Голливуд Буковски Чарльз

– Хэнк, это Тим Радди, я один из продюсеров «Джима Бима».

– Вы работает с «Файерпауэр»?

– Нет, я с Джоном. Мы сопродюсеры. Я и еще Лэнс Эдвардс.

– А-а!

– Скажите, вы знаете Виктора Нормана?

– Читал.

– И он вас читал. Он тоже пишет сценарий для «Файерпауэр». Собирается на вечеринку к Гарри. Просил узнать, не заедете ли вы по пути в «Шато-Мармон»? А оттуда вместе могли бы отправиться к Гарри.

– В каком он номере?

В четверг мы поехали в «Шато-Мармон». У входа швейцар принял нашу машину, и мы вошли в холл. Нас с улыбкой встретил лысеющий мужчина. Тим Радди. Мы пожали друг другу руки и проследовали за ним. На стук открыл Виктор Норман. Мне понравились его глаза. Он казался спокойным и мудрым.

Опять рукопожатия. Сара выглядела классно. Норман на нее пялился.

Пожимая ему руку, я сказал:

– Пьянь знакомится с Чемпионом. Это ему польстило.

Виктор Норман – пожалуй, самый известный в Америке романист. Он не вылезает с телевидения, на слово у него никакого чутья. Но что мне в нем нравится – он совсем не боится феминисток. Он последний защитник мужиков во всех Соединенных Штатах. На это теперь мало кто отважится. Мне не всегда нравится его литпродукция, но моя мне тоже нравится не вся.

– Меня поселили в самых больших апартаментах и со скидкой. Говорят, для них это хорошая реклама. Но мне-то все равно – счет оплачивает «Файерпауэр».

Мы вышли на балкон. Открылся ужасный вид на ужас что за город.

Было сыро и холодно.

– Слушай, старик, – сказал я, – а выпить у тебя не найдется?

Мы с Виктором вернулись в комнату. Она вселяла чувство безопасности. Настоящая крепость. К тому же очень уютная.

Виктор принес бутылку вина.

– Вино есть, вот открывалку никак не найду.

– Пустяки, – вздохнул я с облегчением. Он в этом деле не профессионал.

Виктор Норман набрал какой-то номер:

– Будьте добры, открывалку. Штопор… И еще вина. Несколько бутылок…

Он вопросительно посмотрел на нас. Пока вино не прибыло, началась беседа.

– Я делаю с «Файерпауэр» две ленты. Одну как сценарист и режиссер. В другой я играю. Режиссер – Джон-Люк Модар. Надеюсь, мы с ним поладим.

– Желаю удачи, – сказал я.

Поболтали еще о каких-то пустяках. Потом Виктор рассказал, как он познакомился с Чарли Чаплиной. Это была добрая, сумасшедшая, забавная история.

Принесли вино, мы сели. Сара и Тим Радди продолжали болтать. Сара поняла, что Тим чувствует себя неловко, и пыталась его подбодрить. У нее это здорово выходит.

Виктор взглянул мне в лицо.

– Работаешь над чем-нибудь?

– Лужу поэму.

По его лицу пробежала тень.

– Мне откинули миллион аванса под роман. Год назад. Я и страницы не накропал, а денежки тю-тю.

– Боже!

– Бог тут не поможет.

– Я слыхал, у тебя много уходит на алименты бывшим женам.

– Да.

Я пододвинул ему свой стакан. Пустой. Норман его наполнил.

– А я слыхал, ты крепко зашибаешь.

– Да.

– А что это ты смолишь такое?

– «Биди». Индийские. Их прокаженные крутят.

– Дану?

Вино текло, время шло.

– Боюсь, нам пора на вечеринку, – сказал Виктор Норман.

– Могу подвезти.

– О'кей.

Мы спустились вниз. Тим Радди отправился своим ходом.

Швейцар подвел мою тачку к подъезду. Я дал ему чаевые, Виктор и Сара сели. Я развернулся и двинулся на праздник Гарри Фридмана.

– У меня тоже есть черный «БМВ».

– Крутые ребята катаются на черных «бэхах», – сказал я.

Мы немножко припозднились, но народ еще собрался не в полном составе. Виктора Нормана усадили через несколько столиков от нас. Не успели мы усесться, как официант подал вино. Белое. На халяву сойдет.

Я залпом осушил бокал и сделал официанту знак добавить.

Я заметил на себе взгляд Виктора.

Гости понемногу прибывали. Я увидел знаменитого актера с несходящим загаром. Он, говорят, ни одной гулянки не пропускает по всему Голливуду.

Сара толкнула меня локтем. Появился Джим Серри, авторитет по наркоте в славные шестидесятые. Он тоже аккуратно посещает все места, где даром наливают. Выглядел он усталым, грустным и каким-то выпотрошенным. Мне стало его жаль. Он ходил от столика к столику. Оказался у нашего. Сара изобразила радостное оживление. Она у меня чистая шестидесятница. Я пожал ему руку.

– Привет, малыш, – сказал я.

Зал стремительно наполнялся. Люди все были незнакомые. Я регулярно сигнализировал официанту, чтобы не обносил нас. Наконец он бухнул на стол полную бутылку.

– Когда кончится, я принесу другую.

– Спасибо, труженик ты наш.

Сара подала мне завернутый в бумагу презент для Гарри Фридмана. Я положил его на колени. Появился Джон и подсел к нам.

– Рад, что вы с Сарой здесь, – сказал он. – Поглядите, что за публика: и ворье, и киллеры, пробы ставить негде!

Джону все это нравилось. Он парень с воображением. Это помогает ему в жизни – и днем, и ночью.

Вскоре в зал вошел какой-то ужасно важный тип. Послышались аплодисменты.

Я кинулся к нему с деньрожденным подарком.

– Мистер Фридман, поздравляю…

Джон схватил меня за полу пиджака и подтянул назад к столику.

– Осади, это не Фридман! Это Фишман.

– Ах ты!.. Я сел.

И заметил, что Виктор Норман по-прежнему ест меня взглядом. Я отвернулся первым. Он смотрел на меня так, будто глазам своим не верил.

– Ладно, Виктор, – громко сказал я. – Ну, снял я штаны перед почтенной публикой, так что ж теперь – мировая война, что ли, разразится?

Он отвел глаза.

Я встал и пошел в сортир.

Я маленько заплутал и попал на кухню. Там сидел водитель автобуса. Я достал кошелек, вынул десятку. Сунул ему в кармашек футболки.

– Я не могу это принять, сэр.

– Почему?

– Не могу, и все.

– Все берут чаевые. Почему вам нельзя? Кстати, я всю жизнь мечтал водить автобус.

Я вышел, вырулил в зал и сел на место.

Сара наклонилась ко мне и прошептала: «Тут без тебя Виктор Норман подходил. Сказал, что, мол, очень благородно было с твоей стороны никак не отозваться о его писанине».

– Молодец я, а, Сара?

– Еще бы!

– Разве я не хороший мальчик?

– Замечательный!

Я посмотрел в сторону Виктора Нормана, поймал его внимательный взгляд. Кивнул и слегка подмигнул.

Тут наконец вошел настоящий Гарри Фридман. Кое-кто поднялся и зааплодировал. Прочие уже притомились для таких жестов.

Фридман сел за стол, ему тотчас подали угощение. Пасту. Нам всем тоже разнесли пасту. Фридман принялся за еду и целиком ушел в это занятие. Сразу было видно, что поесть он не дурак. Фигура тому соответствовала. Оделся он в старый костюм и поношенные ботинки. У него была крупная голова, толстые щеки. Он запихивал пасту в рот огромными порциями. Глаза у него были тоже большие, печальные и глядели с подозрением. Увы, он жил не на облаке. На мятой белой рубашке не хватало одной пуговицы, и в прореху выглядывал голый живот. Фридман напоминал младенца, который вырвался из-под опеки, раздулся в размерах и почти превратился во взрослого мужчину. В нем чувствовалась притягательная сила, но беда вам, коли вы ей поддадитесь – вашей слабостью не преминут воспользоваться. Галстука он не повязал. С днем рождения, Гарри Фридман!

В зал вошла молодая женщина в полицейской форме. Она подошла прямо к Фридману.

Гарри Фридман перестал жевать и осклабился. Губы его лоснились от пасты.

Дама-полицейский сняла с себя форменку и блузку. Титьки у нее были выдающиеся. Она тряхнула ими перед носом у Фридмана и провопила:

– Вы арестованы!

Все захлопали. Не знаю почему.

Фридман сделал жест рукой, приглашая ее нагнуться к нему. Она повиновалась, и он что-то прошептал ей на ухо. Никто не расслышал его слов. Что он сказал?

– Пригласи меня к себе. Увидишь, как мы поладим.

– Что-то ты стала забывать старых друзей.

– Зайди ко мне в контору. Я устрою тебя в кино.

Дама-полицейский надела блузку, форменку и удалилась.

Народ потянулся к Фридману с приветствиями и поздравлениями. Он смотрел, никого не узнавая. Потом быстро покончил со жратвой и принялся пить. Выпить он тоже был не дурак. Мне это понравилось.

Он потихоньку расслабился и стал гулять между столиками, перебрасываясь словечком-другим с гостями.

– Боже, – сказала Сара, – погляди-ка!

– А что?

– У него макаронина прилипла к губам – и никто ему об этом не скажет!

– Вижу-вижу! – сказал Джон.

Гарри Фридман все ходил между народом и беседовал. И никто не заикался насчет макаронины.

Наконец он приблизился к нам, оказался через столик от нашего. Я поднялся с места и подошел к нему.

– Мистер Фридман, – начал я.

Он повернул ко мне монструозное лицо гигантского младенца.

– Да?

– Стойте-ка!

Я протянул руку, подцепил пальцами макаронину и отклеил от его рта.

– Вы так с ней и ходили. Извините, я не выдержал.

– Спасибо.

Я вернулся к нашему столику.

– Ну, и как он тебе? – спросил Джон.

– По-моему – прелесть.

– Я же говорил. В жизни ничего подобного не встречал, если не считать Лидо Мамина.

– Все равно ты поступил очень благородно – снял с него эту дурацкую лапшу. Ведь никто больше не осмелился!

– Я вообще ужасно благородный.

– Ой ли? И какие же благородные поступки за тобой числятся?

Наша бутылка опустела. Я подал знак официанту. Он насупился, но принес новую.

А я так и не смог вспомнить своего благородного поступка. Чтоб был недавний…

Начался предсъемочный период.

Все вроде шло гладко.

Потом позвонил Джон.

– Беда.

– Что стряслось?

– Фридман и Фишман…

– Что они выкинули?

– Пытаются выпихнуть моих продюсеров – Тима Радди и Лэнса Эдвардса.

– Радди я знаю, а кто такой Эдвардс – понятия не имею. В чем дело-то?

– Эти ребята давно со мной. Вложили деньги и время. А теперь Фридман и Фишман намерились дать им под зад коленкой. Давят на меня со всех сторон. Инвестиции срезают. У «Файерпауэр» дела пошли худо. Их акции поднимались до сорока пунктов, а сейчас их сбрасывают по четыре.

– Хреново.

– Они наседают: избавляйтесь, мол, от этих ребят, они нам ни к чему! «Но мне, – отвечаю, – нужны». «На кой черт?» – спрашивают. «Я с ними подписал контракт». «Да что такое контракт! – говорят. – Это бумажонка, которую взять да и выбросить!»

– Не слабо.

– Жмут и давят, давят и жмут… И будут жать, покуда все масло из меня не выжмут. Я уже согласился сократить съемочный период с тридцати четырех до тридцати двух дней. Бюджет скукоживается… Им не нравится мой звукооператор. Хотят взять подешевле. И главное, говорят, гони в шею своих продюсеров, они нам на фиг не нужны.

– Что думаешь делать?

– Не могу я выкинуть Тима и Лэнса. Мы вот с какого конца решили попробовать. Завтра я и Тим завтракаем с одним адвокатом. Его весь Голливуд знает. Одно упоминание его имени нагоняет страху. Он все может. А Тиму он кое-что задолжал. После завтрака мы заедем к Фридману и Фишману и адвоката этого прихватим. Хорошо бы и ты за компанию прошвырнулся, а? Сможешь?

– Конечно. Куда и когда?

Завтракали у «Муссо». Заняли большой стол в углу. Заказали и выпивку. К нам подтягивался народ перекинуться словечком с юридическим светилом. Правда, все просто дрожали перед ним от страха. Но светило вел себя крайне великодушно. На нем был очень дорогой костюм.

Адвокат, Лэнс и Джон разработали стратегию отношений с Фридманом и Фишманом. Я в это дело не вникал. Командовал юрист: ты скажешь то, а ты – се. Этого не говори, я сам скажу. И все в таком духе.

Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.

Завтрак закончился, мы разошлись по машинам и поехали к зеленому билдингу, где нас ожидали Фридман и Фишман. Мы договорились собраться у подъезда.

Секретарша проводила нас в кабинет Гарри Фридмана, и не успели мы войти, как Фридман встал из-за стола и начал с места в карьер:

– Сожалею, но ваши ребята обанкротились, и тут ничем не поможешь. Эти двое должны выйти из дела. Мы не можем тащить их на своем горбу. Мы не благотворительная организация.

Мы расселись вдоль стенки.

– Мистер Фридман, – начал Джон, – я не могу обойтись без этих людей, они знают суть дела.

Фридман, по-прежнему стоя, оперся костяшками пальцев о столешницу.

– Незаменимых нет! Тем более когда речь идет об этих господах. Зачем они нам? Ну ответьте – зачем?

– Они мои сопродюсеры, мистер Фридман…

– А я генеральный продюсер! Я главнее! И я в них не нуждаюсь! Кровососы! Пиявки!

За спиной Фридмана отворилась дверь, и вошел Фишман. Он был не таких внушительных размеров, как Фридман. Фишман обошел вокруг партнера. Он был шустренький. Выходя на второй круг, он прокричал:

– Пиявки! Пиявки! Пиявки!

И юркнул в ту же дверь, за которой, наверное, находился его кабинет.

Фридман опустился в кресло. Он наверняка знал, кого мы к нему привели.

Сидя за столом, он сказал уже вполне мирно:

– Нам никто не нужен. Светило откашлялся и произнес:

– Прошу прощения, но существует контракт… Фридмана подбросило в кресле.

– А ты заткнись, ученая задница!

– Я с вами свяжусь позже, – пообещал светило.

– Валяй! Свяжется он со мной! Попробуй свяжись, хрен заумный! Мне на тебя плюнуть и растереть!

Мы поднялись и направились к двери. Пошептавшись, Тим и светило отвалили. Джон сказал, что хочет продолжить беседу. Я тоже остался.

Мы снова сели.

– Не могу я платить этим парням, – сказал Фридман.

Джон подался вперед и погрозил пальцем:

– А какого же черта ты, Гарри, заставляешь их даром ишачить?

– А мне в кайф, когда на меня задарма ишачат.

– Разве ж это справедливо? Они уже несколько месяцев проработали! Ты должен им заплатить.

– Ладно, дам им пятнадцать тысяч.

– То есть тридцать на круг – за несколько месяцев?

– Нет, зачем, я дам пятнадцать на двоих.

– Это невозможно!

– Все возможно.

Тут он обратил внимание на меня.

– А это что за парень?

– Автор сценария.

– Староват что-то. Долго не протянет. Я урежу ему гонорар на десять тысяч.

– Руки коротки, я сам ему плачу.

– Тогда с тебя сниму десятку, а ты уж с него.

– Кончай, Гарри…

Фридман поднялся из-за стола, прошел к кожаному дивану у стены и, растянувшись на нем во весь рост, уставился в потолок и замолк. Потом послышалось всхлипывание. Глаза Фридмана наполнились влагой.

– Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!

Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.

И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:

– Это ведь будет художественная картина, так?

– Ну да, – кивнул Джон.

Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.

– Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!

Джон встал.

– Мистер Фридман, нам пора.

Мы двинулись к двери.

– Джон, – сказал Фридман, – этих кровососов надо отпустить. Пиявки! – услыхали мы его крик уже за дверью.

Мы пошли в сторону бульвара.

Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.

Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас и нам пришлось сделать крюк.

А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.

Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.

Стук пришлось повторить.

– Кто там? – раздался голос Джона.

– Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.

– Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.