Стражи Бушков Александр
— Метеорит, — произнес генерал так, будто до сих пор не верил в случившееся.
— Это… это неправильно.
— Что именно? — без всякой паузы, быстро, резко спросил генерал.
— Все, — сказал Савельев. — Все неправильно. Вот уже около суток тянется новая, неправильная линия времени. Прошу мне верить, господа, именно так и обстоит… На самом деле, в реальности, в нашем грядущем, на единственно правильной линии времени, метеор этот обрушился на почти безлюдную сибирскую тайгу, которую и уничтожил на десятках квадратных верст, пострадала лишь горсточка инородцев, из них вроде бы никто даже не погиб… Так что здесь, уж простите, — насквозь неправильное грядущее, какого не должно быть.
Он говорил недолго и кратко, тщательно подбирая слова: о том, как они обнаружили изменившееся грядущее, как быстро определили причину, как решено было отравить его в грядущее, чтобы попытаться все исправить. Это заняло совсем немного времени.
— Если я правильно понял, касательно альвов у вас только подозрения? — спросил генерал.
— Да, именно, — кивнул поручик. — Прямых доказательств у нас нет. Просто… Очень уж вольготно они себя чувствуют в грядущем, в Москве — не только нашем, но и вашем, соответственно, грядущем. Вот я и подумал, что вы, четверть века спустя, можете располагать большими возможностями, более развитой техникой. Здесь, сейчас, это единственная возможность вернуть Время на правильную линию…
Генерал о чем-то напряженно думал.
— Даже не знаю, что и сказать… — протянул он, несомненно, в легком замешательстве. — Наши станции не отметили ничего похожего на то излучение, о котором вы говорили. Никаких следов технической активности альвов. Они и сейчас существуют, за четверть века, нас с вами разделяющие, мы не смогли выловить и уничтожить всех до единого… Присутствие альвов отмечалось — но присутствие их самих, а не какого бы то ни было излучения.
Он оглянулся на начальника штаба, и тот подтвердил веским, молчаливым кивком. Настроение у поручика упало — правда, не до полной безнадежности…
— Я не представляю, чем могу быть вам полезен, — тихо произнес генерал. — Дело, как вы понимаете, не в нежелании — я бы небо и Землю перевернул, чтобы вернуть правильное время… Но не представляю, как...
— Вполне возможно, вы здесь что-то просмотрели, — сказал поручик. — Потому что не знали, на что следует обратить внимание. У меня есть кое-какие идеи… Наметки, не более того…
Те двое снова переглянулись, и генерал спросил, уже гораздо более нетерпеливо:
— Это может подождать пару часов? Коли уж у вас только наметки? Вы ведь должны хорошо представлять специфику нашей службы, излишняя поспешность совершенно не нужна…
Поручик понятливо склонил голову: в излишней спешке и в самом деле никакой необходимости. Зачем? Какая разница, сейчас или несколько часов спустя отправляться в нужную точку былого или грядущего?
— У вас какие-то неотложные дела? — покладисто поинтересовался он.
— Мы собираемся в город… вернее, на окраину. Наблюдательная станция уцелела, с домика только сорвало крышу… но в нынешних условиях необходимо забрать людей, а здание вместе с аппаратурой уничтожить. Согласно приказу, который вы должны знать.
— Ну, разумеется, — сказал поручик. — Разрешите вас сопровождать?
Они опять переглянулись, полковник чуть заметно пожал плечами. Генерал вдруг наклонился вперед, его вопрос прозвучал как удар хлыста:
— Вы что-то знаете?
— Ничего, клянусь честью, — сказал поручик. — Просто… Мне хотелось бы видеть все своими глазами. Если вы уедете, а я останусь здесь, все равно не смогу ничем заняться, я ведь уполномочен говорить начистоту только с вами, никто другой и знать не должен. Линия здесь, конечно, насквозь неправильная, но вы же понимаете, господин генерал… Должны понимать, коли уж даже своих фамилий не называете, прекрасно помня о некоторых запретах…
Он не врал, понятно: он и в самом деле ни малейшего представления не имел о будущем этих двух офицеров. Одно он знал: в определенный момент они неизвестно куда пропали, так что финалом распоряжался тот подполковник. Сначала предполагалось, что командующий был в момент падения метеора в Петербурге, где и погиб вместе с прочими. Потом выяснилось, что командир оставался здесь, — а теперь он собственными глазами видел, что и начальник штаба в миг катастрофы пребывал в расположении. И все же куда-то они в дальнейшем пропали… Так что Савельев просто обязан был навязаться к ним в поездку… и тоже, чего доброго, пропасть безвестно.
«Ну, не хорони себя раньше времени, — вмешалось его второе Я, упрямый внутренний голос. — И никого не хорони. Эту реальность не то что можно — необходимо изменить…»
— Пожалуй, вы правы, — сказал генерал и решительно встал из-за стола. — Пойдемте. В конце-то концов, имеете право, не посторонний…
Глава VII
ГОРЯТ МОИ ПОДРАМНИКИ, ГОРОДА ГОРЯТ…
— А как все это, — поручик сделал неопределенный жест рукой, — согласуется с полной секретностью?
Генерал улыбнулся чуть вымученно:
— Не забывайте, что прошло четверть века. Здесь уже есть первые бронеавтомобили, и немало людей их видели собственными глазами. Нас, как вы убедились, уже видели посторонние — но они, безусловно, примут нашу машину за очередной опытный образец. Их немало, самых разнообразных…
— Благо наш батальон пользуется той же репутацией, что и ваш, — сказал полковник. — Секретная часть, полигон для испытаний новейших образцов военной техники.
Савельев понятливо кивнул, с любопытством оглядывая незнакомую ему машину, в которой они ехали — броневик на шести высоких колесах. За их спинами покачивались на жестких сиденьях, прикрепленных к бортам, восемь автоматчиков, рядом с водительским местом установлен на кромке броневого листа длинный вороненый пулемет, и усатый унтер стоит возле него, настороженно озирая окрестности.
Поручик уже ездил в автомобилях, попавши в грядущее, — но так уж сложилось, что в броневике оказался впервые, а потому не в силах был совладать с откровенным любопытством. Благо серьезных разговоров не велось. «Сильна машина, — не без уважения думал он, слушая ровное урчание двигателя. — Выехать бы на такой где-нибудь в русско-турецкую кампанию и пустить длиннющую очередь по башибузукам…»
И тут же отогнал эти мысли, прямо-таки панически испугавшись: знал уже, чем они могут кончиться… Во всех подробностях знал теперь две истории, когда оказавшиеся безответственными люди пытались — пусть и с самыми благими, как им казалось, намерениями — изменить правильную линию времени…
Порой он ловил на себе взгляд генерала — не то чтобы подозрительный или пытливый, просто какой-то непонятный.
Можно бы даже сказать, с симпатией смотрит его превосходительство. Неужели мы все-таки прекрасно знакомы там, дома?
Или, быть может, это кто-нибудь из тех, кто придет в батальон лишь годы спустя? Тогда Савельев и не может узнать генерала сейчас, они попросту не знакомы еще… Одно можно сказать с уверенностью: пышноусый полковник ему нисколько не напоминает кого-то из сослуживцев — но и с ним опять-таки предстоит познакомиться год-другой спустя. И если так произойдет, нужно ведь ничем себя не выдать, утаить все, что знаешь… Сами по себе генерал с полковником принадлежат правильной линии, это с падением метеора Время пошло вразнос…
— Останови, — распорядился генерал.
Водитель оглянулся, прекрасно его понял — и затормозил прямо напротив сидевшего на обочине, в высокой траве, человека. Невысокий, пожилой, изрядно плешивый, в неизвестном Савельеву вицмундире какого-то гражданского ведомства — правый рукав почти оторван, вицмундир перепачкан копотью и кирпичной пылью, лицо и большая лысина тоже в саже. Взгляд застывший, мутный, отрешенный от всего сущего. Ну, конечно, обитатель дальней окраины, один из немногих уцелевших…
— Вам не нужна помощь, сударь? — громко окликнул генерал.
Человечек в вицмундире не шелохнулся. Трудно сказать, видел ли он сейчас вообще броневик. Медленно поднял руку с зажатым в ней прямоугольным штофом зеленоватого стекла, упер горлышко в прыгающие губы, сделал несколько больших глотков так, словно воду тянул — хотя даже на расстоянии разило сивухой.
— Благодарю за участие к мирному обывателю, господа черти, — выговорил он внятно и громко, все так же уставясь куда-то сквозь них. — Езжайте уж ладком, куда вам там удобнее… Вы и так на славу постарались…
Покривив губы, генерал распорядился:
— Поехали…
Рыкнул мотор, пьяненький, потерявший себя человечек остался позади. А далеко впереди почти вертикально тянулись к небу столбы черно-белесого дыма — толстые и тонкие, неисчислимые. Горели пригороды — там, где нашлось чему гореть.
Вскоре они оказались на городской окраине. Остро, густо тянуло гарью — в ней, казалось, смешались запахи от всего сгоревшего, что только бывает на свете. В воздухе, словно загадочные снежинки, кружили мириады невесомых черных хлопьев — они, колыхаясь, во множестве опускались на сидевших в броневике людей, первое время их брезгливо смахивали, но потом смирились и словно бы перестали замечать, кителя и фуражки понемногу покрывались черными вонючими пятнами.
Дальняя окраина особым разрушениям не подверглась — у иных домишек лишь сорвало крыши, повалило ворота и заборы, другие, самые ветхие, рухнули кучей ломаных досок. Попадались кое-где и совершено целые строения, разве что лишившиеся вышибленных воздушной волной оконных стекол.
Кое-какая жизнь тут теплилась — но не скажешь, что особенно и разумная… Бродили с ошалевшим видом вывалившие языки собаки, на рухнувшем ветхом заборчике непринужденно разместилась свинья с поросятами, брела вдоль домов понурившаяся лошадь под дугой, волоча за собой единственную оглоблю. У поваленных ворот наполовину рухнувшего домика сидел старик, неторопливо затягиваясь трубочкой, его устремленный в никуда взгляд был столь же пуст и безумен, как у того чиновничка. Слышался женский плач, там и сям по дворам бродили ошалевшие люди, оглядывая причиненные их убогому хозяйству разрушения с тупым и отрешенным видом.
А вон там гораздо веселее… Из выбитых окошек приземистого дома с опасно покосившейся крышей доносилось какое-то остервенелое треньканье балалайки, несколько пьяных голосов вразлад, но с немалым воодушевлением выводили:
- — Ах ты вор, рассукин сын, камаринский мужик!
- А не хочет, а не хочет он боярыне служить!
- Снявши зипунишко, по улице бежить!
- Он бежить-бежить-бежить, пав-вертыват!
- Его судар-рага па-адергиват!
Судя по глухому топанью, там же шли и пляски. Русские люди, как видно, отыскали самый простой — и, нужно согласиться, приятный — способ поднять себе дух после приключившейся с Петербургом катастрофы. Прошли почти сутки, было время сориентироваться и понять масштабы…
— Этак они, чего доброго, скоро и за ножи возьмутся, — фыркнул полковник.
— Это несерьезно, — рассеянно отозвался генерал. — Сколько их тут? Горсточка… А вот остальная Россия-матушка, оказавшись без руля и без ветрил…
Он покосился на Савельева, и тот увидел в глазах генерала чуть ли не откровенную мольбу — нет сомнений, так и подмывало задать прямой вопрос касательно будущего, и видно, что в него накрепко въелись за многие годы службы соответствующие предписания… Не в силах выносить этот взгляд (говорят, такие лица бывают у тонущих), поручик отвернулся, не выдержав, произнес тихонько:
— Скверно, господин генерал… Очень все скверно… Потому меня и послали все же, решились…
— Ишь ты! — воскликнул зло унтер у пулемета. — Приспособились, сучьи дети…
Держась поближе к домам, вдоль улицы крались два субъекта, сгибавшиеся под тяжестью огромных мешков. Они именно что крались, осторожно, опасливо, ничуть непохожие на двинувшихся неведомо куда с уцелевшим скарбом погорельцев.
Предпринимать ничего не пришлось — едва увидев медленно приближавшийся броневик, оба побросали мешки и порскнули в переулок…
— Ваше превосходительство! Ваше!.. — послышался отчаянный вопль.
К ним, петляя меж кучами досок и непонятного, неведомо откуда принесенного воздушным вихрем хлама, бежал самый натуральный солдат — без фуражки, в перемазанном гарью мундире, потерявшем первоначальный цвет. Броневик остановился. Подбежав с той стороны, где рядом с пулеметчиком стоял командующий (его тоже, как и прочих, изрядно присыпало хлопьями сажи, но золотые погоны с генеральским зигзагом проглядывали), солдат вскинул руку к голове, вспомнив, должно быть, об отсутствии головного убора, яростно сплюнул, убрал руку и вытянулся во фрунт:
— Ваше превосходительство! Будьте так добры дать указание! Я, как бывший в увольнительной у кумы, попал вчерашним днем под это светопреставление! Хотел назад в казарму, только там, — он показал рукой в направлении центра города, — сплошные пожарища, все выгорает под корень, а дальше просто жуть, вообще ничего нету! Одно сплошное крошево от улиц!
Генерал, почти не раздумывая, отозвался:
— Жди нас здесь. Скоро поедем назад, заберем.
— Есть! — рявкнул солдатик в несусветной радости.
Генерал хлопнул по плечу водителя, и броневик тронулся. Оглянувшись на поручика, командующий произнес таким тоном, словно считал себя обязанным дать объяснения:
— Хороший солдат, исправный. Перепуган, сразу видно, а все же себя не потерял, ищет начальников… Грех бросать. Такой в батальоне пригодится… Должно же остаться что-то и в будущем…
«Нет у вас никакого будущего! — хотелось крикнуть поручику во весь голос. — Вы и сами куда-то делись! Конец батальону!»
Однако он справился с собой, попытался придать лицу самое бесстрастное выражение — генерал с полковником так и сверлили его взглядом, быть может, надеясь втихомолку, что он проговорится о каких-то подробностях. Но вопросов все же не задавали, спасибо и на том.
Генерал встрепенулся, коснулся плеча водителя:
— Влево на перекрестке. Прямо до следующего, а там направо…
Броневик повернул, по-утиному переваливаясь, медленно ехал по безлюдной улочке, кренясь и подпрыгивая на кучах досок, грудах кирпича и прочем мусоре. В душе поручика росли тревога и беспокойство. Он в который уж раз думал, что эта поездка как раз и может оказаться той, откуда начальство в батальон уже не вернулось… а поскольку для него самого его собственное будущее так и остается тайной за семью печатями, следует допускать, исполнившись пессимизма, что и он сам может за здорово живешь отсюда не вернуться… «Мы все поторопились, — подумал он, борясь с накатывающей черной тоской. — Поторопились. Следовало все же наблюдать долго и тщательно, чтобы совершенно точно установить, что произошло с людьми, которые сейчас сидели рядом с ним живые и здоровые. Следовало…»
— Стоп, — скомандовал генерал, и поручик поднял голову.
Эта улочка ничем не отличалась от остальных — одни домишки разрушены полностью, другие лишились только крыш. Двигатель броневика замолчал, вокруг стояла тишина. Хлопья сажи безостановочно кружили в воздухе, пятная мундиры.
Савельев смотрел туда же, что и остальные: обычный для петербургской окраины домик: в три окошка по фасаду, первый этаж из старого потемневшего кирпича, второй дощатый, крышу снесло почти целиком, только справа нелепо торчат покосившиеся стропила, да дымовая труба уцелела. Стекла, конечно, повылетали все. По здешним убогим меркам не домик, а прямо-таки палаццо…
Ах, вот оно что… Окна второго этажа снабжены черными занавесями, плотными на вид, тщательно задернутыми — а вот через выбитые окна первого этажа видны комнатки со скудной меблировкой. Главное, понятно, на втором этаже и расположено…
Короткая команда генерала — и солдаты ловко принялись прыгать на землю через правый борт. У одного из них автомат висел за спиной, а в руках он держал короткую черную трубу с непонятными приспособлениями, не похожую на знакомое поручику оружие батальона.
Сам он, непривычный к таким вот экипажам, спустился наземь гораздо медленнее и неуклюжее остальных, цепляясь за железный борт, нашаривая ногой колесо. Свидетелей его конфуза, слава Богу, не оказалось: генерал с полковником, равно как и все выпрыгнувшие солдаты, стояли шеренгой напротив крылечка, а пулеметчик, единственный оставшийся в броневике, на поручика не смотрел вовсе. Поручик повернулся к остальным — собственно, только начал поворачиваться…
Чувства у него оказались обострены до предела, и он моментально отметил краем глаза некую неправильность позади, резко повернулся к броневику. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как распространившееся из-под него едва заметное желтое свечение на краткий миг сомкнулось, накрыв броневик полушарием слабенького цвета, и тут же растаяло.
Пулеметчик, плечистый унтер с незнакомым, злым и напряженным лицом, вдруг превратившимся в застывшую маску, проворно, без малейшего скрипа, разворачивал пулемет так, что его вороненый ствол был обращен на недлинную шеренгу людей в мундирах.
Не рассуждая и не раздумывая, поручик рванул ремешок кобуры, большим пальцем откинул вверх клапан, выхватил «беретту». Он делал это со всей возможной быстротой, но все равно казалось, что его движения невероятно замедленные, словно под водой или в кошмарном сне…
Выстрелы загремели, сливаясь в очередь, он нажимал на спусковой крючок, не в силах остановиться, хотя пулеметчик уже оседал, заваливался, навалился на казенник, и ствол пулемета задрался вверх, короткая очередь хлестнула по второму этажу и тут же оборвалась. Тогда только поручик опустил пистолет и, лишь сделав над собой немаленькое усилие, убрал палец со спуска.
Все, невольно пригибаясь, развернулись его сторону. Большинство стволов уставилось на броневик, но парочка развернулась в его сторону. Заметивший это генерал скомандовал:
— Отставить! Что там, поручик?
— Сияние ударило из-под брюха… — еле выговорил Савельев, так и стоя с пистолетом в опущенной руке. — Окутало машину, и унтер…
Генерал оглянулся на прошитую дюжиной пуль дощатую стену второго этажа, с застывшим лицом покрутил головой, распорядился:
— Кмышев, проверь!
Ближайший к нему солдат, на ходу перебрасывая автомат за спину, метнулся к броневику, с большой сноровкой подпрыгнул, вмиг опершись подошвой сапога на колесо, обеими руками ухватившись за борт. Заглянул внутрь, покачал головой:
— Наповал, ваше превосходительство. А то б он аккурат всех…
— Нет времени на благодарности, поручик, — отрывисто произнес генерал. — «Синеву» к бою!
Автоматы моментально оказались за спинами, люди выхватывали из кобур нечто наподобие пистолетов с черной рукоятью на манер маузеровской и мутновато-синим, словно бы стеклянным стволом размером с сигару.
— Улитин, давай!
Солдат с черной трубой упер тыльный конец себе в грудь, оскалясь, потянул крючок. Из широкого дула беззвучно и стремительно рванулось нечто, ярко светившееся, похожее на клубок синего огня, метнувшийся внутрь, в разбитое окно первого этажа.
В следующий миг домишко весь, от пола до потолка второго этажа, залило пронзительно-голубое сияние, распространившееся с невероятной быстротой. На втором этаже вдруг словно бы грянул беззвучный взрыв — темные занавески прямо-таки вынесло наружу, они взметнулись к резным наличникам окон, внутри полыхнуло нечто вроде могучего, ветвистого электрического разряда — переплетение желтых ослепительных молний, клубок резавшего глаза света, и там послышался противный, скрежещущий то ли визг, то ли стон, погрузивший на миг все тело в неприятную вибрацию — и тут же оборвавшийся.
Поручик превосходно знал, что это такое, однажды ему уже пришлось это слышать — предсмертный вопль гибнущего, сраженного насмерть альва. Вот оно что — засаду устроил, тварь… Отличное у них оружие, мы до такого еще не дошли, укладывает наповал, не успеешь и глазом моргнуть… Вот только никакое оружие не смогло предотвратить то, что произошло.
Повинуясь энергичному жесту генерала, двое солдат с «пистолетами» наизготовку кинулись в дом, зачем-то пригибаясь, втягивая головы в плечи. Слышно было, как они грохочут внутри сапогами — ага, на второй этаж…
Они вернулись очень быстро — медленно спустились по лесенке в четыре ступеньки, неверными движениями вкладывая оружие в кобуры, понурившись, потупясь, с такими лицами, что и не требовалось никаких вопросов. Тот, что шел на шаг впереди, поймал требовательный взгляд генерала и угрюмо проронил:
— Аппаратура цела, ваше превосходительство. А господа офицеры… Ничего от них и не осталось почти. Сильная была тварь, матерущая, сразу видно…
Генерал выпрямился, сжав губы:
— Рахманов, Бондарь — зажигай!
Двое солдат выступили вперед, на ходу отстегивая с поясов черные шарообразные гранаты, по две штуки каждый. Слаженно, ловко выдернули кольца, размахнулись, и еще раз… Грохота разрывов не было, но внутри моментально взметнулось багрово-желтое ослепительное пламя, сразу затопившее первый этаж, с нереальной быстротой распространившееся на второй. Дом заполыхал, словно оказавшийся в жарко натопленной печи сноп сухой соломы. В лицо ударило сухим жаром, пламя вырвалось из оконных проемов, охватило уцелевшие стропила, люди попятились. «Отличное у них оружие, — снова машинально констатировал поручик. — Вот только главную задачу, сдается, никаким оружием не решить…»
— Все в броневик! — скомандовал генерал. — Отходим прежней дорогой!
Обратный путь они проделали без всяких сюрпризов. Давешний солдат стоял на том же месте, и его подобрали. Веселье в том домике продолжалось, разве что теперь вместо «Камаринской» тянули похабные припевки. Даже чиновничек обнаружился на той же обочине, только теперь он не сидел, а валялся, раскинув руки, выронив опустевший штоф, — спасся на какое-то время в нахлынувшем алкогольном дурмане от ужасов происшедшего.
За все время пути генерал не произнес и слова — а потому и подчиненные старательно молчали. Командир даже перестал бросать на поручика пытливые взгляды — в отличие от полковника, то и дело косившегося украдкой. Распахнутые ворота, шеренги и группы автоматчиков, броневики, нацелившие пушки в разные стороны… Генерал поднимался по лестнице едва ли не бегом, полковник с поручиком старались не отставать. Оказавшись в кабинете, командир прошел ко второй невысокой двери в глубине комнаты, кивком головы указав следовать за ним.
Точно такие же две внутренних двери имелись и в кабинете Зимина — поручик вплоть до недавнего времени гадал, что ж такое за ними скрывается. С одной недавно выяснилось: нечто вроде черного хода, по которому в кабинет могут попасть особо доверенные лица.
Ага. За второй, как он собственными глазами увидел, располагалась небольшая квартирка: вовсе уж невеликая прихожая с шинелью на вешалке, гостиная, из которой вправо и влево ведут две тщательно закрытых двери. Надо полагать, здесь все устроено так, чтобы командующий мог и ночевать тут, и завтракать-обедать, не отдаляясь от служебного кабинета. У Зимина наверняка такая же…
Стол с несколькими мягкими стульями, на текинском ковре, украшавшем одну из стен, развешано разнообразнейшее холодное оружие — иные клинки выглядели старинными, антикварными. Поручик особенно и не присматривался — генерал проводил их к столу, скрылся за дверью направо, не притворяя ее за собой — ну так и есть, там кухонька…
Вернулся он с небольшим подносом, на котором обнаружились хрустальный графинчик, три серебряных стопки и блюдечко с печеньем. Разлил по стопкам жидкость цвета крепкого чая, сказал негромко:
— Ну что же, за счастливое избавление от беды… О многом бы хотелось вас расспросить, господин поручик, но вы не ответите… и будете абсолютно правы… Но ведь не могли же вы у нас оказаться из пустого любопытства? У вас есть какой-то план? Не с пустыми же руками вы пришли…
— Должен вас разочаровать, — сказал поручик, помедлив. — Никакого плана у нас нет, мы страшно торопились, меня отправили сюда, когда наблюдения еще и не закончились… Я полагал, что вы, коли уж обитаете четверть века спустя, должны располагать новой, превосходящей нашу техникой… точнее, и мое начальство так полагало, иначе не отправило бы… Мы считали, вы будете знать что-то такое, до чего мы еще не дошли. Что-то такое, что позволит все исправить. Если это устроили альвы, вы, быть может, смогли зафиксировать какие-то следы их деятельности, каких мы с нашей аппаратурой не способны пока засечь.
Генерал с начальником штаба обменялись быстрыми взглядами. У них был вид людей, переживших жестокое разочарование, обманувшихся в надеждах.
— Ах, вот оно как… — сказал генерал. — Что ж, теперь мне придется вас разочаровать. Мы не фиксировали ровным счетом ничего подозрительного. Разве что выявили с дюжину альвов, болтавшихся по Петербургу и окрестностям — но это, насколько я знаю, и для вас — рутина. Сведения передаются в Особую экспедицию, она начинает охоту… Альвы постоянно обнаруживаются то там, то тут. Но, повторяю, никаких следов деятельности их техники. Что лишний раз позволяет утвердиться во мнении: никакой техники у них все же не осталось. Много тысяч лет они слоняются по Земле, словно бродяги без пожитков…
— И тем не менее метеор упал не там, где следовало, — сказал поручик, бесцельно вертя в руках пузатенькую, вызолоченную изнутри чарочку. — У нас нет никаких доказательств, но мы сохраняем сильнейшие подозрения, что не обошлось без каких-то устройств… Не черной же магией, в конце концов, метеор притормозили в космическом пространстве?
— Вы уверены, что его притормозили? — спросил полковник без выражения.
— Первоначальные выводы наших ученых именно таковы, — сказал Савельев. — Никто ничего не может доказать, но никто и не верит, что грядущее могло измениться само по себе, в результате каких-то естественных процессов. Любопытно было бы знать мнение ваших физиков на этот счет…
— Они обсуждают ситуацию, — сказал генерал. — Перед тем, как ехать в город, я им вкратце изложил услышанное от вас. Судя по тому, что со мной до сих пор никто не связался, дискуссия продолжается и точных выводов пока что не имеется.
Поручик поднял голову и взглянул ему прямо в глаза:
— Одного я не могу понять, господин генерал… Почему вы за эти сутки так и не пытались заглянуть в грядущее? Я же видел, что обо всех изменениях грядущего вы впервые узнали именно от меня…
Полковник, угрюмо сопя, опустил голову.
— Вы полагаете, что мы не додумались? — горько усмехнулся генерал. — Увы… Теперь грядущее доступно на протяжении не более четверти часа. Все попытки проникнуть дальше бесполезны. Сплошная рябь помех, этакий снежный вихрь… Даже смутных контуров людей или зданий разобрать нельзя. Перепробованы все возможные методы… Создается порой такое впечатление, что грядущего нет.
— Есть оно, — мрачно признался поручик. — Преспокойно существует, я там был, и не только я…
— И не было никаких сложностей?
— Никаких, — сказал поручик. — Ни с наблюдением, ни с путешествиями.
— Везет же вам… А вот мы не можем ни наблюдать, ни путешествовать. Впечатление такое, будто поставлен некий барьер…
— А может, он и в самом деле поставлен? — спросил Савельев.
— Предполагать можно все, что угодно. Доказательств пока нет.
— А что с былым?
— Вот здесь — никаких преград. Былое доступно точно так, как и прежде. Следовательно, никакого плана у вас нет…
В голосе генерала не было и тени неприязни — одна тоскливая безнадежность, сродни той, что начинала помаленьку затягивать и поручика — липкая, неодолимая, словно глубокая болотная топь, тянувшая куда-то во мрак.
Отчаянным усилием воли он отогнал это наваждение. Нужно было бороться до конца. Оставался еще зыбкий шанс…
— Ваше превосходительство… — сказал он решительно, — у вас служит один человек… Он носит мундир с капитанскими погонами, но больше похож на сугубо штатского человека — а такими здесь, в батальоне, могут оказаться только ученые и инженеры, я не думаю, что за четверть века регламенты значительно изменились… Довольно высокий, золотое песне не на шнурке, а на металлической цепочке… Волосы темные, длиннее, чем полагалось в мое время офицерам… Выбрит начисто, ни усов, ни бороды.
— Лукомский, конечно же, — сказал генерал. — Полностью отвечает этому описанию, мало того, единственный, кто носит пенсне…
— Чем он у вас занимается?
— Заместитель заведующего сетью наблюдательных станций… — ответил генерал.
— Вот как? — не удержался от восклицания поручик. — Могу я с ним поговорить с глазу на глаз?
Снова обмен взглядами — в которых понемногу разгоралась надежда.
— Ну, разумеется, — сказал генерал медленно. — Однако он не докладывал ни о каких… — его лицо вдруг стало холодным, жестким. — Или вы хотите сказать, что он умышленно… Как это когда-то случилось в Аунокане?
— Ничего подобного, — торопливо сказал поручик. — Гораздо правдоподобнее другое: сейчас он, вероятнее всего, еще и не успел что бы то ни было обнаружить, он, скорее всего, это сделает немного позже… да, наверняка… Но у меня терпения не хватит ждать, когда события пойдут естественным путем… да и вы, господа, я полагаю, не хотите ждать?
— Ждать — хуже некуда…
— Вот видите, — сказал поручик. — У меня есть веские основания с ним побеседовать… а больше я ничего и сказать-то не имею права, вы же понимаете…
— Понимаю. Сейчас я его приглашу…
— Если возможно, я бы сам к нему оправился, — сказал поручик. — Что-то не хочется мне быть важной персоной, к которой вызывают любого. Я не чувствую себя такой персоной, да и вряд ли ею являюсь…
— Пойдемте!
Теперь в каждом слове генерала, в его движениях сквозило откровенное нетерпение. Поручик и сам моментально этим заразился.
…Когда он вошел в кабинет, одного взгляда хватило, чтобы понять: это тот самый человек, без сомнений. Разве что сейчас он не суетился, не волновался, сидел за столом, заваленным исписанными листами бумаги, длинными, полусвернутыми в рулоны лентами, покрытыми зигзагообразными линиями, то едва отклонявшимися от прямой линии зубчиками, то размашистыми, во всю ширину ленты. «Премудрость, однако», — угрюмо констатировал поручик, впервые в жизни видевший подобные ученые бумаги — до сих пор он, как и остальные, имел дело лишь с результатами, изложенными в самой доступной форме.
Хозяин кабинета поднял голову. На лице у него поручик увидел ту же тоскливую растерянность, что в той или иной степени просматривалась у всех, даже рядовых солдат.
— Представлять я вас друг другу не буду, господа, — решительно сказал генерал, еще раз оглянувшись на наглухо закрытую дверь. — Давайте уж без фамилий, имен и отчеств… (человек в пенсне уставился на него с нешуточным удивлением). Дело в том, что господин поручик, хотя и служит в нашем батальоне, но он, как бы удачнее выразиться, не отсюда… Он к нам прибыл из восемьсот восемьдесят третьего года. Да, вот так вот, прямиком… Там сочли нужным нарушить существующие запреты… и, по-моему убеждению, правильно сделали. У поручика есть к вам вопросы. Я жду, что вы ответите на все. На любые. Как можно более полно и откровенно. Вы меня поняли?
— Да, конечно… — промямлил человек в пенсне, глядя на поручика с несказанным любопытством. — Если так нужно…
— Так необходимо, — веско произнес генерал. — Не стану вам мешать. Я буду у себя, господа.
Он после секундного колебания вышел, не оглядываясь, тщательно притворив за собой дверь, — а ведь видно за версту, что ему страшно хотелось остаться… «Настоящий командир», — не без уважения отметил поручик.
Поручик уселся. Какое-то время царило неловкое молчание. В конце концов, Савельев спросил:
— Изволите заниматься физикой?
— Чисто практически, — ответил Лукомский, не сводя с него любопытного взгляда (так что поручик, право слово, чувствовал себя экзотическим экспонатом зоопарка). Я инженер, к теоретическим разработкам отношения не имею. Моя работа… — он выразительно указал на груду бумаг.
— Простите, если я как-то не так сформулирую… — осторожно начал поручик. — Вы, как я слышал, заместитель начальника всей наблюдательной сети… Переводя на военные понятия, пост немалый. К вам, я так догадываюсь, стекаются результаты наблюдений? — он указал на бумаги, повторив жест хозяина кабинета.
— Именно.
— Значит, вы — что-то вроде штабного…
— Да, пожалуй. Можно и так сказать. Общее руководство, анализ наблюдений, составление сводок, обзоров…
— Все правильно, вы-то мне и нужны… — сказал поручик. — Значит, наши… то есть ваши станции не отметили никаких следов излучений, свойственных технике альвов?
— Ни малейших, — решительно сказал инженер. — Как оно и продолжается за все время существования батальона. Не осталось у них никакой техники. Много тысячелетий назад у них была своя аппаратура, я читал в архивах. Но это было так давно… Собственно, даже и не в исторические времена.
— Да, я знаю, — сказал поручик, решив умолчать, что уж он-то как раз и видел своими глазами работу той аппаратуры. — Значит, ни малейших следов… Но, может быть, наблюдалось что-то другое? Не имеющее отношения к альвам, но, тем не менее, как бы поточнее выразиться, выбивающееся из общей картины? — он припомнил нужное слово. — Ученые вроде бы называют это аномалией… Да, вот именно, аномалия!
— Что вы имеете в виду? — пожал плечами инженер.
«Он еще не натолкнулся, — подумал поручик. — Конечно же, искренне недоумевает… но когда он сам, своим умом до всего дойдет, будет поздно. Ну, вообще-то генерала с полковником, думается, удалось спасти… Но все равно, не ждать же, когда его осенит…».
— Я не знаю, как это сформулировать точно, — сказал он чуть растерянно. — Любая аномалия, касающаяся самых обычных природных процессов… Все равно что, лишь бы это выбивалось из общей картины обычных наблюдений…
Инженер не особенно и долго раздумывал.
— Вы знаете, поручик, что-то такое есть, — произнес он совершенно спокойно. — У меня вот здесь неделю как лежит «Амалия»…
— Кто?
— Ох, простите… У нас, как и во многих других областях, как-то незаметно сформировался рабочий жаргон… «Амалия» — это обиходное название «карточки аномалии». В отличие от «Пламени» — официального обозначения каких-либо наблюдений, свидетельствующих о присутствии альвов.
— Я понял, — кивнул поручик. — У нас что-то похожее есть, но я не особенно вникал, я, знаете ли, практик… И что там с аномалией?
Как случается сплошь и рядом, человеку постороннему нагромождение бумаг на столе казалось совершеннейшим хаосом — а сам инженер прекрасно в этом развале ориентировался. Почти даже и не глядя, он протянул руку к одной из стопок, выудил несколько квадратных карточек из плотной бумаги (типографские бланки, на которых что-то вписано не особенно и разборчивыми почерками), перебрал их, вытянул одну:
— Вот, извольте. Продолжавшаяся неделю гравитационная аномалия, зафиксированная по всем правилам.
— Грави… — беспомощно протянул поручик. — Простите…
— Ну, да, конечно… Попробую объяснить…
В голове у него проглядывала знакомая нота некоего легкого превосходства. Поручик за два месяца к подобному притерпелся и у себя: любили ученые господа, что греха таить, вот так вот легонько обозначить некое свое превосходство над офицерами, не обремененными университетским курсом. Совершенно как гвардейцы задирают нос перед рядовыми армеутами. Все это воспринимали, можно выразиться, философически…
Менторским тоном инженер начал:
— Собственно, нет ничего удивительного, что вы не поняли термина. «Гравитация» вошла в научный обиход лишь в последнее десятилетие. Это новое обозначение сил всемирного тяготения, земного притяжения и тому подобного. Всемирное тяготение…
Поручик нетерпеливо поднял ладонь:
— Благодарю, я начал понимать, о чем идет речь. Ниверситетов мы, конечно, не заканчивали, — он умышленно исказил ученое слово на солдатский манер, — однако я прошел полный курс гимназии. Не могу похвастать особым прилежанием в физике и отличными отметками, но что такое всемирное тяготение и сила земного притяжения некоторое представление имею. Однако… Насколько я помню из курса, величины эти представляют собой константу, то есть они постоянные…
— Ну, положим, в ваши времена так и считалось в ученом мире… (судя по тону инженера, он с превеликим удовольствием прочел бы пару лекций ученым мужам девятнадцатого столетия, наставив их на путь истинный). — Наука с тех пор шагнула вперед. Теперь мы знаем, что и гравитационные аномалии порой имеют место — совершенно как бури в атмосфере или просто ветры. Это стопроцентно природное явление, оно фиксируется не столь уж и редко, а потому особого интереса не представляет… я имею в виду, для нашей работы. Конечно, с одной стороны, данная аномалия заслуживает пристального рассмотрения — в отличие от всех прежних, она оказалась удивительно стойкой и держалась целую неделю, исчезнув лишь неполные сутки назад. С другой же… Подобные аномалии никогда прежде не были связаны с альвами — а, следовательно, для практических целей неинтересны. Учитывая, что произошло в Петербурге… Сейчас хватает других забот. Я собирался как-нибудь на досуге изучить отчеты, но сейчас не до того…
Ну да, конечно. Потом он все же возьмется за отчеты, безусловно, обнаружит что-то подозрительное, неправильное — и вот тогда, наскоро произведя вычисления, спохватится, запаникует всерьез, попытается что-то объяснить. Но поздно, поздно, огромный механизм уже придет в движение, наберет обороты и остановить его уже не удастся…
— Что эта аномалия собой представляла? — выпалил поручик.
Инженер развел руками, пожал плечами. Искренне, без всякого превосходства сказал с сожалением:
— Боюсь, поручик, вы этого просто не поймете. Я, конечно, могу вам показать все графики и описания, но, честное слово, для того, чтобы в них разобраться, гимназического курса ни за что не хватит.
— Хотя бы в самых общих чертах! Можно же хотя бы приблизительно растолковать какому-нибудь дикому готтентоту устройство паровоза. Так, чтобы он понял самую чуточку. Я, в конце концов, все же не готтентот…
Инженер задумался всерьез, наморщив лоб, устремив взор в потолок, беззвучно шевеля губами и выписывая указательными пальцами какие-то геометрические фигуры. Поручик нетерпеливо ерзал на стуле.
— Ну, как бы вам объяснить… — наконец начал инженер. — Если сравнить окружающее нашу планету гравитационное поле с океаном или атмосферой, неделю наблюдалось… этакое возмущение. Применительно к океану его можно сравнить с бьющим со дна фонтаном воды, а применительно к атмосфере… ну, хотя бы с вертикально поднимающимся вверх столбом гораздо более теплого воздуха: фигурально выражаясь, это может быть горячий воздух, поднимающийся из печной трубы или от домны…
— Вверх… — медленно сказал поручик. — Вверх… Следовательно, эта ваша аномалия представляла собой некий поток, поднимающийся от земли? Я правильно понял?
— Совершенно верно, — со снисходительным одобрением кивнул инженер. — Гравитационное возмущение, которое можно сравнить с бьющим вверх фонтаном. Подобное — пусть и кратковременно — неоднократно отмечалось, начиная с…
— Координаты! — едва ли не выкрикнул поручик, подавшись вперед. — Вы определили, где неделю бил этот ваш фонтан?
— Ну, разумеется, — пожал плечами инженер. — Никакого труда не представляло, точно так же локализуются места землетрясений, — он поворошил бумаги. — Вот, извольте: Англия, графство Соммершир, судя по справке, совершеннейшее сельское захолустье. Никаких научных учреждений там нет, так что мы имеем дело вовсе не с лабораторным экспериментом, какие в последнее время кое-где ведутся. Чисто естественные причины, пусть и не получившие пока должного научного объяснения. Главное, это никак не связано с…
Скрипнуло, повалился на пол отброшенный стул. Поручик вскочил:
— Пойдемте к генералу! Немедленно!
— Что с вами?
— Когда совпадений множество, это уже не совпадения вовсе, — процедил поручик. — Неделю, говорите… Неделю продолжалось и пропало аккурат после… Пойдемте!
— У меня неотложные дела… Мне поручено…
Опершись обеими руками на стол, поручик наклонился к нему:
— Ваши поручения следить… А теперь послушайте. Случившаяся с Петербургом катастрофа насквозь неправильная, ясно вам? В правильной линии времени метеор обрушился в дикую сибирскую тайгу. А вот если бы некая неведомая сила его попридержала в полете, он, как считают наши ученые, как раз и мог рухнуть на столицу… Как вы сами думаете: годится этот ваш грави… как его там, феномен на роль этой самой неведомой силы? Ну?
И смотрел не без некоторого злорадства, как цепенеет, бледнеет лицо собеседника, как инженер вскакивает, опрокинув стул…
…Как обычно, они словно бы скользили над землей на высоте птичьего полета, но со скоростью, превосходящей полет любой птицы. На экране довольно долго тянулся один и тот же однообразный пейзаж: зеленые лесные массивы, похожие на аккуратные комочки крашеной ваты, сменялись зелеными и бурыми участками возделанных полей — квадратными, прямоугольными, вовсе уж сложных геометрических форм. Неширокая, но, сразу видно, быстрая река, прямоугольное здание старинного вида, являвшее собою руины…
— Медленнее, — распорядился генерал. — И наполовину ниже. Сейчас будет эта деревушка, как ее там…
— Нортбридж, — подсказал сидевший за пультом наблюдатель.
— Вот именно… Панорамируйте на нее.
Железнодорожные рельсы, по которым выглядевший игрушечным паровозик тянет состав. Горизонтальный столб дыма из паровозной трубы, понемногу развеваемый над окрестностями. Параллельно пролегает широкая дорога, легко можно рассмотреть конные экипажи и автомобили, за которыми тянутся тонюсенькие струйки выхлопных газов. Судя по оживленному движению, это какой-то тракт, соединяющий густонаселенные места. Влево ответвляется гораздо более узкая дорога, сразу видно, проселочная. Прихотливо вьется меж лесов и полей, меж невысоких округлых холмов. Упирается в некий населенный пункт, не особенно и большой — домов этак с полсотни.
— Вот она, деревня Нортбридж.
Читать бесплатно другие книги:
