Влюбленные Браун Сандра
— Я, кажется, давал тебе адрес моей электронной почты?
— Стеф… — Она произнесла это имя совершенно машинально, но сразу осеклась. — Он есть у меня в компьютере. Она записала его для меня.
Берни кивнул.
— Черкни мне пару слов, если тебе вдруг станет одиноко. И передавай привет Хантеру и Гранту. Скажи им, что будущим летом мы непременно снова увидимся.
— Конечно. Тем более что я оставляю здесь твоего змея.
Потом они в последний раз попрощались, и Амелия тронула машину с места. Меньше чем через минуту она уже свернула к своему коттеджу и, подъехав к нему сзади, вошла в дом через кухонную дверь. Свет уже починили, однако шагая по пустым, молчаливым комнатам, Амелия ощущала странную грусть. Пожалуй, за все время, прошедшее со дня смерти отца, она еще никогда не чувствовала себя здесь так одиноко.
На лестнице Амелия увидела песок, который нанесли на своих башмаках сотрудники Шерифской службы, приходившие обыскивать комнату Стеф. Да и спальня, в которой она ночевала, больше не выглядела такой же аккуратной, как раньше, — многие вещи лежали не на своих местах или были сложены не так, как делала это сама Стеф.
Амелия посидела на кровати, оплакивая молодую женщину, которая была не только няней ее детей, но и хорошей подругой. Прошло довольно много времени, прежде чем она сумела заставить себя встать и заняться делом, ради которого пришла. Сложив принадлежавшие Стеф одежду и разные мелочи в два чемодана, Амелия отнесла их в машину, решив, что родители девушки сами разберутся, что им хотелось бы сохранить на память.
Захлопнув багажник, Амелия огляделась. Машина Берни больше не стояла возле коттеджа старика, а это означало, что на берегу она осталась совершенно одна. Сейчас Амелия ощутила это особенно отчетливо. Одиночество повисло у нее на плечах тяжелым грузом. Одиночество сжимало сердце и смущало душу, хотя настроение и без того было не слишком радужным. Так бывало всегда, когда приходилось закрывать дом на зиму, прощаясь с беззаботным, ласковым летом, но сегодня Амелии было тяжело вдвойне.
Она знала, что полную уборку коттеджа сделает специальная бригада, с которой у нее был заключен договор. Но все равно вынула из холодильника и кладовой все, что могло испортиться, сняла с кроватей белье и отнесла в прачечную. Все это она проделывала уже много раз, но сегодня знакомая работа действовала на нее угнетающе. Амелия даже чуть не заплакала, когда в последний раз прошла по пустым комнатам, проверяя, выключен ли свет, завернуты ли краны, заперты ли окна, не работают ли где-то большие потолочные вентиляторы. В доме было совершенно тихо, но ей все равно казалось — она слышит голос Стеф, смех мальчиков, шорохи и шаги, еще недавно наполнявшие эти комнаты жизнью и счастьем.
В последнюю очередь Амелия заглянула в свою спальню, чтобы посмотреть, не забыла ли она что-нибудь важное. Опуская жалюзи на окнах, она не удержалась и бросила взгляд на соседний дом.
Взгляд ее сам собой остановился на окнах второго этажа. Как она хорошо знала, это были окна его спальни. Именно оттуда он наблюдал за ней без ее ведома, но сейчас Амелия почему-то думала не о том, насколько бесцеремонным и наглым было это вторжение в ее частную жизнь, а вспоминала, как в этой спальне они целовались, лежа на простынях, пропитавшихся его терпким мужским запахом…
Отгоняя от себя это приятно-возбуждающее воспоминание, Амелия резким движением опустила жалюзи.
Она уже спустилась вниз, когда вдруг вспомнила, что оставила свой ноутбук в комнате, служившей ей рабочим кабинетом. Нетерпеливым движением швырнув свою сумочку на журнальный столик, она развернулась и снова поднялась по лестнице на второй этаж. Ноутбук лежал на рабочем столе на своем обычном месте, но вместо того, чтобы взять его под мышку и вернуться к машине, Амелия вдруг замешкалась. Потом она выдвинула стул, села на него и, запустив систему, вышла в Интернет. В строке поиска Амелия ввела «Карл Уингерт» и стала ждать результата.
Ждать, впрочем, пришлось недолго. Через пару секунд она была уже на сайте ФБР — на странице, где размещались списки разыскиваемых преступников, — и напряженно вглядывалась в лицо человека, на протяжении десятилетий успешно скрывавшегося от правосудия. Амелия искала в его чертах сходство с мужчиной, которого когда-то любила, а потом научилась бояться и ненавидеть, но никакого сходства не видела. Между фотографией на мониторе и лицом Джереми не было абсолютно ничего общего! Правда, Амелия допускала, что не видит сходства потому что не хочет видеть, и все же… все же не может же она быть настолько слепой!
С самого начала она старалась не допускать и мысли о том, что ее обожаемые дети могут оказаться внуками преступников. И не просто преступников, а матерых убийц! Нет, этого не могло быть! Это было бы попросту несправедливо и нечестно! С другой стороны, агент Хедли не производил впечатления человека, склонного к скоропалительным решениям и выводам; анализ ДНК вроде бы тоже подтверждал его правоту…
Да и сама Амелия не могла не признать, что в Джереми иногда все же чувствовалась подспудная жестокость.
Закрыв лицо руками, она то ли выдохнула, то ли застонала:
— Боже, нет! Пожалуйста, нет!..
Хэрриет была вне себя от волнения.
— Так ты говоришь — он скормил обоих собакам?!
— Уиллард утверждает, что его жена была уже мертва, когда он ее нашел. — Сидя на кровати в своем гостиничном номере, Доусон двумя пальцами ущипнул себя за переносицу, да так сильно, что на глазах выступили слезы. Пожалуй, только острая физическая боль могла отвлечь его от мучительной необходимости продолжать телефонный разговор с главной редакторшей. — Она была убита выстрелом в упор из дробовика.
— Из дробовика Уилларда Стронга, — уточнила Хэрриет. — Но ты говорил, что на оружии были только его отпечатки пальцев?
— Да, но он под присягой показал, что не убивал Дарлен.
— Какова же его версия событий?
— Когда его вызвали на место для дачи свидетельских показаний, Стронг признался, что пил все время, пока разыскивал свою неверную жену и ее любовника по всей Саванне. В конце концов, он, по его словам, отчаялся и поехал в свою хижину в лесу, где он держал в вольерах несколько бойцовых собак. До места-то он добрался, но потом… На суде Стронг заявил: к этому моменту он был уже настолько пьян, что не смог даже выбраться из своего пикапа и заснул прямо в кабине, а когда проснулся, было уже далеко за полночь. Далее он утверждал — хотя это и сомнительно, — что сразу заметил исчезновение ружья, которое было с ним в кабине. Но поскольку было уже очень темно, искать его он не стал. Вместо этого Стронг выбрался из кабины и добрался до своей хижины, где взял мощный аккумуляторный фонарь. Он утверждает, что собаки, цитирую: «буквально с ума сходили», поэтому он пошел посмотреть, в чем дело. Тогда-то Стронг и обнаружил в вольере тело Дарлен… точнее, то, что от него оставалось. Там же было и ружье — кто-то оставил его, прислонив к проволочной сетке.
— И он всерьез рассчитывает, что присяжные ему поверят?
— Я не знаю, на что он рассчитывает. Такие он дал показания, а заодно признался в нескольких случаях участия в собачьих боях, что по местным законом считается довольно серьезным правонарушением.
— Что он говорил о Джереми Вессоне?
— Говорил, что так его и не нашел. Не знает, куда он подевался. Правда, эксперты обнаружили кое-какие улики, которые вроде бы указывают, что Джереми постигла та же судьба, что и Дарлен, но они далеко не бесспорны. Кровь на полу вольера и фрагмент скальпа в желудке одной из собак — вот и все. На мой взгляд, этого слишком мало, чтобы утверждать что-то наверняка.
— Это на твой взгляд. А что решил суд?
— Пока ничего. Свидетель — медицинский эксперт — тоже назвал эти улики сомнительными, а адвокат Стронга, естественно, уцепился за эти слова и завел свою шарманку: мол, сомнение должно трактоваться в пользу обвиняемого.
— Ну ладно, пока оставим это. Что еще рассказал присяжным Стронг?
— Да, в общем-то, ничего особо интересного. По его словам, при виде останков жены он запаниковал и ударился в бега. Полиции понадобилось два или три дня, чтобы его выследить, причем задержали Стронга только после того, как в один из городских участков позвонил неизвестный и сообщил о его предполагаемом местонахождении. За это время пищеварительный процесс питбулей мог зайти…
— Иными словами, за три дня мистер Вессон превратился в собачье дерьмо.
Доусон ответил не сразу. Он уже довольно давно думал о том, почему собаки с такой жадностью накинулись на труп Дарлен, если до этого они неплохо отобедали Вессоном. Максимум, что они могли сделать с телом женщины, это разорвать его на куски, что, учитывая их свирепый нрав, было более чем вероятно. Но питбули почему-то решили съесть и ее… Впрочем, о своих сомнениях он говорить не стал: Драконшу куда больше интересовали кровавые подробности, чем его соображения по поводу того, как все происходило на самом деле.
— Уиллард клянется, что в тот день он не видел Джереми. Его адвокат в свою очередь попытался убедить присяжных в том, что именно Джереми взял ружье из кабины, пока Стронг спал. Джереми застрелил Дарлен, бросил труп собакам, а сам ушел через болота, чтобы ни одна ищейка не смогла найти его следы. Возможно, именно Джереми позвонил в полицию и сообщил, где скрывается Уиллард Стронг.
— То есть любовник Дарлен обставил дело так, чтобы свалить вину на мужа-рогоносца?
— Адвокат Стронга использовал другие выражения, но по сути ты права. Обоснованное сомнение[26], семена которого он пытается посеять в умах присяжных, — его единственный шанс спасти клиента от смертной казни.
— И как? Ты считаешь, есть у Стронга хоть малейший шанс отделаться тюремным сроком?
Доусон пожал плечами.
— Кто знает? Присяжные порой устраивают и не такие сюрпризы, — сказал он, пытаясь придумать хоть какой-нибудь предлог, чтобы поскорее закончить этот разговор. Чем меньше Доусон общался с главной редакторшей, тем лучше он себя чувствовал. Кроме того, ему не хотелось, чтобы Драконша догадалась, насколько он пьян. Сразу после закончившегося неудачей разговора с Хедли и Амелией, Доусон отправился в городской суд. Он убил несколько дней, сидя на процессе Уилларда Стронга, и теперь ему нужно было хоть что-то, чтобы оправдать потраченное служебное время и командировочные — в противном случае по возвращении в Вашингтон его ожидало серьезное разбирательство, которого Доусон предпочел бы избежать.
В суде он получил кое-какие материалы и протоколы заседаний, которых, по идее, должно было хватить для его целей. Снова выйдя на улицу, Доусон испытал сильнейшее желание проехаться до Ривер-стрит, чтобы отыскать кого-нибудь из коллег Рея Хаффмана и с их помощью возместить запас таблеток, спущенных в канализацию. Впрочем, ему довольно быстро удалось преодолеть соблазн. Детективы Такер и Уиллс были бы просто счастливы получить на него очередной компромат, да и от подозрений в убийстве он все еще не был полностью свободен, а возвращаться в тюрьму его вовсе не тянуло.
Наконец, покупать сильнодействующие лекарства неизвестно у кого было глупостью, и глупостью опасной. Это Доусон понимал и без Хедли с Амелией. В прошлый раз он поступил довольно безрассудно, но тогда у него просто не было выбора. Теперь же Доусон собирался обойтись без транквилизаторов. В конце концов, бог для чего-то создал виски!
Вот почему от здания суда Доусон поехал к себе в отель и, подкрепившись несколькими порциями «кентуккийской амброзии», решил ответить на десяток эсэмэс и голосовых сообщений, оставленных для него Хэрриет. Как он и ожидал, первые минут пять разговора были посвящены его в высшей степени безответственному поведению, недисциплинированности, ненадежности и эгоизму. Потом Хэрриет спросила, действительно ли он попал в полицию и подвергся допросу в связи с убийством некоей молодой женщины. Должно быть, кто-то из сотрудников редакции наткнулся на информацию об этом в Сети и немедленно доложил начальнице. Хэрриет, к ее чести, не сразу в это поверила, но потом, по-видимому, сама отыскала в Интернете новости из Саванны и прочла сообщение в сводке последних событий. Теперь она требовала объяснений, однако Доусону никак не удавалось вклиниться в ее бесконечный монолог. Когда ему это окончательно надоело, он, прервав начальницу на полуслове, пригрозил повесить трубку, если она не заткнется.
— Если будешь продолжать в том же духе, я уволюсь, — сказал он. — Клянусь, чем хочешь!
— Увольняйся! Мне наплевать!
— Ну и замечательно! Не знаю только, как ты объяснишь совету директоров, почему твой лучший штатный журналист продал сенсационную историю конкурирующему изданию.
Это заставило Хэрриет прикусить язык, и в течение следующих пяти минут она внимательно слушала его прилизанную и изрядно сокращенную версию событий, которые привели его в тюрьму.
— Меня допрашивали вместе с другими людьми, которых видели в обществе жертвы в последние часы перед преступлением, — сказал ей Доусон. Это не было чистой правдой, но и ложью его слова назвать было нельзя. — Я вызвал у детективов наибольшее подозрение, поскольку разговаривал с погибшей за считаные минуты до убийства, поэтому они и решили меня задержать. В итоге я провел в каталажке целую ночь… Впрочем, это было даже познавательно. Единственное, что мне не понравилось, это то, что вычистить зубы мне удалось только сегодня утром.
После небольшой преамбулы Доусон в общих чертах, но не опуская кровавых подробностей, рассказал Хэрриет о репортаже, который собирался писать.
— Вот, значит, как… — проговорила Драконша. — Я, честно говоря, думала, что ты мне очки втираешь, а оказывается… Нужно отдать тебе должное, Доусон, история может получиться просто отличная, особенно если учесть, что этот Вессон — ветеран войн в Ираке и Афганистане.
— В этом-то вся соль, — сказал Доусон, с вожделением поглядывая на холодильник, где хранилась бутылка с остатками бурбона. — Герой войны возвращается домой и погибает в результате бытовых разборок…
— Прекрасно! Действуй в этом ключе и дальше. Что, кстати, представляет собой этот Уиллард Стронг?
— Типичный мерзавец. И к тому же здоровый как бык.
Но Хэрриет сразу уловила сомнение в его голосе.
— Тебя что-то смущает?
— По-моему, он тупой как пробка: две извилины, и те прямые. Во всяком случае, на Эйнштейна Уиллард Стронг не тянет, а это преступление было… достаточно сложным.
— По-твоему, он был не способен его совершить?
— Я считаю, Стронг был вполне способен застрелить жену и ее любовника, — сказал Доусон. — Но после этого… после этого инстинкт подсказал бы ему только один выход — бежать как можно быстрее и как можно дальше. Так бы он и бегал, пока бы его не поймали. Но остаться на месте преступления и попытаться уничтожить улики, да еще таким экстравагантным способом… Мне это не нравится — слишком уж тонко планировано. Я думаю…
— Это и есть твоя проблема, Доусон. Ты слишком много думаешь. Анализируешь. А между тем вовсе не каждая статья должна быть посвящена психологическому портрету преступника — тому, как он стал таким да что его толкнуло на скользкий путь… Напиши самый обычный забойный полицейский репортаж: уверяю тебя, это именно то, что нам нужно. Поменьше психологии — читатели не любят слишком умные статьи. Публике нравится кровь, отвратительные подробности, жестокость… Ну, можешь сделать свой материал чуточку сентиментальным, раз уж одна из жертв — герой войны. Наши подписчики это с удовольствием слопают… извини за каламбур.
— Ха-ха, я понял.
— Да, было бы неплохо получить интервью у этого… Стронга. Как ты думаешь, ты сумеешь этого добиться?
— Только после того, как ему вынесут приговор… Многое будет зависеть от того, каким будет этот приговор.
— А как насчет Амелии Нулан?
При упоминании этого имени Доусон невольно вздрогнул от острой, почти физической боли и от… желания, которое пронзило его с ног до головы.
— Я пытался с ней поговорить, но она меня даже на порог не пустила.
— В буквальном смысле или в переносном?
Доусон немного подумал.
— В обоих. Она не хочет разговаривать с прессой. Особенно теперь, когда убили женщину, которая у нее работала.
— А-а… домработницу… Сначала муж, потом это… Что ж, двойная трагедия, которую она пережила, это… Это тоже интересно. Короче, попробуй еще раз, о’кей? Используй свое мужское обаяние, наконец! Я столько о нем слышала, и теперь мне хочется узнать, есть ли правда в этих баснях.
— В настоящий момент я не могу ничего использовать, — ответил Доусон достаточно резко. — Я совершенно выдохся. Сначала я приму душ, потом сяду с бутылкой пива к телевизору и включу какой-нибудь футбол… или бейсбол, все равно, а уж потом сяду за работу. И не рассчитывайте, мисс Пламмер, что я буду четко следовать вашим указаниям. Буду работать, как привык, а с результатом вы сможете ознакомиться, когда прочтете готовую статью.
Доусон дал отбой, поставил телефон на виброзвонок и, откинувшись на кровати, прикрыл глаза согнутой рукой. Он не солгал, когда сказал Драконше, что измотан. Больше всего он сейчас нуждался во сне, но как в него провалиться? От транквилизаторов, седатинов и снотворных Доусон отказался, а виски почему-то перестал действовать на него отупляюще, давая только короткий период возбуждения, после которого Доусон чувствовал только свинцовую тяжесть в голове да легкую тошноту.
Оставалось только положиться на себя — на собственное умение сосредоточиться и кое-какие познания в аутотренинге. Доусону почти удалось убедить себя, что он способен обрести покой одним лишь усилием воли, но как ни пытался он представить себе заснеженные вершины гор, голубое небо в пятнах облаков и серебряные нити ручьев, прокладывающих свой путь сквозь первобытные леса, у него ничего не получалось. Вместо картин, ассоциирующихся с безмятежностью и спокойствием, его разум упорно возвращался к одному и тому же — к женщине, которая несколько часов назад навсегда ушла из его жизни.
К женщине, которую он страстно желал, но не мог получить ни при каких условиях.
Почему сегодня он не попытался ее догнать?..
Этот вопрос задал ему Хедли. Еще тогда Доусон удивился, что старший товарищ его не понимает. Для него самого ответ был абсолютно очевиден и лежал, что называется, на поверхности. Да потому, что сама Амелия этого ни в коем случае не хотела. Она была по горло сыта знакомством со столь сомнительной личностью. Для нее Доусон был мошенником, пронырой и лицемером, который был готов на все ради сенсации. Человеком, который ради эксклюзивной информации не гнушается ничем. Двурушником, который строил для ее детей корабли и песчаных драконов, лишь бы добиться своего.
Таким Амелия представляла себе Доусона Скотта.
Но даже если бы он с самого начала был с ней откровенен, если бы рассказал все без утайки, если бы завоевал ее доверие, и, возможно даже, ее расположение, сегодня она все равно бы ушла, а он не попытался бы ей помешать. Доусон не был святым, — он и сам это хорошо знал, но не был и бессовестным эгоистом, и ему было совершенно ясно: сейчас Амелии меньше всего нужен еще один мужчина, который будет с воплями просыпаться по ночам.
Доусон как раз боролся с этой унизительной мыслью, когда завибрировал его телефон. Нашарив аппарат среди скомканных простыней, он бросил взгляд на экран и, увидев имя Хедли, выругался. Сначала Доусон хотел сбросить номер на дисплее, но это означало бы только отсрочить неизбежное. Еще раз крепко выругавшись, он нажал кнопку «ответить».
— Я как раз собирался в душ. Можно я перезвоню тебе позже?
— Нет, это срочно.
— Ты что-то хрипишь. Ты не простудился?
— Нет. Просто сорвал голос.
Доусон усмехнулся:
— Ты пел? Или просто хватанул холодного пива?
— Не пел. Я кое-кого убеждал.
— Кого же?
— Шерифскую службу и полицейское управление Саванны. В результате они все же подключили Кнуца и… Как хорошо, что я их все-таки уговорил!
— Ну ладно-ладно, не волнуйся. Смотри, еще давление поднимется. Ева мне тогда голову оторвет.
— Они нашли отпечатки на дождевике Стеф.
— Отпечатки? — Доусон сел на кровати.
— И?..
— Угадай, чьи.
— Джереми?
— В точку. Так что отставить душ. Собирайся и дуй сюда, живо!
Глава 16
Бюллетень о розыске Карла Уингерта, появившийся на экране монитора, буквально заворожил Амелию. Снова и снова она вглядывалась в его лицо, снова и снова вчитывалась в скупые строчки объявления.
В 1970 году Карл Уингерт совершил дерзкое ограбление федерального банка в Канзас-Сити, в одночасье превратившись из мелкой шпаны и смутьяна в крупного криминального авторитета. Ограбление было совершено им при свете дня, да еще в пятницу, когда в банке было полно клиентов. Уингерт не воспользовался ни маской, ни какими-либо другими способами, с помощью которых злоумышленники обычно пытаются изменить свою внешность. Казалось, он хотел, чтобы его увидели и запомнили. Похоже, с той же целью Карл собственноручно расстрелял управляющего банком и кассиршу, которая, наполняя наличными сумку, нажала на кнопку тревоги. Потом он убил бросившегося на него охранника, на свою беду пришедшего в тот день в банк, чтобы обналичить чек на получение зарплаты.
Камеры наблюдения сделали в тот день немало снимков Карла Уингерта — он даже не пытался укрыться от их внимательных глаз-объективов. Эти снимки впоследствии были увеличены и тщательно отретушированы, став практически единственными имеющимися в распоряжении органов правопорядка фотографиями преступника (было, правда, несколько крупнозернистых фото, сделанных с большого расстояния оперативниками в Голденбранче, да несколько школьных карточек, запечатлевших превращение ухмыляющегося младшеклассника в агрессивного, неуправляемого подростка, но для розыскных целей и те и другие были малопригодны).
Лучшая из фотографий взрослого Карла Уингерта красовалась теперь на объявлении о его розыске, хотя со дня ограбления банка в Канзас-Сити прошло почти полстолетия. Амелия разглядывала ее очень внимательно. Неужели, думала она, Хедли не ошибся и этот человек действительно приходится ее детям родным дедом?
Одного этого было достаточно, чтобы вызвать у нее тревогу. Но еще большее беспокойство, почти животный страх, внушала ей мысль о том, что Джереми мог знать, кто его настоящий отец. Если он знал, то почему молчал? Было ли ему стыдно, что он — сын преступника и убийцы? Хотел ли он уберечь Амелию и детей от позора или же причины его молчания были сугубо практическими — и куда более зловещими?
Думать об этом Амелии было страшно — у нее даже холодок пробежал вдоль спины. Вздрогнув, она с трудом оторвала взгляд от фотографии на экране и вдруг заметила, что в комнате-кабинете, освещенной только мерцающим экраном ноутбука, стало совсем темно. Амелия совершенно не планировала задерживаться в доме допоздна, поэтому она поспешно встала и выключила ноутбук, отчего комната погрузилась в полный мрак.
И тут снизу донесся какой-то тихий шорох.
Амелия хорошо знала дом, знала все звуки, которые издавала каждая разболтавшаяся половица и каждая рассохшаяся ступенька лестницы, когда на нее наступали. Ей были знакомы и скрип каждой петли, и стук ящиков буфета или комода, и свист ветра в ставнях, поэтому она сразу распознала царапанье кухонной двери по полу, которая начинала плохо открываться каждый раз, когда с наступлением осени повышалась влажность воздуха.
Только это царапанье и услышала Амелия — больше ничего.
Наступившая тишина испугала ее еще сильнее, чем звук открываемой двери. Амелия почувствовала, как сердце у нее подпрыгнуло и забилось часто-часто, хотя сама она стояла совершенно неподвижно и только напряженно прислушивалась, не скрипнет ли половица под чьими-то шагами.
Но погруженный в темноту дом молчал.
— Имей в виду, ты должен вести себя естественно.
— Да понял я!
— Помни: ты вернулся только для того, чтобы забрать из коттеджа вещи. Потом ты отправишься домой, — туда, где живешь постоянно, — и не вернешься до следующего лета, а может, и вообще никогда. Если он где-то рядом, если продолжает за ней следить, он именно так и должен подумать.
— Понятно.
— Если он вдруг поймет, что ты появился на берегу неспроста, он может…
— Да понял я, понял! — взорвался Доусон. — Не тупой!
Хедли инструктировал его с той самой минуты, когда паром доставил их на Сент-Нельду. Доусон, впрочем, слушал его вполуха — сидя за рулем арендованной крестным машины, он гнал по прибрежному шоссе, значительно превышая разрешенную скорость. Сам Хедли полулежал на заднем сиденье, так что увидеть его снаружи было невозможно.
Следом за ними, — правда, на значительном расстоянии, — двигались две спецгруппы Шерифской службы и неприметная машина без опознавательных знаков, в которой ехали четверо агентов из саваннского отделения ФБР, включая Сесила Кнуца. Несмотря на поздний час, ни полицейские, ни фэбээровцы не включали фар, так что автомобиль Доусона казался единственным на шоссе.
— Пока мы не убедимся, что Амелии ничего не грозит, нельзя дать ему понять, что…
— …Что кавалерия уже рядом, — закончил Доусон, процитировав слова самого Хедли, которые тот произнес несколько ранее — когда во время паромной переправы наскоро инструктировал второпях собранную группу захвата.
— Терять ему все равно нечего. Если он поймет, что мы ищем именно его, то убьет Амелию просто для того, чтобы, так сказать, погибнуть в сиянии славы.
— Если он ее хоть пальцем тронет, я лично позабочусь о том, чтобы он погиб. Я сам отстрелю ему башку.
— Именно это я и имел в виду! — прошипел с заднего сиденья Хедли. — Ты журналист, а не сотрудник сил правопорядка, и…
— Ну да. Проклятый писака.
— Что-что?
— Так назвал меня этот козел Такер. «Вы собираетесь позволить этому проклятому писаке и наркоману делать полицейскую работу?» — проговорил Доусон с презрением. Он тогда едва не бросился на детектива, чтобы показать ему, на что способен «проклятый писака», если его разозлить, но сдержался. Удовлетворение, которое он мог получить, намяв бока самодовольному пузану, не стоило того времени, которое они могли потерять.
А время сейчас было буквально на вес золота.
С тех пор, когда Хедли позвонил ему и рассказал о найденных отпечатках пальцев, прошел уже целый час. За эти мучительные шестьдесят минут ни Доусону, и никому другому так и не удалось дозвониться до Амелии. Она не отвечала на вызовы по мобильнику и не брала трубку аппарата в своей саваннской квартире. Только потом Доусону пришло в голову позвонить Джорджу Меткалфу. Тот подтвердил, что дети по-прежнему у него, и добавил, что Амелия отправилась на остров, чтобы закрыть дом на зиму, и что там она, скорее всего, пробудет до вечера. Наземной телефонной линии в коттедже нет, сказал Джордж, но Доусон знал это и сам.
Между тем ситуация складывалась не самым удачным образом. Как удалось выяснить Хедли, патрульный полицейский, дежуривший на стоянке возле бара «У Микки», давно вернулся на континент, так как его смена закончилась, а нового человека на остров не отправили, поскольку кто-то из полицейского начальства решил, что в дальнейшей охране места преступления нет никакой необходимости. Кто именно принял такое решение, так и осталось неизвестным, однако факт оставался фактом: в настоящее время на Сент-Нельде не было никого, кто мог бы быстро добраться до коттеджа Амелии, предупредить о возможной опасности и обеспечить ее охрану до прибытия основных сил.
— Такер просто трепло, — сказал Хедли с заднего сиденья. — Забудь о том, что он тебе говорил. Не забывай только, что и он, и остальные — оперативники, прошедшие специальную подготовку. В отличие от тебя… Единственная причина, по которой тебя допустили до участия в операции, заключается в том, что ты — единственный, кто может появиться на берегу и разведать обстановку, не вызвав у Джереми никаких подозрений. Если, разумеется, он все еще скрывается где-то поблизости. На самом деле он может быть уже далеко. Хоть в Канаде.
— Ты действительно думаешь, что Джереми перебрался в Канаду?
Хедли не ответил, но Доусон верно истолковал его молчание. Одно дело — считать, и совсем другое — знать наверняка. Кроме того, никто и ничто не могло помешать Джереми в любой момент вернуться из Канады, чтобы свести счеты с бывшей женой и забрать детей.
— Похоже, Берни уже уехал, — сказал Доусон, когда они проезжали мимо коттеджа старика. — Его дом выглядит покинутым. Господи, значит, она здесь совершенно одна! Ага, ее машина на месте, но в окнах нет света. И на звонки сотового она не отвечает!
— Не останавливайся, — сказал Хедли. — Сворачивай к своему дому, да не торопись!
— Черта с два! — Доусон резко затормозил напротив коттеджа Амелии и выскочил из машины, кажется, еще до того, как она полностью остановилась. Не обращая внимания на приглушенную брань Хедли, который от толчка свалился с сиденья на пол, он в два прыжка достиг задней двери дома. Она была не заперта. Доусон осторожно толкнул ее и замер на пороге, прислушиваясь.
В темном доме стояла полная тишина, и сердце у него упало. Если бы с Амелией было все в порядке, он бы наверняка услышал ее шаги, скрип мебели и половиц. Да и сидеть в темноте она бы не стала — в какой-то из комнат наверняка был бы включен свет, но насколько он видел, и в коридоре первого этажа, и на верхней площадке лестницы было совершенно темно.
Оглянувшись через плечо, Доусон увидел Хедли, который быстро шагал к дому. Одновременно он что-то говорил в мобильный телефон — судя по всему, агент связался со следовавшими за ними машинами, и теперь описывал им сложившуюся ситуацию.
Поняв, что ни о какой скрытности речи уже не идет, Доусон шагнул вперед, включил свет и громко позвал Амелию по имени. Из кухни он стремительно перешел в столовую, откуда была видна гостиная, а также прихожая, парадная дверь и часть веранды за нею. Амелии здесь не было, но и никаких следов борьбы он тоже не увидел. Ну и что? В конце концов, Джереми был снайпером, и ему было куда проще подстрелить Амелию через окно второго этажа, чем бросаться на нее с ножом или топором.
Доусон развернулся, шагнул к лестнице — и едва не упал, споткнувшись о брошенную на нижней ступеньке женскую сумочку.
Ее сумочку!!!
Его взгляд метнулся наверх. Там, на площадке второго этажа он увидел Амелию, которая стояла в напряженной позе, крепко вцепившись рукой в перила. В следующее мгновение она узнала его и медленно осела на ступеньку.
Доусон бросился к ней.
— Что случилось?! С тобой все в порядке?
Амелия утвердительно кивнула, но Доусон видел, что ей плохо. Она была бледна и дрожала, а ее лоб блестел от проступившей испарины. Бросив взгляд поверх его плеча, Амелия увидела, как гостиная заполняется вооруженными мужчинами, и в ее глазах промелькнул страх.
— Что с моими детьми? — Она перевела взгляд на Доусона. — Что с ними?!
— С ними все хорошо, я сам звонил Джорджу Меткалфу — быстро ответил он. — Не волнуйся… — Доусон крепко взял ее за плечи.
— Тогда… что здесь делают все эти люди?
— Я звонил тебе, хотел сообщить, но ты не отвечала… На дождевике нашли отпечаток пальца Джереми.
Амелия медленно кивнула.
— Значит, Джереми жив… — пробормотала она. То, что она отрицала с таким упорством, все-таки оказалось правдой, и было нелегко это признать. — А дети? С ними точно все в порядке? — повторила она, в свою очередь хватая его за руку.
— Да. — Доусон кивнул. — Их охраняют. Возле дома Меткалфа дежурят полицейские.
— Они могут испугаться.
— Нет. Джорджа Меткалфа мы, конечно, ввели в курс дела, но Хедли распорядился, чтобы сотрудники полиции действовали скрытно. Все они одеты в штатское и сидят в машинах без опознавательных знаков.
— Все это так… — Казалось, Амелия никак не может найти верные слова, чтобы описать сложившуюся ситуацию. — Все это просто ужасно, — выдавила она. — Я не верю… просто не могу поверить, что все это происходит с нами… со мной. Ты уверен, что здесь нет никакой ошибки?! Что все это — правда?
В ее глазах дрожали слезы, и Доусон обеими руками прижал ее голову к своей груди. Зарывшись лицом в ее волосы, он прошептал:
— Если бы я мог что-то изменить, я бы это обязательно сделал. Ты мне веришь?
Он скорее угадал, чем услышал ее неуверенное, тихое «да».
Несколько позднее сотрудники Шерифской службы разошлись, чтобы осмотреть побережье и прилегающую к нему территорию. В доме остались только Такер, Уиллс, агенты ФБР, Амелия, Хедли и Доусон. Они устроились в гостиной, и Хедли познакомил их с основными известными эпизодами преступной деятельности Карла и Флоры, добавив, что Джереми Вессон — почти наверняка их сын. Согласно версии Хедли, именно Джереми убил Стефани Демарко, приняв ее в темноте за Амелию, а потом объяснил Такеру, почему им не терпелось взглянуть на задержанного Дирка Арнесона.
— Мы считали, что Джереми, возможно, изменил внешность и использовал Стеф, чтобы получать от нее сведения об Амелии и своих сыновьях, — закончил Хедли.
— Почему же вы не сказали мне об этом прямо? — проворчал Такер. — Зачем нужно было наводить тень на плетень?
— Теперь-то я понимаю, что совершил ошибку, — признался Хедли. — Но тогда мне казалось, что так будет лучше.
Этого оказалось достаточно, чтобы детектив Такер немного смягчился.
Сесил Кнуц оказался именно таким, как Хедли его описывал: приятным, вежливым, совершенно неконфликтным человеком. Он даже был не особенно похож на сотрудника ФБР: полноватый, лысеющий, он носил очки с сильными диоптриями и выглядел едва ли не ровесником Хедли, хотя на самом деле был почти на десяток лет моложе. Глядя на Кнуца, было почти невозможно догадаться, что он возглавляет отдел ФБР целого штата! И тем не менее это было так. Больше того, он вполне соответствовал своей высокой должности, которую получил благодаря незаурядному уму и огромному опыту оперативной и аналитической работы.
Доусону, впрочем, больше всего понравилось то подчеркнутое уважение и мягкость, с которыми Кнуц допрашивал Амелию (а это был именно допрос, хотя понять это можно было далеко не сразу). Она тоже подпала под обаяние этого мягкого, похожего на старого бухгалтера человека, и рассказывала о своем неудачном браке, разводе и последующих событиях довольно подробно, хотя и без особой охоты. Тем не менее ничего нового им узнать так и не удалось. Ничто из того, что сообщила Амелия, не давало ни малейшего ключа к тому, где именно следовало искать Джереми.
— Для меня Джереми умер больше года назад, — закончила она. — И даже если он жив, я не знаю, где он скрывался все это время и где находится сейчас. Впрочем, в последнее время у меня действительно появилось такое чувство, будто за мной следят. Поначалу, правда, я считала, что это чисто субъективное ощущение, вызванное, вероятно, тем общим напряжением, в котором я пребывала в связи с необходимостью участвовать в процессе Уилларда Стронга и открыто говорить о вещах, о которых я предпочла бы забыть. Но потом со мной случилось несколько довольно странных событий…
И Амелия рассказала Кнуцу и остальным о детском мяче, который волшебным образом «починился», а также фотографиях ее и детей, которые привез ей «один друг» и которые исчезли из-под коврика у парадной двери. Доусон сам рассказал о том, как в ночь убийства Стеф он приехал к Амелии, чтобы забрать ее и детей к себе, и обнаружил парадную дверь коттеджа не запертой, хотя та и была уверена, что закрыла ее на замок и что Стеф пользовалась кухонной дверью, когда отправлялась в поселок за покупками.
Рассказала Амелия и о таинственной яхте или катере, который заметила далеко в море.
— Он стоял на якоре несколько дней подряд, — сказала она. — Но, быть может, это ничего не значит. Что касается остального, то… — Она пожала плечами. — Все было как обычно.
Амелия не удержалась и посмотрела на Доусона, словно желая удостовериться, благодарен ли он ей за то, что она не упомянула об обстоятельствах их знакомства. Но Доусон сделал вид, будто ничего не заметил. Остальные члены команды, похоже, тоже не обратили внимания на то, каким взглядом она окинула журналиста. Сейчас их больше всего занимал вопрос, стоит ли поселить Амелию и детей на конспиративной квартире, где они должны были оставаться, пока Джереми не поймают. Детективы из Шерифской службы были «за», но Хедли высказался решительно против.
— Сейчас Джереми считает себя в безопасности. Он уверен, что мы даже не подозреваем о том, что он жив. Если мы перевезем мисс Нулан на конспиративную квартиру, он сразу насторожится. И не просто насторожится… Думаю, он сразу поймет, что мы охотимся именно на него, и заляжет на дно. И тогда мы вообще никогда его не найдем.
— Это если он жив, — возразил Такер. — Но, насколько я понимаю, это просто ваше предположение. Какие у вас доказательства, что Джереми Вессон не погиб пятнадцать месяцев назад?
— У нас есть отпечаток пальца, который эксперты обнаружили на дождевике Стеф Демарко. Какие же еще вам нужны доказательства?! — фыркнул Доусон.
— Смазанный отпечаток, который был найден на мокром плаще, — поправил Такер. — Да ему может быть несколько лет!
— Это маловероятно, — вмешался один из агентов. — За несколько лет отпечаток, оставленный на непористом материале вроде пластика, из которого сделан дождевик, наверняка стерся бы или размазался так, что стал полностью непригоден для идентификации. Нет, этот отпечаток, скорее всего, свежий.
— И все равно, его пока не подвергали компьютерной обработке, — не сдавался Такер. — Лично я не поверю, что Джереми Вессон жив, пока…
— Пока он не убьет Амелию, как укокошил ее няню? — хмыкнул Доусон.
— Я что-то не пойму, мистер журналист, почему вам так хочется убедить меня в правильности именно вашей версии?! — вспылил детектив. — Или вы боитесь, что я могу арестовать вас?
— Позвольте мне сказать… — поспешно вмешался Уиллс, который, похоже, всерьез опасался, что Доусон и его напарник могут вцепиться друг другу в глотки. — Считаю, что на данном этапе нам следует действовать исходя из предположения, что Джереми Вессон жив. Прямых доказательств этому у нас нет. Однако тот факт, что тело мистера Вессона так и не было найдено, а также наличие принадлежащего ему свежего отпечатка пальца требуют от нас предельной осторожности. Нельзя также сбрасывать со счетов те странные события, о которых упомянула мисс Нулан. Допустим, все они имеют какое-то простое и совершенно невинное объяснение. Но пока мы не установим этого со всей достоверностью, рисковать мы не имеем права, поскольку на кон поставлены человеческие жизни и безопасность детей. Со своей стороны хочу напомнить, что если мы будем действовать осмотрительно, не спеша, то в худшем случае всего лишь выставим себя дураками, ни с того ни с сего вообразившими, будто мисс Демарко мог убить человек, который на самом деле давно умер. Но если мы позволим себе игнорировать такую возможность, то можем совершить непростительную ошибку. Мы подвергнем мисс Нулан смертельной опасности.
Псле такой речи даже Такер согласился, что осторожность не помешает.
А у Хедли уже был наготове план действий.
— Насколько я могу судить, — начал он, — охранять этот дом нисколько не сложнее, чем любой другой. Он стоит на побережье и окружен пляжами, где не так легко спрятаться. Паромную переправу мы будем держать под наблюдением, а другого пути на остров нет. По морю Джереми сюда тоже не доберется — лодку мы обязательно заметим, а…
— А ходить по воде мистер Вессон вряд ли умеет, даже если он и восстал из мертвых, — добавил Уиллс. Его шутка немного разрядила напряжение. Теперь Доусон и Хедли знали, что по крайней мере один из детективов твердо уверен в том, что они охотятся именно на Джереми, а не на какого-то неизвестного преступника.
Когда они уже собирались расходиться, Такер все-таки не удержался.
— Где мне искать вас, если вы мне понадобитесь? — спросил он, презрительно глядя на Доусона.
Этот прозрачный намек на отношения журналиста с Амелией прозвучал настолько грубо и бестактно, что на мгновение все участники импровизированного совещания буквально застыли, а Доусон непроизвольно сжал кулаки. Он уже готов был броситься вперед, чтобы надрать Такеру его жирную задницу, но его удержал Хедли. Опустив руку на плечо своему крестнику, он посмотрел на детектива и вежливо сказал:
— Если мистер Доусон вдруг вам понадобится, можете обращаться прямо ко мне.
Наконец все разошлись, за исключением нескольких полицейских, которым предстояло охранять дом. Такер позвонил в Саванну и распорядился направить к Джорджу Меткалфу двух помощников шерифа, чтобы они доставили на остров Хантера и Гранта. Амелия попросила, чтобы Джорджу или его жене разрешили поехать вместе с детьми. «Незнакомых людей они могут испугаться», — объяснила она.
Примерно через полтора часа дети были уже в доме. Их сопровождали мужчина и молодая женщина из Шерифской службы и супруги Меткалф, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке. Это, впрочем, было вполне понятно — оба были спокойными, тихими, порядочными людьми и редко попадали в подобные ситуации.
В отличие от них Хантер и Грант были просто в восторге. После двухдневной разлуки с матерью они были очень рады снова с ней увидеться и трещали наперебой, пытаясь привлечь ее внимание. Отступив в сторонку, Доусон с легкой завистью наблюдал крепкие семейные объятия и многочисленные поцелуи, которыми Амелия осыпала своих детей. Она как будто хотела убедиться, что Хантер и Грант действительно здесь, что они живы, здоровы и в безопасности.
Потом дети заметили Доусона. Их радость была ничуть не меньше, чем при встрече с матерью, и он почувствовал себя полностью вознагражденным. Амелия представила его Меткалфам — но только по имени, и те, по-видимому, приняли Доусона за полицейского в штатском, приставленного к мисс Нулан и детям для охраны. Во всяком случае, они нисколько не удивились, что он остался в коттедже, когда они и часть сотрудников Шерифской службы уезжали обратно в Саванну.
После их отъезда дети устроили Доусону экскурсию по всем комнатам и показали ему все свои любимые игрушки, включая игровую приставку и пустой аквариум, в котором еще в начале лета встретила безвременную кончину их золотая рыбка. Они как раз были в детской, когда Амелия объявила, что пора ложиться спать. Как обычно, это требование столкнулось с ожесточенным сопротивлением со стороны детей. Компромисса удалось достичь, только когда Доусон пообещал почитать обоим на ночь.
Прошел почти час, прежде чем дети угомонились. Убедившись, что они крепко спят, Доусон спустился в кухню.
— Наконец-то мы одни! — заметил он, слегка потягиваясь.
— Ну да, — мрачно кивнула Амелия. — Если не считать всех этих охранников снаружи, то да — мы одни.
— Считай, что это неизбежное зло.
— Мальчики спят?
— Понадобилось целых две сказки, чтобы их усыпить. У меня даже в горле пересохло.
— Спасибо.
— Не за что.
— Они не спрашивали про… про Стеф?
— Грант упомянул о ней в разговоре, но как-то… вскользь, мимоходом. Специально никто о ней не расспрашивал.
— Странно. Я думала — им будет интересно, куда она подевалась.
Читать бесплатно другие книги:
