни в какое сравнение с беспокойством, которое она испытывала. Где Доусон? Что с ним? Куда он помчался и почему не отвечает на телефонные звонки? Она несколько раз звонила ему и вечером, и в течение ночи, но ее не соединяли даже с его голосовой почтой, и Амелия терялась в догадках.
Амелия как раз пыталась в очередной раз дозвониться до Доусона, когда в комнату вернулась Ева, которую сиделки ненадолго пускали к Хедли каждый час.
— Как он? — спросила Амелия, опуская мобильник. — Спит?
— Если бы! — Ева махнула рукой. — Он ворчит, ругается и порывается встать, хотя врач строжайше запретил ему шевелиться. У него даже давление поднялось. Сиделки говорят, что это от боли, которую он испытывает, но я-то лучше знаю! Лежать в постели и не иметь возможности двинуть даже кончиком пальца — для него это хуже всякой пытки. Гэри уверен, что мы его «жалеем» — скрываем от него правду насчет его паралича. Он-то думает, что его парализовало надолго, если не навсегда, а когда я говорю, что это временно, он не верит и начинает еще пуще на меня злиться. Кроме того, он все время спрашивает насчет Доусона, а что я могу ему ответить?.. — Ева посмотрела на телефон в руках Амелии. — Он по-прежнему не отвечает?
— Нет. — Опустив голову, Амелия машинально посмотрела на свои наручные часы. Если бы не Доусон, подумалось ей, отцовские часы, возможно, никогда бы к ней не вернулись. — Его нет уже несколько часов, я не знаю, что и подумать. Почему он не позвонит мне сам?!
— Я уверена, что у него есть для этого серьезная причина.
— Разумеется, вот только какая?.. — Амелия покачала головой. Чем больше она думала об их последнем разговоре, тем сильнее ей казалось, что Доусон утаил от нее что-то очень важное, но не потому, что он ей не доверял, а потому что не хотел ее напугать.
— Как ты думаешь, может, рассказать все Кнуцу? Или детективам? — спросила она (к тому времени обе женщины уже перешли на «ты», несмотря на значительную разницу в возрасте).
— Что именно ты собираешься им рассказать?
— Что Доусон мне солгал. Ведь он сказал, что намерен что-то обсудить с Такером и Уиллсом, а сам исчез…
Ева покачала головой:
— Мужчины часто лгут. Особенно женщинам.
Но Амелия уже поняла, что сморозила глупость, — и тут же совершила еще один промах:
— К тому же детективы могут решить, что он поехал покупать наркотики, — сказала она и поспешно добавила: — Впрочем, ты же знаешь, что он не принимает ничего такого… Ему нужны только транквилизаторы, чтобы спать по ночам.
— Да, я знаю.
— В последние дни он даже ни капли спиртного в рот не взял.
Ева улыбнулась:
— По-видимому, ты хорошо на него влияешь.
— Я?! — удивилась Амелия. — Я не имею к этому никакого отношения.
— Нет? А мне показалось, что всего за несколько дней вы сошлись достаточно близко.
— Шаг вперед, два назад. — Амелия покачала головой. — Нет, вряд ли…
— Ну а если честно?
Амелия заколебалась.
— Это останется между нами?
— Что бы ты мне ни сказала, дальше меня это не пойдет. Обещаю.
— Если честно, то, когда я его вижу, у меня начинает кружиться голова. То есть буквально!..
Ева негромко рассмеялась.
— Я так и знала, что вас тянет друг к другу.
— Так и есть, — призналась Амелия.
— Но ведь это… хорошо. Или ты считаешь иначе?
— Было бы хорошо, если бы Доусон был более… последовательным. А у нас получается так: то он буквально не может без меня жить, а через минуту сам меня отталкивает. Уж не знаю, в чем тут дело, но… Почему-то он старается держать меня на расстоянии, а ведь я не сделала ему ничего плохого.
— А ты не пробовала спрашивать у него — почему?
— Я пробовала, но он отвечал как-то… невнятно. А по большому счету я вовсе не уверена, что ему вообще нужна для этого какая-то причина. Может быть, он просто…
— Причина есть всегда, — спокойно сказала Ева. — Хотя она и может быть надуманной.
— Хедли… мистер Хедли говорил мне, что Доусон — волк-одиночка. Точнее, он счиает себя таковым — вот и ведет себя соответственно.
— Да, я знаю. Мы пытались его перевоспитать. До сих пор пытаемся.
— Да, мистер Хедли говорил… Но мне кажется — Доусон не хочет подпускать меня к себе вовсе не потому, что стремится всегда и во всем занимать отстраненную позицию. То есть не только потому… Мне кажется, у него есть для этого вполне конкретная причина.
— Почему ты так думаешь?
Амелия пожала плечами:
— Просто чувствую. И я боюсь, что дело не столько во мне самой, сколько в Джереми…
Ева ничего не сказала, ожидая, пока Амелия пояснит свою мысль.
— В Джереми, в его «вьетнамском синдроме», в его… родственных связях и в том, кем он в конце концов стал.
— Доусон никогда не станет винить тебя в его грехах, — уверенно сказала Ева. — Я в этом уверена. В конце концов, я знаю его достаточно хорошо и…
— Нет, я тоже не думаю, что он на это способен, но… даже не знаю… — Опустив голову на грудь, Амелия с силой потерла виски. — Куда он мог поехать? — проговорила она после небольшой паузы. — Что такого могла сообщить ему Гленда, что он буквально сорвался с места и помчался незнамо куда?
Некоторое время назад они уже обсуждали, не позвонить ли Гленде и не выяснить ли все у нее, однако ни та, ни другая не знали ни ее номера телефона, ни даже фамилии. Решено было позвонить утром в журнал и попробовать связаться с ней через кого-то из сотрудников редакционного коммутатора, хотя Ева и выразила сомнение, что из этого выйдет что-нибудь путное. С Глендой их, возможно, и соединят, вот только захочет ли та что-то рассказать?
— Эта женщина — секретное оружие Доусона, — сказала она. — Он работает с Глендой уже много лет, они очень уважают друг друга, и я не думаю, что она захочет обмануть его доверие.
Слушая ее, Амелия только вздохнула. Она уже знала, что Доусон ни при каких обстоятельствах не стал бы раскрывать свои источники, и если Гленда поведет себя так же, они вообще ничего от нее не узнают. Возможно, она даже станет утверждать, что не знает никакого Доусона, хотя это, конечно, было бы уже чересчур. С другой стороны, им просто не к кому было обратиться со своими тревогами.
— Должно быть, это что-то действительно важное, раз он решился даже оставить Хедли, — заметила она.
— Ну, Доусон знал, что непосредственная опасность ему не грозит, — ответила Ева.
— Знал, да. Все это очень странно. Сама посуди: сначала он на протяжении нескольких часов сидит с нами, волнуется, переживает, а потом… Что, какое важное дело могло его так увлечь, что за целую ночь он даже ни разу не позвонил, чтобы узнать, как дела у Хедли?
— Да, на Доусона это не похоже, — признала Ева. — Расскажи-ка мне еще раз, что именно он тебе говорил.
Амелия послушно пересказала их разговор на лестнице, опустив поцелуй.
— Как ты думаешь, может быть его внезапный отъезд как-то связан с тем, что рассказал ему Стронг?
— Ты имеешь в виду его упоминание о доме в лесу, которым якобы владел Джереми?
— Ну да… О боже! Неужели Гленде удалось каким-то чудом узнать, где находится эта хижина? Тогда все ясно: Доусону, конечно, загорелось отправиться туда, но… Не мог же он отправиться туда один?!
— Мы должны немедленно рассказать все Гэри! — заявила Ева и, поднявшись, решительным шагом направилась к двери.
— Нет, не надо! Не говори!.. — Амелия в смятении бросилась за ней вдогонку. — У него давление! Ты его только еще больше разволнуешь!
— Давление — пустяки, его можно снизить с помощью таблеток или уколов, — отрезала Ева, быстро шагая по коридору. — А вот если он узнает, что я не сказала ему о такой важной вещи, он… он со мной разведется.
К счастью, никто из медперсонала им не встретился, и они без помех проникли в палату Хедли. Как только Ева отодвинула пластиковую занавеску-экран, Хедли, дремавший на своей койке, тотчас открыл глаза. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять: они пришли сюда не для того, чтобы лишний раз поправить ему подушки.
— Что случилось?
— Скажи ему сама… — Ева слегка подтолкнула Амелию вперед.
Торопливым шепотом Амелия поведала Хедли о своей догадке, а потом сказала:
— Как вы думаете, если Гленда действительно сумела разузнать, где находится эта хижина, мог Доусон отправиться туда один?..
Хедли некоторое время переводил взгляд с Амелии на жену, которая стояла тут же с расстроенным видом. Наконец он закрыл глаза и глубоко вздохнул.
— Проклятье!..
Сейчас это сорвавшееся с его губ слово прозвучало вовсе не как ругательство и даже не как выражение досады. В нем было только отчаяние, и Амелия внутренне похолодела. Она успела узнать Хедли как человека целеустремленного, деятельного, никогда не унывающего, поэтому подобное признание собственного бессилия и неспособности что-либо изменить особенно на нее подействовало.
— Они его убьют?.. — прошептала она помертвевшими губами.
Хедли открыл глаза.
— Нет, не думаю… — Но, увидев выражение лица Амелии, он понял, что лгать бесполезно. — Скорее всего — да, если я только не сумею им помешать. Вот только пока я в больнице, я мало что могу сделать… Ева, позвони Кнуцу, срочно. Его номер есть в моем мобильнике.
— Сейчас. — Ева шагнула к тумбочке, где лежали личные вещи Хедли. — Только… что ему сказать?
— Пусть Амелия расскажет ему все, что только что рассказала мне. — Хедли перевел взгляд на Амелию. — У Кнуца есть… возможности. Он отыщет эту Гленду и вытрясет из нее адрес, потом поднимет на ноги местную полицию. Если нам повезет, они успеют перехватить Доусона до того, как он попадет туда, куда так стремится.
— А если не успеют? — со страхом спросила Амелия.
— Тогда Карл даст ему интервью. Он уже делал это раньше, и…
— Гэри!.. — Ева на мгновение оторвалась от телефона и бросила на мужа предостерегающий взгляд.
— Что? Что там насчет интервью? — встревожилась Амелия, заметив реакцию Евы.
Не обращая внимания на знаки, которые делала ему жена, Хедли рассказал о сенсационном интервью, которое лет тридцать назад дал корреспонденту «Вашингтон пост» Карл Уингерт.
— Через день после того, как интервью было опубликовано, Карл высадил корреспондента на пустынной сельской дороге в Западной Виргинии, а на прощание пустил ему пулю в затылок. Корреспондент получил Пулитцеровскую премию посмертно.
Доусону снился привычный кошмар. Он как раз взбирался по каменистому склону к вершине, откуда махал ему рукой его капрал Хокинс, когда его разбудила цапля, с шумом взлетевшая с ближайшего болота. Благодаря ей Доусон на этот раз оказался избавлен от самых страшных заключительных сцен своего кошмара, однако он все равно проснулся весь в поту и долго не мог унять дрожь в руках и коленях. Прошло несколько минут, прежде чем Доусон успокоился и, вытерев лицо подолом рубахи, сделал несколько глотков воды из пластиковой бутылки.
Откровенно говоря, он пребывал в некотором недоумении, как ему вообще удалось задремать. Но еще больше его удивлял тот факт, что он до сих пор жив. Если бы Карл или Джереми случайно наткнулись на него, пока он спал, они бы убили его без долгих размышлений, а труп утопили в ближайшем озерце. Что ж, подумал Доусон, разминая затекшую шею, на этот раз ему повезло.
Поглядев на часы, он обнаружил, что спал почти три часа, но отдохнувшим себя не чувствовал. Это не помешало ему тотчас отправиться на поиски хижины, хотя солнце только-только поднялось над горизонтом.
Но перед тем как отойти от машины, он снова включил свой мобильный телефон, предварительно вставив на место аккумулятор. Доусон понимал, что теперь властям будет легко обнаружить его местоположение, но приходилось рисковать: без телефона он не мог пользоваться навигатором.
Кроме телефона Доусон взял с собой только бутылку с остатками воды. Никакого оружия у него не было — он решил, что ни монтировка, ни нож, ни пистолет ему все равно не помогут. Вчера Джереми не убил Амелию лишь благодаря его, Доусона, быстрой реакции. Выстрел, который он произвел в Хедли, тоже оказался не смертельным только по чистой случйности. Попади пуля в голову, и все было бы кончено даже несмотря на то, что из-за значительного расстояния она потеряла часть своей убойной силы. Иными словами, Джереми просто не повезло, но это не давало Доусону никаких оснований сомневаться в его снайперском искусстве. Даже не будучи профессиональным военным, он отлично понимал, что человек, медленно бредущий через болото, будет для подготовленного стрелка легкой мишенью.
С помощью навигатора он довольно быстро отыскал юго-восточный угол земельного участка, вызвавшего подозрения Гленды, а оттуда направился на северо-запад. Судя по карте, участок имел форму перевернутой трапеции, поэтому Доусон двигался все расширяющимся зигзагом, стараясь захватить возможно большую площадь. Он вовсе не был уверен, что убежище Карла находится именно здесь, хотя дальний от него, более высокий угол участка, заросший густым лесом, вполне мог скрывать небольшую хижину или землянку.
От мысли, что Джереми и тем более Карл, которому было уже немало лет, могли скрываться в землянке, Доусон довольно быстро отказался. Несмотря на то что местность у него под ногами постепенно повышалась, он по-прежнему нет-нет да и проваливался в заполненные грязной водой ямы и рытвины. Джинсы у него промокли почти до бедер, вода хлюпала в башмаках, дорогу то и дело преграждали заросли карликовых пальм и густой болотной травы, плотные листья которой обладали острой режущей кромкой и при малейшей неосторожности грозили располосовать руки буквально до кости. Комары, москиты и другие насекомые плотным облаком вились у него над головой, то и дело впиваясь в незащищенную шею и щеки. Тонкая рубашка тоже была плохой защитой, и Доусон несколько раз останавливался и немыслимым образом изгибался, пытаясь почесать искусанную спину. Потом ему пришло в голову, что в таких местах могут водиться ядовитые змеи и даже аллигаторы, и он пожалел, что оставил монтировку в машине. Впрочем, против аллигатора она бы ему вряд ли помогла.
Еще в Саванне Доусон прикинул, что сумеет осмотреть участок площадью двадцать акров минут за тридцать, может, чуть больше. На деле же все оказалось не так. Жидкая грязь и плотные заросли, сквозь которые ему приходилось продираться, существенно замедляли его продвижение, так что прошло не меньше полутора часов, прежде чем Доусон достиг лесистой половины участка.
Идти через лес было лишь немногим легче. Кроны деревьев над головой смыкались так плотно, что почти не пропускали дневного света; подлесок, густо переплетенный корнями и лианами, был мрачен и почти непроходим, и лишь кое-где на полянах сверкали в лучах солнца изумрудные папоротники. Видимость в таком лесу была ограничена десятком шагов — дальше стеной вставали древесные стволы, между которыми залегал глубокий сумрак.
Вот почему Доусон едва не прошел мимо хижины, но ему повезло. Его внимание привлекли два красных кардинала[40], которые, перекликаясь на лету и сверкая ярким оперением, пронеслись меж деревьями и, вылетев на узкую лесную прогалину, уселись прямо на замаскированную ветками телевизионную антенну, примостившуюся на коньке крыши из дранки. Приземистая деревянная хижина была совсем рядом. Она стояла посреди небольшой поляны или прогалины в лесу, и Доусон непроизвольно отпрянул за ближайший куст. Ни Карл, ни Джереми, по-видимому, не подозревали о его появлении, потому что в противном случае он бы уже был мертв.
Некоторое время Доусон осторожно рассматривал лесное убежище отца и сына Уингертов и пришел к выводу, что это, действительно, скорее «дом», чем хижина. Он, во всяком случае, показался ему довольно большим и основательным, хотя за прошедшие годы его бревенчатые стены стали почти черными, насквозь пропитавшись влагой. Кустарники и трава подступали к дому почти вплотную, отчего он казался ниже, чем был на самом деле. Двускатная крыша поросла мхом и лишайниками и была к тому же сплошь усыпана упавшими с деревьев ветками и листвой, обеспечивавшими прекрасную естественную маскировку. Пожалуй, даже с вертолета разглядеть дом было бы трудновато — настолько он сливался с окружающей природой.
С того места, где засел за кустами Доусон, просматривался только фасад дома и часть глухой боковой стены. С осторожностью выглянув из своего укрытия, он увидел дверь с подобием крыльца размером не больше одного квадратного ярда[41] и два прорезанных по обеим сторонам от нее небольших окошка. Снаружи оконные стекла были чем-то замазаны, чтобы не бликовали на солнце, но Доусон не сомневался, что эта маскировка не мешает наблюдать за подступами к дому изнутри. Ни электрических, ни телефонных проводов видно не было, но возле боковой стены, под небольшим навесом, Доусон разглядел выкрашенный под камуфляж старенький бензиновый генератор.
Жалкая награда за жизнь, полную опасностей и преступлений, подумал Доусон, разглядывая убогий домишко, приютивший Карла Уингерта и его сына. С другой стороны, Карл никогда не упускал возможности заявить, что борется против маниакального увлечения американцев материальными ценностями и комфортом, так что следовало отдать ему должное: жил он в полном соответствии с идеями, которые проповедовал.
Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем Доусон осмелился покинуть свою позицию. Стараясь ступать как можно тише, он сделал несколько шагов по направлению к крыльцу, но перед тем как выйти на открытое пространство снова остановился и несколько раз глубоко вдохнул воздух, стараясь справиться с разгулявшимися нервами.
В эти несколько секунд ему снова вспомнились регулярно являвшийся ему в ночных кошмарах улыбчивый капрал Хокинс и… Амелия — первая женщина, которую он хотел целовать без конца и которую мог бы полюбить. Доусон осознавал, что, возможно, скоро умрет, и сейчас ему больше всего хотелось, чтобы эти двое каким-нибудь образом узнали о том, что в свои последние минуты он вспоминал о них и о своем долге перед ними.
Он выступил из относительно безопасной тени под деревьями и двинулся через поляну. Никто его не окликнул, да и за стеклами по сторонам от двери не мелькнула ничья тень. Не слышал он и никаких звуков и шорохов, кроме обычного шороха листвы. Казалось, в доме никого нет.
Доусон уже готов был подняться на крыльцо, как вдруг вспомнил одну историю, которую рассказывал ему Хедли. «Нам следовало знать, что оно заминировано», — сказал он тогда. Речь шла об очередной попытке арестовать Карла. Некий осведомитель сообщил в ФБР, что Карл и Флора находятся в некоем доме в Южной Флориде. Тотчас была спланирована и стартовала операция по их захвату. Все шло хорошо, пока первый спецназовец не ступил на деревянное крыльцо. Мощный взрыв разорвал его на куски, разнес дом в щепки и тяжело ранил еще троих бойцов группы захвата, хотя они и были одеты в специальные бронекостюмы.
Доусон хорошо знал, что такое самодельные мины-ловушки и какие повреждения они могут причинить. Оторванные руки и ноги, залитые кровью размозженные и обезглавленные тела промелькнули перед его мысленным взором, когда он осторожно опускал ногу на первую ступеньку. Но ничего не произошло. Он ожидал как минимум выстрела через дверь, но в доме по-прежнему было совершенно тихо. Только от лесной опушки донеслась звонкая трель какой-то птахи. Протянув руку, Доусон коснулся дверной ручки и повернул. К его огромному изумлению, дверь оказалась не заперта и легко отворилась, стоило ему только ее толкнуть. Из глубины дома на него пахнуло гнилью, застарелым запахом пота и… кровью.
— Так и быть — входи, раз уж я не пристрелил тебя сквозь дверь…
Этот голос, раздавшийся из большой, темной комнаты, не мог принадлежать Берни-Карлу, но Доусон все равно вздрогнул от неожиданности и страха. Подняв руки над головой, он осторожно переступил порог. Одновременно он сильнее толкнул локтем дверь, но за ней никто не прятался, и она, повернувшись на петлях, ударилась о стену. В дверной проем проник свет, и Доусон окинул комнату взглядом.
Ветхая мебель. Ржавое помойное ведро, полное отбросов. Груда немытой посуды в облупившейся эмалированной раковине (никакого крана, конечно). Нескоько составленных друг на друга упаковок питьевой воды в пластиковых бутылках. Древний холодильник в ржавых потеках. Колченогий диван.
На диване, слегка откинувшись на спинку, сидел в неестественной позе какой-то бородатый мужчина. В руках он держал пистолет, впрочем, довольно небрежно. Несмотря на то что свет бил Доусону в спину, мужчина, по-видимому, сразу его узнал.
— Ты?! — изумленно воскликнул он.
— Я.
В эти мгновения Доусон припомнил все, что Хедли когда-либо рассказывал ему о Карле. «Предсказать его действия почти невозможно, — говорил крестный. — Он может появиться в любой момент — оттуда, откуда ты меньше всего ожидаешь».
Обернувшись через плечо, Доусон посмотрел назад, но за дверью виднелась все та же поляна, все тот же лес.
«Однажды в Нью-Мексико он спрыгнул со стропил старого амбара, выстрелил агенту, который за ним гнался, прямо в сердце и был таков…»
Доусон посмотрел вверх. Ни стропил, ни чердака…
Его испуг, казалось, только позабавил человека на диване.
— Расслабься. Его здесь нет.
— Где же он?
— Уехал. Не сказал куда.
Убедившись, что в доме их действительно только двое, Доусон сказал:
— Я не вооружен. Можно опустить руки?
Джереми Вессон — человек, о котором он столько слышал, который его очень интересовал и которого Доусон ненавидел за то, что он убил Стеф и покушался на Хедли и Амелию, почему-то не казался ему таким уж опасным.
Джереми в свою очередь с не меньшим любопытством рассматривал Доусона.
— Вблизи ты выглядишь даже выше, чем издалека.
— А ты выглядишь… не слишком здоровым. — В самом деле, лицо Джереми — по крайней мере, та его часть, что не была скрыта бородой — казалось неестественно бледным и блестело от испарины. Впрочем, в доме было достаточно душно.
— Последние двадцать четыре часа были для меня… не слишком легкими.
— Для Хедли тоже.
— Так он жив?
— Жив и даже поправляется.
— В последний момент он обернулся. Это его спасло.
— В Амелию ты тоже не попал.
— Просто не хотел попасть.
Этим словам Доусон почему-то поверил, хотя в целом Джереми Вессона вряд ли можно было назвать человеком, чьи образ мыслей и поступки располагали к доверию. Возможно, все дело было в том, что Доусон уловил легкое движение его головы, которая слегка опустилась в знак раскаяния. Джереми тут же поднял взгляд и оглядел мокрые, заляпанные тиной джинсы и башмаки Доусона.
— А нелегко было сюда добраться, верно? Кстати, как ты узнал про мой… про этот дом?
— Я никогда не раскрываю свои источники.
Джереми попытался усмехнуться, но тотчас закашлялся и даже повернул голову, пытаясь прижаться губами к плечу. Когда кашель унялся, он спросил:
— Снаружи поджидает целая толпа легавых?
— Нет. Не думаю.
— Ты пришел один?
— Да.
— Зачем?
— Я хотел встретиться с тобой лицом к лицу.
— Зачем? — повторил Джереми.
Доусон не ответил.
— Ты спишь с моей женой?
— Она больше не твоя жена. Но нет, я с ней не сплю.
Джереми неловко пожал плечами, и Доусон так и не понял, поверил он ему или нет.
— Ты пришел сюда, чтобы прикончить меня?
— Нет.
— Потому что если ты явился за этим, то ты опоздал. — Джереми приподнял свободную руку, которая до этого лежала у него на животе, и Доусон увидел под ней сочащуюся кровью и гноем рану.
— Я уже почти мертв, мистер Журналист.
Глава 24
Почти не отдавая отчета в своих действиях, Доусон шагнул вперед и опустился на колени рядом с диваном. Отведя в сторону руку Джереми (тот почти не сопротивлялся), он приподнял окровавленный подол его рубашки. Огнестрельная рана загноилась и выглядела скверно. Кожа на животе покраснела и припухла, а из черного отверстия, оставленного пулей, непрерывно вытекали гной и сукровица.
— Ого! Как это тебя угораздило?! По крайней мере, кровь не течет…
Джереми невесело усмехнулся:
— Не течет, потому что вся вытекла.
Похоже, он был прав. Кровотечение, скорее всего, было внутренним и довольно значительным. Теперь Доусон понял, почему Джереми так бледен и почему у него на лбу испарина. Губы у него под усами были свинцово-серого оттенка, язык ворочался с трудом. Мгновение спустя его пальцы, державшие пистолет, разжались, и оружие упало на пол в нескольких дюймах от ноги Доусона, но Джереми не обратил на это внимания.
— Я солгал, когда сказал, что мог пристрелить тебя сквозь дверь, — проговорил он. — Он даже не заряжен.
Не отвечая, Доусон выхватил из кармана мобильник, но Джереми покачал головой:
— Не суетись. Поздно.
Доусон все же набрал 911. Когда оператор ответил, он сказал в микрофон:
— Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Необходима срочная помощь тяжело раненному человеку… — И Доусон продиктовал координаты хижины, которые определил с помощью GPS-навигатора.