Голливуд Буковски Чарльз

– Прошу!

У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.

– Жизнь – пустая штука, – возвестил он. Джон закрыл дверь на цепочку.

Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.

– Это что – термиты прогрызли?

Джон засмеялся.

– Ага. Садитесь.

Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.

– Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются и – бах-бах-бах – продырявили дверь. И – тишина.

– Но мы, слава богу, живы, – констатировал Франсуа. – Сидим и винцо попиваем.

– Они пытаются выкурить нас отсюда, – сказал Джон. – На все идут, чтобы мы сделали ноги.

– Придет час, и мы их протянем навсегда, – вставил Франсуа.

– У них больше пушек, чем у копов, – сказал Джон. – И они гораздо чаще пускают их в ход.

– Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, – заметила Сара.

– Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли – такую прорву денег бросить коту под хвост!

– А жистянку свою дорогую под хвост пустить – дешевле, что ли? – сказал Франсуа, делая внушительный глоток.

– Вам хоть заснуть удается? – спросил я.

– Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покою нет. Решетки на окнах – фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь – за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.

Из-под пола раздался громкий стук.

– Слыхали?

Франсуа вскочил и затопал ногами.

– Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!

Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того. Франсуа сел.

– Ужас какой! – сказала Сара.

– Твоя правда, – отозвался Джон. – Они сперли у нас телевизор, но он и ни к чему.

– Я думал, это негритянское гетто, а гляжу, у вас и латиносы появились.

– Да, – ответил Джон. – Тут база одной из самых крутых мексиканских группировок – «Вэ-шестьдесят шесть». Чтобы в нее вступить, надо кого-нибудь укокошить.

Воцарилась тишина.

– Как кинцо? – спросил я, чтобы прервать тягостное молчание.

– Подготовительный период в разгаре. Я вижусь с группой каждый день, мы работаем по многу часов. Скоро начнем снимать. «Файерпауэр» вкладывает все больше денег, фильм на мази. Если бы только нам на каждом шагу не подставляли подножку…

– Например? – спросила Сара.

– Ну, например, нам понадобилось взять напрокат кинокамеру.

– Камеру напрокат?

– Ara. A на студии говорят, что, мол, нельзя.

– Почему? – спросил я, подходя к окну, чтобы взглянуть на старину «фолькса».

– Потому что в прошлый раз «Файерпауэр» им за прокат не заплатила. Пускай, мол, сперва за старое расплатятся, а заодно и авансик внесут.

– И что – расплатились?

– Да. Франсуа поднялся.

– Пойду посчитаю цыплят, – объявил он и вышел.

– А Франсуа не трухает? – спросила Сара.

– Нет, – ответил Джон. – Он чокнутый. На днях сидел один, вдруг является парочка. Один с пером. И тот, что с пером, говорит: «Деньгами давай!» А Франсуа ему: «Сам давай!» Бухой был вдрабадан. Схватил палку и давай их дуплить. Они выскочили как ошпаренные, Франсуа за ними, палкой погоняет и орет: «Вон из моего дома! Ищите другого дурака! И нечего моих цыпок пиздить!» И так по всей улице.

– Они его запросто убить могли.

– А ему море по колено.

– Повезло ему, – сказала Сара.

– Да. Скорее всего, помогло то, что он француз, а не американец. У них к французам такой ненависти нет. Кроме того, они смекнули, что он с прибабахом, и вообще не все же из них убийцы. Есть и простые человеки.

– Ты хочешь сказать, что не все они человеки? – спросила Сара.

– Слишком человеки, – ответил Джон. Вошел Франсуа.

– Пересчитал цыпок. Все на месте. Поболтал с ними. С цыплятушками своими побеседовал.

Франсуа сел. Джон наполнил его стакан.

– Хочу замок, – сказал Франсуа. – Хочу шестерых детей и большую толстую жену.

– Зачем тебе все это? – спросил я.

– Чтобы, когда я проигрываю, было бы с кем душу отвести. А сейчас, когда проигрываю, слова сказать не с кем.

Я хотел было заметить, что в случае проигрыша толстая жена и шестеро детей тоже вряд ли станут с ним беседовать. Но промолчал. Пожалел страдальца.

Вместо этого я сказал:

– Надо нам как-нибудь на скачки поехать.

– Когда? – оживился он.

– А скоро.

– Я как раз новую систему разработал.

– Систем этих – как грязи.

Зазвонил телефон. Джон снял трубку только после третьего звонка.

– Алло! Да! Да! Джон слушает! Что? Не может быть!

Он уставился на нас, держа трубку в опущенной руке.

– Отключился…

– Кто?

Джон все еще стоял возле аппарата.

– Гарри Фридман звонил.

– И что? – спросил я.

– Фильм заморозили, – ответил он.

Прошло несколько дней. Я валял дурака: ездил на скачки, а возвращаясь домой, пописывал свою поэмку. Я специалист в трех областях: стихах, рассказах и романах. Теперь я овладевал четвертой – кинодраматургией. Впрочем, стоит ли о ней говорить? Что я за кинодраматург без кино? Ведь «Джим Бим» не вытанцовывался.

Опять позвонил Джон.

– Как лошадки?

– В порядке. А ты как?

– Тоже. Хотел ввести тебя в курс…

– Слушаю.

– Ну, как только картину расфигачили, мы с Франсуа бухали без перерыва пару дней. И ночей.

– Очищались, как я понимаю.

– Вроде. А потом я поехал в контору к Фридману выяснять, что ему за моча в бошку ударила. Я, знаешь, к такому повороту был не готов.

– Я тоже.

– Значит, прихожу. Охранник меня не пускает. Ясно, что Фридман распорядился.

– Сукин сын.

– Это трудно отрицать. Итак, я не сдаюсь, иду в другой подъезд. Там ведь два входа.

– Помню.

– Я знаю, что у них там сидит юрисконсульт. Говорю охраннику, что, дескать, мне на консультацию. Но, конечно, ни к какому юристу я не пошел, а направился прямехонько к Фридману.

– Молодец.

– Фридман глядит – видит, я стою. «А, – говорит, – Джон, привет, как поживаешь?» «Отлично», – отвечаю. Про то, почему он картину зарубил, не заикаюсь, а говорю так: «Мы хотим кое-кого взять в наше дело». «Нашли кого-то?» – спрашивает. «Пока, – отвечаю, – нет. Но собираемся. А когда найдем, обещай мне одну вещь». «Что такое?» – «Ну, когда мы, значит, кое-кого найдем, мы заставим его компенсировать все твои убытки по подготовительному периоду». «Молодцы», – говорит он. «Но, – продолжаю я, – дай слово, что ты позволишь снимать кино на наших условиях и «Файерпауэр» не потребует дополнительных денег». «Отлично, – говорит этот сукин сын, – валяйте. Ищите вашего кое-кого. Я согласен на ваши условия. И счастливо вам».

– И все?

– Да, мы пожали друг другу руки и разошлись. Он безумно обрадовался, что получит компенсацию.

– Итак, остается только найти продюсера.

– Уже нашли.

– Да ну?

– Видишь ли, пока мы имели дело с «Файерпауэр», даже когда они не рыпались, мы потихоньку искали других спонсоров. Ведь от этих ребят из «Файерпауэра» хорошего не жди. И когда один из наших новых друзей пронюхал, что они решили загнобить картину, влез в упряжку.

– И кто же этот герой?

– Эдлман, бывший спец по недвижимости на Востоке. На Западе у него партнер – Соренсон. Мы их просветили – денежки там водятся. Все в порядке. Они нам четко сказали: «Да, деньги есть. Да, мы хотим делать кино. Давайте поработаем вместе».

– Ты уверен, что не надуют?

– Все под контролем. С ними гораздо надежнее, чем с «Файерпауэр». Сценарий и актеры им нравятся. Готовы запускать. Рекламу дадут в газеты. В четверг после обеда подписываем контракт.

– Замечательно, Джон. Рад з а тебя. За себя тоже.

– Уж как-нибудь сварганим киношку. Я не отступлю. Но надо ковать железо, пока горячо.

– Горжусь тобой, Джон.

– Буду держать тебя в курсе. До скорого.

– Жду. До свидания, Джон. Следующий звонок последовал через два дня.

– Сукин сын!

– Я, что ли?

– Фридман, конечно. Пронюхал, гад, про Эдлмана и Соренсона и запросил еще семьсот пятьдесят тысяч!

– Подонок!

– Нарушил слово. Я позвонил ему и сказал: «Ты же обещал, что мы квиты. Ты слово дал!»

– А он что?

– Ничего. Трубку бросил. Теперь никак не могу до него дозвониться. Мои звонки не проходят. Я решил объявить голодную забастовку.

– Что?

– Голодовку объявляю! Взял бутылку воды, раскладной стульчик, сяду напротив их конторы и буду морить себя голодом.

– Прямо сейчас?

– Да, через десять минут начну.

– Ты шутишь!

– Ни капельки!

Когда я подъехал, Джон Пинчот уже устроился на раскладном стульчике с бутылкой воды в руке. Прямо напротив конторы Фридмана и Фишмана. На груди у него висел плакат, на котором крупными буквами было небрежно написано: «ГОЛОДОВКА! «ФАИЕРПАУЭР» – КОМПАНИЯ ЛЖЕЦОВ!»

Я припарковался и подошел к Джону. Около него собралось человек четыре-пять, пялились. Я присел перед ним на корточки.

– Слушай, Джон. Давай забудем про этот чертов фильм. Деньги твои я тебе верну. Не так уж они мне теперь нужны. Давай скинем все это дерьмо и завалимся куда-нибудь, а?

Джон полез в карман и вынул оттуда клочок бумаги.

– Я отправил с нарочным послание Гарри Фридману. Он его получил. Вот копия. А вот это, – он протянул мне другую бумагу, – соглашение по производству фильма.

Я начал читать первый документ:

Дорогой Гарри!

Как я сказал по телефону, тебе предоставляются две возможности. Для меня приемлемы обе. Поверь, если я предлагаю решение, в результате которого я не получу ни гроша, то потому лишь, что люблю тебя гораздо больше, чем ты думаешь.

Словом, решение за тобой. Прошу тебя принять его немедленно, потому что Эдлман готов взяться за мой проект и выполнить все обязательства по контрактам. Если же Эдлман не получит подписанную тобой бумагу, которую я предлагаю, к четвергу, он не сможет возобновить работу над фильмом 19-го. К этому времени следует нанять десять человек. У нас в распоряжении, таким образом, два дня – вторник и среда. Если бумага не поступит вовремя, мы упустим Джека Бледсоу и ты потеряешь миллион долларов. Это финансовый крах. Но я вынужден буду пойти на следующий шаг: если завтра к девяти утра ты не отступишься, как обещал, тебе останется вторая возможность: каждый день получать пакет с моим мясом, которое я буду кусок за куском отрезать от своего тела и посылать тебе. Я не шучу. У тебя не остается ни дня на раздумья. Для моего фильма это вопрос жизни и смерти.

С приветом,

Джон

Второй документ был озаглавлен так: «Поправка к соглашению по поводу выполнения Джоном Пинчотом обязанностей режиссера».

Он был написан рукой юриста и потому недоступен для нормального ума, но, похоже, призывал Фридмана уступить фильм Эдлману и оставить себе деньги, причитающиеся Джону.

Я вернул бумаги Джону.

– Так что это за вторая возможность?

– Разделать меня на куски.

– Это ты называешь возможностью?

– Точнее, это окончательное решение.

– Ты что, в самом деле пойдешь на это?

– Несомненно. Это мне вполне по силам.

– Ты спятил.

– Нет. Нет. Пойдем со мной. Я должен приготовиться.

– Приготовиться?

– Да. Мы сели в машину Джона.

– Вот эта штука мне поможет. Болеутоляющее. Я ходил к хирургу, чтобы удалить вросший ноготь, он дал мне эти пилюли. Очень здорово помогло.

– А куда мы едем?

– Увидишь. Мне еще надо заехать к доктору, ноготь показать. Я его спросил: «Эти таблетки очень действенные? Объясните-ка мне, что это за штука». Он объяснил. Я тогда говорю: «А можно на них поглядеть?» Он подвел меня к шкафчику и показал. «Очень интересно», – говорю. Мы еще поболтали, я ушел. Но у меня с собой была сумка. Я оставил ее у шкафчика с лекарствами. И вернулся за ней. «Ой, – говорю медсестре, – я сумку забыл». Вошел в кабинет, там никого не было. Открыл шкафчик и стянул таблетки.

– Напрасно, – сказал я.

– Я должен это сделать, – ответил он. Мы заехали в скобяную лавку.

– Чего изволите? – спросил продавец.

– Пилу, – ответил Джон. – Электропилу.

Продавец повернулся к полкам и снял оранжевое орудие.

– Товар самый лучший, «Блэк-энд-Деккер».

– Куда лезвие вставляется? – спросил Джон. – Как она вообще работает?

– Проще простого.

Он достал лезвие и вставил. Джон посмотрел. Зубья у этой штуки были огромные.

– Гм, – пробурчал он, – это не вполне то, что мне нужно.

– А что бы вы хотели?

Джон на минутку задумался и сказал:

– Что-нибудь компактное, чтобы резать, ну, скажем, дерево. Очень крепкое. На небольшие кусочки.

– Это подойдет? – спросил продавец.

Он вставил другое лезвие. Зубья были остренькие, ладно пригнанные друг к другу и очень острые.

– Да, – ответил Джон. – Это в самый раз.

– Наличными желаете заплатить или у вас карточка?

По пути назад к тому месту, где должна была продолжиться голодовка, я спросил Джона:

– Ты ведь не всерьез насчет этого, а?

– Почему? Начну с мизинца левой руки. От него ведь все равно толку мало.

– Почему же? При печатании на машинке им можно нажимать на табулятор.

– А я им не пользуюсь.

– Слушай, дружище, давай все же забудем всю эту фигню.

– Нет. Ни за что.

– И что – начнешь завтра в девять?

– В кабинете его адвоката. Если он откажется передать производство, я выполню свое обещание.

Ему нельзя было не поверить. Его слова прозвучали обыденно, без всяких мелодраматических завываний.

– Обещай не ходить к ним без меня.

– Ладно, только не опаздывай. Не опоздаешь?

– Я приду вовремя, – сказал я.

И мы продолжили путь к конторе Фридмана и Фишмана.

Я приехал туда в 8.50. Припарковался и стал ждать Джона. Он явился в 8.55.

– Доброе утро, Джон.

– Привет, Хэнк. Как дела?

– Отлично. Как идет голодовка?

– Продолжается. Но теперь в повестке дня вивисекция.

Изделие Блэка и Деккера было при нем. Завернутое в темно-зеленое полотенце. Мы вместе прошли в здание. Поднялись на лифте в контору юриста. Звали его Нили Зутник. Нас ждали.

– Проходите, – сказала секретарша.

Нили Зутник с готовностью поднялся с кресла. Он вышел из-за стола и пожал каждому руку. Потом опять уселся за стол.

– Не желаете ли кофе, джентльмены? – спросил он.

– Нет, – сказал Джон.

– А я бы выпил, – сказал я. Зутник нажал кнопку селектора.

– Роуз? Роуз, милочка, один кофе, будь добра… – Он взглянул на меня. – Сливки, сахар?

– Черный.

– Черный. Спасибо, Роуз… Ну, джентльмены…

– Где Фридман? – спросил Джон.

– Мистер Фридман уполномочил меня вести переговоры от его имени.

– Где у вас розетка? – спросил Джон.

– Какая розетка?

– Вот, чтобы включить. – Джон развернул полотенце, и на свет божий явился товар от Блэка и Деккера.

– Мистер Пинчот, прошу вас…

– Где розетка? А, не беспокойтесь, вижу.

Джон подошел к стене и включил электропилу в сеть.

– Если бы я знал, что вы принесете сюда эту штуку, – сказал Зутнпк, – я бы отключил электричество.

– Вот и славно, что не знали, – сказал Джон.

– Уберите ее, пожалуйста, – сказал Зутнпк. – Может, она и не понадобится.

Роуз внесла кофе. Джон нажал кнопку на рукоятке пилы. Она завибрировала и загудела.

Роуз испуганно дернулась – совсем незаметно, но достаточно, чтобы капелька кофе пролилась ей на платье. Платье было красное, и Роуз, девушка довольно крупная, не скрывала с его помощью излишество своей фигуры.

– Фу! Как вы меня напугали!

– Извините, – смутился Джон. – Я только хотел проверить…

– Кому кофе?