История Оливера Сигал Эрик
— Я не обижена, — сказала она голосом, утверждавшим прямо противоположное, — Мне просто хотелось произвести впечатление. Я не часто ем в таком стиле.
Услышать это было облегчением.
— Хорошо, а как часто?
— Дважды.
— В неделю?
— Дважды со смерти папы. (Шесть лет назад).
Я почувствовал себя последним сукиным сыном.
— Может, всё-таки выпьем кофе?
— Могу я сам выбрать комнату? — намекнул я.
— Нет. В моих владениях ты следуешь за мной.
Я последовал. Назад в библиотеку. Там стоял кофе, а из скрытых динамиков несся Моцарт.
— Ты на самом деле принимала тут гостей всего дважды?
Она кивнула:
— Оба раза это был бизнес.
— А как насчёт социальной жизни? — я старался быть деликатным.
— В последнее время намного лучше, — ответила она.
— Нет, Марси, серьёзно, чем ты обычно занимаешься в Нью-Йорке по вечерам?
— Ну, это очень увлекательно. Я возращаюсь домой, бегаю в парке, если ещё светло. Потом обратно на работу. У меня в офисе есть выход на линию, так что я принимаю звонки из Калифорнии.
— До полуночи, не так ли?
— Не всегда.
— А потом?
— Останавливаюсь и пытаюсь расслабиться
— Ага! Что означает...
— Имбирный эль и сэндвичи с Джонни.
— Джонни? — Я не смог скрыть ревности.
— Карсоном. Интересно послушать за ужином .
— А-а... — Успокоившись, я снова перешёл в наступление.
— А чем-то кроме работы ты занимаешься?
— Маршал Маклюен сказал: «Когда человек полностью увлечён работой — это уже не работа».
— Он спорол глупость. И ты тоже. Нет, Марси. Ты говоришь себе, что увлечена, но, на самом деле, пытаешься работой заглушить своё одиночество.
— Боже, Оливер, — изумлённо сказала она, — Как ты можешь столько знать о человеке, с которым знаком всего несколько дней?
— Не могу, — согласился я, — Я говорю о себе.
Забавно. Мы оба знали, что будем делать дальше, но ни один не решался прервать разговор. Наконец, я решил вернуться на землю.
— Эй, Марси, уже полдвенадцатого.
— А что, в Нью-Йорке действует комендантский час?
— Нет. Но у меня нет массы важных вещей. Одежды, например.
— Я была застенчива или двусмысленна?
— Скажем, ты не высказывалась совершенно однозначно, и я не решился появиться со своим вещмешком.
Марси улыбнулась.
— Это нарочно, — призналась она.
— Почему?
Она встала и протянула мне руку.
На кровати их было не меньше дюжины — шёлковых ночных сорочек. Моего размера.
— Предположим, я решу остаться на год?
— Это может показаться странным, друг мой, но если у тебя возникнет такое желание — сорочки найдутся.
— Марси?
— Да?
— У меня много... желания.
Потом мы любили друг друга так, будто предыдущая ночь была всего лишь репетицией.
Утро наступило слишком быстро. Было что-то около пяти утра, тем не менее будильник на стороне Марси сигналил подъём.
— Который час? — простонал я.
— Ровно пять, — сказала Марси, — Проснись и пой.
Она поцеловала меня в лоб.
— Ты с ума сошла.
— Ты же знаешь, зал заказан на шесть.
— Брось, суд в этом часу не... — тут до меня дошло, — Ты про теннис?
— Заказан с шести до восьми. Стыдно упустить такую возможность.
— Эй, у меня есть идея получше, чем мы могли бы заняться.
— Чем? — изобразила непонимание Марси, хотя я уже обнимал её, — Волейболом?
— Да, если тебе так хочется, можно назвать это и так.
Как бы это не называлось, она послушно согласилась играть.
Ванные отличалась.
Принимая душ, я размышлял, что отличало жилище Уолтера Биннендэйла от Довер-Хауса, дома моих предков в Ипсвиче, штат Массачусетс.
Не искусство. Шедевры были и у нас. Причём, благодаря более долгой семейной истории — ещё и прошлого века. Мебель в общем-то была такой же. Для меня антикварный — значит просто старый.
Но вот ванные! Здесь Бэрретты проявили всю свою неистребимую приверженность пуританским традициям: во всём целесообразность и простота. Белый кафель, ничего лишнего — спартанский стиль. Ничего не отвлекало и не задерживало взгляд.
Не то у Биннендэйлов. Их ванные подошли бы и римскому императору. Или, точнее, римскому принципу, создавшему их. Простое упоминание о назначении этих комнат взбесило бы, наверное, и либеральнейших из Биннендэйлов.
В зеркале, сквозь чуть приоткрытые двери я мог видеть спальню.
Куда как раз въезжала тележка.
Которую толкал Милдред.
Груз: завтрак.
К тому времени, когда я заканчивал вытираться, Марси уже сидела за столом — в одеянии, явно не предназначенном для выхода на работу (надеюсь). Я уселся напротив, завернувшись только в полотенце.
— Кофе, бекон, яйца?
— Господи, это ж прямо как в отеле!
— Вы всё ещё недовольны, мистер Бэрретт?
— Нет, было забавно, — ответил я, намазывая маслом горячую булочку, — и вполне можно повторить, — я сделал паузу, — лет через тридцать.
Она выглядела недоумевающей.
— Марси. Послушай, это место — рай для палеонтологов. Оно прямо-таки кишит спящими динозаврами.
Она смотрела на меня.
— Это не то, чего тебе хочется на самом деле, — продолжал я.
Что-то в лице у неё дрогнуло.
— Я хочу быть с тобой, — ответила она.
Она не была застенчивой. И не говорила метафорами, как я.
— О'кэй, — сказал я. Чтоб обдумать, что говорить дальше.
— Когда ты хочешь двинуться? — спросила она.
— Сегодня.
Марси не расстроилась.
— Просто скажи мне, где и когда.
— Давай встретимся в пять в Центральном парке. У входа со стороны Ист-Сайд, рядом с бассейном.
— Что мне взять? — спросила она.
— Свои спортивные туфли.
22
Я пролетел тридцать тысяч футов и рухнул на землю. Навалилась невероятная депрессия.
— Это невыносимо, — сказал я доктору, — Неужели вы не могли предупредить меня?
С утра моя эйфория стала на глазах испаряться, оставив после себя только грусть. Которую я не мог высказать словами.
— Но ведь всё нормально, — начал я. Потом сообразил, насколько смешно это звучит, — Я хочу сказать, что с Марси всё идёт хорошо. Это просто я. Я слишком напряжён. Я не могу...
Пауза. Я не уточнил, что именно не могу.
Я знал. Но произнести это было непросто:
— Привести её к себе домой. Понимаете?
Я опять поторопился. Зачем нужно было заставлять Марси покидать свой дом? Зачем все эти жесты?
— Может, это просто эгоизм... использовать Марси, чтобы заполнить пустоту, — думал я вслух.
— Или это из-за Дженни. Я хочу сказать, что теперь, почти два года спустя я мог бы встречаться с кем-нибудь и оправдать это. Но мой дом! Чужой — в моём доме, в моей кровати. Конечно, и дом не тот, и кровать — не та. И логика говорит, что это не должно мешать мне. Но, чёрт побери — мешает.
«Дом»... Видите, для меня это по-прежнему место, где жили мы с Дженни.
Парадокс: говорят, что нет мужей, не мечтающих побыть холостяками. Следовательно, я извращенец. Я тону в памяти о времени, когда был женат.
Мне нужно место, которое нельзя было бы осквернить. Постель, в которую никто не залезет. То есть, ничего, что нарушало бы уютную иллюзию — что всё, что у меня есть, я продолжаю делить с кем-то.
До сих пор продолжают приходить письма на её имя. Рэдклифф регулярно присылает ей просьбы о пожертвованиях. Это — мне, за то, что не сообщал о смерти Дженни — никому, кроме друзей.
Вторая зубная щётка в ванной принадлежит Филлиппу Кавиллери.
Видите, это будет либо нечестным по отношению к одной девушке...
Либо предательством по отношению к другой.
Доктор Лондон заговорил.
— В любом случае, вы совершаете ошибку.
Он понимал. Но от его понимания мне неожиданно стало ещё хуже.
— Должен ли быть выбор только из «или-или»? — спросил он в кьеркегоровском стиле, — Нет ли иного объяснения вашего конфликта?
— Какого? — я на самом деле не знал.
Пауза.
— Она нравится вам, — мягко намекнул доктор Лондон.
Я обдумал его слова.
— Кто? Вы не назвали имени.
23
Марси пришлось отложить.
По странному совпадению я назначил наше рандеву на пять. Что, как до меня дошло уже в офисе, приходилось на время сеанса у психиатра. Я позвонил.
— Что, струсили, друг мой? — на сей раз она была одна и могла поддразнить.
— Всего на час позже. Шестьдесят минут.
— Могу я верить тебе? — спросила Марси.
— Это твоя проблема, не так ли?
Так что бежали мы уже в сумерках. В бассейне отражались огни большого города.
Теперь, увидев её снова, я чувствовал, что вчерашние сомнения начинают уходить. Она была красива. Я совершенно забыл, насколько она могла быть красивой. Мы поцеловались и начали пробежку.
— Как прошёл день? — спросил я.
— А, обычные катастрофы, переизбыток продукции, недостаток продукции, транспортные накладки и паника в коридорах. А в основном думала о тебе.
Я подготовил пару тем, чтобы побеседовать по пути. Но обычного лёгкого разговора не получалось. Я снова и снова возвращался к тому же. Я потребовал. Она пришла. Теперь мы оба здесь. Как она себя чувствует?
— Тебе не интересно, куда мы направляемся?
— По-моему, компас у тебя, друг мой.
— Взяла одежду?
— Мы же не станем ужинать в спортивной форме?
Мне стало любопытно, что она взяла с собой.
— Где твои вещи?
— В машине, — она показала куда-то в сторону Пятой Авеню, — обычный саквояж. Очень удобно.
— Для быстрых отъездов.
— Верно, — сказала она, притворившись, что не поняла. Мы пошли на следующий круг.
— Мне кажется, мы двинемся ко мне, — заметил я.
— О'кэй.
— Там не очень просторно...
— Отлично.
— ... и приготовим ужин. Сами. Своими силами. Я добуду чёртовы продукты...
— Отлично, — ответила Марси. Ещё через сто ярдов она остановилась.
— Но, Оливер, — произнесла она почти жалобно, — а кто будет готовить сам чёртов ужин?
Я посмотрел на неё.
— Что-то говорит мне, что тебя это не радует.
Её не радовало. На последнем круге она рассказала мне о своём кулинарном опыте. Он стремился к нулю. Когда-то она собиралась даже пойти на курсы, но Майк не захотел. Впрочем, учиться никогда не поздно. Я почувствовал какую-то гордость. Сам я умел готовить макароны, яичницу и ещё с полдюжины блюд. Что делало меня экспертом, способным ввести её в мир кухни.
По дороге — кстати, пешком попасть ко мне быстрее, чем на машине — мы заглянули в китайский ресторанчик.
Выбор дался мне с огромным трудом.
— Проблемы? — поинтересовалась Марси, наблюдая, как я мучительно изучаю меню.
— Ага. Не могу сосредоточиться.
— Это всего лишь ужин, — сказала Марси. Я так и не смог понять, что она имела в виду.
Я сидел у себя в гостиной, пытался читать воскресный выпуск «Таймс» и сделать вид, что леди у меня в ванной — обычное дело.
— Эй, — сказала она, — эти полотенца... Они немного протухли.
— Да, — сказал я.
— А почище у тебя нет?
— Нет.
Пауза.
— Всё будет нормально, — наконец сказала она.
Ванная была прямо-таки насыщена женственностью. Я собирался сполоснуться очень быстро, но запах духов остановил меня. Или я боялся покинуть бодрящее тепло душа?
О'кэй, я был эмоционален. И раним. Но, странное дело, в этот момент, зная, что снаружи меня дожидается женщина, готовая играть по моим эксцентричным правилам, я не мог сказать, радует меня это, или печалит.
Единственное, в чём я мог быть уверен — что я снова способен чувствовать.
Марси Биннендэйл была на кухоньке и делала вид, что знает, как зажечь плиту.
— Тебе понадобятся спички, Марси, — я закашлялся и быстро открыл окно, — Давай покажу.
— Прости, друг, — сказала она, очень смущённая, — Я потерялась.
Я подогрел ужин, достал пиво и налил апельсинового сока. Марси накрыла на стол (кофейный).
— Откуда у тебя эти ножи и вилки? — спросила она.
— Отсюда, оттуда...
— Вижу. Ни одной одинаковой пары.
— Люблю разнообразие.
(Да. Когда-то у нас был полный набор. Теперь он был надёжно спрятан, как и всё прочее, напоминающее о браке).
Мы уселись на полу и приступили к ужину. Я был настолько свободен, насколько позволяла навалившаяся скованность. Мне казалось, что запущенность и беспорядок квартирки могут напомнить Марси о нормальной человеческой жизни.
— Здесь приятно, — сказала она. И коснулась моей руки, — А музыка у тебя есть?
— Нет, — (Стерео Дженни я тоже отдал).
— Никакой?
— Только радио, оно же и будильник.
— Ничего, если я включу QXR?
Я кивнул и попытался улыбнуться. Она встала. Радио стояло у кровати. На расстоянии перехода в три или четыре шага от места нашей стоянки. Интересно, вернётся она ко мне, или будет ждать там? Заметила ли мою подавленность? Думает, что мой энтузиазм пошёл на спад?
Вдруг зазвонил телефон.
Марси стояла прямо рядом с ним.
— Мне ответить, Оливер?
— Почему бы и нет?
— Это может быть какая-нибудь из твоих подружек, — улыбнулась она.
— Ты мне льстишь. Исключено. Можешь ответить.
Она пожала плечами и взяла трубку.
— Добрый вечер... Да, номер правильный ... Да. Он... Кто я? А какое это имеет значение?
Кто там ко всем чертям смеет допрашивать моих гостей? Я встал и решительно сгрёб трубку.
— Да? Кто это?
Трубка помолчала, потом разродилась скрипучим:
— Поздравляю!
— Ох... Фил.
— Да, слава богу, — рёк святой Кавиллери.
— Как ты, Фил? — спросил я невинным голосом.
Мой вопрос он просто проигнорировал:
— Она красива?
— Кто, Фил? — холодно переспросил я.
— Она, крошка, с которой я говорил.
— А, просто горничная.
— В десять вечера? Давай, придумай что-нибудь получше.