СССР™ Идиатуллин Шамиль
Кузнецов, неудобно обернувшись, внимательно осмотрел меня, хмыкнул и вернулся к упаковочному процессу.
– Так бы бросил все к чертовой матери – и пусть сами, уроды, выкручиваются, как хотят, и гори шапка Мономаха адским фиолетовым огнем, да?
– Да, – сказал Кузнецов, почти не отвлекаясь, кастрюля заклинила его руки в сумке, да еще перекосилась, украдкой тюкая в пол каплями майонеза. Сергей аккуратно, чтобы не выдернуть посуду на волю, выпрастывал кисти – тут бы ему и помочь, но не до того ж было.
– А бросить нельзя – все ведь на тебя завязано, пропадут балбесы, да?
– Алик, – сказал Кузнецов, мягонько, враскачку, вытягивая руки из брезентовых пут, – ты пьяный?.. Или вернуться решил?..
– Да какая разница, чего я решил, – сказал я весело. – Ты ведь человек, принимающий решения, а негров просим помолчать.
Кузнецов, матернувшись, водрузил кастрюлю вместе с сумкой на столик, легко водрузил, только вена на лбу проклюнулась, метнул в меня выразительный взгляд из-под вены, понял, что помощи не дождется, как-то умудрился придавить локтями углы сумки, торчащие ослиными ушами, и спросил, проворачивая прижатые к стальным бокам ладони:
– Ты меня на слабо хочешь взять, что ли?
– Типа того.
– А повод?
– А без повода. Интересно стало, каких глубин достигает моральное падение человека, который, тэ-скэть, административно возносится.
– Слава им не нужна и величие, – заявил Кузнецов, тряхнув освобожденными руками. – Что подписывать?
– Все бы вам подписывать, барин. Чего ты подписать опять хочешь?
– Ну, любую бумагу. Что там надо – отрекаюсь от престола, удаляюсь в отставку, завещаю печать и право финансовой подписи предъявителю сего?
– О как. Я устал, я ухожу. В натуре прямо?
– Обещал ведь – по первому требованию. А тебя, смотрю, не по-детски расперло, аж трясешься.
– Сам ты трясешься, – сказал я. – Ладно, проехали.
– Вот уж на хренки. Мне таких предъяв больше не нужно. Как ты там говорил: если не по-человечески, то что от Союза останется? От руки сойдет?
– Во завелся. Проехали, говорю.
– Тот, другой, он все стерпит и примет. Я как-то не готов.
Я вздохнул со вздрогом и предложил:
– Сергей, остынь. Нам на мероприятие ехать, людей поздравлять, а ты по потолку бегать собрался.
– Не я первый начал, – напомнил Кузнецов и мстительно добавил: – Вот твоим возвращением и поздравим. Алик – лучший подарок. Тебя же все любят, ты добрый и ласковый, а я злой мудилко.
– Тыр-тыр-тыр.
– Где писать, говорю?
– Да вон на полу напиши. Или в духовке.
– А, точно, – сказал Кузнецов.
Я испугался, что он действительно полезет в духовку, Но нет: в карман полез за «союзником», косо посмотрел на меня, пробурчал что-то, вытащил руку и извлек «союзник» все-таки из-за духовки, буркнул команду включения, бросил проекцию на стол, быстро связался с базой данных и в темпе – так, что я и вякнуть не успел бы, кабы было такое желание, – надиктовал приказ о своей отставке и возложении обязанностей на Камалова с немедленной постановкой кадрового вопроса перед советом Союза.
Сказал личный номер, дождался идентификации голоса, потом дополнительно поднес сканер «союзника» к руке и лицу и обернулся ко мне:
– Доволен?
– Орел, – подтвердил я, небрежно оперевшись о стеночку. – Тогда уж в рассылку сразу пусти.
По внутренним правилам Союза, утвержденным полтора месяца назад, до поступления в общую рассылку документ считался рабочим вариантом, поддающимся редактированию, дополнению и отзыву. Бумажка и бумажка – хоть утрись ею, хоть самолетик сделай. А передача документа в общую рассылку автоматически присваивала ему порядковый номер, копировала во все базы и обязательные папки и придавала окончательную юридическую силу. Полтора месяца назад я был не у дел и мог этого не знать. Вот только систему эту я и придумал, и фазы ребятам лично нарисовал. И результаты всех тестирований лично просматривал – потому что не гнать же меня, в самом деле.
Может, Кузнецов все эти тонкости и не пытался учитывать – просто не верил, что я такой нудный.
А верить надо. Хоть во что-то.
– Часто нас заменяют другими, чтобы мы не мешали вранью, – пробормотал он.
Четко сказал:
– Утвердить, направить в общую рассылку, подтверждаю, Кузнецов, двадцать пятое августа, – и повторил все колдовские манипуляции.
Потом повернулся ко мне и спросил:
– Все, ваша светлость? Или еще пожелания будут?
– Только одно. Скажи мне, пожалуйста, Сергей Владимирович, ты сразу все это задумал?
Кузнецов возмущенно усмехнулся, решив, видимо, что я пытаюсь на него же суету последних минут и свалить. Потом понял, что не об этом речь, и уточнил:
– Что «это» и как «сразу»?
– Это – подкоп под Союз, – сказал я, наблюдая за его лицом. – Сразу – как только мы у тебя магазин отжали. Иркутский.
А лицо-то не изменилось, только взгляд упал в ближний угол кухни и, наверное, зрачки расширились, но утверждать не могу.
Мне его почти жалко стало, и я сказал, не скрывая этого:
– Много напакостить-то успел? Лучше честно...
Кузнецов ударил, так и не подняв головы.
За эти годы я успел узнать его хорошо, в том числе и с левой стороны – поэтому уклониться успел и тут же возмущенно кинул двойку в ответ.
Кузнецов знал меня не хуже – и отскочил, только стулья об пол грянули.
Я хотел презрительно поинтересоваться, чего ж ты меня из тайги спасал и так ли хотел спасать, хотел крикнуть, что я ему как брату верил, хотел в лоб ладонью ткнуть и спросить, как такое вообще бывает. Но Кузнецов заговорил первый. Он бесцветным голосом процедил:
– Баран ты, блядь.
И с прыжка попытался лбом раскрошить мне лицо. На такое я реагировать не учился, а выброшенный блок с уходом не спасал, потому что Кузнецов для верности вцепился в мой воротник – одной рукой, вторая соскользнула, но крепко. И конец бы мне – лобная кость бьет не хуже молотка, а если молоток весит центнер и падает с ускорением, не дрогнет разве что старая наковальня, а хрупкие переносицы-глазницы промнутся как картонная кассета из-под яиц. Ерунда спасла: я поскользнулся, на майонезе наверное, башка ушла с линии удара, мой блок усилил размах спотыкания, а мертвая хватка Кузнецова повела его вслед за воротником к полу – и влетел он не лбом, а подбородком, и не в лицо мне, а в корень шеи.
За ключицей остро рвануло и будто костью перекрыло горло – неужто сломал? – но хуже были горячий выдох и влажная твердость зубов, которыми Кузнецов на излете ткнулся мне в плечо. Я гадливо и неграмотно швырнул его от себя, забыв даже подправить ногой, а он, по тем же, видимо, причинам, не пробил на отходе, а растопыренно отлетел, будто его за хлястик дернули, и ударился поясницей в стол. Стол грохнул, Кузнецов, оскалившись, коротко шипнул на вдохе и тут же, смешно изменившись в лице, погнался за медленно опрокидывающимся столом, ловя поехавшую к полу сумку с кастрюлей.
Он не успевал развернуться, успел я – скакнул и поймал за ручку. Кузнецов дернулся в мою сторону, на полудвижении уловил, что не его я атакую, и успел поймать вторую ручку. Сумка затрещала, но не распалась.
Мы застыли. Кузнецов свободной рукой поймал ножку падающего стола – не сразу, сперва пальцы соскользнули, – громко вернул его в исходное положение и бережно поставил сумку. Я подсобил.
Кузнецов сложил ручки сумки поверх молнии и застыл, не поднимая глаз. Чего-то ожидая.
Моя очередь говорить.
Я сказал:
– Это ты блядь.
Кузнецов, пискнув, ударил меня локтем в лицо.
Убью суку.
Ушел, от кулака тоже, он застыл, не раскрывается – ногой в голень, еще, он в голову – руку забрать, нет, кулаком в предплечье, жестче, бам-м, пропустил, полголовы нет, прожектор в глазах, влево, н-на, чуть дальше – н-на, раз-два, попал, вправо, раз-два – нога, мимо, где он? – гаснет прожектор, ох, вижу, – стулом, сука, нечестно, не задел, назад, может быть порог, не помню, еще ручка двери торчит – карманом наделся, – назад, здесь ножи, руками стул не встречать, порвет, ловить на замахе, мае-гери, мае, больно как.
Мы вывалились в гостиную, запаленно дыша, и на секунду остановились: я – чтобы поднять дыхалку и найти глазами что-нибудь сподручное, гад – чтобы отломить ножки у стула, – и снова сшиблись, как по команде.
Я пнул под стул, плечо одеревенело от встречного удара, коленом ударил в стул, не как в макивару, как в мишень, мишень отодвинулась, сияющая на фоне окна, работает, теперь серия в семерку-десятку-пятерку, раскачиваем, гад не выдержал, швырнул его в сторону, я поймал гада на полуобороте, выбивая руку из сустава, он пнул в пах – я крутнулся, каблук содрал кожу с бедра, кадык сломаю суке, нет, ключицу, – н-на локтем – он присел и левой чиркнул по поясу, открыв подбородок, – и я сделал это: снизу, вложившись, ударил в челюсть.
Гад, распахиваясь, как тетрадка, взмахнул руками, всей головой-спиной грянул в окно и сквозь звон и радужное мелькание вывалился на улицу.
Как в кино.
Следовало крикнуть что-то про собачью смерть или просто сурово посмотреть на выброшенную падаль, но тут кто-то аккуратно снес меня отточенной косой прямо по высоте ремня. Я судорожно подхватил бока локтями, но все равно порвался пополам, будто газета, нижняя половина прохладно раздулась и тупо стукнула об пол, верхняя липким кошмаром втиснулась в пищевод, выворачивая меня наизнанку. Я постарался сесть, но вместо этого стукнулся руками и головой рядом с коленками, как сброшенная с пальцев марионетка. Было не больно, а тускло и мертво. И совсем не было воздуха. Нигде.
Я распахнул рот, собранный ниткой желчи, и хапнул невидимый кусок, еще, еще – ничего не хваталось, легкие лопнули – и вот тут стало дико больно.
Гад попал в печень.
И теперь мог неспешно отряхиваться, парадным шагом заходить в дом и отрезать от меня по кусочку в течение довольно длительного времени. Все, что я мог, – мелко ерзать по полу, беззвучно ронять слюну на пол и надеяться, что когда-то это закончится. Раньше ведь кончалось. Но раньше не было так больно. Или было.
Нечеткость и бесконечность этой пары – было или не было – раздували мучения почти невыносимо. Я засипел, сип перетек в смешной стон чужим совсем голосом – тут я понял, что да, примерно так больно и было,– и стало легче.
Я медленно оторвался от пола, постоял в собачьей позе, гадливо снял с губ почти твердые ниточки слюны, вытер руку о штаны и повел головой по сторонам. Кузнецова рядом не было. Я мечтательно посмотрел на лежавший у ближней стенки стул, но одернул себя и принялся расставаться с половой жизнью самостоятельно. Не скажу, что все получилось сразу, но ведь получилось.
Тогда я все-таки дошел до стула, взялся за спинку, волоча его за собой, дошел до окна и выглянул наружу. Кузнецова там, конечно, не было. Следов тоже не было. Не было и «кипчака», которого я оставил на въездном пятачке. А я даже стартера не услышал. Чему, впрочем, удивляться.
Я включил «союзник», который почему-то уцелел, метко присел на краешек стула, вызвал Бравина и Кубакина. Игорь показал, что ответит через полминуты. Женя отозвался сразу. Я вяло велел ему немедленно засечь местоположение Кузнецова – да, стандартно, через «союзник», нет, вызывать не надо, найти и блокировать, нет, он больше не председатель, рассылку глянь, вопросы потом, все, командуй, доклад жду в течение трех минут.
– Служу Советскому Союзу, – с выражением сказал Кубакин, которому такое обращение откровенно не понравилось.
– Стоп, – сказал я. – Отбой по «союзнику». Ищем разъездной «кипчак» номер пять.
– Это ж ваш, – удивился Кубакин.
– Я знаю. Ищем его, особенно на выездах и в тонких местах, остальное в силе. Ребята пусть ружья возьмут.
– Вы серьезно, Галиакбар Амирович?
– Жень, я тебе руку сломаю. Это не шутки, Кузнецова надо хватать и вязать. Приказ сейчас в рассылке будет, ищите пока. Понял?
– Нет. Выполняю, – сказал Кубакин сухо и отключился.
«Союзник» сказал, что меня вызывает Бравин. Пусть вызывает. Мне некогда.
Я еще некоторое время меланхолично рассматривал поблескивавшие на подъездной дорожке обломки «союзника» и прикидывал варианты действий Кузнецова. Решил было еще раз вызвать Кубакина, чтобы подсказать ему выставить дополнительную пеленгацию незарегистрированного «союзника», но понял, что вряд ли Кузнецов заранее не позаботился о регистрации, да и догадки такого рода могут три-то минуты подождать. Рычева тоже не будем беспокоить, пока хоть какой-то ясности не будет. И машину вызывать не стоит – остановка в двухстах метрах, добреду как-нибудь.
Я осторожно, по стеночке, прошел на кухню, открыл кран, вывалил огурцы из раковины и держал голову под ледяной водой, пока не заломило брови и зубы. Сполоснул ободранные кулаки, промокнулся подолом рубахи, посмотрелся в стекло шкафчика, нашел себя терпимым – ну мясо кое-где проявилось, бывает, – по той же стеночке дошел до порога, кряхтя вернулся и с невеселым кличем ухватил сумку с кастрюлей.
Мясо вместо морды народ поймет, морду вместо мяса – никогда.
Будем надеяться, до потравы колодцев и скота Кузнецов пока не дошел.
4
Совет ваш вовсе не смешон:
Но мне он, слышите ль, не нужен,
Затем, что слишком он мудрен.
Александр Пушкин
– Моя вина, конечно, – сказал Игорь.
– Конечно, – подтвердил я. – Ты с ним под ручку всю дорогу ходил – и твои люди поймать не смогли.
– Ответственность понесу.
– Конечно, – подтвердил я.
Игорь кротко посмотрел на меня.
Рычев предложил:
– Давайте по существу пока. Игорь, продолжай, пожалуйста.
– Ну, по существу, пожалуй, все. Он все деньги на суды спустил, даже квартиру продал, жена ушла, как положено, потом исчез...
– Что значит – как положено? – поинтересовалась Даша.
– Даш, давай не будем, – попросил Игорь. – Ну, жена такая была. В общем, в Иркутске его потеряли. А через полгода он через Пермь сюда приехал – мы же оттуда химшахтеров вербовать начали. Остальное вроде у всех на глазах происходило.
– И на глазах, и своими руками, – подтвердил я. – А вообще прикольно. Пермяк. Кабы я до сегодняшнего дня услышал, что он пермяк, типа, с его-то гувурум... Уж пермское бу-бу-бу отличить от любого другого, тем более сибирского... Эх, лопухи. Машину он как завел и куда сам делся, выяснили?
– Это два разных вопроса. Машину завел «союзником»-дублем, который нигде не зарегистрирован, но настроен на все возможные допуски.
– Какие? – уточнил Рычев.
– П-предельные, – запнувшись, ответил Игорь.
Я коротко потрубил тонущим «Варягом».
– Бред, – сказала Даша. – Не бывает же так, вы говорили.
– Бывает, – агрессивно объяснил тихий вообще-то сетевик Рома Иванов. – Он три дня назад у нас на тестирование третью модель взял.
– О господи, – сказал Егоршев.
– Не о господи, – еще агрессивнее отрубил Рома. – Мы всегда даем три аппарата совету на тестирование – тебе вторую версию давали, забыл?
– А предельные допуски-то зачем? – устало поинтересовался я.
– Чтобы не перестраивать раз за разом. Всё сразу засадили, потом чужое отключали, но при желании пользователь всегда мог включить. Желанию-то откуда взяться – ну, мы так думали, – все на доверии же.
– А. То есть он не специально увел и настройки стырил, а просто взял, что само в руки влезло? Это немного облегчает.
– Ну да, Галиакбар Амирович, облегчает, – покорно согласился Иванов. – Всю систему под снос, все протоколы, все каналы и защиту, что у нас там еще интимного – всю безопасность, короче, строить заново. Насквозь облегчает.
Я развел руками, но даже поворачиваться к Роме не стал. Больно. Да и так ведь все понятно.
– В общем, все понятно, – подтвердил и Игорь, убедившись, что хотя бы по этому поводу язвить никто не торопится. – Что касается «куда он делся»... Прохлопали мы его. Команда всех врасплох застала, пока в ружье поднялись – это если так можно выразиться, опыта-то никакого... В общем, по Союзу ни «кипчак» не пеленговался, ни «союзник». Район жэдэ и порта блокировали сразу, на всякий пожарный, но там его не было. По томской трассе дунули – это на самом деле единственный ведь вариант, если серьезно, так? Ну и передали по трассе тоже, куда можно. Но там ведь, как ментов сняли, вообще ни постов, ни населенных пунктов, если Верхний Тым и Белую Юрту с Колпашево не считать. Им в течение получаса объяснить всё додумались – после этого точно никто не проезжал. И следов не нашли. Отсюда следует, либо он проскочил до того – что, понятно, почти фантастика, почти, да. Либо поехал другим путем или, допустим, свернул на Ярск или еще куда. Там дорог-то нет, грунтовка убитая, мы повороты осмотрели – не видать свежих следов.
– Молодцы, что могу сказать.
– Знаю.
– Сразу легче стало, раз знаешь. А куда денется, знаешь или догадываешься?
Игорь помолчал, явно подбирая формулировки, Рычев опередил:
– Все зависит от того, сам действовал или по заданию.
Игорь неохотно уточнил:
– Ну, не все зависит, – я бы предположил, что в любом случае проявится.
– То есть да, не все зависит, а скорость реакции,– согласился Рычев. – Если он с самого начала казачок был, значит, наши, так сказать, недоброжелатели все это время знали все наши уязвимые и неуязвимые места, а теперь знают еще больше. И постараются, наверное, это знание применить, пока мы не перестроились.
– А мы не слишком жути нагоняем? – спросил Баранов. – Что значит «уязвимые места»? Что значит «применить знание»? Мы вроде бы не в состоянии войны находимся. И тайн, даже по поводу уязвимых мест, у нас особо не было. Во всяком случае, от Москвы.
– А ты уверен, что он, если был засланным, был засланным Москвой? – сухо спросил Рычев.
– А кем еще-то?
Вместо Рычева ответил Игорь:
– Да кем угодно. Питером, бандитами, «Моссадом», ассоциацией ритейлеров, марсианами.
– Остроумно, – сказал Баранов, но тон его был озадаченным.
Игорь продолжил:
– Не война, правильно, но кольцо пусть не врагов, но недоброжелателей есть, это точно. А если не был засланным, Максим Александрович, ничего, что я за вас выступаю? Ага, спасибо. Так вот, если он сам по себе, то тоже проявится, и тоже у кого угодно, от марсиан до «Моссада». Я, конечно, на Москву тут ставлю.
– А почему это? – громко спросила Даша.
– Потому, что в Москве есть и кому заметить его уход, и варианты просчитать, чего это значит, отсюда следует, принять с распростертыми...
– Нет, почему мы решили, что Кузнецов непременно побежит на службу, и непременно к врагам? Что, других вариантов нет? Он что, не может вернуться в свой Иркутск и нормально жить, да хоть в любой другой город? Или, допустим, в Союз вернуться. А что? Погуляет, в себя придет... Ну что мы его, казнить будем, что ли?
Мне с самого начала совета было интересно, кто первым поломает саму собой сложившуюся фигуру умолчания и назовет Кузнецова не местоимением, а именем или фамилией. Можно считать, победил: я ставил все-таки на Игоря, исходя из его манеры говорить, но Даша тоже была фаворитом – и оправдала.
Даже с учетом этого отвечать ей я не собирался – да и Даша, наверное, от меня меньше всего объяснений ждала. Наверное, от меня она совсем ничего не ждала. Ну и слава Всевышнему.
Ну вот, Игорь на амбразуру попер.
– Во-первых, Даша, ты сама понимаешь, что это невозможно.
– Во-первых, Игорь, давай-ка не будем за меня решать, что я понимаю, а что нет. Можешь объяснить – объясняй, а психоанализ здесь устраивать не надо, тебе не за это деньги платят.
Игорь усмехнулся и откинулся на спинку стула.
Я подумал, что пора вмешаться. Хамить и вопить – все-таки моя прерогатива, по крайней мере сегодня. Но спасибо Рычеву. Он сказал:
– Во-вторых, ребята, давайте попробуем обойтись без личных выпадов. Это неконструктивно. Хорошо? Хорошо. В-третьих, Игорь прав: трудно спорить с тем, что Сергею невозможно будет после отказа от такого куска жизни, такого потрясения без изысков уйти в управдомы или пчеловоды, – тем более что теперь мы знаем, какова реакция Кузнецова на подобные потрясения. История, кстати, некрасивая, Алик.
– Кто спорит-то, – отозвался я. – Некрасивая, и сразу некрасивой была. Но вот тогда решили показательную порку устроить – и Корниенко устроил. Будем считать, справедливость восторжествовала: теперь он нам устраивает. Ну, все в курсе, да? Я, кстати, ребятам в помощь возражения давеча забросил, как там, нет новостей?
Рычев неопределенно повел рукой и продолжил лечить Дашу на тему того, что если даже уйдет-таки в управдомы Кузнецов (табу снято, чё, теперь все будут кузнецовать), найдутся силы, которые его от этого занятия отвлекут и привлекут к более масштабным и менее приятным для нас делам.
Даша буркнула, что все поняла, но несогласна, Рычев легко согласился с тем, что сам надеется на лучшее, и предложил кратенько обозреть, что у нас с худшим.
Совет отчитался по традиционному кругу. Картинка получилась подозрительно благопристойной: все три площадки работали в штатном, запасы удалось нарастить до недельного уровня, энергетика аж переливалась, совхоз колосился и забивался, пищевка и соцкультбыт были на высоте. Даже Рычев не выдержал, высказался по поводу головокружения от успехов и затишья перед бурей. Впрочем, Игорь, доложивший, как всегда, последним, его малость успокоил:
– Если тему Кузнецова не трогать, то в целом тоже все штатно, кроме профсоюзов. Но с ними я разберусь.
– А что профсоюзы?
– Да Маклаков буянит, а народ слушает. Когда мы по деньгам подрезались, все занервничали и теперь требуют колдоговор, гарантии, выдачу зарплат в наличном виде и так далее. То есть пока не требуют еще, обсуждают, но еще пара недель, и дойдут.
– Боже мой, – сказал Рычев, – они не понимают ситуации, что ли? И этот Маклаков – он купленный или просто идиот?
– Да там как-то сложно все. Маклаков на самом деле нормальный парень. Честный и все такое, но у него клин на социальной справедливости, вернее, вообще на справедливости. Вот и подбивает. А народ ведется.
– Мар-разм, – сказал Рычев. – Ну что за люди, а? Для них ведь стараешься, а они на голову... Ладно, разбирайся, но в курсе держи. Так, все у нас? Хорошо, значит, кадровый вопрос только остался.
Ребята зашевелились. Рычев объяснил:
– Кузнецов, спасибо Алику, полномочия официально сложил, по документам это все безболезненно проводится. Я уж не буду спрашивать, Алик, запланированно ты его разводил или экспромтом, но получилось умно.
– Умно, да, – подтвердила Даша.
Вот тоже мне сюрприз. Я вежливо улыбнулся, остальные предпочли не заметить. Интересно, сама угомонится в конце концов или придется помочь как-нибудь?
Рычев продолжал:
– Вопрос в том, готов ли ты вернуться к исполнению. Если да, темы нет, все довольны и счастливы. Или ты все еще руссоиствуешь? Тогда надо тебя от свежеобретенной лямки освобождать и ставить кого-то другого. Лично я бы лучше тебя поуговаривал. Извините, ребята, если слишком рано высказался.
Совет внимательно меня разглядывал.
Я сказал:
– Если коротко, то так: не очень хочется, но надо. Тем более я тут на Игоря наезжал, официально прошу прощения. Вознесение Кузнецова – всецело моя вина. Ее надо или кровью искупать, или упорным трудом на адекватной высоте. Поскольку кровавые жертвоприношения у нас пока не приняты, надо трудом. Вот.
– Вот, – подтвердил Рычев, слегка улыбнувшись. – Вот, в смысле отлично.
– Только я наглость наберусь две недели попросить. На море семью свожу раз в жизни. Ну, вы понимаете.
Народ, кроме Даши, конечно, кивнул, что понимает.
– Ну и с такой рожей руководить сразу – как-то вычурно получится.
– Да уж какая есть,– подумав, негромко сказал Егоршев.
Я засмеялся и пообещал запомнить.
Соврал.
5
Тактика буржуя
проста и верна:
лидера
из союза выдернут,
«на тебе руку,
и в руку на»,
и шепчут
приказы лидеру.
Владимир Маяковский
– Садись. Чай будешь? – Нет, спасибо.
– Кофе, какао, компот?
– Нет, Игорь Никитич, не хочу, спасибо.
– Ну и зря. Ладно, тогда давай сразу к делу. Что у нас?
– Я подумал, в общем. Нет.
– Дим, извини, меня самого в школе этим доставали но сейчас это очень важно. Скажи, пожалуйста, полностью, что именно «нет».
– Игорь Никитич, ну что мы в игры... Ладно. Я не согласен войти в совет, исполком или возглавить официальный профсоюз. Мне люди поверили – и поверили такому, какой я сейчас, и что мне за их счет карьеру строить, тем более на попятный идти. Это раз. Второе и главное – мы не согласны ждать месяц. Если наши требования не будут выполнены до конца недели, мы прекращаем работу.
– Где именно?
– На всех участках.
– Включая первый?
– Включая первый.
– То есть вы прекращаете выполнять оборонный заказ, который для Союза и всех его работников единственная политическая покрышка, и вы прекращаете работать на остальных участках, которые позволяют Союзу и всем его работникам зарабатывать на жизнь и хлеб с маслом. Так?
– Именно.
– А требования ваши сводятся...
– А требования наши сводятся к полной отмене заморозки лицевых счетов, полной отмене запрета на любые траты средств с лицевого счета. Если это мои деньги, я могу тратить их в полном объеме, на любые покупки и в любой момент. Поэтому требуем открыть все закрытые магазины и пункты доставки. Также мы требуем возобновления жилищного строительства и предоставления индивидуального благоустроенного жилья всем работникам до конца года.
– Всё?
– Нет. Еще по семейным парам – тоже до конца года надо всем выделить дома или блоки.
– Так. Теперь всё?
– Теперь всё. И не надо так издевательски спрашивать, Игорь Никитич. Мы не требуем вообще ничего лишнего – только то, под чем подписывался каждый из нас, когда оформлялся сюда. Мы не борзеем, куропаток на завтрак не просим или там вельветовых спецовок. И повышения зарплаты хотя бы на инфляцию тоже не просим. Только то, что положено и обещано, – нормальную зарплату и нормальное жилье. Это справедливо.
– Теперь смотри: с каждым из сотрудников подписывался отдельный договор, или, по-твоему говоря, обещание. Мы обещали то, что ты перечислил, вы обещали работать. Возникли проблемы, очень серьезные, Дима, проблемы – не дай бог тебе подробно узнать, насколько серьезные. Но почему-то когда мы вас просим исполнять, вы отвечаете: нет, ждать не будем, а когда вы нас просите, мы, значит, должны все бросить и на ленты порваться. Это справедливо?
– Да.
– Почему?
– Потому что вы начальники и имеете больше возможностей, чем мы. И потому что нас больше, мы находимся в худшем положении, многие просто в ужасном, – и при этом вы зависите от нас. Без нас Союза не будет. Поэтому вы и должны нас слушать очень внимательно – и выполнять.
Читать бесплатно другие книги:
