Дикий цветок Френкель Наоми

Глава 55

Тот случай с Иезекиилем стал поворотным пунктом в жизни Сайласа. Впервые плантатор увидел в чернокожем человеческое существо. Рабы стали для него людьми. Он старался разогнать непрошеные мысли, но некая сильная рука словно схватила его за подбородок и заставила смотреть на рабство уже другими глазами. Теперь Сайлас понимал, что, если не вдаваться в подробности, рабовладение представляет собою освященную законом экономическую систему, заставляющую одну социальную группу людей трудиться ради благосостояния другой без достойного вознаграждения за свой труд. Теперь Сайлас осознавал, что это несправедливо.

«Ладно, так-то оно так, – думал он, – но Сомерсет сгинет без рабского труда, а этого допустить нельзя. Ни за что».

Вскоре Сайлас приказал своему главному надсмотрщику Джасперу сообщить рабам, что с этих пор он не желает, чтобы его называли хозяином. Неграм самим разрешалось выбрать форму обращения. Все единодушно сошлись на «мистере Сайласе». Хозяину это очень даже понравилось, так как подобного рода обращение выражало определенную признательность к нему со стороны рабов, куда бльшую, чем если бы его называли более официально «мистер Толивер».

Постепенно Сайлас принялся вводить на плантации другие новшества. В награду за верность и добросовестность он одарил наиболее прилежных работников акром земли, на которой они могли выращивать свой собственный хлопок. С вычетом стоимости семян и номинальной арендной платы за лошадей и сельскохозяйственный инструмент Сайлас отдавал весь доход от сбора урожая с этой земли работнику. В своих расчетах он был до мелочей честен. Со временем Сайлас осознал, что эти нововведения не только успокоили его совесть, но и оказались довольно выгодными. Находящиеся у него на особом счету звеньевые заняли особое социальное место среди своих же товарищей. Они работали еще лучше, и у Сайласа сложилось впечатление, что, предложи он им свободу, негры все равно останутся на плантации. А куда им, собственно говоря, идти? Где они смогут найти себе работу? Где они найдут себе еду, готовое жилье, медицинскую помощь и одежду? Мистер Сайлас – справедливый и честный хозяин. Он заботится о своих неграх. Надсмотрщики и управляющий рассказывали хозяину о результатах, поэтому Сайлас решил не останавливаться на достигнутом. Прежде чем кого-нибудь наказать, дело провинившегося разбирали со всей тщательностью. Поспешных решений не принимали. Когда беременность подходила к концу, мужьям разрешали оставаться подле своих жен. Женщины теперь работали в поле меньше часов, чем мужчины. Негритятам больше не наливали еду в стоящие во дворе корытца. Сайлас решил, что предосудительно обращаться с ними так, словно они поросята. Он поручил «Лесозаготовительной компании Уорика» изготовить несколько длинных столов и скамеек, где негритята, сидя, ели из мисок. Были введены дополнительные меры по улучшению гигиены и повышению безопасности труда его рабов. Были построены уборные. Домишки рабов вовремя ремонтировались. Вместо смоченной водою ткани работающим в поле выдавали широкополые соломенные шляпы. Для защиты рук тем, кто работает с топорами, пилами и прочими механизмами, выдавались рабочие перчатки. Для кладбища рабов отвели участок земли, находящийся достаточно высоко для того, чтобы грунтовые воды не затапливали могилы. Кладбище ограждала кованая изгородь, поросшая кустиками красной пираканты. На могилах стояли добротные кресты, на которых писались имена и годы жизни усопших.

Сайлас «отпустил вожжи», но не забыл о главной своей цели. Прежде всего он пекся о высоких доходах Сомерсета. По мере того как шло время, стало понятно, что губернатор Сэм Хьюстон ничего не сможет поделать с сепаратистами, засевшими в органе законодательной власти штата. Сайлас разделял взгляд губернатора на сложившуюся ситуацию: Соединенные Штаты еще смогут обойтись без Техаса, а вот Техас без Соединенных Штатов – нет. Толивер решительно выступал против горячих голов, которые призывали к поспешным и решительным действиям, не понимая последствий.

К октябрю 1860 года Сайлас созрел для осуществления идеи, предложенной Джессикой. Она заключалась в создании небольших хозяйств на арендуемой у него земле, и, похоже, это был единственный способ сберечь Сомерсет в случае отмены рабства. Теперь настало время рассказать о нем Томасу. Как объяснил сыну отец, гарантировать стабильную работу бывших рабов можно лишь заинтересовав их чем-нибудь. Он предложит главе каждой семьи участок земли, на которой разрешено будет выращивать хлопок. Он предоставит неграм жилье, еду, семена, сельскохозяйственный инвентарь и тягловых животных для возделывания земли. Когда урожай соберут и продадут, Сайлас, вычтя все свои затраты, разделит оставшиеся деньги над две равные части: одну часть получит он, другую – работник.

У плана были свои недостатки. Очевидным являлось то, что хозяева Сомерсета лишаются части своей прибыли.

– Твоя мама называет это «делиться», – сказал Сайлас.

Губы его при этом скривились не то в улыбке, не то в горькой усмешке.

Если не брать в расчет капризов Матери Природы и прочих напастей, урожай хлопка всецело зависел от трудолюбия тех, кто возделывал землю. Если угроза кнута исчезнет, не было никакой уверенности в том, что негры будут работать достаточно усердно, чтобы собрать обильный урожай. Зов Севера с его возможностями получить более легкую работу и зажить лучше среди представителей собственной расы, завоевав уважение с их стороны, был слишком соблазнительным. Многие, безусловно, поддадутся ему. Трудные годы могут принудить работников покинуть плантацию, оставив урожай пропадать на корню.

Но если Сомерсет дождется наступления годов стабильности, когда цены на хлопок вновь поползут вверх, плантацию ожидает очередной подъем. Со временем новые изобретения и методы возделывания земли смогут уменьшить риск, связанный с нерадивостью работников и нехваткой рабочей силы. Если фортуна ему улыбнется, он сможет даже скупить соседние плантации, которые, без сомнения, разорятся, как только отменят рабство.

Но все эти надежды и тревоги относятся к будущему. Для того чтобы быть готовым к неизбежному, как сказал отец сыну, он намерен увеличить число семей, наделенных собственными земельными участками. Любимчикам, которые доказали свою надежность, он даст еще больше акров земли. Ко времени, когда война закончится, Сайлас надеялся имет под рукой достаточно освобожденных рабов, которые согласятся принять его предложение и останутся с заслужившим их доверие работодателем, а не отправятся в путь неизвестно куда наниматься к незнакомому хозяину.

– Но они ведь не будут знать, что их ждет до тех пор, пока не наступит удобное время им рассказать? – задал вопрос Томас.

– Совершенно верно. Я хочу, чтобы они на собственном опыте почувствовали, что значит, когда им платят за их труд. Пусть сначала разделят со мной прибыль. Это станет хорошим подспорьем, когда я предложу им арендовать у меня землю, на которой они прежде трудились, будучи рабами.

– И когда ты начнешь воплощать свой план в жизнь?

– Прямо сейчас, сегодня же, – ответил Сайлас.

Он развернул бумажный свиток и показал его Томасу. Это был план Сомерсета, разделенного на участки, подписанные разными именами.

– Взгляни-ка и скажи, что ты думаешь насчет того, как я разделил землю. Согласен с моим выбором тех, кому достанутся лучшие наделы?

Изучив план, Томас согласно закивал головой.

– Я бы и сам их выбрал. Вижу, ты выделил по акру каждому из сыновей Джаспера.

– Мы должны удержать их при себе, когда придет время. Джаспер будет рад, если его мальчики останутся жить на плантации. Первым делом мы поедем с доброй вестью к нему. Ну? Что думаешь о моем плане?

– План хорош… замечателен. Это единственный способ уберечь Сомерсет, если случится то, о чем ты мне рассказывал. – Свернув листок с планом, Томас вернул его отцу. – У меня есть только один вопрос, папа. Арендаторам позволят выкупать землю, на которой они работают?

– Пока я жив – нет, – заверил его Сайлас. – Надеюсь, и при твоей жизни такого не случится. В договоре об аренде я особо подчеркну то, что подобная возможность исключается. Если арендатор может себе это позволить, пусть покупает тягловых животных и сельскохозяйственный инвентарь, если не хочет платить мне за их аренду, но не мою землю. Пока я жив, никто, помимо Толиверов, не завладеет ни единым акром Сомерсета.

– Пока я жив – тоже, папа, – вторил ему Томас. – Я обещаю тебе.

Что-то внутри отца сжалось, когда он услышал клятву сына.

– Ну, тогда вперед!

Джаспер очень обрадовался, когда Сайлас предложил ему еще несколько акров, на которых он сможет выращивать свой собственный хлопок.

– В мое пользование?

– Да. Ты сможешь обрабатывать землю, а деньги класть себе в карман, – объяснил Сайлас.

Джаспер расплылся в широкой улыбке. Согласно собственным подсчетам чернокожего, сейчас ему было сорок два года. Он являлся отцом двух сыновей и одной дочери. Петуния была старшей из его детей и находилась в фаворе у Джессики. В семнадцатилетнем возрасте она родила дочь Эми, которой сейчас исполнилось четыре года. Ее муж утонул, когда его лодка перевернулась во время рыбной ловли на озере.

– О, мистер Сайлас… Я, конечно, очень благодарен, – заговорил Джаспер. – Я не знаю, что еще сказать, сэр… Вы самый щедрый хозяин…

– И еще. Сначала переговори с женой, и, если вы не против, а Петуния захочет, то я и моя супруга желали бы, чтобы она с дочерью жила у нас. Мэдди недавно умерла, и миссис Джессика считает, что из Петунии получится отличная экономка. Мы будем рады видеть ее малышку в нашем доме.

– Она будет очень рада, мистер Сайлас, когда узнает. Вы очень добры к нам, сэр.

Сайлас и Томас отправились к следующему «привилегированному» рабу, дабы обрадовать его новостью об увеличении его земельного участка. Сидя в седле, Сайлас бросил взгляд на Джаспера. Сколько же лет прошло с тех пор, как Джессика, его смелая маленькая жена, выступила против своего отца и избавила Джаспера от горькой судьбы, уготованной ему. Негр отплатил Джессике за ее храбрость верностью, преданностью и непреклонностью в выполнении своего долга по отношению к их семье. Джаспер смог бы отдать за нее свою жизнь. Он стал заботливым другом Джошуа, наставником – Томасу, а Сайласу… Джаспер стал посредником между хозяином и рабами. Он был хорошим человеком, заслужившим свободу, но, согласно новому плану, он проживет всю свою жизнь, почти не замечая разницы между старым и новым положением. Сайлас надеялся, что одну важную вещь негр так и не осознает: в отличие от прошлого, раб и хозяин теперь накрепко связаны и только вместе смогут спасти Сомерсет.

Глава 56

Из бельведера Джессика смотрела поверх кованой железной изгороди на подъездную дорогу, ведущую к выгону, где жители Хьюстон-авеню пасли своих лошадей. Стоял конец января 1861 года. Сегодня там паслась только одна лошадь – Полет Фантазии. Каждый раз, видя это животное, Джессика ощущала прилив печали при мысли о гибели Нанетт Дюмон. Точно, как по часам, с поводом в руке явился забирать кобылу Роберт Уорик. Молодой человек приветливо помахал рукой сидящей в бельведере женщине. Кобыла застригла ушами. Заслышав голос человека, она неспешно затрусила в его сторону, а затем, вытянув шею, понюхала Роберта. Парень надел на лошадь повод. Кобыла послушно пошла за ним в конюшню Дюмонов.

Джессика тяжело сглотнула. На глаза навернулись слезы. В последнее время женщина страдала излишком сентиментальности. Ее поразила «чума среднего возраста». Теперь ее глаза увлажнялись по любому поводу. Впрочем, собачья преданность Роберта памяти погибшей пять лет назад Нанетт могла бы почти у каждого вызвать слезы. После смерти своей подружки по играм Роберт добровольно вызвался заботиться о Полете Фантазии. Молодому человеку исполнилось двадцать лет, но он продолжал пестовать лошадь той, которую обещал взять в жены, когда вырастет.

Джессика вытерла глаза уголком шали. Ей не следует стыдиться собственных чувств. В последнее время появилось много поводов для того, чтобы пустить слезу, и будущее не предвещало конца гнетущим новостям, начавшим поступать незадолго до Рождества, когда Южная Каролина вышла из состава США. Через десять дней войска штата захватили государственный арсенал с оружием в Чарльстоне. После этого подстрекательского действия губернатор Френсис Пикенс, частый гость в Виллоушире, приказал открыть огонь по невооруженному федеральному транспортному судну, направленному на усиление гарнизона, засевшего в форте Самтер в Чарльстонской гавани.

– Началось, – прокомментировал новость Сайлас.

Голос его был хриплым, в нем звучало глубокое разочарование, пока он читал Джессике и Томасу телеграмму, в которой его брат сообщал о нападении на форт. В тот же день, когда обстреляли транспортное судно, о своем выходе из Союза объявил штат Миссури. На следующий день за ним последовала Флорида. Слова «Соединенные Штаты Америки» в ее конституции были заменены на «Конфедеративные Штаты Америки». Алабама немедленно последовала за нею. Луизиана, ожидалось, вскоре также выйдет из Союза. В Техасе политики склонялись к тому, чтобы провести референдум об отделении от США. Политические ветры дули в сторону, благоприятную для сепаратистов.

– Кто защитит Техас, если все здоровые мужчины отправятся воевать на Юг? – вслух выражал свое беспокойство Томас в беседах с родителями и друзьями. – Кто защитит их жен и детей от команчей, кайова и мексиканцев, которые только и ждут, когда Техас останется беззащитным, чтобы вторгнуться на его территорию? Федеральные силы обязательно постараются перекрыть водные пути и выход к побережью для того, чтобы мы не смогли подвозить продукты питания. Они попытаются уморить нас голодом. Я думаю, что стоит набрать рекрутов и сформировать бригаду для защиты нашей родной земли.

Родители благосклонно слушали Томаса, понимая здравомыслие его слов, но только беспомощно пожимали плечами. Однако желание Томаса организовать силы самообороны для патрулирования рек и морского побережья, а также на случай нападений индейцев произвело неблагоприятное впечатление на многих знакомых рабовладельцев, чьи сыновья уже отправились воевать за дело Юга. Они посчитали подобного рода заявления трусостью. С их точки зрения это было еще одним свидетельством того, насколько Толиверы отличаются от людей их круга. Во-первых, Сайлас Толивер женился на аболиционистке. Во-вторых, он создал прецедент, оскорбительный для всего плантаторского сообщества: он нянчился со своими рабами так, как ни один плантатор, и при этом получал немалый доход. Сайлас был единственным плантатором во всей округе, который решительно выступил против выхода из состава Соединенных Штатов. Он даже направился в законодательное собрание штата, где высказался в поддержку губернатора Хьюстона, выступающего за сохранение Союза. Исходя из всего этого, кажется неудивительным, что его сын предпочитает оставаться дома вместо того, чтобы бок о бок со своими техасскими братьями защищать народ и имущество Юга от вторжения северных захватчиков.

Джессика тяжело вздохнула. Чувствовать себя изгоем было ей не ново, но вызываемая этим чувством депрессия добавляла мрачных красок к восприятию происходящего. Теперь женщина, казалось, могла расплакаться даже от вида падающего с дерева листа.

Хоубаткер покинула Типпи. Однажды утром в конце октября, как раз в день рождения Джессики, мужчина, одетый словно премьер-министр Англии, вошел в недавно переименованный «Универсальный магазин Дюмона» и протянул Анри свою визитную карточку. Он пожелал встретиться с Типпи. Незнакомец оказался владельцем нью-йоркской фирмы, занимающейся дизайном и пошивом дамской одежды. Он видел изумительные фасоны платьев, сшитых по эскизам Типпи, на леди, приехавших в его родной город.

– Я знал, что рано или поздно это случится, – рассказывал Анри домашним и тем, кто еженедельно собирался у него на ужин, а именно Толиверам и Уорикам. – Из моральных соображений мне пришлось настоять на том, чтобы Типпи приняла его предложение. Такая возможность… зарплата, которую этот человек ей предложил… Как я мог ей запретить?

Он передернул плечами так, как это свойственно французам, но на его глазах блеснули слезы.

– Я смогу сопроводить Типпи в Нью-Йорк, – предложил Джереми. – У меня там дела.

Итак, они расстались – Джессика и ее подруга, шедшие рука об руку с самого детства. Теперь ее зовут Изабеллой, тем именем, которое Типпи дали при крещении. Так настоял ее новый работодатель. Типпи энергично и со слезами на глазах отказывалась от предложения, но Джессика видела в ее взгляде нечто, свидетельствующее о том, что подруга предвкушает то время, когда ее мечта станет явью. Именно этот взгляд помешал Джессике серьезно воспринять аргументы, которые Типпи выдвигала против переезда в Нью-Йорк.

– Ты должна ехать, Типпи.

– Как я могу от тебя уехать, Джессика?

– Выйдя через парадную дверь дома, дорогая. Это та возможность, которой ты ждала столько лет.

– Я испортила тебе день рождения.

– У меня будут еще дни рождения.

Типпи показала подруге вытянутый вверх большой палец, и та «подцепила» его своим.

– Что мы пообещаем друг другу? – спросила Джессика.

– Что вновь встретимся на твой пятидесятый день рождения.

Взгляд Джессики остановился на первых желтых крокусах и гиацинтах, показывающих свои нераспустившиеся головки изза железной оградки вокруг бельведера. Большинство луковиц даже не проросли из-под земли, но увиденное напомнило Джессике о Типпи и тех далеких вазах с крокусами и гиацинтами. Подруга тогда перевязала цветы белыми атласными лентами. Это произошло много-много январей тому назад. Сегодня утром, когда Сайлас поцеловал ее на прощание, Джессика не решилась ему напоминать. Лицо мужа было бледным от волнения. Долгая череда бессонных ночей далась ему нелегко.

– Не жди меня и Томаса. Мы приедем поздно, – сказал он напоследок. – Мы должны помочь нашему управляющему и надсмотрщикам успокоить рабов и дать им работу, чтобы не маялись дурью.

Джессика прекрасно его понимала. Слухи о политической ситуации начали просачиваться в деревушки рабов и на хлопковые поля. Плантаторы подавляли малейшие признаки брожения среди негритянских масс. Джессика проводила мужа в путь, даже не упомянув о том, что сегодня – двадцать пятая годовщина их свадьбы.

– Миссис Джессика! – Петуния махнула зажатым в руке письмом, которое Джимми забрал на почте. – Мне кажется, это важное письмо. В противном случае я бы вас не беспокоила.

Джессика плотнее укуталась в шаль и приняла из рук Петунии сложенный листок плотной бумаги кремового цвета, запечатанный официального вида восковой печатью. Из обратного адреса следовало, что отправитель – юридическая фирма в Бостоне.

– Спасибо, Петуния.

– Миссис Джессика! Вы еще долго будете здесь сидеть? Становится прохладно, – обеспокоилась та.

– Напротив. Приятная температура. После летней жары еще более приятная, – несколько рассеянно промолвила хозяйка, читая написанное сверху.

– Уже время подавать ужин, – напомнила ей Петуния. – Может, вам лучше немного поесть? Мистер Сайлас и мистер Томас одному только Господу известно на сколько задержатся. Они привыкли ужинать холодными блюдами, но вы бы поели чего-нибудь, пока не остыло.

– Мне бы только чаю, – ответила Джессика. – Пожалуйста, вынеси чайник сюда. А я пока почитаю, что тут пишут.

– Сегодня у нас должны были бы подавать шампанское и торт, миссис Джессика. Вы даже забыли, что сегодня – годовщина вашего брака.

Джессика удивленно взглянула на свою молодую экономку.

– Как, ради всего святого, ты узнала?

– А как я могла забыть? В январе 1856 года у меня было воспаление легких. Вы настояли на том, чтобы меня перевезли в ваш городской дом, сказали, что так я буду всегда под присмотром врача. Я помню, как вы пришли прямо с бала в красивом платье и пощупали, горячий ли у меня лоб. Когда я спросила, почему вы так пышно одеты, вы сказали, что сегодня – годовщина вашей свадьбы. Вы еще назвали день – пятнадцатое января, а я запомнила.

– Точно, пятнадцатое января, – подтвердила Джессика.

Она и сама помнила тот прием. Сайлас назвал тогда двадцатую годовщину «вехой». Мы должны каждые пять лет устраивать грандиозный праздник в ознаменование нашего счастья.

– Но пусть это будет нашей тайной, Петуния, – сказала Джессика. – Мистер Сайлас расстроится, если узнает, что забыл о годовщине. В последнее время ему и так хватает, о чем волноваться. Скажи малышке Эми, что перед сном я ей почитаю.

– Слушаюсь, миссис Джессика. Она будет очень рада, а чай я принесу сейчас же.

Джессика сломала печать на письме. Его содержание свело на нет все ее старания не давать воли слезам. Умерла тетя Эльфи. Свою мягкосердечную вдовствующую тетушку Джессика не видела с того самого дня сплошных унижений в канун Рождества на родительской плантации. Тетя Эльфи умерла в день, когда Южная Каролина вышла из Союза. В письме от душеприказчика выражались соболезнования, описывались подробности кончины ее тети, а главное, сообщалось, что все состояние Эльфи Саммерфилд, как ни странно, завещано ей – Джессике Виндхем Толивер. Душеприказчик просил Джессику приехать в Бостон для подписания необходимых документов и вступления в права владения особняком «в отличном состоянии», который отходит ей по завещанию тети.

Воспоминания о величественном здании до сих пор свежи были в ее памяти. Во время обучения в пансионе Джессика провела много счастливых дней, сидя в гостиной, отделанной в викторианском стиле, завтракая и обедая в небольшой солнечной столовой, ночуя по выходным в обитой обоями с цветочным узором спальне, которую все называли «комнатой Джессики». Теперь этот дом и вся его богатая меблировка принадлежат ей.

И что ей со всем этим делать? Как она сможет сама отправиться на Север, ставший вражеской территорией, и вступить в права владения?

Глава 57

Когда Сайлас вернулся домой, Джессика уже спала. Сон у нее был глубоким. А утром, когда женщина проснулась, муж уже ушел. На его подушке подле нее лежали испачканная землей алая роза и записка. Женщина прочла: Извини меня, любимая! Я совершенно забыл о годовщине, но обещаю, что возмещу все сполна владычице моего сердца. Навечно твой, Сайлас.

Джессика поднесла цветок к носу и вдохнула его аромат. Сайлас, должно быть, сорвал его на плантации, где несколько саженцев ланкастерских роз, привезенных из Южной Каролины, все еще распускались цветом каждый год. Жена Джаспера заботилась об этих цветах Именно поэтому на плантации до сих пор осталось кое-что от некогда пышного розария.

Джессика почувствовала досаду. Теперь она сможет рассказать Сайласу о смерти тети Эльфи только поздно вечером. Только перед сном она сможет дать мужу прочесть письмо от душеприказчика. А ведь им необходимо в самое ближайшее время принять решение касательно того, следует ли ей, южанке и жене плантатора, отправляться в Бостон, в этот бурлящий котел аболиционизма и военной лихорадки.

Возможный выход из сложившегося затруднительного положения предложил Джереми, когда зашел днем для того, чтобы принести номер «Атлантического ежемесячника». Согласно договоренности члены трех семейств обменивались периодическими изданиями, дабы уменьшить непомерные почтовые издержки на пересылку. Журнал был основан в 1857 году в Бостоне и печатал статьи, представляющие почти исключительно «северную», аболиционистскую точку зрения. Это обстоятельство служило дополнительным поводом сомневаться в преданности этих семей делу Юга.

Джереми застал Джессику за обрезанием розовых кустов. Радостная Эми, пятилетняя дочь экономки, играла подле, лепя из грязи куличики.

– Доброе утро, Джесс! Как поживают твои розы?

– Не особенно хорошо, Джереми. Моя родня понесла утрату. У тебя есть время, чтобы посидеть и выпить чашечку кофе?

– Всегда с радостью.

– Я скажу Петунии. Сядем в бельведере, чтобы я могла приглядывать за малышкой.

За чашечкой кофе Джессика рассказала другу о смерти тети.

– Я хорошо ее помню, – сказал Джереми, – милая миниатюрная женщина. Я видел, что она в тебе души не чает.

– Ты, как всегда, прав. В своем завещании тетя Эльфи оставила мне все, чем владела.

Джессика рассказала ему о содержании полученного письма и о стоящем перед нею непростом выборе.

– Ее душеприказчик ясно выразился на тот счет, что предпочел бы, чтобы я самолично присмотрела за продажей дома и всей обстановки, а не перепоручала это его конторе. Уверена, что Сайлас будет категорически против этого. Он не захочет, чтобы я ехала на вражескую территорию, когда война может начаться в любую минуту. Признаюсь, я не уверена, что мне достанет на это храбрости. Если войну официально объявят, когда я буду на Севере, вполне возможно, я не смогу вернуться домой.

– Я собираюсь поехать в Нью-Йорк через несколько дней по делам. Надеюсь, мне удастся успеть туда и обратно до того, как раздадутся первые залпы. Если хочешь, я могу уладить все дела с тетиным наследством от твоего имени. Добраться до Бостона труда не составит. Я уверен, что письм к ее душеприказчику будет достаточно, дабы я смог действовать от твоего имени.

Настроение у Джессики поднялось.

– Ой, Джереми! Правда? Тебе я всецело доверяю, но, боюсь, что продажа дома, прочих вещей и вся эта бумажная волокита задержат тебя на Севере. Я уже не говорю о всевозможных неприятностях, которые могут с тобой приключиться.

Лицо мужчины расплылось в мальчишеской улыбке. С того памятного дня, когда он стоял рядом с Сайласом на их свадьбе, Джереми не особенно постарел, чего нельзя было сказать о ее муже. Когда-то черные как вороново крыло волосы Сайласа теперь почти полностью поседели.

– Не волнуйся за меня, – сказал Джереми. – Я вернусь обратно в целости и сохранности. Мои деловые партнеры и друзья на Севере помогут мне.

Допив кофе, мужчина встал.

– Поговори с Сайласом и дай мне знать. Я уезжаю послезавтра. И еще, Джесс…

Джереми запнулся. Между его бровями на лбу пролегла складка.

– Да, Джереми?

– Ты помнишь, что по законам Техаса право распоряжаться собственностью, унаследованной женщиной по завещанию, распространяется исключительно на нее, но никак не на ее супруга?

Джессику слова друга озадачили.

– К чему ты мне об этом говоришь?

– Я советую тебе оставить деньги после продажи недвижимости тети в бостонском банке. Я думаю, что все мы не сомневаемся в плачевном для Юга исходе войны. Наши банки обанкротятся, а деньги мало чего будут стоить. Только тот, кто проявит достаточную прозорливость, переведя деньги из Техаса и поместив их в надежное место, сможет более-менее благополучно пережить последствия.

– И ты тоже собираешься так поступить? – спросила Джессика.

Хотя Джереми не особо распространялся об успехах своих деловых авантюр, ни для кого не было секретом, что Уорики стали самым богатым семейством в округе и одним из таковых в Техасе.

– Именно с этой целью я решил отправиться в Нью-Йорк, – беря шляпу в руки, сказал Джереми. – Подумай над моими словами. Если мое предложение тебе не по душе, забудь о нем.

Когда он ушел, Джессика поразмыслила и решила, что его предложение ей нравится. Она вспомнила, что в 1840 году Техас принял закон, согласно которому замужние женщины обладают всей полнотой прав распоряжаться своей собственностью, как обретенной ими до брака, так и полученной уже в замужестве. Не то чтобы Сайлас когда-либо этого хотел, но после 1840 года он уже не имел права продать Типпи.

Задумавшись, Джессика сунула письмо в карман и, поднявшись с кресла-качалки, направилась в сад за Эми. Настало время малышке немного перекусить. Девочка вся испачкалась в грязи. В этом была доля ее вины, так как Джессика не запретила ребенку делать куличики. Она взяла Эми на руки и понесла в дом. Прежде чем есть испеченный матерью пирог с черносливом и пить молоко, ребенок должен умыть руки и лицо.

Помогая девочке умыться, женщина обдумывала предложение Джереми. Было бы разумным оставить деньги тети Эльфи, теперь ставшие ее деньгами, в том же банке, в котором они до сих пор хранились. Все эти годы плантация процветала, но они зачастую жили от урожая к урожаю. Сайлас никак не мог подавить своего желания купить больше земли, если предоставлялась такая возможность, пополнить поголовье тягловых животных, докупить новейшего сельскохозяйственного инвентаря, построить больше хлевов, сараев и изгородей. Иногда у них в семье ощущался недостаток наличных денег. Счета, впрочем, всегда оплачивались вовремя, и на содержание рабов денег не жалели, но душу неизменно волновал вопрос: «А что, если урожая не будет?» Летняя засуха полностью истощила их сбережения. Еще один повод задуматься над тем, как легко их карманы могут оказаться пустыми. После войны будут проблемы с наймом рабочей силы, деньги обесценятся, а землю нельзя будет продать. Как они смогут спасти плантацию без денег тети Эльфи?

Джессика отослала Эми к матери на кухню и отправилась в маленькую гостиную. Надо было остаться наедине с собой и упорядочить новое направление собственных мыслей. Если деньги, полученные от продажи ее наследства, перевести в Техас, они вскоре пойдут той же дорожкой, что и все их сбережения до этого. После двадцати пяти лет брака Джессика знала характер мужа ничуть не хуже, чем свой собственный. Сайлас не сможет устоять перед искушением и потратит деньги на нужды плантации, а она не сможет ему в этом отказать. Джессика верила в успех плана Сайласа по спасению Сомерсета после войны, но множество непредвиденных обстоятельств могло помешать его осуществлению, а свободных денег на спасение земли, которую должен унаследовать Томас, не будет.

Джессика вытащила письмо из кармана и сунула в специальное отделение своего секретера. После этого она подергала за шнурок звонка, вызывая Джимми. Послав его с поручением, женщина положила перед собой лист бумаги и макнула кончик пера в чернильницу.

Джереми пришел почти сразу же после того, как Джессика закончила писать.

– Джимми успел вовремя, Джесс, – входя в столовую, сообщил он. – Я как раз собирался идти в свою контору. Как я понимаю, это касательно моего предложения?

Джессика протянула написанное ею письмо. Запечатано оно было темно-зеленой восковой печатью с изображением розы, эмблемы дома Толиверов.

– Я решила принять твое любезное предложение, Джереми. Ты будешь действовать от моего имени. Здесь я написала письмо душеприказчику тети Эльфи. Ты сможешь от моего имени продать ее дом и все движимое имущество.

– А как мне поступить с деньгами?

– В этом письме я также уполномочиваю тебя открыть счет на мое имя в банке, где ужехранятся деньги тети Эльфи.

Золотистые брови Джереми вопросительно приподнялись.

– Сайлас согласился, чтобы деньги оставались в Бостоне?

Джессика приподняла подбородок и остановила на мужчине твердый взгляд.

– Такой взгляд я уже видел у моего боксера, когда пес утащил с чайного столика и съел целый торт, – сказал Джереми. – Что случилось, Джесс?

Джессика взмахом руки пригласила Джереми присесть. Сама она, шурша кринолином, вернулась за стол.

– Сайлас не знает о смерти тети Эльфи, не знает, что она оставила мне наследство. Он не видел письма ее душеприказчика. Сайлас уехал сегодня рано утром. У меня не было времени показать письмо мужу.

– Я уже говорил тебе, что уезжаю через несколько дней. У тебя будет достаточно времени показать Сайласу письмо и обсудить, как лучше поступить с деньгами.

Лицо Джессики приняло бунтарское выражение.

– Я не хочу обсуждать это с ним. Я не хочу, чтобы Сайлас узнал о деньгах. У меня есть на то свои основания, Джереми. И не смотри на меня так. Я понимаю, что поступаю нечестно по отношению к Сайласу, но я пекусь о его же благе, о благе нашего сына и Сомерсета. Если деньги окажутся тут, Сайлас обязательно приберет их к рукам. Да простятся мне мои слова, но ты, как и я, прекрасно знаешь, что я говорю чистую правду. Толиверы никогда не были рассудительны в денежных делах так, как Уорики. – Джессика еще выше приподняла подбородок и важно добавила: – Если груз обмана по отношению к ближайшему другу слишком тяжел, я пойму.

Не пряча письма в карман, Джереми немножко помолчал, а потом произнес:

– Если я откажусь, что ты будешь делать?

– Я поеду в Бостон сама. Если меня застанет там начало войны, я останусь жить в доме тети Эльфи под защитой Сары Конклин.

Джереми встал.

– Я вижу, что ты приняла решение.

Мужчина отвернулся, словно нуждался в уединении для того, чтобы все обдумать. Его рука провела по выбритому подбородку. Ни он, ни Сайлас не носили бород, хотя сейчас это считалось модным. Спустя некоторое время он вновь повернулся к женщине.

– Это пойдет на благо Сомерсету?

– Сайласу и Томасу.

– Это одно и то же.

Джереми подошел и заглянул ей в глаза.

– Ты понимаешь, что случится, если Сайлас узнает о том, что я действовал у него за спиной? – спросил он.

– Я понимаю, чем ты рискуешь, Джереми. Мне самой неудобно просить тебя об этом. Я хорошо осознаю, сколь сильно вы, мужчины, цените дружбу, но я не вижу другого способа спасти мечты Сайласа о светлом будущем Сомерсета. По окончании войны ему потребуются деньги, а достать их будет неоткуда.

– Я дольше тебя знаю о мечтах Сайласа насчет Сомерсета, – мягким голосом произнес Джереми. – Ладно, я согласен. Надеюсь только, что он никогда не узнает, чья рука тебе помогала.

Джессика, шурша шелком, встала и шагнула в сторону мужчины. Она положила руку на лацкан его отлично сшитого сюртука.

– Он никогда не узнает этого от меня, Джереми. Я тебе обещаю. Большое спасибо.

– Очень мило. Обещание и благодарность всегда склоняли меня следовать малейшему твоему желанию, – сказал Джереми, скрепляя договор коротким рукопожатием. – Как я понимаю, ты бы хотела, чтобы я наведался к Типпи, когда буду в Нью-Йорке?

– Если нетрудно, то да.

– И заехал к Саре Конклин, когда буду в Бостоне?

– Я не осмеливаюсь просить.

Глаза Джессики расширились, горя надеждой.

Джереми хохотнул и сунул письмо во внутренний карман сюртука.

– Можешь осмелиться, Джессика Виндхем Толивер. За адресами я зайду позже…

Глава 58

12 апреля 1861 года, в предрассветный час, Сайлас закричал во сне. В кошмарном ночном видении его мать вновь повторила свое проклятие.

– Нет! – завопил он и напугал своим криком спавшую рядом жену.

Джессика взглянула на большой циферблат каминных часов. Даже в лунном свете, проникающем в спальню через приоткрытое окно, было видно, что сейчас – половина пятого утра.

– Сайлас! Проснись! У тебя кошмар! – коснувшись плеча мужа, позвала она.

Женщина в испуге отдернула руку.

– Господи! В комнате прохладно, а ты весь вспотел…

Сайлас приоткрыл глаза. Ночной кошмар отпустил его из своих удушающих объятий в полутьму предрассветного часа. В спальне было холодно. Зима в этом году затянулась.

– Я вновь видел этот сон, – произнес он.

– Какой сон?

Сайлас рывком приподнялся в постели и оперся спиною о спинку кровати. Рукой он провел по влажным от пота волосам, а затем взял с прикроватного столика стакан с водой и глотнул, увлажняя сухую гортань. Сайлас никогда прежде не рассказывал Джессике о проклятии матери, наложенном на Сомерсет, а также о его страхе, что проклятие падет на последнего из оставшихся у него сыновей, забрав у того жизнь. За минувший тревожный год Елизавета то и дело являлась к нему во сне и повторяла свою страшную угрозу. Каждый раз Сайлас просыпался от стучащего в ушах сердца, весь липкий от пота. Он содрогался от страха настолько сильного, что мог вскочить в постели, а потом всю оставшуюся ночь лежать без сна.

Но никогда прежде Сайлас не видел во снах, чтобы угрозы матери принимали реальные образы. Этой ночью мать вперила указующий перст во что-то, сокрытое высокими стеблями хлопчатника, растущего на полях Сомерсета. Видишь! – закричала она. – Я же говорила, что твоя земля проклята! И Сайлас увидел тело Томаса, лежащее среди ровных рядов хлопчатника в цвету.

На этот раз, несмотря на доводы рассудка и свою всегдашнюю осторожность, мужчина выпалил:

– Джессика! Ты веришь в проклятия?

Немедленного ответа не последовало. Сайлас повернул голову и устремил затуманенный взгляд на жену. Его встревожил собственный эмоциональный всплеск и многозначительное молчание Джессики. Помнит ли она свои слова, когда они увидели неподвижно лежащее тело Джошуа? Не растревожил ли он в ней угольков, которые тихо тлели все эти годы под слоем пепла?

– Я верю в то, что проклятие – это всего лишь отсутствие природного благословения, – сказала Джессика. – Все равно что наступает сезон дождей, а дождя-то нет.

«Все равно что женщина, рожденная стать замечательной матерью, не может выносить ребенка», – подумалось Сайласу.