Неприступный герцог Грей Джулиана
Абигайль улыбнулась и остановилась в нескольких шагах от Уоллингфорда. Он проявлял твердость, и Абигайль сочла это победой.
— На дереве в саду, прямо над вами.
На лице Уоллингфорда отразились какие-то непонятные эмоции, черты словно бы смягчились, немного расслабились.
— Стало быть, это вы прислали записку?
Абигайль понятия не имела, о какой записке он говорит, но никто не мог обвинить ее в тугодумстве. Она колебалась всего лишь мгновение, прежде чем ответить:
— Да, это сделала я, — и протянула руки.
Уоллингфорд тотчас же сжал их в своих.
— Слава Богу, — произнес он, глядя на ее пальцы.
— Я хотела встретиться с вами без свидетелей, — сказала Абигайль, надеясь, что поступает правильно, — но потом в саду начали появляться остальные, а мне не хотелось ставить вас в неудобное положение…
— О, Абигайль. — Герцог взял ее руку и поднес к губам. — Я думал, что это западня…
— Я никогда не устраивала вам западню. Прошу, поверьте. Пожалуйста, Уоллингфорд, посмотрите мне в глаза.
— Нет, не могу.
— Но ведь вы мне верите? Скажите, что верите.
Уоллингфорд вздохнул:
— Не знаю. Пожалуй. Господи, какие у вас ледяные руки!
— Со мной все в порядке.
— Вы дрожите. Вы не захватили с собой шаль, глупое дитя. — Уоллингфорд отпустил руки Абигайль и начал снимать с себя сюртук. — Нужно вернуться в замок.
— Нет! Нет, не сейчас.
Тяжелый и теплый сюртук опустился на плечи Абигайль, делая ее похожей на гнома. Она дрожала от холода и возбуждения. Руки Уоллингфорда задержались на вороте сюртука, заставляя Абигайль сделать шаг вперед, а затем еще один.
Теперь его дыхание обвевало ее волосы, а подбородок касался макушки.
Абигайль уткнулась лицом в его шею, от которой пахло свежей водой озера, подняла руки и положила их на грудь Уоллингфорда.
— Если я задам вам довольно дерзкий вопрос личного характера, вы мне ответите на него честно?
— Мисс Харвуд, разве вы когда-нибудь задавали мне другие вопросы?
Абигайль рассмеялась. Это были ненастоящие объятия. Руки Уоллингфорда по-прежнему покоились на вороте сюртука, а между ними стояла Абигайль. И все же она чувствовала себя в полной безопасности, находясь так близко к нему, чувствовала себя частью его тела. Под ее ладонями колотилось его сердце, а его дыхание согревало ее волосы. Абигайль чувствовала себя так, словно может говорить и делать все, что угодно. Она была пленницей Уоллингфорда, и все же еще никогда в жизни не ощущала большей свободы, чем сейчас.
— Вы с мистером Берком родственники, не так ли?
— Хм…
— Я заметила это вчера за ужином. Не понимаю, почему я не увидела этого раньше. У вас, конечно, разный цвет волос, но вы оба высокие и стройные…
— Я не такой высокий и стройный, как Берк.
— Действительно. — Абигайль засмеялась. — Словно он позаимствовал ваше тело и немного его вытянул. Ваши лица, как и лицо Пенхэллоу, очень похожи. Одинаковые скулы и подбородки. А еще вы одинаково хмурите брови…
— Я смотрю, вы очень тщательно изучили вопрос.
Абигайль легонько стукнула Уоллингфорда.
— Скажите правду.
Ее руки приподнялись и опустились на его груди, когда Уоллингфорд вздохнул.
— Отец Берка — герцог Олимпия, отец моей матери.
— О… — выдохнула Абигайль. Новость оказалась шокирующей, но еще более шокирующим было то, что герцог рассказал ей об этом. Наверное, в высшем свете все знали об их с Берком родстве и молча принимали ситуацию, но все-таки это оставалось семейной тайной, которую можно доверить не каждому.
— Стало быть, он ваш…
— Да, мой дядя. — Ответ Уоллингфорда прозвучал сухо, и все же в нем слышалась какая-то еле различимая веселость.
Абигайль засмеялась, уткнувшись ему в шею.
— Ваш дядя!
Смех так и рвался из ее груди, спина задрожала, и руки Уоллингфорда скользнули наконец по плечам Абигайль и прижали ее к своему большому телу. На этот раз герцог засмеялся тоже.
Абигайль положила голову ему на грудь.
— Должно быть, вам было очень тяжело.
— Вовсе нет. Берк — прекрасный человек. Я горжусь тем, что он у меня есть. Каждой семье необходим гений, и… в общем, он известный ученый и изобретатель.
Абигайль вновь вспомнила, как вздрогнул Уоллингфорд там, в саду.
— Он чудный человек. Но мне больше нравитесь вы.
Ей показалось, или Уоллингфорд действительно сжал ее чуть крепче?
Герцог наклонил голову, чтобы прижаться щекой к ее волосам.
— В таком случае у вас совсем нет разума, как я и предполагал, — сделал вывод Уоллингфорд.
— У меня гораздо больше разума, чем может показаться на первый взгляд.
— А как насчет моего обворожительного Адониса-брата? Его кандидатуру вы не рассматривали?
— Он тоже очень славный, и я его на самом деле обожаю, но — как вам сказать, — чего-то в нем не хватает.
— Может быть, титула?
Абигайль щелкнула пальцами.
— Точно! — Под ее пальцами были гладкие пуговицы жилета. Она коснулась одной и провела пальцем по ее ободку. — Кроме того, его телом и душой завладела моя кузина Лилибет.
— Боюсь, вы правы.
Вода плескалась у берега. Поднимался ветер — холодный и беспокойный. Наступила полночь, но Абигайль не хотела сдвинуться даже на десятую долю дюйма с этого места и от этого мужчины.
— Уолллингфорд, я хочу, чтобы вы отказались от пари.
Герцог не шевелился, и Абигайль замерла в ожидании.
Наконец он хмыкнул.
Она отстранилась и попыталась заглянуть герцогу в лицо, но он не разжал рук.
— Я серьезно. Неужели вы не видите, что оно совершенно бессмысленно? Никто не хочет покидать замок. В нем найдется место для всех. Да и что плохого в том, чтобы позволить людям полюбить друг друга?
Как только эти слова сорвались с языка Абигайль, она ощутила, как краска смущения густо разливается по щекам. «Скажи что-нибудь!» — взмолилась Абигайль, в то время как слово «любовь» пульсировало между ними в унисон с медленным сердцебиением Уоллингфорда под ее ладонями.
— Полагаю, — произнес Уоллингфорд тоном судьи, оглашающим вердикт, — если мы хотим избежать дальнейшего обсуждения…
Абигайль обвила его шею руками.
— О, спасибо! Только представьте, как будет весело, если над нашими головами не будет висеть этот дамоклов меч. Какими добрыми друзьями мы все станем!
Уоллингфорд схватил руки Абигайль, стиснул их и прижал к своей груди.
— Друзьями? — Теперь герцог мягко и серьезно смотрел на нее, и луна отражалась в его глазах.
Абигайль была рада тому, что вокруг царила кромешная тьма. Ведь она скрывала ее румянец. Румянец! Ее! Абигайль вообще никогда не краснела. И вот она стояла здесь, на берегу озера, краснея и смущаясь, точно дебютантка на своем первом балу. Вела себя так, как поклялась никогда себя не вести. И все же ощущение нельзя было назвать неприятным. Абигайль чувствовала себя взволнованной. То же самое она испытала бы, если бы лошадь, на которую она поставила и которая всю дистанцию безнадежно плелась в хвосте, вдруг резко прибавила и пришла к финишу первой.
Вот и сейчас Абигайль ощущала нечто больше, чем ликование.
— Да, друзьями, — проворковала она. — Мужчины и женщины могут быть друзьями. Мы можем вместе заниматься изучением наук. Вы великолепно владеете латынью. Я сама слышала за ленчем. Так что мы сможем…
— Абигайль. — Уоллингфорд остановил ее рассуждения с помощью нежнейшего из поцелуев. — Давайте не будем опережать события. Между страстными объятиями и крепкой дружбой огромное расстояние.
Глаза Абигайль округлились от изумления. Уоллингфорд смотрел на нее серьезно, даже сурово, но дрогнувшие уголки губ выдали его.
— О! — выдохнула Абигайль. — Как же я вас обожаю! — И вновь обвила шею герцога руками, засмеялась, с восхищением ощущая, как вибрирует от смеха его грудь.
Уоллингфорд приподнял ее над землей и коснулся губами волос.
— Послушайте, — произнес он наконец, — нужно отвести вас домой. Уже поздно, вы замерзли, вас хватятся…
— Никто меня не хватится. Все думают, что я у себя в комнате.
— Абигайль, — Уоллингфорд убрал с ее лица прядь волос, — мы не станем делать этого, вы меня поняли? Может быть, я и распутник, но у меня нет привычки соблазнять девственниц, даже таких, к которым я…
— Да?
Уоллингфорд поцеловал ее в лоб.
— Да так, ничего. Идемте.
Ни он, ни она даже не пытались расцепить объятия.
— Я не хочу никуда идти, — сказала она. — Пожалуйста, еще несколько минут.
На лице Уоллингфорда отразилось сомнение.
— Вы замерзнете.
Его голос звучал так невозможно нежно, словно перед ней стоял совсем другой Уоллингфорд — настоящий, но почему-то скрывающий свою сущность. Абигайль хотелось как-то сохранить эту сущность, подобно тому, как мистер Берк сохраняет образцы воздуха в своих пробирках.
Абигайль отстранилась.
— Подождите здесь минуту, — сказала она и побежала по влажным камням к лодочному сараю.
Когда она вернулась с одеялами в руках, Уоллингфорд по-прежнему стоял на камнях босиком, скрестив руки на груди.
— Что это? — спросил он, вскинув бровь.
— Я хранила эти одеяла в лодочном сарае на случай, если мы вздумаем устроить пикник, — беззаботно ответила Абигайль, накинула одно одеяло ему на плечи, а другим укрылась сама.
— Пикник. — Уоллингфорд притянул девушку к себе. — Вы сумасшедшая. Моя сумасшедшая девочка. — И поцеловал в макушку.
Она потянула его к валуну и опустилась на землю.
— Всего на несколько минут. Я уверена, вашей репутации под силу противостоять скандалу.
— Сидеть на земле ужасно неудобно.
— А вы можете лечь и положить голову мне на колени.
— Да поможет нам Господь! — Уоллингфорд устроился рядом с Абигайль, театрально вздохнув. Затем осторожно обнял за плечи и положил ее голову себе на плечо. — Вам тепло?
— М-м-м… — Абигайль закрыла глаза. — Вы не жестокий и не распутный, Уоллингфорд. Почему вы хотите таким казаться?
Пальцы герцога чертили линии на ее руке.
— Это не притворство, а часть меня. А вы изо всех сил пытаетесь убедить меня в обратном.
— Глупости. Всеми нами время от времени повелевают низменные инстинкты. Даже Лилибет не исключение.
— Да, но я слишком часто им отдаюсь. Мой дед постоянно указывает мне на это. Считает, это оттого, что я с детства имел слишком много привилегий и ни в чем не знал отказа.
Абигайль с благоговением наслаждалась поглаживаниями Уоллингфорда, теплом его тела, его ошеломляющей откровенностью. Скорее всего он никогда никому не рассказывал этого. Так почему же выбрал для своих признаний ее?
— Поэтому вы здесь? Чтобы доказать, что можете существовать и без своего титула? — Она крепче прижалась к герцогу.
Тот заметно напрягся. Казалось, его сердце на мгновение перестало биться.
— Какая же вы все-таки необычная, мисс Харвуд.
— Вы должны раз и навсегда решить, как меня называть: Абигайль или как-то иначе.
— Пожалуй, Абигайль предпочтительнее. — Уоллингфорд поцеловал ее макушку, на которой покоился его подбородок. — Если, конечно, вы позволите мне это.
Она молчала, прислушиваясь к плеску воды и шороху листьев. Дыхание Уоллингфорда шевелило ее волосы.
— Если бы вы действительно были распутником, вы сейчас овладели бы мною.
— Возможно, вы меня изменили.
— Нет. Я не верю в то, что человек может измениться. Вы такой, какой вы есть. Просто вы должны решить, что с этим делать.
— Добровольно?
— Да, наверное. Можете назвать и так. — Абигайль посмотрела на свою руку под одеялом Уоллингфорда, которая вновь лежала на пуговицах его жилета. Что он будет делать, если она попробует их расстегнуть? — Посмотрите на себя. В вас так много доброты. Но вы никому ее не показываете, прячете в своем полном нежности сердце.
— Полном нежности сердце? — ошеломленно спросил Уоллингфорд, как будто услышал какую-то непристойность.
Абигайль похлопала его по груди.
— Самом нежном из тех, что я когда-либо знала. Только вот такое герцогам иметь непозволительно, не так ли?
— Практика показывает, что вы правы.
Абигайль окружало тепло и Уоллингфорд. Она совершенно забыла о проклятии, вечной любви и вероломных английских лордах, пребывала в состоянии блаженства, отгородившись от остального мира.
Луна освещала слившихся в объятиях влюбленных, дышащих друг другом, обретших мир.
— Вам не нужно скрывать свое сердце от меня, потому что я буду очень нежно заботиться о нем.
— Начиная с этого самого момента?
— Обещаю.
Голова ее отяжелела, и Абигайль прижалась щекой к груди Уоллингфорда, подтянула к себе колени, а сильная мужская рука поддерживала ее.
Абигайль приоткрыла глаза, потому что почувствовала себя необыкновенно удобно и тепло в мускулистых руках, слушая биение сердца прямо у своего уха.
— Куда мы направляемся? — пробормотала она.
— В вашу комнату.
— О, звучит чудесно.
Герцог негромко рассмеялся.
Абигайль показалось, будто она вновь ощущает аромат персиковых деревьев.
— Вы отправляетесь в свою комнату, дорогая. Спать.
После этих слов Абигайль, кажется, снова задремала, потому что, проснувшись в очередной раз, обнаружила, что лежит на постели, а Уоллингфорд снимает с нее платье и развязывает корсет.
— Сними их, — пробормотала Абигайль. — Отвратительные предметы.
Герцог внял этой просьбе, проделав все со скандальной ловкостью, а потом, оставив на ней только сорочку и панталоны, накрыл одеялом.
— Уоллингфорд, — прошептала Абигайль, когда тот отстранился, — что изменилось? Почему сейчас?
Мужская ладонь легла на ее щеку.
— Не знаю. Наверное… наверное, ты просто сломила меня. Ведь тебя так много, а я один. Мисс Абигайль Харвуд, которая никогда не отчаивается и не бросает начатое на полпути.
— Никогда. — Их пальцы сплелись. — Чем займемся утром?
— Бог знает. Спокойной ночи, Абигайль.
— Спокойной ночи, Уоллингфорд.
Герцог поцеловал ее в лоб и растворился в темноте.
Глава 12
День летнего солнцестояния
Герцог Уоллингфорд протянул руку, чтобы легонько ткнуть Абигайль в бедро.
— Ты опять засыпаешь, — сказал он.
Абигайль красиво встрепенулась. Ее каштановые волосы, свободные от шпилек, упали на щеку.
— Вовсе нет. Мы как раз… как раз… — Она убрала прядь за ухо и принялась листать сочинение Плутарха, лежащее у нее на коленях.
— Да ладно, забудь.
— Я остановилась вот здесь. Сейчас. — Абигайль взяла хлеб с тарелки, лежащей на одеяле рядом с ней, и рассеянно откусила кусок.
— Почему ты сегодня такая сонная? Неужели нашла себе любовника?
Абигайль наклонила голову и искоса посмотрела на Уоллингфорда своими глазами эльфа.
— И что, если нашла?
— Я выбью из него дух.
Уоллингфорд взял из ее рук хлеб и отломил немного.
Они сидели в тени, спрятавшись от солнца. Лишь небольшой солнечный зайчик размером с соверен плясал на волосах Абигайль, делая их похожими на расплавленное золото.
Она вновь наклонилась к книге, и золотое сияние исчезло.
— Ты не имеешь на это права, — сказала она. — Ты совсем меня не целуешь, а если такое и случается, то лишь потому, что я слишком расшалилась. Неудивительно, что я нашла себе другого. Ты сам толкнул меня в его объятия.
Уоллингфорд снисходительно улыбнулся. Ничто не могло сегодня утром испортить ему настроения. Он проснулся раньше, чем обычно, и открыл глаза навстречу золотистому рассвету совершенно уверенный в том, что попросит Абигайль Харвуд стать его женой.
Возможно, даже сегодня.
Мысль об этом маячила где-то в глубинах его сознания уже давно, только он не хотел осознавать ее и облекать в слова. На заре своей зрелости, когда он совсем не думал о браке, Уоллингфорд занес мысли об этом в графу воображаемого списка герцогских обязанностей под названием «Разное». Он смутно осознавал, что подыщет себе подходящую супругу, когда откладывать женитьбу будет уже невозможно, станет отцом нескольких детей и вернется к прежнему образу жизни, только более скрытному. Но чтобы влюбиться и именно поэтому попросить женщину выйти за него замуж… Нет, ничего подобного он даже в мыслях не допускал.
И что же теперь? Он влюбился. Причем влюбился уже давно. С того самого момента, когда Абигайль поцеловала его на конюшне постоялого двора под стук дождя. Занеся Абигайль Харвуд в графу «Обязанности. Разное», он совершил бы святотатство. Он не смог бы привести ее к себе в дом на Белгрейв-сквер в облаке белой свадебной тафты и заниматься с ней любовью всего раз в неделю в соответствии с принятым ритуалом. Не мог представить, чтобы Абигайль вела размеренную светскую жизнь, посещая благотворительные общества и нанося визиты знакомым, чтобы выпить с ними по чашке чаю, в то время как он будет тратить жизнь на клубы и любовниц. Нет, Уоллингфорд хотел быть рядом с ней здесь, в этом заколдованном итальянском замке, заниматься с ней любовью солнечным днем и при свете луны.
Только вот он не занимался с ней любовью. И почти ее не целовал. Ну разве что иногда, когда Абигайль, по ее собственным словам, слишком расшалится и буквально загонит его в угол.
Уоллингфорд не занимался с ней любовью, потому что она была девственницей, а он был искушен в любви.
Он не занимался с ней любовью, потому что должен был сначала доказать себе, что достоин привилегии быть первым.
Он не занимался с ней любовью, потому что хотел удостовериться в собственных чувствах. Ждал момента, когда однажды проснется солнечным утром и поймет, что женитьба на Абигайль — единственно верное решение, а с Белгрейв-сквер и графой «Обязанности. Разное» он потом разберется. Если Абигайль примет его предложение.
Легкое беспокойство слегка омрачило спокойное добродушие Уоллингфорда. Абигайль ведь уже высказывалась — и довольно смело — об институте брака и о браках представителей высшего света в особенности. Он мог сколь угодно твердить ей о своей любви, но в то время как любая другая леди с готовностью откликнулась бы на предложение стать герцогиней Уоллингфорд, его маленькая сумасшедшая принцесса эльфов с гораздо большим удовольствием сбежала бы в Париж и жила там в скромной мансарде окнами на север вдвоем с грубым исхудавшим поэтом.
— В любом случае, — продолжала Абигайль, переворачивая страницу, — он гораздо более внимателен, нежели ты сегодня утром.
Нет, Господь свидетель, он сделает ее герцогиней! И будет жить с ней в мансарде в Париже, если придется, где они будут будить своих богемных соседей посреди ночи скрипением пружин старого матраса.
— Глупости, — возразил Уоллингфорд. — Я внимателен к любому твоему желанию. Пикники и латынь каждый день. Прогулки под луной каждую ночь.
— Кроме тех дней, когда не было луны.
— А еще я, джентльмен до кончиков ногтей, каждую ночь доставляю тебя к дверям комнаты с наступлением полуночи.
— Я общаюсь с тобой не из-за твоих джентльменских ногтей, а совсем по другой причине.
Она — само совершенство! Ну почему подобное решение, такое правильное и изящное, не пришло ему в голову раньше?
Отчасти потому, что женитьба на Абигайль полностью разрушала матримониальные планы его деда.
Уоллингфорд подскочил, преисполненный радостной уверенности, и положил руки на бедра Абигайль.
— Какого черта, Уоллингфорд?! — воспротивилась поначалу она, но герцог накрыл ее губы своими, прогоняя недоумение. Абигайль не осталась в долгу — обхватила его щеки руками и ответила на его поцелуй столь страстно, что желание вспыхнуло в низу его живота, подобно факелу.
Абигайль откинулась назад, опершись о ствол дерева, и Уоллингфорд последовал за ней. Провел языком по контуру ее губ, и она, вздохнув, чуть приоткрыла рот, впуская его язык внутрь, позволяя вкусить ее сладость и насладиться бархатом языка. Еще в мае она перестала носить множество нижних юбок, оставив лишь одну, и теперь ее кожа находилась так возбуждающе близко под ладонью Уоллингфорда, что он мог ощутить каждый изгиб ее тела сквозь преграду платья, корсета и сорочки.
— Скажи, чему я обязана удовольствием испытать на себе столь неджентльменское обхождение?
Ее пальцы скользнули по его щекам и принялись ласкать волосы.
Уоллингфорд ощутил, как горячие губы прокладывают дорожку от его подбородка к уху.
— Я не могу оставить все своему сопернику.
— М-м-м… Да, он очень опытен, так что тебе потребуется изрядно попрактиковаться.
— К твоим услугам.
Абигайль отстранилась. Ее глаза стали огромными на изящном личике.
— В самом деле, Уоллингфорд? Ты не шутишь?
— Ни капельки. — Он провел пальцем по ее уху.
— О! Ты просто хочешь меня подразнить. Это бессмысленное самоотречение совершенно ни к чему, ибо даже моя неопытная девственная кожа чувствует, как ты сгораешь от желания обладать мной.
Уоллингфорд отпрянул.
— Ради всего святого, Абигайль!
— Господи, Уоллингфорд, ты покраснел? Думаешь, я не понимаю, как ты возбужден? Знаешь, я изучала мужскую анатомию.
— Не удивляюсь. — Уоллингфорд с трудом удержался от желания посмотреть вниз. Он прекрасно знал, что обсуждаемая часть мужской анатомии отчаянно упирается в ткань брюк в попытке вырваться на свободу, что не преминула заметить Абигайль.
— Ну и ну! Да ты и правда покраснел! Тебе так идет румянец. Он делает твое лицо живым.
— А раньше я тебе живым не казался?
Абигайль удрученно вздохнула:
— Послушай, мы так и будем обмениваться остроумными замечаниями? Мне больше нравится целоваться.
Уоллингфорд наклонился, чтобы это сделать, но прежде чем он успел коснуться ее губ, Абигайль испуганно вскрикнула и ударила его в грудь.
— Подожди-ка. Как долго я спала? Сколько сейчас времени?
Уоллингфорд со стоном достал из кармана часы.
— Девять двадцать три.
— О Боже! Уже? Мне ужасно жаль, дорогой, но я действительно должна идти. Я обещала Морини помочь с масками. Мы не успеваем, хотя я работала полночи…
Абигайль вскочила и начала поспешно собирать то, что осталось от пикника, и бросать в корзину из ивовых прутьев. Проникающее сквозь листву солнце раскрасило ее голову золотистыми пятнышками.
Читать бесплатно другие книги:
