СССР™ Идиатуллин Шамиль

3

Прекрасно. Вот же вам совет;

Внемлите истине полезной:

Наш век – торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Александр Пушкин

Собрались за час двадцать, все, только Бочкарев опаздывал – у него там вываривался какой-то суперпуперобразец пленочной основы для батарей, результат обещался быть, как мило уточнил Олег Аркадьевич, «до вечера, так что начинайте без меня, а я подтянусь». Вечер уже разлился по Союзу прохладным синим плесом. Но я неплохо изучил Бочкарева (фамилии он соответствовал изумительно, отчего, видать, и не терпел пива), потому сомневался как в том, что он хоть раз подтянется, так и в том, что вечер наступит сегодня, вернее, что счастье видеть Бочкарева обрушится на высокое собрание в ближайшие часы. Будет результат положительным – паучники разобьют пару склянок с радости и ринутся развивать успех, будет отрицательным – разобьют пару склянок с горя и ринутся выискивать ошибку и научно тыкать в другие варианты. В любом случае можно быть уверенным в двух вещах: пара склянок разобьется, а Бочкарева до утра из лаборатории не выманит даже атомный гриб на горизонте.

Начали без него, и сперва довольно продуктивно. Серега кратко поставил народ в курс дела, Маргарита уточнила ряд позиций, который можно было и не уточнять, но должна же она была показать, кто в доме бухгалтер. Истерить перестала, и то хлеб.

Ребята были молодцы. То есть я и не ждал, что придется тратить время на оханья, выкрики типа «да как они смеют!» или «что же теперь делать?» и увещевания наиболее озабоченных справедливостью. Но вот такого диалога в хорошем темпе не ждал тоже.

Маргарита:

– Не только от Минобороны все казначейские поступления прекращены, и все несоюзные дебиторы тоже платить перестали, как по команде.

Сергей:

– Как это вы, Маргарита Владимировна, интеллигентно. Несоюзные, на всякий случай, – значит, те, кто в Союз не входит и отношениями собственности не связан.

Валенчук:

– Денег на сколько осталось?

Финдиректор Тарасов:

– Если на все текущие – на полтора дня. Если только на производственные – на четыре, завтра зарплата, если кто забыл. Если не заплатить тем из поставщиков, кто потерпит, неделя.

Баранов и Егоршев почти дуэтом:

– Зарплаты сдвинем.

Хуснутдинов, отстав на полслога:

– Экономрежим я посчитаю, но процентов восемь точно даст.

Даша, дождавшись микропаузы:

– Из Томска и Тюмени можно попробовать что-то выбить, вечером начну.

И только потом началось: «А почему остатки на счетах такие мелкие?», «А зачем было с не своими связываться?», «А если малый совет и исполком без зарплат оставим – много выкроим?», «А куда Рычев смотрит?» – но тоже ведь правильное направление.

Было, говорят, у Зулькарнаен-патши, он же Македонский Александр, такое испытание для новобранцев: следовало сильно испугать человека – спустив на него медведя, например. Дальнейшая карьера соискателя зависела от того, покраснел он или побледнел от испуга. Считалось, что если человек краснеет, значит, кровь бросается ему в члены, обеспечивая готовность к решительным действиям, стало быть, годен к труду и обороне. А если бледнеет – значит, наоборот, в опасности оцепенеет и в пушечное мясо не годится. Вероятно, такой подход спорен и устарел, но очевидно, что совет Союза, как предписано символикой, в опасности приобретал необоримо красный оттенок.

– Сергей Иваныч, а что в Минфине-то говорят? – спросил Валенчук.

– Ничего не говорят, – сказал Тарасов. – С кем мы обычно на связи, трубку не берут, остальные ничего не знают, говорят, по обычным каналам обращайтесь, мы ни при чем.

– М-да, – сказал Валенчук и вгрызся в губу, а Луценко громко предложил пробить неофициальные контакты ответственных, и пусть отвечают, раз ответственные, ответ, так сказать, держат.

Народ зашумел, а я изучал Игоря, который должен был как-то в шуме поучаствовать, а вместо этого повел головой в нашу сторону и задумался о вечном, аж глаза скатились. Вызывать его на полноголосую откровенность так вот сразу не хотелось – Бравин есть Бравин, – вытаскивать в коридор или там потихоньку связываться через «союзник» было глуповато. Для начала я решил обратить внимание Кузнецова на такое поведение его милого дружка – и обнаружил, что Кузнецов демонстрирует совсем такую же степень задумчивости. Что-то мне это дико напоминало, но что именно, я вспомнить не успел, потому что Сергей, подняв глаза, сказал:

– Да не, не надо. Я уже пообщался с Мордюшенковым, это такой главный перец в казначействе, который нас курирует.

– Интересно, – не выдержал я, попытался себя одернуть напоминанием, что вообще-то нахожусь в отставке, совершенно добровольной, и никто мне ни в чем отчитываться не обязан, тем более предварительно, сильно не успокоился, но тон выровнял: – И чего он сказал?

– Ну, чего. Мне вон Игорь Никитич и телефон его прикованный нашел, и звонок так организовал, что чувак первые две минуты думал, что с Кремлем разговаривает.

– Бал-ли-ин, – сказал Баранов восхищенно.

Я изучал выражение лица Игоря.

Игорь лицо прятал.

– Ну вот. То есть понятно, что команда с самого верху пошла, и он только боялся, что не слишком ретиво ее исполняет.

– Так надо было все концы узнать, – сказал Валенчук.

– Да я и хотел, – с досадой ответил Кузнецов. – Но что-то мой голос сорвался – ну и чувак ведь не в яслях работает, расколотил меня на чем-то. Хотел трубку бросить, еще чекой грозил, сука, прошу прощения. Но я языком зацепился, покошмарил там его слегка.

– На тему?

– Ну, по-всякому. Он сам подставился: вы же, говорит, такие все идейные и независимые, на хрена вам наши кровавые деньги? Я говорю: что, официально признано, что кровавые? Он говорит: ну нефтяные, газовые – все равно запах дрянь. Давайте, говорит, делайте свои. Я говорю: а что, уже можно, значит, вы официально разрешаете? Ну и так далее. Короче...

– Короче, убить не убили, но попинали крепко, – подытожил я.

– Типа того.

– Прелестно. Сереж, если отвлечься от лирики, что мы имеем с доходами и расходами? Значит, основные поступления – от вояк и по линии субвенций – у нас перекрыты, так?

– Почти так. То есть это не совсем основные уже поступления, так, Сергей Иваныч?

– По прошлому месяцу пятьдесят семь процентов, в этом до сорока девяти должно было сократиться, – сказал Тарасов.

– Ух ты, – удивился я. – Это Красноярск, что ли, так поднял?

– Красноярск, Томск и начало ХМАО-ЯНАО, – уточнил Кузнецов. – В общем, это, после Москвы и сети «Союз», как раз третий источник поступлений, который у нас подвис. Там энергопоставки в основном ну и первые «кипчаки» – настаивали ребята, хотя мы и предлагали прошитый вариант дождаться. У них там по всему кругу техзатраты в бюджет первого полугодия забиты.

– Ну вот нам и бюджет.

– Алик, кто ж знал-то.

Хуснутдинов откашлялся и сказал:

– С энергией-то они сильно не попрыгают. Мы им от шести до двадцати процентов запитываем. Отключим на хрен – начнут платить, уж Томск точно.

– А это можно отключить, что ли? – удивился Кузнецов.

– Вот так, – заверил Хуснутдинов, щелкнув пальцами.

– aqldawq,[20] – сказал я тихонько.

– Knlsen kilms d, kln, knl,[21] – ответил он явной цитатой.

– Товарищи татары, заманали, – раздраженно сказал Кузнецов.

– Учите истинный язык, – равнодушно ответил я, засмеялся и извинился.

– Так я отключаю? – спросил Хуснутдинов.

– Погоди, сперва поговорим языком ультиматумов. Сколько у них там? Как у нас, минус семь–десять? Дожны тогда быстро всосать. Дадим срок до вечера, утром отрубим. Дальше что у нас есть? Дилеров можем покошмарить?

Баранов пожал плечами:

– Формально у нас очередь на десять месяцев расписана, то есть если только в рамках закона действуем, без наездов...

– Пока да, – твердо сказал я, не дожидаясь демократического обсуждения, а Кузнецов уж как-нибудь простит.

– Тогда... – сказал Баранов, оглядываясь на Дашу.

Она подхватила:

– Тогда все элементарно, хоть и без гарантии: прекращаем поставки, подаем в суд на салоны, как положено, сумма долга плюс процент за незаконное использование наших средств, плюс в ряде договоров неустойка прописана, не во всех, к сожалению, но уж как получилось. Одновременно на дилеров подают в суд клиенты, заключившие договора и не получившие машины. Мы им, понятно, поможем. Сломаем, конечно, но время это займет.

– Сколько? – уточнил Кузнецов.

– Месяц, два.

– Блин. А на местные «Союзы» дилерство перебросить не можем?

Валенчук задумчиво поиграл усами.

– Теоретически можем, лицензии в больших городах у всех есть. Но там же морока с землеотводом, строительством на год-полтора, а в нашей ситуации и вообще фиг кто что даст. А со стоянок сейчас сильно не поторгуешь. Так что только плющить нынешних.

– Блин-блин. Может, сразу на отжим поставить – чтобы салоны за долги отдавали?

– Вариант, но это полгода-год минимум – и при совсем другой погоде.

– Блин-блин-блин. Ну, вы варианты посчитайте к вечеру, лады? Все равно делать надо. Леш, «Союзы» и вообще наша сеть нам что-то перелить способна?

– Всё в обороте, Сереж. Гулин хвост, – подумав, сказал Егоршев.

– А мы не в обороте? Ладно, ладно. Ну сколько это, гулин хвост? Несколько лямов по всей системе, десяток, сотня?

– Типа того. Я потрясу сейчас, скажу.

– Ага. Можно еще ролик снять, чтобы ты не с дубиной, а с бензопилой бежал. А? Не подействует?

Егоршев, безвозмездно поделившийся арийским обликом с несколькими агитационными роликами Союза и немало от этого претерпевший, ответил кротким взглядом. Кузнецов поспешно продолжил:

– А кстати, нам наглухо каналы перекрыть могут? В смысле, счета там арестовать, проводки запретить. А, Сергей Иваныч?

Тарасов пожал плечами:

– Могут, наверное, но не сразу.

– А как быстро?

– День, может, два на подготовку нужен. Только мы ведь не уверены, что эти день-два не прошли?

– Совершенно. Значит, исходим из худшего и тихаримся как можем?

– Сильно это не поможет, Сергей Владимирович, но лучше без песен и махания флагами.

– Ладно, еще источники?

– Кредит взять, – предложил Луценко.

– Нет, – отрезал Кузнецов.

– Да почему?

– В рот и в долг не берем.

Пора было рявкнуть, но, к счастью, без меня обошлись.

– Ну сколько уж можно, Сергей Владимирович! – воскликнула, как ни странно, Маргарита, и я ее почти полюбил.

– Прошу прощения. Но, во-первых, кризис – забыли, что ли, и что тогда с банковскими дебиторами бывает? Во-вторых, это дорого, мы нерыночный проект и на рыночных условиях покупать деньги не сможем.

– Да и не даст никто, – подсказала Даша.

– Именно что. Сергей Иваныч, какие идеи?

– Лишние издержки искать надо.

– Само собой. Ребят, всем техническим службам задача – посмотреть себестоимость и везде максимально урезать: материалы, нормочасы, логистику, освещение рабочего места – все, что можно, короче. К вечеру первый заход, к концу недели итог.

Технари кивнули, шевеля «союзниками», тут же их свели и принялись тыкать пальцами в слипшиеся проекции. Был, похоже, шанс получить первые результаты не к вечеру, а через часок.

Кузнецов открыл рот, закрыл, но все-таки решился:

– Вот просто на всякий случай, для полной ясности: мы производство можем остановить?

Повисла пауза, только Валенчук негромко засмеялся. Я осмотрелся и понял, что Сереге конец. Он тоже понял и очень быстро сказал:

– А непроизводственные расходы снести, ну или убрать на минимум?

Теперь рассмеялись почти все. Весело и необидно.

Кузнецов помахал задранными руками и откинулся на спинку стула.

Народ шумнул и затих, потому что Тарасов задумчиво произнес:

– Можно зарплату подрезать, но народ не поймет...

– Почему не поймет? – поморщившись, сказал Кузнецов. – Кризис все пережили, поймут нормально. И потом, у нас зарплата – это такая фикция на данный момент. Полный казенный кошт так и останется. А сколько там цифирок на счету мигает – это дело шестое.

– Особенно если нормальную схему придумать,– сказал Тарасов.

– Какую?

– Ну, например, с заморозкой части зарплаты до лучших времен, с условием обязательной выдачи, когда распогодится.

– А если не распогодится? – спросил я.

– А что, есть такие ощущения? – осведомился Кузнецов.

– Все может быть.

– Эх. Ну тогда вообще всем не до фикций будет. Эх и еще раз эх.

– Народу-то говорить? – мрачно спросил Валенчук.

– А смысл? На труд мобилизовать – так он и так мобилизован. Воевать пока рано. На будущее оставим. Не кричи: «Волки!» А организованного непонимания вроде рано бояться: профсоюзов-то у нас нет, слава богу.

– Есть, – сказал Игорь.

– Не понял. Где, когда, кто?

– Он еще неоформленный то есть, но лидер уже налицо – Дмитрий Маклаков такой, очень... э-э... правдоискательный молодой человек.

– Кто такой, почему не знаю? – вскинулся я.

– Я знаю, – сказал Кузнецов. – Нудный парень. Дружок нашего буяна Паршева.

– Со шрамом который?

– Причем этот шрам Маклаков ему и посадил, – сказал Игорь.

– Ух ты, – восхитился Кузнецов. – У них особые отношения, что ли, аля-улю?

– Особые, но без улю. Там вообще громкая история была.

– Помню, – сказал я. – Только, Игорь, нам больше громких историй нельзя. И забастовки вообще ни к чему. Возьмись, ладно?

Игорь кивнул.

Кузнецов побарабанил по столу и спросил:

– Еще идеи? Другие резервы?

– Дурацкие предлагать? – осведомился Луценко.

– Да в нашем положении все дурацкое, – сказал я.

И Луценко принялся вколачивать:

– Коммерческое использование жэдэ. Туризм. Расширение поставок оленины, в том числе за бугор.

Игорь еле слышно вздохнул. Луценко, не отвлекаясь, продолжил:

– Поставки «союзников» и «кипчаков» за бугор.

– Нет, – сказал Кузнецов, но Луценко не остановился:

– Продажа отдельных лицензий за бугор. Договорились же, дурацкие. Да у меня и все уже – только ваша идея осталась.

– Какая еще?

– Ну, собственная валюта.

– Ё...

– Сергей Владимирович, – прошипела Маргарита.

Луценко не стал отвлекаться:

– Да нормальная идея, и название уже, будем считать, есть – финсоветы.

– Можно кредиты, да хоть очки, – сказал Тарасов, вот тоже сепаратист на нашу голову. – Все равно у нас девяносто девять процентов расчетов безналичные, на другую валюту перескочить – дело двух дней, правильно, Маргарита Владимировна?

– Все мозги разбил на части, все извилины заплел, – горестно сообщил Кузнецов.

– Почему два, за час все приложения переводятся,– суховато сказала Маргарита. – Разбить потоки на внешние–внутренние и, как сказать, вообще балансы развести – дольше, но тоже на день работы. Если цифровики помогут.

Кузнецов издал странный звук, который завершился словами: «Даже кто безумен был».

Луценко вдруг развернулся к Тарасову:

– А ты ведь про очки не зря сказал. Думаешь, можно пользователей совсети потрясти?

– Ну, вариант.

– Вы о чем? – не выдержал Кузнецов.

– О конвертации ресурсов, – объяснил Тарасов.– У нас по сетьсовету сколько зарегистрировано?

– По совсети. Это у Иванова уточнять надо, у Ромы.

– Под сто сорок тысяч на начало месяца было, – сказал я. – Сейчас, с учетом динамики продаж, должно быть за сто шестьдесят.

– Вот. Даже если с них по десятке стрясти, уже полтора ляма получится. А это все ребята лояльные, они и больше с радостью дадут.

– На этом лояльность и кончится, – заметила Даша.

– Так это схему придумать надо, – назидательно сказал Луценко. – Не зря же Тарасов про очки-то.

– Еще и за пирамиду сядем, – простонал Кузнецов.

– Есть такой момент, – согласился я. – Но и зерно есть. Обдумать надо. Тем более что это за день не делается. А никто не понял, что на самом деле есть точно такая же тема, которая даст больше полутора лямов, причем без схем и гораздо быстрее?

Я оглядел совет. Совет напряженно размышлял.

– Алик, мы знаем, что ты самый умный, – сказал Кузнецов. – Не тяни кота за...

– В конце уже концов, Сергей Владимирович! – воскликнула Маргарита.

– За хвост, елки-палки, мне теперь жевать только, что ли? – возмутился Кузнецов.

– Ну, никто не догадался? – спросил я, глядя на Валенчука как самого опытного. – Где у нас есть платежеспособная масса, которая не то что может – должна ясак отдавать каждый месяц?

– Партвзносы, – сказала Даша, глядя в окно.

– Во-от, – протянул я.

Народ зашумел, переглядываясь. Кузнецов неподвижно смотрел в стол, потом медленно поднял голову и сказал:

– На монетах заместо герба. Какое у нас членство?

– Под сто тысяч что-то, – сказал Игорь.

– Как у нас тут считать принято? – спросил я. – Каждый десяткой скинется – уже миллион. А если полтинником...

– А если миллионом... – подхватил Кузнецов.

– Завидуешь. В общем, надо закон о партиях посмотреть – что мы можем и в каких целях, это я сам, конечно, – плюс материалы строгой отчетности. Даш, займешься? Даш.

– Это я сама, конечно.

Не то чтобы в зале повисла мертвая тишина, но пауза получилась выразительной. Я незаметно вздохнул и попросил:

– Даш, давай без, это самое...

– Ребят... – начал Кузнецов, но Даша, встряхнувшись, перебила:

– Всё-всё, я поняла. Недослышала сперва.

– Вот и хорошо. Тогда, значит...

Дальше я не услышал, потому что громко сказал:

– Приветствую, Мак Саныч, – жестами извинился перед советом и поспешно вышел в коридор.

Разговор вышел не слишком продолжительным, но небывало экспрессивным. Так что вернулся я потрепанным, злым и веселым. Меня напряженно ждали. Но заговорил я не сразу, сперва тщательно огладил костюм, потом аккуратно уселся за стол, потом сложил ручки. Не издевался, а пытался усадить себя на допустимый здесь и сейчас эмоциональный и лексический уровень.

– Ну, – не выдержал Кузнецов.