Валюта смерти Андреева Юлия

Глава 38

Еще на этом берегу

• Тир ада. Матерная тирада.
• С угольной террасы
• Мечут вилы черти-асы.

А.Смир

Оставшись совершенно одна, в чужом дурацком белом парике и одежде не по размеру, Аня некоторое время пыталась находиться в толпе, в которой она чувствовала себя вполне защищенной.

Метро тоже было отличным местом для того, чтобы замести следы, тем не менее, спустившись на платформу, она не сразу вошла в вагон, а подождала и ринулась к уже закрывающимся дверям, больно ударив себе руку.

Как будто бы больше никто не попытался забраться в поезд одновременно с ней. Теперь появилась слабая надежда на то, что даже если ее и преследовали органы, то теперь она уже оторвалась.

Поезд в метро двигался достаточно быстро, а на следующей станции она могла перескочить на другую ветку.

На самом деле Ане было безразлично куда ехать, главное, не домой. Там, скорее всего, уже ждут.

Было немного совестно перед Казиком. Ничего себе, взяла ребенка и не заботится о нем, но с другой стороны, мальчишка ей попался уж больно странный – по росту, по мордочке вроде как малец сопливый, а рассуждения, а глаза, и особенно, как он умеет смотреть… брр… или приютские дети все такие, не по годам взрослые, серьезные…

Ладно, в доме есть еще какие-то деньги, отыщет – его счастье. Впрочем, если Аню ждут дома, Казик уже убежал или его обнаружили и сдали в детдом.

Ладно. Кол по педагогике, и гуляйте мамаша, готовьтесь к пересдаче. Воистину, как в паршивом анекдоте: «Наша семья хотела бы усыновить шестого ребенка, первые пять как-то не прижились».

Будет ли у Ани шанс оправдаться как-то перед мальчиком? Появится ли новый ребенок, о котором нужно будет заботиться? Впрочем, появится, если она не сплохует, если не будет заниматься ерундой, употребит свою силу и ум на то, чтобы выжить.

Точнее, не выжить, а… впрочем, она так и не решила, как называть свое нынешнее существование. Не посмертием же, в самом деле…

От таких мыслей кидало в дрожь, и Аня решила, что о Казике она подумает позже, когда как-то устроится, выроет себе в конце концов нору и как-нибудь родит в ней. В любом случае, теперь следовало сосредоточиться на еще не рожденном ребенке. Для начала понять, нужно ли прорываться в реальный мир или рожать его здесь.

Можно ли вообще родить в Мире Мертвых?

Аня вышла из поезда на следующей остановке, перешла на другую линию через переход, дождалась поезда и, войдя в вагон, пристроилась ближе к дверям.

В Мире Мертвых рожала шумерка Нинлиль, жена верховного бога Энлиля, сосланного в страну Кур за развратное поведение.

Собственно Нинлиль и стала женой Энлиля после того, как тот изнасиловал ее и был за это осужден на изгнание.

Нинлиль выступила перед судом, сказав, что простила Энлиля.

Но отец богов Анну был непреклонен. Несмотря на то, что Энлиль правил всеми богами, он должен был отсидеть положенное ему в подземных темницах.

Тогда Нинлиль приняла решение выйти замуж за Энлиля и спуститься вместе с ним в темное царство нижнего мира.

Тяжко было на душе прежде величайшего из богов не столько из-за того, что должен он снять со своей головы корону власти, а потому, что рядом с ним понесет наказание любимая женщина.

Но делать нечего. И сын Энлиля и Нинлиль, бог Луны Нанну родился в царстве, из которого нет возврата.

Впрочем, хитроумный Энлиль нашел-таки выход из царства мертвых, не самый здоровский вариант, но зато есть прецедент, и если подумать, то можно отыскать и второй.

Он велел своей жене идти к реке, отделяющей Царство Мертвых от Царства Живых, и делать все то, что ей будет велено. Все, и даже то, чего ей совсем не хочется. После, обратившись стражником, он потребовал от Нинлиль, чтобы та легла с ним.

Нинлиль хотела уже отказать, но вспомнила наказ мужа и отдалась незнакомцу. Потом она пошла дальше и отдалась поочередно перевозчику и еще одному стражнику. И всеми этими людьми был Энлиль.

После этого Нинлиль забеременела и родила троих детей. Этих детей Энлиль оставил в царстве мертвых в обмен на себя, жену и сына Нанну.

Жутковатый обмен, похабная история, но, должно быть, в то время подобный расклад считался допустимым.

Аня и сама не заметила, как задремала, очнувшись только на конечной станции Девяткино.

Вместе с ней на перрон сошли несколько человек, но это не успокоило ее, ради единственного реального ребенка власти вполне могли пойти на перехват, запустить своих агентов на все станции метро, так что теперь она оставалась один на один со всеми возможными неприятностями.

Самое плохое, что на конечной станции, электрички поднимались на поверхность земли, и для того, чтобы сесть на обратный поезд, нужно было покинуть метро и идти по темному подземному коридору. Достаточно темному и пустому для того, чтобы устроить там засаду.

Аня огляделась. Воистину, райончик еще тот, в городе хотя бы можно забраться в какой-нибудь парадняк. В центре, в старых домах так вообще есть чердаки или теплые подвалы, но тут… наземные электрички в сторону Сосново и преимущественно частные домики.

Да тут даже если высадить окошко и пробраться внутрь, замучаешься обогревать такой дом, а на улице как-никак осень. Пусть и теплая, пусть и затянувшаяся, но осень…

Впрочем, устроиться на ночь, это потом, Аня уже давно поняла, что спокойно обходится без еды, стало быть, и без крыши над головой как-нибудь сдюжит. Все это было пустым и не стоило внимания. На самом же деле Аню снедало другое навязчивое чувство, насущная потребность – как можно быстрее связаться с Димой и рассказать ему все как есть. Про ребенка, преследования органов, про роды, и вообще! Надо же наконец определиться, где рожать?

Вдруг она осознала, что больше не может быть одной. Не может, и все. Почему она одна должна была решать судьбу их общего ребенка, рисковать? Почему она одна должна добывать где-то деньги, рискуя жизнью переплывать огненный Ахерон, а он муж, защитник и добытчик не делает ничего?

Почему не делает? Только потому, что Аня в Мире Мертвых, а он в Мире Живых? Но именно в мире мертвых она умудряется как-то раздобывать деньги. Умудрялась до сих пор.

Предположим, что даже если Дима и раздобудет реальные земные деньги, здесь они будут для Ани, что мертвому припарки. Обратятся фальшивкой, пылью или пригоршней листьев, как в сказках. Впрочем, деньги в Мире Мертвых есть, их можно зарабатывать, брать в долг, красть наконец? И, если подумать, неужели у Димы нет в Мире Мертвых никого из близких друзей или родственников?

А если есть, почему не одолжить деньги у них?

Как?

Да так же, как это делала Аня, элементарно позвонить. Нет возможности из того мира в этот? Попросить, чтобы это сделала она сама. Как это обычно делают в фильмах о разведчиках или гангстерах – снабдить любимую жену конфиденциальной информацией, ну, той, которую мог знать только он и послать на встречу. Поверят, дадут денег. Не поверят, тогда хуже.

Мысли работали с удвоенной скоростью. На перрон пришел еще один поезд. Аня смешалась с толпой и, выйдя из метро, поймала первую попавшуюся машину, попросила доставить ее по адресу, где размещалась фирма «Навь».

На самом деле, Аня еще не решила идти ли в фирму к Трепетовичу или маленько обождать, но тогда оставался шанс повидать Захарыча и попросить его переправить ее на ту сторону нелегально.

Почему бы Диме не подумать, с кем из ранее живущих богачей, меценатов, хранящих по сей день свое золото, замурованное в стенах или зарытое в земле, Аня могла бы встретиться в Мире Мертвых. И встретившись, попробовать договориться на взаимовыгодных условиях. Впрочем, она так и не передала монету химику – другу отца, предприниматель из нее, как из Валуева балерина…

Хотя… горбатого могила исправит, так может быть, это как раз ее вариант?

Она расплатилась с водителем, рассеянно соображая, что умудрилась пропустить почти всю поездку, думая о своем и совсем не смотря по сторонам. Впрочем, пока вокруг нее не было заметно ничего подозрительного.

На всякий случай, Аня попросила остановить машину возле дома богинки. Нужно было постоять немного, приглядываясь к береговой линии. Почему-то она чувствовала, что Захарыч где-то рядом.

Подумалось, что если ее все же ждут где-нибудь поблизости, нужно иметь возможность сорваться с места и попробовать оторваться от погони.

Когда водитель начал проявлять нетерпение, Аня сунула ему пятьсот рублей, пообещав заплатить еще, попросила подвести ее к зданию, занимаемому «Навью», и подождать внизу.

Должно быть, было часов десять, потому что начинало темнеть. Аня обещала поторопиться и, никем не задержанная, скользнула в уже знакомое здание.

Все та же зеленоватая секретарша с русалочьими глазами сидела за стеклянным, похожим на маленький гробик, столом. В прошлый раз Аня не заметила такой мебели, впрочем, отчего бы Трепетовичу и не поменять обстановку в офисе с его-то доходами?

– Вечер добрый, я хотела бы купить тур. – Аня улыбнулась, отмечая про себя, что, должно быть, зеленоволосая дева и живет в офисе, сама-то Аня времени давно уже не наблюдала и в фирму заявилась, как к себе домой, не подумав о том, что рабочий день давно уже закончился.

Впрочем, зеленоволосая, скорее всего, тоже покойница, а зачем покойникам отдых.

– Я не покойница, я русалка. – лениво перелистывая перед собой папку, не сказала, а скорее прошелестела секретарша, сверкнув глазами на Анин парик. – Скука с вами смертная, – произнесла она, едва шевеля силиконовыми губами. – Тур, говорите? Можно и тур. Когда желаете?

– На сегодня, если можно. – Аня затаила дыхание, забыв даже удивиться, что секретарша прочла ее мысли.

– На сегодня? – зеленоволосая задумалась. – На сегодня поздно уже, вы ведь на свидание с кем-то едете, не просто так на экскурсию, по Эрмитажу побродить. Так ведь?

Аня кивнула.

Так вашего милого, поди, предупредить нужно, чтобы он никуда не отлучался, чтобы ждал вас в условленном месте и все такое. Вы ж, поди, и не согласовали? Так ведь? Чаю хотите?

– Но, может быть, можно что-нибудь придумать? – Аня продолжала возвышаться над зеленоволосой, кляня себя за опрометчивость.

– Поймите, девушка, отправить я вас сегодня могу. И сопровождение на месте гарантирую, но вот сделать так, чтобы ваш… к кому вы едете?

– К мужу.

– Чтобы ваш муж прибыл, куда ему скажут.… Да к вашему сведению, иные вообще отказываются встречаться со своими бывшими. Кому-то религия не позволяет, у кого-то нервы слабые… понимать надо. Ваш охотно на встречу пойдет? Уверены?

– Охотно. – Аня пожала плечами. – Неужели ничего нельзя сделать?

– Ну, что можно? Позвоните ему прямо сейчас, узнайте, где он находится. Не за границей ли? Не на даче у друзей? И, скажем, к девяти утра приехать может. Где вам в прошлый раз встречу устраивали?

– А дома можно?

– Можно, – Русалка утвердительно кивнула, отчего ее глаза из зеленых, вдруг окрасились в ярко бирюзовый, – отчего же нельзя, только выясните, сумеет ли он в это время вас дома ждать. А то зря прокатитесь и деньги потеряете, и еще, небось, жаловаться потом побежите.

– Не побегу. А позвонить?

– Да вот телефон перед вами. Платите мне и звоните, сколько хотите. Только побыстрее, у меня рабочий день заканчивается.

Аня сунула секретарше деньги и дрожащими руками набрала номер. Какое-то время слышались гудки, потом в трубке раздался женский голос.

Аня ошарашено слушала, как незнакомка алокала в трубке.

– Ну, что же вы, время же идет! – толкнула Аню под локоток русалка.

– Здравствуйте, а Диму можно? – Аня чувствовала, что еще немножко, и она потеряет сознание. Ее Дима привел в дом другую женщину! Не просто привел, она спокойно отвечает на звонки, она…

– Сейчас, подождите. Митя, тебя спрашивают.

Аня оперлась о секретарский столик, перед глазами плыло.

– Але. Кто? Аня?

– Дима, ты можешь встретиться со мной у нас… у тебя дома завтра в девять часов утра? – Выпалила Аня, по лицу тек липкий противный пот.

– Аня, видишь ли…

– Но, мне очень надо. Очень! – закричала Аня, слушая, как ее голос расщепляется многоголосым эхом.

– Хорошо. Жду.

Аня грохнула трубку и упала бы, не подставь ей русалка стул.

– Бабу себе завел?! – зеленая подскочила к мини-бару и извлекла оттуда бутылку с холодной минералкой, стакан, бутылку мартини и две рюмки. Все это она со звоном водрузила на столик-гробик и, налив полный стакан воды, протянула его Ане. – А может, это сотрудница его или соседка? Может, сестра из деревни приехала? Или гости?

Впрочем, от мужиков нам нужна не верность, а сама знаешь что – секс и кошелек. Все остальное, – она выразительно махнула рукой.

Аня отхлебнула обжигающей холодом воды и сразу же приняла от секретарши похожую на кувшинку рюмку с мартини.

– Я тоже прежде ревнивой была. Ужас. Прежде, то есть, в прошлой жизни. Русалками ведь не рождаются, это диснеевский бред, к тому же совершенно необоснованный с точки зрения медицины, и ты ему не верь, а то нормальные люди засмеют.

Рассказать, как дело было? Да ты пей, еще есть. Это не хозяйские, это мои запасы, – она стукнула рюмку о рюмку, облизала остреньким сдвоенным язычком краешек рюмки, смакуя вкус.

Жила я тогда в Петрограде, юная и прекрасная, и любила юношу гимназиста чистою любовью. Любила, а он меня нет, – русалка звонко засмеялась, быстро макнув сдвоенный язычок в рюмку, – солидные мужчины, между прочим, сватались. Жила бы, как сыр в масле каталась, ан нет. От несчастной любви, можно сказать, и утопилась.

– А где тогда твой хвост?

– Хвост?! – секретарша снова заливисто рассмеялась. – Предрассудки. С рыбьим хвостом напряженно любовью заниматься, не находишь? А я это дело как раз обожаю. – она плеснула еще по рюмке.

Замуж русалке самое правильное выйти за водяного, ништяк. Но в наших краях холостых водяных нет. Все со своими водяницами живут. Смирно так живут, на сторону глаз не кажут. Ну, да и черт с ними, скучные они, водяные все. Да и я, что скрывать, по ряду характеристик, не дотягиваю я до приличной водяницы. Те хоть тоже из утопленниц, но из крещеных, – она подняла вверх указательный палец с изящным ноготком. – понимать надо.

Так путевку выписывать или может в другой раз?

– Выписывайте. – Аня опрокинула рюмку, и русалка тут же налила ей снова.

– Нам же жить поживать, да мужиков щекотать. Люблю спонтанный секс, только жаль, любовники мои не всегда с водой дружат. Сами же заиграют с тобой, а потом спасай их. Искусственное дыхание и все такое. – она отмахнулась

Впрочем, когда наступает «А поутру они проснулись…», обычно русалка одна просыпается на дне. Кругом примятые водоросли, и трупец уже всплывать пытается. Скукота.

Можно, конечно, замуж за простого человека, но, говорят, добра от таких браков не жди. Вот и приходится с моей-то, можно сказать, модельной внешностью, одной куковать, принца поджидать, да в сеть запутывать.

А то хожу бывает вдоль реки Смородины, брожу, точно болотница какая паскудная. Тьфу! Нежить!

– А болотницу я тут одну видела поблизости.

– Да ее сам черт из отдела внутренней безопасности вывести с наших владений не может! – секретарша достала из папки чистый бланк и начала заполнять его ровным почерком. – Вот здесь, где галочки, свои данные вписывайте.

Болотницы, глаза бы мои не смотрели на этих паскудниц, ведь ни ума, ни стиля, одна наглость и нахрапистость! Лопатницы поганые. А наша-то, та, что при Смородине ошивается, так и вовсе падаль!

– Почему лопатницы? – Аня написала в анкете адрес и расписалась, и теперь отсчитывала причитающуюся за тур сумму. Внизу, должно быть, уже заждался водитель.

– Да называют их так, чурок безмозглых – лопатницы, омутницы или болотницы. Тоже утопленницы. Живут на болоте.

Ты чуешь, на болоте их место жительства определено. А они где? В культурной столице, можно сказать. На реках и каналах, что лучшие зодчие мира в гранит одевали! Лимита, нахалюги! Была бы моя власть!..

Водяницы – они даже не нечистая сила, так, серединка на половинку, что попадья при попе, русалки – девушки или девочки умершие от любви или не дожившие до своей свадьбы, оттого часто русалки и ходят по миру в подвенечных платьях и с венками в волосах. В подвенечном белом платье и хоронили. Белое – символ чистоты!

А болотницы… эти лишь бы поближе к грязи. Им бы бури и ураганы на людей насылать. Обманывать, путать, ворожить. Все они кидальщицы и уличные гипнотезерки. Лохотрон в полный рост.

Да что там. Ни в один офис болотницу на работу в жизни не возьмут, очень надо перед клиентами позориться. Она ведь тянет к себе в трясину все, что плохо лежит: пьяный, наркоман, ребенок, мужик, девица, старуха… Все болотницам потребно. Все им нужно! Оттого и не любят их.

Может, бутерброд хочешь или конфетку? Не стесняйся, – русалка подмигнула и, сняв телефонную трубку, начала набирать номер.

– Мне бы побыстрее… – Аня с опаской поглядывала на телефон, все-таки в фирме могли прознать про беременную женщину. А что, если секретарша, заморочив ей мозги, теперь пытается вызвать охрану? А может, за ее голову уже и награждение обещано?

– Так я перевозчику и звоню, не вплавь же на тот берег, – она усмехнулась. – Давеча бабку одну с пацаном отправляли, так он еще не отзванивал о прибытии, может, и не успеет сегодня еще раз обернуться.

Странно, не отвечает Захарыч.

– Не случилось бы чего? – забеспокоилась Аня.

– А чего с ним случится? На патруль «Яви» нарвется, разве что. Но так в этом случае обычно клиентуру задерживают, а перевозчик на реке и им, и нам как нужен. Что они – дураки что ли, единственного перевозчика задерживать?

– А до скольки ждать-то?

– В договоре черным по белому форс-мажорные обстоятельства прописаны. – зеленоволосая дева пожала плечами. – Что же он трубку-то не берет, уродец? Ладно. Сама видишь, не могу дозвониться. Может, выключил ненароком?.. М-да.… Вот что, давай так, я тебе комнату гостевую открою, там кровать есть, телевизор, душевая. Располагайся, а я, как только объявится Захарыч, тебе прямо в номер позвоню.

– А когда выяснится? – Аня зевнула.

– Да сейчас попробую кого-нибудь послать на берег, мне-то самой отлучаться нельзя, а внизу, может, из охранников кто свободен или уборщицы еще на месте.

– А далеко идти? – с деланным безразличием осведомилась Аня.

– Как выйдешь из здания, сразу к воде, а там увидишь, если причалил, он в лодке или поблизости, да не помнишь, что ли, откуда в прошлый раз сама уезжала?

– Помню. – Аня взяла бланк договора, выложив перед русалкой деньги. – Сделаем так: я сейчас сама Захарыча поищу, и если найду, он позвонит, что все в порядке, а если нет, вернусь и подожду в гостевой. Пойдет?

– Конечно, – зеленоволосая расплылась в довольной улыбке. – А ты ничего. Вообще, заходи, как время будет, скука тут бессмертная, а я всегда на месте.

– Ага. – Аня сунула в карман договор и вышла из приемной.

Глава 39

Круг сужается

• Довели меня гены
• До огненной геенны.

А.Смир

Пока что все шло спокойно. Никто не пытался остановить ее, скорее всего, Людмила, рассказав о единственном в городе случае беременности, не выдала ее имени. Так что, если местная милиция и получила разнарядку искать женщину с большим животом, они не имели ни малейшего представления о том, как эта самая женщина выглядит.

Впрочем, в клинике был и другой персонал, который мог оказаться более разговорчивым, да и на Людмилу вполне могли надавить, так что особенно расслабляться не стоило.

И, если ментура искала женщину с животом, следовало уносить отсюда ноги, пока этот самый живот еще не бросается в глаза, или пока в фирме не придумали перед выдачей тура посылать на гинекологический осмотр.

По черному кафелю блестящего, точно зеркало, пола отдавались с глухим звоном ее одинокие шаги.

Внизу охранник сонно проводил Аню глазами, она скользнула за дверь, все еще ожидая подвоха, но ничего не произошло.

Как и прежде, набережная встречала ее жутковатой темнотой, или так только казалось от того, что Аня вышла из освещенного помещения.

Она посмотрела на берег, но не увидела там ни лодок, ни людей. Впрочем, Захарыч вполне мог затаиться где-нибудь в прибрежных кустах или отправиться прогуляться по берегу.

Силясь разглядеть хоть что-то под ногами, Аня проковыляла как-то до кромки воды, мысленно посылая проклятия зеленоволосой секретарше и ненавидя себя за поспешность. Сидела бы спокойно в комнате для гостей, ждала, когда явится Захарыч или кто-нибудь из проводников постучится к ней в дверь, а теперь…

Неожиданно она споткнулась обо что-то твердое, но как-то устояла на ногах.

Впереди мелькнул и тут же пропал белый лучик света, словно кто-то ощупывал перед собою дорогу фонариком. Снова блеснуло и исчезло, точно стегнуло светом берег.

Аня присела на корточки, стараясь быть незаметнее, она еще не забыла встречу с болотницей, благодаря которой чуть не утопла.

В этот момент раздались тихие всплески воды и скрип несмазанных уключин, приглушенные голоса. Должно быть, к берегу тихо и незаметно подходила лодочка.

Кто-то спрыгнул в воду. Аня услышала шаги и шорох лодки о дно. Луч фонарика снова дернулся, по всей видимости, человек искал, где привязать лодку, Аня разглядела его длинный плащ-палатку и хотела уже выйти навстречу перевозчику, как вдруг различила в лодке еще одну фигуру.

– Подожди, Ираидочка, сейчас с берега кто-нибудь из встречающих подойдет, а то ноги сломаешь. Вот ведь люди, такие деньжищи лопатами гребут, а чтобы фонарь поставить, нет их! – Захарыч чиркнул спичкой, на секунду его лицо осветилось красноватым пламенем.

– Подожду, чего уж там, да и малец мой, сам видишь, заснул. Умаялся за день, перенервничал. Я первый раз тоже нервничала, а потом вроде как и привыкла. Только одного понять не могу: ведь если это ад, если за грехи, как ты говоришь, отчего же тогда я силы трачу, за могилкой Васечкиной хожу? Странно мне это как-то, непонятно. Отчего же, если, как вы говорите, я померла, моей могилы на кладбище нет, а наоборот, его – есть? У живого-то?.. Грех.

– Оттого и есть, чтобы ты смотрела на нее и верила, что ты жива, а он помер. Неужто непонятно?

– Понятно-то понятно, да только чудно, право слово, Константин Захарыч. Смотрю на мальца – дышит он, есть просит, капризничает иногда… а по-твоему выходит, что тоже помер давно. И осень здесь непреходяща, почему именно осень, или это для тех, кто помер осенью? На том берегу разные времена года бывают, а тут тепло, листья золотые, солнышко нет-нет и посверкивает, дождик идет, тихонько так, благолепно…

– То-то и оно, что все здесь тишь да гладь, да божья, с позволения сказать, благодать. Когда человеку тепло и не душно, когда он продолжает жить в своем доме, вести привычную жизнь, к чему ему задумываться, что жизнь бывает и другой, не такой доброй и приятной, не как в парнике?

– А рай? Ты видел когда-нибудь рай? Или нет его вовсе? Или все почившие в царстве Вечной Осени, дни свои коротают? Послушала я отца этого мальчика, дивные вещи говорит он, про перерождения, например. Малец, ясное дело, остаться пытался, мамаша его все плакала и сокрушалась, что он за столько лет ни на день не повзрослел, ни на сантиметр не подрос. А отец так все объяснял на разные лады, начнет с сына, так ему да эдак вдалбливать пробует. Потом видит, что шкет не догоняет, ко мне переметнется и говорит все, говорит. Де прежде всего осознать требуется, что с тобой произошло и где ты.

Я ему говорю, мол, согласна признать, что померла. И даже подпись свою могу, где надо, накарябать. А сама-то пальцы крестиком за спиной держу, грех-то какой, про живого человека сказать, что он мертвый! А он знай бородой трясет, мол, ничего ты, тетка, не поняла, как я погляжу, не признания от тебя нужны, а полное понятие. Сознание – это когда точно ушат холодной воды на тебя вылили, или словно вспышка перед глазами произошла, благодаря которой ты вдруг все яснее ясного увидела. А признавать, не признавать – это не поможет.

Потом, говорит, после того, как осознала и уразумела все, какое-то время помучаешься еще, смотря на окружающую реальность и видя ее как бы другими глазами. И будет так до того времени, пока твое сознание не начнет мешать окружающим, теснить их, заставляя так же пробуждаться. Вот тут настанет решительный момент, и тебя местные власти вернут в реальный мир, но только по правилам. Дадут новую жизнь: сперва зародышем в утробе, затем младенцем, и так далее…

Большое дело – убедить супостатов, что родиться хочешь в семье своих родственников или друзей. А нет ни тех, ни других – милое дело, в семье богатого человека, чиновника какого-нибудь видного, а то и министра.

Правда, разумею я, такие вакансии они явно среди своих распространяют. А простому люду короны не примерять, в лимузинах не ездить, на виллах беломраморных не жить.

В этот момент ребенок шевельнулся в Анином животе, и она невольно оперлась рукой обо что-то твердое, на ощупь напоминающее дерево. Быть может, бревно на берегу валялось, или кто-то еще до Захарыча вытащил на берег другую лодку. Впрочем, лодка не могла быть такой шершавой, такой…

Глаза Ани начали предательски закрываться, по телу блуждало приятное тепло, Сон Снович мягким котом Баюном мурлыкал в уши, терся теплой мягкой шерсткой, гладил длинным пушистым хвостом, разливался по всему телу, наполняя его сладкой истомой, беря в полон.

– Ты пойми меня правильно, милая, – продолжил Захарыч низким, ласковым голосом Трепетовича, – Рай – статичен, ад – динамичен. Рай – гарантированное, стабильное счастье, как будто вечно под кайфом. И кайф этот обрыднуть не могет, приесться не может.

Аня попыталась открыть глаза, но куда там. Чьи-то теплые властные руки обняли ее, укладывая на мягкий песок. В голове слышались близкие раскаты волн, где-то все дальше и дальше звучали слова Захарыча, постепенно сливающиеся с плеском воды и равномерным шорохом шагов. Наверное, с берега явился кто-то из провожатых и забрал клиентку с ребенком, а Захарыч… Захарыч, пожалуй, отправился в фирму отметить путевку и выяснить, нет ли новых пассажиров.

Она попыталась подняться на локтях и не смогла.

– …Организм или что там… душа, подсаженная на рай, ощущает блаженство постоянно. А оттого, что блаженство это разнообразно, то вроде и не так скучно, – продолжал ворковать над ней Трепетович, заботливо заворачивая Аню в теплое прозрачное одеяло, пеленая в свежий саван, готовя к новой жизни или новым похоронам…

– …Ад же… во-первых, если воспринимать ад, как место, где черти наказывают грешников – стало быть, черти выполняют социально-значимую функцию.

Служат мировому порядку, находясь на своем, общественно полезном и нужном месте.

Но если ад – место наказаний, а черти – служащие в нем, как служат в тюрьме тюремщики, следовательно, и ад, и его обитатели находятся на службе у Бога и высших сил.

Они часть мироустройства и миропорядка.

По правую руку агнцы, по левую козлищи.

– Агнцы, козлищи… – Аня с трудом ворочала языком, но Трепетович запечатал ей уста поцелуем, его губы были сухи и теплы одновременно. Век бы она целовала эти губы, век бы длился поцелуй…

– Сверху – рай – место поощрений, снизу – ад – место наказаний. Посередине, на распутье, как на распятье, – человек.

Аня попыталась отстраниться, но вместо этого потянулась всем телом к целующему ее мужчине, сладко постанывая под его тяжестью.

– Если ад или, скажем, царство мертвых – необходимый элемент миропорядка, то и Сатана, Чернобог, Трепетович – законный представитель власти.

– Трепетович! – Аня выгнулась навстречу ласкам, стремясь к чему-то страшному и одновременно сказочно прекрасному.

– Белбог, Чернобог – так испокон веков было. День и ночь – сутки, отсюда плевать в сторону чернобоговой свиты и ада – глупо и недальновидно. Говорят же – от тюрьмы да от сумы не зарекайся или не плюй в колодец. Последнее – в самую точку. Потому что, кому напиться приспичит – это одно, а кому-то через этот колодец, как сквозь кроличью нору, новый мир открывать, новый дом заселять.

А в своем доме не гадят!

– Так я и не гажу, не плюю, я как раз наоборот… – она потянулась, снова срывая поцелуй с губ Чернобога. – Я любить хочу, понимаешь, любить!!!

– Где-то там, в другом мире, Бог и любовь – суть одно и то же. Где-то там, но не в Мире Живых и, тем более, не в Мире Мертвых. Там, где нас нет.

Любовь живых – суть страсть. А страсть ближе адскому пламени, нежели раю. Влюбленные в дантовом аду несутся по ледяной реке, держась за руки.

Любовь распределяется неравномерно – кому-то с избытком, кому-то, может, и вовсе ничего не достанется.

Анина голова металась по песку, сделавшемуся вдруг горячим, волосы разметались, она согнула ноги, послушно позволяя Чернобогу расстегнуть молнию на ее джинсах, проникая пальцами в самое сокровенное. И тут же тело ее яростно выгнулось, губы исторгли стон.

– А сколько людей умирает любя, не долюбив…

– Нет! – Аня ощутила, как другая рука Трепетовича проникла ей под джемпер и теперь зажала сосок.

– Любовь, похожая на волшебные зерна, прорастающие в аду, чтобы подняться из глубин его мировым деревом, чьи корни останутся в преисподней, а крона обречена зацвести в раю.

Любовь сохраненная, скопленная в аду переполняет чашу и скоро разрушит ее, сметет врата ада, выпустив на волю заключенную богиню.

– Богиню? – изнемогая от наслаждения, Анна обняла Чернобога ногами, стремясь слиться с ним.

– Богиню по имени Любовь! Клянусь водами Стикса[7]! Не будет больше ни рая, ни ада, ни мира живых, ни миров мертвых, дети встретятся с далекими предками, соединенные великой силой любви. И все, кто недолюбил, недосиял, обретут это право уже навечно!

– А что будут делать люди, вырвавшись из ада? Получив свободу?

– Жить!

– Анна? Это вы? – кто-то с силой потряс ее за плечо. Резкий свет прямо в лицо.

Немало удивленная Аня села на песок, ее губы все еще помнили поцелуи Трепетовича, тело все еще ощущало его тяжесть, но того нигде не было.

– Это вы, Константин Захарыч? А Трепетович?

– А я почем знаю, начальство мне не докладывается. А что?

– Да так. А вы здесь? – Аня приняла поданную ей руку и поднялась.

– Я на службе, а то как же? А ты что же здесь делаешь ночью-то? Совершенно одна?

– Я?.. Вот… – она пошарила в кармане и наугад протянула Константину Захаровичу выданный ей в «Нави» листок.

Не выпуская весла, Захарыч направил луч фонаря на путевку и бегло пробежал ее глазами.

– Что же, съездим. Только мне сперва нужно в контору забежать, отметиться, что задание принял. Да и подтверждение получить, что тебя там ждут. А то зазря прокатимся, а «Навь», ясное дело, денег обратно не возвернет. Обидно. Ну, ты со мной пойдешь или здесь ждать останешься?

– Подожду, – молния брюк все еще была расстегнута, волосы растрепаны и в песке, заметь ее в таком виде служащие фирмы, начали бы задавать вопросы.

– Только осторожнее, смотри, – Захарыч медлил.

– Что мертвой сделается, – прошептала Аня.

– Тогда сиди тут и никуда не уходи. Ладно? Я на твоем месте и сам бы в офис не потащился, там теперь такое!

– Какое? – Не поняла Аня, расчесывая пальцами всклокоченные волосы.

– А ты разве не слышала? Событие ведь у нас. По своей значимости сравнимое разве что со вторым пришествием мессии. Смекаешь?

– Нет, – несмотря на темноту, Аня не отважилась застегивать ширинку, стоя лицом к перевозчику.

– В городе обнаружена одна беременная женщина! – веселым шепотком сообщил Захарыч.