СССР™ Идиатуллин Шамиль
– Вот кого надо было кипчаком назвать.
– Серого, что ли? – не понял Камалов.
– Да какого Серого – моцик.
– Щаз. Верхом на гордом нашем предке? Не выйдет. Давай лучше «слав» назовем.
Славка, вспомнив, заявил:
– Кто бы «против», я только «за».
– Договорились, – быстро сказал Алик, но Валенчук вмешался:
– Э-э... отставить волюнтаризм. Потом вместе подумаем.
Тут все отвлеклись на Кузнецова, который перестал наконец крутить кренделя, сбавив скорость, подъехал к точке старта, дал по тормозам и под аплодисменты выдернул агрегат из-под себя. Аплодисменты тут же стали издевательскими, потому что трава была скользкой и Серегин откат восприняла слишком серьезно: Кузнецов смешно засучил ногами, неудержимо падая лицом в грязь, в последний момент вывернулся змейкой и плюх на копчик. Что называется, не ударил.
Даша кинулась к нему с воплем: «Говорила же!» Кузнецов с кличем: «Спокойно!» – извлек себя из жижи. Дашка принялась ощупывать и мягко отряхивать его, вернее, смахивать пригоршни тяжелых капель, спросила:
– Не сломал ничего?
Кузнецов гордо объяснил:
– У меня там стратегический запас, не замучишь, не пробьешь.
Даша уткнулась лицом ему между лопаток – в единственное, кажется, незаляпанное место – и провела руками по плечам. Сергей поежился и пробормотал:
– Самое главное впереди, поймите.
Она замерла, хихикнула и подтвердила:
– Лучшее, конечно, впереди.
Совет от чужого счастья снисходительно отвернулся, Игорь с некоторой задержкой – видимо, по долгу службы. Наверное, всем было жалко Таньку Григорьеву, которая зря так долго терпела и зря так бесповоротно уехала, – на одном Кузнецове свет клином же не сошелся. Но Дашка с Серегой сложились в очень удачную пару.
Баранов снисходительно пробормотал:
– Совет да любовь.
Рычев услышал и упрекнул:
– Слав, ну вот от тебя не ожидал. Вот ведь новый сленг устроили, ну что это такое: «Рот фронт», «Сасасар – суперстар», «Совет да любовь»?
– Еще Bandiera Rossa и по-немецки что-то там, – рассеянно сказал Слава, косясь на Валенчука, который поаккуратнее расставлял самокаты. – Мак Саныч, отчитаться уже или неудобно пока?
– Давай в двух словах.
– В двух словах – песня. В Томске всё достойно сделали – я посмотрел линии, оснастку, связал Шагалова с их главным, они там в режиме конференции что-то скоренько выточили и через тесты прогнали. Общий смысл такой: в течение месяца они могут наладить промпроизводство учебных «союзников».
– «Пионеров». А завод уже все, за нами оформлен?
– Да, все чисто, Алик ради такого случая все отконтролил. Сопровождение тоже нормальное: глава района наш, Мокрушинский поселок по принципу Союза перестроим в течение двух лет, если полностью.
– Долго что-то.
– Так не с нуля же. Сносить старое, отселять, переселять – те еще нарды.
Рычев поморщился и сказал:
– Прекрасно. Осталось госгарантии все-таки выбить.
Баранов удивился:
– Здрасьте. Я думал, сперва вам доложили. Я когда там был, с Минобраза звонили – все, они включили «пионеров» в бюджет следующего года, в спецпрограмму, как уж она сейчас называется. Не ФЦП, а... Не важно, короче. Так что сбыт семисот тысяч штук в следующем году обеспечен и, считай, оплачен.
– Не может быть, – сказал Рычев.
– Я ж говорю – песня.
– А второго куплета там не было, от Минздрава?
– Про инвалидные коляски, что ли?
– И про детские тоже.
Баранов сказал, озабоченно озираясь:
– Ну, Мак Саныч, это ж Минздрав, там бесплатно не записывают. Или мы готовы небесплатно?..
– Не готовы, – отрезал Рычев.
– Вот и ждем дальше, пока дозреют.
– Внимательно ждем.
– Так точно, – со всей душой заверил Баранов, извинился и побежал к начавшему эвакуационные процедуры Валенчуку скандалить по поводу того, что все прокатились, а он, типа, рыжий, а когда Валенчук хладнокровно напомнил, что и впрямь рыжий, совсем разорался про дальтоников и ущемление пролетариата, а по поводу костюма моего как-нибудь не изнывайте, наша прачечная еще не давала поводов для нареканий. В общем, через минуту Слава верхом на последней модели, все-таки обреченной стать его тезкой, вспахивал дальнюю половину полигона.
Так и не разлепившиеся толком Кузнецов с Дашей подошли к основной группе товарищей. Кузнецов сказал:
– Вот на самом деле с чего надо было потребительскую линию начинать. Не с «кипчаков», не с «союзников», а вот с таких хреновинок. Забыли бы, что значит деньги клянчить. Характерно, что с ними и глюков никаких не было, придумали – собрали, по четыре штуки в ряд. Ибо Бог не фраер.
Рычев объяснил:
– Сереж, транспорт, коммуникации и независимая электроника – это стратегическая инфраструктура страны. А самокаты – это, извини, баловство.
– Мак Саныч, ват как раз баловство и всякие модные штуки не первой необходимости двигают торговую марку и выращивают потребительскую лояльность сильно лучше танков и даже хлеба. Уж поверьте Кузнецову, человеку, который знает про ритейл все.
– Не тому ли самому, что самолетный двигатель НК изобрел? – поинтересовался Валенчук, не отрывая глаз от спиралей, вычерчиваемых прилежным Барановым.
– Нас, Кузнецовых, много,– сказал Сергей, потирая нос.
– Спаси нас Бог от доброжелателей, но от теоретиков спаси в первую очередь, – заметил Рычев.
Кузнецов важно сообщил:
– Я, Мак Саныч, извините меня, такой теоретик, который съел на отстраивании торговой сети собаку, кошку и пятнадцать конкурентов.
– Когда успел только, – удивился Рычев. – Что ж ты райьше-то молчал, когда нас по ходу отстраивания кто только...
Кузнецов широко заулыбался, но тут Даша пихнула его в шею и громко возмутилась:
– Да не слушайте его. Мак Саныч. Он который месяц в Мюнхгаузена играет – то он, понимаешь, всесибирский олигарх, то неуловимый мститель, то Верховный суд изнутри знает. Пир-рмяк трепливый.
– А отец, говорил, у меня генерал, – прорычал Кузнецов, страшно вращая глазами.
Мимо дробно прошелестел грязноватый фонтан – к счастью, не вплотную, – крутнулся, взлетел до неба и опал в Баранова, ухайдаканного, как все, и столь же довольного.
– Кстати, – сказал Рычев и изложил итоги триумфальной Славкиной поездки.
Камалов сказал что-то короткое, но экспрессивное, и побежал несильно бить виновника. Валенчук с Бочкаревым торжественно пожали друг другу руки. Кузнецов сгреб пискнувшую Дашу в бережную охапку и, подвывая, заплясал на ирландский манер. Рычев, с удовольствием наблюдая за безобразием, сказал:
– А ты говоришь – хреновники, потребительская лояльность. Дети – наше будущее, вот как.
Кузнецов поставил Дашу на место, уперся лбом в ее лоб и спросил:
– Слышала?
– Слышала. Если ты к тому, что женщины ушами любят, – должна огорчить. Обманули тебя. Совсем другим местом они любят.
– Каким это? – озадачился Сергей.
Даша пожала плечиком.
– Кажется, начинаю понимать, – медленно проговорил Кузнецов. – А путь к любому сердцу... Лежит... А?
– Вот тебе и «а», – сказала Даша и отвернулась, убирая улыбку.
– Товарищи, – громко сказал Кузнецов сквозь рупор, сложенный из неровно высохших ладошек. – Опять ведь нет повода? Если сегодня на старом месте, а?
– Во сколько? – деловито спросил Камалов, на секунду выпустив Баранова из смертельного захвата.
Тот немедленно обозначил три невероятных удара в голову, печень и пах и выжидающе посмотрел на оппонента. Потрясенный оппонент поклонился и попятился прочь.
– Н-ну, сейчас четыре, пока мясо замаринуем, пока овощи... Ну в семь, а?
– Состав какой? – скандальным тоном спросил Валенчук, но, когда его хором заверили, что ребята из НТЦ жизненно необходимы, потому что это их праздник, сразу успокоился.
– Шагалова не забыть, – пробормотал Баранов.
– Так. Ладно, мясо мы берем на себя, – деловито сказал Кузнецов. – Игорек, ты, значит... Игорь. А где Игорян, никто не видел? Блин, тут же только что был. Вот ниндзя. Ладно, мясо я беру на себя, Алик, остальное на тебе.
– Орел, – возмутился Камалов.
– Исполком велит – камрады исполняют, – сообщил Кузнецов.
– Переворот обратно устроить, что ли, – задумчиво сказал Алик.
– Ну-ка, ну-ка, – обрадовался Кузнецов.
Камалов махнул рукой и пошел помогать Валенчуку заводить самокаты в здание.
Даша спросила:
– С шашлыком тебе помочь?
Кузнецов посмотрел на нее с жалостью и посоветовал:
– Женщина, ты покушаешься на мужские святыни.
– Ладно, святой, тогда я беру женскую святыню. Мне на второй и третий скататься надо.
Кузнецов начал говорить про удобства трамвайного сообщения, но запнулся и заорал:
– Алик, меня до столовой довезешь, ага?
– Само собой. Провожу там, мясо выберу, потом уже в управление. А то ты свинину умудришься все-таки найти – и гори все мы в аду.
– Чорд. Рухнули мои планы. Ладно, я мясо вином залью.
– Кровью своей зальешь.
– Ты же говорил, кровь – харам.
– Все, поехала я, – резко сказала Даша, поцеловала Кузнецова в нос и пошла к стоянке.
Кузнецов хотел что-то сказать, но молча вытер нос ладонью – нос сразу потемнел, – и зашагал к Камалову. Через пару шагов спохватился, окликнул Рычева с Барановым, которые вполголоса прикидывали программу томской локализации «пионеров», и отсалютовал им на ходу.
Таким Баранов и запомнил Кузнецова – веселым, чумазым и, кажется, абсолютно счастливым.
2
Со всех сторон,
гулка и грозна,
идет
на Советы
опасность.
Владимир Маяковский
Брякин вышел на связь в разгар нервного разговора про взносы, который Никитских, естественно, тут же свернул, ко всеобщему, хоть и недолгому облегчению. С Брякиным он до сих пор не общался, поэтому сперва собеседник был представлен мутным силуэтиком, затем – статичным, хоть и объемным портретом, выдернутым из архивов, и лишь к завершению первой минуты портрет ожил: сразу четко и точно – видимо, разнообразием одежды и прически, как и подвижной артикуляцией, Брякин не увлекался. Никитских в очередной раз мельком подумал, какая все-таки прелесть «союзники» – ни секретарш не нужно, ни защищенных линий, ни дополнительных подтверждений, что говоришь именно с тем, с кем хотел,– но других поводов порадоваться беседа не подкинула.
Брякин перешел к делу, еще не проявившись лицом: сказал, что должен сам, потому что иначе как-то непорядочно, хотя что уж тут про порядочность.
– В общем, Алексей Александрович, я вынужден отозвать все приглашения и разрешения по поводу съезда. Ищите другую площадку.
Никитских сразу все понял, тем более что сигналы с прошлой недели доходили по нарастающей, но решил уточнить:
– Павел Валерьевич, а если Дом техники или пансионат за пределами краевого центра?
– Нет-нет. Ни БКЗ, ни «Гренада» какая-нибудь, ни Шушенское со Столбами – Ярск исключен, территория края тоже, увы.
– Кем исключен, если не секрет?
– Алексей Александрович, я вас умоляю. Мы же как взрослые люди говорим.
– Да, я понимаю и искренне благодарен, на самом деле. Что ж, будем искать...
– Я объяснить хотел, если позволите, – прервал Брякин. – Я член партии, вы знаете, и в политсовет вхожу. Но вы для меня не конкуренты и не угроза, а союзник, простите за каламбур. И я бы пободался с этими... активистами, но все-таки подчинился. По одной простой причине. Мне нужно поле для маневра. Мне нужно, чтобы материальная, производственная и потребительская составляющая вашего проекта из края не ушла. За нее я буду драться ногами и зубами.
– Если вы про «кипчаков», «союзников» и остальные союзные продукты, то наша партия отношения к ним не имеет, – мягко напомнил Никитских.
– Ну Лексей Саныч, ну я умоляю, – сказал Брякин, не меняя свирепого выражения лица. – Ну вот, а чтобы их держать, не пущать и посылать упомянутых активистов, надо этим активистам кость кинуть. Вот, я кинул. Прошу прощения, что и вас заодно.
– Да дело житейское, под одним небом живем. Вы мне только скажите, если возможно: вот эта кость, которую вы кинули, – это только съезд или вообще деятельность «Союза советов» в крае?
– К счастью, на партийную жизнь я совсем не влияю.
– Прошу прощения, как уж вы говорили: ну Пал Валерьич, ну я умоляю.
Брякин, помолчав, впервые усмехнулся:
– Хм. Уели. Вопрос формально оставлен на мое усмотрение, но бдить, уверен, будут с удвоенной. Соответственно, текущую ситуацию трогать не будем, но за особые случаи опять же заранее прошу извинить.
– Выборы – это особые случаи? Вернее, даже так: в октябре нам есть что ловить или давить будете со всех сторон и беспощадно?
Брякин, надо отдать ему должное, ответил без раздумий:
– Алексей Александрович, я вас знаю заочно, но только с хорошей стороны, как очень порядочного человека. Поэтому начистоту и без передачи. Беспредела не будет, это я гарантирую, все остальное будет, как положено.
– Суды, компромат, срывы встреч с избирателями?
– Гасилово СМИ, сайты.
– Уголовка? – уточнил Никитских.
– Ну, это уже близко к беспределу.
– Эх, Павел Валерьевич, ваши бы подходы да Богу в руки. Мы-то со своей стороны вас врасплох не застанем криками, судами и прочими демократическими проявлениями – по нынешнему поводу, в частности?
– Ну, я думаю, было бы странно и даже подозрительно, если бы молодая амбициозная партия так легко стерпела бы перенос съезда. Тем более что не факт...
– Не факт, что мы новое место найдем? В этом как раз ничего нового. И, завершая разговор про октябрь, виды, так сказать, на урожай хотелось бы оценить. Подсчет голосов у нас пристрастным будет?
– Честным, как всегда.
– На три-то места можем рассчитывать? – очень серьезно спросил Никитских.
Три депутата в законодательном собрании были минимумом, позволяющим образовать депутатскую группу.
Брякин ответил вопросом в еще более серьезной тональности:
– Алексей Александрович, вы никогда в сфере торговли не работали?
– А то вы не знаете.
– Ах да. Ну, в любом случае, думаю, здесь и сейчас говорить о таких деталях рановато...
– В октябре можно будет перезвонить?
– ...если вообще смысл есть. Но с вами поговорить всегда рад. Еще раз прошу прощения за печальный повод для знакомства. Надеюсь, в дальнейшем придется общаться в более приятных условиях.
Никитских также метнул пожелания и благодарности щедрой горстью. Тепло распрощался и впал в раздумье. Следовало немедленно сообщить о срыве учредительного съезда Бравину, а лучше и Егоршеву тоже. В то же время роль горевестника была не только противной, но и неконструктивной. Одно дело кричать: «Гипс снимают, мы все умрем, не будет нам места ни в одном регионе», чего, очевидно, и ждут неназванные Брякиным, но вполне угадываемые активисты. И совсем другое – ответить на выпад этих активистов такой комбинацией, которую они ни отразить, ни упредить не смогут.
Звоним Дорофееву.
Одни верят в силу случая, другие – в неизбежность предопределения, разницы-то никакой. Никитских едва успел поздороваться и спросить, легитимен ли заочный съезд, проведенный в форме электронных слушаний и голосований через совсеть. Дорофеев, как всегда собранный, будто самурай перед сэппуку, начал как по бумажке:
– Нет, но возможен обходной вариант...
Тут же извинился, сказал, что Бравин на проводе, срочно – и отшагнул в тень.
Никитских не успел скомандовать паузу: Дорофеев вынырнул со словами:
– Алексей Александрович, Бравин говорит, общее дело, просит послушать и по возможности принять участие. Не возражаете?
– Да с радостью, – честно ответил Никитских.
Бравин сел напротив, уже тщательно и корректно оцифрованный в каждом шевелении: что значит частая связь, аккуратность и стандарт одежды. Он поздоровался, сказал, что хотел и про Красноярск поговорить, – Никитских нехорошо удивился, но тут же вспомнил, что в прошлый раз действительно условились обсудить вопросы безопасности и набора волонтеров, – но пока, мол, есть мелкая, хоть и срочная тема.
Тема оказалась удивительной.
– Валентин Николаевич, – спросил Бравин, – помните, вы в свое время Корниенко вспоминали? Я правильно понимаю, что это тот самый юрист, который от имени Москвы у вас магазин отжимал?
– Абсолютно правильно. Нашелся все-таки?
– Еще как нашелся. Он тут от имени Роспатента обжалует наше право на бренды «Союз», «СССР» короче, на все, что можно.
– Надо же, – спокойно сказал Дорофеев. – Широкой души человек. Помощь нужна?
– И не говорите. Нет, пока вроде проскакиваем, это видимо, просто нервы потрепать, но если что, будем иметь в виду. Еще вопрос: я правильно понимаю, что, когда вы говорили про любителя Высоцкого, – ну помните, мы еще только познакомились, – вы бывшего директора вашего имели в виду?
– Не помню, но, наверное, его, я других таких ценителей и не встречал никогда, – ответил Дорофеев вроде бы невозмутимо, но Никитских чувствовал, как он напрягся.
– А вы его давно видели?
– Ох. Страшно давно. То есть года три по меньшей мере. Ну да, как раз мы в последний раз в Москву приехали правду искать, в порядке надзора – там Генпрокуратура, Минюст, администрация президента. Нас везде послали, он сказал... Что-то про мангуста... Ну да: «А мангуст отбивался и плакал, и кричал: "Я полезный зверек"». Руку мне пожал и ушел быстро. Я думал, к самолету придет, нет, и в Иркутск не приехал, и тут уже, оказывается, заявление лежало. Вот с тех пор и не видел. Странно, конечно.
– Почему? – спросил Бравин.
– Ну, не такой Сергей Владимирович все-таки человек, чтобы утереться. Я первое время вообще боялся, что он где-нибудь в московском офисе «Союза» с обрезом возникнет или Корниенко выследит и замочит. Но раз Корниенко жив и благоухает...
Бравин покусал губу – «союзник» подавился было непривычной гримасой, но в целом справился, – и спросил, закидывая крупный снимок:
– А сильно он изменился?
– Ой, – сказал Дорофеев и склонился вправо, потом влево, почти выпадая из фокуса, – разглядывал со всех сторон.
Особо разглядывать было нечего. На снимке хохотал крепкий мокрый мужик, а может, даже парень в густо заляпанной грязью темно-синей куртке. Сзади его за плечи обнимала женщина – в кадр не попавшая, но явно очень красивая. Никитских это сразу понял, не только по длинным пальцам и запястьям, но и по тому, как радостно и чутко этот мужик стоял. Вот ее бы Никитских поразглядывал с удовольствием.
– Похудел как, – сказал Дорофеев странным голосом. – И чего он грязный такой? Он же чистюля, два раза в день сорочку менял.
– Да, – сказал Бравин совершенно невпопад. – Много поменял.
Поболтали и будет, решил Никитских, откашлялся и сказал:
– Игорь Никитич, если позволите, по поводу Красноярска. У нас форс-мажор...
– Да-да, – сказал Бравин, куда-то вываливаясь, тут же вернулся, чтобы торопливо сказать: – Форс-мажор – это хорошо. Я прошу прощения, уйду со связи на полчаса, ровно через полчаса договорим. Терпит время?
И вырубился – начисто.
– Время все стерпит, – озадаченно сказал Никитских одному только Дорофееву.
– Скажи еще спасибо, что живой, – ответил Дорофеев тоже невпопад, да что с ними сегодня, с силой потер лицо («союзник» опознал движение в последний момент) и сказал: – Так вот, что касается обходного варианта.
3
За твое
Здоровье, друг, за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии.
Александр Пушкин
Человек – сам кузнец своего счастья. А зачем нам кузнец?
Надо было сразу бежать и хватать за шкирятник, но вот такими «надо» мы давно накушались, привкус у них горький, потому я сел и подумал, вскочил и постарался подумать еще, усадил себя снова. Ничего хорошего не придумывалось. Только плохое, со всех сторон. А так не бывает. Но вот ведь – есть.
Я зашипел сквозь сжатые зубы и с силой дернул то, что можно было уже назвать челкой. Говорят, стимулирует воображение. Брехня. Только слезные железы стимулирует.
«Союзник» меж тем изорался. Первые звонки героически перехватила Нина, на пятом я, тихонько порепетировав, убедился, что голос вроде звучит нормально, и зычно попросил ее отвечать за меня и впредь – до команды.
Все равно бежать и хватать было рано. Я нашел зеркало – в подсобке, перестроенной под кабинет председателя совета, оказывается, чего только не было, надо все-таки почаще наведываться, – и некоторое время примерял спокойные лица. Все оказались довольно неприятными, но тут уж ничего не поделаешь. Зато вроде пар из ноздрей лететь перестал. Я еще чуть-чуть отдышался, постоял у двери и вышел в приемную почти улыбаясь.
Нина тут же доложила, что два вызова были от Федина с Шагаловым, но несрочные, еще звонили из института, из школы, но массированнее всех – почти каждый по разу – отметился дружный коллектив НТЦ, ожидавший нас на запоздалый сабантуй.
– Что значит нас? – туповато уточнил я.
– Я тоже уточнила, Галиакбар Амирович. Геннадий Ильич сказал, что не помнит точно, но то ли вы кого-то, то ли вас кто-то должен был привезти – и маринованное мясо еще, сказал.
– Маринованное мясо кого-то? – переспросил я, сообразив наконец, чего ради так мимически упражнялся в кабинете. Томилось потому что в чердачке припоминание, кого и с чем везти необходимо.
Нина остроумному вопросу вежливо улыбнулась и поинтересовалась, вахтовать ли дальше, поскольку Егоршев и Баранов уже разошлись и назвали дежурство излишним, Кузнецова и не будет, а ведь пятница.
– Не муслимам одним праздновать, идите, конечно, – рассеянно сказал я и спохватился: – А давайте в НТЦ, а, Нин? Ваш праздник тоже ведь, все права имеете, а. Мясо опять же, а?
Нина заулыбалась и мило, но твердо отказалась со ссылкой на заковыристые творческие планы, к моему облегчению, ибо представил я – запоздало – подробности ее доставки на сабантуй через Кузнецова. Надо, короче, бежать, пока еще чего не сболтнул.
И я сбежал, но прямо к Кузнецову не поехал, а сделал кружок по Северной и Прибрежной, на берегу хотел даже выйти для дополнительного успокоения, но это был бы совсем Штирлиц, 12-я серия, поэтому я ограничился интенсивным дыханием – и твердо направился к кузнецовскому дому.
Половецкие пляски оказались не то чтобы полезными, но своевременными. Поспел как раз вовремя. Кузнецов к приоткрытой двери не вышел, а проорал из глубин входить и паковать еду, пока он отмоется.
Я послушно вошел, отправился на кухню и завис над провиантом. Смотрелся он угрожающе – в собранном виде оленьи ноги выглядели покомпактней, а в итоге настрогалась кастрюля литров на двадцать, где Кузнецов или там Дашка ее взяли только. А ведь были еще здоровенный пакет хлеба, овощи и полмешка яблок. Щедр барин.
– Заяц яблоки раздает, раздает! – подтверждающе завопил Кузнецов, отмывшись наконец, и принялся нарастающим голосом рассуждать на тему сочетаемости южносибирских фруктов с западносибирским мясом, но тут добрался до кухни и обнаружил более актуальные темы для рассуждений.
– Ну ты даешь, блин! Я думал, все собрано, а ты здрасьте, как вещий Олег, щиты прибивать на ворота. Время не ждет, суббота наступает – чего делать будем? Алик, ау!
– Засем ругаесся, насяльника? – спросил я, накидывая опробованную улыбку.
– Ну люди же ждут, я ж сказал – собирай пока.
– А, извини, не услышал просто, – соврал я. – А что собирать-то – вроде все готово.
– Прям, все. Кастрюлю надо упаковать – перевернется ведь, зараза, там последний участок не сделали, я ж три раза говорил, а если на трамвайке, пешком упаришься, хлеб вон, овощи-фрукты нормально сложить...
– Надо – складывай, ты же знаешь как, а я дурак тут, тягловой силой как-нибудь, выносить буду.
– Самостоятельные все, копец, умные, ох, вы доизвлекаетесь, пока сгниет, заплеснеет картофель на корню,– отметил Кузнецов и принялся впихивать кастрюлю в синюю сумку. Сумка была явно мельче кастрюли, поэтому в других условиях я Кузнецову, пожалуй что, и посочувствовал бы, но сейчас любой загон был в моих интересах.
– Начальству все за всех делать приходится, да? – спросил я соболезнующе.
Кузнецов что-то коротко буркнул.
– А подчиненные все козлы, да? Пользуются хорошим отношением, а сами палец о палец не ударят, и не колышет их. Стоят руки в брюки, пока ты корячишься, да? – продолжил я, для убедительности сунув руки в карманы.
Читать бесплатно другие книги:
